POV Дженнифер
— Уходишь? — в дверях возник заспанный Бекхён, взлохмаченный и помятый, похожий на не выспавшегося котёнка. Как он вообще услышал меня? Старалась же практически не дышать, спускаясь по лестнице. Часы в коридоре еле слышно отбивали половину четвёртого ночи.
— Мне нужно…
— Только возвращайся, ладно? — он подошёл ближе и ткнулся светлой головой в моё плечо.
— Как же я буду без тебя? — шепнула, касаясь его волос.
— Мы подождём, — объятия Бэкки такие крепкие, что выдают его нежелание меня отпускать. — Только не задерживайся, а то я расскажу Минсоку, куда ты сбежала.
— Ты знаешь?
— Конечно, — хитро сверкнули в темноте коридора янтарные глаза. — Ведь я — это ты, только гораздо свободнее.
— Твои глаза… Как я упустила этот момент?
— У тебя были дела поважнее.
— Важнее, чем ты? — выдохнула и содрогнулась. Неужели я действительно настолько ушла в себя и свои переживания, что отодвинула его на второй план? Когда он успел так вырасти, стать сильнее, увереннее, спокойнее? Свет в нём больше не бросался из крайности в крайность, а горел ровно, по-хозяйски. И это был больше не мой Свет, по моему желанию помещённый в другой сосуд. Теперь это Свет Бэкхёна.
— Прости, что оставила тебя…
— Прости, что доставил столько проблем.
— В этом доме вообще когда-нибудь спят? — раздался ворчливый хриплый голос с лестницы.
— А тебе-то чего не спится, Кёнсу? — Бекхён выпустил меня из объятий и обернулся к другу.
— Я чутко сплю. Услышал вас и спустился, — ответил тот.
— Кёнсу оставляю за старшего, — подмигнула сонному воробью на лестнице.
— Почему его? — хотел было возмутиться Бэкхён, но я вовремя зажала ему рот рукой, пока он не разбудил весь дом.
— Я скоро вернусь. Мне просто нужно время.
POV Бекхён
Едва за ней закрылась дверь, на втором этаже раздался скрип и шаги.
— Она ушла, — сказал я Минсоку, застывшему на верхней ступеньке.
— Я так и понял.
POV Дженнифер
У газетного киоска меня за рукав дёрнул мальчишка лет семи и протянул свёрнутую бумажку.
— Что это? Это мне? — удивлённо переспросила, но он уже ускакал, ловко вскочив на свой самокат и свернув за угол.
На белом листочке в клетку было написано: «Я с тобой». Оглянулась, пытаясь найти шутника или того, кто явно ошибся и не тому передал записку, но в одиннадцать часов дня улица была практически пуста — кто-то работал, кто-то учился. Лишь я взяла отпуск и бродила, как неприкаянная, по городу, боясь оставаться одной в замкнутом помещении.
Через пару кварталов у парковых ворот ко мне подошла старушка.
— Я как увидела тебя, сразу узнала, — заулыбалась бабушка. – Вот, держи, — она достала из рукава аккуратно свёрнутый листок.
— Это странно, — пробормотала я, разворачивая его.
«Боли больше не будет» — гласили отпечатанные буквы.
— Кто дал вам это? — на что бабулька лукаво усмехнулась и засеменила к своим торбам, пристроенным на скамейке.
Две записки в карманах грели и наполняли каким-то спокойствием. Ошибка ли это или чья-то шутка — какая разница, если я, кажется, снова начинаю видеть, что трава зелёная, а солнце светит.
***
Вот уже две недели я живу в том домике на набережной, в котором мы жили с Каем, когда только приехали в этот город. Никто из моих ребят за это время так и не появился, хотя сомневаюсь, что Бэкхён способен что-то от них утаить. Скорее всего, просто разрешили мне уйти и подумать в тишине. И последние дни были такими длинными и пустыми, что я всё чаще думала о тех, кто остался в нашем шумном доме. Как там Бэкки? Сражается с Мин Лин, или она уже смирилась с тем, что он — её судьба, крест, наказание и наивысшее сокровище? Насколько разрослась диктатура Кёнсу? Возможно, он уже повесил график пользования туалетом и заставляет всех домочадцев молиться перед сном. Какие впечатления о нашей чокнутой семейке остались у той девушки, Хёрин, кажется? Надеюсь, она не передумала растопить сердце Кая. А ведь он тоже изменился, стал тише, спокойнее, целостнее, что ли… Из-за собственных переживаний я столько пропустила, а ведь можно было позволить им разделить со мной эту боль. Чондэ и Чен были не только моими, они были частью нашей общей жизни, но я захотела страдать одна, как будто мне больнее всех, как будто я хотела страдать за всех, единолично забрав у остальных право тоже испытывать утрату…
— Девушка! Девушка, подождите! — у спуска к пляжу меня нагнал парень лет двадцати. — Примите вот этот букет! — Крупные ромашки, перевязанные голубой лентой, и маленькая открыточка внутри со словами «В жизни не видел ничего прекраснее тебя».
Закрутила головой в поисках источника записок, но в парке на виду были только пару мамочек с колясками да старики на скамейках. И я почему-то сразу подумала о Чене. Но ведь он не мог, его нет. И сердце забилось гулко и громко. Пару минут я просто стояла и вглядывалась в лица людей, надеясь узнать, услышать, почувствовать, но им явно было не до меня.
Задержалась на ступеньках, глядя на бегающих по пляжу детей, и не сразу сообразила, что из детских следов на желтом песке вырисовывается огромное сердце.
***
За пару недель количество записочек, полученных мной в неожиданных местах, знатно увеличилось. Здесь были «Просто живи, мне большего для счастья не нужно» и «Улыбнись!», «Ты позавтракала?» и «Я знаю, и под снегом растут цветы». Иногда я получала несколько штук в день, а если сидела дома безвылазно, то одну под двери со словами «Время украшать собою мир!». Кто бы это ни делал, он возвращал меня к жизни.
«На углу возле библиотеки варят шоколад» — и я не могла отделаться от этой мысли, пока не попробовала его.
«На ночной киносеанс скидки» — и я шла в кино.
«Не забудь завтра зонтик!» — и если бы я его забыла, то попала бы под дождь.
Иногда забота кажется нам незаметной, но я её видела, вот она — в этих маленьких бумажках в клеточку со словами, пронизанными теплом и искренним участием.
***
В этот раз я всё-таки увязалась за девчушкой в розовом платье, которая принесла мне записку «Хорошего дня!». Девочка перешла дорогу и свернула в сторону библиотеки, беззаботно размахивая детской сумочкой в цветочек. Я шла на приличном расстоянии, чтобы не спугнуть её или того, кто эти записки мне передаёт. У библиотеки она остановилась и закрутила головой, явно кого-то высматривая. Внезапно из ближайшего кафе вышел человек в капюшоне, и девочка тут же бросилась к нему, протягивая свободную от сумки руку, и тут же получила завёрнутое в кулёк воздушное пирожное. Неужели это и есть тот, кто следит за мной и подбрасывает записки? Или это всего лишь родственник девчушки? До меня долетело «Что ещё отнести тёте?», и сомнения отпали.
Человек потрепал её по волосам, что-то сказал, но из-за проезжающего мимо транспорта мне было не слышно, и двинулся дальше по улице. Он прошёл мимо подземного перехода, завернул за кинотеатр и прибавил шаг. Я тоже ускорилась. Кем бы он ни был, я-то явно поопытнее буду. Адреналин выделялся в кровь и заставлял её и меня двигаться быстрее. Давно меня не охватывал такой азарт от охоты.
Когда он перебежал через дорогу в неположенном месте и скрылся за стеклянными дверями какого-то кафе, я расположилась напротив, прикрываясь выхваченной у задремавшего дедушки газетой, и стала ждать. Но человек не появился и через пятнадцать минут. Вдруг он там работает, а я тут сижу, как дура, и жду его? И если он заметил меня и вышел через чёрный ход? Да ну, не мог он меня заметить, я действовала в лучших традициях конспирационной тактики и отработанных до автоматизма навыков экзорцистки. И всё же…
Из кафе вышло несколько человек, но никого в подходящей одежде. Потом какие-то люди закопошились у дверей, и перевернулась табличка — «Закрыто». Ну, вот, а я сижу и чего-то жду. Разочарованно закрыла газету и положила её назад на живот дремлющему дедушке. В окнах кафе напротив белыми веками закрывались жалюзи…
А на них…
А на них кривыми буквами — «Ты слишком близко. Я волнуюсь». Огромная надпись на четыре окна, среди белого дня гласящая «Ты слишком близко. Я волнуюсь»! Я замерла, как вкопанная, не зная, как реагировать, а к двери с той стороны кто-то подошёл, задержался на секунду, словно набираясь смелости, и открыл дверь, выходя на улицу. Капюшон отброшен, и на меня смотрят родные глаза, по которым я, оказывается, так соскучилась. Он смотрит встревожено, уверена, сердце его стучит быстро-быстро. И губы мои выдыхают имя. Конечно, кто же ещё, кто, если не он?
— Минсок, — и ветерок подхватывает эти звуки и несёт ему, — Минсок… — И нет больше во мне той ненависти и злости, лёгкая усталость и, признаться, тихая радость, что это он, именно он, а не какой-то незнакомец. И он робко спрашивает у меня жестами, можно ли ему подойти. И я согласно киваю. Кому, если не тебе, можно ко мне подойти? Кому? Кто, зная настоящую меня, зная всё с самого начала и до этого дня, никогда не оставлял меня, не лгал мне, любил меня? .. Мы столько пережили вместе… И когда он оказывается рядом, я просто виновато опускаю голову и чувствую его тепло. Минсок обнимает несмело, но обнимает, не требуя ответных объятий, разрешает уткнуться себе в плечо и молчать.
Думаю, пришло время возвращаться домой.