Посвящается моему безвременно ушедшему брату Олегу.
Соседский петух, вальяжный красавец, имел характер несносный. Как все алкаши, он страдал перепадами настроения. Оно зависело от состояния, в котором он пребывал и представляло собой или пьяную эйфорию с созерцанием окрестностей с забора и песнопениями, или в ожидании опохмела петух искал, на ком выместить агрессию, сдерживаемую в состоянии один. Тут уж он не знал другого авторитета кроме своего. Бабка Елешиха сама его побаивалась, но не могла нарадоваться, как он топчет курей, а те несут яйца буквально на износ. Кур она держала немного, и петуху быстро надоедали свои прямые обязанности. Другой скотины старушка не заводила, и петух бросался в атаку на всё шевелящееся, что оказывались в поле его зрения.
Взрослые в дневную пору работали, и только детвора от мала до велика копошилась на улице и для петуха являла желанную цель. Сколько раз нам, пацанам, приходилось отбивать у него зазевавшихся сестрёнок и их подружек - считать никто не пытался. Здоровенная птица наносила нешуточные раны своим огромным клювом, и в округе никто из детишек не минул огневого контакта с ней. Доставалось и взрослым. Однажды наш дед что-то сделал для соседки, и она вынесла угощение для него во двор. Дед сел на лавку за вкопанный стол и выпил соседского продукта. Завязалась беседа с соседкой, и тут петух в благодушном настроении завертелся у него под ногами. Дед угостил его кусочком хлеба, который птица проигнорировала.
- Ты обмакни его в рюмку-то, - напутствовала соседка.
Дед с изумлением увидел как петух склевал "пьяный" хлеб, отошёл в тенёк и завалился, откинув лапы. Продолжая разговор, собеседники о петухе забыли. Бабка подливала деду, не забывая и себя. Петух тем временем оклемался и, подлетев к деду сзади, от души долбанул его клювом в лысину. Дед грохнулся со скамейки, и гордая птица заняла его место, к удовольствию старушки, распушив хвост. Мы, наблюдавшие эту картину, хохотали до колик в животах. Дед обиделся на всех и, матерясь, пошкандыбал домой.
Мы много раз жаловались родителям, но им, уставшим после работы, не хотелось вступать в разборки с вредной и сварливой старухой, да и мужики зависели от неё. Жалобы она парировала одной фразой:
- Не собака же, на цепь не посадишь!
- Так на что ты его спаиваешь? - вопрошала какая-нибудь из женщин, и получала в ответ:
- А чем его кормить? Сухое не жрёт!
Так и тянулось наше босоногое детство рядом с этим стихийным бедствием, и ничего мы поделать не могли, да и не пытались, отбиваясь от него подручными средствами.
Елешиха варила самогон, и петух попробовал однажды отработанный материал, одёнья от браги, которую она перегоняла. Куры на дух не переносили вонючее перебродившее зерно, а их предводитель пристрастился. Обойки от очистки зерна давали в колхозе на трудодни для прокорма домашней скотины, но бабка нашла им другое применение. В любое время дня и ночи мужик или посланная им жена, за рубль могли взять в специальном окошке, проделанном предприимчивой бабкой в сенях, вожделенную поллитру. Ни магазина, ни других признаков цивилизации в нашей деревне не существовало, да и выпивали покупное тогда крайне редко, по праздникам да на поминках.
Протест против насилия зрел в наших юных душах, но ничего поделать мы не могли. Со злом, когда оно постоянно, человек свыкается, но вот прощает его или нет - дело характера.
Кончилась спокойная жизнь петуха, когда он отметелил приехавшего на каникулы из районного посёлка моего брата Олежку. Воя и размазывая слёзы и кровь, он вопил на всю улицу:
- Убью гадёныша!
Над этим мы неприкрыто ржали. Мысль убить вредоносную птицу давно копошилась в наших мозгах, да как это сделать - мы не имели понятия. Мы знали и видели, что взрослые рубят курицам головы, а ушлые, вроде меня, видели как умерщвляют поросят к великому тогда празднику Октября. Но самим нам это не позволялось, да мы были маловаты для этого. Но голь, как известно, хитра на выдумку. И месть осуществилась.
Соседкин внук Пашка, старше нас на пяток лет, тоже частенько страдал от своей же птицы. В пятнадцать лет уже законченный алкаш он, однако, мирился с её выходками, закусывая краденный у бабки самогон сырыми яйцами.
План созрел в голове продвинутого Олежки. В разговоре с Пашкой, который похвалялся перед нами, что всю ночь "Светлану" тянул, братец брякнул, что у нашей бабки Веры подошло пиво. Пашка за деревенское пиво да ещё с похмела, продал бы, верно, последние штаны. Он завопил:
- Ребя, всё для вас сделаю, только тырните хоть ковшичек.
- Паш, а слабо петуху вашему башку свернуть? - подначил Олежка.
- Неси! Сейчас я его, гадёныша, прикончу, мочи уже нет терпеть.
- Лады! Мы счас пиво стянем, а ты ползи к нам за баньку в лес, там и похмелишься. По грабкам?
Пашка упёрся в избу, а мы, недолго раздумывая, раздобыли в клети бидончик литров на восемь и, что делали уже неоднократно, отлили ковшом из каждой из семи или восьми корчаг*, стоящих в сенках по ковшику пива, не забывая доливать в посудины воды.
Наша баня стояла за огородом в лесу. Каждый раз, когда мы топили её, материли дядьку, поставившего её в двух сотнях метров от ключа. Таскать воду на огромную семью приходилось полдня. Но зато сразу за баней начинался лог, где мы спокойно прятались от наших бабушек, и те даже не пытались нас искать, зная о бесполезности затеи.
Сейчас мы не спеша развели костёр, грохнули прекрасного деревенского пива сами и стали строить планы, как расправимся с петухом. Продвинутый поселковский братец откуда-то знал рецепт, который мы ещё не опробовали. Голубей, что мы били из рогаток и луков, мы жарили на вертеле, а тут птица солидная.
- Нужно глиной его облепить и кинуть на угли, когда костёр немного прогорит, - раскрыл ужасную тайну новоиспечённый кулинар.
- А попробуем, авось что выйдет, - ответствовал я.
Вскоре пришёл огородами Пашка, таща что-то подмышкой в тряпке. Как взрослый, он запасся всем необходимым, даже гранёным стаканом, солью и ножом.
- Всё ребя, втихаря сделал, никаких следов. Наливай?
Пашка протянул стакан, воняющий одеколоном, который незамедлительно наполнили. Выпив пиво и крякнув, как взрослый, он приступил к обработке "туши". Мы аккуратно подбирали перья и жгли их в костре. К нашему изумлению тушка у петуха оказалась чуть побольше голубиной.
- И этот шибздик всю округу в страхе держал?! - протянул Олежка с изумлением.
- Сам знаешь, в драке главное - понт, - заметил Пашка, потроша тушку.
Опалив и натерев её солью, облепили петуха глиной, разведённой в тазу, притащенном из бани и бросили в костёр на угли. Главный вынул из-за пазухи фигурный флакон с длинным горлом, открутил пробку и картинно приложился к нему:
- На помин души! - произнёс Пашка манерно, явно кого-то из взрослых копируя. Мы заржали.
- Петух оказался неимоверно вкусен, не то что голуби недопечённые внутри и обугленные снаружи. Уничтожили его мгновенно. Даже пиво и одеколон остались. Летом мясо в рационе у нас оказывалось редко, холодильники в деревне появятся много позже.
Последним воспоминанием стало вече с вопросом, как отоврёмся? Договорились, что ничего не видели и не слышали. Но и тут изворотливый, как уж, Пашка сказал:
- Да чо дурью маяться, навру бабке, что продал заезжим геодезистам, они тут недалеко стояли, и концов нема.
- Так она же с тебя деньги стрясёт.
- А это что, у неё же "занял". На три "Светки" хватит - заржал начинающий алкаш, показывая засаленную трёшку. На том и разошлись. Пашка в магаз, в соседнюю деревню, а мы, прибрав следы разгула, на пруд - купаться.
Никто нас не расспрашивал, куда делся петух? Он надоел не только детям. Пашка на другой день показал рубцы на спине и похвалился, что вовсе и не больно. Верилось с трудом, но ему вечно пьяненькому, действительно терпелось легче.
Лет через десять, когда деревня наша совсем распалась и только в нескольких домах доживали век старушки, приехав на уборку картошки, мы повинились перед соседкой за содеянное в детстве. Елешиха, прослезившаяся, что её не забывают и помогли выкопать картошку, поставила на стол бутылку своего "продукта", метнула деревенской закуски и как её, покойный уже, непутёвый внук, налив себе рюмку-напёрсток, подняла её и со словами:
- На помин души, - выпила.
Никто из нас не стал уточнять чьей, а просто выпили молча.
*Корчага - полутора - двухведёрная глиняная крынка.