Ксюшу в первый раз взяли на полевые, едва ей исполнилось три года. На переходах Антон сажал её в рюкзак, только голова белым одуванчиком покачивалась у него за спиной, кочевой жизнью она не тяготилась. Подрастая, и представить не могла, что с наступлением весны можно жить так же, как и зимой - дома, никуда не собираясь, не уезжая. Когда улавливала в разговорах фразы о предстоящем полевом сезоне, раскладывала на столе карту и просила показать место, где им предстояло прожить целое лето. Подолгу рассматривала, словно планировала маршруты летних приключений. Потом начинались сборы игрушек. Сначала сборов их было не так уж много, только те, без которых никак нельзя. Каждый день в их полку прибывало, и к отъезду сумка с игрушками оказывалась, едва ли не самой весомой.
Ни Антон, ни Юлия не досаждали ей излишними запретами, стараясь предусмотреть и оградить от настоящих опасностей, а такие пустяки, как ссадины и синяки украшали её каждое лето. Друзьями обзаводилась в мгновение ока: чабанские дети, аульные ребятишки. Говорили на разных языках, но как - то понимали друг друга. Не последнее место в её праздниках занимал экспедиционный УАЗик. В отличие от родителей, у которых приезд начальника особой радости не вызывал - нужно было спешно «дорисовывать» недостающие дни в дневниках, «подчищать» материалы для ревизии таксации, для неё это был приезд долгожданного друга, да ещё и с гостинцами. Едва завидев УАЗик, с воплем: «Начальник приехал! Ура!», она бросалась в объятия начальника партии и, нежно щебеча, выкладывала ему все таборные новости. Сердце сурового Владимира Ивановича таяло, а в полевой сумке всегда находился гостинчик от неожиданно встреченного в пути зайца.
Когда семья пополнилась сыном и братом, Ксюше исполнилось пять лет. К уходу за младенцем и тесному общению с ним её не допускали. Из большой суеты доставалось только – дать соску, принести пелёнку, покачать коляску. Для неуёмной энергии это были мелочи. Что из него получится защитник, как говорили мама и папа, в это она не верила: «Ни волос, ни зубов. Ни сидеть, ни ходить. Рёва. Какой уж там защитник. Придётся его самого защищать».
Ксюша дождалась часа. Дима подрос, у него выросли и волосы, и зубы. Он научился не только ходить, но и бегать, и попал, как она предвидела, под её опеку. Как им удавалось при полной противоположности друг другу всегда сохранять мирные отношения, для Юлии было загадкой. Когда слышала в женской компании душераздирающие истории о «битвах» между братьями и сёстрами, благодарила судьбу за то, что она избавила их семью от такой тяжкой участи.
Молодости свойственны самонадеянность и ощущение собственной исключительности. Уже не центр мироздания, но - пока ещё минимум сомнений и максимум «житейского» опыта. Со временем минимум и максимум меняются местами.
У неё этот процесс не затянулся надолго, и она вовремя остановилась в воспитательском рвении. Честно говоря, от одного слова – воспитание, с детства приходила в уныние, но, когда родилась дочь, прилежно осваивала азы, читала всё, что предлагалось молодым родителям. Порядком устала от направлений и противоречий между ними. Отложила стопку учёных наставлений в сторону. В сердце есть всё, что нужно её детям. Воспитание – наука, и популярная литература не откроет её тайн. Никому не придёт в голову, пересесть за штурвал самолёта из пассажирского кресла только потому, что он тоже летит в самолёте – этому нужно учиться. Всему – учиться. Воспитывают и учат уму - разуму все, даже не очень воспитанные и не совсем учёные. В дар, доверенный человеку судьбой, стараются втиснуть одно – два, по обстоятельствам, «я». А человек рождается со своим собственным, нет там места для других.
И Юлия просто росла со своими детьми. Радовалась, горевала, училась, ошибалась и удивлялась. Удивляться было чему. Что творилось в душе трёхлетнего мальчика, когда он, поддавшись на долгие уговоры сестры, во время купания в степной речушке, где от одного берега до другого – воробью по колено, наконец, оторвался от берега и, звонко крича: « День Победы! День Победы! День Победы!», пошёл за ней к противоположному берегу, об этом знает только он сам. Но, зато, Юлия могла сказать о том, что чувствовала она. Она и сын были одним человеком, и их общее сердце колотилось от радости победы. Как в детстве. Когда впервые без взрослых её отпустили на Волгу, под честное слово не заплывать далеко от берега. Но родители не знали, что не заплывы были страшны, она могла плавать долго и далеко, отдыхать на спине, раскинув руки и покачиваясь на волнах, словно в колыбели. Рискованным развлечением было ныряние с высокого обрыва. Она не один час простояла на обрыве. Решившись, подходила к краю, рёбра топорщились от набранного воздуха. Но, глянув вниз на толщу воды, которая поглотит её в следующее мгновение, шумно выдыхала воздух и отходила. Друзья прыгали, выбирались назад и снова прыгали, визжали, хохотали, а она… завидовала их смелости. Наконец, в очередной подход к краю, зажмурила глаза и, оттолкнувшись от земли, ласточкой, как ей думалось, полетела вниз. На самом деле ласточка оказалась лягушкой, но это было совсем неважно. Всё равно это был полёт. Пучина не поглотила её, вытолкнула на поверхность. Выплыв на берег, она так же, как и другие ныряльщики лезла на кручу, чтобы снова на короткий миг почувствовать себя птицей. Грудь распирало от победы над страхом.
Ксюша мудро строила отношения с братом. Ну, не хочет Дима ловить с ней лягушек. Так и мама кричала диким голосом, когда она принесла ей в подарок болотную красавицу. Не может понять, что уж – не ядовитая змея и отличается от неё жёлтой полоской на голове, маму тоже передёргивает от отвращения, хотя она и знает, что ужи не опасны. И такие красивые! Зато брат - верный и надёжный друг. Не ябеда. Не бежит к родителям докладывать про всякие мелкие оплошности, случающиеся в их жизни, которая, к тому же, наполовину проходит в таких диких местах, где само человеческое существование - оплошность.
Было ещё, что направляло их отношения в доброе русло – Дима, так лестно для неё, признавал авторитет старшей сестры и слушал так же, как маму. Это обстоятельство накладывало на неё ответственность. Не единожды, останавливало от очередного авантюрного замысла. Это друг, с которым не надо расставаться и можно играть с утра до вечера. Не изнывать от скуки, когда рядом с их палатками нет ни домов, ни юрт. Нет никого из людей, кроме их семьи. И у кого ещё может открываться рот от восхищения, когда она взлетает в седло огромного жеребца, на котором папа ездит в горы на работу. Не только взлетает, но и гарцует на нём и пускает его то рысью, то шагом, то в галоп. Так могут только папа и она. Мама лошадей боится, поэтому они её не слушаются.