Песнь Виноградной лозы.
Свиток второй. Роса на цветах.
9 глава.
Весна. Миезы. 343. Г. до н.э. от Кузьки.
Стремительный ветер в лицо. Огромные крылья за спиной. Он не слышал их шелест, скорее ощущал. Движение раскрывающегося крыла отдавалось во всём теле, сложенное другое… И вот уже пике, захватывающее, омывающее радостью и стремительностью. И опять вверх, в чистую бесконечность. Холодная, поглощающая, как страсть Свобода.
Он чувствовал слияние со стихией, совмещение с ней. Он не был птицей, но крылья были неотъемлемой его частью, как руки или ноги. Он чувствовал лёгкую щекотку от касания их по спине. Он чувствовал потоки ветра, обдувающие крылья, как они пружинисто сопротивляются этим потокам, ложатся на них, а он их обволакивает, как при поворотах и пируэтах крылья отталкиваются от воздуха. Он сам ощущал тот толчок…
Его беркут летел рядом, и в небе они были вдвоём. Они неслись, рассекая пространство крыльями, наслаждаясь своей силой и неудержимостью. Движения крыльев отдавалось приятным рокотом в теле, и он им упивался.
Кузька сидел, поджав ноги на кровати, служившей ему спальным местом в их пещере. Никого рядом не было, и его сознание могло парить в весенней небесной выси, так зовущей и манящей. Весна пришла внезапно. Резко стало жарко. Запели птицы. Расползлись проснувшиеся от спячки насекомые. Всё зашелестело, запело, зазеленело. Левонтий под присмотром Данки прыгал в горах, на другой стороне Миез. Кузька сам придумал эту игру- перепрыгивать через хвост барсихи. Если малыш не удерживался и падал, Данка ловила его, чтобы случайно не скатился в овраг и не расшибся. Заодно братишка учился падать, группироваться, а то, что после острых когтей одежда напоминала лохмотья, совершенно не имело значения. Для игры он одевал малыша в старое тёплое тряпьё, которое было не жалко. Пускай сорванец растёт и играет как может и как хочет. С Данкой он был в безопасности.
А вот Павка вызывал опасения у Кузьки. Если самому иллирийцу в Миезах было очень хорошо, ион наконец понял, что значит жить без головной боли, то другу тут оказалось плохо. А Павсаний… то ли влажно ему тут очень… то ли опять ворожба, но он задыхается. Когда видишь это, становится страшно, не вздохнуть, не выдохнуть не может. Кузька даже за собой заметил, что по ночам прислушиваться стал, дышит ли друг. А сделать никто ничего не может. Никомах с ним возится, травки какие-то пить даёт, но помогает слабо, или вообще не помогает. Павка жутко здесь похудел… Как угасает…Вот и сейчас - с Никомахом. Как ни странно, Сурик неплохо в травках разбираться стал. Тоже всё с учителем бегает. Но всё это там, внизу, на далёкой земле. А сейчас дух Кузьки парил, и не было ему дела до тревог и забот. Впереди просторы весеннего ярко-бирюзового неба.
Крылатый воин – Земли меднотелой,
С шелестом крыльев уносится ввысь.
И не догнать его людям степенным,
Тем, чьи заботы внизу собрались.
Где-то там, у кузни, собрались друзья. Илька вчера прискакал из Пеллы, от отца. Они там новые кузни открыли, чтобы доспехи для армии ковать по единому образцу. Сейчас вот носятся, сплавы для вооружения подбирают.
А вот для него, для Кузьки, Миезы оказались площадкой для полёта. Тут его крылья окрепли, и развернулись в полную силу. Кроме служителей муз, специально для рыжего парня в горы приехал бадри - заниматься стихосложением.
Ещё один пируэт, и вот крылья уже купаются в лучах солнца, так ласково, тепло, по-весеннему, обнимающему землю.
- А-а-а! Данку убивают!!
Отчаянный детский голос врезался в сознание. Сложив крылья Кузька рухнул вниз, на помощь братишке. Малыш в своих лохмотьях, выпятив грудь шёл на драку против семи взрослых парней, постарше Олежки.
Это дети знати, тоже учившиеся в Миезах, но жившие с другой стороны горы, отдельно от аристократии. Парни из знати были дорого и модно одеты, каждый имел трость. Именно удары этих тростей обрушивались на уворачивающуюся Данку, прикрывающую собой ребёнка и атакующею врагов. Малыш тоже пытался прикрыть свою защитницу. Получая удары, он только сжимал зубы, и пытался ответить сжатыми в кулачки руками.
- Вы лжецы! – кричал малыш, - Вы меня обманули!!
У Кузьки что-то перемкнуло в мозгах. Это был даже не гнев, а какая-то неудержимая всепоглощающая ярость. Как в его прозрачной руке возник меч - он не понял, откуда и почему, да и не пытался. В полумерцающем свете он увидел нити, тянувшиеся к знатным подонкам, безнаказанно избивающим малыша и охраняющую его кошку. Парень, не раздумывая перерубил эти нити, просто как что-то мешающее. Заслоняя крыльями малыша, он ринулся в гущу схватки. Его меч безжалостно разил, его крылья били по глазам. Он был похож на воздушный вихрь, вселяющий ужас.
Смерть искуплением будет
Ребёнка обидевшим подло!
Кровью они захлебнуться
И, харкая, кровью издохнут.
Призрачный меч проходил сквозь тела. Крылья слепили, но не наносили ощутимый вред. Кузька бессильно рассмеялся. Они были на разных планах. Его образ не мог нанести им физического вреда. Это приговор с отсрочкой. Любое физическое попадание в нанесённые им сейчас раны принесёт этим людям смерть… но не сейчас! А сейчас они просто забьют его маленькое рыжее солнышко!!!
Кузька от этой резкой и ужасной мысли очнулся. Он сидел в своей пещере, и никого рядом не было. Ни разбирая, дороги парень понёсся спасать Левонтия. Казалось, крылья так и остались за спиной, ускоряя бег по пересечённой местности. Он не видел, куда наступал. Он не видел, что перепрыгивал. Мозг просто не успевал оценивать ситуацию. Он нёсся на зов. Он бежал туда, где должен был быть изначально, чтобы не допустить нападения на малыша.
К месту боя мчались ребята из кузни. Снизу, задыхаясь, спешил Павка, тоже заслышавший зов.
Кузька слабо понимал, что он делает - главное было спасти малыша. Тренированное тело жило своей жизнью. Голова полностью отключилась, не было ни ярости, ни озверения, ни чего либо ещё… Не было мыслей, была только жестокая драка. Пять безоружных парней против семерых вооружённых тростями представителей знати. Старшие парни тоже знали панкратий, тоже проходили обучение на палестре. Возможно, их тоже тренировал Леонид… Но никто об этом не думал. Забидели малыша, и этого достаточно. Кузька не видел бой, не видел друзей, не отдавал себе отчёта. Только мгновенные вспышки, образы возникая, навсегда впечатывались в память.
Вот кулак врезался в чьё-то тело. Чьи-то испуганные глаза - голубые, непонимающие, словно спрашивающие : за что?.. Вот обжигающая боль под рёбрами. Вот что-тослизкое, мокрое и липкое на руках. Удар коленом - и что-то тёплое потекло по штанине. Боль в локте. Привкус крови во рту. Чья-то плоть на зубах. Пальцы, разрывающие что-то, входящие в вязкое, наполняющуюся жидкостью тело. Руки, сомкнутые в замок, наносящие удары, и он на ком-то сидит. Бьёт. Бьёт.
Поток холодной воды привёл Кузьку в чувство. Парень с трудом поднялся с растерзанного трупа кого-то из знати. Рядом, согнувшись, уперев руки в бёдра судорожно пытался отдышаться Илька, вымазанный в крови с челюстью выпиравшей вперёд, всё ещё не отошедший от драки. Фифа сплёвывал кровь вместе с зубами из разбитого рта. Кулак чей-то поймал или трость.
Яська оттаскивал озверевшую Данку от трупа, с которого она уже успела снять скальп, и теперь дожирала лицо. Павку от мёртвого тела пытался оторвать учитель-моряк, прозванный ребятами Онексикритом. Несмотря на свою силу, моряк не мог отцепить парня. Побелевшие глаза Павки свидетельствовали, что в тело он ещё не вернулся и был далёк от реальности. Кузька подумал, что они все были в таком состоянии, пока не прибежал Онексикрит.
Кузька оглянулся на братишку. Тот стоял, расставив ноги и растирая кулачками злые слёзы по чумазому личику. Слёзы смешивались с кровью, прикрывали маскирующей окраской начинавший разливаться под глазом синяк. Кузька обнял братишку, прижал к себе, уткнувшись носом в рыжие волосы.
- Живой… Живой… - тихо шептал Кузька.
Наконец моряку удалось привести Павку в чувства. Илька заграбастал друга прижимая к себе и успокаивая. Павсания била мелкая дрожь.
Онексикрит ходил по “полю боя” рассматривая оставленные ребятами трупы. Мужчина неодобрительно покачал головой, осматривая дело их рук и ног. Взяв трость в руки, он кого-то переворачивал, изучал. О чём-то думал. Над чем-то хмыкал. Наконец повернулся к ученикам.
- Можно было просто убить! Мордовать-то было зачем?!
Онексикрит окинул их строгим взглядом.
- А вы, пока мы тут разбираться будем, быстро на бивак… Тьфу. В храм! И приводить себя в порядок. Учителя сейчас уже будут здесь.
Кузька, взяв Левонтия на руки, вместе с друзьями поплелся в жилые пещеры. Отмывшись, ребята обнаружили, что серьёзных повреждений у них нет. Переодевшись, они собрались в пещере где жили Левонтий, Кузька и Павка. Хорошо, что помещение большое, ребят туда натолкалось как ягод в кузовок. Весть об инциденте быстро облетела всех. Олежка и Приам прибежали первыми, за ними подтянулись остальные. Мелкие занялись Левонтием. Пока Котик переодевал его, Эк оттирал малыша, Сурик накладывал на насупившуюся мордашку примочки, быстро им сооружаемые.
Друзья понуро сидели на кроватях. Павка даже забрался в самый дальний угол. Кузька не чувствовал себя виноватыми. Они были во всём правы, и, чтобы не решили старшие, какова бы не была их участь, он бы сделал всё так же. Он бы опять полез в драку за малыша. По сжимающему кулаки Фифе, по всё ещё скалящемуся Яське, по дёргающейся губе Ильки, обнажающей клык, он понял,что друзья всё ещё переживают бой, и так же как и он, не задумываясь, его бы повторили.
- Что теперь ждать? – Олежка, нервничая, метался по комнате. Ребята сидели, подобрав ноги, освобождая ему пространство для бега.
- Максимум – виру заплатим.., - Приам наблюдал за мечущимся братом. – Правы ребята.
- Правы - то правы… Но за теми семьи, - Олежка в волнении потёр лицо, начинала пробиваться первая бородка, и это его раздражало. – Что же теперь делать? Их семьи явно деньги на армию платят. Бунтовать будут.
- Гхыр! – Илька всердцах треснул кулаком по стоящему рядом с кроватью столу, на котором мальчишки делали чертежи. Стол от неожиданности и удивления крякнул и сломался. – Этих мерзавцев в колыбели душить надо. Без них воздух чище. За свои дела мы сами отвечать будем.
- Обойдётся всё, - тихо проговорил Павка. – Стол зачем ломал?
- Делать потому что не хрена не умеете… столы, - Илька с интересом осмотрел обломки.
Кузька хмыкнул. Мебель подбирали для жилых помещений младшие эфебы. Многое делали сами. А этот несчастный стол как раз его и Илькино произведение. Он тогда экспериментировал с разной древесиной. Пытались сделать устойчивый и удобный. Даже гордились своим творением. Всем показывали.
Илька оглядел смеющиеся глаза ребят.
- Значит, я не умею! – тут же согласился парень. – Из дуба его, что ли, делать надо было?
- Вы все здесь? – в пещеру решительно ворвался Леоннат. – Сколько вас сюда впихнулось?!
- Ну, что? – навстречу ему рванулся Олежка, полностью изведя себя переживаниями. Чего брат так психовал…
- Денег заплатим им. И пусть счастливы будут. Отец судить будет, - Линкест раздвинул ребят и плюхнулся между ними на кровать. – Пусть радуются, что дело разбирать ни басилевс и ни александрос будет. Просто по цене семи баранов пройдут.
- Может баранами им и отдать. Ничем не хуже чем эти их обсоски. Может, даже, умнее. На сына Пармения полезть.., - предложил кто-то из старшей этерии.
- Вот именно потому, что на сына Пармения – платить и будем. Чтобы не светить, что все здесь собрались. Места не указывать, так - несчастный случай, - резко обернулся к говорившемуЛеоннат. – Иначе дело бы правители разбирали. И выяснилось, что все наследники в Миезу перевезены. А этих бы… Отдали бы семьи под суд войску. Пармения и его семью войны любят… Просто так это бы не оставили. Так что радоваться должны, что дёшево отделались. Виру им заплатят, и негласно изгонят, куда подальше, чтобы не воняли.
- Надо им баранами отдать. Баранов на баранов менять, - захихикал Сурик, рассматривая сотворённую им примочку и не давая Левонтию начать её скрести ручонками.
_ Мелкий, это могут расценить как оскорбление, - Илька обернулся к родичу. – Нельзя унижать поверженного врага. Это самого тебя унижать будет.
Сурик внимательно посмотрел на старших. Олежка согласно кивнул.
- Он прав. О дерьмо руки марать не стоит. А то, что они подонки, это не значит, что драться не умели, и учителя в них своё умение не вкладывали. Судя по оставленным ими отметинам, чему-то их всё же обучили.
Кузька не раз слышал, что человек выбирает врага по своему достоинству. Часто низкий человек выбирает себе вовраги вышестоящего и благородного. Ненавидит его, вредит, всеми возможными силами, тем самым пытаясь возвысить себя. В то же время, никто не выбирает себе в недруги отъявленных подлецов и злодеев. Их просто уничтожают.
- Не, это не враги. Это так.., падаль… - Кузька поднялся с кровати, проходя похлопал Олежку по плечу, присел перед Левонтием. – Мы просто от них очистили землю, свою землю.
- В армии такие ненадёжны, - подал голос Яська. – Грабить будут. Хлопот не оберёшься.
В Миезах, в столь замечательном месте, ребятам скучать не приходилось. Чуть ли не каждый день, что-нибудь новенькое происходило. Если не говорить о мелких стычках между парнями, и об учёбе. Они лазили в длинные глубокие пещеры, найденные Фифой. Когда-то там жили люди, теперь они заброшены. Строили с Онексикритом подводную машину, скоро уже запускать будут.
Служители муз на Суриков голос, переписали Илиаду, потом все слушали. У сына Филиппа голос замечательный становится, сильный, красивый. А у Павки наоборот пропадает. Переживает друг, но ему же не в иеры Аполлона идти.
Вначале весны вообще клад нашли.
Тогда только начинались тёплые дни. Первые птицы стали возвращаться, нежились под солнечными лучами, занимали места для гнездовий, везде звучал их гомон. Ребята смылись из Миез втихаря, чтобы отметить Илькино день рождение. Вот и ему исполнилось шестнадцать. Фифе - то ещё осенью стукнуло, а самому Кузьке вначале зимы.
Они тогда дождались, когда служители муз ушли, и тихонько пошли по ходу с гор за их домом. Служители - то, в отличие от своих постояльцев жили не в пещерах, а в добротном, деревянном срубе, где им на четверых места довольно.
Узкий проход вёл ребят к горному ручью,по весеннему весело прочищающему себе дорогу среди снега, ломающего лёд, сковывающий его зимой.
Ребята со смехом прыгали через воду, играли в толкалки, несясь по течению. Они были в замшевых сапогах, а те имеют противную тенденцию промокать. Никому не хотелось чавкать сырой обувью. Павка, хихикалнад всеми, в том числе и собой - здоровые лбы , подобно горным козлам, скачут вокруг ручейка. Растут они крупными, статными юношами, но веселиться им никто не запрещал. Сама погода, яркое весеннее солнце, искрящийся ручей – всё дышало свежестью и молодостью. Даже Павке было получше, глаза сияли весельем и озорством. У Кузьки как камень с души свалился.
Нимфа проснулась – ручей зажурчал,
Камешки пальцами он огибал.
Сладко тянулась прекрасная дева,
Скинула с тела стеклянный свой пелопс.
Мы, конечно не знаем, снилось что тебе зимой,
Грудью мы весну встречаем, веселясь в горах играем,
Смех девичий снашим слился, как звенящий перестук,
Жизнь весною народиться, отозвавшися на звук.
Где бы ты не схоронился – нимфа гор разбудит всех.
Кузька знал, что его стишки никогда бы ничего не выиграли, ни на одном конкурсе. Он писал только для себя, и для друзей. Просто Кузька не мог не писать ощущение своего настроения. Ну, вот так у него оно выражалось…
С криком: Нимфа гор разбудит всех!!- Ребята перескакивали через весёлые пороги ручейка, чьи воды подобно молодым жеребятам, задиристо перекатывались, стуча своими струями, играя камешками, подкидывая их с перестуком мелких копыт.
- Нимфа гор разбудит всех! – орали парни, когда Фифа внезапно настороженно остановился и с интересом стал рассматривать маленький грот в горе.
- Давайте сюда, - позвал он друзей.
Небольшое углубление в горе было завалено камнями. В этом гроте вполне можно было бы переждать непогоду, но для большего он не годился. Фифу заинтересовал один из валунов, его просто к нему тянуло.
Парень выхаживал вокруг него, словно собака вокруг добычи, когда дичь чует, а взять не может. А так тот же азарт, те же светящиеся глаза. То отойдёт от валуна, осмотрит его издали, то приблизится, что бы стукнуть ногой, или толкнуть плечом. Валун стоял насмерть, не желая сдвигаться.
Ребята ржали над другом.
- Что ха-ха.., - наконец не выдержал Фифа, - прут несите. Голову на отсечение, там что-то есть.
Пока Кузька с Илькой бегали за железным прутом, остальные расчищали валун.
Подцепив железным прутом как рычагом, они сдвинули камень.
- Опочки!!! – Фифа первый бросился к разваливающейся ветощи, скрывавшейся в тайнике. Золотой шлем, золотые поножи и золотые наручи были завёрнуты в уже ставший трухой мешок. Из другого мешочка, развалившегося в их руках, посыпались монеты. Шлем, поножи и наручи были цельнолитые, лишённые украшений. Илька был во всей свое красе - поскрёб, понюхал, пососал и вынес вердикт.
- Из монет переплавили.
- О как, - обрадовался Фифа, тут же надевая золотые изделия на отбрыкивающегося от него Павку.
Ну, тут всё понятно было. Где-то казну грабанули, денег оставили чуть-чуть, сколько у человека при путешествии могло быть, а остальное переплавили, что бы на себе нести. Вот так заляпали золотишко грязью и перевозили. Никто не подумает, что грязное вооружение на самом деле золотое. Удобно и сердито.
Так, в этом нехитром, но золотом вооружении Павка вернулся в Храм в сопровождении друзей, изображавших его свиту. Кеберы тут же сориентировались и подыграли. Павку встречали как басилевса. Это потом золото Олежка отправил в казну Пеллы, под опеку Линкеста, на вооружение армии Македонии. Но сначала дал парням наиграться. Да, бывают же весёлые времена в Миезах, а не только учёба.
К ночи все расползлись по своим пещерам. Леоннат дал последние распоряжения после инцидента, и всё забылось. Готовились спустить машину на воду. К тому же, вначале лета, были объявлены скачки в горах, на праздник Вакха. Игрища должны были проходить на тяжёлых жеребцах. Из эфебии тоже сколотили команду, и они должны были готовиться. Надежды и открытия, которые ждали впереди, помогали справляться с учёбой, тренировками и лагерной жизнью. Хотя, правильнее сказать, комфортным обитанием в пещерах, обустроенных и отапливаемых по самому изысканному вкусу. Из-за этого им пришлось и мебель менять, большую часть самим делать. Илька же не один, кто изысканную мебель крушить умеет. Так что собрали эти витиеватые извраты, заменив на простую и прочную. А то ведь родители с храмом не расплатятся за их тут проживание. Вон, даже прочная не выдерживает. Ильке надо мебель каменную, или железную, чтобы его выдерживала.
А как они вместе делали для Яськи посох, такой как иерам положено носить. Кузька вырезал деревяшку, а кузнец наш – навершие. Ещё и железо в деревяшку залили. Яська когда брал, даже крякнул. Неожидал. А чего, пусть учится… Кто знает, как его применять придётся и когда. Может и в боях сгодиться. Таким по башке вдаришь – мало не покажется.
А как Гегелох был не доволен таким посохом… Ничего, не то ещё сделаем, когда Яська этот освоит.
Говорят, в детстве время идёт очень быстро. Дни, наполненные событиями, проносятся друг за другом. А жизнь в Миезах была наполнена приключениями и учёбой. Наверно, мы ещё остаёмся детьми и радуемся всему новому, что нас окружает. Весна пролетела очень быстро, несмотря, что ждали её конца, чтобы наконец спустить машину на воду – опробовать. И вот этот день настал.
Сооружение в форме ореха служки доставили на озеро. На первое испытание Онексикрит взял только своих учеников. Вся их пятёрка была там. Каждый знает - стоит из друзей чем-нибудь увлечься, все остальные, как обезьяны, повторяют. Это, говорят, в Та-кемет обезьян разводят, там они как люди за животными в доме следят. А у них они свои, местные, даже родственные, всё друг за другом повторяют. А ещё, Кузька слышал, что обезьяны, это те же люди, только одичавшие, богов прогневавшие. Вот так оно бывает…
А у них, технически одарённых двое - Илька с Фифой, так что обезьянками стали все остальные, все с чертежами, с механикой знакомы и занимаются. А когда разговор заходит о чём-то новом, интерес раскаляется, и все дружно думают, чертят, изобретают, а потом собирают.
Так уж случилось, что учителя были поделены между эфебами по интересам. Кто-то бегал вокруг Никомаха, с криками -наш Аристотель! Кто-то тряс Ксенокрита, выясняя о власти ахеменидов. Они же собирали машину. Она была деревянная, с треугольными окнами. Долго над этой формой мудрили, и круглые хотели, всё - таки круг идеальная фигура, созданная Мирозданием. И квадратные делали. А вышло, что треугольные лучше всего воду держат. Если их в сухое дерево в фаски вгонять, а потом намочить… Лучше всего держит размокшее дерево именно треугольник, почему – Кузька так и не понял…
День выдался просто чудесным, высокое голубое небо стояло над головой. В нём не было ни одного облачка, так одна бездонная чаша, как купол покрывающая всё. Кузька, конечно, знал, что это не так, но по другому сказать не мог. В это небо очень хотелось взлететь, расправив крылья, подыматься всё выше и выше. Но слазить под воду тоже было заманчиво.
Посреди озера красовался многоярусный плот, с помощью якорей пригнанный на избранное место. Он стоял ровно, надёжно, закреплённый тяжёлыми грузилами. По его центру находилась дырка для спуска аппарата. Там же стояла бобина с лебёдкой и тросами. К плоту были переброшены лёгкие мостики - шаткие, подвижные, скреплённые верёвками и гуляющие при каждом шаге. Идёшь как на качелях. Новые деревянные мостки приятно пружинили под ногами, а аромат свежей древесины от них разносился стадии на три. Сладкий, дразнящий. А в воде рыбёшки плескались, серебристые, пригретые солнцем. Прям идиллия.
Храмовые служки выставили на доски плота аппарат. Ребята тут же, под руководством Онексикрита начали прилаживать к нему шланги и тросы. Илька надёжно закрепил лебёдку, чтобы опускать и подымать эту невидаль в воду.
Эх, была - не была…
- Первый лезу, - Кузька растолкал друзей.
- Не тяжёл? – Илька обхватил иллирийца под мышки, оторвал от мостков. – Смотри, как разъелся, трос не выдержит.
И Кузька был нежно спущен в воду, охладиться. Хорошо, что никто не догадался ногой по голове постучать пловцу. Или наличие учителя друзей остановило. Все они тут в Миезах отъелись. Прибавили в весе значительно, но это надо - им бы ещё прибавить, а то на скачки на битюгах не допустят. Гонки - то для взрослых, вот и кушают хорошо… Жрут, короче, в три горла. И так Олежка в свою команду набрал самых рослых. Того же Павку не взял.
- Нечестно! Всё равно первый лезу! – Кузька мокрый и всклокоченный быстро взобрался назад, на помост, готовый уже драться.
- Пусть, - махнул рукой учитель, - Все по очереди спуститесь.
- И я! – Левонтий, хвостом ходивший за Онексикритом деловито полез в аппарат, пока никто не заметил.
- Вместе с братиком лезь. Не одного же его отпускать, - моряк подтолкнул Кузьку следом за рыжим малышом.
Вот у них так всегда, кто первый не успел – тот опоздал. Как говорят: в кругу друзей не щёлкай клювом. Наглость не только города берёт, но и подводные аппараты. Главное, было раньше Павки с Фифой влезть. Илька - то с Яськой уступить могут. Будут стоять, снисходительно поглядывая на остальных: ну, если хотите - лезьте, мы подождём, мы уже взрослые, а не дети.
Братья залезли в машину. Служки аккуратно спустили аппарат под воду. Обняв Левонтия Кузька прильнул треугольному окошку, держа братишку на руках. Они окунулись в непроглядную тьму. Чем ниже они опускались, тем темнее было за окошком. Только вверху, над головой, на поверхности воды играл свет и слабыми, рассеянными лучами проходил сквозь толщу воды. Малыш цепко держался за маленький поручень у окна. Кузька погладил его по волосам и усмехнулся. Хорошо ещё под воду свою курицу не взял, с которой был неразлучен.
Левонтий, так же как братья, притащил в Миезы свою птицу. Онексикрит, увидевший курицу, любовно сжимаемую рыжим, конопатым малышом, сначала опешил.
- Ты чего, гуся или утку не мог завести? – спросил он у ребёнка.
- Не. Я не люблю тех, которые летают. Им природа две ноги зачем дала? Чтобы ходить. Пусть ходят. – непоколебимо выдал Левонтий. Вот и весь сказ.
Аппарат замер, почти коснувшись дна водоёма. Мимо окна проносились косяки блестящих рыбёшек, забавно трепыхая плавниками. Дно было хорошо видно. Вон там валялась амфора, вон ещё обломок колоны, в каких-то сетях, упущенных рыбаком. А там шлем - выглядит совсем новым, осколок войны с армией Ксеркса. Совсем целый, так и взять хочется. Какая-то тень проскользнула по дну. А вообще много всякой фигни набросано. Вон, что-то блестит, жаль плохо видно… а какой это мир - обворожительный, завораживающе прекрасный! Он совсем не похож на мир земли или мир неба. Ощущение, совсем несравнимое с полётом, иное, но не менее захватывающее. Вид подводного мира, скрытый полумраком толщи воды. Ползающие по дну рачки, проносящиеся стайки окуньков. Да и камни под водой смотрятся какими-то другими, неестественными. Это совсем не познанный Мир. Живущий своей жизнью, по своему времени и своим законам. А если посмотреть вверх, там сквозь воду пробиваются солнечные лучи. И это какое-то другое солнце – яркое, но холодное, совсем иное, не то, что согревает тёплый мир наверху. И вот так живут они, миры - не пересекаясь. Отдельно Мир Диоса, и отдельно Мир Посейдона.
А какие цвета! А перелив воды! Вот глупая рыбёшка в стекло бьётся, а добраться не может. Такая губастая! Рот открывает и закрывает – смешно. Единственное плохо – вонь, от шлангов, что воздух подают. Но это не беда, можно не замечать, ведь такая красота перед глазами открывается.
У красавицы подводной накопилось злат не мало
То приданное готовит дочери подводный старец,
Собирает, не скупиться, не обидит дочь родную,
Жениха он не обидит, лишь осталося найти…
Пребывание под водой было слишком коротким. И вот они уже опять стоят на помосте, а под воду отправляется Фифа. Но воспоминания, какие воспоминания!! Это было настолько радостно! Это просто Вах!! Это не передать словами! Хочется опять уйти под воду, рассматривать этот мир! Это не описать!
Нужный аппарат для армии. Вот так, опустился в нём, выплыл, подцепил утонувший корабль тросом – и его подняли. А можно зацепить за вражеские шлюзы и кораблями вырывать их. Да много что можно сделать на дне, при осаде полиса. Да и затонувшие доски и брёвна подымать можно. А из морёного дерева и ворота городские ставить. А если их на дротики или копья пустить… Думать надо, думать. Хорошая машина.
А какие пузыри подымались от аппарата из -под воды… Большие, как их гейзера, куда они ходят три раза в месяц купаться. Вот уже и Фифа, полный щенячьего восторга, стоит рядом. Счастливый, довольный, с шальными глазами. Он взахлёб рассказывает об увиденных сокровищах внизу. Кузька обратил внимание, что там что-то поблёскивает, а вот друг рассмотрел всё получше. Правда, объяснял об увиденном Фифа одними междометиями.
Следующий спускался Павка. Илька с Яськой ожидая своей очереди заглядывали в воду, переговаривались с учителем, и совсем не хотели слушать их с Фифой. Сами хотели всё посмотреть. Зато они понимали друг друга без слов.
- Ты видел!?
- А это…
- А рыбка в окно стучала?
Внезапно Илька встрепенулся, насторожился.
- Тихо! - заорал он, и уже тише добавил – Я Павку не чувствую. Вытаскивайте живей!!
Его волнение передалось остальным. Илька сел на край плота на колени, напряжённо вглядываясь в воду. Из воды словно из гейзера, пузыри пошли вверх. Странно. Точно, что то случилось.Служки начали подымать аппарат, хотя время, отведённое на подводное пребывание ещё не прошло. Ребята столпились рядом. Все молчали. Ждали.
Сначала Кузьке было странно, что Илька так всех переполошил, а потом понял. Он тоже не чувствовал Павку. Получается, что пятёркой они сроднились, воспринимают друг друга как неотъемлемую часть, а сейчас, действительно, пустота образовалась. Да и голоса Павки в голове не слышно, а к нему привыкли, даже внимание никто уже не обращает. Так, фон…
Не дожидаясь, пока аппарат вытащат на поверхность, Кузька не выдержал и нырнул. Тело Павки было бесчувственным, тяжёлым, тянуло вниз, ко дну. Кузька передал его в тянущиеся с плота руки. Илька поднял наверх, уложил Павку на деревянный настил. Следом заскочил Кузька. Яська уже квахтал над другом. Кузька подсел рядом, не обращая внимание на стекающую с него воду.
- Ну? – окликнул Илька.
- Ребят… Я уже ничем.., - Яська сглотнул, перевёл на парней недоумевающие, испуганные глаза. – Я уже не помогу. Мёртвый он.
Павка лежал, чуть запрокинув голову, рот открыт. Губы синие, словно он до сих пор пытался схватить глоток воздуха. Яська рукой медленно закрыл другу глаза, белые, закатившиеся. Чуть повернул голову. На горле, под челюстью были видны фиолетовые пятна.
- Задохнулся.., - тихо шепнул Яська.
Илька вскочил, помчался осматривать аппарат, вместе с Онексикритом проверять шланги для подачи воздуха. Фифа рывком обнял мёртвого друга, притянул к себе, уткнулся лицом в мокрые волосы. Плечи его вздрагивали. Что-то капнуло Кузьке на руки. Парень понял, что по лицу текут слёзы, тихо, незаметно…
- Шланги перерезаны! – донёсся возглас Ильки.
Кузька видел сквозь застилавшие глаза слёзы, как Фифа опустил тело из своих объятий. Как поднялся. Как пошёл к храмовым служкам. Глаза белые, шальные. С другой стороны к служкам уже подступал Илька. Кузька не заметил, как оказался рядом с друзьями. Дорого они будут разменивать свои жизни.
В себя Кузька приходил тяжело, с трудом. Был уже вечер, когда парень начал осознавать окружающие события. Всё перед этим было покрыто каким-то кровавым маревом. Как Илька не мог встать, у него просто отказали ноги. Как Онексикрит нёс его на руках. Как остальные мальчишки везли на повозке мёртвого друга. Как бросили там злополучный аппарат. Как они вернулись в храм. Как прибежали Калат, брат Павки и Леоннат. Их лица. Как Линкесты увозили в Эги тело брата. Сопровождавшие их ребята что-то говорили. Слёзы. Окровавленные руки Ильки, разбитые о камни в какой-то яростной безысходности. Рыдания Фифы. Яська, тихо плачущий, обнявший Данку. Всё это было в тумане…
Вечером, в тишине своей пещеры, Кузька смотрел на осиротевшую Павкину кровать и ком сжимал горло. Левонтий тихо спал, отвернувшись к стенке. Малыш уютно сопел, устав плакать. Павки очень не хватало. Кузька помнил друга вдохновенно поющего. Одухотворённое лицо разрумянено, глаза, смотрящие куда-то далеко, вглубь Мира, и голос… Звонкий, пронизывающий, глубокий и многогранный. Друг, поющий на вершине Олимпа, навсегда врезался Кузьке в память, именно таким он остался навсегда. Поющим не для людей, не для слушающих его ребят, а для богов. Одинокая фигура стоящая на краю горной террасы, воспевающая Сотворение Мира.
Вот и первый из нас в Мир другой удалился,
На полях асфадели из воды воплотился,
Только память оставил, а песни унёс,
Чтоб восславить там нас, в Мире призрачных грёз.
Слёзы сами потекли из глаз. Парень стряхнул их рукой. Не известно ещё кому повезло - тому, для кого всё кончилось, или им, которым ещё идти по жизни, драться и отвоёвывать свою землю. Теперь они ещё и за Павку будут воевать, в память о нём. Уйдя, он всё равно остался с ними.
Раскрыв крылья, Кузька взлетел в ночное небо. Яркие звёзды были где-то далеко. Парень летел, парил в свободном пространстве. Ни наслаждения, ни восторга он сейчас не испытывал. Жгучие слёзы всё ещё струились по щекам и намертво впитывались в кожу.
Единственное, что было хорошо – из головы уходили любые мысли. Он просто наполнялся пустотой.
Мы по лугу играли,
И в росе мы катались,
В цветах под горой.
Мы остались жить
Под солнцем сияя –
Ты же ушёл в Аид.
Ты забрал с собой свет
Хрупких детских надежд,
Что как капля росы на цветах,
Вот тебя с нами нет
И следы растворились во прах,
Мы же идём в веках.
Боль детских потерь,
Минимальное зло,
Что на плечи легло,
Впереди по пути,
Где нам всем идти:
Кровь-Тьма, Блеск – Свет…
А тебя с нами нет.
Распластавшись на своей кровати Кузька молча смотрел в потолок пещеры. Нежная рука, полупрозрачная, почти неощутимая, коснулась его лба, лёгким движением скользнула по щеке. Гела… Сама пришла. Тогда, когда ему плохо…