Она мыла пол в палате под номером три. Раньше она трепетно относилась к цифрам, придавая им некую загадочность, судьбоносность. Сейчас нет, многое сейчас она штамповала кратким своим «Нет». Две бабульки вышли из палаты, остались еще двое: одна спала, другая тяжелобольная. Лежачая вскидывала периодически сухую руку вверх и роняла с силой ее на бортик кровати, смотря при этом цепким взглядом на нее и сжимая плотно губы. Она подошла ближе, та потянулась к ней, глаза ее не просили, как бывает обычно, они требовали. Она начала ее успокаивать, дала руку, та же вцепилась пальцами за запястье. Девушка наклонилась, говоря ласковые слова, а она ловко вцепилась в ворот халата. Хватка была неимоверно сильной. Она стала притягивать девушку к себе, неумолимо, настойчиво, пока та не ткнулась губами в ее сморщенную, пахнущую старостью дряблую щеку. Еще и еще раз. Девушка засмущалась, и, нелепо бормоча начала высвобождаться. Это было нелегко, пальцы крепко держали ее, глаза впивались в лицо, на губах был тяжелый запах больницы, хлорки, уколов, безысходности. Отойдя, она схватила швабру и, переживая случившееся, выскочила из палаты. Это был первый поцелуй больницы, которая теперь сделает все, что бы не отпустить ее. Задушить, задавить, затянуть в свой бездонно выбеленный мир.