- Алик! Алик! – нарушает рассветную тишину двора сиплый придушенный зов.
Птицы, начавшие было первые вычирикивания, настороженно притихли.
- Аля! Эй! – новый призыв.
Сипоты в голосе уже меньше. В окошке первого этажа, вцепившись руками в решетку, и, прижавшись лицом к этой же решетке, взывает женщина.
- Алик! Аль Пачино! Ну, пожалуууйста…
Бледное лицо, измятое пьянством. Тонкие руки, свалявшиеся волосы.
- Аля, - стонет она и пытается трясти решетку.
От смешных усилий распахивается халат, обнажая прелести синюшного цвета.
- Алик, - безнадежно визжит похмельная стриптизерша.
- Да, заткнешься ты, пьянь хроническая?! – возмущенный рык из окошка выше. – Послал же Бог соседушку.
«Пьянь хроническая» повисает на решетке и хрипит: «Пачинушка, где же ты, урюк гребаный?»
- Твой мама урюк, – материализуется под окошком азиат в синем полукомбинезоне. – Чего орешь?
- Аля, - радуется женщина, - ты же знаешь?
- Звонить не можешь? Телефон нет? – азиат крутит пальцем у виска.
- Мать мобильник забрала, а номер в нем. Так не помню.
- Совсем твой мать сдурел, - выговаривает Алик, чувствуя себя хозяином положения. – И дверь закрыл, и телефон…
- Алик, - стонет женщина, - потом мать обсудим. Плохо мне…
- А мне хорошо, - перебивает азиат, - пол-шестой утро. Ладно, что даешь?
- Джинсы и сорок рублей, - она пытается пропихнуть через решетку красные штаны. – Вот, смотри, почти новые. На две хватит?
- Ты, Лавка, совсем сдурел? – Алик брезгливо разглядывает одежонку. – Тут и на один мало.
- Аличек, родненький, две, - Лавка всхлипывает. – Ну, пожалуйста!
- Э, клоун! – рычит сверху мужик. – Закрыл свой рынок! Или спуститься?
- Извини, дорогой, - Алик мигом превращается в дворника-нелегала. – Я ухожу в минуту.
- Я отработаю потом, - женщина умоляюще показывает два пальца.
- Ты себе в зеркало давно смотрел? – шепчет дворник. – Ты уже сам отработка. Ладно, деньги где?
Лавка просовывает звякающий пакет и опять показывает пальцами – две.
- Питнацать минута жди, - Алик прячет штаны за нагрудник, пакет запихивает в карман.
Лавка отваливается от решетки. На душе полегчало, но не в голове. Пошатываясь, она бредет на кухню. Пытается попить, но вода с рвотным спазмом тут же вырывается обратно.
- Ну, ничего-ничего, - шепчет она.
Через пятнадцать минут Аль Пачино притащит две бутылки «паленки» и боль уйдет. Не было случая, чтоб он обманул.
На самом деле его зовут Алимджон. Это она его называла именем любимого актера. Когда она еще не спилась окончательно, а денег на нормальную водку не стало уже хватать и, к тому же, ночную торговлю государство прикрыло, кто-то из знакомых алкашей посоветовал отовариваться у местных дворников. В любое время суток. На вкус полное дерьмо, но едва не в половину от магазинного ценника. И не травился никто ни разу.
- Алимджон, - представился азиат и продиктовал номер. – Звони. Если деньга есть – сразу с водка приду.
- А как без денег? – удивилась тогда Лавка.
- Разный бывает, - пожал плечами дворник. – Сережка, кольца, вещи… Кто посуда, кто микроволновка. Женщина по-своему бывает. Это когда красивый…
- Ну, вот еще, - фыркнула она. – Как, говоришь, тебя зовут?
- Зови Алик, - предложил он.
- Аль Пачино, - Лавка хохотнула собственной шутке, забрала пакет с водкой и отправилась пировать.
Она и Лавкой тогда не была. Тома. Тамара Звягинцева. Бронзовый призер чемпионата Европы, между прочим. Вот, как раз, призерство это и подсунуло ей алкогольную подляну. Ведь до этого ни капли.
А тут…
Сначала шампанского. Вернее, сначала отбрыкивалась. Потом бокальчик брюта. Потом еще в Спроткомитете. А потом… потом выяснилось, что она уже неделю каждый день по чуть-чуть. И ей это нравится. И одну тренировку она уже пропустила…
Со спортом было покончено за полгода. С новой увлекательной работой – завхозом на родной загородной базе – через пятилетку. На ежедневные возлияния руководство глаза закрывало, но на дорогие напитки нужны были деньги. Ревизия выявила отсутствие некоторого имущества базы. Обошлось без суда. Даже увольнение состоялось «по собственному». Боялись резонанса. Да и не она одна приворовывала.
- Я так и думала, что этим закончится, - сказала мать. – Бросай пить, Томка, пока не поздно.
Оказалось уже поздно.
Лавкой она стала, когда подтвердились слова Аль Пачино.
Мать начала замечать пропажу некоторых вещей. Она даже вопросов задавать не стала. И так все понятно. Просто спрятала деньги, золотые цацки и установила бдительный присмотр за дочкой-алкашкой. Иногда перехватывала ее на очередном выносе.
Зато ночь была в полном томкином распоряжении – родительница что-то сторожила по ночам. На другую работу пенсионерку не брали.
В тот вечер Томке несказанно засвербило добавить. Как, впрочем, и в любой другой. До ухода матери оставалось около трех часов.
А добавить было просто необходимо. Организм не просто требовал, он отказывался выполнять свою основную функцию – жить.
Вот и отработала Томка свою порцию алкоголя в сумерках, не отходя от лавочки во дворе, на которой только что эту порцию приняла.
Не все, конечно, но многие видели ее устную оплату. И все. Имя забылось. Теперь она Лавка.
Лавка вываливается из воспоминаний и смотрит на часы. Шесть минут прошло. Зато, когда бухнешь время не замечаешь. Начал во вторник, сгонял два раза за добавкой, а, глядишь, уже суббота.
Именно в субботу вечером мать ее заперла в первый раз. Томка, не найдя ключи, позвонила ей.
- Зачем? – пьяно поинтересовалась Лавка.
- Лучше бы я тебя не рожала, - всхлипнула Мария Николаевна.
А вот сегодня утром Лавка не нашла на шкафу второй бутылки. То ли не положила по-пьяни, то ли выдула в беспамятстве.
Беда одна не ходит – отсутствовал мобильник. Мать даже городской аппарат убрала. Голова тут же разразилась приступом спазматической боли. Приготовленные для пропоя красные джинсики и жменя настрелянной во дворе мелочи помочь не могли.
Вот только и осталось Лавке хрипеть в окно.
На что надеялась? Что Алик, живущий вместе с кучей соплеменников в подвале дома, услышит ее стоны?
А ведь услышал. Или просто прежде времени на работу выполз? Дворники, они раньше всех на работу выходят.
Лавка опять косится на часы. Одиннадцать минут. Видать водку они не в подвале фасуют. Иначе, почему он так долго за ней ходит? Где-нибудь в другом…
- Эй, Лавка. Алипачина пришел, - она не верит своим ушам.
Пришел родненький.
Когда Мария Николаевна открыла дверь, Лавка уже мирно дрыхла. Будто и не было ничего. Вот только женщину, столько лет прожившую с хронической алкашкой, благостной картиной сложно было провести. Запах от дочки исходил конкретный.
Разбудить ее, вернуть в реальность не удалось. Лавка только что-то невнятно бормотала. На поиски заначки у матери сил не хватило – закололо сердце. Не дойдя до серванта, где в верхнем ящичке хранились таблетки и капельки, Мария Николаевна, тяжело дыша, опустилась в кресло.
- Ох, Томка-Томка, - прошептала она, - померла бы ты уже, что ли. Прости, Господи.
Рука, поднятая для крестного знамения, упала на колени. Лавка икнула и заворочалась. Ее телефон в сумочке матери разразился звонком от Аль Пачино. Саунд-трек из фильма наполнил комнату и удачно вписался дополнением в пьяные сновидения Лавки. Она сладко зачмокала во сне.
А Мария Николаевна на звонок ответить не смогла. Она его просто не слышала. Она уже ничего не слышала…