Комбинат, на котором я работаю, на одном из озёр Карельского перешейка создал участок любительского и спортивного рыболовства, а на меня возложили руководство им. Как учили на Флоте, первым делом занялся организационными вопросами — штатное расписание, приказы, инструкции...
Подготовив необходимый минимум документов, перед их утверждением генеральным директором отнёс на согласование юристу предприятия. Вскоре зазвенел телефон: «Николай Александрович, я все документы, кроме должностной инструкции смотрителя плавсредств, согласовал. Можешь забрать.» На мой недоумённый вопрос об инструкции Андрей Леонидович со знанием предмета ответил: «В ней несколько раз встречается выражение «дельные вещи» — какое-то оно странное. Это не по-русски. Вспомни «Онегина»: «Быть можно дельным человеком...» Но дельные вещи...»
Пришлось объяснять дотошному коллеге, что есть военно-морской язык и в нём много таких слов, которые либо не встречаются в обыденном русском, либо при одинаковом звучании имеют иной смысл. Среди них и «дельные вещи» — термин, обозначающий вспомогательные детали оборудования корпуса корабля, которые служат для крепления и проводки такелажа, части судовых устройств, оборудования внутренних помещений и открытых палуб — утки, рымы, талрепы и т. п.
«Русский язык чрезвычайно богат, гибок и живописен…» — писал Белинский В. Г. и, несомненно, был прав. Что уж говорить о флотском... — Унаследовав и переиначив немалое количество слов из иностранных языков — то же «дельные» произошло от голландского «deel» — «часть», он стал особой ветвью своего родителя. Неспроста же нарком ВМФ Кузнецов Н. Г. добился от Академии наук СССР официального признания его самостоятельной составляющей великого и могучего.
Корабельная служба и в целом военно-морская жизнь дают неисчислимое множество поводов для применения и развития флотского языка, но подчас происходят случаи использования его, точного и выразительного, не совсем корректно, и тогда рождаются жизненные анекдоты или просто казусные ситуации, а уж незнание его может превратить в объект насмешек...
В первой половине 90-х на Флот стали приходить лейтенанты, по процессу обучения которых крепко прошёлся каток перестройки и последующих пертурбаций в жизни страны. Наряду с невысоким уровнем профессиональных знаний хромала у них и общая, морская подготовка, потому сдача первых зачётов, получение допусков нередко давались им с трудом.
Как-то стал свидетелем приёма зачётов у молодого лейтенанта старпомом спецтанкера «Пинега» капитан-лейтенантом Сиваковым Вадимом. От вопросов по рангоуту лейтенант кое-как отбился, а о такелаже ответил, что знает только о существовании стоячего и бегучего. Поражённый такой «глубиной знаний» старпом прекратил «допрос» и заявил, что подпишет зачётный лист только когда лейтенант покажет ему на корабле всех бурундуков.
Услышав это, лейтенант, по-моему, был поражён ещё больше: только что его пытали вопросами о шлюпках, мачтах, реях и вдруг бурундуки... Что за животный мир такой... И невдомёк бедолаге было, что бурундук — это снасть, которая держит выстрел сзади. Впрочем, сомневаюсь, что он догадывался и о втором, корабельном, значении слова «выстрел».
Как потом рассказал Сиваков, через несколько дней лейтенант с помощью старших сослуживцев обнаружил всех бурундуков, но за глаза долго ещё звали его Бурундуком. А на «Пинеге» много лет салаги — и офицеры с мичманами тоже — наряду с заточкой якорей занимались поисками бурундуков.
Матрос Низамутдинов на БПК «Ташкент» первые три года существования корабля был единственным ташкентцем — по месту проживания и призыва на службу. Он успел поучиться на мехмате Ташкентского университета, был воспитан и дисциплинирован, опрятен и подтянут и владел русским получше многих коренных русаков. Старпом капитан-лейтенант Скляров Николай Петрович решил, что Фатхулла идеально подходит к ГКП новёхонького корабля и назначил его на связь при командире. Капитан 3 ранга Здесенко Евгений Григорьевич не возражал — он тоже хорошо знал достоинства моряка.
Прошло несколько дней ходовых испытаний корабля и на очередной выход с нами пошёл председатель Госприёмки ЧФ контр-адмирал Голота Григорий Емельянович. Всё было отлично — от погоды до отработки вооружения и техники. Низамутдинов чётко транслировал приказы и запросы командира по КГС «Каштан», громко репетовал доклады с командных пунктов и боевых постов. И тут поднявшиеся на ГКП представители Завода имени 61 коммунара начали согласовывать обороты винтов с указателями...
Поначалу всё шло спокойно, но постепенно общение по тому же «Каштану» между БЧ-5 и заводчанами превратилось в перепалку на высоких тонах. Видя, что адмирал напрягся, командир распорядился: «В ПЭЖ: прекратить базар! Направить на ГКП для согласования приборов своего офицера!» Низамутдинов тоже понял, что недолго ждать адмиральского взрыва и только выдержка и спокойствие смогут разрядить атмосферу. Почти по-левитански он произнёс в микрофон: «Товарищ ПЭЖ! Командир приказал...» — Смех заводчан и бывших на мостике лейтенантов заглушил окончание фразы. Улыбка тронула щёточку командирских усов. Адмирал не подал виду, но все поняли, что угроза взрыва миновала. А обращение «Товарищ ПЭЖ» с тех пор вошло в корабельный лексикон, в том числе и применительно к командиру БЧ-5.
Секретарь комитета комсомола черноморского противолодочного крейсера «Москва» — назовём его лейтенантом Иваном Петровым, — был высок, статен, румянец щёк выдавал его отменное здоровье, он был превосходным строевиком — во время учёбы в Киевском училище маршировал знаменосцем на парадах в Киеве и Москве. Ещё Ивану нравилось отдавать звонким голосом чеканные команды, форму он носил с долей щегольства и в целом любил службу и корабль.
Командир крейсера капитан 2 ранга Леонид Петрович Лопацкий, оценив внешний вид и служебное рвение Петрова, приказал назначать его вахтенным офицером в дни прибытия на корабль высокого командования, всяких проверяющих, артистов — с началом лета они валом валили на Чёрное море и, соответственно, черноморские корабли — бравый Ванин вид от трапа должен был внушать гостям и начальникам мысль о том, что на крейсере всё такое же красивое и ладное. И так оно и было на самом деле.
Не учёл мудрый командир только один нюанс: увлекшись комсомольской работой, лейтенант не сильно отягащал себя изучением устройства корабля, оружия и техники, а в его зачётный лист на допуск к несению вахты экзаменаторы ставили подписи подчас «за красивые глаза», полагая, что комсомольцу знать технические глубины ни к чему. — Что скрывать, подобная точка зрения в 70-е годы не была редкостью даже у адмиралов-политработников. Другим же лейтенантам подобных поблажек на корабле не давалось, они — кто добровольно, кто по принуждению — росли профессионально и потому находили всё больше поводов для подшучивания над уклонистом Ваней.
В описываемый день, когда в сопровождении нескольких капитанов 1 ранга из штаба и политуправления флота на крейсер прибыла белокурая улыбчивая звезда эстрады и кино, лейтенант Петров блистал у трапа. Он очаровал даму галантностью, офицеров приятно удивил выправкой и почтением к их погонам. Передав гостей командиру, который повёл их по кораблю с небольшой экскурсией, придерживаясь направления на свой салон, Ваня истово взялся за службу. — В ПЭЖ посыпались запросы о запасах и электропитании, на сигнальный мостик — об обстановке, к береговому телефону был вызван телефонист, от дежурных по подразделениям затребованы уточнения о находящихся на сходе... Воскресенье располагало к спокойствию, а тут такое...
Первыми возмутились механики. Один из замученных зачётами лейтенантов позвонил Петрову: «Ваня, дай по верхней палубе «По правому борту не ходить! Производится отстрел клапанов СК-180». Ваня, не подозревающий, что этот самый СК не что иное, как самовар корабельный ёмкостью 180 литров, действительно находящийся на правом борту, но никогда никаких клапанов не отстреливающий, во всю мощь молодецкую, с эффектной командирской интонацией, гаркнул в микрофон запрошенную команду.
Надо сказать, у корабельного люда за время службы вырабатывается привычка автоматически абстрагироваться от команд, которые тебя непосредственно не касаются — ты их вроде бы и слышишь, но мозг их не фиксирует. Но это не относится к командиру и старпому. Старпом в этот день был на берегу, а командир в салоне с гостями за щедрым столом, но он слышал в иллюминатор всё, что разносилось над верхней палубой... Подивившись про себя Ваниной филологии, Леонид Петрович решил, что отдаст ей должное позже.
Тем временем к механикам, оживлённо обсуждавшим «отстрел клапанов», спустился ещё один мученик зачётной эпопеи — командир гидрометеогруппы. Лейтенант был из числа «военнопленных» — выпускник гражданского Ленинградского арктического училища, он был призван на службу, поскольку в военно-морских училищах офицеров по такой специальности не готовили. Вживание в образ корабельного офицера проходило у Павла туговато, но в сравнении с Ваней он уже был знатоком корабля и его организации. Узнав от механиков об их провокации, «метеолух» тоже решил внести свою лепту в копилку «мелких пакостей» и вскоре по корабельной трансляции жизнерадостным Ваниным голосом прогремело: «Расписанным на запуске метеозонда построиться на полётной палубе! Зонд к запуску! Дежурному метеорологу получить парашют и скафандр!»
Это было уже слишком! Командир крейсера с налившимся кровью лицом начал лихорадочно подыскивать слова для отлучки из-за стола с намерением четвертовать Ваню и всех причастных к этому цирку. Спас их командир БЧ-6, стоявший дежурным по кораблю: о самоваре он тоже не очень был сведущ, а вот в метеозондах разбирался хорошо — как-никак, подполковник отслужил в морской авиации два десятка лет, — потому менее, чем через минуту, его совсем немолодецкий голос дал по КГС отбой полётам зонда.
Блондинистая синеглазая звезда, спев для командира и сопровождающих несколько романсов, в том числе и столь популярные «Белой акации гроздья душистые», смогла внести в душу Леонида Петровича редкое для него умиротворение, потому в понедельник буря над головами лейтенантов-весельчаков и их начальников была краткой и неразрушительной, но зачёт по «Командным словам» им пришлось сдавать заново и долго ещё они не расставались с этой маленькой серой книжечкой, вобравшей в себя всю суть корабельной словесности. А лейтенант Петров был лишён допуска к вахте и зачёты пришлось ему на полном серьёзе сдавать уже под контролем командира. Равно как и по «Командным словам». Кстати, сдал он их вполне успешно: училище-то он окончил с красным дипломом и был очень даже не глуп.