- Суки! Суки! Боже, пожалуйста, помогите! Вы все ответите!!! Ты и ты! Умоляю вас!..
Рыдая, падая и вставая, она мешала проклятия с мольбой, растирая грязь и кровь по дорогущей шубке, а главврач, посмотрев на настенные часы, кивнула санитару. Тот схватил женщину и вытолкал её на улицу.
Совсем не хочется представлять, что чувствует мать, видя, как уносят на носилках её окровавленную дочь. Мимо аккуратно продолжали ехать машины, кто-то снимал видео, спокойно переводя камеру с окровавленной девочки на разбитую машину, с её матери на труп водителя, а кто-то спокойно говорил по телефону. Это так странно. И снег продолжал падать, словно так и надо.
Спасатели, приехавшие через 45 минут после вызова, спотыкаясь об ошмётки автомобилей, несли шестилетнюю Ангелину к старой машине «Скорой помощи». Бледная ручонка безвольно свисла при очередной встряске; Вероника Николаевна, молившаяся впервые в жизни о спасении дочери, дёрнулась было к носилкам поправить эту руку, но упала в обморок, который давно ходил вокруг да около неё, то подступая, то отходя.
- Ты снял? Ты снял это? – послышалось со стороны зевак.
- А, притворяется! Натворила дел, теперь строит из себя.
- Ребят, не топчите, - буркнул старый тощий полицейский. Он равнодушно что-то записывал, поёживаясь и мечтая об обеде.
Течение жизни всегда несётся только вперёд. Мы идём по нему, погружаясь всё глубже. Кому-то сводит мышцы, кто-то на что-то больно наступает, кого-то что-то затягивает – этих течение уносит как-то неожиданно. Остальные влекутся в сторону глубины. Вот и я бреду уже по пояс. Возвращаться по своим следам никак не получается: почему-то именно для тебя течение сразу меняется, тебя начинает кружить и ты только зря тратишь силы. А вот сделать пару шажков по чужим следам иногда можно. Только надо быстро – течение всё быстро сглаживает. И я делаю эти два шага по следам Вероники Николаевны, на два часа назад.
- Владислав, а давайте ещё медленнее? Ведь так веселее! Ползёшь себе спокойно так за трактором, гнилыми домами любуешься. Вон – дом съёжился, на крыше козы пасутся, красота! Ты, главное, не торопись.
- Вероника Николаевна, я и так…
- Нет-нет, я всё понимаю! Куда торопиться в пятницу? Сейчас все эти запорожцы проснутся и потянутся на дачи, а мы с ними – лепота! Любишь выделяться?
- Простите, но…
- Так всё. Я сама сяду за руль. Зачем мне водитель, у которого в ноженьках силёнков нет, чтобы педалечку надавить нормально? Сдаётся мне, я тебя уволю. Вылезай, садись справа.
Но Владислава никто не уволит: удар о бетономешалку был именно справа, смерть наступила ему на горло через несколько десятков минут; машина спасателей заглохла на железнодорожном переезде, в итоге успев застать лишь его агонию.
Теперь Вероника Николаевна, отделавшаяся только ушибами и рассечением брови, стояла у закрытой двери центрального входа больницы, больше напоминавшей огромный сарай, идущий под снос. Впервые в жизни столкнувшись с настоящим горем, она осознала и степень человеческого равнодушия.
На стыке двух областей, в этой поселковой глуши, её телефон едва ловил сигнал:
- Алё, Николай Викторович, мне срочно нужна Ваша помощь! Николай Викторович! Алё? Николай Викт… Ай, бл! Господи!
Так и мешала она мат с поминанием Всевышнего, пока бесполезная трубка вдруг не села.
Вероника Николаевна подёргала ручку двери центрального входа. Не поддаётся.
Она побежала вокруг здания. Грязные сугробы и стремительно надвигающийся вечер заставляли её вязнуть, спотыкаться, падать. Сбоку здания был вход в приёмный покой. Дверь поддалась.
Тёмный коридор, скрипучий пол, заклеенные скотчем трещины окон, увядшие цветы, свет в закутке, женщина.
Излишне худые женщины - злобны, как те собачки, что без дрожи в лапах стоять не могут. Они часто глупы и самолюбивы. Но это моё мнение только.
Дежурная анорексичка дремала, положив голову на скрещенные на столе руки. Подойти к ней тихо не удалось – доски под дырявым линолеумом не признавали тишину.
- Что Вам нужно? – вздрогнув, спросила дежурная.
- Моя Ангелина у вас, - уставшим от рыданий и страха голосом ответила Вероника Николаевна.
- А, эта, из машины, - тоже уставшим голосом ответила дежурная.
- Скажите, пожалуйста, что с ней? Как она?
- В реанимации. Уходите, что вы тут ходите?
- Но моя Ангелина…
- Она из-за вас тут. Вы что – врач? Что вам тут делать?
- Скажите, она выживет?
- Откуда я знаю? Крови в больнице нет, может, и не выживет.
Вероника Николаевна осела на пол. Она больше не могла плакать нормально: слёзы изредка выскальзывали из глаз, а сама она покачивалась на полу, что-то бормоча.
- Она опять тут, - сказал санитар, бредущий по коридору. Рядом брела главврач. Ещё советская лампа дневного света часто моргала, отчего казалось, что эти двое двигаются в темном коридоре какими-то мультипликационными рывками.
- Вас опять вышвырнуть?
- Подождите, прошу вас… Скажите – моя дочь будет жить?
- Да откуда мы знаем? Она в реанимации. Точнее, там, где была реанимация – оборудование уже увезли.
- Как? Куда?
- Что «какуда?», - передразнила главврач, - сами же больницу решили закрыть.
- А как её в другую отвезти? Или что можно сделать?
- Не знаю. У вас есть вертолёт? Медицинский который. Или по поселку пробегитесь, кровь в бидончик соберите с населения. Вы же умеете с населения собирать – вот и бегите! Только помешивайте.
- Дайте мне позвонить, пожалуйста. Можно? – она кивнула на телефон.
- Это по больнице. Городских телефонов тут нет.
- А как же вы…
- А никак! – взорвалась главврач, - это не мы «суки», это ты и такие, как ты! В этом посёлке больше нет больницы! Мы с первого числа закрываемся! А ты помнишь, как я к тебе на поклон ходила? Помнишь, сука, что ты мне ответила? Моя мать умерла из-за тебя, тварь! Серёжа, вышвырни её на хер, пока я ей в глотку не вцепилась!
Старый тощий полицейский уже хромал к больнице, когда Веронику Николаевну швырнули в грязный снег.
- Я вас везде ищу. Кто позволил уйти с места ДТП?
Эти двое заковыляли в сторону деревянного дома, в котором мёрзли сотрудники полиции, а главврач схватилась за плечо своего мужа Сергея: у неё опять закружилась голова. Она, как и почти все остальные работники, сегодня щедро поделилась своей кровью с Ангелиной, которая будет жить.