Закат только начинался, и море было нежно-розовым, будто усеянным лепестками роз. На горизонте завитками коринфского ордера вырисовывались на ультрамариновом небосводе лилово-зеленоватые облака. Лёгкий ветерок мерно накатывал волну на мелкую чёрно-сизую гальку, похожую на рассыпанные маковые зёрна для пиршества гигантов или на экскременты юпитерианских тараканов.
Мы не спеша шли по берегу, предоставляя закату разрисовывать наши тела своей неподвластной акварелью и втягивать нас в свои алые внутриутробные зеркала. Так мы дошли до скалистого мыса словно усыпанного красными маками.
Возле одной уродливой скалы, похожей на искорёженную половинку фаллоса в продольном разрезе, стояла стройная худощавая девушка. Её бело-золотистые волосы были собраны на макушке и удерживались шапочкой из колючей проволоки. Купальник-бикини был из легированной нержавеющей стали, а бретельки на нём были грубыми чугунными цепями. В руках юная нимфа держала шпагу. Увидев нас, она пустила в ход своё оружие, ударив резко наотмашь по скале.
Мы остановились и замерли, ожидая продолжения. И оно последовало. Необычный спектакль разыгрался перед нами. Девушка нанесла ещё один удар, затем ещё и ещё, с каждым разом всё сильнее и сильнее. Она принимала очень эффектные и сексуально-соблазнительные позы, совершая свои фехтовальные выпады. Боковые и верхние удары сменялись колющей атакой.
Мы не заметили как сумерки перешли в ночь, настолько были увлечены и возбуждены этим гладиаторским монологом. Истерическая страсть исходящая от этой амазонки передавалась и нам. И мы, заворожённые, охваченные параллельной непостижимой лихорадкой, не отрывали глаз от этого метафизического действа.
Квинтэссенция лунного света стекала по бёдрам девушки, как слюна невидимого чудовища, притаившегося за чёрно-фиолетовыми тучами, прикасающимися своими чётко очерченными краями к линии горизонта. Неистовое сражение продолжалось до тех пор, пока от шпаги не остался только эфес. Возгласив в небеса нечленораздельный экстатический, стянутый ликованием и победой, вопль, воительница рухнула, как подкошенная, на охлаждённую гальку и, пропустив через себя молнию потусторонней судороги, затихла.
Всё пространство сгустилось вокруг неё чёрным кольцом и смотрело на этот уникальный, уходящий и растворяющийся в лунном подземелье транс. Стаи синих ангелов летели откуда-то с запада, и чёрные треугольники с голубоватым свечением занимали определённую иерархию в эллипсовидных морских галлюцинациях. Слова распадались на кристаллы различной величины преимущественно сапфирного оттенка, и невозможно было стоять на месте, не обретая кубические нимбы и не впадая в высокоинсталляционную ересь заведомого метатерриториального толка.
Эта нереализованная двуокись гиперболла, приправленная переосмысленными испарениями трансвитальных пространств, отделялась от оболочки, словно капля философского и отелекинезированного клея немолекулярной жидкости из плаценты марсозавра и эндокринной жемчужины гиперодонта, и занимала экспозицию в верхнем абзаце сомнамбулической книги.
Только два дня спустя, когда она пришла в сознание, мы узнали имя этой прекрасной садистки. Её звали Хупи. Древнеегипетское имя. Но сама она была красива как арийская богиня. Два дня мы не подходили к ней. Она была окружена каким-то недоступным ореолом, и пластические грёзы где-то рядом демонстрировали свои метаморфозы и пантомимы. Мы долго разговаривали о морских побережьях в одинокой башне, откуда хорошо было видно открытое море. Её серо-зелёные глаза были точной копией моих, и в этом полимагическом символе предчувствовалась длинная череда параболических восстановлений.