Прежде всего, конечно, это Нижний Новгород, где я появился на свет. В советское время он назывался Горький в честь главного советского писателя, буревестника революции. Когда в брежневское время в Горький сослали академика Сахарова, появился анекдот о том, что город можно переименовать в Сладкий. Во второй половине 19 века в этом богатом купеческом городе на Волге, там, где в нее впадает Ока, жил со своим многочисленным семейством мой прадедушка раввин Зохор Блюмштейн, в 1900 году он и прабабушка отпраздновали свою золотую свадьбу. Одна из их дочерей была моя бабушка Маша, от ее брака с нижегородским мещанином Иосифом Зак пошли мои многочисленные тети и дяди, а также моя мама. Здесь в Горьком мама встретила отца, здесь они поженились. Вскоре после моего рождения родители переехали в Москву, и мы стали москвичами. Но во время войны мы с мамой еще три года провели в Горьком в эвакуации, это были мои дошкольные годы, от четырех до семи лет. А последний раз я был на родине уже в 21-м веке, повидался с двоюродным братом, побывал на кладбище (там похоронено немало Заков), впервые увидел старый деревянный домик, в котором родился.
Второй родной город – это, конечно, Москва, столица. Здесь прошла бОльшая часть моей жизни, практически до самого конца двадцатого века. Здесь мы с мамой жили в коммунальной квартире на Новинском Бульваре (в советское время этот участок Садового кольца назывался улицей Чайковского), здесь подружились с нашими соседями – замечательной семьей Смирницких. Здесь в знаменитой школе № 110 у Никитских ворот прошли мои школьные годы, потом - студенческие годы в МЭИ, потом – начало трудовой деятельности, опять на Пресне. В Москве я дважды женился, здесь родились обе дочери и старшая внучка.В столице жило много наших родственников – большая часть клана Заков, и еще клан Бондаровских во главе с бабушкой Ольгой, сестрой моей бабушки Маши.
И все мое детство и моя юность прошли в центральной части Пресни между зоопарком, Смоленской площадью, Арбатской площадью и Никитскими воротами. Одной границей был всем известный Арбат, другой – Большая Никитская (тогда – ул. Герцена), в центре границей служило бульварное кольцо. Москва–река практически замыкала этот участок, она заворачивала к западу, немного не доходя до зоопарка. Здесь на короткой улице Николаева, выходящей к реке, находилось конструкторское бюро, куда я попал после института на тридцать долгих лет. На соседней Рочдельской улице располагалась знаменитая еще с дореволюционных лет Трехгорная мануфактура, а на горке напротив – ее дом культуры (бывший дом хозяина фабрики Прохорова с домашним театром), там мы нередко проводили праздники, с успехом играли свои капустники. Позднее границы нашего ареала расширились до Белорусского вокзала и Тверской, мы какое-то время жили на ул. Остужева рядом с Патриаршими прудами. Вся эта часть старой Москвы описана у Булгакова в романе «Мастер и Маргарита», затем у Пастернака в «Докторе Живаго», у Беллы Ахмадулиной в ее стихах, наконец, у Улицкой (см. «Искренне Ваш Шурик» и «Лестница Якова»). А когда моя жизнь круто переменилась, перед самым рождением младшей дочки Юли мы с Ириной поселились в спальном районе Чертанове и провели там десять лет. Зато потом в результате обмена вновь оказались около Зоопарка на ул. Заморенова. «Хоть ты лопни, хоть ты тресни, мы опять живем на Пресне».
В Москве были написаны все мои научно-технические статьи, книги, диссертация. В последние годы, после перестройки я работал там директором в Московском филиале английской инженерной компании Уотермэн до самого отъезда в Германию на исходе 20-го века.
Третий мой город – немецкий Франкфурт-на-Майне в земле Гессен. Хоть это и известный финансовый центр Европы с самым крупным аэропортом после английского Хитроу, но на фоне Москвы его размеры кажутся весьма скромными, его население всего семь сотен тысяч человек, зато самого разнообразного состава. Прежде среди имигрантов традиционно преобладали турки, затем выходцы из республик бывшей Югославии. Позднее приток приезжих увеличился, на наших глазах состав населения стал еще пестрее. «Здесь много всякого народа// сюда бегут буквально все// наш город за четыре года// и почернел, и окосел» ( без политкорректности). В большинстве немецких фильмов-детективов действие происходит именно в этом городе.
Сначала, как многие эмигранты, мы скучали по родному городу и искали во Франкфурте его привычные нам черты. «Смотри, - говорила мне жена, - вот здешняя Старая Опера, она же как наш Большой!». «Пожалуй, - не сразу соглашался я, - зато здесь, как и в Москве, есть что-то вроде Садового кольца – Сити-Ринг, Аллеи, а внутри Анлаге, это бульварное кольцо». «Да, а еще река с мостами. И если Майн, впадающий в Рейн, как Москва-река, впадающая в Оку, то маленькая Нида – это как наша Яуза. А длинные улицы, тянущиеся на восток и на запад, Ханауэр Ландштрассе и Майнцер Ландштрассе – это как наш Волгоградский проспект с одной стороны и Хорошевское шоссе с другой». Постепенно мы привыкали к этому зеленому городу с прекрасными парками, с белками и кроликами, которых встречаешь повсеместно, с близко расположенным аэропортом, с удобным, хоть и дорогим транспортом, с огромными супермаркетами и маленькими магазинчиками, с обилием аптек, булочных, овощных базаров, банков и пунктов мобильной связи, с блошиными рынками и множеством всяких праздников – городских, районных, уличных. Наряду с районами офисных небоскребов здесь преобладает малоэтажная застройка, поэтому над головой всегда много неба.
Здесь родились и подрастают на наших глазах три внучки и внук, а в последние годы нашей родни во Франкфурте еще добавилось, у нас здесь появилась даже правнучка. И давно уже город стал своим, появилось ощущение дома. «Разлюбил я тебя, столица//той Москвы, что я помню, нет// ты мне стала все реже сниться// я во Франкфурт беру билет». Познавать город очень помогает автомобиль. Если в Москве у меня были только «Запорожец» и «Москвичи» разных моделей, то зато здесь – исключительно «иномарки» (когда после них я сел за руль «Москвича», мне показалось, что у него тормозов нет совсем). Сначала авто было связано с работой, а теперь выполняет функции семейного такси. А еще недалеко от нашего дома в садоводстве, которому больше ста лет, мы арендуем три сотки с маленьким домиком. Кроме садоводства у меня есть еще одно занятие, это так называемые «руссише лезунген», в роли культуртрегера я уже лет двенадцать организую и провожу литературные вечера, они хорошо известны всем русскоязычным любителям поэзии во Франкфурте и его окрестностях. Короче говоря, скучать этот город не дает. А его расположение в центре западной Европы позволяет без труда добраться не только до разных уголков Германии, но и до интересных мест Франции, Швейцарии, Австрии, Чехии, Бельгии.
Еще один важный для меня город – это город Волжский, город гидростроителей. Он строился в 50-е годы 20-го века одновременно с сооружением Сталинградской ГЭС. Город возник на голом месте в степи на берегу Волги, что давало полную свободу проектировщикам. Ими были архитекторы Моспроекта, поэтому своим неоклассическим стилем город напоминает архитектуру Новопесчаных улиц в Москве. Характерная черта застройки - множество архитектурных ансамблей. Переехав плотину, вы сразу попадаете на въезд в Волжский, он напоминает Калужскую заставу в Москве. По сторонам два одинаковых высоких здания, это управление строительства и дирекция ГЭС. Ближе к центру – площадь с цветником, там расположена главная гостиница, ресторан и дворец культуры с традиционной колонадой на входе. Вдоль высокого берега над поймой Ахтубы (рукав Волги) тянется красивая набережная, от нее идут бульвары с фонтанами, там цветет белая акация.
Впервые я попал в Волжский еще студентом 3-го курса, мы целой группой плыли на практику из Москвы пароходом. Нас поселили в огромном палаточном лагере на берегу Ахтубы. С двумя однокашниками мы работали бетонщиками на заводе плит–оболочек и ЖБК. Через два года я снова попал туда на практику и работал на том же заводе, но уже на инженерной должности – сменным мастером. В строящемся городе еще не было практически общественного транспорта, поэтому когда наша смена была ночной, на набережной меня ждал маленький грузовичок-полуторка, чтобы доставить к 24:00 на завод. А еще через два года, когда я весной только начал работать в КБ, моя первая командировка в мае была опять в этот уже знакомый город. Гидроэлектростанция работала по временной схеме, и три года подряд я проводил там все теплые месяцы с весны до осени, занимаясь натурными испытаниями разных затворов уже в качестве руководителя. А еще на местной монтажной базе нашего треста «Гидромонтаж» под моим руководством изготовили, оснастили приборами и установили на ГЭС три уникальных опытных затвора из железобетона (лет через 15 эта работа легла в основу моей кандидатской диссертации). В то время рыбнадзор еще не навел порядок на стройке, поэтому черная икра у браконьеров стоила гроши, мы объедались икрой, рыбой, включая осетрину, и овощами, огурцы и помидоры продавали ведрами, маленькая дынька «колхозница» стоила гривенник. Все свободное время проводили на песчаном пляже Ахтубы. Здесь я самостоятельно, держась за лодку, учился держаться на воде, немножко плавать. Несмотря на высокую температуру (до 40 градусов С в тени) летняя жара переносилась легко благодаря сухости и ветру.
В 1962 году все готовились к торжественному вводу ГЭС в постоянную эксплуатацию, на стройке был всеобщий аврал, город тоже готовился к празднику, украшался, всевозможные киоски строили даже ночью при свете автомобильных фар. Все ждали Хрущева, он приехал и выступал на митинге на стадионе. Как всегда, ругал империалистов, а потом «сделал подарок» энергетикам: ЦК КПСС присвоил гидроэлектростанции новое имя – «Волжская ГЭС им. 22-го съезда КПСС» - пришлось демонтировать огромные многометровые буквы на фасаде здания ГЭС.
В конце 60-х я еще раз приехал в Волжский - «навещал» свои опытные затворы. Город сильно разросся, архитектура новых районов стала более современной. Тогда мне казалось, что я здесь последний раз. Но жизнь распорядилась по другому.
В 1973 году моя жена Ирина была в командировке в Приэльбрусье и там познакомилась с Наташей из рода Тизенгаузенов. Позже Наташа познакомила нас с другими Тизенгаузенами, своими родственниками, и наша дружба с ними длилась не один десяток лет. В те годы муж наташиной сестры Валерий работал на объектах Волгоградгидростроя, он жил с семьей в Волжском, и там же на Зеленом острове у них был небольшой садовый участок с маленьким домиком, который Валерий построил по собственному проекту. На этом участке на берегу Ахтубы мы с женой и дочкой провели в восьмидесятые годы не один отпуск, пользуясь приглашением Валерия, ездили туда из Москвы на своем «Запорожце». По дороге собирали в огромных количествах дикорастущую ягоду иргу (коринку). В Волжском варили из нее варенье, а еще варили абрикосы. В конце отпуска, разложив все варенье по пластиковым пакетам, укладывали их под сиденья автомобиля и везли в Москву, этих запасов хватало до весны. Ездили с Валерием в татарские села, как-то отправились с местными жителями за раками в волго-ахтубинскую пойму, где трава была в рост человека. В нашем «Запорожце» было пятеро взрослых и четверо детей, но он выдержал. Раков привезли целый мешок.
Бедность ассортимента в магазинах города компенсировалась дарами местной природы – овощи, фрукты, ягоды, арбузы, дыни, рыба, те же раки. Волжский, город моей молодости, оставил светлый, солнечный след в памяти.
И есть еще один город, который я полюбил. Он появился в моей жизни только в последнее десятилетие уходящего 20-го века. Может, не зря одна знакомая дама-остролог, посмотрев мой гороскоп, сказала, что для меня лучшее место на земле это Англия. Я впервые увидел Лондон в сентябре 1990 года по дороге на конференцию в шотландский город Данди (помните, у Ильфа «Ганди уехал в Данди»?). Когда встречавшая на станции метро «Арсенал» высокая спортивная блондинка с энергичной английской челюстью повезла меня на открытом красном лимузине в центр, и я вдруг увидел знакомую нам по фотографиям великолепную башню Биг Бэн, чьи часы гордо золотились в лучах закатного солнца, я просто обалдел от этой красоты. Пожалуй, такой же силы восторг я испытал только еще один раз в Эдинбурге, где на несколько часов сошел с поезда по дороге в Данди. Стоя на платформе, я задрал голову и увидел высоко над собой скалы, на которых, как мощная крепость, расположился старый город с замком.
Благодаря счастливому стечению обстоятельств мной заинтересовалась британская инженерная компания Уотермэн Интернэшнл, в следующем году меня пригласили на стажировку, и я провел в Лондоне уже пять недель, понемногу его постигая (после этого я стал московским представителем компании, а позже, став одним из директоров, организовал и зарегистрировал в Москве ее филиал). Потом были командировки в Лондон, Ирина тоже побывала в там не один раз. С каждым визитом нам открывались все новые и новые уголки огромного города. В первый раз меня поселили прямо на знаменитом лондонском Стрэнде, идущем параллельно Темзе. С одной стороны он переходит в Флит-стрит, а с другой доходит почти до Трафальгарской площади с колонной адмирала Нельсона в центре. Там находится Национальная галерея (я ходил туда в каждый приезд), а рядом музей портретов. Вспоминая строки Киплинга «я устал бродить по Стрэнду...» я переходил Темзу по знаменитому мосту Ватерлоо и добирался пешком до офиса нашей фирмы. А вечера нередко проводил в театральном районе Ковен Гарден неподалеку от отеля. Постепенно освоил центральные районы Лондона от Букингемского дворца до собора Св.Павла и Тауэра – Вестминстер, Сити, Вестэнд, еще западнее - Пикадили . Как-то раз в солнечное воскресенье с одним молодым колегой мы совершили замечательную прогулку на катере по Темзе мимо Гринвича до самого устья реки, где построен Темз-барьер, защищающий Лондон от наводнений (сооружение подобного назначения для защиты Ленинграда, которым занимался наш трест «Гидромонтаж», в то время только еще строилось). Мы сделали массу фото, замечательно рассмотрели с реки оба берега, знаменитый Доклэнд – район бывших лондонских доков, в том числе Собачий остров, который обретал новую жизнь, там строились первые современные небоскребы. Позднее с Ириной мы побывали в Гайд-парке, затем попали в Хэмстэд (это так называемая «крыша Лондона» - высокое место на северном берегу, откуда в ясную погоду открывается панорама на центр города), один раз поселились в малюсеньком отеле у Рассел-сквер, бродили по торговой Оксфорд-стрит, побывали в гостях у новых друзей в спальных районах южного Лондона Балам и Клапам, эти в прошлом деревенские пригороды вошли в состав Большого Лондона. Нам нравилось разглядывать город с верхнего этажа красных двухэтажных автобусов (т.н. даблдек). А еще нам нравилось бывать в Музее Альберта и Виктории, это богатейшее собрание произведений декоративно-прикладного искусства. Бывали мы и в галерее Тэйт, где прекрасное собрание работ Тёрнера, а позже - в новом филиале этой галереи - музее современного искусства, открывшемся в здании бывшей электростанции на южном берегу Темзы. В новом 21-м веке мы приезжали в Лондон уже из Германии. К этому времени огромное баррочное здание Каунти-холл, выстроенное на набережной Темзы в начале 20-го века в качестве резиденции Совета большого Лондона, превратили в развлекательный комплекс, и там мы посмотрели замечательную выставку «Вселенная Дали». А рядом нависло над рекой огромное новое колесо обозрения, его назвали «лондонский глаз». Много новых небоскребов выросло в Доклэнде, туда давно ходят поезда метро без водителя. Несмотря на верность традициям, город живет очень динамично, постоянно развиваясь. В какой-то момент мы с Ириной признались друг другу, что когда в аэропорту Хитроу идем от самолета на паспортный контроль и видим на полу знакомые сине-зеленые шашечки дорожки, каждого из нас охватывает какое-то радостное чувство, как от ожидания встречи со старым другом.