Повешенный петух с выпученными глазами чуть раскачивался от ветерка. Вся вина его была лишь в том, что сей персонаж дальневосточной философии попал в абсолютно чуждую ему западную атмосферу наживы и капитала. Не то, чтоб на Дальнем Востоке купцов не было, были, да ещё и фору давали западным, но само по себе обогащение не было их духовной самоцелью.
Кроме петуха, горькую участь разделили ещё пара петухов другого цвета, собаки, кошки и все звери двенадцатилетнего цикла восточного календаря. Видимо, водитель этого автобуса вешал на присоске к ветровому стеклу под Новый Год новое животное, из-за чего теперь дорогу было видно с трудом. Приборная же доска была заклеена голыми, выцветшими от времени тётками, и наклейками от жвачек.
Но старый «ЛАЗ», переживший перестройку и реформы, нашёл свой конец здесь, посечённый осколками мин и гранат. Внутри крови нет, рядом тоже, значит, все успели разбежаться. Да и рядом оставаться небезопасно. Посему Сергей Автономович Дмитриев оправил сумку с письмами и зашагал дальше по улице. Кругом стояла тишина. А на войне тишина обманчива, впрочем, обманчив и грохот боя — когда прилетит, и где тебя положит, не знаешь. Но сумка с письмами ведёт вперёд, где шанс отловить свою часть металла всё выше и выше, и с каждым шагом.
Так! Началось… Застучали автоматы. Короткие перестуки слева — значит, супротивник лезет на разведку, там его позиций нет. Сергей свалился в придорожную канаву, накрыв сумку собой. Хорошо — сухо: письма на воду реагируют плохо, и на пули — тоже. Вот в забор недалеко щёлкнула одна пуля, потом вторая. Немного погодя — третья. Автоматная перестрелка — так, досадная неприятность, но очень мелкая. Вот когда по тебе снайпер работает, или крупнокалиберные пулемёты лупят, тогда дело серьёзное. А ежели артобстрел, или авианалёт — тогда точно, мама не горюй… Сергей подумал, что пока ему не доводилось переживать только ядерного удара, химической атаки, или того хуже — биологической. Об этом и абстрактно думать не хочется, но такой возможности исключать нельзя. В нашей неспокойной жизни ничего исключать нельзя.
Очереди откатились к окраине, доносясь теперь издалека. Потом стихли. На перекрёстке обозначился боец в камуфляже. Опознавательный знак — установленный на сегодня комендатурой района. Наш. Сергей приподнялся, показывая свой знак для гражданских и аварийных служб.
— Почтальон! — крикнул боец кому-то. Сергей поднялся, надел сумку. С поперечной улицы появились ещё несколько бойцов.
— Куда? — спросил командир группы.
— На проезд Ильича, — отчеканил Сергей.
— В самую духовку. Ладно, пойдёшь с нами, здесь уже небезопасно. Под обстрелами был? -
— Я здесь с самого начала. -
— Ясно тогда. Много ли вас погибло? -
— Четверо. -
— Немного. -
— Нас в отделении всего пятеро. Только двоих новичков нашли. Но их сюда не пускают. -
— Ясно. В нейтралке был? -
— Постоянно туда ходить приходится. А вот за нитку не пускали. Там другое отделение работало, пока супостат не запретил. -
— На противника напарывался? -
— Было дело. Я тогда с пенсиями шёл. Видать, прознали. Трое их было. А я лучше жизнь отдам, чем пенсии. Старшего ремнём от сумки задушил, остальные смылись, даже автоматы бросили. -
— Помню. Так вот кто это был. Наш человек. Впрочем, вот этот перекрёсток простреливается, там снайпер засел. Погоди, пока снимем. -
Боец со старой «семёркой» выскочил на перекрёсток, хотел выстрелить, но свалился на землю. Его быстро оттащили назад. На печени расплывалось красное пятно.
— Кто ж так делает? — ругнулся командир. — Кто тут у вас вообще командует?! Давайте, — обратился теперь к своим. — Как учили. Приходько — первый, Шилов со своими — основной! Вперёд! -
Один из бойцов выскочил но перекрёсток, стреляя из автомата куда-то на поперечную улицу, двое других выволокли станковый гранатомёт у него за спиной, первый прыжком откатился в сторону, АГС заговорил, выпуская гранаты по невидимой отсюда цели. Один из гранатомётчиков поднял руку: «Есть! Чердак накрыт!»
— Пошли! — коротко бросил командир.
Вот он и проезд Ильича. Нейтралка… Старый кирпичный дом, посечённый пулями и осколками, с побитым забором и гаражом, но чудом избежавший прямых и даже близких снарядов. Сергей зашёл в калитку.
— Варвара Кондратьевна! Вам письмо. -
— Заходи, внучек… -
Сергей забрался в подвал. Лампа горит, керосин пока есть. Вручил конверт адресату.
— Садись, пока, милый, чайку попей… -
Сергей принялся пить чай, вскипячённый на буржуйке. А Варвара Кондратьевна принялась читать письмо.
— Сын пишет. Он в тылу, танки ремонтирует. Когда ж сюда его танки-то дойдут… Отпуска никакого пока не предвидется, работает по шестнадцать часов в день. Дозвонится не может… -
Бабушка опустила лист.
— А как сюда дозвонишься? Станцию давно снесли. Как-то на неделе заходил дядя Витя, телефонист, прямо сюда телефон обычный провёл. А вчера опять связи не стало — как раз в обстрел. -
Сергей смолчал, что дяди Вити уже нет. И что связь будут ещё неделю восстанавливать.
— Ты мне вот что скажи, милок. Отчего в мирное время почта работала, как побитая собака, — ни писем тебе, ни пенсии, сам тащись в отделение, сам ищи, да и не найдёшь ничего, будто волки съели. А как война началась — и письма в срок, и пенсии? Неужто только в войну такая работа? -
Сергей задумался.
— Какая страна, такая и почта. -