Папа занялся подготовкой рыболовных снастей и снаряжения. Всё то, что считал нужным, складывал в рюкзак. Танюшка, прислонившись к стене, внимательно следила за ним. Скоро ей наскучило такое бездействие. „Если папа собирается, лучше не путаться под ногами. К дедуле подойду, он не будет сердиться”, — подумала девочка и ; тихонечко, на цыпочках — подкралась к старику.
Старик сидел на низкой скамеечке, подсказывал зятю, что необходимо с собою прихватить. Озорница ладошками прикрыла ему глаза и притихла.
— Хм, кто это? — удивился дед, поводил позади себя руками, но внучка увернулась в сторону.
— Наверное, бабушка? — спросил он.
Проказница молчала.
— А!.. догадался… это моя дочь – Иринка.
Танюшка хихикнула.
— Не угадал! Не угадал! — радостно запрыгала она. — Это же я, твоя внученька!
Дед подхватил егозу и усадил к себе на колени.
— Шалишь, забавница?
— Шалю, — игриво ответила она. Обняла дедушку за шею и прошептала на ухо:
— Миленький, любименький, самый-самый родненький и благородненький, возьми меня, пожалуйста, завтра с собою. Я буду слушаться и никуда далеко не пойду. Хочешь, всё время тебя за руку держать буду.
Григорий очень любил внучку. Ему даже казалось, что он дочь так не любил, как маленькую игрунью. Она была его радостью и утехой. Баловал её и нежил. А когда от внучки слышал ласкающие слух слова, то чувствовал растекающееся тепло по всему телу. Словно сердце мякло, таяло, на какой-то миг замирало, и он переставал улавливать его ритм. В этот момент ; хоть верёвки из него плети. Готов был на всё, чтобы угодить малышке. Иногда, для порядка, боясь совсем избаловать внучку, держал строгость, но надолго её не хватало.
Старик хмыкнул, с прищуром посмотрел на девочку. В её васильковых глазёнках он увидел умиление и надежду. Казалось, откажи сейчас в просьбе ; и без слёз не обойтись. А он, ох, как не любил, когда она плакала. Её горечь себе не простил бы. Вот и подумал: „Как дочь и зять отнесутся к такой затее? Не будут ли против?” А Танюшка гладила его седую голову, проникновенно уговаривала:
— Ты хорошенький, добренький, ну, очень-очень прошу тебя, миленький.
Григорий попытался отговорить внучку:
— Проспишь… Мы пойдём рано.
— Честное-честное слово не просплю.
— Так ещё темно будет.
— Ну и что!
— Утром у реки холодно; замёрзнешь, простудишься, заболеешь…
— А я тепло оденусь и одеяльце своё возьму.
Убедившись, что никакие уговоры не действуют, сказал:
— Проси разрешения у мамы и у папы. Я не возражаю.
Окрылённая надеждой, Танюшка влетела в детскую. Мама приложила палец к губам, и девочка поняла, что надо быть тише, потому что сестрёнка дремлет. Но, исполненная решимости и эмоций, не смогла удержаться и громко зашептала:
— Мамочка, а можно я пойду утром с папой и с дедом на рыбалку?
— Незачем тебе идти.
— Почему?..
— Потому что устанешь, закапризничаешь. Рыбалка ; утомительное занятие. Надо сидеть на одном месте и следить за поплавком. А ты непоседа. Да и рыбка быстро не ловится, можно долго сидеть и ничего не поймать. Ты лучше завтра мне с Алёнкой помоги. Нагреем воду, искупаем её.
— С ней неинтересно. Она всё время спит и спит.
— Потому что малюсенькая. Ей так положено.
И почему-то девочке стало обидно. Слезы покатились по щёчкам крупными горошинами. Танюшка вытерла их ладошкой и, зашмыгав носом, обиженно спросила:
— Мамочка, почему ты меня не любишь?
От неожиданного вопроса Ирина оторопела. Ей показалось, что в горле пересохло и перехватило дыхание. Сразу не смогла подобрать нужных слов, нежно обняла девочку, поцеловала в глазки.
— Глупышка, с чего ты взяла? Я очень люблю тебя, не меньше, чем и Алёнку.
— Да… Всё Алёнка, Алёнка… Только и слышу про неё.
От прилива чувств малышка уткнулась в плечо матери. Ирина погладила её по головке.
— Я пожалела тебя, дочурка. Не хотела, чтобы ты утомлялась…
— Я не устану, честное-честное слово!
— Так сильно хочешь пойти с папой и с дедом?
Танюшка кивнула.
— Ну, что с тобою делать, упрямица моя. Хорошо, я согласна. Пожалуй, ты права. Свежий воздух, река, природа ; думаю, здоровью твоему только на пользу.
Довольная материнской поддержкой, Танюшка поспешила к отцу. И нет чтобы сразу спросить о завтрашнем походе, решила поначалу схитрить.
— Папочка, чем тебе помочь?
Он удивлённо посмотрел на неё. Озабоченным взглядом окинул стол.
— Посуду помыть бы надо.
Девочка имела в виду другую помощь: может, найти или приготовить какие-то инструменты. Поэтому изумилась неожиданному папиному предложению. Широко раскрыла глаза.
— Ну, что смотришь на меня? Ты хотела помочь?
— Ага…
— Вот и помоги.
Она поставила таз, придвинула табурет к столу, взобралась на сидение.
— А кто мне нальёт тёплой воды? Я до плиты не достану.
Папа подхватил кастрюлю, хлюпнул в миску воды, и Танюшка нехотя принялась за дело. Посуду мыть она не любила. Брезгливо держа губку, завозила ею по тарелке.
— Молодец. Это – сто;ящая помощь, — похвалил её папа. — Как закончишь, потом умоешься и спать ляжешь.
— Но, папа, рано! Я лучше ещё что-нибудь уберу.
Дочь не знала, что папа слышал её шепоток с дедом, был в курсе, о чём говорила она с мамой, поэтому старалась оттянуть время до сна.
— Хитруля, если надумала с нами идти, значит, слушай меня. Тебе надо выспаться.
От неожиданности у Танюшки из рук выскользнула тарелка. Плюхнулась на пол и разлетелась белыми брызгами.
— Ой! Я нечаянно, — дочка виновато посмотрела на папу.
Отец улыбнулся.
— В жизни всякие неприятности бывают, но когда посуда бьётся – жди удачи.
Танюшка повеселела, быстро собрала черепки, домыла тарелки, которые оказались совсем нежирными. За пару минут привела стол в порядок.
*
Летом утро просыпается рано, алой зарёй украшает восток. Над рекой стелилась дымка розового тумана. Лёгкий ветерок потянул прохладой, зарябил воду. Зыбь плела, собирала в узоры белую пену у берега. А на средине реки вскинулась рыба, и крачка снялась с гнезда, продырявив дымку, спикировала за уловом. В зарослях камыша, а может, возле прибрежных камней притаились лягушки и по очереди выдавали соло.
Рогоз манил к себе бархатными коричневыми початками.
— Ой, какие качалочки шоколадные! Папочка, сорви мне, пожалуйста.
— Погоди, дочь. За ними надо лезть в воду. Можем рыбу распугать. Сейчас донки расставим с дедом и пойдём с тобою червей копать для рыбёшки. А после рыбалки качалок наломаем и корешков надёргаем. Бабушка испечёт их в духовке. Попробуешь, какая вкуснятина. Лучше картошки. Чем-то напоминает вкус молодого зелёного горошка.
— Разве рогоз едят?
— Едят. Ещё как едят!
Дед вытащил из кармана кусочек бумаги, насыпал табак, разровнял его по длине и, скрутив бумагу трубочкой, кончиком языка смочил кромку и приклеил. Затем согнул её вверх и закурил. Такую папироску он смешно называл «козья ножка». Сейчас дед с шумом выпустил дым.
— Да, — подтвердил он слова зятя. — И варят, и пекут, и крахмал делают на кисели и квас. Муку для блинов.
— Ух ты! Я такого в жизни не ела.
— А сколько твоей жизни? — улыбнулся старик.
Танюшка повертела ладошкой с растопыренными пальчиками: «Вот столько и ещё половинка одного пальчика».
— Вот… А когда будет десять раз по столько, то многое чего придётся перепробовать.
Девочка заметила стрекозу на травинке, присела возле неё. В удивительных глазах стрекозы отражалось голубое небо.
„Ты красивая, с прозрачными крылышками… Сейчас я тебя поймаю”, — подумала девочка. Сложила ладошку перевёрнутой лодочкой и направила сверху вниз.
— Не словишь, — услышала она над собой. И стрекоза улетела, почуяв опасность.
— Папа, ты её испугал.
— Не беда, другая прилетит. Ещё набегаешься за целый день. А сейчас пойдём зеленцов искать.
— А кто такие зеленцы?
— Зелёные черви.
Танюшка с недоверием глянула на отца, но ничего не ответила, потому что ей захотелось посмотреть на дивное животное. Как-то после дождя она увидала червей серо-розового цвета. Они были длинные, блестящие, скользкие и куда-то ползли. Их оказалось так много, что на тропинке не нашлось места, где поставить ногу. Они наползали друг на друга, шевелились комками. Черви ей не понравились. Она давила их сандалией. Заметив это безобразие, бабушка отругала её: „Не смей так больше делать. Они пользу приносят. Землю рыхлят”. С тех пор Танюшка обходила их стороною.
Сейчас девочка шла с папой на поиск загадочных зеленцов. Она держалась за руку отца, и чтобы поспеть за широким шагом, подпрыгивала, на ходу придумывала и задавала массу вопросов.
Неожиданно из кустов донеслась звучная песенка: «Чуйки, чьи вы».
— Ой, кто это? — спросила Танюшка.
Папа остановился, присел на корточки и обнял дочь.
— Чечевица проснулась. Богиня утренней зари торопится зарю встретить. Потому и песня её голосистая. Послушай, как чу;дно, чисто высвистывает. Будто разговаривает с кем-то.
Танюшка прислушалась. Мягкий, мелодичный свист раздавался то длинно, то коротко, то неожиданно переходил в тревожное, быстрое «чи-чи-чи, чи-чи, ци-ци-ци, дзинь, ци-инь»…
— И правда, разговаривает. А что она говорит?
Папа сложил губы трубочкой и, имитируя голос птицы, произнёс: „Чечевицу видел? Чевицу видел? Чьи вы? Чьи вы? Витю-видел? Ты-витю-видел? Тю-ти-вититю?"
— Ой, как похоже! А какая она, эта птичка?
— Давай тихонечко подойдём к кусту, надеюсь, увидим её.
— Давай, — заговорщицки шепнула Танюшка.
На отвисшей ветке куста сидела маленькая пичужка размером с воробья. Приподняв чубик, раздав горлышко, старательно и заботливо высвистывала „чу-ии,
чу-ии ”. Пёрышки красненькие, а крылышки коричневые. Танюшка на цыпочках подходила всё ближе и ближе. Наверное, птица увлеклась пением и не заметила девочку. Она то немного закидывала головку назад, то склоняла набок, то приподнималась на лапках, вытягивая своё маленькое тельце, когда выводила свист.
Танюшка приблизилась к кусту. К её удивлению, птица продолжала высвистывать.
— Папа, она не боится меня, не улетает. Может, поймаем её и дома в клетку посадим?
— Иметь такую певунью дома, наверное, хорошо… Да у меня певиц трое: ты, твоя мама и самая главная певунья ; твоя сестрёнка. Да и негоже птаху в клетке держать. Ей нужна воля. Только на свободе она голосисто поёт. А в клетке может потерять голос и яркое оперенье.
— Жалко… — вздохнула девочка.
— Жалко, когда птица погибает в неволе, — пояснил папа. — Пожалуй, мы с тобою задержались, увлеклись птичкой. Там, небось, дед волнуется, червей ждёт, а мы развлекаемся.
*
— Ну, вот и луг, — сказал папа. — Коровки пасутся. Теперь помогай искать старые коровьи лепёшки. Видишь, — папа указал лопатой, — одна засохшая, вон другая…
— А зачем нам лепёшки?
— Под ними зеленец водится.
— Только здесь?
— Нет. И в реке тоже, но там трудно копать: ил лопату засасывает. Да и червь глубоко во влажную землю уходит, до вечера не накопаем.
Отец поддел лопатой коровяк и отложил в сторону.
— Фу… какой он вонючий! — поморщилась Танюшка и, прикрыв нос ладошкой, отвернулась в сторону.
— Согласен, — сказал папа, — зато смотри, какие они жирные, зелёные.
Девочка, любопытствуя, брезгливо скосила взгляд. От одного их вида её передёрнуло.
— Что, не нравятся? А рыбку любим кушать. Вот от такого вкусного червя сазан и карп с ума сходят. Ещё его обожают сом, карась, лещ, только мелкая рыбёшка раскусить его не может: он для неё жёсткий.
Папа складывал находку в банку, почему-то улыбался и украдкой поглядывал на дочь. А она, зажав нос пальцами, старалась не смотреть.
— Какие они противные! Можно, я к дедуле пойду?
— Да, плохая из тебя рыбачка, раз брезгуешь наживкой. Что ж, иди, — огорчился папа. — Только эту баночку возьми с червями и деду передай, а я ещё поковыряюсь здесь.
*
Возле деда было интереснее. Он уже расставил удочки и внимательно следил за поплавками. А в ведре плескалась рыбина. Танюшка ухватила её, почувствовала, как рыба напряглась и вдруг вырвалась из рук, шлёпнулась на траву, затрепыхалась.
— Ой! — вскрикнула девочка. — Что делать?!
Старик подцепил подсаком улов и, вывернув сетевой мешочек, пустил рыбу в ёмкость.
— Больше не бери карпа. Он сильный, тебя свалить сможет.
Из ведра раздались непонятные звуки.
Дед улыбнулся.
— Зачавкал, зачавкал дружок. Доволен, что в воду пустили. Благодарит нас.
— А разве рыбы разговаривают?
— Конечно.
— И ты всё-всё понимаешь?
— Пытаюсь. Каждый вид рыбки имеет свой язык и звуки. Они издают их, сжимая плавательный пузырь, щелкают жаберными крышками, двигают отдельными лучами плавников, скрежещут глоточными и челюстными зубами. Поэтому одни голоса напоминают удары барабана, другие – карканье, хрюканье, третьи ; свист, ворчание, дребезжание. Рыбки сообщают друг другу, где есть опасность, где ко;рма больше, устрашают врага, защищая свои икринки.
Танюшка слушала и в ответ кивала ; она всегда верила деду. Даже сказки или придумки, которые он ей рассказывал, для неё были правдивыми. И никто её не мог разубедить в этом. Как-то бабушка сказала: „Дед соврёт ; не дорого возьмёт”. На что он грустно улыбнулся и промолчал. А внучка пожалела его и встала на защиту, ответив старушке: „Дедушка не лжёт, он фантазирует. А из фантазии тоже настоящее получается”. С тех пор вымыслы старика не оспаривались. Поэтому Танюшка согласилась с тем, что рыбы разговаривают.
— Хорошо, ко времени зеленца принесла, сейчас на него и порыбачим, — сказал дед. Вытащил червя из банки, нанизал его на крючок. Грязно-зелёная жидкость окрасила пальцы.
— Ой, что это? — спросила Танюшка с отвращением.
— Это остатки его еды.
— А зачем ты его разорвал?
— Вот как раз эта «начинка» сильным запахом и привлекает сазана.
Старик вытер руку о штанину, ещё раз проверил крючок с наживкой, зачем-то поплевал на него и, сильно взмахнув удочкой, забросил леску далеко в реку. Поплавок сначала нырнул в воду, потом показался и закачался на волне. Дед подпёр удочку рогатиной.
— Вот теперь, внученька, смотри внимательно. Как только увидишь, что блесна прячется под воду, сразу скажи мне. И сиди тихо, не шуми. Карп ; рыба осторожная, пугливая. Уйдёт, если услышит шум.
— Хорошо, дедуля.
Девочка обрадовалась такому поручению и доверию. Почувствовала себя взрослой и пристально, стараясь не отвлекаться, наблюдала за поплавком. Ей казалось, что он, словно маленький кораблик, плывёт в далёкую страну, то приближаясь, то удаляясь. Даже побоялась оторвать взгляд от красной точки хоть на минуточку, когда папа явился с червями. Он о чём-то беседовал с дедом, но Танюшка их не слушала.
Смотреть в одну точку ; занятие утомительное. Скоро девочке надоело следить за блесной, и она время от времени посматривала по сторонам.
Солнце уже хорошо пригревало. Высоко над рекою шумно кричали чайки. И до девочки доносилось их картавое «кре...». Птицы держались в воздухе, ускоряли, замедляли полёт. А то и останавливались на месте, трепеща крыльями, делали быстрые повороты. Иногда они бросались с размаху в воду, подхватив добычу, улетали. А некоторые отдыхали, лодочками покачивались на волнах.
Неожиданно удочка соскочила с рогатины и быстро поползла в реку. Танюшка успела подцепить её, и пока дед и папа не заметили оплошность, хотела восстановить на место, но ощутила рывок и крепко ухватилась за удилище. Девочка напряглась, упёрлась ногой в прибрежный камень. Позвать взрослых на помощь побоялась, так как понимала свою вину. Но удочка вздрогнула и резким порывистым швырком сдёрнула Танюшку с места. Сила была настолько велика, что малышка пролетела по воздуху и с размаху плюхнулась в воду. Даже крикнуть не успела. Волна захлестнула её с головой.
Отец подоспел вовремя. Подхватил дочь на руки и положил на колено лицом вниз. Она закашлялась, изо рта вылилась вода. Папа легонько похлопывал дочь по спине, растирал её, приговаривал:
— Давай, дочурка, ещё, ещё кашляй. Всё выплёвывай, родная моя, как же это так произошло?..
Наконец, у Танюшки перестало першить в горле. Она почувствовала облегчение и, широко открыв глаза, испуганно осмотрелась. И вдруг громко и горько заплакала. Протягивала руки то к деду, то к отцу. И они, обнимая её, бережно передавали её друг другу. Каждый старался погладить, поцеловать и хоть как-нибудь успокоить девочку. Танюшка перевела дыхание, но, ещё всхлипывая, сказала:
— Я испугалась, удочку утопила. Вы ругать меня будете.
— Господи, и в этом вся беда?! — спросил папа. А у деда на глазах сверкнула влажная звёздочка, и он смахнул её большим корявым пальцем. Перекрестился, прошептал зятю:
— Она не поняла, что произошло, и слава Богу.
А зять тихо процедил сквозь зубы:
— Хоть бы осложнений никаких не было.
— Осложнений не будет, — не совсем понимая значения слова, вмешалась Танюшка. — И бабушке с мамой ничего не скажу, потому что меня на рыбалку больше не пустят.
— Правильно, дочь, хорошо придумала. Это будет нашим маленьким секретом, общей тайной.
Малышка повеселела. Ей понравилась идея о секрете, но на всякий случай спросила:
— А вы тоже не расскажете?
— Будем молчать, — заверил дед.
*
Танюшка с удовольствием уплетала пирожки с яблоками и вишнями. Ох, и любила она бабушкину румяную выпечку с золотистой блестящей корочкой. Они сочные и пахнут ванилью. Запивала малиновым компотом, от удовольствия облизывая губы и пальцы, даже крошки, упавшие на колени, собирала и отправляла в рот.
Дед стоял у берега и наблюдал за кругами на воде. По ним определял, где под водой находится зять. Наконец Георгий вынырнул и спиною направился к берегу. Он шёл медленно и тянул что-то тяжёлое.
— Давай, батя, скорее подсак. Сазанище, килограммов на тридцать.
— Ох, ёксель-моксель! — оживился дед, подхватил подсак и, подняв его вверх, вошёл в реку. Танюшка с недожёванным пирожком во рту подбежала к воде. Ей было интересно посмотреть на загадочного сазана, о котором так много рассказывал дед.
— Батя, держи уду, будешь направлять, а я попробую завести и подсадить его.
— А где снасть-то нашёл?
— Сазан утащил её в яму. Крепко подсел на крючок.
Дед перехватил комель и приподнял удилище. Оно прогнулось крутой дугой и «кланялось» настолько низко, что старик еле удерживал его. Рыба ходила кругами, и натянутая как струна леска со звоном рассекала воду.
— Выдержит ли шнур? — усомнился дед.
— Должен.
Рыба отчаянно сопротивлялась. И внезапно, неожиданно для всех, вскинулось вверх огромное страшилище, выскочило торчком с необыкновенной силою, издав особый звук, похожий на отрывистое кваканье лягушки, и со всего размаху грузно хлюпнулось на бок, метнув чёрным хвостом. От мощного всплеска пошла волна.
— Вздёрни удочку! Дай ему воздуха: пусть немного ослабнет, — кричал папа.
Дед поднял леску. Показалась большая голова.
— Ещё пусть глотнёт. Держи! Вздёргивай! Вот та…ак! Видишь, силёнка у него поубавилась. Чуток присмирел. Теперь направляй.
— Я-то направляю, а ты подсаживай, с головы заводи. Иначе перепилит леску спинным плавником и уйдёт.
Георгий уловил момент, и рыба угодила в сеть.
— Есть! — радостно вскрикнул он.
Но даже в подсаке сазан продолжал борьбу, пытаясь высвободиться. Выкладывал всю силу, которую ещё сохранил. Здоровенный, он «работал» так мощно, что, казалось, сеть не выдержит и вот-вот разорвётся.
— Ты мотню захлестни, перекрой выход! — подсказал дед и направился к зятю.
Танюшка побежала за ним. Ещё не зная чем и как, но ей захотелось помочь. А может, просто сыграло детское любопытство. Азарт появился и у неё.
— Папа, папочка, крепче держи! Я тоже тебе помогу! Я сейчас!
— Стой! Сюда не ходи. Здесь опасно. Без тебя справимся.
Дочь обиженно надула губы. Назойливая оса закружилась возле неё. И пока девочка отмахивалась, дед с отцом уже волокли улов на берег. Танюшка видела, как им тяжело. Сильная рыба упорно барахталась в сети. Бросив сазана на траву, отец потёр ладони, будто стряхнул с них пыль.
— Пусть ослабеет, крючок вытащим, как поутихнет, — сказал папа и направился к реке.
Когда и как он нырнул, дочь видела. Она знала, что отец любил нырять и мог долго находиться под водой. Сначала спокойно наблюдала за плавно удаляющимся косым следом. Но вдруг волна перестала перекатываться, след потерялся, и девочка забеспокоилась. Подпрыгнула, чтобы подальше увидеть, но папы не было. Танюшка заволновалась. От волнения ожидание показалось долгим. Даже мелькнула мысль, что папа утонул, и девочка бросилась к реке, не зная, что делать дальше.
— Ты куда?! — крикнул ей дед. — Отец сейчас корней рогоза надёргает и приплывёт.
Но внучка его не слышала. Со слезами в голосе прохныкала:
— Папа, папочка, родненький мой!
В воде бежать тяжело. Сопротивление стало преградой, и Танюшка поплыла «по-собачьи», подгребая под себя руками. Плыть быстрее не получалось. Но она старалась. Усиленно била ногами, плескала руками. Брызги летели. Дыхания не хватало, но она усиленно спорила с волной. Как она будет спасать папу, об этом не думалось. Для неё сейчас главным было – добраться до того места, где она в последний раз видела папу.
И вдруг, что-то резко подняло её вверх. От неожиданности девочка ещё гребла в воздухе.
—Ой-йой!— закричала она.
И услышала голос отца.
— Ещё одна рыбка поймалась! Говорил же тебе: „Не ходи в воду”.
Танюшка не знала, плакать ей или радоваться. Уставшая и переполненная чувством испуга, молчаливо сидела на папиной шее. Вдруг ей захотелось кричать от радости, восторга. И все эти чувства внезапно изменились на безмятежное блаженство тихой радости. В таком нервозном состоянии она видела все в дальнейшем происходящие действия плавными и замедленными: вот папа вынес её на берег, снял с неё мокрое платье, отжал и раскинул на куст сушиться. Вот укутал махровым полотенцем, усадил на траву и пошёл к деду. И всё это происходило будто не с нею, а с другой девочкой. Она слышала: «Ну дочурка, ну рыбачка. Какого сазана поймала! Фунтов на тридцать! Не зря тарелку разбила вчера. Вот удача!», — но это ведь не она, а другая девочка её глазами видела, как опять подпрыгнул сазан, словно резиновый, папа надавил ему на глаза, и рыба уснула. И девочке было всё равно, что случилось с рыбой. Она потеряла интерес и к чайкам, и к бархатным качалочкам рогоза, которые принёс папа, и к рыбе в ведре. Её клонило ко сну. Танюшка поджала ноги и легла на бок.
— Ну вот, уснула, — сказал папа.
— Это сон нервный, от испуга. Такое бывает у детей. За тебя испугалась, подумала, что ты утонул, — пояснил дед и добавил:
— К тому же в три ночи проснулась. Ты расстели пиджак и переложи её. А то земля вытянет тепло из тела, а хвори того и требуется. Вон как щёки заалели.
Старик опустился на колени, губами притронулся к внучкиному лбу. Перекрестил себя и девочку.
*
Дома даже соседи сбежались посмотреть на чудо-сазана. Рыба лежала на столе, в беседке. Лучи солнца золотились на чешуе. Спина сазана имела отлив синего оттенка. А от тёмно-жёлтого цвета на боках переходил на брюхе в бежевый. На каждой чешуйке – чёрные точки. Казалось, он был покрыт прочной бронёй. Мясистые губы чуть приоткрылись, с их уголков свисали толстые усы.
— Красавец, — сказал сосед, дядя Андрей.
—Да. Придумала же природа такую мощь, — подтвердила тётя Ксения.
Танюшка стояла в сторонке, боялась подойти к страшному сазану.
А когда приготовили ужин, все с аппетитом ели рогоз, испечённый в духовке, и нахваливали вкусно пахнущее мясо рыбы. Вот только Танюшке почему-то есть не хотелось.