Об этом и о другом

Александр Десна
   
    
     Как теперь помню тот день и даже ту самую минуту, когда я впервые услышал об этом. Впрочем, если быть более точным, то сначала я кое-что увидел – кое-что «наводящее», но совершенно для меня, пятилетнего, непонятное. Распираемый любопытством, я стал приставать с расспросами к старшей сестре. Она долго отнекивалась, отшучивалась, пряталась за штампами – мол, подрастешь, тогда сам всё узнаешь, – но в конце концов сдалась и… рассказала. Рассказала об этом.
     Я не поверил. В первую минуту я заподозрил в ее рассказе нелепую, чудовищную ложь. Ведь в самом себе, в своих ощущениях, фантазиях, мыслях я не находил абсолютно никаких соответствий тому, что, по словам сестры, рано или поздно, происходило со всеми.
     – А ты? – спросил я сестру, надеясь хотя бы во взгляде ее прочитать признание во лжи. – Неужели ты… тоже?
     – Да, – сестра слегка покраснела, но это не было краской стыда от уличения во лжи, скорее, что-то совсем другое. – Я тоже, представь себе. Но только не следует об этом говорить. И не смей – слышишь? не смей! – обсуждать это с мамой или папой! Они сами с тобой об этом заговорят, когда… когда придет время.
     Я едва не задохнулся от ужаса и отчаяния.
     – И мама с папой тоже? Скажи, что хотя бы они не…
     – Мама с папой тоже. Как все… Да пойми ты, дурачок, в этом нет ничего такого особенного. Так устроено природой. Так придумал Бог…
     «Зачем, о, Господи, зачем ты придумал – так?» – шептал я, вернувшись в свою комнату и со слезами на глазах в клочья разрывая ту картинку из какого-то журнала, которая и послужила поводом для приставания с расспросами к сестре…
     Шли годы. Вооруженный информацией, полученной от сестры, я едва ли не каждый день сталкивался с подтверждениями ее правоты – и удивлялся, как удавалось мне раньше не замечать их. Со временем отчаяние и ужас в моей душе уступили место сначала смиренной покорности, а потом… Потом начался новый этап моей жизни, и то, что прежде меня пугало, стало казаться мне любопытным и в чем-то даже привлекательным…
     Как и обещала сестра, родители однажды заговорили со мной об этом. И удивились моей подготовленности. Я не выдал сестру, но признался, что кое-что об этом уже знаю. И соврал, что разговор на эту тему мне неинтересен. На самом деле, чем дальше, тем более интересовало меня всё, так или иначе связанное с этой темой, и в каждом фильме, в каждой книге, в каждой беседе я надеялся почерпнуть какие-либо новые сведения, детали, подробности – до тех пор, пока очередной этап моей жизни не вынудил меня сосредоточить внимание на иных явлениях…
     Теперь уж я редко задумываюсь об этом. Но когда задумываюсь, то всякий раз невольно вспоминаю своё мальчишеское возмущение и свой, исполненный отчаяния вопрос: «Зачем, о, Господи, зачем ты придумал – так?» И повторяю его, но уже совсем с другой интонацией – и с коротким дополнением: «Какой же всё-таки во всём этом смысл?» И еще я вспоминаю ту картинку из какого-то журнала, изображавшую открытый гроб  и лежащего в нем человека. И слова сестры, так меня тогда напугавшие: «Да, малыш, мы все умрем. Каждый из нас».  И свою первую реакцию – стойкое убеждение, что мне лгут. И вот хоть режьте меня, но я и теперь думаю, и на смертном одре, наверное, буду думать, что какая-то примесь вранья в этом действительно есть. Такой уж я безнадежный оптимист.