Серебряный карандаш

Инвариант
                Если неуслышанное несказанное
                Слово не сказано и не услышано, все же
                Есть Слово несказанное. Слово неуслышанное,
                Есть Слово без слова...

                Т.С. Элиот



В годовщину принято подводить черту - понять и оценить. И я, для себя,
тоже хочу осмыслить то, что привело к 25 июля 1980 года.

Владимир Высоцкий - так его знали все. Некоторые - Владимир Семенович и,
немногие наверное, - Володя. Теперь, когда он умолк, их стало больше.  На
могиле венок - "Володе - от Андрея Вознесенского". Дай Бог здоровья поэту,
но не могу я отделаться от сомнения: написал бы погибший - "Андрюше - от
Владимира Высоцкого"?



                Оглянись, оглянись, Суламифь ...

                Песнь Песней


Я бывал в разных городах - от Риги и Львова до новостроек БАМа, и в каждом
слышал его песни. На страницы газет имя Высоцкого попадало разве что
случайно:

         Хорошо вы пишете, толково,
         А нельзя печатать ни строки.

Но песни его знают и поют больше тех, других - издаваемых в сборниках и на
пластинках, исполняемых по телевидению и радио, рекламируемых "звездами".

Их любят, узнают по первой же строке:

         На братских могилах не ставят крестов

И они разлетаются по стране раскатанным магнитофонным роликом.

Высоцкий - самое массовое явление нашей культуры.

Лгать можно всяко, правда - одна. Песни Высоцкого пытались петь многие.
Неудачно.

Первый же фильм с его песнями - "Вертикаль" - успех ему принес
небывалый. "Шумел камыш" был забыт. В ресторанах и в подворотнях
пела только "Песню о друге".

         Среди нехоженых путей
         Один пусть мой.
         Среди невзятых рубежей
         Один - за мной

Есть авторы одной книги, одной песни. У Высоцкого их 800.
И каждая - "одна". Каждая - уникальна. Есть люди, достигшие
вершин в своем творчестве. И, я уверен, никто не поднимется до
высоты, взятой Владимиром Высоцким. Это была Его вертикаль.


                Грядущий век рассудит нас, ибо современность всегда
                распинает своих благодетелей, но потом они воскресают
                на третий день или на третье столетие.

                Кампанелла



0 творчестве Владимира Высоцкого историки и литературоведы
напишут трактаты и монографии. По этому феномену культуры будут
вести исчисление, как ведем мы его от Великого Предтечи. 0 нем
скажут хорошо и много. Но все это опоздало.

Поэта, распятые на деревянных крестах, умирали на третий день.
Поэты, распятые на прокрустовом ложе официоза, умирают на четвертом
десятке лет.

         Кто кончил жизнь трагически, тот истинный поэт,
         А если в точный срок, так в полной мере.

И, кажется, на одной лишь силе воля успел он эти пять шагов за "37".



                И враги человека - близкие его.

                Евангелие от Матфея


Его принимали клубы, дворцы, стадионы. Для своих почитателей он
стал Святым при жизни.

Можно услышать: "Высоцкий говорил с каждым на его языке, подходил
любому вкусу - в том-то и причина его популярности". Уникальной
популярности.

Не согласен. Язык был один - язык Правды, И этот язык одинаково
понятен в Москве и Париже, Нью-Йорке и Торонто.

Как и на две тысячи дет раньше, в Галилее, он нес в мир Истину.

Легенда сохранила для нас имя фригийского царя, получившего в
дар от Диониса чудесное свойство - превращать в золото все предметы.
И вот, мы стали современниками легенды. И, как Мидас, Высоцкий пал
жертвой своего таланта. И цифра "42" выглядит столь же трагично, как
и "33". Нелепая симметрия.

         Я рос как вся дворовая шпана:
         Мы пили водку, пели песни ночью.

Снобы хотят салонного, рафинированного Высоцкого. "Война и мир"
им нужна без Наташи Ростовой, Высоцкий - без "воровской и алкогольной
тематики". Кое-кто упрекает: "шел за модой". - Но это не так. Модой был
он сам, его песня, его голос. Не случайно, платные певцы воровали
песни его репертуара.



                Нам положено трудиться,
                но не дано завершать труды наши.

                Талмуд


Друзья вспоминают, что работал он как пил - запоями. Исписывал
листки бумаги мелким бисерным почерком, без конца переделывал и шлифовал
слова, строки, песни.

Трудно представить. Кажется, должен он был писать крупно и размашисто,
пропуская буквы и глотая окончания. Бояться повторить себя самого.
Писать новую песню, не кончив старой и если и вспоминать о ней, то лишь
затем, чтобы переписать заново.

Невозможно представить себе, что человек такого темперамента мог
сидеть, прикованным к столу. Разве джинны живут в бутылках?

Лирика Высоцкого - вне его. Главное - честность и преданность.

Друзьям:

         Пусть вечно мой друг защищает мне спину
         Как в этом последнем бою!

Работе:

         А наше дело - сел, поехал;
         Ночь-полночь...

Женщине:

         Красное, зеленое,
         Синее, лиловое...
         Самое красивое
         На твои бока.

Родине:

         За грехи за наши нас простят.
         Ведь у нас такой народ:
         Если Родина в опасности -
         Значит всем идти на фронт!

Мы знали Россию Лермонтова, Некрасова, Есенина.
Теперь есть Россия Владимира Высоцкого.

Bсе почти песни поютcя от первого лица. Но поются они и не для всех,
и не для себя. Они - для второго, для друга.

И, только сейчас, наверное, стало доходить - не уберегли!
Похоже, все это в натуре нашей - плевать в колодцы, бить бутылки на
пляжах и швырять камнями во всякого, кто не с нами. Откуда это
стремление: железом - по стеклу?

В его разговоре проскальзывает: "Я - Актер!", Вознесенский
просит: "Не называйте его бардом". Как это странно. Почему Великий
Певец мечтал о славе лицедея? Он, гордый и независимый, ждал успеха
у толпы?



                Я кончил песню -
                И бросил лютню.

                Дж. Лондон

Точность образов и лаконизм формулировок сближают характеры героев
Высоцкого и героев Джека Лондона. Перед нами сильный, уверенный в себе
человек. Он не встанет к жизни в пол-оборота или в три четверти:

         Лицом к лицу,
         К ножам - ножи,
         К глазам - глаза!

Он на "ты" со всеми и также с Богом. С Богом, все же, отношения немного
особые -

от сентиментального:

         Вот только жаль Распятого Христа

до почти угрожающего:

         Ведь поможешь Ты мне, Господи!

Но в целом, дружеские:

         Побойтесь Бога, если не меня ...

и лишь в последних стихах прозвучала нотка поражения:

         Мне есть что спеть, представ перед Всевышним,
         Мне есть чем оправдаться перед Ним.

Раньше он всегда был уверен в себе. Мотивы поступков нигде не
объяснялись. Слова - признак слабости. Он всегда действует.
Объяснение выглядит оправданием:

         Был дождь, туман, по небу плыли тучи;
         Я по уставу, правильно, стрелял.

Поразительна сила его песен. Их смысл, эмоциональная окраска.
Каждое слово несет нагрузку соразмерную той, что он взвалил на себя.

Навсегда непревзойденной останется eго военная лирика:

         Еще долго костры будем мы принимать за пожарища,
         Долго будет зловещим казаться нам скрип сапогов.
         Про войну будут детские игры с названьями старыми,
         И людей будем долго делить на своих и врагов.

Он смело использовал разговорную речь, фольклор:

         Спросил у них леший:
         - Вы камо грядеши?
         - Намылились в город.
         - У нас ведь тоска.
         - Ах, гнусные бабы,
         Вы взяли хотя бы
         С собою меня, старика.

Не литературно-напыщенный, а вульгарный, уличный язык. Язык
лагерных бытовок и спортивных раздевалок, вечерних площадей и
ночных подворотен, коротких уличных драк и долгих как срока этапов:

         Как, Вань, а Лилька Федосеева, кассирша из ЦПКиО,
         Ты к ней все лез, на новоселье, -
         Она так очень ничего ...

Песни его стали пословицами;

         У них денег куры но клюют,
         А у нас на водку не хватает.

Удивительна новизна, идиоматичность используемых образов:

         Нынче вырвалась, будто из плена, весна

         В синем небе, колокольнями проколотом

         Дым и пепел встают как кресты

Песни звучат призывами:

         Пьём за то, чтоб не осталось по России больше тюрем,
         Чтоб не стало по России лагерей!

Стонами:

         Вечно жить впотьмах привыкали мы,
         Испокону мы в тьме да шепоте
         Под иконами в черной копоти.

Эпитафиями:

         И другие заключенные прочитают у ворот
         Нашу память застекленную -
         Надпись: "Все ушли на фронт".

Издевкой:

         Не волнуйтесь, я не уехал,
         И не надейтесь - я не yедy!

И пророчеством:

         Но не поставят мне памятник в сквере
         Где-нибудь у Петровских Ворот.

Песни его звучат как фрагменты симфоний - есть в них

Крещендо:

      И в эту ночь и в эту кровь и в эту смуту

Доминуэнто:

         Пусть черемухи сохнут бельем на ветру,
         Пусть дождем опадают сирени

Глиссандо:

         Когда вода всемирного потопа
         Отхлынула в границы берегов,
         Из пены уходящего потока
         На сушу тихо выбралась любовь
         И растворилась в воздухе до срока.

Но все это песни человека одинокого, непонятого, а, под конец, почти
и отчаявшегося:

         Сколь веревочка не вейся,
         А совьешься ты в петлю!

Каждая песня имеет законченный сюжет. Действие всегда конкретно:

не

         Там, в степи далекой ...

а

         Сегодня в нашей комплексной бригаде

Это классическое триединство древнегреческих трагедий: места, времени,
действия:

         Но, что ей до меня: она была в Париже,
         И я вчера узнал - не только в нем одном.

Как гладиатор римского цирка сам он и охотник и жертва. Нападает,
чтобы защищаться:

         В охоту драка мне, ох как в охоту.
         И хочешь, друг, не хочешь, друг, -
         Плати по счету, друг. Плати по счету!

Вспоминают, что были у него любимые буквы - Р, Л.
И верно, в его песнях они перекатываются как желваки на скулах:

         Как-то раз за Божий Дар
         Получил он гонорар -
         В Лукоморье перегар
         На гектар.
         Но его хватил удар.
         Чтоб избегнуть страшных кар
         Он диктует про татар
         Мемуар.
         И русалка там была, -
         Честь недолго берегла
         И, однажды, как смогла -
         Родила.

Хорошая запись передает все нюансы голоса. Как трудно сказать о нем: Был...

Всегда один:

         И любовь не про нас,
         Верно ведь,
         Что нужнее сейчас
         Ненависть.


               
                В эпоху Возрождения изысканной публике и людям
                искусства с большим успехом служил серебряный
                брат свинцового штифта. Его темно-серая черта
                коричневела при окислении, и стереть ее мякишем
                или пемзой было невозможно. Поэтому рисовать
                такими карандашами могли себе позволить только
                великие мастера рисунка, не наносящие на бумагу
                ни одной лишней или неточной линии.

                Л. Стрельникова

Творчество Владимира Высоцкого многим близко к фольклору и классике.
Сюжетами и окраской, стилем и формой. Но есть, все же, характерная
особенность, нисколько не свойственная ни одному известному мне жанру.
Я бы назвал ее асимметрией. Нет в песнях комплиментов:
герой - антигерой, добро - зло, жизнь - смерть. Почти никогда нет
разделения и противопоставления на плохой - хороший. И как в "Уллисе"
Теннисона:

         Бороться и искать, найти - и отказаться!

Счастливый конец словно бы фальсифицирован.

Нет благородных страстей:

         Про погоду мы с невестой
         Ночью диспуты ведем

Нет и экзальтации;

         Из-за тебя под поезд прыгал я,
         Но, слава Богу, не совсем удачно.

Тема измены дана почти по Шиллеру:

         Он пил как все и был как будто рад,
         Его тогда мы встретили как брата.

Но заключение звучит библейским пророчеством:

         Чистая Правда, конечно же, восторжествует,
         Если проделает то же, что Грязная Ложь.

Встречаются утверждения, что Высоцкий досконально знал все те предметы,
о которых пел. Вот, горожанин - а как вник в крестьянское ремесло;
не воевал - а лучшая песни о войне - его; не сидел - но как силен
блатной мотив. Все не так. Я внимательно прослушал многие песни. В
них очень мало специальных терминов. Очень редко словарь включает
что-либо сверх обыденной речи или хорошо знакомых арготизмов. Нет в
них ни понта, ни надрыва, ни хипеша. Также, нет почти и специфических
деталей, подробностей. Нет того "интима", описания изнутри, физиологии
образа. Декор достигается не свалкой раритетов и подлинников, не
стилизацией под блатняг, ретро или "Шикарную Русь", не криком и
откровениями. Нет. Всего лишь несколько слов, всем нам знакомых,
чуть измененная интонация и, лишь иногда, грубо-специфическая деталь:

         Бросайте ваши опыты,
         Гидрид и ангидрид.

Фон строится на ассоциации. Мы сами домысливаем задник и кулисы,
детали и действия, наполняем содержанием предложенную форму и узнаем
ее, словно придуманную не нами. Так кисть мастера немногими мазками
оживляет статичные рисунки ремесленника. Привычный феномен нашей
психики: не надо раскрашивать всю картинку, а только крупные детали,
не надо видеть все слово - достаточно первых букв, не нужен портрет -
хватит карикатуры.

Песни афористичны. Фразы - короткие и рубленые, предложения простые
и нераспространенные:

         Дорога, а в дороге МАЗ,
         Который по уши увяз,
         В кабина тьма,
         Напарник третий час молчит.

Рифма - и та скачком:

         Проводник в предверьи пьянки
         Извертелся на пупе.
         Тоже и официантки,
         А на первом полустанке
         Села женщина в купе.

Высоцкий не выписывает деталей, как на китайском фарфоре. Песни его
аскетичны и по стилю и по исполнению.

Их можно сравнить с рисунками Эйзенштейна и Красаускаса - одна, но
точная, линия. И песни его спеты также - без полутонов и без отрыва -
одной линией, одним дыханием.

Вот песня - "Мой друг уехал в Магадан".

Высоцкий поясняет: "Эта песня стилизована под блатной фольклор
(перебор струн), потому что Магадан - столица Колымского края".

Чем же достигается этот эффект? Пятью словами!

В начале: "Снимите шляпу" и, чуть дальше, - "Не будет бить конвой".

Все. Больше ничего специфически блатного или лагерного. Парадоксально:
сила песни в том слове, которое не сказано, не написано. В слове
без слова.

Песни Высоцкого полифоничны, многоплановы. То, что сам он называет
двойным дном, - даже в тех, о которых сказано, что они всего лишь
зарисовки:

         Распроникновенье наше по планете
         Особенно заметно вдалеке -
         В общественном парижском туалете
         Есть надписи на русском языке.

Принято говорить о контрапункте Высоцкого:

         Кто поверил, что Землю сожгли?
         Нет! Она почернела от горя ...

Но в песнях Высоцкого контрапункт - лишь деталь монтажа.

         Наши мертвые нас не оставят в беде,
         Наши павшие - как часовые,
         Отражается небо в лесу как в воде
         И деревья стоят голубые.

Монтаж у Высоцкого становится основой формы. Из песен изгнано все,
без чего только можно обойтись. Каждое слово несет двойную нагрузку:

         Все равно готов я
         Каждый вечер начинать с нуля!

Повествование сжато до предела, ни одной статичной сцены, ритм
перепрыгивает отметку семьдесят:

         Со мною нож.
         Решил я: что ж,
         Меня так просто не возьмешь ...

И лишь немногие строчки неторопливы, как пробежка за финишем:

         Пусть на листьях не будет росы по утру,
         Пусть луна с небом пасмурным в ссоре.
         Все равно я отсюда тебя заберу
         В светлый терем с балконом на море.

Даже при стилизации, песня Высоцкого целомудренна:

         Тебя я ждал, как ждут стихийных бедствий.
         И мы с тобою сразу стали жить
         Не опасаясь пагубных последствий ...

Многие строфы выглядят склеенными. Мы видим начало и конец, насаженные
на твердую сюжетную ось. Остальное стоит за кадром. За кадром,
вторым планом, вторым дном, вторым голосом сокрыто то, что не
слышно и не видно при первом прослушивании, то, до чего мы должны
еще додуматься, осознать и вникнуть. Только тщательнейшая проработка
сюжета позволяет столь вольно обращаться с ножницами монтажа. Нет
песни, будь это даже шутка, где не использован этот прием:

         Не хватайтесь за чужие талии,
         Вырвавшись из рук своих подруг, -
         Вспомните, как к берегам Австралии
         Подплывал покойный ныне Кук.

И в шуточных и даже в сказочных песнях, Реальность проступает с
откровенностью скрытой камеры и беспощадностью карикатуры:

         Я закончу дело, взяв соцобязательства! -
         И от этих-то неслыханных речей
         Умер сам Кощей, без всякого вмешательства -
         Он отсталый был, неграмотный Кощей.

Высоцкий оптимист:

         Я не люблю любое время года,
         Когда веселых песен не поют.

Но не хохмач:

         Я не люблю манежи и арены -
         На них мильон меняют по рублю.
         Пусть впереди большие перемены, -
         Я это никогда не полюблю!

В большинстве песни горькие. В радости поют не такие:

         А умел я петь песни вздорные:
         Как любил я вас, Очи Чёрные.



                Преступники возвысятся над Городом, мудрецы
                будут молчать, а глупцы будут говорить.

                Апокалипсис Иоанна


Когда пытаются определить то новое, что создал Владимир Высоцкий,
часто дают очень неуклюжие названия: песни-монологи, но блатная песня
почти всегда монолог; песня-спектакль, но народная песня почти всегда
спектакль; песня-трагедия, но половина песен - трагедии. Возможно,
песни Высоцкого настолько цельны, что не определимы через другие
сущности, ибо Владимир Высоцкий создал новый жанр, имя которому -
Он Сам.

Мне бы хотелось подчеркнуть то главное, что выделяет лирику Высоцкого.
Песня Высоцкого - это песня-действие, в отличие от песни-описания,
песни-рассказа, песни-переживания, песни-плача и тех, популярных ныне,
"авторских" песен, словно собранных неумелыми руками из детского
конструктора "Сделай сам".

В песнях Высоцкого, как в древнем охотничьем действе, совместились
сам охотник, его враги, его жертвы, окружающие духи и тени предков.
Он не актер - исполнитель! Мы не зрители - соучастники действия.

Взгляните, как насыщены они глаголом:

         Я вышел ростом и лицом,
         Спасибо матери с отцом.
         С людьми в ладу, ни понукал, ни помыкал.
         Спины не гнул, прямым ходил,
         И рос как рос, и жил как жил,
         И голове своей руками помогал.



                И оглянулся я на дела мои и на труд рук
                моих, которым трудился я, делая их.

                Кн. Когелета

Живы родители Высоцкого. Остались его дети, жена. И это кажется
странным. Как солнце или небо, он принадлежал всем и, в тоже время,
каждому отдельно. Мы ни с кем его не делили. Он пел о себе,
но для нас:

         Это обычная история, которая могла произойти
         с каждым из здесь сидящих. Да, я думаю, они и
         случаются. Песня так и называется: "Дорожная
         история".

В песнях звучит обида и недоумение, почти жалоба:

         Но я напрасно пел о Полосе Нейтральной, -
         Ей глубоко плевать, какие там цветы.

Уверенность в себе сменяется призывом о помощи, мольбой о снисхождении:

         Я зароюсь я землю, сгину в одночасье,
         Эх, кто бы заступался за мой возраст юный.

Одиночество проступает в каждой почти песне. Они поются не только от
первого лица, но часто - и от единственного. Не с кем делиться ни
бедой, ни успехом:

         И я пошел, попил-поел: не полегчало.

Характерно, персонажи Высоцкого часто бывают преследуемыми и
никогда - преследователями:

         И я сжимаю руль до судорог в кистях,
         Успеть, пока болты не затянули.

Едва ли не самое поразительное, как много можно оказать о
таких коротких, как и его жизнь, песнях.

Для меня Владимир Высоцкий остался человеком не только незнакомым, но
и непонятым. Скажем, одна из любимых его песен: "Утренняя гимнастика",
а мне - приелась. То же - и "Скалолазка". Высоцкий с удовольствием
рассказывает о работе над пластинкой "Алиса в стране чудес", а я,
и сейчас еще, воспринимаю ее как насилие над поэтом и извращение
его традиций.

Символичным кажется финал кинофильма "Вертикаль". Заключительные кадры:
поезд подошел к перрону, растревоженными муравьями суетятся встречающие;
вернувшиеся альпинисты захватываются друзьями и семьями и только
Высоцкий, поправив большой рюкзак, уходит один. Крест всегда несут в
одиночку.

Не очень давно, выпущен фильм "Точка отсчета". Свой срам создатели
его пытались прикрыть песнями Высоцкого и Влади. Я пошел послушать.

Неудивительно было, когда профессионал не мог спеть "Песню о друге".
Неудивительно было, когда и другие безголосые певицы коверкали его
песни. Но удивительно было, что Влади исполняла не лучше. Как может
женщина с таким поразительным бесчувствием исполнять песни своего мужа?
Была ли она ему женой перед Господом?

Беспощадное одиночество - рефрен всему творчеству:

         Возвращаются все, кроме лучших друзей,
         Кроме самых любимых и преданных женщин ...
         Возвращаются все, кроме тех кто нужней ...

Заканчивать принято на теплой ноте. Но, все же, не могу этого сделать,

         Сон мне: желтые огни
         И хриплю во сне я ...



                Не подходи сюда. Сними обувь свою с ног твоих,
                ибо место, на котором ты стоишь, есть Земля Святая.

Есть тест на ассоциации:

Море - синее, Нюрнберг - Гитлер, Москва - Ваганьково.

Когда я пишу эти строки, то вспоминаю о лагерях смерти -
в них убивали людей "только потому, что они были "не такими".

Освенцим - отправляясь в замаскированные под душевые газовые камеры,
люди старательно запоминали свой номер в раздевалке. Но назад они не
возвращались. Они вылетали черным дымом и пеплом из труб крематория.
Такой же черный-черный, старательно затушированный углем, дым рисовали
на стенах блоков дети Саласпилса. Там, в Саласпилсе, левее входа-гильотины
каждые пятнадцать секунд отбивает удар метроном.

Мне бы хотелось, чтобы был метроном и на Ваганьково, и каждую секунду
отбивал удар. Удар остановившегося сердца!

1982