Знаете, Галина Иванна, мне сегодня сон приснился, маму видела. Вернее, не видела, а… Уж почитай сорок лет, как ее нет, да и не ладили мы особо, но иногда будто кольнет что-то, и нехорошо становится. Трудно мне сейчас, Верочка умерла, и я одна осталась – иногда мне кажется, что это меня живую в могилу опустили. Хожу, сижу, телевизор смотрю, а все без толку – никому это не интересно и не нужно. Подойду к окну, посмотрю: вроде полная улица людей, а все не для меня. Я как в лесу, никого нет, хоть закричись, даже жить не хочется. Жить не хочется. Так странно, понимаете, никто никому не нужен…
Это вечер был, я домой шла с улицы – зима вокруг, даже Новый год вроде, потому что ребятишки с горки катаются и елка светится. Поднялась домой, а в квартире темно, только уличные фонари в окна светят. Бедное все, убогое, как у одиноких стариков бывает. А что, я ведь и сама одинокая старуха, и почему-то мне мама вспомнилась, как она доживала одна, всеми забытая. За дело, конечно, но это же ужасно – когда ты никому не нужна, когда вокруг пустота и сломанные вещи.
Я прошлась по комнатам, и тоска навалилась камнем. Захотелось с мамой поговорить, сказать ей, что она не одна, что я про нее помню. А тут раз и телефон звонит. Я беру трубку и слышу – мама. Говорит что-то, смеется, аж захлебывается, сама себя перебивает. Я ей: «мама», «мама», а она все продолжает говорить, как радио «Маяк». И я понимаю, что она не со мной говорит, и вообще не говорит, ее уже почитай сорок лет как нету. И все же вот он, голос, живой, пока мимо пролетает – так, наверное, мы свет видим. Звезда взорвалась миллионы лет назад и погасла, а свет ее летит сквозь пространство, нам светит. А мы и радуемся, дураки...
Что? А, простите, Галина Иванна, не буду вас задерживать. Может, зайдете вечерком, я чаю поставлю? Нет, нет, все хорошо, какие обиды… Все заняты, я понимаю. Доброго дня вам…
Юлия слушала это, присев на краешек дивана в чисто прибранной двухкомнатной хрущевочке. За окном шелестели желтыми листьями тополя, тревожно вздрагивали – наверное, будет дождь. Пригород, здесь безликие пятиэтажки рассеяны среди полусгнивших бараков и вечносерых деревьев – «скорой» пришлось изрядно покрутиться, чтобы попасть по адресу.
Бледненькая соседка Галина Иванна испуганно жалась к стенке, не переставая лопотать:
- Прямо на люстре, как же это… Кто ж знал, кто ж знал…
Как было написано в паспорте: Ксения Петровна, 67 лет от роду, лежала на полу, ожидая приезда полиции. Юлия осмотрела тело, опросила соседей и сейчас выводила в карточке: глубокая странгуляционная борозда на шее, начинающееся трупное окоченение. Смерть наступила в результате асфиксии путем повешения на люстре часа 4 назад.
По квартире размашистыми шагами ходил внук покойной, нервничал. Его вызвали, чтобы открыть дверь к приезду фельдшера.
- Предположим, она вам что-то печальное утром рассказала, но не вешаться же из-за этого. Как вы догадались-то, что с ней неладно?
- А Сима орала. Она так-то тихая всегда, не видно и не слышно. А тут так кричала, что даже мой дед испугался, а его дубиной не прошибешь…
Юлия вспомнила, что, когда пробивалась сквозь толпу соседей в тамбуре, в дверь с криком рвалась кошка. Юлию пропустили, а кошку откинули ногой.
- Она около шести часов заорала, как раз по телевизору новости начались. Я звонила Ксении, стучала в двери – бесполезно, только Сима орет, будто ее режут. Мы посовещались тут и решили Виталику позвонить. Он редко ее навещал, но какой-никакой, а родственник. Пока вызвонили, пока приехал и дверь открыл – уже одиннадцать. Да что там, вы и сами все видели. Ой, горе-то какое…
Виталик выглядел озабоченным и растерянным.
- Зачем было так делать? Не могла позвонить, что ли, я бы приехал…
Юлия промолчала. В коридоре продолжала надрываться красивая пушистая черно-белая кошка.
- Запустите ее уже, зачем выгнали? Это ее дом все-таки.
- Да нахрена она мне тут нужна, - дернулся парень. – Бабуся ее одиннадцать лет назад из подвала вытащила, вот пусть туда и идет. Кончилась лафа.
- Нормально. Тогда и квартира пусть возвращается государству. Бабушка умерла, наследство ее вам не нужно. Кошка идет в подвал, квартира – государству, все честь по чести.
- Вы кто такая? – прищуренные глаза в упор уставились на Юлию. – Фельдшер? Даже не врач? Вот и катитесь отсюда, пока менты не приехали, а то я скажу, что это вы бабку удушили.
- Возьмите кошку, а? Куда ей теперь деваться? Подумайте сами, она такая же бабушка, как и вы, как и Ксения Петровна… была.
Галина Иванна испуганно зыркнула из-за двери:
- Что вы, что вы… Такое горе…
Народ расходился, всем стало неинтересно. Пара минут и Юлия осталась одна на площадке вместе с кошкой.
- Кто-нибудь, возьмите кошку! Что, блин, никого нет во всем доме?
Когда прибыли полицейские, на улице шумел дождь. Крупные капли стекали по подъездному окну и подоконнику, падали куда-то в черное пространство ночи. Красные огни служебной машины отражались в лужах. Юлия постояла немного, вдыхая сладкий запах, но легче не стало: она чувствовала на своих плечах каменную тяжесть.
- Чтоб вы провалились все. Прикинь, Сань, полдома сочувствующих: бабушка ходила, говорила всем, что жить не хочет. Все кивали, но никто даже в гости не зашел, а она повесилась. Всем плевать. И кошка ее теперь нахрен никому не нужна. А ведь если бы не кошка, нашли бы бабушку через недельку, когда вонь бы стала глаза резать.
Водитель помолчал и сплюнул сигарету в лужу.
- Это их проблемы.
- И то верно. Трогай.
Медленно-медленно поползли мимо них темные переулки с подслеповатыми фонарями. Дождь все так же уныло поливал раздолбанный асфальт, желтые деревья и серые от времени дома. Пригороды они везде одинаковы.
Саня молча крутил баранку, Юлия сидела, откинувшись в кресле, и напряженно о чем-то думала.
- Сань, как ты думаешь, почему на деле оказывается, что никто никому не нужен?
- Брось, а.
- И все же: вот сейчас бабушка поедет в морг, а кошка – в подвал. Она никому не нужна, как и бабушка. Это очень хреново, Сань. Понимаешь, в мире людей – не перестреляешь, и все же никто никому не нужен. Вот так, в толпе, посреди бела дня, никто никому не нужен.
- Ты и правда брось. Поспать тебе надо.
- Нет уж, разворачивай.
- Не дури.
Юлия наклонилась вперед, будто хотела грудью толкать тяжелый корпус «скорой».
– Разворачивай, я сказала. Я забыла на бабушке важные документы.
Дом уже спал. Даже Галина Иванна улеглась спать, судя по темным окнам. Только Сима в одиночестве сидела у подъезда, мокрая и взъерошенная. Юлия прошла внутрь, поднялась до третьего этажа и увидела на площадке кошачий домик, лоток и пакет с кормом – Симу выставили вместе с ее нехитрым скарбом.
Старая щеколда на окне долго не поддавалась, но потом щелкнула, и окно распахнулось, впуская внутрь дождливую прохладу сентябрьского вечера.
- Сань, поднимись, помоги мне! Беру кошку с приданым. А что, с паршивой овцы хоть шерсти клок. Правда, Сима?