Ехать надо было утром, первым автобусом из Текстильщиков. Сначала до метро, потом, с пересадкой - в Шереметьево. Чемоданов у меня было два, на весь разрешенный вес. Один новый, специально к отъезду купленный, второй старый, затертый по командировкам и перехваченный для верности куском репшнура поперек вздувшихся боков. Не украдут. В пару они выглядели странно, но я подписал своими инициалами оба.
Автобус, сказали, ходит плохо, так что вышел сильно заранее - осмотреться, приготовиться. На остановке народу оказалось уже порядочно - подтягивались на смену в АЗЛК, все время подходили новые хмурые невыспавшиеся люди. На меня и чемоданы смотрели косо, в этой толпе работяг с "Москвича" я, несомненно, был классово чуждым элементом.
Автобус подъехал уже почти заполненным, хотя остановка была всего третьей от конечной. Толпа резко рванула, я подхватился и понял вдруг с ужасом - не влезу. Два чемодана тянули меня назад как два якоря - люди, быстро обходившие меня с боков, отталкивались от них, втискиваясь в сужающийся к автобусной двери клин.
Командировочный опыт приучил - одна рука всегда должна быть свободна. Вторым местом может быть только сумка с прочным ремнем - через плечо. Но выбора не было. В новую жизнь я должен был захватить все - как космонавт на орбиту.
В дуэльной стойке, выставив левую руку, накренясь вперед, я пробивался сквозь пытавшуюся оттеснить меня толпу. Добравшись, наконец, до двери, всунул первый чемодан между чьими-то ногами и ухватился за поручень, корпусом блокируя чемодан, который стремились выпнуть наружу и одновременно подтягивая правой рукой второй. Чья-то еще рука вместе с моей ухватилась за его ручку и потянула назад. Я резко рванул чемодан на себя. Крики и мат неслись со всех сторон, но это было уже неважно, напиравшие с улицы теперь работали на меня, мешая вытолкать назад из автобуса. Нужно только продержаться до закрывания дверей.
Поехали...
В метро было немноголюдно. Я нащупал в кармане заранее припасенный пятак и не подозревая плохого двинулся к турникетам. Монетка провалилась, звякнув, в щель, я взялся за чемоданы - и остался на месте. Сзади за куртку меня крепко ухватила дремавшая вроде с другого конца турникетного ряда старушонка-надзирательница. Немыслимая прыть в ее возрасте. Вспомнилось райкинское: "мышь белая". Впрочем, больше она была похожа на крысу: и маленькими злыми красными глазками и пронзительным визгом.
Не сразу разобрал, что чемоданы, оказывается, оплачиваются отдельно - откуда было знать это мне, провинциалу. Больше пятаков, разумеется, не было. Пришлось с чемоданами переться в кассу - менять рубль в узком как амбразура окошке. Тетка с той стороны небрежно смахнула мой рубль и, почти не глядя, отработанным движением свалила несколько столбиков монет в мраморную тарелку посреди прилавка.
Старушонка за спиной бдительно наблюдала, как я опускаю пятаки в прорезь. Я был рад оставить этот пропитанный ненавистью город.