Кухонька, конечно, была с трудом на одного, но мы сидели по обе стороны от ободранного клеенчатого угла шаткого столика. Она привычно ковыряла ногтем казавшейся не очень чистой потрескавшуюся пятку - манера, раздражавшая меня невыносимо. Пауза слишком затянулась и я мучительно перебирал в уме темы для разговора - ни одна не казалась подходящей. Она решилась первой. Встала, не допив свой чай. - Пойдем, я покажу тебе одно упражнение. Очень хорошо снимает сексуальное напряжение. Не всегда же можно иметь женщину, когда этого хочется. - Хм. Странное начало... Я размял ложечкой оставшиеся ягоды черноплодной рябины в своем стакане - взвесь не выглядела аппетитной даже после армейской бурды, но таки витамины, а от пророщенного на окне овса я решительно отказался еще при самом первом визите, и поплелся за ней. Никакой связи с предыдущим разговором - ее пациенты, мои будни, февральские холода и шарфик из военторга - это не имело. Тем более, из-за шарфика она сильно обиделась и долго молчала, надувшись.
На самом деле, это был гарнитур: перчатки и шарфик. Защитного цвета. Шерсть. Явный подарок к празднику. Я бы с удовольствием их носил, если бы не имел отношения к Советской Армии. Но я в ней служил. Рядовым.
Патрулю, конечно, не попадусь: не первый день... дороги знаю. Но и воспользоваться не смогу - разве что, в самоволке. Ни шарфика, ни перчаток солдату не положено. Вместо шарфика - крючок на шинели, вместо перчаток - варежки со сдвоенным пальцем - курок нажимать.
Помнится, как на осмотре у "борзого" Нефедченко (старшина произносил его фамилию исключительно как "Нехфедченко") обнаружился под гимнастеркой тоненький синий джемпер и с немыслимой яростью, словно сексуальный фетиш, старшина рвал и топтал его ногами с криком "Гадюшник, гадюшник!".
Кто поосторожней, позволял себе только теплые носки под портянки - ни кирза, ни резиновая подошва не держали тепла вовсе. Но и это до первого осмотра. Выстроят в минус тридцать на плацу: - Правый сапог снять... Смешно сказать, мечталось мне в ту пору об офицерских яловых сапогах, думал, вернусь "на гражданку" - непременно куплю себе такие: толстые и непромокаемые. Впрочем, что сапоги, когда ротный - сволочь. Холодной была та зима, доходило порой до сорока с ветром. И вот построит он колонну и глядь - оборваны завязки шапок у нескольких разгильдяев. Сразу же команда: "Поднять клапана!". Коллективное наказание - самый эффективный метод воспитания в армии. Это как рычаг Архимеда - сила умножается стократно, на численность роты. Двусторонний отит. Уши распухли и горели так, что хотелось их отрезать...
Сидя на собственной кухне, за сладким чаем с рябиной, можно ли штатскому человеку представить себе этот искаженный мир, где любое разумное предложение разбивается о лагерное "Не положено"? Солдат, как и зека не имеет права ни на собственные вещи, ни на собственное мнение.
Не дошли мои объяснения.
Мы были едва знакомы прежде: она - молодой врач в заводской поликлинике, где работала мама. "День металлурга" в те застойные времена отмечался с размахом, на базе, на озере. На краю стола для настольного тенниса, явно гордясь своей гибкостью, она демонстрировала различные асаны - увлекалась хатха-йогой. И потом еще пересекались несколько раз, были какие-то темы для разговоров - меня всегда влекло к медикам. Потом уехала и отрывочные сведения приходили только из открыток к праздникам, начинавшихся почти всегда одинаково: - "Ку, мои зайчики!"
Родители пересказывали: диссертация, зав.отделением, акупунктура...
А потом, после перевода в другую часть, я оказался в том же городе. Родители передали приглашение в гости. В первое же увольнение отправился по адресу (новостройка, довольно далеко от части) и был встречен самым радушным образом: получил ключи от ее крохотной квартирки, предложение держать здесь личные вещи, которые не хотел бы оставлять в казарме и приходить когда вздумается. Да-да - без нее. Она и на работе задерживается и к знакомым в цирк может зайти, так что дома появляется поздно и ждать ее не надо...
Из транспорта, к сожалению, подходил только трамвай - и ждать долго, и едет медленно. Даже просто забежать, взять или положить что-нибудь - уже полтора часа на все. Понятно, что удрать на пару часов из части было непросто и удавалось нечасто, а увольнениями старшина не баловал. В теории, каждый выходной два человека из отделения могли пойти в увольнение, так что примерно раз в месяц можно было бы рассчитывать на легальный выход в город (ну, если нет нарушений, не наряд, не праздник, не карантин, не аврал, не проверка или еще какое "НЕ"), но реальность не всегда совпадает с теорией. Не выдержав, я сказал как-то сержанту - Коля, впиши меня, я уже год в увольнение не ходил! На что он, вздохнув, ответил: - Я, конечно, вписать могу, но старшина все равно вычеркнет, а из-за тебя другой не пойдет.
Сенсорный голод: однообразные, словно под копирку дни, когда даже внеочередной наряд на кухню кажется спасением от депрессии. Почти полное отсутствие цветов и красок - только хаки, разной степени линялости, да красное знамя, да синие облупленные стены казармы. Дрянная несъедобная пища, неизменная весь год, независимо от сезона. Все та же "шрапнель" на завтрак, когда повезет - кусок вареного сала в похлебке на обед и кусок жареной рыбы на ужин. В выходные прибавлялось еще на завтрак два крутых яйца, а в важные праздники (в году их было четыре) яблоко и полкружки эрзац-кофе вместо того, что выдавалось за чай. Общее мнение было, что в чай добавляют "бром" - чтоб отбить желание, оттого и вкус, но, думаю, нагрузки, хронический недосып и воровство из пайка отбивали его без всякого "брома".
Говорят, солдат всегда думает о сексе, но это только в анекдотах. Мы мечтали наесться и выспаться. Нет, не так - выспаться и наесться. В армии быстро понимаешь - лучше не поесть, чем не поспать. Две недели почти без сна гарантированно ломают даже самых "упертых".
И все равно, жертвуя сном, сбегал я иногда по ночам "за забор" - просто, пройти одному, без строя, поднять глаза на небо - там бывают звезды, вдохнуть воздух, не отравленный запахом гуталина и хлорки.
Соседка, встречая нас иногда на лестнице, всякий раз как-то склабилась (меня представили как сына хороших знакомых), но в цирке, где мы дважды были в выходные, никто не удивился ни мне, ни моей военной форме. Знакомых у нее там было множество: дирижер оркестра - бывший врач, лишенный диплома, профессионально вальяжный директор манежа (кажется, главной темой их обсуждений было "импо") и, разумеется, артисты - она уверяла, что лечит их недуги "электроиглоукалыванием". Меня это интересовало, особенно замеченный ей аномально высокий импеданс раковых больных, но я не очень доверяю оценкам гуманитариев. В какой-то ее статье, например, встретилась цифра 0.002 - как точность проводимых измерений. Сомнительно было даже само наличие измерителя такого класса, а уж точность "полевых" замеров, явно должна была быть на пару порядков хуже. Но когда я сказал об этом, она поджала губы: "- Я и в диссертации также писала".
Во всяком случае, в цирке она встретила и коллег, и понимание, и отзывчивый контингент для экспериментов. Сергей - "врач-расстрига" - все еще продолжал свои нетрадиционные практики, но от денег отказывался принципиально, так что благодарные пациенты несли натурой: цветы, дефицитная "минералка", заморские фрукты зимой.
За кулисами, в драных трико и без грима, артисты выглядели старше - бледными и уставшими. Никто почти не шатался без дела. Воздушные гимнасты крутили сальто прямо в коридоре, девочки-престидижитаторы на своих лежанках подбрасывали ногами толстые цветные валики (странно, но лобок выдавался даже при их "железном" брюшном прессе), клоун в линялой тельняшке разминался перед выходом, директор манежа пробежал пару раз с озабоченным видом, воняло зверьем и опилками, один из братьев Новак жаловался собеседнику на артрит и крутил в доказательство кистью - слышен был хруст.
В другой раз затащила она меня на семинар по магнитогидродинамике - вел какой-то латвийский академик, неизвестно почему оказавшийся здесь с новой молодой женой, исполнявшей на семинаре роль секретаря. В перерыве жаловалась, что академическая пара уже второй месяц не отдает взятые на издание какой-то брошюры двести рублей (вся зарплата) и пишущую машинку "Москва" зарегистрированную на нее в милиции, что впрочем, не помешало ей активно обсудить с ними возможность магнитного схлопывания воздушных пузырьков в крови - для предотвращения эмболии. Я был представлен как "молодой человек, способный очень быстро нарисовать очень много разных схем". Добавить, что я могу их еще и спаять - и они будут работать, она забыла. Престарелый академик молча изогнул бровь, а его молодая жена обольстительно улыбнулась.
Несколько раз мы сильно ссорились. Один раз вина, наверное, лежала на мне. Вопрос был вскользь: - У тебя есть девушка?. Но попал на больное. Девушка у меня была. А вот есть ли - я не знал. Писем не было давно. Мои тревожные вопросы оставались без ответа. И вообще, вся эта история выглядела нелепо. Начиналось, как будто удачно - с двухдневной командировки в штаб округа. Нужно было отвезти и смонтировать телефонный концентратор (продукция местного завода). Как раз полпути между нашими городами. Я сумел дозвониться ей на работу. Времени на долгие объяснения не было. Город ни я, ни она почти не знали. Рассказал, как найти площадку за вокзалом и назвал время, когда смогу туда подъехать. По счастью, бездельники из штаба перерабатывать не любили. На месте я оказался вовремя. Прождал три часа, дважды нарвавшись на патрули (спасло командировочное) и пьяного "в дым" помощника военного коменданта (с трудом отбрехался). Вернувшись из поездки, смог дозвониться ей опять. Уверяла, со слезами в голосе, что приезжала и была. Именно в этом месте. Именно в это время. Прождала час - как уговаривались. Уехала на следующий день. Где ночевала? - В гостинице. - Какой? Она назвала гостиницу. На другом конце города. Единственную мне известную. И, видимо, ей тоже - я упомянул эту гостиницу раньше, когда уговаривал приехать. Невероятно жаль было упущенной возможности увидеться. Но еще хуже было слышать вранье. По этой маленькой круглой и почти пустой к вечеру площади я бегал кругами все три часа - пока не потерял надежду окончательно. Забегая то в здание железнодорожного вокзала, то на перрон смежного с ним автомобильного (я не знал, на чем именно она приедет, но и с поезда и с автобуса идти сюда было минут десять). Разминуться, будь она в самом деле здесь в это время, мы не могли. Значит, не была. Или не здесь. Больше я не звонил - и трудно и незачем. Но и на письма ответа не получал.
В другой раз, виновата была точно она. Внезапно, едва придя с работы, обрушилась на меня с претензией, что я куда-то переложил фотографии ее пациентов (эндокринные отклонения, генитальный осмотр). Резонные доводы - что я и понятия не имею ни о каких фотографиях (да и в квартире бываю не каждый месяц), и на кой бы мне всякие уроды (уродов и так целая рота) действия не оказывали. Я потом долго не приходил.
И вот еще, случалось несколько раз так, что на остановке уже, а то и вовсе в дороге, охватывала меня паника: не мог вспомнить - а заперта ли входная дверь. Понимал, что это в чистом виде невроз: не мог уйти не заперев, просто "на автомате". Но вспомнить эту цепочку действий: карман-ключи-дверь не удавалось. Приходилось возвращаться назад, дергать за ручку, убеждаться с облегчением: да заперта, на два оборота, как обычно... закрывать снова, но уже тщательно фиксируя все действия - да, я это сделал, все в порядке, можно идти...
Она распахнула дверь туалета и зашла внутрь, почти загородив унитаз. Повернулась лицом ко мне, стянула вниз на бедра резинку трико и задрала до груди майку, полностью обнажив живот. Темная дверная коробка и тусклая лампочка делали этот пенал похожим на гроб. Белая с редкими пятнышками родинок кожа усиливала мертвящее впечатление. - Смотри, - произнесла она. Внезапно, ее живот вспух крупным, чуть изогнутым желваком с левой стороны, потом, слегка раздвоенным по срединной линии и снова чуть изогнутым, но уже справа. Волна перекатилась справа налево, потом обратно и вдруг закрутилась так быстро, что казалось это валик белья перекатывается в чаше стиральной машины. Зрелище одновременно и привлекало и отталкивало. Возможно, будь свет поярче, трико поновее, а место для упражнения выбрано получше, эффект был бы иным. Но здесь мне было как-то не по себе. Вышли мы молча и не глядя друг на друга.