Здесь я передаю перепечатанное из рукописного текста содержание четвёртой тетрадки воспоминаний Скрипка Надежды Илларионовны. Содержание первых трёх тетрадок воспоминаний изложено в "Оккупации" и "Довоенном детстве".
На меня эти воспоминания произвели глубочайшее впечатление! Это исповедь Святого поколения! Боже, как же мы ничтожны и мелки в сравнении с этими людьми... Я ведь столько лет встречал эту старушку в нашем посёлке и ... не представлял, какая личность передо мной! Как скромны и беззащитны эти люди! Как безжалостно к ним наша нынешняя реальность.И как же малы выстраданные ими пенсии, и каким чудовищным бесстыдством выглядят зарплаты и пенсии наших менеджеров, банкиров, олигархов и так называемой "элиты", невесть откуда свалившейся на наши головы...
Владимир Полуничев
Студенческие годы.
Скрипка Надежда Илларионовна.
Крым. Красногвардейское.
2008
(с.1) Весной 1944 года, когда Крым был освобождён от немецких захватчиков , наша семья – мать, я и моя младшая сестра жили в Ичкинском районе, в колхозе имени Красина, куда нас занесла судьба во время войны (позже район переименовали в з в «Советский», а колхоз в «Имени Ленина»). В колхозе было две деревни. Варваровка – находилась ближе к районному центру. В ней находилась контора колхоза. И деревня Кирички. Мы жили в Киричках. Мы с мамой работали в овощеводческой бригаде. Сестра возобновила прерванную войной учёбу в школе. А летом, до школы, как и другие дети, помогали колхозу выращивать шелковичных червей. Для этой цели была посажена рощица деревьев шелковицы, а ягоды ели все, в основном дети. Колхоз, кроме зерновых и овощных культур, выращивал ещё и табак. Меня вскоре перевели в бригаду по уборке табака. Начинать ломать лист, надо было очень рано, на рассвете, до наступления жары. А потом мы садились под большим навесом, где (с.2) специальными иглами нанизывали листья на толстые нитки (шпагат), определённой длины и развешивали сушиться. А в конце я должна была записать всех работников и количество нанизанных ими низок. За это колхоз добавлял мне 0, 25 трудодня. Под навесом гуляли сквозняки, было прохладно. Я простудилась и тяжело заболела. Поднялась высокая температура, сильная головная боль, озноб. Под двумя тёплыми одеялами я не могла согреться. Потом наступало временное облегчение. Я потела, температура спадала, но болезнь не отступала. Её приступы повторялись в определённое время суток. Снова – температура, головная боль, озноб. Так продолжалось довольно долго. Мать взяла лошадь с бричкой в колхозе, положила меня на солому, укрыла одеялом и отвезла в районную больницу в Ички.
Молодой врач Николай Иванович поставил диагноз «москитка». Видимо, так он называл малярию. Лечили меня желтоватыми горькими хинными таблетками и какими – то ещё. (с.3) Пролежала я, точно не помню, недели две или три. Вышла похудевшая и ослабевшая. Дело уже шло к осени. В это время сельскохозяйственный техникум , который находился рядом с районным центром в деревне Окрячь, возобновил свою работу и производил набор студентов на первый курс на базе семилетнего образования. Его двух этажный корпус выглядел неплохо, во время оккупации не пострадал. Я подала заявление в техникум, т.к. до войны успела окончить 8 классов. Экзамены были по русскому языку (диктант), алгебре и Конституции СССР. Конституцию предварительно дали почитать, т.к. в школе мы её не изучали. Сдала я экзамены и стала студенткой агрономического отделения. Было в техникуме ещё и механическое отделение, в которое поступали, в основном, парни, но были и девушки, среди которых была видная, красивая девушка – Лида Ткач. (с.6)Она в последствии стала женой нашего молодого учителя по механизации Ивана Ивановича Тимченко. Он сделал ей предложение после того, как она сдала государственные экзамены и получила диплом. Это для нас было шоком и для всех неожиданностью, т.к. никто не подозревал о его чувствах к ней.
Кроме меня , из нашего колхоза поступили в техникум ещё три человека. Из нашей деревни – моя подруга Мария Бондарева из Варваровки – дочь бухгалтера колхоза Надя Шангаева и ещё один парень, Виктор Петренко, который с матерью покинул Керчь, во время военных действий, проходивших там, да так и остался в колхозе. Поступившие студенты были , в основном, крымчане. Но было много и из курской области. На второй и третий курсы набрали тоже несколько человек. Это те, кто начали учёбу до войны, но не успели её окончить. (с.5) Вернулись из эвакуации и некоторые старые преподаватели. Одной из них была Гусева Татьяна Фоминична, которая преподавала на первом курсе у нас ботанику, а позже – растениеводство и Коваль Роман Михайлович, который преподавал на втором курсе пчеловодство. Были и молодые инвалиды войны. Один из них, потерявший на войне ногу, был выпускником этого техникума. Он преподавал у нас историю. Однажды ему что – то не понравилось в нашем поведении. Он накричал на нас и сказал, что мы здесь, будучи в оккупации, «напитались немецким духом». Нам было очень обидно это слышать. Директором техникума два года был Гридин Михаил Сергеевич. На втором курсе он преподавал у нас животноводство. Потом его сменил другой - Спорыньин А.И., при котором мы и окончили учёбу в техникуме.
(с.6)Поселили нас в общежитиях, которые располагались разбросанно в нескольких разных домах. На первом курсе, мы – 7 человек девушек, занимали уютную двухкомнатную квартиру. Но зимой мы в ней мёрзли. Выдали нам хлебные карточки, по которым получали ежедневно по 0, 5 кг хлеба. Кормили в студенческой столовой. В меню преобладала кукурузная каша. Вся пища была не сытной, т.к. жира в ней было минимум. Стипендия была на первом курсе – 80 рублей в месяц. На втором курсе – 100 рублей, на третьем - 120 рублей. Цены на продукты на базаре были очень высокие и поэтому, кроме питания в столовой, мы с подругой Марией дополнительно купить ничего не могли. Правда была в Ичках одна столовая, где можно было, по сравнительно недорогой цене, купить порцию каши, но была она там не всегда. Цены на другие блюда были нам недоступны. Взять в столовой можно было только одну порцию. (с.7)Те крымчане, что жили в других районах, чаще уезжали на выходной день домой и мы, оставшиеся в общежитии, старались взять их порцию. Мы с подругой Марией Бондаревой могли не спешить, т.к. дом был рядом, в шести километрах, и мы домой уходили по субботам обычно уже после ужина. Когда удавалось взять лишнюю порцию каши, то хлеб я уже старалась не есть, а принести его матери и сестре.
Дома было голодно. Колхоз ничего не мог дать на трудодни – всю свою продукцию отдал государству. Всё шло для фронта, для победы над врагом. Те, у кого были мужчины в семье (в войну это были, в основном, старики или инвалиды), могли заготовить корма для домашних животных. У них были коровы и другие домашние животные. Им было легче жить. (с.8) А у нас ничего этого не было тогда. Одно время наша мама была даже пухлая от голода. Летом ели траву лебеду, грибы – шампиньоны. На зиму насолили полу зелёной капусты – какую дали в колхозе. А хлебного в доме – ничего. Мама тоже попала в Ичкинскую больницу. Диагноз был, вроде, «тиф», но я думаю, что это было просто истощение. Сестру в это время я забрала к себе в общежитие и делилась с ней куском хлеба и тем, что получала в столовой. Посещали мы маму в больнице, и она ещё старалась сунуть кусочек хлеба сестре из того, что ей там давали. А я, пока мама лежала, ходила по выходным в деревню проведывать квартиру. За ней присматривал, спасибо ему, наш сосед – дедушка Шевченко. (с.9) Он работал ночным сторожем в колхозе. Из вещей у нас ничего не пропало.
Позже председатель колхоза послал маму и ещё одну старушку присматривать за инкубаторскими цыплятами, для которых выдавали пшено пополам с просом и творожок. Мама с бабушкой Артамоновой кормили цыплят и себе варили кашу из этой крупы. Это спасло маму с сестрой от голода. И я приносила им 0, 5 кг хлеба по субботам. В то время в большом почёте была «затирка». Если в доме было хоть чуть – чуть муки. Сейчас, наверное, многие молодые о таком блюде и не слышали. Для её приготовления надо было сбрызнуть муку водой, затем растереть её (между ладонями), чтобы получились маленькие комочки теста. (с.10)Потом комочки сушили до затвердевания. Такой «крупой» засыпали суп. Самая вкусная была затирка на молоке, но его… не было. Чаще варили на воде. Заправляли поджаренными и измельчёнными (качалкой или бутылкой) зёрнышками от семян подсолнечника или сырым яичком – смотря что было в доме. Но с «затиркой» это уже был не голод. Более обеспеченные студенты привозили из дома кое – какие продукты. А у нас с подругой Марией из дома помочь ничем не могли. Старался помочь и техникум. Мне, как остро нуждающейся дали как – то отрез серой бязи, из которой я пошила платье. Дали даже клочок земли под посев кукурузы (на первом курсе) (с.11) вместе с рабочими подсобного хозяйства. Я семена кукурузы перед посевом прорастила, а другие сеяли, в основном, сухими семенами. А лето выдалось жаркое. Моя кукуруза даже успела дать початки, а у других их не было. Поэтому разворовали и мою кукурузу.
У многих студентов не было необходимой одежды и обуви. У меня зимой на ногах были только туфли с галошами. Только у одной девушки из нашего общежития были сапоги - у Требушной Нади. В те редкие дни, когда она не посещала занятия (чаще по болезни) свои сапоги давала нам на прокат, и мы по очереди их одевали. А у меня было старенькое довоенное одеяло пуховое. Поэтому, если кто – то заболевал (с.12) и оставался дома, моё одеяло перекочёвывало к нему на кровать. По очереди все успевали под ним погреться. Отдала мне мама свой, когда – то выходной, платье – костюмчик, ещё приличный на вид. Из тонкой тёмно – синей шерсти с отделкой из серого шёлка. Так этот костюмчик брали у меня на прокат (кому подходил размер) те, кто хотел сфотографироваться, тем более, если кому – то надо было послать или подарить фотку. Зимой пришлось нам мёрзнуть и на занятиях, и в общежитии. Для техникума был предназначен и послан вагон угля, но в Джанкое его перехватила какая – то организация. Время было трудное, военное и директор не смог его отвоевать. Техникум остался без топлива. (с.13) Особенно холодно в помещениях и на занятиях было в морозные дни. Чернила в чернильницах замерзали, а нам надо было писать конспекты (таких ручек, как сейчас, тогда не было). Руки и ноги мёрзли. В общежитии было не лучше. На первом курсе у нас, кроме специальных предметов, были ещё и обще образовательные предметы: история, алгебра, литература. Но так как часов на это отводилось мало, то на дом читать задавали по – многу, особенно по истории (10 – 15 листов учебника). Готовились к занятиям обычно все вместе. Садились вокруг стола, с керосиновой лампой посередине. На плечах у всех – пальто. (с.14) Читали и пересказывали вслух по очереди. К концу вечера у всех носы внутри были чёрными от ламповой копоти. Я не хотела мёрзнуть и коптиться за столом и занималась по – своему. Я лежала под одеялом, слушала и запоминала. Мёрзнуть надоедало. Хлопцы в своём общежитии даже порубили несколько стульев на дрова. Задумали и мы однажды согреть душу. Была у нашего коменданта (ворчливого старика) скирдочка соломки. Вот мы вечерком и надёргали её и затопили печку. Комендант сразу же это обнаружил и пожаловался директору. След от просыпавшейся соломы хорошо был виден на снегу и привёл прямо к нашему порогу.
(с.15)Пришёл к нам директор с комендантом.Мы очень уважали Михаила Сергеевича и не знали, куда глаза девать от стыда. Но он был добрый, хороший человек, понимал, как мёрзнем и особенно не ругал, пожурил слегка. Михаил Сергеевич жалел студентов. Если у кого – то было пропусков занятий больше нормы(и болели, и по семейным обстоятельствам пропускали), то такому студенту не давали стипендию в текущем месяце, но, как правило, только задерживали, а позже – после беседы и выяснения причин, всё равно, деньги отдавали. На втором курсе мы уже жили в другой квартире. Она была хуже первой. Одну комнату занимала женщина с маленьким ребёнком. (с.16) По вечерам она развлекала нас блатными песнями под гитару. Знала она их много, т.к. в прошлом отбывала срок в колонии. Запомнились строки:
«Нет, не за то я тебя полюбила,
Что имя твоё «уркаган».
А за то я тебя полюбила,
Что часто водил в ресторан»
Запомнились и другие. В квартире водились крысы. И один раз (все разъехались на выходной по домам) одна из них укусила меня за кончик носа. Я проснулась в страхе и увидела на одеяле каплю крови. На нашего учителя по физкультуре – доброго старика Николая Самсоновича, возлагалась обязанность воспитателя и врача. (с.17) Он по вечерам обходил все общежития и проведывал всех, кто не был на занятиях. Выяснял причину, давал таблетку от простуды. Всех девчат называл «Жучками». Это звучало ласково в его устах, никто не обижался.
Нелегко нам было заниматься ещё и от того, что не было учебников и бумаги. Учебники в ограниченном количестве были только по общеобразовательным предметам – истории, литературе, задачник по алгебре. А по специальным предметам на лекциях надо было писать конспекты. А бумага была в большом дефиците. Так что приходилось писать и на книгах(у кого они были) между строк. Такие конспекты читать было трудно.(с.18) А учебники по специальным предметам опаздывали. Так учебник по растениеводству издания 1947 года пришёл к нам незадолго до государственных экзаменов, когда мы уже заканчивали учёбу. Так что государственные экзамены сдавали, в основном, по конспектам.
Хоть и терпели мы в студенческие годы и голод, и холод, и трудности всякие, но молодость брала своё. Летом по вечерам ходили на танцы. У кого были лишние деньги – в кино иногда в Ички. У моей подруги – Бондаревой Марии, мать была евангелисткой. И дома она не имела права думать о танцах. А тут, в студенческой среде, она изменилась. Ходила вместе со всеми на танцы и в кино. Тогда особенно увлекались фокстротом и танго. (с.19) Была в студенческой среде и одна верующая евангелистка из Джанкоя. Она была старостой в своей группе, хорошо училась, но вера в таком возрасте (ей было 20 лет) нас шокировала(тем более, что до войны в школе нас воспитывали в духе атеизма).
С волнением слушали мы военные сводки с фронта, которые с большим эмоциональным подъёмом передавал диктор радио Юрий Левитан. Радовались успешному продвижению наших войск на всех направлениях западного фронта, праздничным салютам в честь освобождённых городов и ждали, когда же , наконец, закончится война. Намного уже позже, узнали, (с.20) что громовой торжествующий голос Левитана, действовал на Гитлера хуже, чем красный цвет на быка. Он мечтал повесить его первым, когда захватит Москву.
С особым в то время удовольствием и упоением пели военные песни: «Огонёк», «В землянке», «Песню военных корреспондентов», на слова К.М. Симонова. Один студент очень хорошо играл и пел по гитару «Песню фронтового шофёра». Была у нас и художественная самодеятельность. На концертах читали стихи и прозу, пели солисты и хор. Среди солистов была племянница директора – Рита. Она пела нежные лирические песни. А в хоре была очень хорошая солистка Тамара Белозёрова. Особенно мы любили песню про бойца с бородой. И слова, и мотив всем очень нравились. Тамара запевала, а мы хором пели припев. Я не знаю, почему эту песню со временем забыли и никогда, нигде не используют. Возможно, что я некоторые её слова и забыла, а эти помню:
У криницы три девицы стали в ряд,
Зачерпнув ведро водицы, говорят:
«Кабы парень подошёл к нам молодой,
Напоили бы студёною водой»
----
На лужайку тут вышел парень молодой
«Не смотри, что с бородой.
Фронтовая борода для солдата – не беда -
Паренёк я развесёленький такой».
(с,22)Выбегает вдруг парикмахер фронтовой:
«Выходи, кто есть с бородой!»
На глазах у подруг стал гвардеец молодой –
Будто вымылся волшебною водой.
Три подруженьки во все глаза глядят -
У красавиц губки вишнями горят.
А гвардеец топнул весело ногой –
Разговор у них пошёл совсем другой.
Ты играй гармонь, плясовую заводи
Молодая кровь горяча.
Ты народ – огонь, в круговую заходи,
На войне мы не забыли про любовь.
Припев.
Ты краса – душа не жалей ковша
Не смотри, что я с бородой.
Фронтовая борода для солдата – не беда!
Парень я резвесёленький такой!
Пели и такую забытую сейчас песню:
(с.23)
Вдаль умчался поезд -
Рельсы отшумели.
Милый друг уехал
Может, навсегда.
И с тоской немою
Вслед ему смотрели
Чёрные ресницы, чёрные глаза
Пишет письма редко,
Но зато в газете
Очень часто пишут
Про его дела.
И, когда читают,
Радостью сверкают
Чёрные ресницы, чёрные глаза.
Ведь не даром кончил
Школу боевую:
Бил под Сталинградом
Грозного врага!
Но не забывает
Девушку простую,
Чёрные ресницы, чёрные глаза.
(с.24) Пели и такую:
Спит деревушка,
Где – то старушка
Ждёт, не дождётся сынка.
Старой не спится –
Ржавые спицы
Тихо дрожат в руках.
Ветер печально гудит в трубе,
Песню мурлыкает кот в избе.
Мать, успокойся, шалью укройся,
Сын твой вернётся к тебе.
Утречком ранним
Гостем нежданным
Сын твой вернётся домой.
Крепко обнимет,
Валенки скинет,
Сядет за стол с тобой.
Будешь смотреть, не спуская глаз,
Будешь качать головой не раз.
Тихо и сладко плакать украдкой,
Слушая сына рассказ.
(с.25)глянешь на сына разок, другой:
Лётная куртка, бровь- дугой.
Тихо прижмёшься и улыбнёшься –
Не пропадёт, мол, такой!
Помню мотивы этих песен… Пели и довоенные песни и песни, сочинённые студентами о своей студенческой жизни . И серьёзные и шутливые, озорные частушки, вроде таких:
Если ты протанцевал последний рубль,
И в карманах не осталось ни гроша,
Хоть в карманах - ни гроша,
Но за то поёт душа!
Никогда и нигде не унывай.
Если девушка твоя ушла к другому
И промолвила в глаза тебе «прощай»,
Не вступай ты с нею в спор,
А ступай в земной простор!
Никогда и нигде не унывай!
Если ты не подготовился к уроку,
А учитель вызывает отвечать,
Ты смотри ему в глаза,
Будто всё тебе – буза:
Никогда и нигде не унывай!
Пели и такую, на знакомый мотив:
«А поздно вечером, вечером, вечером,
Когда студентам, прямо скажем, делать нечего,
Мы соберёмся за столом
Поговорим о том, о сём
И нашу песенку любимую споём…»
(с.27) На первом курсе практику проходили в своём подсобном хозяйстве. Многие поля во время оккупации не обрабатывались, заросли сорняками. Особенно много было осота. Нам дали, так называемые, «истики». Это палка с железным раздвоенным наконечником. Мы выстраивались в шеренгу и ходили по хлебному полю из конца в конец и подрезали «истиками» сорняки под корень. На втором курсе практика проходила в одном из хозяйств Сейтлерского района (сейчас Нижнегорский район) на уборке фруктов и овощей. Всех разделили на две бригады. Наша попала на уборку яблок, другая – на сбор овощей. Старостой назначили Коваленко Ваню. Вечером мы собирались все вместе, и обменивались «товаром». (с.28) Они угощали нас помидорами и огурцами, а мы их – яблоками. Овоще – фруктовая диета пошла нам на пользу. Все окрепли и посвежели. И с витаминами – гостинцами приехали домой.
На третьем курсе уже была длительная государственная практика на 3 месяца. Разослали всех по зерносовхозах Крыма. Мы – пять человек: я, Рогова Люся, Симоненко Маша, Пёхов Николай и Крашенко Вася - попали в совхоз «Крымский» Сакского района по одному на отделение. Я попала на четвёртое отделение. Там агрономом работала молодая, но уже опытная девушка Катя (фамилию не помню). Она поселила меня вместе с собой, в её квартире. В этом хозяйстве в материальном отношении было лучше, чем в других. (с.29) Совхоз, кроме нашей стипендии, доплачивал ещё и от себя определённую сумму, чего не было в других хозяйствах. Я временно заменяла заболевшую учётчицу тракторной бригады, каждый день вела производственный дневник. Практика проходила успешно. С питанием тоже было хорошо. Мне давали по 1 кг. Хлеба. Покупала козье молоко у одной женщины. Здесь мы уже окончательно оправились от голодной студенческой жизни. Приехали домой с округлившимся лицом. Домашние были рады за меня. Дома тоже уже не голодали.
После сдачи государственных экзаменов, получили диплом со званием «Младший агроном – полевод». Полагался месячный отпуск. Отдохнули немного и стали собираться в дальнюю дорогу. Некоторые крымчане – выпускники остались в Крыму, а большинство из нас поехали на работу, по назначению, в Узбекистан.
Узбекистан и возвращение в Крым…
(с.1) Нас, выехавших со станции Грамматиково было 10 человек – крымчан. Ваня Коваленко поехал в Феодосию, чтобы взять предварительно билет всем в один вагон. Сестра моя окончила к этому времени семилетку и её забрал в свою семью дядя, младший брат отца,- в Симферополь. Там она поступила в медицинский техникум, там же, живя у доброго дяди Митрофана и тёти Кати, его и окончила. Мама решила ехать со мной. Ехали мы через Москву долго, больше недели. В Ташкенте, в Министерстве Совхозов, получили направления в разные хлопковые совхозы. (с.2) Я попала в крупный совхоз «Баяут» №2 Ташкентской области. Управляющим отделения был кореец по фамилии Когай. Он имел высшее образование, прекрасно говорил по - русски, имел русскую жену и четверо детей. В хозяйства шла самая напряжённая пора – сбор хлопка. Собирали не только трудоспособные взрослые, но и дети и старики. К пояснице привязывали фартуки, собирали двумя руками. На хлопковом дворе вырастали громадные скирды хлопка, который потом отправляли на завод. Спешили выполнить план. Одновременно шла зяблевая пахота. Меня прикрепили следить за качеством пахоты и учитывать работу трактористов. Не все относились ко мне хорошо,(с.3) доброжелательно в конторе. Узнав, что мы приехали из Крыма, приходили к нам с мамой на квартиру и крымские татары. Распрашивали о Крыме и плакали. Были среди них и артисты из Симферопольского театра. Об управляющем, как о человеке шли нехорошие слухи. Говорили, что он посадил одну девушку в тюрьму за то, что она не захотела стать его любовницей. Я его опасалась, особенно после того, как он стал оказывать мне знаки внимания. И очень обрадовалась, когда окончилась моя четырёхмесячная стажировка в этом совхозе и перевели меня на постоянную работу в Сурхан – Дарьинскую область в совхоз «Имени З0 – летия Комсомола» (бывший Кум – Курсан) (с.4) Сурхан - Дарьинская область – это самая южная область Узбекистана. Все сельскохозяйственные земли поливные. На не поливных – сухая выжженная степь.
Рядом с нашим отделением – гряда высоких холмов, предгорье. Недалеко протекала бурная горная река Сурхан – Дарья. На окраинах хлопковых полей (они назывались «картами») и на люцерновых полях водились шакалы. По ночам они лаяли. Нашим областным городом был Термез. Находился он уже на границе с Афганистаном. На новом месте работы приняли меня приветливо. Управляющий – молодой узбек Баратов Хайдар человеком оказался хорошим. Дал нам с мамой квартиру (с.5) Должность у меня была «помощник полевода». Полевод там заменяет должность агронома. Наш полевод был узбеком среднего возраста, без всякого образования, но с большим опытом работы. По - русски почти не говорил. Так как хлопковые поля были обширные и обходить пешком бригады было не легко, меня учили верховой езде. Молодая необъезженная лошадь однажды чуть меня не сбросила. Пустилась вскачь, я еле на ней удержалась, уцепившись за седло. И остановилась только, когда приехала в конюшню. Здесь помогли слезть. Ноги подкашивались, говорили, что я была совсем бледная от перенесенного страха. После этого мне дали хорошую спокойную лошадку.
(с.6) Относились ко мне хорошо и бригадиры и трактористы. Узбеки гостеприимный добрый народ. (А вот, карачаи, которые как и крымские татары были высланы туда из Кавказа, встречались злые). Оклад у меня был сравнительно небольшой. Но управляющий старался поддержать и морально, и материально. Маму устроил работать ночным сторожем в контору. Дал нам участок земли под баштан, который поливался арычной водой. Арбузы выросли громадные. Один можно было поднять с трудом. Дыни очень сладкие. Там их сплетают в косы и сушат на солнце. Получается очень вкусное лакомство. Нравился нам суп из местной фасоли маша. (с.7) Сейчас, после возвращения татар в Крым, пытаются и здесь её выращивать (видела такие десятинки). Но здесь она дорогая. Видимо, тот климат ей больше подходит. Завели мы с мамой барана, курдючной породы. Он так привязался к маме, что сопровождал её на работу и бегал за ней как собачка. Привыкли к хлопковому маслу, которое употребляли вместо подсолнечного. Фруктового сада на нашем отделении не было, а в соседнем были абрикосы – «урюк». Декоративные деревья вдоль арыков там растут громадными великанами. Питьевая вода была арычная. Перед употреблением её надо было отстаивать. В ведре оставался, после этого, толстый слой жёлтого осадка. (с.8) Встречались среди узбеков и бывшие фронтовики. Среди них был и наш старший учётчик Халматов Эшкул. Один тракторист рассказывал, как на фронте им, разведчикам, давали свиное сало. Другие его земляки меняли сало на хлеб, т.к. мусульманский обычай не позволял его есть. А он съедал сало сам и лучше себя чувствовал, чем они, плохо переносившие российский холод зимой. Он и дома не прочь был пойти к русским в гости, когда они резали кабана, но только так, чтобы об этом не узнали родственники.
Встречались и такие, которые, наоборот, старались избежать службы в армии. Был у нас молодой тракторист. Как только получил повестку из военкомата, сразу же исчез. Говорили, (с.9) что уехал к родственникам, в какой – то дальний кишлак, где его не найдут. Дикостью казалось и то, что некоторые женщины прокалывали себе одну ноздрю и носили в ней кольцо, как украшение. Спрашивала: «Зачем?». В ответ: « Для того, чтобы не болел муж». Дикостью казалось и то, что пожилые узбечки во время нестерпимой жары на уборке хлопка, соблюдая мусульманский пост, не позволяли себе целый день напиться воды до захода солнца. Подходили к арыку и только могли себе смочить водой грудь. Странным было и то, что у нашего управляющего было две жены. Старшая жена – узбечка жила с детьми в кибитке за пределами деревни. (с.10) Время от времени он ездил к ним верхом. А вторая жена, казанская татарочка, работала учительницей в школе и жила вместе со своей матерью в деревне. И он жил больше у неё. Здесь у них тоже был ребёнок – мальчик. А отец управляющего постоянно жил в кибитке со старшей женой сына, помогал ей по хозяйству. Это был высокий, ещё крепкий старик. Говорили, что он в прошлом был басмачом. А сам управляющий, при Советской власти, стал членом Коммунистической Партии. Вот такие контрасты в их жизни встречались тогда. Не только его отец, но и многие узбеки в домах не жили, а предпочитали жить в кибитках. Это были для них удобней, легче было менять место жительства. Сняли кибитку, погрузили всё имущество на осликов и переехали на другое место. Таким образом меняли пастбища для овец и коз. А барашек там держали все. И осликов тоже многие держали. Перевозят на них всякие тяжести и при переселении, с места на место, и на базар, с продукцией для продажи, и с базара - с купленным товаром.
Традиционные блюда – баранина, плов с бараниной, шурпа и др. Надо сказать, что наш управляющий был способным «артистом». Если приезжало начальство, он умел показать себя как серьёзного строгого начальника. Начинал повышать голос, распекая бригадиров. Но стоило только всем гостям уехать, как он тут же менялся и все добродушно улыбался. У него, вообще, было в характере что – то мальчишеское. То хвастался новыми жёлтыми туфлями, купленными в Ташкенте. То, зная где находится логово шакала на люцерновом поле, выгонял его оттуда, и мчался галопом, неведомо куда, за пределы деревни. (с.12) А у заведующего хлопковым двором тоже было две жены. Обе жили с ним в одном доме. Как – то зашла к нему по работе и одна из его жён жаловалась мне на свою семейную жизнь (его не было дома). И хоть она говорила по - узбекски (кое – какие слова я уже понимала), я поняла её жалобу: «Плохо, когда у хозяина в доме две жены – каждый день ругаемся». Даже ко мне сватался один женатый бригадир. Говорю ему, что жена у него есть уже, а он в ответ: «Нада(имел ввиду, Надя) мне тоже нада» Обещал даже калым заплатить за меня маме овцами. Я, шутя, торговалась. Он понимал, что шучу, не обижался.
Была я однажды на узбекской свадьбе.. Женился наш старший учётчик Халматов Эшкул. (с.13) невесту его звали Айсултан. Она сидела, закрытая чадрой, в окружении женщин, с женихом не общалась. А жених - в этот день не должен был показываться на глаза родителям невесты, - прятался от них. Свои у них обычаи. Сложно было работать из –за незнания языка. По вечерам управляющий или полевод проводили в конторе наряд с бригадирами на следующий день. О чём говорят – далеко не всё было понятно. Те, кто прожил там несколько лет, уже хорошо понимали владели местным языком. На нашем отделении бухгалтером был русский и вся его семья – он, жена и дочери (старшей – 16 лет, младшей – 5 лет) – все в совершенстве владели узбекской разговорной речью. (с.14)
А, вообще, там встретили много людей разных национальностей(кроме узбеков): русские, украинцы, туркмены, таджики. В Ташкенской области – корейцы, черкесы, карачаи, крымские татары – в основном сосланные Сталиным и Берией туда. Так же и в Сурхан – Дарьинской области: главным агрономом был украинец Богма, главным бухгалтером совхоза был русский, по фамилии Северский. Тяжело было там жить из – за знойного климата. Зимы там практически не было. Снег выпадал очень редко. Крыши домов плоские, покрытые глиной. Если случается снег, надо сразу лезть на крышу и сбрасывать сего. А мы этого не знали. (с.15). Когда выпал снег, а потом растаял, у нас с мамой в квартире обвалился потолок. Сбросила я остатки снега, но было уже поздно. Узбеки над нами смеялись.
Ходить в летних платьях и загорать начинали ещё в феврале. У выпускницы нашего техникума Вари Фурсовой, которая тоже попала в этот же совхоз, Сурхан – Дарьинской области, на другое отделение, было больное сердце и оно не выдержало местной жары – она умерла летом 1949 года. Это было тяжёлым ударом для меня. Хоронил её муж (ребёнок её тоже умер). Она родом была из Курской области. Из – за огромного расстояния, мать её не смогла приехать на похороны. (с.16) Мы с мамой тоже плохо переносили жару: мама начала болеть, и мы решили уехать.
Сначала поехали на Украину, в Харьковскую область, где поселился отец у своих родственников и которого мы не видели уже 7 лет. Он отбывал ссылку по 58 – й статье и только освободился. Там я устроилась на работу в районную Близнецовскую семенную лабораторию. Но задержались мы там не надолго и вернулись снова в Крым в 1951 году. Большинство крымчан тоже вернулись в Крым, только все в разное время. Когда мы приехали в Красногвардейский район, то встретили в райцентре Коваленко Ивана и его жену Тоню (они поженились сразу после окончания техникума). (с.17) Они вернулись раньше меня и уже работали в управлении сельского хозяйства. Иван возглавлял отдел хлопководства (пытались тогда сеять хлопок в Крыму). Тоня работала экономистом. Некоторые наши выпускники решили получить высшее образование и поступили в Крымский сельхоз. Институт и в Мелитопольский институт сельского хозяйства.
Но не все выпускники стали работать по специальности. Одна из них – Нина Яценко из Джанкоя много лет работает операционной сестрой в больнице Джанкоя и там нашла своё призвание. Другая - Аня Титаренко работала санитаркой в больнице. (с.18) Но большинство работали по специальности. Аня(фамилию, к сожалению, забыла) работала на сортоучастке в пос. Октябрьское. Надя Михно – в областной семенной инспекции. В разных районах Крыма работали агрономами в колхозах и совхозах наши ребята. Моя подруга Мария Бондарева работала агрономом в колхозе Ленинского района. Агрономами в хозяйствах работали Еремеев Николай, Туз Николай, Мария Попкова, Симоненко Надя, Лида Рак, Верещагина Галя. В нашем колхозе «Дружба народов» работал агрономом Фалькович Эммануил Захарович. Я 13 лет работала в с. Клепинино в отделе защиты растений техником – лаборантом и (с.19) 17 лет в районной семенной инспекции в должности старшего лаборанта. Работала в с. Клепинино и выпускница техникума Шпырёва Нина. Многие выпускники стали руководящими работниками в области сельского хозяйства. Коваленко Иван Прокофьевич много лет руководил колхозом им «21- го съезда КПСС» в нашем, Красногвардейском районе. Краснобаев Василий много лет был главным агрономом в совхозе «Темирязево» в Джанкойском районе, а его жена - Катя Михно – агрономом по лесополосам(многолетним насаждениям) в этом же совхозе. Кизиров Дима тоже руководил одним из хозяйств Крыма. (с.20) Жданова Зоя Николаевна много лет была заведующей районной семенной инспекцией в Советском районе. Говорили, что Голосная Катя стала председателем колхоза у себя на родине в Курской области. То была невысокая блондинка с нежными чертами лица, но с боевым характером. Эммануил Верновский стал директором с/хозяйственного техникума садоводства и виноградорства в г. Ялта. Позже этот техникум перевели в с. Маленькое Симферопольского района.
Вот так наше поколение жило, училось, трудилось во время войны и после её окончания.
2008 год.
Красногвардейское.
Крым.
И ещё в завершение. Дополнения.
(с.1)Одно время я, уже будучи на пенсии, переписывалась с нашим техникумом. Я переслала туда свои воспоминания о годах учёбы в техникуме и о жизни во время оккупации в Ичкинском районе. В техникуме мне были очень благодарны и даже прислали мне материалы о довоенной жизни техникума и жизни его во время войны. Я узнала из них, что Чуб Михаил Иванович, который был директором техникума до войны, во время войны с секретарём райкома Золотовой возглавлял Ичкинский партизанский отряд, который успешно боролся с немцами в восточном Крыму, нанося им значительный урон. Все письма из техникума через нашу общую знакомую я (с.2) переслала Фальковичу Э.З.(он работал агрономом в «Дружбе народов») в Израиль, куда он уехал с семьёй. Думала, что и для него они должны быть интересными. Он учился вместе с нами на механическом отделении. Писал ли он что – нибудь в техникум от себя, я не знаю.
Недавно мне довелось в составе делегации от нашего районного музея побывать в селе Заветное в Советском районе (бывшем Ичкинском ) в местном музее. Думаю, что это один из лучших в Крыму музеев, хотя он и находится в глубинке. Там собрано очень много ценных экспонатов и материалов о партизанском движении в Крыму. (с.3) Там и об отряде Чуба всё известно. Создатель музея и его бессменный руководитель - прекрасный человек, директор школы, Олейников Николай Иванович. Помогали музею многие. Художники оставили прекрасные портреты лётчиков, которые помогали партизанам. Возраст Николая Ивановича солидный. Уже давно на пенсии. Он любезно согласился лично сам провести с нами экскурсию по музею. Это было прекрасно! Мы остались бесконечно благодарными ему за это.
Всем, у кого будет возможность, настоятельно рекомендую там побывать:
Республики Крым, Советский район, село Заветное, Школьный музей.
Олейников Николай Иванович.
2015 год. Скрипка Н.И.
PS. 8 июня 2018 года немногочисленные родные, знакомые и друзья пришли на... 9 дней помянуть Надежду Илларионовну, скромно и незаметно для посёлка, района и... всего Крыма, ушедшую в Мир Иной... . Пусть земля Ей будет пухом... Она всегда довольствовалась малым, знала цену... этого малого.Так много хотела рассказать людям, а они часто обижали Её своим равнодушием и невниманием... Жаль...