Колесница Зла

Мистика, детектив, триллер

* * *

Мистический триллер-детектив. Семь лет назад агент ФБР Двейн Рейни расследовал убийство студенток в штате Вирджиния. Предполагаемого убийцу арестовали, но однажды он бесследно исчез из зала суда. И все эти годы его так и не нашли. Но нашли след, который соединил эти убийства и другие, совершённые более двадцати лет назад. Рейни приходится открывать дело заново, и он ещё не знает, что придётся противостоять не просто убийце, но и силам зла, в которые он не верил.

Но главная битва легла на плечи другого человека. Работник скорой помощи Маркус Левин выехал на вызов, который обернулся для него не только серьёзным ранением, но и дал ему мистическую силу, о чём он и не догадывается. Как и о том, что он входит в самый эпицентр борьбы с неизвестным, обладающим куда большим могуществом.


* * *

Разбитая на отдельные главы для удобства чтения
книга находится по ссылке:
https://yeshe.dreamwidth.org/257293.html

* * *


      Посвящается Марине Диденко,
      другу и психотерапевту
      Спасибо за хороший совет
      


Часть 1. Вызов

Он знал, что умирает.
Иногда он переходил на другую сторону и видел, что его поток иссякает. И ещё видел чёрную тень на багровом фоне, которая плыла невдалеке. Он не хотел оставлять ей это, но не знал, что делать. В такие моменты он остро осознавал свое одиночество, но уже ничего нельзя было изменить.
– Буря, – думал он, – Буря! Ураган! Пусть он не сможет подойти!
Чёрная тень улыбалась, тихо дрейфуя вокруг, как стервятник.
Она приближалась. Медленно, почти незаметно. Из неё иногда вырастали тонкие щупальца, которые извивались, множились, тянулись к нему и снова уползали внутрь. Пока они не могли достать. Пока. Но тень не торопилась. Ей некуда было спешить. Как стервятник, она ждала, пока жертва затихнет, чтобы начать свой пир.
Ещё немного времени. Совсем немного…
Скорчившись от боли он добрался до ворот и отпер заледенелую железную калитку. Стоял, смотрел на низкие тучи и звал ураган…
И когда облачком взметнулась снежная крошка на дороге, когда первые ледяные капли упали на лицо, он отдал свой последний приказ. Выложился весь без остатка, зная, что это уже конец.
Судорожный кашель начал сотрясать все его тело. Он повернулся и пошёл назад почти не видя дороги…
Он погиб в этой битве, но война ещё только началась…

Глава 1. Отпечаток
Двейн Рейни. 13 Февраля

– Чертовщина! – сказал Рейни, когда в тёмное окно вдруг ударили первые капли дождя. – Среди зимы?
– Да, – ответил Бек. – Только этого не хватало!
Засунув руки в карманы, они стояли у окна в коридоре и уныло смотрели на струи воды, побежавшие по стеклу. Оба в чёрных костюмах, подтянутые и спортивные, оба сорока с лишним лет, в остальном они разительно отличались: Карл Бек был высокий с белесыми волосами и бровями, а Двейн Рейни среднего роста, очень смуглый и темноволосый, черты лица выдавали его индийское происхождение.
Это были те неловкие двадцать минут до конца работы, когда ни одно дело не имело смысла начинать, так как невозможно ничего за это время закончить. Потому они банально тянули время.
– Можно конечно постфактум назвать его убийцей, – лениво продолжил Бек прерванный разговор.
– Поскольку он им и был, – вставил Рейни.
– Но, – с нажимом ответил Бек, – ведь кодексов и законов тогда ещё не было, и судить его по этим законам нельзя. Просто сработал принцип эволюции. Выживает сильнейший. И как ни крути, а все же мы дети Каина, а не Авеля.
– Дети Каина? – улыбнулся Рейни, – Хорошее название для романа. Но даже если допустить, что Библия это единственное и к тому же верное описание происхождения жизни на Земле, даже тогда нет. Там был ещё один сын…
– Да? – удивился Бек – Не помню.
– Мало кто помнит, – ответил Рейни. – Про него больше ничего не сказано. Просто был. Не состоял, не числился, не замечен. Словно и не было. Прошёл в тени истории. Так что выживает не самый сильный, а самый незаметный, кто не попался на глаза врагу. И этой самой истории.
– Не знаю… – пожал плечами Бек. – Думаю это более поздняя вставка. Кто-то из переписчиков не выдержал и сделал добавку. Людям хочется показывать на кого-то пальцем и говорить, что плохие они, а мы хорошие…
– Кто знает… Может быть... – Рейни было лень спорить.
– И легче обвинять, чем… – начал Бек и замолчал оглядываясь. Несколько сотрудников показались в коридоре и прошли мимо них на выход доставая зонты.
– И к тому же это разрушает поэтичность твоего образа, – тихо добавил Рейни когда они прошли.
Бек открыл рот, чтобы возразить, но в коридоре показались еще люди и потянулись на выход, озабоченно глядя на окна, по которым хлестал ливень.
Последними шли темнокожая женщина в плаще и тощий длинный практикант в мятой серой футболке и джинсах, который ей что-то взволнованно шептал.
– А, Рейни, ты тут! – сказала женщина, останавливаясь.
– Привет, Дебора, – ответил тот.
– Флетчер, – сказала она, – Я предпочитаю так…
– Извини, Флетчер, – ответил он испытывая неловкость.
– Ничего. Мы к тебе. У тебя есть минутка?
– Что случилось?
– Тут может быть кое-что интересное из твоего старого случая…
Она подтолкнула практиканта вперед, сама из-за его спины поймала взгляд Рейни и закатила глаза, показывая, что «он меня достал, прими его на себя».
– О'кей, – ответил Рейни без энтузиазма, – Трешер?
– Стивен, – ответил тот.
– Хорошо, Стивен. Рассказывай.
– Э… Тут та-такая история… – начал он заикаясь от волнения и переводя взгляд с одного собеседника на другого.
В рамках рутинной оцифровки старых дел, время от времени в отделе появлялись интерны. Им поручались сканирование фотографий и анализ разных пятен среди вещественных доказательств. Как правило это была мучительная рутина, на которую отправляли студентов, как только у департамента появлялись для этого деньги. И каждый новичок проходил через это чувство «Ага! Вот оно!» когда они пропускали образцы через базу данных. И каждый мечтал решить ограбление века или найти серийного убийцу. Это была уже традиция.
– Когда ты говоришь это было? – спросил Рейни после неясных и путаных объяснений. – Какой случай?
– Д-д-двадцать шесть лет назад!
– А при чем здесь я?
– Так т-т-те отпечатки пальцев, они тоже нечитаемые, но я провел анализ ДНК, и все совпало!
– C чем?
– Профессор Хорсшу! Тот с... с…
– Случай. Помню, – заметил Рейни, – Отпечатки пальцев профессора?
– Да! – восторженно отозвался Стивен и сразу сник. – Нет, не п-профессора! И пальцы там нечитаемые, то есть смазанные. Но ДНК совпадает! – добавил он шепотом.
– Совпадает с чем? Повтори еще раз, только по порядку.
Но по порядку Стивен не умел. Он повторял, путался, извинялся, заикался и снова повторял, но в конце концов Рейни увидел некую систему. Он подытожил медленно и делая паузы, сверяясь с реакцией Стивена:
– Ты хочешь сказать, что ты разбирал вещественные доказательства из случая, который произошел двадцать шесть лет назад, и нашел… что был какой-то человек, посторонний, который сначала «наследил» в старом деле, а потом в деле профессора?
– Да! – с облегчением воскликнул практикант.
– И ты его не идентифицировал.
– Нет. В базе данных ничего больше нет, – Стивен сокрушенно замотал головой, но сразу оживился и зашептал, – И я думаю, а вдруг это се-се-серийный убийца, который охотится за се-се-серийными убийцами? Как Декстер!
– Там тоже была серия? Несколько убийств?
– Да! Я же о том и говорю! – воскликнул Стивен, хотя Рейни четко помнил, что об этом прозвучало впервые, – Ну не большая серия, но д-д-два! Из тех, что известно. И если это как Д-декстер…
– Подожди. Кто жертвы? Тоже студентки? Девушки?
– Нет. Два молодых человека.
– Задушены?
– Зарезаны.
– А убийца? Убийцу нашли?
– Да! Его п-поймали, но это не его отпечатки!
– Предполагаемый убийца или было доказано?
– А? – Вопрос поставил Стивена в тупик.
– Что решил суд? Если был, – спросил Рейни.
– А… Ка-ка-ка-ажется не было…
– Пошел на сделку?
– Нет… Э… Он сбежал…
– Кто?
– Убийца.
– Так доказано или нет, что он убийца?
Стивен застыл с открытым ртом, и Рейни сжалился:
– В таком случае не убийца, а подозреваемый. Не торопись давать название.
– По… почему?
– Потому что ты настраиваешься на гипотезу. Назвать это внедрить в сознание установку. Назвал убийцей, и ты уже уверен, что это правда. А это может быть и не так. Тем более, назвать кого-то Декстером это предположить определенный сценарий и назначить кому-то эту роль. А это может быть случайный прохожий. А может быть и нет, но человек играет другую роль. Однако дав имя, ты внедряешь установку, и она тебя гипнотизирует.
– Гип… – с трудом выговорил Стивен.
– Ты неосознанно ищешь подтверждения своей идее, – терпеливо начал Рейни. – И обязательно находишь. Наше подсознание так устроено. Оно фильтрует информацию в соответствии с нашими идеями. Даже если это заблуждения.
– Э… – промямлил практикант, а Рейни чуть закатил глаза и пояснил:
– Ты замечаешь факты только в поддержку своей гипотезы и неосознанно игнорируешь все остальные. Потому сознание надо держать максимально чистым от установок. И иметь две-три рабочие гипотезы, – закончил он слегка нравоучительным тоном.
– Но сходство с… с…
– С кино или между собой? – вмешался Бек.
Практикант замялся и издал какой-то странный звук. Рейни кивнул и добавил:
– Вот именно. Можно найти много разных объяснений. От простых до самых сложных.
– А ка-какие могут быть с-с-сложные объяснения? – спросил Стивен восхищённым полушепотом. Простые явно его не интересовали.
Рейни посмотрел в его воспаленные затуманенные глаза, стараясь остаться серьезным. Это было давалось ему с трудом, так как торчащий на макушке клок волос делал студента похожим на ушастого миньона, причем уши его сияли красными огнями, подсвеченные лампой сзади.
– Например, – Рейни понизил голос до таинственного шепота и сделал драматическую паузу. – Помнишь в одном из фильмов была инопланетная жизненная форма, которая вселялась в людей, и они выполняли разные странные действия? – Он пошевелил пальцами, словно это были паучьи лапы.
– Да! – испугался Стивен, и сразу добавил настороженно ощущая подвох, – но и-и-инопланетная форма не может оставлять человеческие ДНК!
– Правильно! – сказал Рейни обращаясь к Беку, – Он умеет логически мыслить! – и снова повернулся к практиканту, – Человеческие ДНК оставили люди в черном, которые охотились за этой жизненной формой. Они же не оставляют отпечатков пальцев. Но устранять ДНК еще не научились.
– Смотри, – добавил Бек ухмыляясь, – могут прийти и стереть твою память.
Они подождали, пока информация уляжется в сознании лаборанта, но она явно не улеглась. Стивену было уже около двадцати пяти, но при всём своём почти двухметровом росте, выглядел он лет на десять моложе. Судя по всему, эмоциональный возраст у него был вообще пятилетнего ребёнка.
Из-за спины практиканта, Флетчер сделала Рейни круглые глаза и покрутила пальцем у виска. Такой же взгляд достался и Беку, на что тот победно улыбнулся, а Рейни, напротив, раскаялся:
– Однако понимаешь, Стивен, опыт подсказывает, что лучше искать простые объяснения. Они, как правило, самые вероятные. Не могла ли, например, произойти просто ошибка?
– Нет, – воскликнул практикант, сам вдруг внезапно и мучительно сомневаясь, – я проверил!
– А ты не перепутал образцы?
– Нет! – ещё более испуганно промямлил тот. – Второй случай, ваш, который профессор, он же уже был оцифрован. Мне выпал ответ из базы данных.
– Хорошо, – сказал Рейни, – дело у тебя или ты сдал его в архив?
– Ещё у меня, но я всё оцифровал! Могу показать! – воскликнул Стивен.
Он огляделся отыскивая глазами какой-нибудь компьютер. Но в длинном коридоре виднелись только покрытые холстом перегородки кубиков сотрудников. Рейни махнул ему рукой, приглашая в свой, последний у выхода, сел за компьютер, ввел логин и пароль и пропустил практиканта к столу. Тот счастливо припал к клавиатуре, и теперь уже его пальцы бегали, как паучьи лапы. Скорость была фантастической. Рейни и Бек многозначительно переглянулись.
– Гик! – наметил Рейни одними губами.
– Вот, – Стивен открыл нужные страницы.
– Отлично! Спасибо. Я посмотрю, – сказал Рейни и добавил, – А может… ты принеси мне сами материалы, если говоришь они еще у тебя. Мне так привычнее…
Стивен просиял, кивнул и убежал вприпрыжку, размахивая руками, как мальчик.
– Это он слишком молод или я уже слишком стар? – спросил печально Рейни, провожая практиканта взглядом и ни к кому конкретно не обращаясь.
– Не издевайтесь над ребёнком! – сказала Флетчер твердо.
– И в мыслях не было! – весело поднял ладони Бек.
На что она укоризненно покачала головой, подарила каждому Взгляд и ушла, твёрдо чеканя шаг по ковролину.
– Что за случай? – спросил Бек, – Я его не помню. Когда это было?
– Семь лет назад. Ты уезжал на стажировку, – ответил Рейни.
– А, понятно. И что там было?
– Вирджиния. Три студентки. В разных колледжах. Удушение. С промежутком в два-три месяца.
– И что?
Рейни пожал плечами и не знал, что сказать. Случай оставил в его душе неприятный осадок.
– Так и не знаю. Арестовали одного, он сбежал. До сих пор не нашли. Но убийства прекратились. Больше никаких следов. Холодный случай. Долго объяснять.
– Понятно, – ответил Бек, – Действительно интересно, как эти случаи могут быть связаны… Четверть века назад… Не думаю, что это поможет…
Он пожал плечами и достал сотовый.
– Да уж… – заметил Рейни задумчиво, – кто-то прошёл в тени истории…
– Ты домой не собираешься? – спросил Бек, что-то просматривая на своём телефоне.
– Пожалуй не прямо сейчас, – ответил Рейни, снова выходя в коридор, чтобы взглянуть в окно. Дождь, казалось, стал в три раза сильнее и теперь с ненавистью заливал стекло. – Мерзкая погода! Лучше пережди самый пик.
– Если верить прогнозу, – ответил Бек, найдя наконец нужную информацию, – самый пик будет часа через три-четыре. И температура упадет, дождь станет снегом. Представь, что будет на дорогах! Потому я все же рискну сейчас.
Рейни задумался, не пойти ли на самом деле домой, но вскоре Стивен прикатил несколько коробок на своем кресле, сгрузил их в кубике Рейни, сел в это кресло и переполненный счастьем уехал спиной вперед, отталкиваясь длинными ногами.
Отдел затих, народ в основном разошелся, и Рейни, оставшись в одиночестве, не смог побороть искушения. Он открыл первую коробку со смутным чувством, которого не мог сначала понять.
Он осторожно прислушался к себе и вдруг осознал, что это чувство опасности…



Глава 2. Вызов
Маркус Левин. 13 Февраля

– Ну куда!? Куда?! – воскликнул Габриель, когда машина впереди слева внезапно начала заезжать прямо на их полосу.
Он ударил по тормозам и по сигналу, и их обоих бросило вперед. Ремни безопасности врезались в грудь, а машину стало заносить на мокрой дороге. Они тяжело затормозили в нескольких дюймах от чужого бампера.
– Хорошо, что скорая близко, – философски заметил Маркус с пассажирского сиденья, выкусывая заусенец с мизинца и глядя на черное ветровое стекло, заливаемое дождём. Говорить приходилось громко, чтобы перекричать барабанный грохот дождя по крыше машины.
– Хорошо, что конец смены близко, – так же громко ответил Габриель взглянув на часы, – О! Ещё полчаса! Еще целых полчаса! – с досадой добавил он, напряженно вглядываясь в мелькание огней в хаосе ночного дождя.
– Не рассчитывай. При таком раскладе можем остаться сверхурочными. Аврал!
– Типун тебе на язык! – беззлобно ответил Габриель, снова нажимая на тормоз, и его чеканный профиль окрасился в красный свет от светофора и тормозных огней.
– Хочу домой, – прокричал Маркус, – Хочу в теплую постель…
В его кармане завибрировал сотовый и Крис Де Бург запел «Lady in red».
– Привет, – улыбнулся Маркус в телефон, – Скажи мне, что ты в теплой постели.
– Привет, – голос Тали был печален и обеспокоен, – Я в теплой постели. А где вы?
– Судя по всему в подводной лодке.
Маркус старался перекрикивать грохот дождя, который стал почти оглушающим. Дворники захлебываясь отгребали со стекла струи воды, и стекло в тот же миг снова покрывалось водяным хаосом.
– Смена скоро заканчивается?
– Где-то через полчаса.
– Много аварий? – спросила Тали.
– Достаточно. Но сейчас мы родили девочку! Ей очень понадобилось появиться на свет именно в этот ураган! Очень симпатичная леди надо сказать, – улыбнулся Маркус, ожидая ответной улыбки, но голос Тали был по-прежнему грустен:
– Позвони мне, когда всё закончится.
– Да что ты! Уже почти полночь! К тому же иногда приходится работать дольше, ты же знаешь!
– Все равно позвони, обещай мне! Пошли текстовое сообщение, – настаивала она.
– Я тебя не слышу! Ложись спать, уже поздно.
– Маркус!
– Спокойной ночи, – ответил тот и отключился, потом печально заметил, – Почему так получается, что чем девушка красивее, тем с ней сложнее?
– И он мне еще рассказывает! – отозвался Габриель, – Но ты мог бы быть и понежнее.
– Когда с ними слишком нежничаешь, они уходят к другим, – заметил Маркус, не в силах отказать себе в искушении слегка уколоть друга, – Когда с ними строг, они правда тоже уходят. Потому предпочитаю держать дистанцию и заранее заготовленные позиции.
– Зря ты. По-моему лучше нее не найдешь, – заметил Габриель.
И Маркус вдруг подумал, что наверное Габриель очень хочет, чтобы у него наконец все удалось с Тали. Чтобы перестать чувствовать вину? Несколько лет назад он отбил у Маркуса подругу. Жасмин была смуглая карибская красавица, а Маркус тогда, как впрочем и сейчас, был тощий и бледный с волосами цвета грязной соломы. Почему она тогда обратила свой томный взор на него, ему было непонятно до сих пор. Его охватило легкое сумасшествие от счастья, и он совершенно не хотел знакомить ее с Габриелем, но это как пытаться утаить шило в мешке. Однажды они все встретились, и Маркус уловил этот момент, когда между его другом и подругой прошла электрическая искра. Высокий, прекрасно сложенный и красивый Габриель выигрывал во всех отношениях, что раньше совсем не мешало их дружбе. А то, что для Маркуса было легким сумасшествием, для Габриеля обернулось тяжёлым безумием. Они все тогда крепко поссорились, но в итоге дружба оказалась сильнее.
– Эту дрянь надо менять, ничего не видно! – прокричал Габриель через грохот дождя и пытаясь рассмотреть дорогу сквозь полосы от дворников, – Какой там прогноз? Когда эта мерзость закончится?
– О! – загробным голосом ответил Маркус, – боюсь она только начинается!
Он включил радио и мягкий голос Дина Мартина запел «Haven't got a girl but I can dream… Haven't got a girl but I can wish» [У меня нет девушки, но можно о ней помечтать… Нет девушки, но можно пожелать]. Песню разорвал неприятный хриплый би-и-ип би-и-ип штормового предупреждения и механический голос начал перечислять районы с повышенной опасностью. Их машина находилась где-то в эпицентре.
– Какую песню испортили! – с досадой сказал Маркус и начал подпевать мелодии, еле пробивающейся сквозь зуммер.
– Помечтать, – крикнул Габриель через какой-то особенно громкий удар ливня. – Сначала ты мечтаешь о девушке, потом твои мечты сбываются, и приходится мечтать о массе других вещей: деньги на коляску, деньги на зубные скобки, деньги на колледж, деньги на дом… Ну где, скажите, моя волшебная палочка?!
– Да. И почему твоя фамилия не Поттер? – подхватил Маркус.
– Вот именно! Если бы я мог что-то намечтать, – откликнулся Габриель, – то это был бы мешок денег. Представляешь, падает с неба мешок, ты открываешь, а там сотенные бумажки...
– Посчитал, и тебе не хватает! – Маркус сделал страшные глаза.
– Не может быть! – мечтательно улыбнулся Габриель, – Ну просто не может быть!
– Может! Вдруг они фальшивые? Или под ними скрытый навигатор? Или баллончик с несмываемой краской? Или их номера переписаны...
– Стоп-стоп-стоп! Где твое позитивное мышление? Кто-то же выигрывает в лотерею!
– Мое позитивное мышление сразу мне напоминает, что выигрывает всегда кто-то другой. И это хорошо, – Маркус наконец выдернул заусенец, выплюнул его и растер каплю крови появившуюся на его месте, – Потому что у нас такие же шансы выиграть в лотерею, как и оказаться в лапах серийного убийцы. То есть практически нулевые. Хотя кто-то конечно по… Чёрт!
– Большая выбоина подбросила их вперед и вверх, и Маркус больно стукнулся локтем от дверь.
– Упс! – сказал Габриель виновато, – чёртовы дыры…
– То есть это случается, но с кем-то, – лениво продолжал Маркус потирая локоть, – И если ты нашел мешок, то это будет не миллион, и к счастью не расчленённое тело. А скорее всего мусор, не доехавший до свалки.
Он закашлялся от этой долгой и очень громкой речи, потянулся и зевнул.
В эфир снова прорвался голос Дина Мартина: «Brother you can't go to jail for what you're thinking» [Брат, тебя не отправят в тюрьму за то, что ты думаешь].
– Кто прелюбодействует в сердце своем… – заметил Габриель.
– О! Опять эти ваши христианские штучки! – ответил Маркус, – Нам сказано «плодитесь и размножайтесь!»
– Ну так и размножайтесь наконец, сколько можно тянуть! Тебе почти тридцать.
– Отстань, ты же знаешь мою финансовую ситуацию.
– Ладно тебе, ситуации приходят и уходят, а решать проблемы всегда лучше вместе. Хочешь скинемся на кольцо?
– Отстань, – сказал Маркус, – лучше помолись, чтобы никуда больше не ехать!
– Борт двести сорок шестой, – ворвался в эфир голос диспетчера, – Вы где нахо…
– Не успел, – тихо сказал Маркус и добавил громко, – я двести сорок шестой! Едем на базу.
В рации раздалось несколько непонятных звуков. В конце концов диспетчер пробился:
– Вас не видно на табло.
– У нас выбило планшет. Связь только по рации.
– Понятно! Тогда вот адрес, – диспетчер продиктовала, – Какая-то семейная проблема, травма, ранение, не смогла понять. Позвонил сосед… ш… ш… невнятно…
И опять пошли статические разряды.
Маркус повторил адрес в рацию и настроил навигатор, который вычертил траекторию на темном экране, пообещав, что они будут на месте через десять минут. Габриель включил сирену, и машины на дороге стали сползать к обочинам, освобождая путь.
– И зачем, скажи на милость, – начал Габриель перекрикивая еще и сирену, – люди шляются в такую погоду по улице и заглядывают соседям в окна?! Дома сидеть надо, чёрт возьми!
До конца смены оставалось двадцать минут и уже было понятно, что в это время они не уложатся и смена закончится позже... К счастью они тогда еще не знали на сколько позже…


Глава 3. Находка
Маркус Левин. 13 Февраля

– Ну куда?! Гад! – в который раз за день воскликнул Габриель, когда чёрный внедорожник попытался въехать в проулок перед ними.
Сирена надрывалась без умолку, а он всё ещё не сдавал на обочину, поворачивая прямо перед ними в том же направлении, куда и они.
– Гад-гад-гад! Проколи себе все шины!
– Он тебя тоже целует и обнимает! – прокричал Маркус сквозь вой сирены.
– Что?! – не понял Габриель.
– Х, О, T. «Целую, обнимаю, тоже»! – прокричал Маркус, расшифровывая буквы на оранжевом номере машины подростковым текстовым кодом.
– Я его сейчас поцелую! – сквозь зубы рычал Габриель, нажимая на газ и почти въезжая в задний бампер машине. – Я его сейчас так поцелую!..
Наконец навигатор известил, что они прибывают, и сделав последний поворот за черным бегемотом они увидели мигающие огни полицейской машины. Внедорожник наконец скользнул в проулок направо и исчез во тьме и непогоде.
Улица была зажата заборами с двух сторон и погружена во тьму. Поваленное старое дерево превратило её в тупик. Рядом с кроной опасно накренился уличный фонарь, и оборванные провода свисали до земли. Фары и мигалки на машинах были единственными источниками света.
Скорая припарковалась рядом с полицией и навесом автобусной остановки, где они заметили несколько фигур и мелькание фонариков. Маркус выскочил из машины первым, натягивая накидку, но ветер сразу же попытался её сорвать и сделал капитальный вброс ледяной крошки и воды внутрь. Задохнувшись от этой внезапной атаки Маркус запрыгнул под навес.
Высокий полный темнокожий полицейский в непромокаемом жёлтом плаще был зол и утомлен. Его напарница, низкая и еще более полная и темнокожая в таком же одеянии, пыталась разговаривать с кем-то по рации. Оба они выглядели как две мокрые желтые горы с блестящими в свете фар горизонтальными полосами в районе груди и спины. Большая гора нависла над местным жителем, который, съёжившись, бессмысленно жестикулировал и нервно курил. Он выглядел маленьким и облезлым в своих старых джинсах и клетчатой фланелевой куртке; редкие волосы налипли на морщинистый лоб. Позади его колен тряслась жалкая собака неизвестной породы.
– Просто всё завыло и рухнуло, – пропитым голосом объяснял он полицейскому, который из вежливости светил фонариком мужчине в живот, – И выбило электричество.
– Что завыло? – спросил коп.
– Ну… всё… – ответил абориген, выдохнув сигаретный дым и делая круги руками. Потом поежился и нервно затянулся.
– Койоты? Собаки?
– Собаки тоже, – согласно кивнул тот, оглянувшись на шавку, сбившуюся в мохнатый клубок. Швырнул окурок в грязь и сплюнул туда же.
– То есть вы вызвали полицию, потому что лаяли собаки? – с некоторым нажимом спросил полицейский.
– Нет, не собаки, а этот… – гражданин потряс растопыренными ладонями в сторону забора. Подходящих слов в его словаре не нашлось, и он повторил, – Этот! Он кричал, как будто его режут.
– Но вы не ходили туда и не знаете, что случилось?
– Да что я, больной что ли?! Не пойду я туда, это не моя работа.
– А больше проблем не было? Стрельба? Драка? Ругались?
– Нет, не было. Тихо с тех пор.
– Может это телевизор? Громкие звуки, боевик?
– Не! Какой боевик?! Оттуда никогда ничего не слышно.
– А кто там живет? – вмешался Маркус.
– Урод старый, страшилище, что твой оборотень.
– Старик… Наверное надо проверить? – нерешительно сказал Маркус, оглядываясь на Габриеля, который как-то незаметно присоединился в ним и стоял тут же под навесом, глубоко засунув руки в карманы и глядя куда-то в сторону.
Маркус и сам бы с удовольствием стоял бы вот так же безразлично глядя в бесконечную игру дождевых искр в огнях полицейских мигалок, и пусть бы кто-то другой принимал решение, проявлял активность, но дело не двигалось. Вторая неотложка не приедет, и завершать вызов это их дело. «Тоже мне!» подумал Маркус, «как будто его дома не ждут!»
И вдруг его ударила мысль, что может и не надо проверять? Развернуться и поехать на базу, объявить ошибочный вызов, успокоиться и идти домой? Маркус сделал вдох и застыл от такой неожиданной перспективы.
– Ошибочный вызов? – вдруг сказал Габриель с надеждой. Ему видимо пришла та же самая мысль, – Хозяин нас не вызывал, ложная тревога. Может по домам?
Полицейский тоже набрал в грудь воздуха и замер. И его поразила простота и формальная правильность этого подхода.
– Ну что, – повернулся он к напарнице, – запишем ошибочный вызов?
Та пожала плечами, явно сбрасывая с себя эту проблему, и сказала:
– Вы тут выясняйте, а я пойду узнаю насчёт электриков. – И натянув капюшон поглубже, засеменила в машину.
Полицейский проводил её взглядом, далеким от восхищения. Губы его шевельнулись в беззвучном ругательстве. Что бы ни случилось, теперь ему одному отдуваться за любое принятое решение. И он вдруг отчетливо увидел новости, мелькающие заголовками, как полиция, приехав по вызову, не оказала помощи, оставила умирать… Ему стало плохо.
– Или всё же проверить? – он с надеждой обернулся к Маркусу, играя фонариком, но не двигаясь с места.
Идти ему не хотелось. Никому не хотелось.
– Поехали по домам, – сказал Габриель глядя на часы, – у нас смена как раз закончилась. Тут явно ничего не наблюдается…
Если бы… Если бы только они послушали внутреннего голоса, может быть Маркусу было бы стыдно всю оставшуюся жизнь, но всё было бы другим. Потом, когда он думал об этом.
– А-а-ах-х-х… – пронеслось над ними.
Это был даже не стон и не вой – и словно не человеческий вовсе, а вся эта холодная черная ночь выдохнула первобытный ужас, застонала, взметнула клешни мокрых деревьев. За забором взвыла охрипшим басом собака, вдали ещё одна. Заскулила шавка под коленями у местного жителя. Было такое жуткое отчаяние в этом вое, что у Маркуса мурашки пошли по спине.
– О! – абориген торжествующе, поднял палец вверх и выпучил глаза в ужасе. – Слышали?!
Все слышали. И обреченно ощущали, что неопределённость закончилась, и теперь придется идти туда, за этот забор. И почему-то стало очень страшно.
– У меня батарейка села, – сказал Маркус, – Фонарик…
– Держи, – Габриель протянул ему свой.
– А как же ты? – спросил Маркус.
– Сейчас заменю. У меня есть запасные. Я быстро, я вас догоню!
Он взял фонарик Маркуса, выскочил из-под навеса и побежал к машине, натягивая капюшон.
Маркус постоял какое-то время испуганно, потом оглянулся на полицейского, застывшего в ожидании. Они обречённо покинули свое убежище и поплелись в сторону поваленного дерева. Ветер метался, и Маркус всё никак не мог подобрать угол, под которым держать капюшон. Как ни повернешь, пытаясь спастись от дождя, сразу получаешь пригоршню с другой стороны. Ледяные брызги, как маленькие взрывы, пробивались за шиворот, стекали по спине, врывались в рукава. Единственное, что выручало, это широкая спина полицейского, за которой он прятался какое-то время от ветра, пока они не подошли к дереву. С одной стороны дебри корней, асфальта и грязи поднимались выше человеческого роста. С другой стороны чёрная крона полностью перекрывала тротуар и там завал был ещё выше. Только в небольшой зазор под стволом можно было пробраться.
Чертыхаясь и почти на четвереньках Маркус вылез позади полицейского. Тот был ещё злее, так как излишек роста и веса сделал эту процедуру для него куда более мучительной.
За деревом они оказались словно в фильме ужасов. Свет фар был теперь от них отрезан, остались только их нервно мечущиеся фонарики в хаосе дождя. А дальше огромным шлагбаумом через улицу лежало другое дерево.
Серые металлические ворота и калитка выглядели совершенно неприступными. На калитке над щелью для почты кто-то поставил два чёрных пятна, одно из которых протекло чёрной слезой. Получилось лицо, напоминающее маску убийцы из какого-то фильма ужасов.
Дождь барабанил по металлу ворот нервным грохотом. Полицейский вздохнул, выругался, и не найдя звонка приготовился стучать, но от первого удара дверь внезапно поддалась и начала открываться с жутким звуком, похожим на стон…
– Может ограбление? – испугался Маркус.
Ему захотелось остаться снаружи, но дождь барабанил в спину, и страх встретить грабителя оказался намного меньше, чем опасение получить воспаление легких. Тем более, что никакой грабитель не будет стоять там за дверью под проливным дождем. Так говорила логика, но воспалённые чувства кричали «Бежать! Бежать!»
– Ненавижу… – пробормотал полицейский, доставая пистолет и передёргивая затвор. – Надо менять работу…
И громко начал выкрикивать: «Полиция! Сэр, отзовитесь, у вас всё в порядке?»
Перед ними открылся проём в совершенную тьму, над которой качались голые деревья, как тощие ведьмы в экстатическом танце. Полисмен протянул вперёд обе руки, одну с фонариком, другую с пистолетом. Фонарик высветил зелёный внедорожник, мощёную плитами дорожку и старый дом в глубине двора.
Как пришельцы на чужой планете, они медленно шли под громкие призывы полицейского и были уже почти около дома, как вдруг из-под веранды вырвалось чёрное чудовище и с жутким рыком бросилось на них. Огромные лапы ударили полицейского в грудь, а зубы клацнули в дюйме от его горла. Полицейский закричал, отпрянул назад и упал в грязь около дороги. Выстрелы прозвучали оглушающе громко. Маркус тоже с криком отпрянул и упал, но фонарик чудом остался в руке. А вот фонарь полицейского описал высокую дугу, и погас навеки где-то вдали.
В панике отползая от рычащей, кричащей и стреляющей кучи, Маркус не мог понять, что происходит. Чудовище ещё продолжало метаться и рычать, а полицейский кричать и стрелять, пока не кончилась обойма. Он всё давил и давил на курок, но пистолет уже только щёлкал. После грохота нескольких выстрелов воцарилась какая-то глухая тишина, в которую постепенно прорвался шум дождя и тревожные возгласы из рации. Качество приёма делало их совершенно бессмысленными.
Маркус с трудом поднялся, зажимая фонарик в трясущейся руке, и направил свет на зверя, который ещё бился в агонии. Это был лохматый пёс размером с теленка; он распростерся на земле, выгибаясь; кровь под ним сразу смывалась дождём.
До сознания Маркуса не сразу дошло, что полицейский грязно ругается в рацию.
– Не думаю, что это ограбление, – сказал Маркус глядя на собаку.
– Плевать! – сказал полицейский.
Черные кусты вокруг выглядели страшно, было ощущение, что там ещё кто-то поджидает и вот-вот бросится. Маркус поправил облепленную грязью сумку, и под свет единственного фонарика они опасливо обогнули мёртвое чудовище и поднялись на веранду под навес. Дождь наконец-то перестал барабанить по плечам.
Трясущимися руками полицейский вытащил пустую обойму из пистолета и загнал новую, при этом постоянно оглядываясь по сторонам. Маркус светил ему на руки, а когда тот наконец защелкнул обойму и передернул затвор, осветил дверь.
Словно от удара луча, дверь стала медленно и со скрипом открываться…
Они переглянулись. Маркус протянул фонарик полицейскому, твердо решив не сделать больше ни шагу. Тот обреченно втянул голову в плечи, взял фонарик и постучал в открытую дверь.
– Полиция! Есть кто живой? Мистер, вы о'кей? – и вошел внутрь.
Трясясь от холода, Маркус поставил грязную сумку на скамью веранды и смотрел в хаотическую тьму. Чернота грохотала ливнем по крыше веранды, она ждала, она жила своей первобытной жизнью, смыслом которой было поймать, задушить, разорвать и съесть. И все первобытные страхи, заглушенные комфортом цивилизации, вылезли из щелей подсознания и превратились в монстров. Маркус никак не мог понять причину ужаса однако состояние всё больше напоминало паническую атаку. Он задыхался. Мозг отказывался верить, что в воздухе есть кислород, приводя себя в ещё более паническое состояние. Ужас обретал почти физические очертания.
Внезапная молния озарила всё мертвенным светом, а следом за ней через секунду последовал раскат грома.
«Гроза?!» подумал Маркус. «Какая к черту гроза!? Это февраль! Вы что там все, сдурели что ли?!» – воззвал он к кому-то, кто сидел наверху и раздавал погоду по планете. Но молния, как бы насмехаясь, сверкнула снова, и в её свете на долю секунды двор вдруг стал будничным и банальным. Недалеко высветился сарай с распахнутой дверью.
«Нет, нет, нет», сказал себе Маркус. «Я туда не пойду. У меня даже фонарика нет.»
В этот момент, в остаточных сполохах молнии, он заметил на скамейке старый ржавый фонарик. Маркус машинально взял его и включил. Свет был бледным, но он всё же слегка раздвинул темноту и принес облегчение. Мелкие детали старой веранды, торчащие гвозди, сухие листья сделали всё будничным, а страхи чем-то постыдным и нелепым. Маркус подумал, что здесь живет старый человек, которому может быть плохо, а он фельдшер скорой помощи. От сердца отлегло. Он уже набрал воздуха в грудь, чтобы шагнуть в дом, как в свете новой вспышки молнии увидел в проёме двери сарая ноги лежащего человека.
– Эй, мистер! – крикнул он и подхватив сумку пошел к сараю, набирая скорость, – Вы меня слышите?! Что с вами?
В глубине дома полицейский откликнулся с вопросом:
– Ты его нашел?
Но Маркус уже вбегал в сарай. То, что он принял за ноги, оказалось разбросанными поленьями и старой ветошью.
– Чёрт! – воскликнул Маркус в сердцах. Но оглядываясь по сторонам и подсвечивая еле живым фонариком, он действительно увидел человека, лежащего в дальнем углу.
– Эй, мистер, – Маркус старался кричать как можно громче, чтобы полицейский его тоже услышал, – что с вами? Отзовитесь!
Фонарик почти погас.
– Помогите! – послышалось из угла.
– Иду, иду, мистер, держитесь, я сейчас!
Маркус успел сделать только пару шагов, как фонарик погас совсем. Но имея отпечаток в глазах он по инерции пошёл вперёд, как вдруг раздался треск и удар. Маркус даже не понял, что случилось. Тьма взорвалась вспышкой света, и прямо перед ним возникло лицо. Оно было огромное, слабо светящееся – живая страшная маска с пылающими глазами. Оно висело вибрируя в воздухе; пряди седых волос и бороды торчали во все стороны и шевелились как змеи. Это длилось какое-то мгновенье, как вдруг оно взорвалось, набросилось на Маркуса, и накрыло его, облепило серебристой паутиной и ударило куда-то в самую глубину глаз.
В ужасе Маркус закричал, метнулся и упал. Полностью потерявший ориентацию в темноте, он ползал по полу и пытался нашарить выход, как вдруг его рука была поймана словно в клещи. Маркус ещё громче закричал, дёрнулся, и услышал рядом странный хриплый шепот словно из преисподней. Слова были не понятны.
– Что? Что случилось? – полицейский вбежал, отыскивая их светом фонаря.
– Он меня схватил! – на тонких нотах кричал Маркус, вдруг почувствовав, что хватка ослабла, – Он, он…
Полицейский пошел к ним и чуть не стукнулся о провисшую балку, торчащую вниз из разломанного потолка. Осторожно миновав её, он приблизился.
Человек лежал раскинувшись на грязном полу среди мусора и не подавал признаков жизни. Полицейский наклонился и стал прощупывать пульс на шее.
– Всё, мертвяк! – сказал он поднимаясь, – Он уже холодный.
– Нет! Он звал на помощь, он схватил меня! – кричал Маркус.
Полицейский повернулся к нему и посветил на него фонариком.
– Эй, парень, да тебе здорово досталось! Ты весь в крови! Где тебя так?
– Он звал на помощь! – все ещё настаивал Маркус.
Но когда он и сам на четвереньках дополз до старика и прощупал пульс на шее, то понял, что тело действительно холодное, даже ледяное, окоченевшее. Лицо мертвеца было некрасивым, со сломанным носом, в морщинах, но ничего необычного в нём не было.
Стоя на коленях Маркус обернулся к полицейскому, выдернул фонарик из его руки и посветил в глаза лежащему. Зрачки не реагировали на свет. Он засунул руку в проем рубашки, чтобы поймать хоть какие-то признаки тепла тела, и не поймал. Маркус склонился над покойным и не мог понять, что происходит, как вдруг увидел, что на лице и куртке старика появляются яркие красные пятна – капли, которые падают с его собственного лица! Чувства начали возвращаться к нему, и он ощутил струйки на своих губах и подбородке. Он прикоснулся ко лбу, и почувствовал рану, которая показалась ему страшной. Отдёрнул руку, и ладонь была красна от крови.
– Видишь, парень, – сказал полицейский, – тебе помощь нужнее, чем ему. Пошли, этот жмурик уже никуда не торопится, он откинул коньки несколько часов назад. А мне из-за него сейчас бумажки оформлять полночи…
Маркус попробовал подняться, но пошатнулся, голова его закружилась. Полицейский помог ему встать и повёл к выходу.
– Осторожно, – заметил он, отбирая фонарик и подсвечивая балку, провисшую вниз; по ней в свежий пролом крыши уже потоком бежала дождевая вода, – Ты наверное об эту штуку и навернулся. Хорошо, что скорая рядом, – заметил он расплываясь в невольной улыбке.
Они вышли из сарая, и тут прямо в лицо им ударили фонари.
– Как вы во-время! – громогласно съязвил полисмен, – Шила, там покойник. Будешь теперь бумажки писать…
Габриель был в шоке, когда увидел, что случилось с Маркусом. А полисмен наоборот испытывал облегчение и всю обратную дорогу говорил громко и весело, ругался на погоду, правительство, маленькую зарплату и больших собак и отпускал непристойные шутки. Маркус где-то в глубине сознания по инерции отмечал, что это нервное, что человек испытывает сейчас вполне понятный шок после приключений со стрельбой, но в остальном в голове была словно вата, и он позволял себя вести как маленького ребенка.
Габриель уложил его на каталку, забинтовал, пристегнул, запрыгнул за руль, включил сирену и они помчались в госпиталь. Не отрывая глаз от дороги и стараясь лавировать среди машин и ночных огней он кричал ему в салон что-то бессмысленное, стараясь пробиться сквозь сирену:
– Приедем в госпиталь, я тебя зашью, потерпи, я быстро! Всё будет хорошо!
Маркус молчал. Это была уже не обида, а что-то большее, как будто Габриель предал его. Ночь выпотрошила все его чувства. Смежив веки снова он видел ту вспышку. Да, конечно, его угораздило по голове этой балкой, и хорошо, что она только провисла, а не рухнула, а то бы… Маркус не хотел об этом думать. И конечно это просто галлюцинация... Но закрывая глаза опять видел оскаленное огромное лицо…
Все остальное как-то смазалось в памяти – госпиталь, который словно находился в прифронтовой зоне, долгое лежание в приемном покое, рентген... Габриель, который вернулся после того, как сдал машину, и бегал и требовал или внимания, или хотя бы инструмент, и наконец покой маленького кабинета, где приехавший ассистент доктора обработал и зашил его лоб.
А потом наконец всё закончилось. Они вышли из госпиталя в совершенно иной мир – белый, тихий и словно вымерший. Внезапный холод сковал мокрые дороги и засыпал их слоем снега. Отдельные снежинки еще кружили, создавая радостную рождественскую картинку. Мимо госпиталя, как привидение со шлейфом, проплывала снегоуборочная машина.
«Ну что ж, неприятности приходят», думал Маркус, забираясь на пассажирское сиденье с помощью Габриеля, «Важно, чтобы они еще и уходили…»

Глава 4. Серия
Двейн Рейни. 15 Февраля

«Все страньше и страньше», подумал Рейни, снял ноги со стола и озадаченно положил бумаги ближе к свету.
Надо сказать, что дело безумного профессора оставило странный осадок в его душе. Что-то в нём было необычное, не похожее на остальные. А теперь всё становилось еще более непонятным.
Тогда, семь лет назад, на территории одного университета в Вирджинии произошло убийство. Студентка была задушена в своей комнате в общежитии. Замок не взломан; в качестве орудия убийства использован отрезок капронового шнура, который остался на месте преступления. Полиция нашла много разных отпечатков, так как в комнате бывали гости. Нашлись и следы ДНК, но сравнивать их было не с чем. В здании не было камер наблюдения, и следствие быстро зашло в тупик.
Через три месяца похожее убийство произошло в парке соседнего колледжа – тоже в Вирджинии. Уличные камеры зафиксировали худого высокого человека в мешковатой одежде и капюшоне, скрывающем лицо. Орудием убийства был такой же шнур, и никаких следов на нём не было. Тогда уже подключилось ФБР, в частности агенты Рейни и Дубчек, но выйти на след преступника тоже не удалось.
Два месяца спустя, новое убийство произошло в соседнем университете в старом архиве библиотеки. Такой же шнур использован в качестве орудия убийства, причём состав волокон показал, что шнур последовательно отрезали от одного мотка. Убийство произошло поздним вечером, и было непонятно, как девушка попала в здание, и что она там делала. Архив и часть библиотеки были на реконструкции, все средства наблюдения демонтированы. Однако несколько человек накануне вечером видели около здания высокого худого мужчину. Один из свидетелей даже опознал в нём профессора Джона Хорсшу.
Рейни помнил момент, когда они впервые нанесли профессору визит. Тот был испуган и взволнован так сильно, что начал задыхаться, и смог вести беседу, только приняв лекарство. Когда его спросили, что он делал около здания архива в тот самый день, он промямлил, что кого-то хотел встретить, но затруднился сказать – кого. Когда его попросили дать отпечатки пальцев, он наотрез отказался, но они сумели их раздобыть – и получили первого и последнего подозреваемого. Именно эти отпечатки были на дверной ручке комнаты, на подоконнике и пластиковом файле для документов, который лежал под панелью встроенного шкафа. Выяснилось также, что погибшая девушка год назад была его студенткой. Связь налицо, хотя мотивы по-прежнему не понятны. Улик набралось достаточно для ареста.
Обыск в доме профессора принёс не то, что искали: заветный моток шнура обнаружен не был. Зато нашли несколько раритетных писем и рукописей известных писателей, купленных, как оказалось, совершенно легально. Но ко всеобщему удивлению, в библиотеке профессора нашёлся ценнейший манускрипт, пропавший ещё во время второй мировой войны из одного из европейских музеев. Десятилетия он считался безвозвратно утерянным.
Не надо пояснять, что следствие начало всерьез копать прошлое профессора, и выяснило много интересного. Лет пятьдесят он вёл совершенно обычную жизнь, но потом словно что-то случилось, и всё пошло кувырком. Сначала несколько студенток подали на него заявление о приставаниях, но он отстоял себя, объяснив это неудачными домогательствами в свой адрес и попытками свести счёты. Потом у него внезапно начался роман с известной киноактрисой. Жена простила ему студенток, но не вынесла кинозвезды. Выплаты по разводу были огромные, но профессор справился. Не только справился, он неожиданно купил себе мазератти, повергнув в шок всё университетское начальство. Следствию он объяснил, что получил наследство, а потом удачно вложил деньги на бирже – и это, как ни странно, подтвердилось. «Звездный» роман профессора закончился очень быстро, а через полгода после развода отношения между экс-супругами вдруг пошли на поправку, хотя до повторного брака дело пока не дошло…
Рейни вспоминал свои впечатления от бесед с профессором. Тот совершенно не производил впечатления преступника или социопата. Скорее это был глубоко несчастный и насмерть перепуганный человек. Он всё отрицал и часто плакал. Его адвокат стоял горой и пресекал любые попытки диалога, а профессор был не в состоянии контролировать эмоции. Его допрашивали, давили, уговаривали, чтобы добиться признания; прямых улик по первым двум делам по-прежнему не было – всё дело строилось только на отпечатках пальцев на месте третьего преступления и на сходстве случаев. Они не добились ничего: профессор говорил, что его преследуют и подставляют, но не знал, кто это делает.
В конце концов, под напором начальства дело передали в суд, но во время одного из судебных заседаний профессор бесследно исчез. В тот день Дубчек и Рейни отсутствовали по каким-то уважительным причинам; в одном из залов суда случился инцидент, и вся охрана сбежалась успокаивать ситуацию. Среди сумятицы профессор, одетый в цивильное и никем не остановленный, вышел из здания и растворился в городе. По уличным камерам его отследили только два квартала, после чего был зазор в наблюдении. Ни денег, ни документов, ни карточек у него с собой не было, потому совершенно неясно, куда и как он мог испариться. С тех пор его так и не нашли, и его исчезновение было приравнено к признанию вины. А поскольку убийств тоже больше не было, то следствие заморозилось окончательно.
Рейни просмотрел тот артефакт, о котором говорил Стивен. Он относился к самому первому из трёх убийств. Образец ДНК состоял из пары крошечных капель на зеркале в ванной – кто-то чихнул, когда мыл руки. Кто-то с аллергией? У первой студентки жил очаровательный рыжий персидский кот, которого потом забрали сердобольные подруги.
И теперь этот случай двадцать шесть лет назад…
Началось всё в курортном городке Мэриленда на берегу океана. В одном из дешёвых мотелей был зверски убит молодой человек. Множественные ножевые ранения на теле, причём большинство из них нанесены после смерти. Изрезанное лицо. Вырезанные глаза… Полная противоположность бескровному удушению в случаях, которые расследовал Рейни. И всё же…
Молодой человек снял домик на неделю, заплатив наличными, и с тех пор его никто не видел живым; возможно он расстался с жизнью в самую первую ночь. Стоял жаркий сезон, и соседи заметили запах. Из-за характера убийства ФБР подключилось сразу, но следствие не дало результатов, так как практически никто ничего не видел. Отпечатков пальцев нашли очень много, так как мотель убирали весьма символически. Но все нити, если и появлялись, то сразу обрывались.
Второе аналогичное убийство произошло через полгода в похожем дешёвом мотеле на другой окраине того же городка. Так же зверски был убит другой юноша. Те же многочисленные ножевые ранения в грудь, так же изуродовано лицо. Сразу выявилась ещё одна связь между преступлениями – обе жертвы были нетрадиционной сексуальной ориентации. Но во втором случае, однако, удалось собрать больше информации. Свидетели видели, как в домик вселялись двое мужчин, но был поздний вечер, и никто их толком не разглядел.
В комнате на месте преступления нашлись отпечатки пальцев покойного и ещё одного человека. А также несколько местных сувениров. Следствие проверило все сувенирные магазины городка и нашло способы взять отпечатки пальцев сотрудников – и случай, казалось, был немедленно раскрыт. Отпечатки принадлежали Айзеку Бергу, владельцу одного из магазинчиков.
Обвинения в убийстве повергли его в полный шок. Айзек не отрицал, что был в том мотеле, но сказал, что это случилось за пару дней до означенной даты. Его якобы пригласили на деловую встречу, где они договаривались о торговой сделке. Берг принёс образцы своих товаров. Но комнату снимал не он. Имя собеседника – Фриц Рёйтер – красовалось на визитке, которую Берг предоставил следствию. Также объяснил, что Фриц обещал позвонить и принести черновик договора.
Визитка привела в тупик. Магазин по указанному адресу стоял, но там никто не знал человека с таким именем. И поскольку на карточке были отпечатки только Айзека Берга, то следствие решило, что карточку заготовил он сам на подобный случай. Тем более, что работники мотеля заявили, что домик никто не снимал в течение месяца, ведь курортный сезон давно закончился, и мотель стоял почти пустой.
Однако, справедливости ради, следствие отметило, домик без сигнализации находился далеко от офиса. Охрана лишь изредка обходила территорию и проверяла помещения. Потому простая отмычка позволила бы зайти в комнату незамеченным. Вопрос – зачем и кому это нужно? Потому следствие продолжило разрабатывать версию с Айзеком Бергом, в качестве главного подозреваемого.
Берг был мелким коммерсантом. Развод с женой состоялся два года назад без больших судебных проблем; Берг охотно пошёл на все уступки и оставил дом бывшей жене и двум дочерям, сделал их совладельцами магазина и даже выплатил значительную сумму, чему следствие очень удивилось и заинтересовалось источником денег. Выяснилось, что Берг несколько раз удачно играл в казино. А в его доме, к полному шоку следствия, был обнаружен тайник с партией сырых алмазов на очень солидную сумму. Ни ФБР, ни Интерпол не выяснили каналов, по которым они пришли.
Любовные интриги Берга были не менее интересными. Завсегдатаи местного гей-клуба – ура, вот она связь – опознали в нем посетителя. Он бывал там редко, но регулярно, в течение нескольких лет, однако затем исчез. Оказалось, что у него возник роман с известной миллионершей. Она предоставила ему адвоката, который каким-то чудом добился освобождения Берга под большой залог, и выйдя на свободу он в первый же день исчез бесследно. Следствие пыталось привлечь любовницу за соучастие, но доказать ничего не удалось. Найти подозреваемого тоже.
Рейни читал со смешанными чувствами. С одной стороны, что странного, что люди играют деньгами, спекулируют ценностями и изменяют женам? Это можно назвать симптомами душевного расстройства или кризиса среднего возраста, но ведь не назовешь симптомом, что люди при этом выигрывают большие суммы денег! И любовные интриги высокого профиля – это же не просто закрутить роман с актрисой или миллионершей! Это наверное так же трудно, как выиграть несколько тысяч в казино! Впрочем, наверное труднее, особенно с такой заурядной внешностью. Вот тебе и инопланетная форма… Скорее дьявольская…
Стоп, сказал себе Рейни, отбросим мистику. Что реального мы имеем? Двух человек, которые начали денежные игры, общение с чёрным рынком, любовные интриги и серийные убийства? Нет, не так. Началось с серийных убийств. И только потом в деле появлялись подозреваемые, но полной уверенности в их вине не было ни у Рейни, ни у агентов, которые вели то дело. «Кстати, интересно было бы пообщаться», подумал Рейни. А потом человек сбегал, и это было словно признание вины, дело раскрыто и закрыто…
Кстати, а где тот образец, о котором говорил практикант? Рейни перебрал папки и вытащил нужную. Образец ДНК, снятый с бумажного стаканчика, найденного на территории мотеля, где произошло первое убийство. Его нашли довольно далеко от того домика, но решили приобщить к делу. На стаканчике – нечёткие отпечатки, которые ни с чьими больше не совпали. И ДНК, которое Стивен обработал только что, и которое соединило два случая…
Что ж, подумал Рейни, начнем-ка с самого начала, отбросив вторичное. И даже подозреваемых. Начнем с убийств, которых у нас теперь пять. И два из них объединены одним человеком, а остальные «пристегнуты» серией.
Он достал новую папку, подумал и написал на ней «ПРИЗРАК». Потом взял чистый лист бумаги, разлиновал на пять колонок и начал скрупулёзно вписывать в них содержимое.
Однако несколько часов работы не принесли просвета. Всё было не то. Как он чувствовал с самого начала, сходство между случаями было, но не такое, как в обычных серийных убийствах. Это было сходство между самими сериями. Всё организовывалось вокруг тех двух человек, а не вокруг жертв… Почему? Зачем? Что это могло быть? Чёрный рынок? Нелегальные доходы? Семейные проблемы… Что-то ещё было общее…
И вдруг он понял. Встреча. Профессор тоже говорил что-то про встречу! Что если в качестве версии представить, что они не врали? Некто действительно договорился, пригласил, открыл комнату заранее, принял гостя и… Тогда что?
Рейни просмотрел папки дела и нашел пластиковый конверт с визиткой неизвестного, якобы забронировавшего комнату. Фриц Рёйтер, Антикварный магазин. Старинная бронза. Адрес, телефон. И даже фото-робот, который составили по описанию Берга. Молодой человек лет двадцати восьми, большие очки, светлые усы и бородка, белокурые волосы, скрывающие уши. Рейни сразу подумал про парик и накладную бороду. Да, это вполне могло быть маскировкой. Сейчас ему наверное больше пятидесяти… А тогда?
Легко ли идти на убийство в двадцать с небольшим? Может это его первое? Рейни откинулся в кресле, уставился в потолок и представил себя тем самым человеком. Как он готовится, наклеивает бороду, приглаживает парик. Смотрит на себя в зеркало… Представил, как он пытается унять дрожь во всём теле. Чуть подрагивают потные ладони…
Стоп!
Рейни набрал телефон лаборатории.
– Стивен, привет.
– Да! Агент Рейни? Привет! – голос Стивена вспыхнул восторгом, – вы по… посмотрели?
– Да, спасибо, я впечатлён. Прекрасная работа!
В ответ ему раздалось несколько звуков, видимо означающих бурю эмоций, в которой находился практикант.
– Стивен, ты проверил все ДНК и отпечатки в том деле?
– А? Да… все.
– И ДНК и отпечатков Берга в первом случае не оказалось?
– Нет, ни одного.
– А во втором?
– Там были только э… покойник и Берг.
– Понятно. А можно тебе поручить одну тонкую работу?
– Да! – воскликнул практикант, – Я могу под микроскопом отрезать слой в несколько…
– Отлично! Отлично! – перебил Рейни, не сомневаясь в уровне безумия практиканта, – Представь себе, что ты хочешь передать другому визитку, не оставляя отпечатков пальцев. Как бы ты это сделал?
– А… – задумался Стивен, – перчатки исключены?
– Нет, не исключены, но если ты в перчатках, тебя могут заподозрить. А главное, это бы запомнилось. Человек запоминает всё, что кажется ему неуместным и странным.
– Э… Тогда держал бы за торцы наверное.
– Именно! Я же говорю, ты умеешь логически мыслить. И представь себе, что убийца молод, он нервничает…
– Потные руки?! – воскликнул Стивен.
– Не факт, но очень вероятно. Можешь проверить ДНК на краях визитной карточки Рёйтера? Шансов очень мало конечно, но кто знает?
– Понял! Да! Попробую! – восторженным шепотом воскликнул Стивен.


Глава 5. Тали. Маркус Левин. Два года назад

Первый раз он встретил Тали почти два года назад в университетском городке. В тот день Маркус взял отгул на экзамен и сдал его – и похоже успешно. В своём лучшем бежевом пиджаке и тёмных брюках, в прекрасном настроении, он шёл и улыбался, подставляя лицо небу.
Кампус университета заряжал молодой энергией. На газонах пробивалась трава, а на деревьях первые листья и цветы; свистели птицы. Студенты бегали, гуляли и просто сидели на солнышке – с книгами и без, группами и в одиночку. Они болтали, смеялись, читали, катались на скейтбордах и роликах, зазывали в клубы и политические партии. И просто шли по своим делам. Пару раз по дороге попались экскурсии: абитуриенты и их родители, впереди шёл гид, причем шёл он спиной вперёд, лицом повернувшись к группе. При этом энергично рассказывал, жестикулировал и отпускал шуточки и лишь изредка оглядывался, куда же он идёт.
В одном месте на лужайке между голыми деревьями собралась небольшая группа человек двадцать. В центре был разложен пластиковый стол, заваленный буклетами. Юная невысокая блондинка с роскошной фигурой, обтянутой маечкой и шортами, как заведённая рассказывала в микрофон о накоплении негативного генофонда человечества, о том, как для выживания больше не требуется быть сильным и здоровым и как человечество быстро превращается в скопище больных, как растет количество болезней…
Маркус остановился. Происходящее его насторожило, но он никак не мог уловить, что же собственно предлагается. Несколько студентов вокруг слушали заинтересованно, остальные скептически. Одна маленькая смуглая девушка с чёрными длинными волосами и азиатскими глазами, одетая в синий худи и джинсы, мрачно читала буклет. Маркус про себя назвал её Покахонтас. Видно было, что она уже приняла участие в диалоге.
– И что, – спросила Покахонтас с напряжением, – будете присваивать индекс? А потом сводить, как племенной скот? А неподходящих в резервации?
Блондинка, явно осознающая себя носителем прекрасного генофонда и с гордостью это демонстрирующая, ответила на автомате:
– База данных не ущемляет ничьих интересов и прав, она только несёт информацию. Она свободна от расовых, религиозных и национальных предрассудков. Вы можете свободно пользоваться её данными, а можете не пользоваться. Мы просто предлагаем записываться и заносить медицинскую историю, свою и своих родителей, и тогда вы получите доступ к данным других людей, чтобы руководствоваться ими при выборе партнера…
Для себя Маркус окрестил таких людей роботами. Это удивляло и настораживало – видеть, как люди ведут себя словно механизмы, запрограммированные куклы.
– А как же любовь, – спросил Маркус, чуть иронично и чувствуя себя в ударе, – Она в вашей схеме предусмотрена?
Толпа оглянулась на него и чуть подалась назад, освободив пространство между ним и обладательницей пышного бюста. Маркус небрежно засунул руки в карманы и чувствовал, что он сегодня элегантен и очарователен.
Блондинка открыла рот, чтобы что-то ответить, но не смогла. Любовь видимо не входила в набор тем, которые она зазубрила. Глядя на него стеклянными глазами без единой искры живой мысли она замерла, постепенно складывая губы в «оу» и подражая какой-то актрисе. Её выручил маленький уродливый очкарик из группы поддержки, чем-то напоминающий муху. Наверное он тоже считал себя носителем безупречных генов.
– Любовь это конечно прекрасное чувство, но ради здоровья детей…
– То есть всё-таки скотоводческо-племенная модель, – перебил Маркус и подмигнул Покахонтас. Та смущённо улыбнулась в ответ.
– Мы должны думать о человечестве! – быстро и так же механически начал выпаливать муха. – Эволюция нас привела на эту ступень, но генофонд планеты стремительно ухудшается… – И его программа включилась на новый виток информационной диареи.
Маркус хотел было ответить что-то резкое, подобно Покахонтас, но потом ему вспомнилась фраза: если вы спорите с идиотом, то вероятно он делает то же самое. Он усмехнулся:
– Почему я так уверен, что в своих мечтах о спасении планеты, вы являетесь благородным и регулярным донором спермы? Что только не сделаешь для счастья мира?!
Программа очкарика тоже дала сбой. Он запнулся, заморгал под смешки окружающих и наконец воскликнул, что не видит в этом ничего постыдного. Толпа взорвалась смехом. Блондинка бросилась на помощь.
– Но если в ваших генах есть такие болезни как рак, диабет…
– Представьте себе есть, – перебил ее Маркус, – но дорогие дамы! – он широко раскинул руки и повернулся к окружающим, ловя взгляды студенток, – кого вы предпочтёте? Вот этого носителя совершенных генов, – он указал на муху, – или несовершенного меня?
Он давно открыл для себя, что иронизировать над собой это лучшая форма защиты от насмешек. Девушки вокруг смеялись и хлопали в ладоши. Блондинка не сдавалась:
– Но вам необходимо поставить вашу партнёршу в известность о медицинской истории и может быть даже воздержаться от рождения потомства.
– А детей рожать будете вы? Тогда мы через поколение снова окажемся на деревьях!
Толпа уже хохотала.
– Дети мои, – Маркус вышел на середину, обращаясь ко всем утрированно менторским тоном. – Природа создаёт случайные комбинации, и в этой случайной игре заложена сила человечества, его способность к выживанию. И не всегда здоровые люди были самыми умными. Чаще наоборот!
Муха попытался что-то вякнуть, но Маркус наклонился к блондинке и взял её микрофон «на минуточку», и она задохнулась от его наглости. Голос Маркуса усиленный взлетел над толпой:
– Да, болезни накапливаются, но накапливается и способность их лечить. Может быть, мы сможем устранять их полностью из генов. Но это смогут только те, – и тон его стал нарочито поучительным, – кто учит уроки, делает домашние задания и много читает, – он повернулся к блондинке, – а не те, кто гуляет голышом на весеннем ветру. Девочка, я вам как доктор говорю, оденьтесь, еще холодно, а то окажетесь номинантом на премию Дарвина или моим пациентом. И еще неизвестно, что хуже.
Толпа ликовала, а Маркус вставил микрофон ей обратно в руку. Блондинка, рассвирепев, воскликнула:
– Но вы несёте угрозу вашим будущим детям и внукам…
– Чёрт возьми! – воскликнул Маркус, снова театрально раскинув руки, – зато как красиво я это делаю!
Толпа взорвалась хохотом и аплодисментами. Блондинка стала сметать в сумку буклеты и зашагала прочь, а группа поддержки подхватила стол и понесла следом. Ей вослед засвистели и заулюлюкали. Кто-то крикнул: «Какие роскошные… кхм… гены!»
И все начали расходиться. Только Покахонтас и ещё несколько девушек стояли и улыбаясь смотрели на Маркуса, словно ждали, что он ещё изречёт. Он улыбнулся и вдруг испытал неловкость. Он обвёл глазами остатки толпы и увидел её – молодую женщину в длинном и светлом плаще. Облако кудрявых рыжих волос сверкало на солнце и чуть колыхалось от ветра; она тоже смотрела на него с удивлённой улыбкой. Маркус никогда не видел такой улыбки – светлой и доброй. И от её взгляда он вдруг смутился ещё больше. Улыбнулся в ответ и ушёл, чувствуя себя семиклассником, который впервые встретил взгляд первой красавицы школы…
И потом жалел об этом. Он давно не испытывал проблем, легко знакомился, легко нравился, мог завести разговор, предложить чашечку кофе. Мог бы, но не мог. И когда потом ходил по кампусу, то оглядывался в надежде увидеть её, заметить то самое облако рыжих волос…
Они внезапно встретились снова через два месяца. Яков пригласил Маркуса и Габриеля отметить бар мицву Йехуды, своего младшего сына.
Синагога была полна людей самых разных национальностей, рас и религий. Видимо тут был весь класс именинника и масса соседей и родственников. В просторном холле толпились взрослые и бегали дети. Было ощущение скорее цирка, чем дома молитвы.
Маркус стоял рядом с ящиком с общественными ермолками, с трудом пытался пристроить на голову то одну, то другую, а те наотрез отказывались сидеть на его волосах без заколок. Общественные заколки, конечно, давно закончились. Он пытался выяснить у прихожан, где можно найти хоть одну, но безуспешно. Габриель, который не заморачивался подобными проблемами, начал отпускать шуточки про разумность подобных мелочей.
– Или ты боишься, что, о ужас, тебя накажет ваш Бог!? – добавил он.
– Не ваш, а наш, – отшутился Маркус.
– Я и не знал, что ты верующий.
– Дело не в вере. Это порядок, – ответил Маркус с назидательной иронией.
– Порядок-шморядок! Он только у тебя в голове, – настаивал Габриель. – Вернее тирания порядка. Ты можешь следовать, можешь и не следовать.
– Конечно! И я предпочитаю следовать, – отмахнулся Маркус, – Ваш папа римский, например, носит ермолку всё время, почему и мне не носить иногда?
– Не ваш, а наш, – ответил Габриель.
– Не наш, это точно! – улыбнулся Маркус.
Габриэль ухмыльнулся и предложил вместо заколок использовать гвозди, Маркус сказал, что предпочел бы хирургические скрепки. Жасмин предложила свои колготки, на что мужчины разом замолчали, переглянулись, и Габриель смущённо увел своё семейство в зал.
Маркус по-прежнему стоял около ящика, как вдруг услышал голос:
– Я вижу, вам нужна помощь?
Он обернулся и увидел её, ту самую девушку с рыжими волосами. И она держала в руках пару заколок. Он не мог произнести ни слова, а она вдруг сказала улыбаясь:
– Вы просто мечта моей мамы: хороший еврейский мальчик и к тому же доктор. Будьте моим мужем?
– Я ещё не доктор, я врал, – покраснел Маркус.
– Зато как красиво вы это делали! – рассмеялась девушка в ответ на его искренность.
– Тали, – представилась она, протягивая ему тонкую нежную ладонь…

– Тали, – прошептал он, открывая глаза и вырываясь из болезненного сна.
Он был один в незнакомой комнате… Впрочем, знакомой, но узнавание заняло несколько мгновений. Это была комната Тали. В окнах серые сумерки, но то ли это рассвет, то ли закат – не ясно. А перед ним стоял некто. Большая серая фигура без лица и рук… Без ничего. Просто силуэт, напоминающий человеческий. Как тень на стене. Только она стояла около его кровати. В полусне Маркус ощутил, как это нечто смотрит на него. Взгляд не был угрожающим, скорее спокойно-равнодушным. Может быть с оттенком любопытства.
По спине Маркуса поползли мурашки, он выдернул себя из сна и сел на кровати. В комнате никого не было.


Глава 6. Дубчек. Двейн Рейни. 16 Февраля
– Привет, малыш! – раздался в трубке зычный бас. – Как ты там поживаешь без меня?
– Помяни чёрта! – ответил тот невольно расплываясь в улыбке.
Трудно было найти женщину, более не похожую на голливудский стереотип агента ФБР, чем Джина Дубчек. Когда его только распределили к ней в партнеры, он был в шоке и очень хотел уйти к кому-то другому. К счастью, это не получилось. Сотрудники за спиной называли их красавица и чудовище, причем «красавицей» в этой паре был Рейни. Она вышла на пенсию три года назад, и надо сказать, что ему очень не хватало её все эти три года. Он давно понял, что её суровый вид не более чем маска, которой она с успехом пользовалась. На голову выше Рейни и в два раза его шире, в игре «плохой агент – хороший агент» она всегда была «плохим», или даже «самым плохим агентом, который выпал на твою долю, ты мерзкий псих, говори мне всю правду прям щас!» Ни одному человеку ещё не удалось сохранить полное присутствие духа, когда над ним нависла эта мама-гризли. Хотя на самом деле они редко применяли этот метод, потому что обычно при допросах больше требуется умение слушать, замечать, анализировать, что она тоже делала мастерски. И несмотря на размер своих кулаков и выдвинутую челюсть, Джина оказалась очень мягкой женщиной с прекрасным чувством юмора, лошадиной работоспособностью и чётко работающим умом.
– А! Ты думал обо мне! – воскликнула она,
– Ещё бы, – ответил Рейни. – Я представлял идиллическую картинку с тобой в роли начальника отдела. Почему ты кстати отказалась?
– Помяни чёрта…Ты знаешь кстати, что твоё начальство на тебя жалуется?
– Теперь знаю. Откуда информация?
– Птичка на хвосте принесла.
– Откуда ты берешь таких птичек?
– Где я беру, там больше нет.
– Ты их ешь.
– Ты не хочешь этого знать, – прогудела Дубчек, и Рейни чувствовал, что она улыбается.
– Да, начальство меня не любит, и некому меня защитить, – сказал Рейни печально, – Зато я готовлю страшную месть.
– Ты не можешь, ты хороший коп, ты воплощение вселенской доброты и сострадания. Месть это моя работа.
– Ты ушла, и я переквалифицировался. Чтобы заполнить дыру в Мироздании. Впрочем, я не жадный, могу поделиться. Я все равно уже хотел тебе звонить, так что можешь взять эту миссию на себя.
– И что за месть? – спросила она, стараясь не показывать интерес.
– Хочу два слегка закрытых дела перевести в одно открытое.
В трубке воцарилось долгое молчание.
– Дубчек? – осторожно спросил он.
– Которые? – так же медленно протянула она, явно всё еще желая угадать раньше, чем он скажет.
– Безумный профессор.
– Что? Я слежу за всем происходящим… Что за второе дело? Ты вышел на след профессора?
– Нет, боюсь кое что получше. Или похуже. Зависит, как посмотреть.
– Я вся внимание.
– Не могу, – вздохнул Рейни. – Вернее не хочу. Я в плену у странной гипотезы, и если начну говорить, то буду подавать под своим углом. А мне бы хотелось, чтобы ты посмотрела сама и составила впечатление независимо. Разные МО, но похоже, что… Похоже что есть роспись… В общем, приходи, распутывай меня. Тогда обменяемся гипотезами.
– Вот как? – удивилась Джина.
– Ты даже себе не представляешь!
– Хорошо! – протянула она. – Ты знаешь, чем взять моё старое сердце. Дай мне пару часов, и я вся твоя. Не знаю, обрадует ли это тебя, – закончила она глубоким басом.
Она появилась даже раньше; позвонила с проходной и Рейни спустился, чтобы оформить ей временный пропуск и провести внутрь.
Совершенно седая, одетая в необъятный серый свитер и джинсы и сияя как полная луна, она приветствовала встречных сотрудников, обнимая, пожимая ладони, и Рейни казалось, он слышит, как эти ладони хрустят.
– Ну рассказывай, – заявила она устраиваясь в его кубике. – И давай пропустим мелкий разговор про жизнь, я про это не хочу!
Год назад она похоронила мужа, так что Рейни тоже не хотелось трогать эту тему.
– Хорошо, сразу к делу! – он открыл коробку.
Сколько часов прошло, они не заметили. Наконец она откинулась на спинку кресла, которое жалобно заскрипело:
– Однако, – прогудела она. – Какое месиво!
Они долго молчали, пили кофе и снова молчали. Наконец Дубчек выпрямилась.
– Пора открывать дело заново. И ты прав, это теперь одно дело, а не два. И почему у меня такое чувство, что у нас на свободе бегает маньяк? Считай, что твоя месть удалась…
– Ещё не совсем, – ответил Рейни, тоже откидываясь на спинку кресла и закладывая руки за голову. – Я жду еще одного результата.
В тот же момент в его кубик задыхаясь влетел восторженный Стивен с красными от бессонной ночи глазами, и по его лицу Рейни уже знал ответ…
– Похоже у нас теперь три образца ДНК? – спросил он улыбаясь.



Глава 7. Снегопад. Маркус Левин. 17 Февраля
Сидя на кухне перед чашкой кофе и глядя в белое зимнее небо Маркус вдруг поймал себя на том, что напевает имперский марш из “Звездных войн”, и подумал, что сейчас позвонит начальница. И точно – сотовый телефон на столе ожил, на экране появилась фотография лошади в очках, и синхронно с мычанием Маркуса зазвучала тема Дарт Вейдера. Маркус подождал несколько аккордов дирижируя чайной ложечкой – «Там! Там! Там! Там та-там! Там та-там!» прежде, чем ответить.
– Привет, Маркус, как здоровье? – спросила Ванесса.
Маркус вдруг подумал, что скорее всего она уже хочет видеть его на работе. Он отсутствовал четвертый день и собственно чувствовал себя неплохо; голова уже не болела, простуда тоже почти прошла; отёки стали существенно меньше, а фиолетовый цвет на лбу и под глазами в основном уступил место жёлтому, но в зеркало смотреть было еще страшновато. Повязку на голове он уже не носил, просто смазывал рану антибиотиком, а вчера даже рискнул помыть голову. Странно было ощущать железные скрепки в голове. Через несколько дней их уже можно будет снять.
– Чувствую себя неплохо, спасибо. Намного лучше, – сказал Маркус.
– Хорошо, я очень рада. Жаль, что так получилось. В следующий раз будь аккуратнее.
– Я был аккуратен, спасибо. Я всегда аккуратен, – ответил он с мягким наездом в голосе, напряжённо ожидая продолжения.
– Я имела в виду… э… ну ладно. Маркус, ты смотрел прогноз погоды?
– Сегодня? Нет, не смотрел. Опять что-то надвигается?
– Увы, – вздохнула Ванесса. – И у меня несколько человек на больничном, большой недокомплект, что во время возможного аврала… Ну ты и сам знаешь. Начальство собиралось приглашать команды из соседних штатов, но сейчас у всех та же проблема. Везде на уровне чрезвычайной ситуации…
– Да, я понял. Я думаю, что уже могу выйти. Нужно сегодня?
– Сегодня вечером после семи-восьми ожидается очередное светопреставление. Мокрый снег, много снега. Можешь появиться скажем к шести? Поедешь с Линдой. У тебя ведь полноприводная машина, если что? Ты точно в порядке?
– Думаю да, если на меня не смотреть… – и вдруг вспомнил, – о! Подождите, у меня же машина всё еще на базе! Пусть кто-то меня подхватит. Я дома у Тали.
– А, понятно! Позвоню ребятам. Пока!
Маркус с тревогой посмотрел в окно. С погодой творилось что-то странное. После проливного дождя, природа вспомнила, что ещё февраль. Наступило резкое похолодание, дороги превратились в катки, а дождь превратился в снег. Его хватило, чтобы завалить город с головой. Весь следующий день по улицам ездили очистительные машины, а соседские дети начали делать снеговиков. Снег прописался прочно; даже днём температура была ниже нуля. Неужели будет вторая волна?
Небо было тёмно-серым и низким; дороги очищены и засыпаны солью; снег сдвинут к обочинам, где теперь громоздились горы – одни серые и комковатые, другие ровненькие и круглые с торчащими из них дворниками – занесенные с верхом и неоткопанные машины.
Маркус вздохнул и включил телевизор. Прогнозы были невесёлые. Через весь континент ползла огромная туча, словно волна, перехлёстывающая материк от одного океана до другого. Снег покрыл уже все западные штаты и похоже имел твёрдые намерения похоронить и восточное побережье. Новости сладострастно рассказывали о количестве жителей, оставшихся без света, отменённых школьных занятиях и закрытых государственных учреждениях, затем информация прерывалась бесконечной рекламой.
Маркус выключил звук и стал придумывать, как объясниться с Тали, которая обязательно начнет возмущаться. Внезапно на экране появились смутно знакомые лица, и Маркус снова включил звук.
– Была доставлена в критическом состоянии, – говорил диктор, – после операции её состояние тяжёлое, но стабильное. У сержанта Андерсона, перелом обеих ног…
Это были они – те самые полицейские, с которыми Маркус был на последнем вызове всего несколько дней назад. Он даже не знал их имен. Сержант Андерсон был тот, кто застрелил собаку и с которым они нашли покойного. А лицо женщины Маркус даже не помнил, но судя по всему, это была она.
– Его жизнь вне опасности, – продолжала диктор. – Машина после столкновения скрылась с места происшествия и разыскивается. Полиция просит сообщить любую информацию, которая…
Следом на экране мелькали кадры ночной съемки с видеорегистратора полицейской машины. Слева в кадре появлялся борт обгоняющего чёрного внедорожника, затем сотрясение от удара, и полицейскую машину повело в кювет. Дорога исчезла из кадра и ролик обрывался, но сразу повторялся снова.
«Так странно», подумал Маркус. И сам не понял, что именно ему показалось странным. Но только сам факт того, что он совсем недавно видел этих людей в одной опасной ситуации, а теперь они пострадали в другой, его почему-то задел. Он вспомнил, как полицейский тогда сказал, что пора менять работу.
С другой стороны – что странного? Он понимал, что пожарные и полицейские это профессии повышенного риска, и тем не менее это его встревожило. И вдруг подумалось, что может быть надо выбраться и зайти навестить сержанта?
Маркус приготовил легкий обед и прилёг подремать перед сменой. Проснулся от того, что в дверь барабанил толстяк Крис.
– Да, да, это мы! Просыпайся спящая красавица! Как жизнь? У тебя есть бутылка воды? Да не торопись, мы уже закончили, никуда не спешим. У нас где-то с полчаса свободы.
– Воды? – спросил Маркус открывая, – Бабушка говорила старинное солдатское присловье: «Хозяйка, дай попить, а то так есть хочется, что и переночевать негде!»
– А что, есть что поесть? А то мы сегодня практически без обеда!
Габриель и Крис ввалились усталые, но довольные. Маркус быстро опорожнил холодильник, где обитали картофельное пюре, засоленный лосось и жареные в сухариках баклажаны.
– Что б я так жил! – восхитился Крис, заправляя солидную порцию картофеля и баклажан в микроволновку, пока Маркус заряжал кофеварку.
– Тебе так не надо, – ответил Габриель, – Тебе худеть надо, дорогой.
– Да ладно, скорая близко! Откачаете! – ухмылялся Крис.
– Почему без обеда? – спросил Маркус.
– День сумасшедший, авария за аварией! Только однажды заскочили поесть, а тут урод попался! – ответил Крис, – Ты представляешь какие бывают придурки!
– Заехали в кафе, – подхватил Габриель, – закупили поесть, думали удастся посидеть, а тут вызов, – он начал наливать себе кофе.
Микроволновка запищала. Крис вытащил дымящееся блюдо и быстро поставил на стол, чтобы не обжечься.
– Мы выскакиваем, – продолжил он, – со своими коробками и стаканами, а тут на выходе какой-то подонок, прости не знаю как еще назвать!
– Что? – спросил Маркус.
– Ставит ему подножку! – он показал на Габриеля, который тоже начал собирать еду себе на тарелку, – И говорит: «Ой, простите!»
– Ага, – возмутился Габриель. – Я лечу с размаху об землю, все рассыпалось, кофе через всю парковку, локоть разбил в кровь! – Он показал разорванный и запачканный рукав.
– А он стоит и улыбается! – продолжил Крис, – Скотина! Я ему чуть не заехал! Мы в униформе! Бежим на полной скорости к машине! Явно, что-то где-то случилось. И тут этот поц!
Он сел за стол и начал с аппетитом поедать картошку, ловко подхватывая вилкой розовые лепестки лососины и продолжая возмущаться:
– Вот ведь люди бывают! Протягивает мне двадцатку и улыбается. Я плюнуть хотел, жаль удержался. Его счастье, что у нас был срочный вызов. Пришлось прыгать в машину и уезжать под сирену, но ведь бывают! Так что мы одну порцию на двоих… Как твое-то здоровье?
– Хорошо, – улыбнулся Маркус. – Всё в порядке!
– Выглядишь, как ёлочная игрушка! Местами шарообразный и в разводах! Красив!
– Что, тёмные очки нужны или так сойду? – спросил Маркус смеясь.
– Я думаю, если у кого что случилось, им будет не до твоей рожи!

Дальше была обычная программа дня: роды в машине, которая застряла в снегу, сердечный приступ, перелом руки и сотрясение мозга от падения на льду. Ещё развозили раненых в двух авариях. К счастью машины, как правило, в такую погоду ездят медленно, так что ранения были неопасные.
Вызов пришел в час ночи. Замёрзший ребенок.
Оставив недопитый чай и набрасывая куртки, они выскочили в ночь и снежную канитель. Снег кружился сплошным неостановимым потоком, совершенно равнодушный к человеческим драмам и трагедиям. К счастью, в такую ночь желающих кататься было мало, и разбрызгивая фонтаны снежной каши из под колёс, они добрались относительно быстро.
Они едва сумели протиснуться среди беспорядочно брошенных полицейских машин, местных автомобилей и больших куч слежавшегося снега. По указанному адресу стояли одинаковые трёхэтажные дома красного кирпича с узкими окошками. Здания больше напоминали тюрьму, чем жильё и стояли по периметру небольшой площади для парковки. Одной стороной эта площадь примыкала к лесу, где видны были чёрные силуэты людей и мелькали фонарики.
– Вон они! Туда! – воскликнула Линда, указывая на группу полицейских, которые яростно махали им.
Она выскочила первой, готовая броситься к ним, но они уже сами бежали навстречу машине скорой помощи, один нёс на руках ребёнка, закутанного в одеяло.
Маркус открыл машину и они быстро уложили девочку лет пяти на носилки в салоне, и Линда стала делать искусственное дыхание, а Маркус приготовил инъекцию. Они работали быстро и слаженно, а трое полицейских мрачно и напряженно стояли рядом ожидая результатов. Где-то поодаль с пьяным криком «Пустите меня!» пробивалась женщина. Она мычала что-то неразборчивое, и можно было понять только «Убежали! Убежали в лес! Пустите меня, я мать!» Потом она начала выть, но рыдания у неё не получались. Её не подпускали к машине. По разговорам было слышно, что полиция пытается выяснить, где ещё один ребенок. Кто-то рядом суетился и громко объяснял: “Да он часто убегает, чуть что не так и убегает. То и дело в лес… Они там все время бегают без присмотра…”
Рядом шериф кричал в сотовый телефон:
– Мне нужны собаки прямо сейчас, а не через час. Один ребенок уже почти замёрз! Через час будет слишком поздно!... В лес, говорят убежал в лес!.. У меня уже два десятка прочесывает… Нет… нет! Только начали. Мне нужно больше!.. Да, я знаю, что ночь! Знаю, что снег! Именно! Следы заметает! Поднимай всех, кого можешь! И собак прямо сейчас!
Девочка вздохнула и пошевелилась. Линда тяжело и радостно дыша, спросила ее, как она себя чувствует. Полицейские вокруг тоже приободрились, и слово «жива!» полетело от одного к другому. Шериф пробился к ним, отодвинув остальных.
– Спроси у неё, куда побежал брат… Таша, – обратился он прямо к девочке, – куда побежал Малик?
– В лес, – тихо и вяло ответила она, – он сказал, что в лес. Я пошла за ним.
– Ты видела, куда?
– Не-е-е-т, – так же вяло и робко отозвалась Таша. – Филипп дрался, Малик убежал. Я побежала тоже.
Маркус почувствовал странное напряжение:
– То есть ты сама не видела, куда?
– Нет… Я думала в лес… Он сказал.
Маркус выскочил из машины.
Он подбежал к тому месту, где начинался пустырь, примыкающий к лесу. Лес был негустой, голые стволы чернели на темно-сером фоне снега; в глубине было видно мелькание фонариков и черные фигуры, которые двигались утопая в сугробах.
Снег усиливался. Он ложился решительно и бесповоротно, окрашивая ночь в белый цвет под фонарями и серый вдали и скрывая все следы.
– Маркус, – окликнула его Линда, – нам пора ехать!
– Да, – сказал Маркус не слыша ее, – да…
«Где?» думал он, чувствуя в груди страшное напряжение, «Где? ГДЕ?!!»
Лес молчал.
«Где!?» снова спрашивал Маркус – и чувствовал, что не лес. Он не знал, откуда взялось это чувство, но ощущал мурашки по коже, и снова спрашивал: «Где?!»
И увидел койота. Совсем недалеко от него около снежной кучи стоял зверь и смотрел на Маркуса, словно выжидая чего-то.
– Маркус! – окликнула Линда, – Надо ехать! Срочно!
– Да, – тихо сказал Маркус, даже не надеясь, что она услышит.
Койот наклонился и стал что-то нюхать в основании этой кучи, потом посмотрел на Маркуса и побежал в лес. И Маркус бросился к тому месту, где был койот, уже не слушая окриков Линды. Он подбежал к снежной горе, и у подножия её увидел несколько больших комьев, остатки снеговика. Он стал расшвыривать эти комья и заметил углубление – пещерку, какие он сам любил делать в детстве, а комья служили чем-то вроде двери.
Мальчик сидел в глубине, свернувшись в калачик, в старой куртке и шапочке и в спортивных штанах. Глаза его были закрыты.
– Малик! – крикнул Маркус, забираясь вглубь пещерки, – Малик! Ты меня слышишь?
Мальчик не отвечал и не двигался. Маркус выдернул ребенка из его укрытия, прижал к себе и бросился к машине под взглядами потрясенных полицейских. И только услышал как кто-то сказал приглушенно: «Нашёл!» и громче: «Нашёл! НАШЁЛ!». Слово полетело дальше волной во все стороны. И кто-то добавил:
– Он же был тут все время!



Глава 8. Сара. Двейн Рейни. 18 февраля
– Говорите есть новости? Не ожидал после стольких лет!
Агент Патрик Крейг на пенсии – маленький румяный толстячок в середине восьмого десятка в сине-красном свитере, спортивных штанах и тапках. Коротко подстриженные волосы и усы были полностью седые. Широко распахнул дверь, встречая гостей и отгоняя двух золотистых лабрадоров, провел в гостиную, а выслушав информацию помрачнел.
– То есть, вы говорите, мы упустили маньяка?
– Мы тоже, – сказала Дубчек, – А теперь нам надо пересмотреть всё дело под новым углом. Потому мы будем благодарны за любую информацию. Всё, что… Ну вы и сами понимаете.
Крейг откинулся на спинку кресла и посмотрел в потолок:
– Выходит, Марсель был прав… Жаль, не дожил.
Марсель Деври был второй следователь в деле.
– Он был уверен, что парня подставляют, – продолжил Крейг, – А я тогда был уверен, что это Берг… Так и не нашли его?
– Никаких следов. Наш «кандидат» тоже пропал. Вы можете поделиться, на чём была основана его уверенность?
Крейг задумался.
– Во-первых, человек либо осторожен, либо беспечен. На одном месте преступления масса отпечатков, а на другом ничего, и это странно… Его мнение… Потом…
Крейг начал говорить, но тут собаки бросились к входной двери и устроили танец счастья, и на пороге возникла крошечная старушка в седых кудряшках, очках, красной курточке и спортивных штанах.
– Патрик, ты не говорил, что ждёшь гостей! – воскликнула она и всплеснула руками.
– Они позвонили вчера, у них срочное дело, – Крейг встал встретить жену, – Они из конторы. По поводу старого случая, на котором мы работали с Марселем. Как доехала?
– Прекрасно! Конечно снегопад, но дороги уже почистили.
– Представляете, – Крейг повернулся к гостям, – ей обязательно надо ездить к сестрам и обязательно зимой. Летом ну никак!
– Конечно! День рождения на лето не перенесёшь, а в нашем возрасте каждый может быть уже последним. А можно мне послушать? – спросила она.
– Сара, ну почему тебя сразу всё так интересует, как только это касается Марселя? – в тоне Крейга чувствовалось старое раздражение.
– Патрик! – возмутилась она, развешивая курточку и шарф в прихожей, – ты не находишь, что ревновать уже глупо? Тем более, что его уже нет в живых. А память у меня получше твоей!
И она повернулась к гостям. Гости не возражали.
Хозяйка немедленно организовала кофе и печенье, а когда, наконец, суета по накрытию стола успокоилась, Рейни напомнил свой вопрос.
– Марсель… – начал Крейг, – считал, что некто по каким-то причинам имел зуб на Берга и придумал, как его подставить. Считал, что возможно это происки родни миллионерши, которые хотели избавиться от конкурента. Кого-то наняли… Мне напротив казалось, что способ этот абсурдный. Идти на такие сложности и убивать с такой жестокостью несколько человек, чтобы посадить кого-то, это более чем странно. Тем более, без стопроцентной гарантии. Не проще ли убить один раз самого Берга? Он возражал, что Берг мог иметь какой-то компромат, где-то оставил информацию для гарантии, потому убивать его самого было опасно. Логично, конечно, но… Слишком сложно. В общем я всё же считал, что из всех версий имеет смысл прорабатывать самую простую и реальную.
– Деври оставил какие-то записи?
– Не просто оставил, он их принес! Незадолго до смерти, словно чувствовал!
Крейг опустил голову, погрустнел и задумался, и Рейни почувствовал, что тот недоговаривает что-то важное. Дубчек напомнила:
– И можно нам их посмотреть?
– А? Нет. Увы. Я всё выбросил! Я не верил. Просмотрел мельком, мне показалось всё это ерунда. И я выбросил. Кто же знал, что он… что с ним… такое несчастье…
– Несчастный случай?
– А? Нет, вооружённое ограбление… – Крейг врал и явно испытывал от этого острую неловкость, – Десять лет назад…
– И вы не можете вспомнить, что было в тех бумагах?
– Нет, это было очень давно… я не читал внимательно… Что-то про адвоката Берга, про освобождение под залог. Какие-то странности… – он покачал головой. – Не помню…
Они общались ещё около часа, но больше ничего интересного и важного так и не смогли добиться. Гости поднялись и стали прощаться, стараясь не показывать разочарования.
Внезапно Сара посмотрела на часы, всплеснула руками и попросила мужа принести её чемоданы из машины.
– В чём срочность? – удивился тот.
– Мои медикаменты! Мне надо срочно принять лекарство!
Крейг покачал головой, извинился и вышел во двор к маленькому красному жучку-фольксвагену, пока Джина трепала лохматые уши собак под их счастливое повизгивание.
Внезапно Сара взяла Рейни за рукав и быстро сказала:
– Когда будете уезжать, то проезжайте по улице до конца и поверните направо за угол. Остановитесь и ждите меня. Когда я проеду, следуйте за мной. Ничего не спрашивайте, это важно.
Когда Крейг принес её чемоданы, она попрощалась с гостями и сказала мужу, что сейчас поедет в синагогу в дамский клуб, только переоденется. Как только она ушла в свою комнату, Крейг снова покачал головой:
– Сумасшедшие женщины! Чем старше, тем активнее. Похоже она достигнет пика активности в…
Он замолчал, но Рейни показалось, что он хотел сказать «в гробу».
Они сели в машину и отъехали, как сказала Сара, до конца плохо очищенной улочки, повернули за угол и остановились на обочине. Вокруг стояли заснеженные домики с такими же заснеженными деревьями.
Сара появилась довольно скоро. Ее красный жучок весело бежал по поселку, а они держались следом. Путешествие длилось минут двадцать, пока они не подъехали к лесной зоне. Несколько домиков стояли на опушке леса, и Сара затормозила у одного из них. Снегоуборочная машина расчистила основную дорогу, а подходы к домам жители расчищали сами. К другим домам проходили дорожки, но пелена перед этим домом была девственно-нетронутой.
Старушка вышла из машины, махнула им рукой и решительно пошла к дому через снежный покров, проваливаясь местами выше колена. Она с трудом открыла дверь, отодвигая скрипящий снег ногами, и впустила их внутрь. Ботинки у всех были полны.
Внутри старого дома почти так же холодно, как и снаружи. Мебель стояла покрытая запыленными пластиковыми листами и простынями. Оставляя снежные следы на пыльном паркете, Сара прошла к камину, открыла заслонку, положила пару поленьев и мелких веток, смяла несколько листков бумаги и зажгла огонь. Гостей она пригласила сесть на диван или кресла, только убрать пыльное покрытие. Они сели на промороженный диван, выбивая снег из ботинок и озираясь по сторонам. Дом ветшал и умирал под пылью и одиночеством. На растрескавшихся стенах висели счастливые семейные портреты, но это счастье было многолетней давности. Через серо-желтые занавески пробивался дневной свет, но ощущения были как в склепе. Прошло несколько долгих минут, прежде чем из камина пошло хоть какое-то тепло.
Сара отодвинула с каминной полки большую семейную фотографию – отец, мать, и трое дочерей в возрасте от восьми до четырнадцати. За фотографией был стенной сейф. Она сняла с шеи цепочку, открыла сейф, достала толстую папку и положила на столик около камина.
– Патрик не любит говорить о Марселе, – сказала она. – Он ревнует. Он считает, что я ему изменяла, и в этом он прав. Ту папку он действительно выбросил в мусор, но я её достала, и это она. Марсель… – она задумалась и дыхание её стало глубоким и прерывистым, – Официальная версия, что было вооружённое ограбление, чтобы его семья могла получить страховку и прочие привилегии. Что полагаются семье погибшего при исполнении агента. Неофициальная версия самоубийство. И обе версии ошибочные.
Сара подождала пока информация уляжется в головах агентов. Они не перебивали. Когда человек говорит, не надо ему мешать.
– Я думала… Даже я думала, что у него мания преследования. Он говорил… Он чувствовал, что его могут убить, – голос её уже дрожал, а глаза увлажнились, – и он считал, что это связано с делом Берга. Марсель серьезно стал работать над тем случаем, когда вышел на пенсию.
Она вздохнула, переждала спазм в горле и спросила:
– Вы действительно хотите сказать, что тот преступник может быть на свободе и действовать?
– Да, – сказал Рейни.
Слезы покатились по морщинистым впалым щекам Сары.
– Тогда Марсель это его жертва. Потому что он не мог покончить с собой! Я знаю! Хотя все улики указывают на это. Всё выглядит, как самоубийство, даже… – и добавила шепотом, словно боялась, что кто-то подслушает, – даже записка была. Но я знаю, что это не так. Он не мог! Все молчат, потому что семья могла пострадать финансово. Так что департамент покрывает, спасая семью. Думает, что спасает. Потому и не расследуют…
– Записка?
– Да, вот она, – Сара открыла папку, лежащую перед ними, и первое, что они увидели, это пластиковый пакет с запиской, – Я её украла. Положила в пластик, чтобы… ну вы знаете. Я все-таки жена следователя.
Она сложила руки на коленях, сжимая салфетку в кулачке, сидя прямо как последняя жрица в склепе, где похоронено счастье семьи.
– Это его рука, но… Почерк дерганый… Нервный… Ведь можно человека запугать… угрожать семье, детям? Как вы думаете?
– Думаю да, – сказала Дубчек, рассматривая записку, – обстоятельства бывают…
Записка была как бы стандартная, если в этом деле могут быть стандарты. «В моей смерти прошу никого не винить, я ухожу из жизни добровольно. Марсель»
– Вы знаете, кто расследовал это дело? – спросила Джина.
– Да, конечно, я знаю тут всех, я вам всё расскажу. И кстати… – она замялась, – всё случилось здесь в подвале. Так что, это и есть место преступления.
– Что вы имели в виду, говоря что вы украли записку? – спросил Рейни.
– Следствие не знает… Я ведь была первой, кто нашел его… Но я ушла. Помочь уже было нельзя, он был мертв… наверное больше суток. Семья его уехала в отпуск, он собирался ехать за ними, но… Я звонила ему, он не отвечал… Я приехала… Вы понимаете, если есть записка, то одно, если нет, то первый нашедший… тело… и есть как бы первый подозреваемый. И оба варианта плохие в смысле последствий… учитывая нашу ситуацию…
Она помолчала и добавила:
– И с тех пор здесь никто не был, кроме следователей. И меня. Да, семья Марселя конечно, но они собрались и уехали очень быстро после похорон и расследования… Они меня тоже не любят по понятным причинам. Они считают дом проклятым, а продавать… Сначала они пытались, но кто купит после этого? А теперь уже махнули рукой. Так что я просто присматриваю.
Она протянула Джине связку ключей и цепочку с ключом от сейфа.
– Пожалуйста, найдите его! – сказала она сквозь слезы, – Обязательно найдите этого убийцу! Не оставляйте это дело, прошу вас!

Глава 9. Сон. Маркус Левин. 19 февраля
Ночью Маркус проснулся от тихого звука. Еле слышный шёпот то появлялся, то исчезал. Маркус лежал и слушал этот странный шелест и не мог понять, откуда он идёт. Сначала ему показалось, что Тали тихо разговаривает с кем-то по телефону, но она мирно спала рядом. Он сел на кровати, прислушиваясь к ощущениям, но тишина вокруг была глубокой и сонной. Он различал дыхание Тали, такое спокойное и ритмичное, различал звуки далекой полицейской сирены за окном и гул дальнего шоссе. И поверх всего волнами наплывал и исчезал шелест – словно не из этого мира. Как тихие причитания в далекой пещере.
Он снова лёг прислушиваясь и долго смотрел в потолок, разглядывая трещинки и потёки, пытаясь определить источник звука, но тот никак не хотел становиться более внятным, скорее наоборот, стал глуше. Звук ускользал, оставляя еле слышное эхо.
Постепенно звуки и изображения стали смазываться, а потолок поплыл куда-то в вышину, стал вытягиваться сначала в купол, который рос всё выше и выше, потом в длинный коридор – словно кто-то включил огромный пылесос и начал затягивать в него окружающий мир. Коридор сузился, превратился в тоннель, конец которого утопал в темноте. Теперь звук стал нарастать; кто-то тихо причитал во мраке, всхлипывал и снова причитал, словно произносил молитву снова и снова. Пульсирующий шёпот становился то громче, то тише, то почти исчезал. Потом причитания начинались снова.
Маркус испуганно заморгал и снова открыл глаза. Потолок оказался на месте. Но сна уже не было ни в одном глазу.
Снег на улице словно создал дополнительный источник света; вместо черноты в комнатах царил мягкий полумрак. Маркус встал и пошел на кухню, чувствуя себя всё ещё непривычно не у себя. Это был частный дом, всё здесь было другим, неуютным для него. Маркус налил воды, и отпивая маленькими глотками, вышел в гостиную.
Электронные часы показывали число пи – три четырнадцать ночи. Весь мир спал. Тишина была глубокой – ни мышей, ни птиц, ни дождя, ни ветра. Никакого источника шума. И тем не менее Маркуса преследовал этот странный шёпот. Он понял, что не заснет, нашел плед, закутался в него, устроился на диване и включил телевизор. Доведя звук до минимума, начал переключать каналы.
Чередой шли мускулистые идиоты, рекламирующие чудесные системы оздоровления и похудения, пухлые домохозяйки, рекламирующие кухонные комбайны. Маркус переключался с канала на канал, но каждый встречал его новой порцией счастья – бутербродами, швейными машинами, автомобилями – пока наконец он не попал на какой-то фильм, судя по антуражу триллер.
Испуганная грязная девушка шла по длинному чёрному тоннелю по щиколотку в воде, сжимая в руках палку. Она озиралась и слабо вскрикивала на любой звук. Играла триллерная музыка, журчала вода, какие-то тени мелькали по стенам, и камера плыла по длинным коридорам, уводящим всё глубже и глубже…
Маркус задумался, и мысли его были невесёлые. Он не хотел переезжать к Тали, хотя она давно уговаривала его. И когда Габриель привёз его раненного к ней, тогда всё оказалось так естественно и просто – ему же нужна помощь, хоть сам Маркус так не считал. Тем не менее всё просто случилось. Для Тали его ранение было как бы началом их семейной жизни. А он не мог найти себе места в её мире, и ему очень хотелось уехать к себе в крошечную холостяцкую квартирку. Но как теперь это сделать, чтобы не обидеть? И почему надо уезжать? Ведь не рассчитывал же он на самом деле найти кого-то лучше? Но что-то было не так, и он не мог понять, что именно.
Мысли плыли и путались, и вдруг Маркус услышал, что шёпот и причитания снова появились фоном где-то сзади. Он опять увидел, как потолок поплыл куда-то перед глазами. Комната сузилась, вытягиваясь в тоннель. Диван, словно плот, нёс его куда-то спиной вперёд, а он не мог шевельнуться, не мог повернуться и увидеть, куда. Маркус судорожно вцепился в подлокотник, который вдруг стал жёстким и ребристым.
Теперь поток нёс куда-то вниз, вглубь, в темноту, а шёпот и вскрики становились громче, назойливее, сливались в хор. Тьма была живой; она склонялась к нему и рассматривала, хищно улыбаясь. И Маркус чувствовал чьи-то чёрные руки, похожие на щупальца; они тянулись к нему, разветвлялись, каждый палец превращался в руку, пальцы которой тоже удлинялись и тоже тянулись к нему всё ещё не достигая…
И тут он заметил что-то на стенах, но не мог повернуть голову, чтобы рассмотреть. Это были фигуры. Мумии со сложенными на груди руками. В щелях между бинтами светились живые глаза, которые следили за ним. Глаза, полные ужаса и боли.
«Нет, нет!» причитал какой-то голос. «Спаси! Помоги!» кричал другой. Или он кричал «спасайся, беги»? Маркус плыл на чём-то, совсем не похожем на диван. Это было скорее нагромождение брёвен и досок; они медленно меняли форму, и острия вылезали справа и слева. А потолок и стены стали чёрными и тягучими как смола. Появилось ощущение, что он приближается к чему-то страшному.
Внезапно чернота потолка над ним превратилась в бездну, в уши ввинтился пронзительный вой, и поток выбросил его из тоннеля в огромный зал. Пространство исказилось, и вместо озера под ним теперь была воронка чудовищных размеров. Плот медленно скользил по краю водоворота, как планета по орбите, наклоняясь в бездну всё сильнее и сильнее.
«Нет, нет», подумал Маркус. «надо что-то сделать, надо остановиться! Надо грести назад!»
И не мог пошевельнуть рукой.
Грохот, вой и визг наполняли уже не уши, а самую его сущность, и он уже чувствовал, что воронка, как огромная пасть, всасывает его…
Он пытался кричать, но всё было бесполезно…
– Проснись! – Кто-то тряс его за плечи, – Проснись! Это сон, это только сон!
Перепуганная Тали слегка шлёпала его по щекам. Он открыл глаза и задыхаясь огляделся, приходя в себя.
– Сон, – пробормотал он, – только сон…

– Обещай мне, что ты поищешь новую работу, – сказала Тали входя на кухню.
Маркус повернулся к ней. Она была одета в его рубашку; волосы пышным рыжим облаком окружали её голову и плечи. И опять удивился, какая она красивая. И снова засосало под ложечкой от ощущения хрупкости этой красоты и непрочности этого его нечаянного счастья. Словно он это счастье украл, и скоро всё это у него отнимут.
Она налила себе кофе и села за стол. Вид у неё был грустный и решительный. И Маркус увидел лучистые золотые разводы, идущие от её головы. Они переливались и иногда дополнялись голубыми и зелёными.
Утро встретило его головной болью, и теперь он стоял на кухне прислонившись к холодильнику, пил кофе и старался понять, готовится ли боль затихнуть сама или всё же принять таблетки.
– Да, я поищу новую работу, – повторил он почти механически. Потом спохватился, – я и так ищу её. Только сейчас не те времена, когда её можно легко найти. Только интерном, неполное время, и там зарплата ещё меньше, чем у нас. Сейчас у меня как бы капает и стаж, и опыт.
– И ни секунды личной жизни, – добавила Тали раздражённо, – и постоянные нервы. И опасность.
Он отвернулся к окну. Чёрные голые ветви деревьев слегка колыхались от утреннего ветра, и Маркус с тревогой заметил, как изображение этих веток в его глазах начинает смазываться – как будто накладывающиеся друг на друга кадры в кино с замедленной съемкой. След птиц тоже оставался в воздухе, как голубой бледнеющий пунктир. Маркус протёр глаза. Пунктир исчез. Но от каждого нового движения ветвей и птиц появлялся снова.
– Ну а академия? – продолжала Тали, отпивая кофе. Она подвернула одну ногу под себя и склонила голову набок, – Почему не попробовать себя в качестве лектора для начала? Подай заявление, ты же можешь преподавать! Я знаю, это тяжело, мало оплачивается, но с этого собственно и начинается путь в академию! Нужен преподавательский опыт, студенческие баллы и тому подобное. А госпиталь… ну я понимаю, но это рутина… Рутина и никакого движения. Это как бы навечно.
– Да, конечно, – механически ответил Маркус рассматривая трассирующие следы от пролетающей стайки воробьев и потирая висок. – Разве быть просто доктором это рутина? Да, конечно, рутина, но всё же…
Это был не первый и не последний разговор на эту тему. Тали работала в центре психологической помощи при университете, и ей давно хотелось, чтобы Маркус тоже нашёл работу в медпункте какого-то колледжа или хорошей фирмы. Маркус думал об этом, но последнее время ему всё больше хотелось перейти в госпиталь. Его опыта было достаточно, чтобы устроиться в приёмное отделение или реанимацию, где бывает нужна экстренная помощь. Тали, предвидя ночные дежурства и вечную нехватку медперсонала, совсем не радовалась такой перспективе.
– Мы делим шкуру неубитого медведя, – наконец очнулся Маркус, – Меня пока не берут ни в университет, ни в госпиталь.
– Потому что ты не подал заявление ни туда, ни сюда, – ответила Тали слегка обиженным тоном.
– Да, ты права… – ответил Маркус уныло.
– Хочешь, я помогу тебе заполнять формы? – Тали явно торопила события, и он её понимал.
– Да, помоги… это было бы замечательно.
– Давай посылать в день хотя бы по одному резюме! – настаивала Тали. – Я просмотрю открывающиеся позиции.
Маркус поставил пустую кружку на стол, взял бумажник и ключи со столика, рассовал по карманам, поцеловал Тали в висок и пошёл к выходу не отвечая. Услышал её глубокий разочарованный вздох за спиной.
В дверях он внезапно повернулся, встретил её взгляд и сказал:
– Да, помоги мне на самом деле, а то я никак не соберусь. Какой-то… психологический барьер что ли…
Тали просияла и хотела было пойти к нему, но он помахал ей от дверей и вышел.
Хотел ли он на самом деле сменить работу? До недавнего времени вопрос не стоял так остро, но после того случая… Короче, наверное пришла пора менять образ жизни на оседлый, думал Маркус, торопясь к машине, припаркованной у обочины. Время от времени он тревожно протирал глаза, так как все предметы в поле зрения по-прежнему оставляли в глазах светящийся пунктирный след разного цвета…
На душе было тревожно.

– Маркус, тебя тут ждут, – окликнула его диспетчер.
– Кто? – спросил он.
Она показала. Это был высокий темнокожий усатый шериф, которого Маркус помнил очень смутно.
– Да, привет, что стряслось? Нужна скорая помощь?
Полицейский протянул ладонь, широко улыбаясь.
– К счастью нет. Привет герою! – сказал он с наигранным энтузиазмом. Странно, что люди так охотно его изображают, хотя это выглядит всегда жутко неестественно.
– Что? – удивился Маркус. – Вы о чём?
– Ты у нас вроде как герой. Спасение детей и всё такое.
– А… Это работа, – ответил Маркус, наконец узнавая шерифа, который организовывал операцию по поиску Таши и Малика в снежном лесу. Из всех его воспоминаний о нем остались только его усы щёточкой. И главным образом потому, что Маркус ненавидел такие усы. – Как они? Дети?
– Да ладно тебе, не скромничай! Дети прекрасно! Доктора говорят, что всё будет в порядке. Слушай, – он перешел на рабочий тон, который в его исполнении был таким же неестественным, как и энтузиазм, – у нас тут будет интервью. Местные новости хотят показать репортаж о спасении. Ты не хочешь выступить? Мы хотели представить тебя к награде. Мэр города будет участвовать.
– А деньгами можно? – невольно вырвалось у Маркуса. Он всегда чувствовал себя неловко в таких ситуациях.
– Э… – энтузиазм шерифа дал сбой.
– Нет, я не против, – сказал наконец Маркус, – но лучше возьмите Линду, она тоже была там, она молодец, прекрасный работник. Тоже спасала…
– Ну смотри, я думал тебя, ты же нашел…
– А кстати, – перебил Маркус, – я сам хотел вас найти. Девочка… Таша… Она говорила, что приятель матери их избивает. Какие-нибудь меры по этому поводу приняты?
– Да что ты? Когда?
– Когда мы все там были и расспрашивали её. Вы же сами спрашивали. Она сказала, что парень этот, Филипп кажется, дрался и Малик убежал.
– А… – энтузиазм шерифа ещё более упал, – слушай, давай не будем об этом. Эти семейные проблемы…
– Мать пьет по-черному, у мальчика следы побоев…
– Я не видел.
– Я видел, я делал искусственное дыхание, если вы помните.
– Это дети, они бегают, падают…
– Вы хотите, чтобы в следующий раз мы приехали констатировать смерть?
Шериф набрал воздуха в грудь, выпрямился, его лицо окаменело, и тон стал холодным.
– Хорошо, Линда так Линда. Как ее фамилия?
– Харди. Так как с расследованием?
– Слушай, парень, – шериф теперь вырос, как скала, и готов был воткнуть палец Маркусу в грудь, но после того, как назвал его героем, пока не решался. – Ты думаешь, что это выбор между плохой родной семьей и хорошей приемной? Выбор как правило между плохой и плохой. И ещё не известно где хуже…
Маркус повернулся и пошел в раздевалку. Его трясло.


Глава 10. Папка. Двейн Рейни. 19 февраля

– Я только взгляну, – сказала Дубчек.
Они присели пообедать в кафе, созвонились с агентами, которые занимались расследованием обстоятельств смерти Деври, и договорились о встрече на следующий день. Джина не выдержала, надела очки и достала тяжёлую и толстую, как кирпич, папку. Её содержимое было разбито на несколько более тонких разделов. Джина открыла первую и стала просматривать.
Рейни тоже не удержался. Чуть смущаясь, достал свои очки, которыми недавно начал пользоваться, получил удивлённый взгляд Джины, с усилием проигнорировал его и стал просматривать бумаги следом за ней.
Они не замечали, что едят, делали выписки в свои записные книжки, иногда отходили заказать ещё кофе или дойти до туалета. Оба очнулись, когда в пять вечера зазвонил телефон Рейни, и начальница отдела возмущенно стала выговаривать за отсутствие. Дубчек отобрала у него сотовый и сказала, что они оба сейчас очень заняты, и у них есть важная информация... «Да, новая информация по старому случаю… Да… Нет, пока не можем представить… Скоро… Когда будем готовы». Она отключилась и машинально положила сотовый себе в карман.
Марсель Деври обошёл все ключевые точки старого расследования. Он навещал семью, но поговорить практически удалось только со старшей дочерью Берга, и ничего нового она ему не сообщила.
Разбор семейства миллионерши, был рассказан вкратце, хотя, судя по датам и пометкам, исследование явно заняло много времени и сил. Было видно, что он очень хотел найти подтверждение своей идеи, но выводы делал честно – не обнаружил никаких следов и ниточек. Бывшая дама сердца Берга проживала на тот момент в Швейцарии; она вышла замуж за молодого человека, который по возрасту годился ей во внуки; фотография счастливой пары прилагалась. Никакой пластический хирург не смог бы замаскировать Берга под это двухметровое чудо на стероидах. Рейни не удержался и хмыкнул.
– М-м? – Дубчек не поднимая головы посмотрела поверх очков.
Рейни показал ей фото.
– По-моему надувной и то интеллектуальнее.
– Ты серьезно? – спросила она после паузы.
– Знаю. Не кроссворды решать. И все же…
Рейни вздохнул, чувствуя себя задетым в глубине души. Все-таки он дорожил своим интеллектом, и сейчас вдруг остро осознал, как для него важно ощущать превосходство оного. Ну что ж, счастья в личной жизни, как говорится.
– Мотели? – спросил Рейни, открывая следующую папку.
– Да, – ответила Дубчек, не отрываясь от своих бумаг.
Это была большая порция документов, и это было понятно. Мотельный вопрос был продуман преступником очень серьезно. Скорее всего, он побывал во многих окрестных мотелях, выбирая отдельно стоящие и имеющие недоступные для наблюдения зоны. Обе комнаты были выбраны тщательно, чтобы посетители могли приходить и уходить практически незамеченными.
– Посетители. Работники… и те, которые уволились, – пробормотал Рейни.
– Увы, – буркнула Дубчек, не отрываясь от своих бумаг.
И Рейни снова погрузился в чтение. Да, это было проработано. Еще во время расследования выплыли несколько имен временных работников, уволившихся до событий, но мало кого следователь нашёл. Зато особо отметил одного временного работника по имени Эйб Стокер – по описанию белый, темноволосый, высокий мрачный студент, которого найти не удалось. Слишком давно, все нити растворились.
Деври также проработал по максимуму всех постояльцев, которые были в этой или соседних комнатах последний год перед событиями. Недели, месяцы адовой работы! И всё впустую.
– Феликс? – пробормотала Джина себе под нос.
– Что? – спросил Двейн.
Она показала ему последнюю бумагу в папке, которую Рейни ещё не начал читать. На чистом листе было написано «Феликс!!!» и больше ничего. Дубчек положила лист обратно в папку и подвинула к Рейни.
Эта стопка была посвящена гей-клубу. В самом начале стопки лежал список: сверху имена тех, у кого удалось взять интервью, ниже те имена, которые прозвучали в расследовании и с кем связаться не удалось. Лист видимо был составлен, когда Марсель подводил итоги. Имя Феликс – самое последнее во втором списке. К нему прилагалось несколько вариантов фамилии: Зубровски? Зборовски? Здравски?
Ещё одна папка содержала подборку убийств, особенно с применением ножа, произошедших в течение года до предстоящих событий. А самый большой и последний раздел был посвящен, как ни странно, адвокату Берга и всей судебной процедуре.
Суд проходил в Аннаполисе – столице штата. Весь процесс изобиловал загадками. Странные проблемы, вечно откладываемые заседания, потерянные документы, и наконец освобождение под залог, которого на самом деле быть не могло, учитывая тяжесть преступления и серьезность улик. Адвокат прибыл с указанной суммой, оформил бумаги, и ожидал своего подзащитного, которого почему-то вывели через другой выход, причём в наручниках… Куда он пропал после – не знал никто.
Последний листок отмечал, что офис адвоката сгорел со всеми документами через два года после событий. Подозревали поджог, но виновного не нашли. Сам адвокат вскоре умер естественной смертью от рака. Судья умер от инсульта, когда Деври начал своё повторное расследование, то есть десять лет назад. Следователь пометил, что хотел встретиться с судьей, назначил встречу… Она не состоялась.
Рейни перевернул последнюю страницу и поднял глаза на Дубчек, которая сидела и смотрела в стол невидящими глазами.
– Какое месиво! – сказала она наконец.
– Он был в суде, – сказал Рейни плоским голосом и глядя в пустоту, – Призрак. Он присутствовал на судебных процедурах. И теперь я думаю, что в обоих случаях.
– Да. И это было похищение, – кивнула Джина, – По-хи-ще-ни-е. Хорошо организованное, со знанием всех процедур и при помощи системы.
– Судья умер от инсульта, – сказал Рейни, – А инсульт может случиться от испуга? Понервничал, когда Деври позвонил и попросил о встрече?
Они долго смотрели друг на друга.
– Ты думаешь, что судья был вовлечен?
– Кто знает, – пожал плечами Рейни, – может быть невольно. А может быть и…
– Не удивительно, что преступник пришел за следователем, – ответила Дубчек, – Тот подошел близко…
– Слишком близко, – кивнул Рейни, – и это стоило ему жизни.


Глава 11. Шаббат. Маркус Левин. 24 февраля
Это произошло так внезапно, что они даже не успели ничего понять.
Прохожие вызвали скорую к молодому человеку, который кричал от боли и катался по асфальту. Длинные чёрные перепутанные косички, грязная куртка, мешковатые джинсы, полуспущенные в соответствии с модой, ярко-жёлтые трусы. Он метался и не давал себя прощупать, понять, где ранение, и в чём проблема. Когда его, наконец, удалось уложить на носилки и занести в скорую, он вытащил откуда-то пистолет, схватил Габриеля за ворот и приставил пистолет к его виску трясущейся рукой. И закричал: “Убью!”
Габриель замер, подняв ладони вверх; на лбу его выступила испарина.
– Не трогай меня! – продолжал визжать парень, нервно дёргая пристёгнутыми коленями, – Пошел вон! Убери свои шприцы!
– Тихо! Тихо! – говорил Габриель, – Никто ничего не делает… Никто…
– Никаких шприцов! – говорил Маркус тоже подняв руки. – У меня ничего нет!
– Никакой полиции! – кричал парень. – Отвали!
– Тихо, – увещевал Маркус, – только тихо! Тебе ничего не будет! Никакой полиции здесь нет!
– Сделай мне укол! Прямо сейчас! А-а-а! – вопил пациент, – или я его убью-у-у!
– Хорошо, хорошо, – увещевал Маркус. – Тихо, сейчас сделаю...
– Нет, – вдруг завизжал парень, – ты меня хочешь отравить! Никаких уколов! Не подходи!
И Маркус, подняв руки вверх, никак не мог сообразить, что же делать. И вдруг отчетливо увидел, что пистолет не заряжен. Словно тот был прозрачен – со всеми его деталями, рифлением и насечками. И с пустой обоймой и патронником.
Маркус на миг замер и только смотрел на это словно стеклянное оружие. Он никогда не отличался остротой реакции, а в жёстких ситуациях и подавно. Но тут… Он просто чётко видел, что Габриелю ничего не грозит.
– Смотри! – воскликнул Маркус, внезапно показывая на что-то за спиной этого парня.
Тот невольно дернулся, и в тот же момент Маркус уже налетел на него, схватил ствол двумя руками и резко отвел в сторону, наваливаясь на эту руку всем телом. И тут же раздалось щелканье, это парень нажал на курок. Габриель двинул «пациента» локтем в челюсть, от чего парень откинулся на носилки. Маркус вырвал пистолет из руки пациента, но не удержал, и тот улетел в угол машины. Они моментально навалились на парня вдвоем, пристегнули и вкатили ему дозу. Пациент «успокоился».
Габриель сполз на пол, и руки его тряслись. Ещё какое-то время приходил в себя, потом вдруг закричал:
– Он же мог меня убить! Ты чуть… Он чуть… Ты зачем?! – слова его путались, и он не мог сказать ничего связного.
– Не мог! – Маркус и сам почти кричал от перепуга. – Пистолет был не заряжен!
– Как ты мог знать?! – Габриель уже почти срывался на фальцет. – Как ты мог знать?!
Маркус замер, открыв рот. И правда, как? Его тоже трясло. “Как я мог это знать?!” И вдруг нашелся:
– Так он щёлкнул! Когда он его только вытаскивал. Он случайно нажал на курок, и тот щёлкнул!
– Я не слышал! – кричал Габриель.
– Потому что он тебя держал! – уже с большим убеждением начал Маркус. – Если бы он меня держал, то я бы тоже… того… Он его случайно нажал, – продолжил он успокаиваясь. – И я слышал, что выстрела не было.
Габриель похоже начал верить. Он медленно перебрался из салона в кабину, и держась за стенки сел за руль, пытаясь отдышаться, а потом отрапортовал на станцию о происшествии.
Они выехали в сторону госпиталя, и уже по дороге к ним присоединился эскорт из пары полицейских машин.

– К черту! – сказал Габриель Ванессе, когда они вернулись на базу. – Вызывай кого-нибудь из запасных, я сегодня больше работать не могу. Я сейчас не то что в вену, я в рот не попаду…
Он наверное имел в виду интубатор, но получилась двусмысленность. Крис, стоящий рядом, явно хотел пошутить на эту тему, но посмотрел на Габриеля и передумал.
– Идите, – ответила Ванесса, – все по домам. И завтра у вас выходной.
– Куплю пистолет, – сказал Габриель выходя. – Куплю оружие в конце концов! Не могу так! Словно на убой!..

Маркус не хотел рассказывать Тали. Опять начнутся разговоры на тему новой работы, а он был сыт по горло. И ночью долго не мог заснуть, а утром долго не хотел подниматься. Убедить Габриеля это одно, а как убедить себя? А если пистолет был бы заряжен? Как он мог это знать? Как это вообще можно знать? А может он и правда слышал щелчок?
Когда, наконец, они лениво позавтракали, хотя время было скорее обедать, Тали попросила его помочь перенести старую мебель в подвал, так как сегодня должны были привезти новую. И весь день ушёл на эти хлопоты. А под самый вечер, словно вспомнив, что это пятница, в окно заглянуло низкое вечернее солнце. И настало время, когда в соблюдающем традиции еврейском доме зажигают свечи.
Тали переоделась в длинное светло-серое платье и набросила серебристый шарфик на волосы и протянула Маркусу ермолку. Зажгла свечи, запела молитву, и ладони её медленно кружили над пламенем. Маркус, как полагается, прикрыл глаза ладонями, но мысленным взором всё равно видел её – необыкновенно красивую. И опять удивлялся тому чуду, которое привело её в его жизнь.
Он неплохо знал тонкости семейного шаббата, и для него не составило проблемы спеть с нею вместе «Леха Доди» и «Кидуш», и всё остальное. И это было как сказка. Но полностью проникнуться очарованием мешало только одно: это была не него сказка. Тали зарабатывала больше, у неё была постоянная позиция в университете, и у неё не было долгов. И у не был дом…
Тем не менее красное вино согрело, и на душе стало полегче. Можно было хоть ненадолго забыть о всех проблемах и быть в этом «здесь и сейчас».
– Ты мне ничего не рассказываешь, – вдруг словно проснулась Тали, – И не любишь у меня бывать. А когда я прихожу к тебе, то не понимаю зачем… Может быть, ты и не рад…
– У меня в доме всегда бардак, ты же знаешь, – неловко улыбнулся Маркус. – Мне просто стыдно. Да и потом… К хорошему быстро привыкаешь. Боюсь привыкнуть, и тогда… Наверное я всё ещё не верю, что в моей жизни может быть… такое чудо как ты. Боюсь тебя потерять.
Взгляд Тали не потеплел, скорее наоборот.
– И поэтому ты думаешь, что лучше меня просто потерять? – спросила она с некоторым вызовом.
Ему совсем не хотелось такого поворота событий. Он вздохнул, и внутренняя улыбка стала уходить.
– Ты ещё думаешь о ней? – продолжила Тали тише.
– О ком? – спросил Маркус озадаченно.
– О Жасмин, – Тали помолчала, и увидев, что Маркус не понимает, продолжила, – я заезжала к Габриелю, хотела их пригласить к нам на ужин, но его не было. Мы пообщались… Ты мне никогда не рассказывал, что ты за ней ухаживал.
– Она тебе рассказывала про меня? – Маркус вылетел из колеи и не знал как реагировать. – Что?
– Что ты ей очень нравился. Нравишься. Что иногда она жалеет, что вы расстались. А ты ещё думаешь о ней? – голос Тали дрожал.
– О ней? Тали, что ты говоришь!? – Маркус наконец пришел в себя. – Это было годы назад! Годы! У них уже сыну шесть лет. И кстати Габриель мой друг. Лучший друг. И вообще. Я на его свадьбе был. Свидетелем с его стороны!
– И ты ни с одной девушкой не… Ничего серьезного с тех пор? Почему? Я думала может из-за нее…
– Наверное не лучший кандидат в серьёзную жизнь! – Маркус мрачно развел руками, – У меня сумасшедшая работа плюс учеба, я весь в долгах и в режиме жёсткой экономии, мне всё время некогда… они не выдерживают. Иногда начиналась жизнь, похожая на семейную, а потом в один момент приходишь в пустой дом… Иногда только записка, иногда короткий разговор. Прости-прощай. И всё…
Маркус уже чувствовал досаду на себя за свою откровенность. Он понимал, что говорить одной женщине о неудачах с другими более чем глупо, но видимо подействовало вино. И дурацкая история с пистолетом, и невыговоренный стресс. Досада на себя становилась острее с каждой минутой, отравляя вечер.
Тали сняла туфли, которые она непонятно зачем вообще надевала, и долго сидела, глядя на свечи. Потом встала и начала ходить из угла в угол. Шарфик упал с волос на плечи. Маркус откинулся на новом роскошном кресле и закрыл глаза, стараясь услышать шаги её босых ног. Потом вздохнул, встал, подошел к ней и нежно взял её за плечи.
– Тали, ты самое лучшее, что у меня было в жизни. И я рад, что ты у меня есть. И я не хочу тебя потерять. Просто так получилось… Я неустроенный, неприкаянный, не получается закончить образование, которое хочу… всё как-то не так… расписание работы… Я знаю, меня трудно выдержать…
– У тебя просто низкая самооценка… И любые отношения тебя тяготят, когда они…
– Только не надо консультировать, – перебил он уже ощущая напряжение. – Либо у нас отношения, либо я твой пациент. А вместе не надо.
Маркус ушёл к столу, постоял, наклонив голову, вздохнул и налил себе ещё вина, потом подошел к окну. Сад стоял как зимняя сказка; сумрак подсвечен снегом. Покой был глубоким и незыблемым.
Начиналась головная боль. Маркус закрыл глаза, прислонился лбом к стеклу, чувствуя пронзительный холод в точке прикосновения и испытывая облегчение.
– Да, я мечтал о своём доме, – наконец сказал он, рассматривая запотелый островок, который появлялся на стекле от его дыхания. – Мечтаю. Все ещё. Скромном, хорошем, простом. Двое детей. Может больше, но я как-то всегда думал, что будет двое. Наверное потому, что так было в моей семье. Я очень любил моего брата. Люблю…
Горло свело спазмом, и Маркус замолчал.
– Ты ничего не говорил о своей семье, – отозвалась Тали.
– Потому что нечего говорить. Мать умерла очень давно. Сначала мы жили втроем. Приезжала бабушка из Калифорнии, помогала. Потом отец женился, потом начались финансовые проблемы, мы продали дом, переехали в Калифорнию к бабушке с дедом, потом… отец заболел и умер. Михаэль остался там, получил образование, нашел работу. А я… вернулся. Закончил школу, курсы парамедиков, поступил в университет...
– Закончил школу… А сколько тебе было? – спросила она несколько испуганно.
– Шестнадцать… Кажется.
– Как же ты вернулся? Один?!
– Ну что-то вроде… – сказал Маркус нехотя. – Бабушка уговорила родственников. Яков мой дядя, согласился, и я у них жил какое-то время… Потом у Шмуэля. Это бабушкин брат.
Маркус не стал рассказывать, как он ссорился с этой женщиной, которая навсегда для него осталась без имени, а просто жена отца, как он начал убегать из дома, как Михаэль ходил по всем друзьям, паркам и подвалам, разыскивал его и приводил домой иногда на третий-четвертый день. Как он в конце концов убежал автостопом через всю страну, и казалось… Да, это было глупо, но ему казалось, что случится чудо, и окажется что всё это был сон! И он вернется в старый дом, и всё будет по-старому, все будут снова вместе! Отец, Михаэль и Маркус…
Но в старом доме уже жили другие люди. И он спал в разных развалинах, парках и даже в подвале своей школы, пока его случайно не увидел Габриель. Нет, впрочем, не случайно. Маркус искал его. Это было как возвращение в семью. Ну хоть в какой-то кусочек. Правда одновременно с Габриелем, его увидела и охрана…
В школе знали телефон Якова, несколько его детей училось здесь же. Потому доставили беспризорника к родне… Долгие разговоры по телефону с отцом, с бабушкой ничем не закончились. В основном они говорили, а Маркус слушал и молчал. Он не мог никому ничего сказать. И что скажешь? Что он хочет, чтобы был старый дом, веселые отец и брат, и чтобы не было этой женщины в доме? Что он не хочет идти в школу, где над тобой смеются и издеваются толпой, где тренер тайком выкручивает тебе руки?
Что он хочет, чтобы просто всё вернулось в мир «до того как».
– Отец приезжал за мной, – сказал Маркус. – Уговаривал. А я был полный дурак… Знаешь, как иногда подростки… Заклинит и всё. Сказал, что убегу.
Да, отец понял. Или испугался, что однажды Маркус убежит туда, где его уже не найдут. И решил дать ему время. Уезжая, обнимал и повторял: «Только скажи, и я за тобой приеду! Увидишь, всё будет хорошо!»
– Ты с ними общаешься? – спросила Тали.
– Да, захожу иногда.
– Нет, с бабушкой, братом…
– Она умерла. Я приезжал на похороны и узнал, что отец тоже болен. Я тогда переехал к ним, устроился работать, прожил там где-то год. Мы помирились… – Маркус помолчал и добавил, – хоть какое-то хорошее воспоминание. А то было бы слишком больно.
Тали чуть улыбнулась и еле заметно кивнула. А Маркус продолжил:
– Там остался только брат. Женился, уже трое детей. Общаемся конечно. По телефону, иногда. Пару раз я ездил к ним в гости.
– Тебе их не хватает…
– Кого как. Отца. Бабушки. А с дедом отношения не сложились. И с женой отца тоже, – грустно улыбнулся Маркус.
– Почему? – Тали подошла и обняла его сзади. Маркус нежно положил свои ладони поверх ее и стал тихо гладить:
– Я был глупый, нервный, дёрганый. Испортил отношения…
– А что твой отец? Он был на твоей стороне?
Маркус долго молчал. Потом вздохнул. Как объяснить то ощущение неловкости, которое возникало, когда он встречал взгляд отца? Или это была неловкость отца? Чувство вины?
Маркус сделал глоток вина. Густой терпкий вкус напоминал слёзы.
– Мне иногда казалось, – прошептал он, – что отец любил Михаэля больше. Они были очень близки. А я… как-то был в стороне. Иногда мне кажется, что он винил меня в смерти матери. Может это только моя иллюзия, но…
– О боже мой… Почему? – прошептала Тали, и зайдя спереди обняла его, стараясь поймать его взгляд.
Маркус сопротивлялся, но потом всё-таки обреченно встретил глаза Тали:
Когда матери поставили диагноз, она была беременна. Мной. И доктора говорили, что надо делать аборт и срочно лечиться… Отец настаивал, мама отказалась. Она доносила меня до семи месяцев и была уже совсем плоха. Ей сделали кесарево, и она умерла во время родов. Мой день рождения это день её смерти… Михаэль рассказал, потом правда жалел, что…
– Боже мой, – прошептала Тали. – Боже мой, мне очень жаль…
Она уткнулась лицом в его грудь и ещё качала головой и что-то шептала. Маркус замолчал, поставил бокал на подоконник, обнял Тали одной рукой, а другой начал гладить ее щеку, зарыл пальцы глубоко в её волосы, пахнущие сандалом. Они долго стояли обнявшись. Ничего не хотелось говорить, ни о чём не хотелось думать. Просто быть здесь и сейчас и ощущать тепло друг друга.
Они вместе, и больше ничего не имеет значения…


Глава 12. Лея. Двейн Рейни. 25 февраля
Им открыл высокий лысеющий мужчина, и они показали свои удостоверения.
– Добрый день, мы договаривались о встрече...
– Да, здравствуйте, проходите, Лея вас ждет, – ответил он тревожно. – Что-то случилось?
– Это о старом расследовании, – сказала Дубчек.
– Что-то узнали об отце? – спросила приятная полноватая женщина лет сорока, выходя в прихожую.
Она вышла замуж, работала учительницей, жила по соседству со старым домом-магазином, который они продали много лет назад. Лея была старшей дочерью Берга, и во время событий ей было тринадцать. Вторая сестра была на восемь лет моложе и жила где-то на севере, а мать в последней стадии болезни Альцгеймера находилась в приюте.
– И да, и нет, – ответила Джина.
– Я не понимаю, – ответила Лея, – это либо да, либо нет. Впрочем, простите, проходите.
Она пошла в гостиную, усадила гостей на диван, сама села на банкетку напротив. Её муж поставил стул, сел рядом с ней, и она взяла его за руку. Явно было видно, что она нервничает и ищет защиты. Он положил свою вторую ладонь поверх, успокаивая, а потом даже обнял её за плечи.
– Да, в том смысле, что у нас есть новая информация, – начала Дубчек, – и нет, мы ничего не знаем о местонахождении вашего отца. А вы?
Женщина печально покачала головой.
– Это было все так нелепо и страшно! Я много лет даже боялась об этом думать. Вроде бы живешь обычной жизнью, и вдруг случается какое-то безумие! Как в фильме ужасов… А какие новости, вы сказали?
– Я думаю, – ответила Дубчек, – главная новость для вас, что обвинения с вашего отца практически сняты, и мы рассматриваем версию, по которой он тоже является жертвой преступления. Возможно. Хотя мы ещё многого не выяснили…
Она остановилась, потому что Лея прикрыла рот ладонью, плечи её затряслись, а из закрытых глаз полились слезы. Муж прижал её к себе и долго гладил по плечу, по волосам, целовал в висок и что-то шептал на ухо. Наконец, она извинилась, вышла и вернулась через несколько минут, чуть успокоившись и умывшись. Взгляд её был печален но уже светел.
– Спасибо! – сказала она с чувством и еле удерживаясь, чтобы снова не заплакать, – Вы не представляете, как много это для меня значит!
Джина кивнула понимающе.
– Наша проблема в том, что преступник действует весьма изощрёнными способами, и у нас очень мало информации. Всё было слишком давно. Потому мы хотели снова расспросить вас о том деле, о вашем отце, обо всём. Любая зацепка, любая информация будет нам полезна…

Они разговаривали уже пару часов. Лея не могла остановить поток слов, так ей хотелось всё вспомнить, обо всём поведать. Она говорила о том, как помогала отцу в магазине, как они отмечали праздники, куда ездили на отдых… Но в рассказе не было ни одной зацепки, от которой можно было бы проложить мост к событиям, которые случились последние два года жизни Берга. В конце концов воспользовавшись паузой, когда Лея решила принести кофе и печенье, они начали задавать наводящие вопросы.
– Вы говорили «безумие» про последние годы, когда собственно всё и началось. Что вы имели в виду? Что такого безумного случилось? – спросил Рейни.
– Да, – подхватила Дубчек, – что стало разделительной чертой? Как бы, вот нормальная жизнь, а вот она пошла ненормально.
– Да, я поняла, – Лея выпрямилась с чашкой в руках и задумалась. – Наверное это был пожар... Старуха Дрискел, жила в соседнем доме с нами. Такая неприятная женщина. Настоящая ведьма. Ой, нельзя так говорить про покойных, – остановила она себя, но не выдержала и продолжила. – Мы, дети, её ужасно боялись. Все говорили, что она может наводить порчу. Если она скажет какую-то гадость или пожелает зла, то всё так и сбудется. Однажды её дом полыхнул, словно его подожгли, а мой папа был в магазине. Он велел маме звонить в пожарную, а сам бросился помогать гасить. Он как раз недавно купил новые огнетушители. И представляете, он даже вытащил её из огня! Обжегся, поранился. Старуха правда умерла. Слишком большие ожоги. Пожарные говорят, что если бы он тогда не начал тушить, то наш дом тоже мог бы сгореть. Дом с другой стороны очень сильно пострадал.
Она вздохнула, помолчала и продолжила:
– Но тогда у него с головой что-то случилось. Он так сильно переживал из-за денег, и что страховка нам недоплатила… Он просто как с ума сошел от этого. Словно нам грозит нищета. Он думал только о деньгах. Мечтал поправить положение.
– А как? Что предпринимал?
– Играл в казино. Это было так странно! Обычно люди проигрываются в пух и прах, а он несколько раз выиграл. Не миллионы конечно, нет, но приносил выигрыши. Потом, я помню, у него начались скандалы с мамой. Они старались при нас не ссориться, но я подслушивала по ночам. Потом был развод, папа ушёл, но постоянно приносил нам деньги. Иногда по несколько тысяч. Иногда переводил на счет. Очень хотел, чтобы у нас всё наладилось, переживал. Открыл нам обеим счета на учёбу. Вы не представляете, как нам это помогло потом! А когда он приходил в последние визиты выглядел очень… обеспокоенным. Часто оглядывался. Было ощущение, что он кого-то боялся. Его преследовали?
– Мы точно не знаем, – ответил Двейн. – Но похоже, что да, преследовали. Может он до сих пор скрывается…
– Нет, его нет в живых… – покачала головой Лея.
– Почему вы так считаете?
Она пожала плечами, грустно глядя в пространство перед собой.
– Он дал бы о себе знать. Он так любил нас с Ривкой, так заботился… Он этим жил, даже когда переехал. Всегда приезжал и приносил подарки. На каждый праздник, на дни рождения, на школьные встречи и концерты… Иногда приезжал безо всякого повода, просто хотел нас видеть. Раза два в месяц по крайней мере.
– Понятно, – сказал Рейни и замялся, – а… позвольте мы вас спросим о… Я понимаю, что вы скорее всего ничего не знаете о… э…
– Вы про гей-клуб? – спросила Лея догадавшись. – Вы не волнуйтесь, я уже много об этом думала, и как бы у меня внутри всё улеглось. Хотя в то время это было шоком для нас, и это было не так легко перенести. Но сейчас… Я не против, что папа был… геем. – Видно было, что ей всё же непросто об этом говорить, – Я бы хотела, чтобы он был счастлив. С другой стороны я понимаю, что если бы он мог открыто жить с мужчиной, то нас с сестрой не было бы на свете…
Она улыбнулась, помолчала и добавила:
– Но вы также понимаете, что это не та тема, которую человек обсуждает с дочерью десяти-двенадцати лет.
– Да, – ответила Дубчек.
– А вы знаете, – вдруг неожиданно сказала Лея, – один из папиных… друзей приезжал!
– Кто? Когда? – спросили агенты одновременно.
– Несколько лет назад… – она задумалась, пытаясь вспомнить. – Я шла из школы и как раз проходила мимо нашего магазина. Ну не нашего уже конечно, но для меня это всё равно наш старый дом. И около него стоял мужчина с букетом цветов. Маленький, седой, в очках. А тут выглянула подруга, которая там работает. Говорит, он спрашивал про нас. Мы познакомились, я его даже домой пригласила. Помнишь? – она повернулась к мужу.
Он кивнул в ответ.
– И? – спросила Джина.
Лея пожала плечами.
– Пообщались немного. Поговорили. Про отца. Для меня тогда это была ещё болезненная тема…
– Потому что вы боялись, что ваш отец убийца?
Лея опустила голову, её лицо исказила боль.
– Он представился? – спросил Рейни. – Лея, это очень важно.
Она очнулась и подняла голову.
– Да. Его зовут… Филипп? – она повернулась к мужу.
– Феликс, – ответит он. – Фамилия… Не помню. На «Б» кажется.
– На «Б»? – удивился Двейн, – Не на «З»? Здравски, Зубровски?
– Нет, скорее похоже на Бжезински. Я потому и запомнил. Он, кстати, оставил визитку, – он повернулся к жене, – но я не знаю, куда ты её убрала.
– Визитку? – спросила Джина и добавила без особой надежды, – Может вы сможете её найти?
– Сейчас попробую. Когда это было? – спросила она мужа, – года два назад?
– Мы как раз собирались в отпуск в Италию, значит пять лет назад. Июнь-июль.
– Пять?! Уже пять? Боже мой, как летит время, – голос ее раздавался уже из другой комнаты.
Через минуту она вернулась с большой декоративной коробкой, положила на колени и начала перебирать содержимое. Там были записные книжки и ежедневники. На каждой был написан год. Она достала нужный и стала пролистывать.
– Вот, – воскликнула Лея, – 11 июня. Это же… папин день рождения! – добавила она тихо. – В тот день ему бы исполнилось семьдесят… А я забыла. И он принес пионы, белые и розовые, папины любимые цветы. У нас в саду всегда были пионы, и они в это время цвели. На его день рождения.
На богато исписанной странице еженедельника, среди списка дел выполненных и запланированных была за краешек приклеена визитка. Джина достала свою записную книжку и выписала дату, потом («Вы позволите?») аккуратно оторвала визитку, стараясь держать за самый кончик.
Феликс Баназински, дизайнер. Фирма, телефон, адрес, электронная почта.
– Спасибо! – сказала Джина, – можете рассказать, о чём вы беседовали? Что он хотел?
Лея задумалась, собираясь с мыслями, и все тоже молчали какое-то время.
– Помянуть папу. Он решился прийти, сказал, что они были большие друзья. Что он не верит, что папа виновен. Я сказала ему, что ФБР тоже так считает, чтобы утешить. Помню, что тот агент, который вел дело, приходил несколько лет назад; он продолжал расследовать, но нам нечего было ему сказать. Вы что-то знаете про него? – вдруг спросила Лея.
– Да, мы работаем с его материалами, – ответил Рейни, не вдаваясь в подробности, – О чем ещё вы говорили?
– Да вроде больше ни о чём. Он хотел только сказать, что помнит, любит… Надеется. Что давно хотел зайти и не мог, был болен, лечился за границей. Больше ни о чём мы и не говорили.
Она замолчала, и все тоже молчали обдумывая ее слова.
– Лея, а что вы знаете про алмазы? – наконец спросил Двейн.
– Всё, – сказала она спокойно.
– Как?! – воскликнула Дубчек, – Что именно?
– Как они к вам попали? – спросил Рейни.
– Мы их нашли, – просто ответила Лея, – как бы клад.
– Где?! Почему вы не сказали следствию? – удивленно спросил Рейни.
– А какой смысл? Ситуацию это не улучшит, папу не вернет. И никто не поверит всё равно.
– Можете рассказать? – спросил Рейни.
– Да, конечно, – ответила она, – Мы гуляли по берегу моря. Красивое место. Мы там часто ходили. Мама не запрещала нам общаться даже после развода. Это было… осенью, как раз за пару-тройку месяцев до того, как его арестовали…
Она задумалась, потом продолжила.
– И там были развалины. Остатки. Наверное когда-то это был дом. Потом просто россыпь камней. Я так и не могла найти в архивах, что там было…
– И? – спросила Джина.
– Да, – очнулась Лея, – мы подошли посмотреть, а там был остаток каменной кладки, словно часть стены у скалы. Папа качнул их, они рассыпались, чуть не отдавили ему ногу. Мы тогда смеялись. А за стеной в скале углубление, маленькая трещина. В ней жестянка полузасыпанная песком. Папа открыл, а там как стеклышки, желтые и белые. Много, как горох, но такие невзрачные. А папа был так потрясен! Он сказал, что это настоящие алмазы, только неограненные…
– Камни в вашем тайнике были в коробке.
– Да, папа переложил.
– А где та жестянка, в которой они были изначально?
Лея задумалась.
– Не помню… Сейчас поищу.
Она ушла в подвал и вскоре вернулась с серой ржавой цилиндрической банкой, похожей на маленький термос, на которой красовались надписи черным: «NAVY Smoke Chew». И торговая марка – большой ромб с буквой <С>.
– За такую банку вы сейчас можете получить полторы сотни, – сказала Джина. Впрочем, меньше, так как состояние неважное. Это же настоящая, коллекционная. Ей лет двести.
– Вы не будете возражать, если мы возьмем ее на анализ? – спросил Двейн.
– Нет, конечно, только как это поможет в расследовании?
– Понятия не имею, – признался Рейни, – Мы просто трясём каждое дерево. И смотрим, что упадет…

Ничего не упало. Практикант был в полном восторге, но переживал его в одиночестве. Банка была по-настоящему старинным артефактом, и скорее всего алмазы были вывезены неизвестным моряком из неизвестного порта полторы-две сотни лет назад. Или украдены. Кого сейчас это волнует?! И к данному делу это не имеет никакого отношения.
– Однако, – сказал Двейн, – К делу серийных убийств может и не касается, однако сам факт того, что человек находит клад, выигрывает в казино, на бирже… Что-то в этом есть…
– Нонсенс! – прогудела Джина. – Ничего в этом нет. Твои магические бобы это полная чушь.
– Почему? Кто-то получает возможность обыгрывать теорию вероятности…
– И жестоко за это расплачивается. Не отвлекайся.
– Почему жестоко? Мы не знаем, чем всё заканчивается.
– Если вовлечен тот, кто уродует человеку лицо, хорошего конца можно не ждать.
– Да… Пожалуй…
Они сидели в кубике Рейни и смотрели на жестяную банку. И банка молчала.
– Но похоже чёрный рынок отпадает… – прогудела Джина.


Глава 13. Бомж. Маркус Левин. 27 – 28 февраля
– Мы думали, он покойник, хотели вызвать полицию, а Дейзи посмотрела, он ещё дышит. Мы вызвали вас.
– Но экстренной ситуации никакой не было? Он тут «дышит» уже несколько часов? – спросил Габриель, вздыхая, натягивая резиновые перчатки и опасливо ощупывая карманы пациента.
– А… ну... сразу не поймешь… – пухленький менеджер ресторанчика сделал невинные глаза. Признаваться он не хотел, но эту игру все и так знали.
Опять наркоман. На сей раз бездомный – мохнатое, грязное и слегка дышащее тело неопределённого возраста. Накачанный химией и пригретый на ярком дневном солнце, он начал испускать запахи. Под его носом висела толстая сосулька, и это был не лёд.
Они сначала опасливо убедились, что гражданин в нирване и не реагирует на окружающее, проверили пульс, давление, зрачки, ввели антидот и осторожно откинули бомжа каталку. Пристегнули ремнями, загрузили в машину и закрепили в салоне, стараясь не дышать рядом. Габриель сразу предусмотрительно закрыл дверь из салона в кабину. Торопиться некуда. Привычная рутина. Они надеялись только, что пациент спокойно пролежит себе, не подавая признаков жизни, до самого госпиталя. Вызов приняли, вызов обслужили. Штат оплачивает ваше путешествие.
Выйдя наружу, они встали около машины, и Маркусу очень не хотелось забираться обратно внутрь салона. Они смотрели в яркое весеннее небо и наслаждались теплом.
– Камень-ножницы-бумага, – тихо сказал Маркус, улыбаясь и сжимая кулак.
– Ни за что! – шутливо возмутился Габриель. – Я за рулем!
– Злодей! Дай мне хоть шанс!
– Нет уж, нет уж! А вдруг ты выиграешь! – ответил тот, снимая перчатки и решительно двинулся к кабине.
В это время мимо на большой скорости пронеслась какая-то машина очень близко от Габриеля, и на мгновение было ощущение, что она может его задеть. Они оба вскрикнули, а Габриель отдёрнулся и громко выругался вслед:
– Ты что, охренел?! Проколи шину, гад!
– Смотри, а если проколет? – улыбнулся Маркус. – Вдруг нам потом возиться!
– Повожусь с удовольствием! – мрачно пробурчал Габриель и пошёл за руль.
Маркус обреченно запрыгнул в салон, стараясь не видеть коричневые пятна на джинсах пациента. Не нюхать было сложнее. Приходилось дышать верхушкой легких делая микроскопические вдохи.
Машина неторопливо бежала по улице, не нарушая сиреной городской покой. Конечно такие вызовы не украшали дежурства, и, увы, они случались нередко. Далеко не каждый вызов это вопрос жизни и смерти. Иногда «пациент», приведённый в чувство, начинал возмущаться: «Где мой кайф?!» Такой клиент может загадить всю машину, и потом приходится её от всего этого отмывать, стерилизовать… И что там в этой крови? Может быть и СПИД, и сифилис, и гепатит…
Рутинный поток мыслей Маркуса внезапно превратился в головокружение, он схватился за поручни, пытаясь совладать с рвотным позывом. После восьми лет на скорой помощи такие пациенты давно уже не вызывали такой реакции! Что происходит?!
Маркус посмотрел на бомжа и вдруг увидел, что тот странно изменился: он стал словно прозрачен. Прозрачным было все: одежда, его ткани и кости. Более того – он видел целую гамму оттенков внутри и снаружи: черновато-зелёные пятна покрывали руки, ноги и живот, какие-то серо-сизые лохмотья губки судорожно подергивались там, где должны быть легкие. Сердце, похожее на гнилую грушу, ритмично вздрагивало, словно инвалид. Почти чёрная печень, глазные яблоки и мозг словно покрыты густыми прожилками плесени… Было ощущение, что в этом теле шевелились желтоватые прозрачные черви…
Машина подъехала к госпиталю и ещё не остановилась, а Маркус уже выскочил в снег газона и навалился плечом на ближайшее дерево. Жестокие судороги свели желудок, и он выплеснул весь свой обед на землю. Одним спазмом не закончилось; и к тому времени, как подбежал Габриель, Маркус уже выплёвывал остатки третьего спазма. Габриель протянул ему салфетку.
– Ты как?
Маркус только махнул рукой и покачал головой. Последний спазм уже прошёл вхолостую, и Маркус сделал слабую попытку разогнуться и отклеиться от дерева. Габриель повёл его под локоть к машине, где два санитара доставали бомжа, поглядывая на парамедиков. Один окликнул, не нужна ли помощь. Габриель поднял ладонь успокаивая, усадил Маркуса в машину и дал ему бутылку воды. Всю дорогу до базы Маркус сидел закрыв глаза и прислонившись к стеклу виском. Габриель тоже молчал.
На базе оказалось несколько практикантов, и Габриель позвал их помыть и продезинфицировать машину, а потом с кем-то уехал на следующий вызов, оставив Маркуса в кресле перед телевизором. Диспетчер его не трогала, видимо зная ситуацию. Постепенно, он пришел в себя и смог продолжить смену, но когда работа закончилась, еле нашёл в себе силы поехать домой. И только когда, наконец, добрался до своей кровати и упал, только тогда осознал, что приехал в свою каморку, а не домой к Тали. Но сил позвонить ей уже не было. Он даже не снял формы, только скинул ботинки. Его опять знобило. Он натянул на плечи угол пледа и закрыл глаза.
Видимо Габриель всё же позвонил ей; она пришла тихая и грустная, села рядом на пол и обняла его голову, целовала в лоб, щеку, висок… Гладила волосы. И шептала, что все будет хорошо.

Глава 14. Адвокат профессора. Двейн Рейни. 27 февраля
– Что за новая информация? Почему я узнаю из слухов и сплетен? – возмутилась начальница отдела поймав их в коридоре.
Ее звали Барбара Брейди, а за глаза называли старушка Барби. Не столько за сходство, сколько за количество мозгов. Назначения последних лет делались видимо по соображениям политкорректности, и выслуга лет была в её случае приравнена к эффективности, уму и прочим талантам, за неимением оных. Это не улучшило работу департамента, но зато помогло произвести приятное впечатление на начальство и общественность. Сама же Барби, в какой-то мере ощущая свою неполноценность, старалась быть затычкой каждой дырке и очень путалась под ногами. А теперь она нервничала. Что-то происходило за её спиной, и она не имела доступа к информации, а такие ситуации всегда приводили её в полуистерическое состояние.
Дубчек, будучи главным экспертом в случае профессора, пошла напрямую к шефу Ланкастеру, так как он был их непосредственным начальством во время основного расследования, и объяснила ситуацию. Он дал ей временный доступ, и она как бы вернулась на работу в отдел в связи с ситуацией. И теперь оказывалась под началом у Барби, но с подачи её шефа, так что ситуация была деликатной.
– Я хочу, чтобы вы докладывали! – продолжала возмущаться Барби. – Вы должны понимать…
Дубчек посмотрела на неё с высоты своих двух метров, как огр на карлика, с видом: «Тут кто-то что-то пискнул?»
– Барбара, не мешай, мы работаем, и будем работать как привыкли. По крайней мере пока.
Старушка издала ряд возмущенных звуков, потом нашлась.
– Ваша тактика пока не дала значительных результатов, – воскликнула она дребезжащим голосом.
– Вы этого не знаете, – начала Дубчек.
– Вот именно! – воскликнула Барби, – А как начальник я должна знать!
– Слушай, – осадила Дубчек, – ты лучше не путайся под ногами, а то я настучу по начальству, как ты тратишь деньги департамента на личные цели.
Рейни почувствовал, как население каждого кубика за стенками затаило дыхание и слушает. Воздух вокруг, казалось, дрожал от напряжения. Каблучки Барби глухо застучали по ковролину вдаль, сопровождаемые возмущёнными восклицаниями.
– Вы не пробовали делать это в грязи? – спросил Рейни, откинувшись в кресле и крутя карандаш в руках, – Я бы заплатил крупную сумму, чтобы посмотреть.
– Смотреть будет не на что. Будет один удар.
– Вот именно на это я и хотел бы посмо…
Но в этот момент раздался звонок. Рейни поднял трубку, помрачнел и сказал: «Да, сейчас буду».
– На ковёр, – сказал он, обреченно возвращая трубку в объятия телефона, – Если не вернусь, похороните меня под волынки и ситар…
– Но нам пора на встречу!
– Поезжай одна, я приеду если вывернусь.
– Удачи, – сказала Дубчек и проводила его угрюмым взглядом. Рейни лопатками ощущал убойную силу этого взгляда, словно ветер в спину.

Он не вывернулся. Ему опять надавали бессмысленных бюрократических поездок на весь день. При том – он был уверен – всё можно было бы решить простыми телефонными звонками. Но приказ есть приказ, и он со вздохом уехал.
Ожидая в приемной очередного местного шефа и ненароком разглядывая секретаршу, он прокрутил список контактов в телефоне и нашел адвоката профессора.
Контора Савви ответила, что сегодня до трех тот находится в Генеральном суде Арлингтона, и это было замечательно и очень близко. Выяснив, что отчётность ещё не готова, и получив уверения, что необходимые данные будут высланы непосредственно ему в самое короткое время, Рейни поехал в суд. Всё-таки область, охватываемая Вашингтонским метро, это прекрасное место для внеплановых поездок. Даже многочасовую задержку всегда можно объяснить стоянием в пробках.
Рейни быстро нашёл нужный зал, но оказалось, что несколько минут назад все разошлись на перерыв. Тогда он первым делом заглянул в кафетерий, и его предположения оказались верны, адвокат как раз собрал на поднос свой обед и шёл к кассе. Рейни налил себе кофе и встал следом.
– Мистер Савви, добрый день. Вы не могли бы уделить мне немного времени?
За прошедшие семь лет адвокат постарел, высох и согнулся, теперь он был одного роста с Рейни. Над коричневым черепом сверкал редкий белый пух, на щеках добавились темные пятна и морщины. Но строгий темно-серый костюм как всегда безупречен и галстук по-прежнему сверкал цветами Колумбийского университета.
– О, давненько я вас не видел! Да, прошу, только быстро, – сказал он указывая на столик, – у нас всего полчаса, а я очень хочу есть. Судья не терпит опозданий. Что вы хотите узнать? – спросил он располагаясь за столом и поливая салат приправой из пакетика.
Рейни устроился рядом и сделал глоток кофе:
– Все то же. Дело профессора.
– На связь не выходил, и я ничем не могу…
– Знаю, не беспокойтесь. Боюсь на связь он уже не выйдет. Вопрос не в этом. Появились новые обстоятельства, и нам нужно всю ситуацию проработать под совершенно новым углом.
– Под каким?
– Что профессор не преступник, а жертва. И я не думаю, что он ещё жив, хотя конечно кто знает…
Адвокат застыл с открытым ртом не донеся до него вилку с салатом. Салат упал на стол. Савви стыдливо прикрыл его бумажной салфеткой.
– С… Серьезно?
– Да. И мы практически сейчас расследуем пропажу профессора и ещё одного человека и ещё два убийства. Три. Есть много новых подробностей... Нам нужна любая информация.
– Не уверен, что могу вам помочь…
Савви от волнения забыл про салат. Не каждый день сторона противника приходит и предлагает твоему клиенту спасение на блюдечке за просто так.
– Скажите почему профессор оказался на месте преступления? – спросил Рейни.
– Я не уверен, что могу… – заблеял адвокат и даже попытался ослабить галстук, – Вы же знаете… Конфиденциальность… Я не имею права!
– Хорошо, давайте я вам скажу, – ответил Рейни. – Некто назначил ему встречу, и скорее всего эта встреча относилась к определенным не совсем легальным интересам профессора. Так?
Адвокат молчал открыв рот от изумления. Рейни продолжал:
– Возможно встреча состоялась, возможно нет, это не важно. Важно, что профессор там был и ждал какое-то время. Что-то трогал, как например ручку двери внутри и снаружи, и его пальцы остались на месте, которое потом стало местом преступления. Примерно по этой схеме преступник сработал ещё в одном случае. Нам нужно знать всё, что профессор вам говорил. Почему он не рассказал следствию о назначенной встрече?
– Преступник… Не профессор… То есть доктор Хорсшу не преступник?
– А вы в этом не уверены?
Савви сделал глубокий вдох и замер. Потом наконец пришел в себя.
– Мне надо подумать, – он сглотнул, – Вы поймите… Вы не поймите… Мне надо про… консультироваться… запросить разрешение… Вы понимаете, моя лицензия… Позвольте мне сделать несколько звонков!
– Как будто у меня есть выбор, – улыбнулся Рейни.


Глава 15. Переезд. Маркус Левин. 28 Февраля
Утром Маркус проснулся раздетый и укрытый. Его жилище – маленькое студио, вмещающее кухню и спальню в одну комнату с окном – пропитано ароматом кофе, гренок и омлета. Тали, одетая в его старую футболку, сидела около пластикового стола на одном из двух садовых стульев – самой дешевой мебели, которую он мог найти на гаражных распродажах. Она поджала одну ногу под себя и грустно глядела в окно. Заметив, что Маркус проснулся, она выпрямилась.
– Ты переезжаешь ко мне, – сказала она, решительно глядя ему в глаза. – Ты всё время жалуешься на долги, а сам теряешь деньги, снимая эту с позволения сказать квартиру. И я не понимаю, что происходит, и начинаю думать, что у тебя есть другие планы и другая девушка. Я так не могу. Прими решение наконец.
– Доброе утро, – тихо сказал Маркус и пошел в ванную.
Вернувшись, он налил себе кофе и сел рядом съёжившись. Она смотрела на него долгим и требовательным взглядом.
– У тебя есть другие планы и другая девушка?
– Нет, – сказал он тихо. – Но у меня несколько нервная работа, и иногда я не хочу тебя тревожить…
– Чушь, – сказала Тали решительно. – Мне гораздо спокойнее, когда ты приходишь в середине ночи ко мне, чем просыпаться одной и думать, где ты и что с тобой случилось. И оставь эти мужские штучки о том, что женщина должна переезжать к мужчине, а не наоборот. Если мы за равноправие, то мужчина вполне может переехать к женщине, если она устроена лучше. Я же не буду продавать на самом деле свой дом, чтобы переселиться в твои апартаменты! – Тали развела руками вокруг, и он почувствовал себя задетым. – Мы оба это прекрасно понимаем. Потому принимай это как ультиматум, если хочешь. Но я больше так не могу.
Она замолчала и отвернулась к окну.
Маркус смотрел на свой кофе и вспоминал их разговор в пятницу вечером. И почему-то было немного страшно от всего, что происходит. И казалось, что самая беззаботная пора его жизни заканчивается, и поток несёт его в черную воронку, и ничего поделать нельзя. И нельзя сказать «нет», потому что это разрыв, и Тали уйдет навсегда. И вдруг он понял, что сдерживает дыхание. Боится сделать шаг, которого она требует, и боится его не сделать… И самолёт опять улетает, а он остается один…
Наконец он закрыл глаза и сделал этот прыжок.
– Хорошо, я подам заявление о выезде.
– Сегодня, – она подалась к нему и теперь смотрела прямо в глаза сверлящим взглядом.
– Сегодня, – с некоторой паузой пробормотал Маркус.
– Прямо сейчас, – ответила Тали. – Пойдем сходим к твоему менеджеру. У тебя надо предупреждать за месяц или за две недели?
– Понятия не имею. Не помню.
– Не важно. Сейчас мы узнаем… – сказала она, торопливо надевая джинсы.

Менеджер, усатый толстяк в старой заляпанной футболке и спортивных штанах, нашелся в прачечной, где стояло несколько стиральных машин – одна из них с развороченными внутренностями. Менеджер копался в инструментах, выискивая нужный. На заявление Тали о выезде он выпрямился, подумал, пожевал щеку изнутри, посмотрел в потолок, и вдруг сказал:
– Обычно подавать надо за месяц. Но сейчас придет хороший клиент, которому срочно нужно студио, а у меня свободных нет. Я его приведу, он посмотрит, и если ваше его устроит, то я согласен. Но выехать надо будет за пару дней. Если сделаете генеральную уборку, то верну депозит. Если не хотите, то сделаю сам, но депозит не верну. Когда хотите выехать?
– Сегодня. Сейчас, – сказала Тали. – И приборку сделаете сами.

“Ну вот и все,” думал Маркус, собирая последние пожитки. Вся одежда уместилась в две большие спортивные сумки. На посуду и прочие кухонные мелочи Тали гневно хмыкнула, потому он сложил всё в картонные коробки и вынес на обочину дороги. Туда же поставили пластиковый стол, стулья и облезлые полки для книг. Народ в округе жил в основном небогатый, так что все вещи скоро найдут новых хозяев. Самый большой объём занимали книги, в основном учебники – они оккупировали и багажник, и пассажирские места.
Маркус стоял посреди своей комнаты, которая приобрела нежилой и замусоренный вид, и ему было жаль. Жаль тишины и покоя. Чего-то ещё. Может быть одиночества и леса в окне. Округи, к которой успел привыкнуть. Мальчишеской свободы.
Готов ли он на самом деле к отношениям? Похоже, у него нет и шанса сделать выбор. И это больше всего угнетало. Но он не хотел терять Тали.
Они не успели закончить собираться, пришло время ему ехать на работу, но она сказала, что закончит сама. Он вздохнул, осмотрелся в последний раз, отдал Тали ключ от квартиры, взял последнюю коробку и пошёл к машине. Настроение было отвратительным.
Ему еле удалось найти место для груза. Маркус с трудом затолкал его и в сердцах хлопнул дверцей. В животе заурчало, и он понял, что они к тому же забыли пообедать, а времени оставалось – он посмотрел на часы – только доехать. Ну может быть ещё пять минут… Он вскочил за руль. Он знал одну забегаловку по дороге и подумал, что если повезет и очереди не будет, то удастся хоть купить кусок хорошей пиццы. И помчался, тяжело гремя коробками в багажнике и салоне.
Ему странно повезло. Обычная для этого времени вереница машин возле кафе отсутствовала, и его быстро обслужили. Он взял пакет и начал выезжать с парковки к светофору вдыхая чудесный аромат. Но когда он уже почти въехал в длинную очередь машин, ожидающих зеленого света, слева игнорируя знак «стоп» выдвинулся огромный желтый хаммер и влез в очередь прямо перед ним. Вернее влез не полностью, а только сумел встать наискосок чуть впереди, так что Маркус едва не въехал в него левой фарой. Окна у них были открыты, и Маркус увидел за рулем хаммера мрачного толстяка в черной бандане с черепами. Руки и шея под футболкой были разукрашены наколками. Их глаза встретились и водитель показал ему толстый палец.
– Проколи шину, – мрачно ответил ему Маркус и закрыл окно. От таких можно ждать и плевка, и чего похуже. Ему и так было гадко, а теперь настроение упало ещё больше. Время стремительно утекало.
В это время, наконец, загорелся зелёный, вереница машин тронулась, и толстяк наконец поехал под светофор уже на желтый. Маркусу чудом удалось втиснуться на его хвосте, когда загорелся красный. Хаммер стал набирать скорость, пошёл в отрыв, но вдруг дробно затрясся, и Маркус увидел как обе правые покрышки просели. Хаммер по инерции какое-то время ехал с неровным тарахтением, потом остановился накренившись, водитель ошеломленно выскочил посреди проезжей части и воззрился на свои колеса чуть разведя руками и раскрыв рот. Потом на Маркуса, который уже проезжал мимо. На мгновение их глаза снова встретились, и Маркус увидел страх. Настоящий животный страх, который заставил толстяка перекреститься где-то в районе печени, словно он хотел, чтобы это было незаметно.
Это было странное ощущение, которое на время выбило его из потока домашних проблем. Он даже приготовил рассказ для Габриеля, ожидая, что они вместе посмеются, но застал того в плохом настроении за долгим и мучительным разговором по сотовому. И уныние снова сомкнулось над ним как болотная ряска.

День прошел относительно спокойно, вызовов было немного, и ничего к счастью со смертельным исходом. Оба, погружённые в себя, они не сразу замечали, когда другой начинал разговаривать. На вызовах работали привычно и слаженно, но в промежутках между госпиталем и станцией воцарялась тишина.
Когда под конец смены, они подъезжали к базе, оба вдруг очнулись словно ото сна и одновременно заговорили. Габриель начал:
– Представляешь, я пушку купил…
А Маркус в это время сказал:
– Я переехал к…
После чего удивлённо воззрились друг на друга.
– Зачем? – спросил Маркус.
– Ну на всякий случай.
– Так разрешение делать и лицензию…
– Я давно уже сделал. И курсы все прошел. Просто собраться и купить никак не мог. А тут… Не выдержал.
– Круто, – сказал Маркус равнодушно.
Габриель видимо ждал какой-то реакции типа «покажи», но её не последовало. Тогда он спросил:
– Что ты сказал?
– Я говорю круто.
– Нет, про переехал.
– А… да… Тали.
– Правда? – обрадовался Габриель, – Здорово! А когда свадьба?
– Свадьба? – переспросил Маркус.
И удивился тому, что сама мысль об этом его удивила. Почему он всё больше чувствовал, что свадьбы не будет?
Ночью, лёжа в кровати и слушая ровное дыхание Тали, он пытался побороть этот страх. Начал убеждать себя, что всё хорошо. Просто начинается новый период в его жизни. В котором есть и девушка, и дом, и сад. И возможно уже семья. И может быть дети…
И вдруг его опрокинуло ощущение, что всё заканчивается. И стало очень страшно.



Глава 16. Элеонор. Двейн Рейни. 29 Февраля
– Он просто вёл себя как безумный в те годы. Я уже не знала, что ещё может произойти. Три года я просто боялась за свою жизнь! – Пышнотелая миссис Черри, в прошлом Хорсшу, бывшая жена профессора, вытирала нос бумажной салфеткой. Переживания у неё не получались. Адвокат Савви сидел рядом и услужливо держал перед ней упаковку с салфетками.
Как выяснилось, профессор оставил своей бывшей жене доверенность решать за него почти все дела в его отсутствие, включая судебные. В завещании он тоже оставил всё ей, но вступить в наследство она не могла, так как судьба профессора никому не известна.
– То есть вы говорите, что он умер? – спросила она с надеждой. – В смысле, что он не убивал этих девочек, и сам был… э…
– Да, следствие склоняется к тому, что он был жертвой, а не убийцей, и что его преследовали, – сказала Дубчек.
– Вы не нашли его? – Элеонор постаралась смягчить впечатление и изобразить печаль.
– Нет, пока не нашли.
Экс-супруга изобразила грусть и вздохнула. И Рейни подумал, сколько же он ей оставил, что ей очень хочется эти деньги наконец получить?
– Сколько он вам завещал? – спросила Дубчек в упор.
– А… – замялась Элеонор, – я сейчас точно уже не знаю, там идут проценты…
– Но в последний раз, когда вы проверяли?
– Восемь миллионов… около того, – пробормотала она, непроизвольно сжимая кулачки.
– Когда вы узнали о завещании на ваше имя? – спросил Рейни.
– Что это за вопросы?! – вмешался Савви. – Вы в чем-то обвиняете моего клиента?
– А миссис Черри тоже ваш клиент?
– Да, она мой клиент.
– Мы не обвиняем, – сказал Рейни, решив не налегать на тему конфликта интересов, – мы просто расследуем преступление против её супруга…
– Экс-супруга!
– Да. И нам хотелось бы знать все обстоятельства.
– Тем не менее, вы намекаете…
– Мистер Савви, мы не намекаем, – сказала Джина. – Мы признаем в миссис Черри заинтересованное лицо, но персона, которая нас интересует, не миссис Черри, и потому её показания могут нам помочь найти преступника и найти профессора. Или его тело…
Последние слова были, как магический ключ.
– Я узнала о завещании, – начала миссис Черри, – после того как Джон... э… исчез. Ещё во время следствия он через мистера Савви попросил меня прийти и там был этот… не помню… поверенный в делах. И хоть мы были официально разведены, он сделал на меня доверенность на его имущество и машину, и частично на финансы, до его возвращения. Но Джон так и не вернулся. Про завещание тогда разговора не было. Про него мне сказал этот же поверенный через год после исчезновения Джона. Он пытался навести справки. И завещание не вступит в силу окончательно пока... э… Но я не виновата!
– Мы вас не обвиняем, – сказал Рейни, – Мы просто хотим знать подробности тех событий, особенно тех, о которых он молчал. Потому, если вы можете рассказать то, что не рассказывали следствию ранее, и если вы даёте разрешение мистеру Савви, и он может нам рассказать, что ему говорил доктор Хорсшу… То может быть, мы его найдем.
– Да, конечно, я даю такое разрешение! Я даже требую продолжения расследования!

Это было намного мучительнее, чем общаться с Леей. Каждый вопрос истолковывался сначала в свете, насколько он опасен для клиента, потом насколько он опасен для адвоката, потом насколько он легален, потом надо было сделать несколько реверансов – и только после этого они получали ответ. Но иногда не получали, и приходилось проделывать весь официоз сначала.
– Миссис Черри, – начала Дубчек, – что вы можете добавить про последние годы вашего замужества? Вы назвали это «безумием». Почему? Это было всегда или с чего-то началось? Вы упомянули три года…
– Да, это началось года за три до тех ужасных событий.
– Что именно?
– А… Вы знаете, – она приподняла плечи и поморгала в потолок, сначала картинно раздвинув ладони перед собой, словно собираясь петь арию, – Джонни был такой лапочка, такой душка, когда мы только познакомились, – она приложила ладонь к пышной груди и продолжила. – Мне тогда было тридцать. Мы прожили вместе двадцать два года. У меня уже были двое сыновей, но у нас с Джоном детей не было. Он любил моих мальчиков как своих… Добрый, отзывчивый, очень уступчивый. Мечтатель, любил поэзию. И вдруг он резко изменился. Может быть, кризис среднего возраста. Или ответ на травму…
– Травму?
– Да. Может быть, это из-за аварии. К счастью не нашей. Мы были в отпуске вдвоем, путешествовали. И вот где-то в Колорадо, в горах, мы только выехали из Денвера, у нас на глазах разбилось несколько автомобилей. Наверное десяток! Начался пожар! Ужас! – Элеонор в наплыве чувств прижала ладони к щекам. – Ещё бы чуть-чуть и мы могли оказаться в том самом месиве. Джон вовремя затормозил. Он даже позвонил в полицию, а потом побежал помогать. Он даже вытащил кого-то из машины. Поранился, обжёгся. Машина уже горела! Но тот человек не выжил. Мы в тот день не могли отмыться от сажи, крови и бензина!
– Вы оба помогали?
– А… – потупила взгляд Элеонор, – нет, я… Джон крикнул мне не подходить. Это было ужасно. Впрочем, полиция приехала очень быстро, дорогу перекрыли, так что мы вернулись до ближайшего отеля.
– Вы помните, когда точно это случилось?
– О, да! Это был как раз мой день рождения! Десять лет назад!
– И вы говорите, что профессор сильно изменился?
– Да, у него были ночные кошмары, галлюцинации. Он очень переживал, что может быть опухоль мозга. Консультировался с докторами, но они ничего не нашли. Посещал психотерапевта. А потом как-то всё нормализовалось и вдруг покатилось в другую сторону. Какой-то бред! Сначала наследство, игры на бирже, студентки, потом эта… кукла! Что он в ней нашел?! – голосок миссис Черри наполнился гневом.
– Элеонор, – вмешался Савви, – оставь, не нервничай, это всё дела давних лет!
– Кукла! – миссис Черри гордо высморкалась и поднялась. – Вот, впрочем, и всё, что я могу вам рассказать… Дальше был развод и всё такое.
Она извинилась и ушла в ванную привести в порядок лицо.
– Не судите её строго, – прошептал Савви заговорщицки. – Конечно ей трудно это принять. Но просто подумайте, если бы к кому-то пришла девушка мечты с телеэкрана, разве он мог бы устоять? Вы только представьте! Роман с самой Мишель! Это был фантастический виток! И потому, кстати, внимание публики к этому случаю было очень велико!
– Да? А я думал, потому что три девушки убиты… – мрачно заметил Рейни.
– А, ну да, конечно, – Савви немедленно постарался принять похоронно-торжественный вид.
– Как, кстати, профессор с ней познакомился? – спросила Джина.
– Он сказал, что она пришла проконсультироваться с ним по поводу шекспировской эпохи. Ей предлагали роль в детективе, кажется искусствоведа, а она проездом оказалась в университете. Профессор просто был без ума от неё, смотрел каждый ее фильм, имел целую коллекцию! И тут представьте себе, она стоит в дверях его кабинета! Он говорил, что чуть не упал в обморок!...
Савви хотел продолжить, но в этот момент в его кармане раздался звонок колокольчика. Адвокат посмотрел на свой ролекс и спохватился:
– Вы знаете, у меня скоро назначена встреча…
– Да, конечно, – сказал Рейни, – большое спасибо за вашу помощь. Только у нас есть ещё ряд вопросов...
Савви кивнул, достал телефон, пролистал список контактов и набрал номер.
– Привет, Залман, как твои дела? – спросил он и добавил агентам, – Залман это мой сыщик. А… да, хорошо… – продолжил он в телефон. – Слушай, ты помнишь дело доктора Хорсшу? Мы начинали расследовать этого… который… Да… Там был какой-то прогресс?... То есть ты не сделал? Почему?… Ну да, давно… А, понятно. Тут возникла одна проблема. Ты можешь ответить на ряд вопросов относительно... Нет, не мне, ФБР… Нет, ничего страшного, мы полностью сотрудничаем теперь… Да, я даю мое разрешение, можешь отвечать на все вопросы, легальные стороны улажены… Да, пришлю тебе емейл с подтверждением. Да, всё, что Джон тебе тогда рассказал. Когда? – он повернулся к Рейни и в ответ на его «как можно скорее» добавил, – да хоть сегодня. Передаю трубку, договоритесь о встрече…


Глава 17. Звонок. Маркус Левин. 1 марта
– Беги! – крикнул отец.
Маркус вздрогнул и проснулся. Ночной кошмар, который миг назад был его реальностью, внезапно исчез из памяти, оставив только ужас. Сердце барабанило в ребра, а кровь пульсировала в горле и висках. Но сам сон испарился.
Тали ещё дремала, а Маркус долго лежал и смотрел в потолок, пытаясь успокоить дыхание. Но снова заснуть не удалось.
Растрепанный и неумытый он выполз из спальной в футболке, спортивных штанах и тапках, налил себе апельсиновый сок и вышел на заледенелую веранду.
Воздух обжёг морозной свежестью и принес запах весны. Деревья стояли чёрные и голые, а на земле ещё лежал снег. На дорогах он уже растаял, но здесь в саду на теневой стороне расстилалось неровное покрывало серого цвета, испещрённое следами птиц и белок. В конце участка возвышалась старая беседка.
Маркус смотрел на голые ветви и просыпающихся птиц и опять заметил странные пунктиры от их движений. К счастью, это уже почти не причиняло боли.
«Это наш сад», – подумал Маркус, делая мысленное ударение на слове «наш». Подумал и повторил снова. И всё равно не чувствовал. Сад отказывался принимать его за своего; он стоял по-прежнему чужой, как и этот дом, который терпел его нехотя, словно сжимаясь внутри от его присутствия и обтекая его.
«Это наш сад», – делая усилие над собой повторил Маркус. – «И наш дом…»
Он умылся, оделся и вышел в сад. Около задней двери стояли грабли, садовая лопата и лопата для снега. Маркус не торопясь начал расчищать дорожку к беседке. Не потому, что она была нужна, а просто, чтобы подвигаться. Снег слежался и заледенел, потому сходил с трудом. Движения разогрели Маркуса, и настроение стало подниматься.
«Это просто стресс перемен», – сказал он сам себе. – «Я нервничаю, потому что моя жизнь меняется. Но это пройдет и скоро всё будет хорошо.»
Он докопался до беседки и теперь стоял под навесом и смотрел на дом, а дом смотрел на него. Где-то там была Тали, и он почти физически ощущал её – как жизнь, как свет изнутри, как душа этого дома. Что бы он ни делал, а её присутствие всё время было с ним. Словно он стоит тут с лопатой, а она рядом, и почти прикасается губами к его губам. И он настолько утонул в этом почти-прикосновении, что почти не видел окружающего. Это было болезненно и сладко. Сладко и болезненно.
Он отвернулся к изгороди сада, увитой сухим плющом, словно серыми спутанными нитками, но все равно Тали стояла перед ним едва касаясь губами его губ. Хотелось протянуть руку и обнять, хотелось завершить этот поцелуй, но перед ним был только воздух… Как вдруг отчетливо услышал голос: «Нет, пожалуйста, я не хочу, чтобы ты сейчас приезжала. Я не одна.»
Он резко повернулся, думая, что Тали где-то совсем рядом, но её не было. Он озадаченно стал осматриваться и увидел её в окне дома. Она стояла спиной к окну и разговаривала с кем-то по сотовому. И Маркус каким-то чудом слышал её голос. И не только её.
Какая-то женщина ответила играя интонацией:
– О боже мой! Неужели?! Наконец-то вы решили съехаться!
– Да уж… – ответила Тали вздыхая.
И вдруг Маркус увидел её, эту женщину. Она была чем-то похожа на Тали, только немного старше и, как ему показалось, жёстче. «Рейчел», вспомнил он. Старшая сестра.
Короткая модная стрижка, дорогая косметика и бижутерия, чёрный костюм… И в тот же момент он знал, что она успешный адвокат, работает в солидной фирме, замужем, двое детей... Словно кто-то развернул перед ним в одно мгновение картину целой жизни.
– А я думала ты переедешь к нему, у него такой роскошный дом! – сказала Рейчел.
– Ты про кого? – удивилась Тали.
– Как?! Ты разве не с Альбертом?! – в свою очередь удивилась женщина.
– А… Нет, я… с… Маркусом, – ответила Тали, делая паузы, явно не желая говорить, но в конце концов смиряясь с неизбежностью.
– Маркус? Какой Маркус? Тот растрепанный мальчик в рваных джинсах? Ты серьезно?!
– Слушай, перестань.
– Тали, дорогая, я понимаю, иногда хочется заняться благотворительностью, но это семья!
– Рейчел!
– Это ответственность!
– Рейчел! Пожалуйста!
– Ты понимаешь, что семья это когда у тебя есть деньги не только на жизнь, но и на колледжи всем детям, которых вы захотите завести.
– Рейчел, я тебя очень прошу!
– Сестрёнка, я тебя очень люблю и потому напоминаю, твой дом тебе достался от нашего папы. Мой дом мне достался от него же! Наше образование, наше положение. Всем этим мы обязаны ему.
– И что? – с вызовом ответила Тали, – это теперь форма рабства?! Я должна отрабатывать?
– А то, что мы обязаны помнить об этом, выбирая того, кто будет воспитывать наших детей. Того, кто сможет оставить каждому дом, достаток и независимость. Или хотя бы способность обрести и то, и другое…
Маркус дрожа вышел из беседки и начал отбрасывать снег вокруг, работая судорожно и быстро, как будто от этого зависела его жизнь. Он очень хотел перестать это слышать. Он шумно дышал, почти стонал, но всё было бесполезно. Он слышал!
«Нет, это иллюзия!» – мысленно кричал он себе. – «Галлюцинация! Этого не может быть!» Ведь не может же он на самом деле из сада слышать, что происходит за стеной в доме!
Он остановился, тяжело дыша и повернулся к дому и увидел, что Тали тоже повернулась и напряженно следит за ним из окна, держа телефон около уха. И встретив его взгляд, она сделала попытку улыбнуться, но у неё не получилось.
– Ну ладно, дорогая, – говорила Рейчел уже более умиротворенно, – Я всё поняла. Тебе надо пройти через это. Только я молю, – она сделала внушительную паузу, – не жги мосты. Когда надоест играть в благотворительность и захочется, например, слетать на выходные в Париж или Таиланд, а твой фельдшер будет считать копейки до зарплаты, ты подумаешь ещё раз, и может быть будет ещё не поздно.
Тали молчала, и Маркус чувствовал в этом молчании мрачную подавленность. Рейчел вдруг тихо ахнула:
– О! Я чуть не забыла, зачем звоню! Хая напоминает о приглашении! Мы тебя ждем на все выходные. Без мальчиков, как ты понимаешь. Подарок покупать не надо, я уже купила всё от нас обеих.
– Ах… я совсем забыла… – сказала Тали печально. И Маркус увидел, как губы Тали двигаются синхронно с тем, что он слышит в своей голове. – А я там действительно нужна?
– Конечно! Даже не думай отказываться. Хая жутко обидится! Это же их первенец!
Маркус остановился, глядя в землю и стараясь унять дрожь и тошноту, которые начали нарастать. Он сел на заледенелые ступеньки беседки и закрыл глаза.
«Галлюцинация», – сказал он себе. – «Я сейчас зайду в дом, и она скажет, что это был звонок от коллеги, у которой заболела мать…»

– Маркус, мне очень жаль, но мне придется уехать на выходные, – печально сказала Тали, когда он вошёл. – Звонила сестра, напоминала. К сотруднице на беби шауэр. Ей скоро рожать, и она приглашала меня ещё в прошлом месяце. – Тали старалась на него не смотреть и торопливо продолжала. – Я совсем забыла. Не могу не пойти, она так много для меня сделала… И делает. Поживешь тут без меня пару дней, хорошо? Я всё приготовлю, оставлю поесть. И начинай чувствовать себя дома. Я освободила тебе полки под книги, выбери место под свой стол, обустраивайся...
Она подошла, обняла и поцеловала. Маркус ответил, но чувствовал себя как мороженая рыба.
– Что случилось? – спросил он тихо, – ты чем-то расстроена?
– Рэйчел… – вздохнула Тали в ответ со слезами в голосе, – всегда такая правильная, успешная, гордая… Все, что делаю я, такое некошерное! Она меня всегда заводит. После ее звонков… – у Тали задрожал голос, и она чуть не заплакала.
Маркус как-то внезапно оттаял и обнял её наконец, ощущая её всем своим телом, чувствуя как она уткнулась лбом в его шею и подбородок. Поцеловал её волосы и висок. Тихо-тихо, нежно-нежно.
– Я люблю тебя, – сказал он ещё тише.
Она шмыгнула носом, тихо кивнула и обняла его ещё крепче.
Время остановилось.


Глава 18. Залман. Двейн Рейни. 2 марта
– Вот так всегда! – сказал сыщик, снимая мотоциклетный шлем и поднимаясь по ступеням к зданию. – Сначала «нет, не надо, оставь», а потом «почему не сделано»? А моя работа стоит денег, между прочим. И если мне не платят, то как я её буду делать?
Залман, частный сыщик, работающий в команде адвоката Савви, был мрачным смуглым высоким мужчиной лет сорока в чёрной коже с заклепками. На черно-фиолетовом шлеме и на спине куртки красовалась голова ворона – эмблема Балтиморской футбольной команды Рейвен. На беспальцевых чёрных перчатках – звёзды Давида.
Он провел агентов в пустующий офис и снял с сигнализации. Везде сверкала начищенная бронза и дорогое дерево, по стенам висели дипломы, сертификаты и цветочные абстракции. Залман подошел к большим железным шкафам в офисе, открыл один и начал искать папку.
– Вот она.
– Спасибо, – сказал Рейни. – Где мы можем поговорить?
– Прямо тут. Подойдет?
Он показал на небольшую открытую комнату, где стояли пара столов и несколько стульев, бросил папку на стол и сел в небрежной байкерской позе.
– Что вы хотите знать?
– Всё, – сказали агенты в унисон.
– Начиная с того, – добавил Рейни, – как профессор оказался на месте преступления. У него была назначена встреча? С дилером торгующим раритетами?
– Дилер? – удивился Залман, – типа на самом деле?
В комнате повисла долгая пауза.
– А вы не уверены? – наконец спросила Дубчек удивленно.
– Если встреча была назначена, – добавил Рейни, – то почему об этом не сказать следствию? Это же возможная нить для нас и способ отвести удар от себя.
– Да, это было бы хорошо… Если бы… – Залман вздохнул и сделал паузу, чуть подавшись вперед и побарабанив костяшками пальцев по папке. – Вы знаете, что Савви несколько раз предлагал доку согласиться на сделку «невиновен по причине сумасшествия»?
– Да, мы тоже думали, что к этому идет.
– К тому и шло, только медленно. Док, как мне кажется, на самом деле съехал с катушек, – Залман покрутил пальцем у виска, – потому что… То, что он говорил... У него была натуральная паранойя с глюками; здесь даже есть заключения от нескольких докторов, – Залман постучал по папке, – и мы уже почти готовы были пустить это в ход. Но док сопротивлялся.
Залман вздохнул, задумался и добавил:
– А дилер… Да, я конечно прорабатывал, начальство велело, и может быть это можно было представить версией, с натяжкой… Но я думал, что док на самом деле… того… – он покрутил пальцем у виска.
– Понятно, – сказала Джина. – Теперь о встрече пожалуйста.
– Да… – Залман вздохнул и почесал небритую щеку. – Док говорит, что пошёл на встречу, и он думал, что она была назначена в том помещении и в то время. А когда прождал там около часа, – Залман сделал драматическую паузу, – и никто не пришёл, он пошел к себе за еженедельником. Короче, оказалось, что встреча записана на день накануне! Док был в шоке!
– Кто записал?
– В еженедельник? Док своей рукой! Но он был полностью уверен про место и время и даже не проверил. Говорит, что обычно покупал еженедельники, где страница начинается с понедельника, а в том году купил другой, где страница начинается с воскресенья, и он постоянно путался.
Залман пожал плечами и добавил:
– А что еще смешнее, потом он вконец запутался и оказалось, он уже не был уверен в каком здании! То есть, может быть, встреча назначена не в архиве библиотеки, а в самой библиотеке…
– У вас есть запись? – спросила Дубчек.
Залман залез в папку и достал ксерокопию страницы еженедельника.
– Оригинал у вас, – сказал он.
На странице 15 августа, в понедельник, день накануне убийства, под заметкой о чьей-то публичной лекции была сделана пометка: Х.Ф. Н. Биб. Без времени и без номера комнаты.
– Н. Биб. это Библиотека Ноймана? – спросила Дубчек.
– Точно. Но ему сначала запало, что речь идет об архиве. Тот корпус, который рядом с библиотекой. Он так и называется архив библи…
– Я помню, – сказала Джина, – а Х. Ф.?
– Имя дилера. Док сказал, что он представился как Ховард Филлипс.
– Как?! – удивилась Джина выпрямляясь в кресле.
Залман замолчал, не понимая её реакции. Дубчек перевела взгляд на Рейни и открыла рот, но ничего не сказала. В комнате повисла напряженная тишина.
– Лавкрафт? – пробормотал Рейни задумчиво.
– А? – спросил Залман. Видимо литература не являлась областью его экспертизы.
– Просто если вы слышите Эдгар Аллен, – заметила Дубчек поворачиваясь к нему, – то хочется добавить…
– По, – ответил Залман. Как фанат команды Рейвен, он это знал.
– Теперь очень подробно и тщательно, – сказала Дубчек медленно подаваясь вперед, – расскажите всё, что вам говорил профессор об этом дилере. Где, когда и как они встретились, как часто общались, о чем говорили. Ну вы знаете.
Залман чуть подался назад под её взглядом, и усмешка сползла с его лица.
– Это было… – он перелистал бумаги. – В первый раз где-то в начале июля, а второй девятого августа, как раз за неделю до этого… до убийства…
– Где?
– На площади Дюпон в Вашингтоне, там есть магазин старой книги, куда док часто заходил. Сначала общались в самом магазине, потом перешли в Старбакс через дорогу и сидели пару часов. Обсуждали манускрипты, антиквариат и всё такое. Док очень хотел купить несколько автографов писателей и какие-то книги, раритет, но я не помню. Этот Филлипс обещал привезти кое-что. Они договорились встретиться.
– Телефонами не обменялись? – спросила Дубчек.
– Нет.
– Как же они планировали встречаться?
– Док обмолвился, что часто приезжает в магазин по вторникам после обеда. Тот сказал, что работает рядом и будет тоже заходить по вторникам около четырех. Если в городе.
– Разве не проще обменяться визитками и телефонами?
– Док сказал, что парень… э… как бы осторожничал. Наверное не совсем легальный бизнес. Антиквариат, раритеты, очень большие деньги.
– Понятно. Стал умнее, не стал оставлять следов, – сказал Рейни.
– И второй раз они встретились… – Джина сделала паузу, давая возможность ее заполнить.
– Там же, – ответил Залман. – Решили пойти в кафе, но не дошли, сели на лавочке в тени. Этот парень привёз обещанное, показал доку, тот был просто в восторге.
– Что это было?
– Какое-то письмо. Писателя какого-то.
– И он купил?
– Нет, это так не делается! Тут же большие деньги, нужна экспертиза. Филлипс сказал, что собирается заехать в университетский архив по делам… А! Наверное потому док и решил, что речь идет об архиве! – Залман замолчал задумавшись.
– А дальше? – нетерпеливо напомнила Дубчек.
– А дальше… Назначил дату, обещал познакомить с экспертом. Док пришёл, как он думал, в назначенное время, нашёл двести двадцать пятую комнату, она была открыта, после ремонта и совершенно пуста, ну вы помните. Только пара стульев и остатки строительного мусора. Он подождал, услышал в коридоре каких-то людей, но это был не дилер, и док прикрыл дверь изнутри, боялся, что его увидят. Ждал какое-то время, но никто не пришел. Наконец он ушел к себе, посмотрел ежедневник, а встреча-то оказалась записана на понедельник! И к тому же у него была полная уверенность, что речь шла о здании архива, а оказалось, что может быть и в библиотеке. Побежал в библиотеку, нашёл двести двадцать пятую, но там никого. Все закрыто. И встречу получается пропустил, и связи с дилером у него не было. А на следующий день такая бомба! Док был просто в панике!
– Получается, что у него вообще не было никакого разумного и логичного объяснения того, почему он оказался в том месте и в то время? – спросил Рейни.
– Абсолютно! Потому мы в итоге и не стали пока разыгрывать эту карту. Только хуже сделать. Дилера нет, телефона нет, встреча не там и не тогда… Скажут, свихнулся с расстройства и убил…
– Комната в библиотеке… – задумчиво произнес Рейни, вспоминая информацию из расследования, – Маделейн О’Даффи, кажется? Вы с ней беседовали?
– Да. Тётка как тётка, – Залман открыл страницу с информацией. – Знать не знала ни про какого дилера, ни про раритеты, занималась каталогизацией. В пять вечера комната уже стоит закрытая. И я вообще подумал, что может быть и комната была не 225, и мы уже не знаем какая, если она вообще была.
Они помолчали, пытаясь осмыслить поворот событий.
– Получается, он даже за ним следил? – спросила Дубчек, поворачиваясь к Рейни.
– Что серьёзно? – спросил Залман, и поскольку никто не среагировал на вопрос, он продолжил, – я думал, что это… типа… глюк…
– Что профессор рассказывал про этот «глюк»? – спросил Рейни, поворачиваясь к нему. – Вы прорабатывали? Как выглядит, что носит, и всё такое?
– Ну в общем да, начальство велело, – сказал Залман, открыл папку, нашел нужную страницу, снова почесал щеку и протянул, – окей. Со слов дока… Возраст… сорок два - сорок пять.
– Не старше? – спросил Рейни.
Залман пожал плечами и продолжил:
– Высокий, примерно как док, болезненно-худой. Аккуратные усы, маленькая бородка, волосы чёрные до плеч. Носит серьгу стад, вроде бы хорошей воды бриллиант. Уши проколоты ещё в нескольких местах.
– Профессор оказывается умел замечать детали…
– Да, наверное, – кивнул Залман, – платиновая цепь на шее, перстни. Костюм серый от Армани...
– Костюм от Армани и цепь на шее?
– Да, док сказал, что тот был без галстука, шелковая рубашка цвета бургунди расстегнута на несколько пуговиц, такой небрежный стиль с модной картинки. Кепка кожаная. Второй раз он пришел в бежевом пиджаке, шляпе и шелковом шарфе. По описанию мне показалось, что парень похож на Джонни Дэппа. Я спросил, но док не разбирался в актерах. Не то, что в актрисах, – улыбнулся Залман. – Я показал фотки, он сказал, что да, очень похож. Мы с ним нашли в сети фотографию, на которой он больше всего похож.
Залман выудил из папки принтерную распечатку цветного фото актера в шляпе и очках.
– Вот он ваш дилер. Почти. Тот худее и морщины как скобки на щеках. Нос тоньше с горбинкой. Глаза ближе посажены. Все остальное, док говорит, в точку. Даже шарф, очки и перстни. Один из них был тоже с черепом. На другой руке перстень с Дарт Вейдером.
В комнате повисла пауза; агенты сидели какое-то время молча осмысливая информацию.
– Понятно, – наконец медленно протянула Дубчек. – То есть получается, что никаких артефактов через этого дилера профессор не получил?
– Не-а, – сказал Залман и сложил ноль из большого и указательного пальцев. – Я же говорю, я думал, что он плод воображения.
– А что это было за письмо? Чьё? Какого писателя? – спросила Дубчек.
– Не знаю… Не помню... Мы не обсуждали…
– Стоп! – воскликнул Рейни, – это письмо было в какой-то упаковке? Не будет же продавец редкостей возить хрупкую драгоценную бумагу просто так!
– Да… – задумчиво сказал Залман, почесывая щеку, – док говорил, что в пластиковом файле.
– Файл! – сказал Рейни, – пластиковый файл в комнате! Отпечатки!
– Да. А как же свои? – спросила Дубчек задумчиво. – А! Подавал в папке! Конечно!
Они задумчиво посмотрели на Залмана. Тот кивнул вспоминая.
– Для надежности… – пробормотала Джина. – Самая кстати сомнительная деталь во всём деле. Отдаёт инсценировкой. Переборщить это всегда дурной тон. Да и потом… В университете набрать отпечатков любого профессора это никогда не проблема!
– Думаю, всё же проблема, если не хочется попасть в камеру наблюдения, – ответил Рейни.
Досадуя на то, что информация пришла так поздно, Дубчек повернулась к Залману:
– Получается, что профессор и дилер вместе были в магазине и в кафе. Сейчас уже нет никакой надежды на то, что видеонаблюдение сохранилось, но тогда, когда вы получили эту информацию, пытались ли вы узнать насчет видео в этих местах?»
– Конечно. Когда мы пытались сделать из этого версию. Но в магазине тогда камер вообще не было, а в Старбаксе в те дни как раз меняли оборудование. Такое ощущение, что если этот парень был реальный, то знал, где ходить!
Все замолчали, осмысливая сказанное и вдруг Рейни спросил:
– А где профессор взял манускрипт?
Залман посмотрел на него долгим озадаченным взглядом, потом ответил:
– Говорит, что нашёл! – он язвительно делал паузы между словами, – на помойке! На задворках какого-то антикварного магазинчика. В Нью Орлеане. В куче мусора. Типа там стояло старое разломанное кресло с отставшей обшивкой. Ему показалось, что внутри что-то торчит. Оторвал эту обшивку и нашёл сверток в дерюге и старых газетах. И я не прорабатывал, потому что во-первых бред, во-вторых, не было указания, в-третьих, не было финансирования.
– Спасибо, – сказала Джина. – Вы не возражаете, если мы заберём ваши материалы на время?
Залман сделал жест, который они трактовали как «на здоровье»:
– Шеф сказал… Остальное меня не волнует.

– Почему обязательно Лавкрафт? – спросил Рейни выходя. – Ховард и Филлипс это достаточно распространённые имена.
– Да, конечно, – задумчиво ответила Дубчек, – но… слишком много для простого совпадения. Как ты знаешь, он был писатель в жанре ужасов и мистики.
– Да, представь себе зна…
– А имя Фриц Рёйтер тебе ничего не говорит? Тот дилер из несуществующего антикварного магазина…
– О! – остановился Рейни, внезапно поняв, – ты имеешь в виду Фриц Рёйтер Лейбер?
– Конечно! – сказала Джина, – писатель, и даже тот же жанр. А Эйб Стокер, который работал в мотеле?
– Которого не смог найти Деври?
– Да. И он особо его отметил.
– Э… – ответил Рейни задумчиво, но на сей раз испытывая стыд, – Тоже писатель? Я не читал…
– Я читала. Настоящее имя Абрахам Стокер. Он называл себя Брэм. А если это был тот самый Призрак, то он использовал имя Эйб как близкое, производное от Абрахам.
– И тот же жанр?
– Именно!
– Хм... То есть мы ищем любителя специфической литературы... Кстати, тот же Эдгар Аллен По очень подходит в эту кампанию...
– Слишком известен. Даже Залман его знает.


Глава 19. Погоня. Маркус Левин. 2 – 3 Марта
По дороге на работу, Маркус заехал на заправку, но автомат отказался принимать его дебитную карточку. Маркус попробовал ввести пин-код ещё раз с тем же результатом, и начал шарить по карманам. Три смятых десятки решили проблему, он заправил машину и поехал на станцию.
С работы он вернулся в одинокий чужой дом, который на него по-прежнему хмурился. Сегодня ещё больше, чем вчера. Тали позвонила, рассказала, где и что она оставила поесть, и дала массу рекомендаций, но он слушал вполуха и сразу всё забыл. Когда она отключилась, Маркус начал разыскивать свои банковские бумаги, обречённо вспомнив, что нужно начинать всю бюрократию по смене адреса, послать информацию на почту, в банк, сообщить на работе...
Он нашёл папку в багажнике под стопками книг. Подумал, не разгрузить ли их в дом? Сбросил несколько коробок в гараже, но дальше было лень. Он прихватил папку, сел за кухонный стол, который и в его квартирке, и здесь для него был самым обжитым местечком, и разложил бумаги под настольной лампой.
Долг по кредитной карте был по-прежнему большой, а на банковском счету согласно отчету, который пришел две недели назад, у него почти ничего не оставалось. Это значит, что сейчас и вообще ничего нет – потому и карточка не сработала. Зарплата, электронный перевод, придет только через неделю.
Маркус не знал, что делать. Опять переходить на режим жёсткой экономии, опять откладывать семестр… Он откинулся на спинку стула и начал слегка раскачиваться, тряся карандашом. Он очень устал от этого драйва последних лет. Напряжённая работа и учеба вымотали его основательно. «Что делать? Что делать?» – думал он, но это не был вопрос, который помогает решить проблемы, а что-то вроде мантры – повторяешь машинально: «что делать?» потому что ритмичное действие слегка успокаивает. Ему вспомнился «мешок денег», про который говорил Габриель. Мешок денег – это было бы здорово! Решились сразу все проблемы, оплачены все счета и долги… Независимость, свобода, можно смело смотреть в будущее… Он почти ощутил этот мешок или лучше сумку денег, в ней навалом лежат банковские пачки…
Нет, остановил себя Маркус, никакого мешка не будет, а потому и думать не о чем. Надо искать реальные способы заработать. Как? Натаскивать студентов? Повесить что ли объявление в университете? Что делать?
С этим вопросом он заснул, а утром встал пораньше, надел любимый старый серый свитер, серые спортивные штаны, кроссовки – и вспомнил, что Тали подарила ему яркий красный спортивный костюм со светоотражателями для большей безопасности. Несколько мгновений колебался, но поленился и не стал переодеваться. Выбежал в холодное утро, поймал на лицо несколько снежинок и побежал исследовать окрестности и искать дорожку для пробежек.
Людей встречалось мало, но все же они были, и Маркус расспросил про места, где лучше бегать. Ему показали путь в лесной массив и к замёрзшему ручью. Деревья стояли стенами по сторонам дороги; в лесу ещё лежал снег с проталинами, на которые ложились утренние снежинки, но дорожка около шоссе была хорошо протоптана энтузиастами.
Маркус бежал по левой обочине, чтобы видеть приближающийся транспорт, но в одном месте дорога делала резкий поворот направо, и Маркус почувствовал необъяснимую тревогу. Внезапно он увидел ястреба на ветвях слева по курсу; он взмахнул крыльями, пролетел над шоссе и сел на ветку на правой стороне леса. Маркус перешёл за ним, чтобы рассмотреть получше, и вдруг услышал сзади вой полицейских сирен. Он обернулся и тут на огромной скорости из-за поворота вырвалась серая машина. Она вылетела прямо на встречную обочину, на то самое место, где только что стоял Маркус, потом взревела, взметнула фонтаны снега из-под колес, с трудом выровнялась и пронеслась дальше.
Когда она пролетала мимо заснеженных кустов, примыкающих к дороге, из машины вылетела небольшая черная сумка и упала в этот куст. С ветвей разом осыпались гроздья снега, и сумка полностью скрылась из вида. Сама машина в долю секунды исчезла за поворотом. Ещё через пару секунд следом вылетели две полицейские машины с громкими сиренами, потом еще одна. Каждую занесло на той же обочине, и все они тоже исчезли за поворотом.
Маркус стоял и в шоке смотрел им вслед, а потом на то место, где он только что стоял, и невольно ему представилось, что было бы с ним, если бы он продолжал бежать по той стороне дороги. Воображение опытного работника скорой услужливо ему в этом помогло. Он потряс головой.
Потом он посмотрел в ту точку в кустах, куда улетела сумка. Волосы на голове зашевелились, и по спине пошли мурашки. Он нехотя пошёл к кустам, оглядываясь. Это трудно было переварить.
Он вспомнил свои собственные ироничные комментарии про следящее устройство или баллончик с краской, или фальшивые деньги… И расчлененный труп… Но что-то подсказывало ему, что это скорее всего просто деньги. Возможно, только что украденные из банка.
И когда из-за поворота появились ещё две полицейские машины, он сам не зная почему, повернулся к ним и замахал руками, прося их остановится. На большой скорости они сначала проскочили мимо, потом остановились и одна сдала назад.
– Что случилось? – выглянул в окно молодой полицейский.
– Тут была погоня, и парни выбросили что-то из машины в кусты, – объяснил Маркус, показывая место. – Наверное сумку.
– Кто выбросил?
– Как кто? – удивился Маркус, «не полицейские же», подумал он. – Те парни, за которыми гнались.
– А что там? В сумке?
– Не знаю, не смотрел.
Парень в униформе вышел из машины и посмотрел на то место. Обочина была белоснежной и нетронутой, засыпанной комковатым снегом с ветвей.
Из второй машины тоже вышли двое и пошли к ним.
– О! Маркус, это ты? – окликнул один из них. Работая на экстремальных ситуациях, рано или поздно люди начинают узнавать друг друга.
– Привет, Пол!
– Что стряслось?
Маркус повторил, начиная подпрыгивать на месте, так как холод пробирал не на шутку.
– Слушайте ребята, я замерз, – сказал Маркус. – И я больше ничего не видел. Мне на работу скоро.
– Ну ладно, – махнул рукой Пол, – ты где работаешь сейчас если что?
– Все там же, на двадцать шестой станции. Ванесса Райт.
– Ну беги, я позвоню, если понадобится.
Пол махнул рукой, и Маркус помахал им всем и побежал вдоль шоссе. Полицейские тоже ему помахали, не видя больших причин его задерживать, стали совещаться. Причем, странным образом Маркусу, долго ещё слышалось, как они переговариваются между собой, как спрашивают Пола, как тот отвечает, что Маркус хороший парень и где он работает, и где они встречались вместе…
Потом Маркус перестал думать про полицию и задумался про сумку. Ведь никто не видел, и возможно никто бы ничего не узнал, если бы Маркус просто взял…
Нет, он не хотел думать об этом. Просто не хотел. И теперь, когда эта возможность упущена окончательно, вдруг понял, что испытал облегчение. Как будто перед ним стояла неприятная проблема, и вдруг её больше нет.
Жалел ли он?

Глава 20. Собрание. Двейн Рейни. 5 Марта
– Ладно, ладно, давайте обсудим на общем собрании, – примирительно проворчала Дубчек и добавила, повернувшись к Рейни, – нам всё равно уже нужна помощь команды.
Барбара Брейди любила большие собрания. Она могла изображать начальника при скоплении народа и в присутствии вышестоящих, особенно шефа Ланкастера. И теперь она заметно трепетала. На Джину она смотрела, как на возможный источник проблем, потому очень боялась как бы чего не вышло. Но контролировать агента Дубчек было невозможно, потому приходилось делать вид, что всё так и спланировано.
В своем огромном сером свитере и вечных джинсах Дубчек вышла к большой доске и начала развешивать фотографии и другие материалы, а Брейди с ее командами она просто не слышала. Аудитория, которая к тому времени состояла уже из двух дюжин человек, тихо посмеивалась.
Джина разделила доску на два сектора, в один повесила на фотографии двух мужчин и Берга, в другой – трёх девушек и доктора Хорсшу. Потом отдельно фоторобот дилера из дела Берга и фотографию Джонни Деппа.
Аудитория вполне ожидаемо возликовала:
– О! Я знаю этого парня!
– А что можно арестовывать?
– Давайте застрелим его при задержании!
– Ну что ты, так нельзя. Только при оказании сопротивления!
– Он у меня точно будет сопротивляться!
Барби покраснела в местах, свободных от слоя косметики. Она пыталась шикать, но когда это не помогло, начала приказывать, срываясь на визгливые нотки. Дубчек посмотрела на зал с высоты своего роста, слегка оскалилась и рыкнула командным голосом:
– Р-р-р-разговорчики!
Зал в целом замолчал, но тихие смешки ещё летали. И, конечно, галерка шёпотом переговаривалась о том, что ещё можно сделать при задержании. Присутствующие дамы старались делать вид, что не слышат – так им не надо было придумывать, как реагировать.
– Итак… – начала Дубчек, – у нас есть пять жертв; три случая объединены одним ДНК. МО разные, но есть роспись. По крайней мере очень похоже на то. Два человека подозревались в этих преступлениях, потом пропадали без вести при странных обстоятельствах, что могло быть частью росписи. И дела были закрыты.
– Что тоже могло быть частью росписи, – пошутил кто-то из зала.
Дубчек прибила шутника взглядом и продолжила:
– Теперь мы открываем эти дела заново, и похоже, что подозреваемые тоже являются жертвами. Есть мнение, что их уже нет в живых…
Она сделала паузу и добавила:
– И, возможно, даже один агент ФБР является жертвой, – она повесила фотографию Марселя Деври на стенд с жертвами первого случая. – И преступник все еще на свободе…
Смешки исчезли. Все теперь были очень внимательны.
Дубчек рассказывала, вешала на табло новые и новые документы, потом отвечала на вопросы. Развернулась дискуссия; зрители перемещали материалы то так, то этак, чтобы было удобнее понять их связь и роль каждого персонажа в случае. Наконец, Дубчек замолчала. Все остальные тоже замолчали, пытаясь осмыслить информацию.
– По моим ощущениям, – поднялся Рейни, – преступление построено в обоих случаях по схеме, где сначала выбирается жертва первого уровня, – и он показал на профессора, потом на коммерсанта. – Это то, что ему нужно. Это его подпись. Потом выбираются жертвы второго уровня и МО…
– А можно вопрос? – Стивен робко приподнялся, но сразу испугался, когда все разом повернулись к нему. Его уши запылали алыми огнями, и он сразу пожалел, что спросил, и сел обратно.
– Да, говори, не стесняйся, – сказал Рейни.
– МО это модус операнди, то есть образ действия, а что такое подпись? Нам ещё не рассказывали…
– Рассказывали, – громким шепотом сказала темнокожая худенькая практикантка.
– Ты прав, – ответил Рейни. – МО это то, как преступник действует, какие методы, какие действия выбирает, чтобы достичь цели. Часто они повторяются, как выбор ножа в одной серии, или удавка в другой. А роспись это то, что преступник хочет получить, это его цель, потребность. Это то, за чем он вообще пришёл и чего добивается. Этого он изменить не может.
Рейни задумался и замолчал, глядя на фотографии.
– И что нужно от этой жертвы преступнику, мы не знаем. Но что-то, ради чего всё это затевается. Преступник следит за жертвой достаточно долго. Год, два… Входит в контакт. Вникает в подробности жизни, находит безопасные точки соприкосновения, намечает круг жертв второго уровня. Причём, первая жертва, или даже жертвы, подбираются почти случайно. И лишь в последнем случае серии будет поставлен указатель со стрелкой, направленной на главный персонаж, за которым идет охота.
Двейн помолчал и добавил медленно и с паузами, глядя на портрет Джонни Дэппа:
– Преступник терпелив, умеет ждать. Временные рамки его не ограничивают. То есть это не внутренний драйв, не потребность разрядки в виде убийства или насилия, а задача, относящаяся к персоне, вокруг которой выстраивается сценарий. Такого я ещё не видел, и мне не понятно очень многое…
– То есть преступник подставляет жертву? – спросил кто-то, – а почему несколько убийств? Можно же было обойтись одним?
Все замолчали глядя на доску, словно на ней где-то был зашифрован ответ.
– Я думаю, – наконец ответил Рейни, – хотя бы в качестве первой версии, потому, что для одного убийства нужен мотив. Не доказан мотив, остальное может быть только обстоятельства. И потому у защиты очень сильная позиция. А для серийного преступления практически мотив не нужен…
– А почему он не может просто похитить человека? Без этих сложностей? – спросил кто-то.
– Хороший вопрос! – прогудела Дубчек. – Я уже сломала голову пытаясь понять, почему. И еще зачем!
– Чтобы они для него в казино играли! – сказал кто-то с заднего ряда.
– Разве что… – мрачно отозвалась Джина.
– Нет, – подхватил кто-то, – это было бы слишком известно!
– В русскую рулетку где-нибудь в Азии… – ответил третий.
– Почему в рулетку? – сказал Бек, поворачиваясь в сторону галерки, – предсказание в биржевых играх это крутой бизнес. Математические гении?
– Коммерсант еще куда ни шло, – ответил Рейни, – но профессор занимался литературой, не математикой.
– И играл на бирже, – пожал плечами Бек, – хорошо играл! Это не каждый может.
– А что, – отозвался еще кто-то из зала, – я знаю такого мужика, который постоянно выигрывает в покер. Живет на очень нехилые деньги!
– Это что, я знаю такого, который выигрывает в рулетку! – ответил другой.
– Что, опять шляетесь по казино? – прогремела Дубчек. Тактичность никогда не входила в собрание её достоинств. Все сразу невольно посмотрели на шутников, и те теперь не знали, куда деваться.
Ситуацию разрядил или наоборот усугубил Рейни, обратившись к последнему:
– Спенсер, где? Кто? Говори.
Но тот уже понял, что сболтнул лишнего и не хотел больше внимания. Он только пожал плечами.
– Зачем? – в тоне нравоучения начала Дубчек, нависая над Рейни, – что это даст?
– Не знаю, – ответил тот, – мы просто трясём…
– Каждое дерево, – подхватил зал, и Дентон добавил басом, – а потом долго отмываемся…
Кто-то заметил:
– Ты лучше переворачивай камни.
– Причем все, – подхватил Дентон.
– Спенсер! – настаивал Рейни.
– Так! – перебила Дубчек, – хватит! Никаких волшебных бобов! Нас это не интересует! Давайте лучше рассмотрим...
И разговор покатился дальше. Он кипел вопросами, предложениями и гипотезами. Рейни сначала слушал, потом устал, оставил Джину у доски и задумчиво сел рядом с Беком. Тот слегка толкнул его локтем в бок.
– Что?
– Близко посаженные глаза! – многозначительным шёпотом сказал тот, снимая очки, показывая на свою переносицу с тонким шрамом и глядя в упор насмешливым взглядом. – Высокий, худой. Это наверное я!
– Не беспокойся, я тебя уже посчитал, – так же шепотом ответил Рейни. Это была их давняя игра, – не годишься.
– Почему? – тихо возмутился Бек, – очень даже гожусь. Рост, вес. Всё в точку. Ну и черный парик.
– Уши не проколоты. Шрам на переносице. Очень заметно. Скорее всего профессор бы запомнил.
– Шрам можно замазать. А уши… сейчас даже потерянную девственность зашивают обратно!
Дубчек у доски в это время строила планы возможных действий, но Рейни уже понял, что все эти планы обречены на провал. Он отрешился и пришёл в себя только когда поднялся Томас Грей, седой ветеран с побитым оспой лицом:
– Почему вы считаете Марселя жертвой этого Призрака? Если мне не изменяет память, то… я уж прошу прощения, думаю за давностью лет это никого не заденет, но неофициальная версия была, что это самоубийство?
Джина поставила кулаки на стол и наклонилась вперёд в задумчивости.
– Проблема в том, – медленно начала она, – что некоторые верят, что это не было самоубийство. Он опасался за свою жизнь и даже предупреждал о своей возможной гибели.
– Дубчек, – Грей медленно вышел вперёд и остановился перед ней, засунув руки в карманы и покачиваясь с носков на каблуки, – мы с тобой старые волкодавы; я тебя глубоко уважаю, потому говорю, человек имеет право устать и уйти с достоинством.
– А если его принудили? Мало ли способов?
Грей покачал головой, сжав рот в тонкую щель.
– Мы с ним были друзья по академии, потом работали вместе много лет. Когда это случилось, я туда ездил. Я говорил с его женой… то есть вдовой, с дочерьми, с напарником. Со всеми! Я осмотрел всё, место, тело…
– И что? Ты экстрасенс? Ты точно знаешь, что случилось?
– Джина, мы с тобой работали таких ублюдков, что бывает понимаешь, однажды могут прийти и за тобой, и за твоими близкими, – он повернулся к аудитории, – но просто убить это значит новое расследование. А принудить к самоубийству или инсценировать, значит есть надежда, что всё будет шито-крыто и никакого продолжения. И много лет назад мы как-то говорили на эту тему. Как оставить знак? Что-то вроде «Ролло Томазо». В общем, есть у нас свои знаки, чтобы предупредить. И я не нашёл ни одного.
– Например?
– Например, сделать что-то абсурдное, не к месту… Дрю, помнишь? – он повернулся к своему напарнику, – Дин засунул зажигалку в горшок с цветком.
– Да, – отозвался тот, – помню. Мы тогда раскопали этот случай.
– А если потребовали написать записку и он написал, – продолжил Грей, – то это значит, что «они меня сделали и другого выхода у меня нет». Мы понимаем, что не всегда это возможно, и надо смотреть, но всё же…
– Записка была, – сказала Дубчек.
В зале повисло пульсирующее молчание.
– Что? – наконец осознал Грей, – Что?! Записки не было! Я говорил со следователями. Сам лично! С женой! С напарником!
– Его напарник, – сказала Джина выпрямляясь в полный рост, – бросил в мусор его работу. Всю работу его последних лет по Призраку. А записку нашёл другой человек, который…
– Сара… – тихо сказал Грей.
Дубчек кивнула. Грей какое-то время стоял и смотрел сначала на неё, потом в пол и наконец сказал:
– Она хотела поговорить… А я так её ненавидел… – потом тихо спросил, – и все его материалы пропали?
– Нет. Она сохранила, – ответила Дубчек вынимая из своего чемодана и открывая толстую папку.
Грей долго стоял и тяжело дыша смотрел на листок бумаги в пластике. Несколько человек включая шефа, тоже подошли посмотреть.
– В общем, это дело теперь моё, – сказал наконец Грей, – и его работа, и его смерть. Его убийство.
– Ты не можешь работать один. Если такой профи как Деври… – Дубчек распоряжалась не замечая попыток Брейди обратить на себя внимание.
– Да, – неожиданно включился шеф Ланкастер, – Ты не можешь один…
И оглянулся на Барби, чтобы соблюсти уважение и не делать вид, что он распоряжается в её отделе:
– Это в виде рекомендации, если вы не возражаете, Барбара.
Та встала и прокашлялась сжала губки в гримасу оскорбленной невинности и дребезжа произнесла в сторону Томаса, но не глядя на него:
– Агент Грей, исходя из того, что вы сказали, видно, что ваше личное отношение к ситуации уже повлияло негативно.
«Умп» еле слышно пролетело через аудиторию. Почти каждый присутствующий чуть наклонился вперед словно приняв кулак в живот. Было ощущение, что старый опытный боксер пропустил удар отстойного лузера. В данном случае, она оказалась права, и от этого было втройне обидно.
– И я не думаю, – продолжала Барби, – что при такой персональной вовлечённости может получиться объективное расследование.
Грей заметно скорчился и сник.
– Я смогу лучше понять его записи, – тихо сказал он, – У нас были схожие методы, обозначения… Мы друг друга очень хорошо знали.
– Это положительный фактор несомненно, и это было бы полезно. Но всё же я бы предпочла, чтобы следствие вёл кто-то другой, кто мог бы быть более объективен. Кто-нибудь не настолько вовлеченный персонально. Потому я хочу, чтобы следствие вёл агент Бейли Вайрус как опытный начальник следственной группы.
Зал еле слышно выдохнул «Ыгх-х-х» от отвращения. Вайрус, собиратель сплетен и доносчик, персональный любимчик и продвиженец Барби, которого ненавидели все, включая шефа Ланкастера, напротив просиял, выпрямился в кресле и расправил плечи. Высокий, полный с пышной темной прической и густыми усами, он недавно встретил свои пятьдесят лет.
Барби продолжила:
– И мне не нравится идея отрывать столько сил подразделения и перебрасывать на старое дело, которое имеет очень малый потенциал быть раскрытым. Что если ваш Призрак залёг на дно, как Зодиак-убийца? Если он больше не активен, или просто умер, то у нас практически нет никаких шансов его найти.
Она изобразила работу мысли на лице. Ей не удалось, но она об этом не знала.
– Я смогу, однако, дать этому делу больший ход, если будут найдены реальные следы и хорошая рабочая гипотеза. Или появятся признаки активности вашего Призрака. В противном случае, я не могу отвлекать большие силы на эту работу. Потому, агент Дубчек, вы можете поехать вместе с Бейли в качестве напарника в этой задаче и посмотреть, насколько эти дела связаны, и есть ли реальный выход на преступника, если таковой не плод вашей фантазии, – она помолчала и добавила. – И вы будете старшим и пока единственным агентом, работающим по делу профессора Хорсшу, поскольку вы вели его в прошлом и знаете материалы. Вам в помощь могу назначить только кого-то из наших практикантов: Немзис Невилл, – она показала на темнокожую студентку, – и прекрасно себя зарекомендовавшего Стивена Трешера.
– Что? – вырвалось синхронно у Рейни и Дубчек.
– А агент Рейни будет конечно вам помогать, но только после того, как выполнит свою текущую задачу.
– Работай, Синдирелла, – тихо хихикнул кто-то сзади, – ночь большая…
Барби села за стол, прямая как сосиска, и стала передвигать предметы перед собой – чистый листочек бумаги направо, бутылочку воды налево. Подумала, куда положить карандаш и опустила его на листок бумаги. У неё был вид обиженного ребёнка.
Наступила гробовая тишина. Все затаив дыхание смотрели на Дубчек, которая медленно набирала в грудь воздух. Потом так же медленно его выпустила, повращав плечами вверх-вниз, словно разминаясь перед упражнениями, медленно подошла к столу, где восседали Барби и шеф и медленно поставила кулаки на стол. Она знала, что похожа на Кинг Конга и не боялась это использовать.
– Вы хотите забрать одного из главных экспертов в расследовании? – спросила она голосом уходящим в инфразвук и медленно надвигаясь на начальницу, глядя ей прямо в глаза. – Одного из всего двух, кто знает случай в деталях? Одного из тех, кому вы постоянно ставили палки в колеса, мешая расследованию…
Барби становилась всё ниже и чуть-чуть стала отодвигаться в сторону шефа. Потом вскочила.
– Прекратите! – воскликнула она визгливо и отскочила на относительно безопасное расстояние. – Что вы себе позволяете?!
Рейни сидел в немом восхищении и еле удерживался, чтобы не начать аплодировать.
– Это моя девочка! – прошептал он Карлу. – В грязи! Я хочу это видеть в грязи!
– Фи! Неэстетично! Лучше в макаронах, – мечтательно прошептал Бек, – ещё лучше в шоколадном ликере. Я бы даже облизал.
– Текущую задачу Рейни, – продолжала Дубчек, глядя на Барби, но поворачиваясь уже больше в сторону шефа, – вполне можно передать Вайрусу, он как раз любит крючкотворство и бумажки. А Рейни работает со мной. Мы команда!
Последнее было адресовано уже напрямую шефу, и ему тоже пришлось подняться. И не просто подняться, а выпрямиться во весь рост, чтобы встретить взгляд в упор. Все равно чуть снизу вверх.
Он вздохнул. Разрулить ситуацию дипломатично не получалось.
– Ко мне в кабинет, – сказал он четко. – Сейчас. И, Барбара, можно вас тоже попросить?


Глава 21. Призрак. Маркус Левин. 7 Марта
– Сотрясение! Он разбил себе голову! – кричала женщина, – Я пришла с работы, а он лежит весь в крови! Я кричу «Ансель, Ансель», а он не отвечает!
На лестничной площадке было многолюдно. Несколько соседок пытались заглянуть в квартиру. Габриель с сумкой и Маркус с носилками пробивались с трудом.
– Пропустите медиков! – кричал полицейский.
Соседи расступились, и они наконец вошли в квартиру. Первое, что их встретило был запах. Он был ужасным – острая смесь перегорелого масла и пережаренной еды.
Крошечная кухня явно не была рассчитана на троих. Полицейский всё же прошел следом за ними, объясняя ситуацию:
– Он дышит, пульс есть, но слабый. Мы решили ничего не делать до вашего появления.
– Правильно решили, – заметил Габриель.
Полный темнокожий мужчина в красной футболке и джинсах раскинулся на полу. Габриель опустился рядом, поставил чемоданчик и начал рутинную проверку – пульс, давление, зрачки. Маркус обошел лежащего с другой стороны и осмотрел голову лежавшего с содранным лоскутом кожи и подсохшим следом крови, потом приподнялся, осматриваясь и пытаясь справиться с приступом головокружения. Он посмотрел на красную футболку Анселя, на лицо, как показалось синеватого цвета. Посмотрел вокруг и увидел небольшой след крови на углу стола – видимо место, куда Ансель приложился головой. Но ведь до этого угла надо было ещё долететь. Человек терял сознание. На запястьях больного никаких медицинских браслетов. Тем не менее Маркус достал аппарат для измерения глюкозы и протянул Габриелю: «Проверь на сахар», а сам неожиданно для себя достал порцию инсулина. Потом повернулся к двери, где стоял полицейский:
– Спросите у хозяйки, диабетик Ансель или нет? Есть ли список лекарств, которые он принимал? Как долго она отсутствовала?
– А… ага… – замялся полицейский в дверях и вышел на лестничную площадку.
Но тут хозяйка сама ворвалась на кухню:
– Я работаю, между прочим, а не просто отсутствую!
– Тише, тише! – развел руками Маркус, – вы нам скажите только, Ансель диабетик или нет?
– Да, конечно! – воскликнула она, словно они должны были это знать.
– Как давно он принимал инсулин?
– Тридцать пять, – сказал Габриель.
– Не знаю… утром? – ответила хозяйка, хотя это был скорее вопрос.
– Утром или не знаете? – Маркус уже делал инъекцию.
– Я с работы пришла, заглянула к соседке, – уже тише заметила хозяйка. – Прихожу, а он лежит. Он разбил голову! У него сотрясение!
– То есть вы с работы пришли и его не видели? – спросил Маркус начиная обрабатывать рану на голове. – Когда общались в последний раз? Хоть по телефону.
– Позавчера. Я дежурила в ночь, а после работы уехала к матери в больницу… Потом к соседке зашла…
И тут Маркус с ужасом увидел, что Габриель только-только вставил полоску-пробу в аппарат и при этом смотрит на Маркуса расширенными глазами.
– Тридцать пять, – сказал он и тихо добавил, – ты мог бы и подождать результата.
– Ты же уже сказал, – ответил Маркус, ощущая тошноту и холодный пот на спине, – Только что…
Ансель вдруг вздохнул и открыл глаза.
– Как вы себя чувствуете? – спросил Габриель.
– Что? Что случилось? – спросил тот.
– Помогите нам транспортировать его в машину, – сказал Маркус полицейскому.

– Ты мог бы и подождать результата, – сказал Габриель, когда они выезжали с территории госпиталя, доставив туда Анселя и его супругу.
– Я дождался. Ты же сказал, что тридцать пять.
– Ты сделал укол раньше, чем я сказал. Раньше, чем я даже замерил!
– Разве? – удивился Маркус, – Я слышал «тридцать пять», и только после этого сделал укол!
– Чушь! Я что не помню? И откуда ты знал, что это диабет, а не травма и не сердце?
– Синеватая кожа, специфический запах… я не знаю.
– Запах? Синеватая кожа? – удивился Габриель, – о чём ты говоришь!? Он темнокожий. Это только у белых просматривается синюшность.
Маркус молчал.
– Что, опять что-то щёлкнуло, а я не слышал? – спросил Габриель с напряжением.
Маркус и сам не понимал, откуда взялась его уверенность. Как будто кто-то вставил в него мысль про диабет едва они только вошли. «Опасная тенденция», – подумал Маркус. – «Чертовски повезло! А если бы это было что-то другое?» Его вдруг пробил ужас и по спине побежал холодный пот. «Пора», – подумал он, – «пора уходить со скорой!» Он отвернулся глядя в окно на мелькающие ночные огни.
– Тали настаивает, чтобы я менял работу, – сказал наконец. – Хочет, чтобы я нашёл что-то поспокойнее.
Габриель молчал, и Маркусу почудилось странное напряжение в этом молчании. Он повернулся к Габриелю.
– Хочет, чтобы я подал заявление в университет…
– Университет? Это же замечательно! – ответил Габриель с энтузиазмом, но Маркус уловил фальшь в его интонации.
– А Яков? Ты не знаешь, у него не открывается что-нибудь?
– Кто из нас племянник, ты или я?
– Ладно тебе… – вздохнул Маркус.
– Забываешь родственников…
Габриель неловко замолчал, слишком вдруг увлеченный дорогой, на которой ничего не происходило. Вид у него был виноватый. Наконец он проговорил тихо:
– Жасмин тоже настаивает… Я спрашивал… – он помолчал, пытаясь справиться с неловкостью.
И вдруг Маркусу стало ясно, что за его спиной Габриель и сам ищет другое место работы. Его охватило странное и тяжёлое чувство. Так долго они были вместе, что у него даже мысли не возникало сделать какой-нибудь жизненный шаг просто не поделившись с другом. Он замолчал, пытаясь осознать, что произошло. В ушах вдруг снова появился тихий шёпот.
Габриель наконец проговорил:
– Я бы сказал тебе, конечно, но пока не о чем, я пока только наводил справки. Яков сказал, что одна сотрудница собирается переезжать, тогда возможно откроется позиция. Он говорит, что позвонит. Я бы тебе сказал, но пока… ведь не о чем? Правда?
– Да, не о чем, – сказал Маркус, даже не пытаясь справиться с волной страшного одиночества, которая накрыла его как цунами.
Габриель ещё что-то говорил, пытаясь заглушить чувство вины, но Маркус уже не слушал. Головная боль вспыхнула с новой силой, и это было хорошо, потому что лучше, чем боль душевная. На языке вертелось что-то вроде: «Ты мог бы сказать...» но Маркус промолчал. Что говорить? Понятно – жена, сын, покой, положение, зарплата. И позиция, если откроется, то скорее всего одна… И ещё он подумал – неужели Габриель на самом деле подал бы заявление за его спиной? И понял, что он не хочет знать ответа.
– Да ничего. Все нормально, – сказал он Габриелю глядя прямо перед собой, когда они заехали на парковку. Но сам больше на него не смотрел.
Они сдали оборудование, перекинулись парой слов с диспетчером. Габриель еще мешкал позади, но Маркус уже вышел на парковку. На глаза наворачивались слёзы, что было совсем некстати. «Как-то не по-мужски», думал он, «как это всё по-детски!» И ещё думал, что почему мы не осознаем своего возраста? Почему я себя чувствую словно я мальчик… Ведь уже двадцать восемь лет. Где они?
И вдруг пульсирующий шепот стал громче и назойливее, и Маркус замедлил шаг, ощущая внезапную тревогу и полную свою незащищенность.
Большая парковка почти пустовала. С одной стороны темнел лес, с другой проходило шоссе. Пара фонарей около здания слабо освещали часть территории, а дальний конец утопал в темноте. Несколько машин стояло около станции; ни одного человека вокруг. Маркус слышал только свои шаги и хруст инея под подошвами. И всё же его не оставляло тревожное ощущение чьего-то взгляда. Это было так неожиданно, и так похоже на паранойю, что Маркус остановился и замедлил дыхание.
«Ну кто за тобой может следить?» – постарался он уверить себя. – «Ну кому ты нужен?» Однако чувство тревоги не утихало, а усиливалось и даже возникло искушение вернуться и дождаться Габриеля. Тем не менее он продолжал медленно идти к своей машине, оглядываясь по сторонам.
Наконец, нажал кнопку брелока, его джип приветливо мигнул, чирикнул, раздался щелчок отпираемого замка. Вдруг у Маркуса возникло ощущение воздушной подушки – как будто громада воздуха впереди слегка толкнула его назад. Он пошатнулся. В тот же момент над его плечом пролетел камень и со звонким стуком упал в нескольких метрах.
Маркус никогда не имел хорошей реакции; в самом начале работы парамедиком ему пришлось трудно. Лишь со временем он натренировался, чтобы делать правильные действия в нужное время. Но только на работе. В обыденной обстановке увернуться от удара или поймать мяч для него всегда было проблемой. И глядя на камень, вернее пол-кирпича, который ударил бы его прямо в голову, он испытывал странное чувство.
Он оглянулся на ряд машин, из-за которых прилетел этот кирпич, и вдруг пошатнулся снова да так сильно, что чуть не упал. Он проскочил пару шагов и даже коснулся рукой земли пытаясь восстановить равновесие. И увидел, как мимо него пролетела вторая половина кирпича.
– Эй! – возмущенно крикнул Маркус, – что это за шуточки?!
Ночная парковка выглядела пустой и неподвижной.
– Сейчас найду, надеру уши и отведу к родителям, – громко сказал Маркус.
Вокруг царила тишина. Если не считать шёпота в ушах, который уже больше походил на шум близкого водопада. Волосы на затылке поднялись.
Какое-то движение почудилось ему позади машин, словно кто-то скользнул в темноту, но идти туда Маркус не решился. Спиной вперед он медленно двигался к своей машине, охваченный необъяснимо гнетущим чувством. И в этот момент в самом дальнем и тёмном конце парковки – у стены, примыкающей к лесу, он увидел фигуру. Еле различимый чёрный силуэт в темноте, тень на фоне тени. Маркус даже сразу не поверил ощущениям и снова протер глаза. Человек не исчез. Он стоял там и смотрел на Маркуса.
Это была странная фигура, и Маркус даже не сразу осознал, что в ней было такого странного. Что-то неуместное, не из времени. Длинные черные волосы, черная одежда… Бледное пятно лица.
«Как вампир. В матрице…» – подумал Маркус глядя на незнакомца. Он не видел никаких подробностей, только силуэт, словно этот человек был не просто в черном, а в каком-то нереально поглощающе-черном, которое не дает ни отсвета, ни блика. Человек стоял слишком далеко, чтобы можно было различить выражение лица, но тем не менее Маркус знал, что тот улыбается хищной улыбкой.
И вдруг что-то странное начало происходить с окружающим – словно всё стало фоном, и начало заваливаться в темноту на задний план, превратилось в плоский ландшафт, и только Маркус и эта фигура вытянулись вверх и стали приобретать объем и вес. Как две одинокие башни в пустыне. Ночная тьма над ними вдруг стала пузыриться чёрно-багровыми тучами, провисающими вниз. Ужас звездой вырвался из солнечного сплетения, выжигая внутренности, а на лбу выступил холодный пот.
Маркус судорожно вздохнул, потряс головой, возвращая мир на место, стремительно запрыгнул в машину и не с первого раза попал в замок ключом. Наконец машина взревела и рванулась к выезду из парковки. Выезжая на шоссе Маркус снова взглянул на то место, но там уже никого не было.


Глава 22. Рыбалка. Двейн Рейни. 7 – 8 Марта
– Привет! Как дела? – спросил Бек таинственным шёпотом, засовывая свой угловатый череп в его кубик практически горизонтально. Он осмотрелся, утрированно изображая осторожность.
– Всё замечательно, идем ко дну, – ответил Рейни, не отрываясь от компьютера.
Несколько дней забиты какой-то мелкой рутинной суетой: бессмысленное собрание, инструктажи, курсы и прочая муть, которая случается регулярно и отнимает чудовищное время. У Рейни не было ни минуты заняться тем, чем он хотел. Около четырех, когда он только-только наконец сел за свой компьютер, появился Карл.
– Отлично! Пошли в спортзал.
– Что?
– Как давно ты посещал это мерзкое заведение?
– Э… Не помню.
– Вот именно! Потому мы идем сейчас!
– У меня нет спортивной одежды! – попытался сопротивляться Рейни.
– Вот поэтому у меня есть запасное. И не спорь! – решительно заявил Бек, и настойчиво пошлёпал Рейни по плечу.
– Запасное?! Чтобы я потом в пропотелых трусах сидел остаток дня?
– Вспомнишь детство. Тем более, что остатка дня почти не осталось!
– Гад ты все-таки!
Рейни вздохнул, откидываясь на спинку кресла и конструируя отказ в голове, но нависая сверху Бек твердо сказал:
– Не выйдет!

Около часа они мучали тренажёры, и измотанный Рейни хотел уже уйти, но Бек затащил его на ринг. Спарринг длился очень недолго. Вернее, он закончился сразу. И после молниеносного полёта и ослепительной вспышки в мозгу, Рейни обнаружил, что упирается лицом в плотный упругий мат, пахнущий потными ногами и антисептиком, его правая рука заломлена за спину, а Бек придавливает его сверху всем телом.
– Ну что, сдаешься? – пропыхтел он ехидно в самое ухо.
Боль была настолько сильной, что Рейни стал шлёпать свободной ладонью по мату.
– Сдаюсь, – прохрипел он, безуспешно пытаясь разблокироваться.
Бек отпустил его и сел рядом. Рейни перевернулся на спину и какое-то время тяжело дышал, глядя в потолок, потом пробормотал:
– Я стар… Я очень стар…
– Завтра едем на рыбалку, – ответил Карл и добавил тише после паузы, – без телефонов и записывающих устройств.
Рейни помолчал, осмысливая, наконец спросил:
– А как ты проверишь, будешь обыскивать?
– По крайней мере, теперь я знаю, что смогу.
– Все-таки ты гад! – сказал Рейни беззлобно и сел со второй попытки. – Кто мне позволит в рабочий день? У меня не осталось отгулов.
– Во-первых, это неправда, отгулы у тебя есть. Во-вторых, это будет четверг, то есть почти пятница, которая как бы не совсем и рабочий день, в-третьих все улажено. Официально мы работаем на дому, а неофициально с разрешения начальства отмечаем мой день рождения.
– Хорошо, – сказал Рейни, – я сделаю вид, что забыл, что твой день рождения через полгода.
– Ну хорошо, тогда празднуем счастливый конец моей несчастной семейной жизни. Всё подписано, все закончено. Точка невозврата пройдена. Капут.
– Даже не знаю, что сказать, – ответил Рейни.
– Скажи «поздравляю». Все-таки три года мучений и жуткие деньги!
– А Саймон? – спросил Двейн.
– Почти соломоново решение, – печально вздохнул Карл, – поделили на три части. Две ей, одну мне. В смысле в будние дни она ему промывает мозги, а в выходные я пытаюсь его отхаживать. В общем не важно. Важно, что я отпросил тебя у начальства. И завтра в семь я за тобой заеду.
– В семь?! – ужаснулся Рейни.
– Что? В шесть?
– Ты с ума сошел! Дай поспать!

Утро встретило серой сыростью. Озеро, окруженное лесом уже очистилось ото льда, часть берега тоже оттаяла; обнажилась жёлтая трава. Деревья стояли голые, но почки уже набухали. Стая гусей лениво гуляла по берегу, но увидев гостей испугалась. Оглядываясь и издавая гортанные звуки, птицы медленно ушли в воду.
Рейни устроился на бревне на берегу, закутавшись в свою куртку и шарф, глубоко надвинув капюшон на брови и спрятав руки в карманах. Рыболовные снасти лежали у его ног даже не распакованные.
Бек бродил по берегу и время от времени бросал наживку и сматывал спиннинг. Рейни ждал, когда ему это надоест. В конце концов, счастливый Бек продемонстрировал издалека небольшую форель, бьющуюся на крючке, на что Рейни брезгливо поморщился. Бек снял рыбу с крючка и отпустил её обратно в воду.
– Попробуй, это забавно!
– Разорви себе губу, а потом говори, что это забавно… Бедная рыба, что она тебе сделала?
Бек усмехнулся, садясь рядом и доставая термос из рюкзака:
– И этот человек обучен стрелять по людям… Сколько ты уже застрелил?
– Так это же люди! И они как правило в тебя стреляют, – ответил Рейни, но он кривил душой. – А бедная рыба просто тут живет.
– Я не буду спорить, – бодро ответил Бек, – хотя у меня есть чем. Кофе?
– Да, пожалуй.
Бек достал бумажные стаканы и начал разливать кофе из термоса.
– И кстати расскажи, – добавил Рейни, – почему начальство тебя науськало провести со мной воспитательную работу и чего оно в конечном итоге добивается.
Бек чуть не пролил кофе и удивленно поднял белесые брови, поворачиваясь к нему. Рейни продолжил:
– А потом расскажи, что лично ты хочешь мне рассказать такого, о чем начальство не просило мне рассказывать, и ради чего собственно ты согласился.
Бек какое-то время рассматривал его в упор с открытым ртом, потом закрыл рот, протянул ему стакан, налил себе и повернулся к озеру. Он долго молчал отпивая кофе и глядя в свинцовую воду. Наконец повернулся и спросил слегка картинно:
– И с чего ты это взял?
– Потому что я уже тебя немного “обыскал” и пришёл к некоторым интересным выводам, – ответил Рейни.
– Гад ты всё-таки, – ответил Карл улыбаясь.
– Всегда пожалуйста, – ответил Двейн салютуя стаканом.
Бек достал завернутые в фольгу сэндвичи из рюкзака и протянул один Рейни. Затем начал разворачивать второй, зажав стакан с кофе между коленями.
– Хорошо, – сказал он откусывая хороший кусок. – Я тебе расскажу, если ты мне скажешь, почему ты решил, что начальство меня послало.
– Потому что ты не часто приглашаешь меня на рыбалку, тем более знаешь, что я не ловлю рыбу. Значит всё это неспроста, – Рейни зевнул. – Потому что ты достаточно искренний мужик и потому тебя легко «читать». Хороший оперативник и плохой политик.
Они оба помолчали занятые бутербродами. Потом Рейни продолжил:
– Однако и тебе бывает что-то надо, потому тобой всё же можно управлять. До некоторой степени. Но ты строптив и любишь держать фигу в кармане. Просто в порядке компенсации. Потому ты с одной стороны согласился выполнить поручение, чтобы получить свои плюсы у начальства и продемонстрировать лояльность, с другой стороны у тебя есть свои планы, которые ты явно намерен реализовать. Тебе предложили повышение или это поручение не очень большого масштаба?
Карл задумчиво смотрел вдаль. Потом вздохнул.
– Мне предложили повышение.
– Всё так серьезно?
– Повышение с переездом на периферию. И вообще, жизнь это сплошная политика.
– Только если ей позволять.
– Жизнь это политика. Жизнь в силовых структурах это вообще политика на выживание, потому что здесь действует закон волчьей стаи. Хочешь жить свободно от политики, иди сажать цветы.
– Можно и капусту. Был один римский император, который... Сдувайся, я по пятницам не воюю. – Рейни замолчал, заканчивая сэндвич и запивая кофе.
– Сегодня четверг.
– Ну почти пятница, – улыбнулся Рейни.
– Окей, – ответил Бек.
Он видимо ожидал словесной баталии, а поскольку её не случилось, запал прошёл вхолостую, и он чувствовал себя дискомфортно. Он прикончил бутерброд, смял обёртку и швырнул ее в рюкзак. Рейни отправил свою обертку и стакан туда же.
– Эта буря в стакане, – продолжил Рейни, – относится к твоей персоне или к моей? Или это последствия митинга?
– Буря в стакане… Скорее бурление в унитазе… – ответил Бек надевая шерстяные перчатки и продолжая задумчиво. – Всё очень забавно и странно.
Он помолчал еще и продолжил.
– После того митинга она меня пригласила... Ну ты знаешь, её любимые беседы с глазу на глаз… Проблема только в том, что это было как-то не по расписанию…

Да, Барбара Брейди любила беседы с глазу на глаз. Эту практику она использовала регулярно. Раз в месяц она словно ненароком заглядывала в кубик то к одному, то к другому, чтобы задать какой-то мелкий вопрос. Потом так же якобы ненароком говорила сладким голоском: «Ах, это так интересно! Зайдите ко мне на пару минут, это надо обсудить подробнее!» И долго с пристрастием выспрашивала мысли и чувства про очередное дело, про сослуживцев, про настроения в офисе. И порой вытягивала много сплетен и информации. Рейни считал, что таким образом она «расследовала» большинство дел, задавая опытным оперативникам наводящие вопросы, а потом восклицая: «Да, да, именно так я и думала!», и что «а вот тот-то говорит, что было так-то и так-то», и выслушивала ответ, чтобы потом его использовать с беседах с вышестоящим начальством и доказать «свое мнение». У неё была великолепная память. И если кто-то потом возмущался, что она приписывает себе чужие мысли и идеи, то как правило доказать это было очень трудно, к тому же у возмутителя спокойствия сразу находился тайный порок, который становился явным, и на него обрушивалась масса проблем. После чего, человеку предлагали тихо перейти в другое подразделение на другом конце страны, и как правило он соглашался; дело разрешалось, и покой восстанавливался.
Рейни ненавидел такие беседы. Вёл себя под настроение. Чаще всего сидел по стойке смирно и отвечал односложно, игнорируя попытки перевести беседу на задушевный лад. Изредка у него было настроение получше, он шел на разговор, напускал дыму, бросал пару комплиментов, незаметно переводил тему на неё и сам начинал тянуть из неё информацию. И как человек самовлюбленный, она очень любила говорить о себе и своей роли в текущих событиях. И тогда она невольно выдавала многое…

– Так вот, – продолжил Бек, – было это как-то не по плану и потому выбило меня из колеи. Сначала она очень долго беседовала на тему атмосферы в коллективе, и так меня достала, что я чуть было не брякнул, что лучший способ исцелить коллектив это избавить его от себя самой. И всё ждал, о чем же она хочет у меня узнать или что внушить. Оказалось, что ей не нравятся Рейни и Дубчек. В частности, вытягивают глупые старые практически раскрытые случаи, надумывают всякие странности, которых не может быть… Как можно например учитывать, что человек выигрывает в казино или лотерею, и зачем вообще поднимать разговор о таких странностях?! Абсурд!
Рейни приподнялся и открыл было рот, но Бек остановил его жестом:
– Да, да, я тоже заметил, хотя признаюсь не сразу. Дай мне досказать. Когда долго разговариваешь с Барби, мозговые способности куда-то испаряются, честно скажу. Приходится потом долго приходить в себя. Так вот беседа продолжалась еще долго; она посетовала на твои семейные проблемы, которые видимо вытащила у Лоры…
– С-c-cука… – с чувством пробормотал Рейни.
– И на твое пристрастие, прости сердечно, к алкоголю…
– Мразь, – добавил Рейни еще более мрачно.
– Потом перевела разговор на меня и спросила, как я отношусь к возможности карьерного роста и не хочу ли наконец получить серьезную самостоятельную работу в качестве руководителя следственной группы? Для начала на периферии в одном из южных штатов. И, после нескольких лет вялой борьбы с траффиком наркотиков и детей, уже въехать обратно в столицу с повышением, опытом руководящей работы и знанием местной специфики.
Бек помолчал и продолжил.
– Я ей напомнил, что к сожалению привязан к остаткам моей семьи и не могу уехать. Кэролл ни за что не согласится на переезд, а я не хочу оставлять сына. Но она была сама забота и нежность, и объяснила мне, что при желании все проблемы решаемы, и что она может посодействовать, найти механизмы… И что ей очень нужны доверенные люди на местах, и она будет усиленно способствовать моему карьерному росту в будущем. Потом ненароком упомянула, что хоть у Рейни есть свои проблемы, но есть и свои несомненные таланты, и если бы он хотел, то мог бы пойти тем же путем, так как она собирается послать несколько человек из департамента на места, чтобы поднимать местную оперативную работу…
– Нас обоих с глаз долой? – задумчиво пробормотал Двейн, – Ну меня понятно, а тебя почему?
– После чего, – утрированно растягивая слоги сказал Карл, словно не замечая вопросов, – она предложила мне прокатить тебя, «вы же друзья», с ветерком на природу, «ах, ему же так нужен свежий воздух! Он так переутомляется!» и провести добрую беседу о смысле жизни, о душе… Я сказал, что в выходные я не могу, так как это моя очередь общаться с сыном. И она дала мне, вернее нам, денёк среди недели…
Бек горделиво подбоченясь посмотрел на Рейни и добавил:
– Выгулять, покатать тебя и расспросить о настроениях, не хочешь ли ты повышение с переездом в гости к агенту Пендегасту, в Новый Орлеан. Большая зарплата, прекрасный климат, море, солнце…
– Жуткая жара, дожди и ураганы…
– Да, летом жарко, но ты и тут живёшь при кондиционерах.
– Акулы, крокодилы…
– Ты всё равно не ходишь на рыбалку.
– И агент Пендегаст, как я проверял в последний раз, своё имение продал и шатается по Тибету. Что там было про лотерею? Ни в одном из этих двух дел…
– Да, я тоже заметил. После. Пару часов я приходил в себя, однако в конце концов меня это тоже долбануло. Лотерея! Вы ничего не говорили про лотерею. И тогда я вспомнил!
Бек встал и сделал несколько шагов к озеру, Рейни пошёл следом. Ветер усиливался; серые облака хмурились, было ощущение близкого дождя. Стая гусей, отплывшая достаточно далеко от берега, внезапно захлопала-захлопала крыльями, с криками взлетела с поверхности серого озера и поплыла над деревьями вдаль. Рейни проследил за ней глазами и снова повернулся к Беку. Тот сказал:
– Давай сделаем так. Сначала я тебе расскажу одну историю, а потом... Ну всё остальное.
Он вздохнул, допил остатки кофе и начал:
– Лет этак… О, черт, как время летит! Наверное шестнадцать… Я только поступил в контору, в местное отделение в Филадельфии; и тогда это расследование уже завершилось. То есть я его практически не застал, только отголоски. Но оно было на слуху в отделе и выплывало периодически, и я из любопытства прочитал материалы дела…

Короче, история началась, когда в одном госпитале скончалась одинокая пожилая пациентка. Доза снотворного, которое ей ввели, превышала предписанную в десятки раз. Дело внутри госпиталя признали ошибкой медперсонала, хотя конкретной виновной персоны так и не нашли. Медсестра, которая в тот вечер вводила лекарство, предъявила использованную упаковку и ампулу, все соответствовало предписанной дозе. Кто снабдил пациента «добавкой» было неясно. Даже тщательное расследование не дало результатов.
Через три месяца еще один пациент в другом отделении того же госпиталя умер при подобных же обстоятельствах. Он тоже долго и мучительно болел, к тому же страдал депрессией, и потому заподозрили, что он мог уговорить кого-то ему «помочь». Расследование не дало особых результатов и вообще постепенно затихло, тем более, что и родственники не стали судиться с госпиталем. Было ощущение, что их вполне устраивает такой исход ситуации. И только когда вдруг ещё через пару месяцев третий пациент умер при похожих обстоятельствах, тогда наконец клиника забила тревогу по-настоящему и нехотя привлекла полицию. Следом подключились федералы.
Понятно, что из-за проволочек, много времени было упущено. Тем не менее, рассматривая последний случай по горячим следам, следователи обнаружили несколько ампул именно этого снотворного в мусорном контейнере в одном из кабинетов соседнего отделения. На упаковках нашли отпечатк пальцев аптекаря и медсестры. Аптекарь после агрессивного допроса признался, что приторговывал лекарствами налево, пользуясь некоторыми лазейками в отчетности, но клялся, что в последнее время никому не выдавал это лекарство. Следствие внесло его в топ-лист подозреваемых.
Медсестра Лайза Кемпбелл, которой принадлежали вторые «пальцы», тоже попала в этот топ-лист. Изучение графика её дежурств показало, что все случаи смертей, происходили во время её дежурств. Конечно, было не понятно, что могло послужить мотивом подобных преступлений. Следствие предположило, что родственники пациентов могли договариваться с медсестрой, чтобы она «сократила» их страдания и улучшила своё финансовое положение. Не всё сходилось в этой версии; ведь в первом случае больная была одинока, но тем не менее это гипотезу приняли как рабочую. И следствие стало изучать личную жизнь и финансы подозреваемой.
Личная жизнь… Долгие годы она состояла из дома, трёх кошек и телевизора. Лайза была некрасивой и очень полной. Ей было тридцать девять лет, и тридцать шесть из них она была девственницей. А вот то, что происходило последние годы, вызвало особый интерес у следствия. За три года до событий, в госпиталь попал джентльмен, снимавшийся когда-то в кино в детском возрасте, а потом много лет бывший популярным телеведущим, но в конце концов спившийся, разорившийся и сошедший с экранов. Так сказать стареющая знаменитость, закатившаяся звезда. Попал он из-за проблем с сердцем и печенью на почве хронического алкоголизма. Как получилось и почему – история умалчивает, однако возникший между этим господином и медсестрой роман был полным потрясением для всего госпиталя. После выписки, «звезда» переехала к Лайзе и они счастливо прожили вместе два с лишним года и в конце концов тихо расстались.
Но дальше было ещё интереснее. Сразу после этого у Лайзы приключился роман с доктором отделения. Это был не просто доктор, а местная знаменитость. Он был красив и представителен, жутко популярен. К нему записывались на приём за недели. И у него была обворожительная молодая жена, потому возникший любовный роман, как участники ни старались его скрывать, стал сенсацией госпитальных сплетен. Персонал был в полном шоке. После ареста Лайзы некоторые «посвящённые» высказывали мнение, что супруга доктора «подставляет» свою соперницу, убивая пациентов. Полиция и ФБР не восприняли эту версию серьезно – и главным образом потому, что версия «убийство за плату» в их глазах получила подтверждение. Финансовая ситуация Лайзы за последние два года невероятно улучшилась. Она продала старую тойоту, купила новый крайслер, сделала в доме дорогой ремонт, построила бассейн на участке. Её счет в банке вырос на несколько десятков тысяч. Хотя с другой стороны, оказалось, что она выиграла большие деньги в лотерею. Последней каплей было обнаружение в доме Лайзы нескольких драгоценностей, которые пару лет назад пропали из отеля из номера саудовской принцессы. И как они попали к Лайзе – было полной загадкой для следствия. Никто не смог найти никаких связей её с ни с группой воров, которая устроила кражу, ни с каким-либо торговцем краденым.
Несмотря на многие нестыковки, процесс против Лайзы продолжал разворачиваться на полную катушку, тем более, что госпиталь был рад списать на неё все подозрительные смерти за последние несколько лет...

Бек остановил свой рассказ и посмотрел на Рейни многозначительно.
– Угадай, что случилось дальше.
– Хм… Что-нибудь оригинальное, – ответил Двейн задумчиво. – Например, она сбежала.
– И откуда ты только все знаешь? – картинно удивился Карл.
Он покивал, глядя вдаль, и выдал остаток истории.

Арестованную не стали выпускать под залог. Несколько недель, пока длилось следствие, она находилась в местном отделении тюрьмы, пока полиция и федералы боролись за контроль над случаем. В конце концов, федералы победили, и Лайзу решено было перевести в другую тюрьму. По дороге тюремный автобус, который шёл почему-то без сопровождения, попал в аварию. От столкновения с грузовиком он перевернулся, охранники и шофер серьезно пострадали. Все произошло на пустынной дороге в дождь, полиция подъехала не сразу, а когда подъехала, то подозреваемой уже не нашли. Похоже было, что она уехала на неизвестной машине, но кто мог подвезти женщину в тюремной оранжевой одежде и в наручниках – было совершенно непонятно…
– Вот такие пироги, – сказал Бек. – А теперь представь, кто вёл это дело?
Рейни удивленно поднял на него глаза и молчал. Бек победно посмотрел свысока:
– Наша голубушка Барби в своей первой самостоятельной операции! Это был её белый конь, на котором она запоздало въехала в большую карьеру. Первое раскрытое под её началом серийное преступление! Она уже тогда в конторе славилась своей бездарностью; ей было под пятьдесят, и никаких карьерных перспектив. И тут ей поручили Дело! Ей нужен был большой и красивый успех. Он у неё получился.
– А как пропажа подозреваемого вписывается в большой и красивый успех? – удивился Рейни.
– Так это же не она упустила, а местные, которые перевозили. Так что у неё ручки в белых перчатках. И, кстати, она эту медсестру таки нашла.
– Как?! – удивился Рейни.
– Вернее то, что от неё осталось. Года через два после тех событий. Сначала несколько раз поступали анонимные звонки от населения, вроде её видели то там, то здесь, где-то в сельской местности в южных штатах. Потом однажды где-то в Алабаме из реки в лесном районе выловили несвежий труп толстой женщины, и Барби лично ездила на «опознание». Дело было с триумфом закрыто.
– На основании чего? – спросил Рейни напряженно. – Я имею в виду опознали? Её можно было узнать? Или по пальцам? По зубам? ДНК?
– ДНК?! – усмехнулся Бек. – Что ты! Кто будет проверять ДНК?! Лица, пальцев и зубов в наличии не оказалось. За отсутствием головы и рук. Татуировки.
– Татуировки? У медсестры были татуировки?
– Почему бы и нет? Бабочка, кошечки, млин, в разных местах, которые я не хочу видеть даже в ночных кошмарах. Ты же знаешь, всё было сфотографировано. То, что она привезла, снятое на трупе, выглядело очень даже убедительно. И её телезвезда-бойфренд тоже подтвердил. Еле уговорили приехать на опознание.
– Как давно была в воде?
– Не то чтобы давно. Татуировки были видны, но плохо.
– А причина смерти?
– Признали естественной… Обширный инфаркт. Словно вот так запросто шла тётка по бережку, и хватил ее ударчик, и смыло её дождиком… Правда, там дожди такие, что мало не покажется. Где и с кем она жила или куда ехала – путешествовала так и не нашли. Вещей тоже… В общем… Лениво поковырялись; кто-то кого-то видел на автостанции, проездом, автостопом… Чтобы дело закрыть. И закрыли.
Рейни выпрямился не скрывая удивления, а Бек вздохнул, помолчал, потом добавил:
– Еще несколько «успехов», и через пару лет Барби пригласили в Вашингтон. Она взяла кое-кого из молодежи с собой. Меня в том числе. Я конечно сказал «да». Так что я её «домашняя собачка». По крайней мере, она так считает. Я стараюсь её в этом не разубеждать.
Рейни долго думал, потом сказал:
– Очень странная пропажа… Голова и руки отрезаны или…
– Не-е-ет, – протянул Бек с ноткой отвращения, – тут они всё проверили. Эта клуша ездила с кем-то из экспертов-бюрократов, которые ковырялись всерьез. Зубы хищников. Они всё сфотографировали, и ничего не вызывало тревоги. Так что… Труп разрешили кремировать, чтобы разгрузить местный морг. Её кошки думаю не возражали.
– А кто был её наследником? Кому остались деньги, дом?
– Родному госпиталю. Завещание она написала лет десять до того. Хотя её «звездный» бойфренд пытался что-то оспорить. Ирония судьбы, не так ли?! Если учесть, что госпиталь её практически посадил…
Рейни долго молчал размышляя. Потом спросил:
– Аварию расследовали?
– Первым делом. Искали сообщников. Но выглядело, как просто авария. Водитель грузовика был натурально пьян, его занесло на встречную полосу.
– Очень удобная авария. И думаю, если похищение из серии, то похититель был рядом.
Бек вздохнул:
– Люди говорили, что ничего не вызвало тревоги. Просто авария. Никто не подсекал, не подрезал, не мешал. Пустая мокрая дорога, дождь, две встречные машины на одном крутом слепом повороте, и бум! Водителя грузовика, между прочим, посадили.
Бек замолчал, съёжившись на ветру и глядя куда-то вдаль. Потом сказал:
– Да, кстати, вчера после разговора… Я позвонил в старую контору. Наводил справки про это дело. Они меня долго футболили из отдела в отдел, потом выяснилось, что хранилище переводили, переносили, разгружали, часть старых дел просто пропало. И ещё, ты понимаешь, что я тебе этого не рассказывал, и ты не можешь проводить своё расследование.
– Почему?
– Потому, что я единственный, кто тебе мог дать эту информацию. И ты не хочешь меня подставить. И может быть, я бы и не вспомнил, если бы она меня не вызвала…
И поскольку Рейни молчал, Бек спросил:
– Ну что? Какие мнения?
– Мнения? – отрешенно спросил Рейни. – Мнения… Первое, что и ты, и я… и похоже она… мы все считаем, что эти дела связаны. Так?
Бек медленно кивнул, словно пробуя эту мысль на вкус:
– Та-а-ак… Но скорее это чувство, а не мнение. Очень эфемерно, и никаких доказательств.
– Второе… Если медсестра это жертва, а не убийца, тогда раскрытие случая никак не может сработать на пользу нашей старушке, и она это смекнула.
– Похоже что так, – Карл пожал плечами, – Но тем не менее, в данном случае медсестра вполне может быть и преступником.
– Может быть… Но может и нет. И явно Барби не хочет выяснить истину, чтобы не подмочить свою карьеру. Тогда есть шанс, что преступник остаётся на свободе… Так?
– Похоже… – Бек вздохнул.
– А ты в этой истории что-то вроде разменной фигуры; тебя покупают, чтобы убрать меня. Так? Прости, конечно.
– Похоже, что и это так, – Бека явно покоробило, но выдержал удар.
– Впрочем, наверное и тебя тоже, на случай если ты вспомнишь это дело…
– Да… Очень похоже, – согласился Бек. – Так какие настроения?
– Настроения гадкие… Как луизианские трясины. Надо спросить у Лоры. Дети сбежали от её опеки в Калифорнию, и она теперь тихо изводит меня насчёт переезда к ним. В Калифорнии там позиции не открываются? А то не хочется продаваться задёшево.
Карл рассмеялся:
– Хорошо, я передам, что всё зависит от Лоры, а Лора хочет в Голливуд.
– Нет, она хочет поближе к Беркли.
– А, понял, то есть в принципе возражений нет, если заменить Новый Орлеан на Окланд или Сан Франциско… И ты не очень заинтересован в старом расследовании. А как же принципы?
– Так кто-то сказал, что жизнь это сплошная политика! И система всегда сильнее. Так что бери пока дают, а если что-то дают, то проси больше.
Карл улыбнулся, поднялся и сказал:
– Ну тогда поехали. Я знаю неподалеку ресторанчик с камином и нереальной кухней! Жаль, что у меня нет возможности поторговаться. Я бы тоже предпочел Калифорнию, но, похоже, у меня не спросят…



Глава 23. Ястреб. Маркус Левин. 9 Марта
– Борт двести сорок шестой, борт двести сорок шестой! Мужчина, белый, сорок три, огнестрельное ранение живота и головы…
– Повторите, плохо слышу!
Габриель засунул бутылку колы подмышку и стремительно поднялся из-за столика с сэндвичем в одной руке и с рацией в другой. Маркус выскочил следом и запрыгнул на водительское сиденье, потому что успел прикончить свой бутерброд. Они выруливали уже под сирену, а Габриель второпях доедал.
Мужчина лежал на асфальте, под головой расплывалось пятно крови, волосы блестели. Не обращая внимания на полицейскую суету вокруг и на глазеющих прохожих, они выскочили из машины. Маркус нёс носилки, Габриель сумку. Привычно приложили толстый марлевый тампон к макушке, а Маркус примотал его несколькими слоями бинта. Проверили пульс, давление, потом с помощью полицейских аккуратно подсунули носилки под человека, стараясь максимально не потревожить голову, надели на него воротник и зафиксировали голову пластырем. Потом быстро и отработанно разрезали одежду от плеч вниз. Обнажилось пулевое отверстие в левой части живота. Разрезали брюки, и в левом бедре обнаружили два отверстия, входное и выходное. Быстро наложили жгут и повязки, зафиксировали ремнями на носилках, надели на него кислородную маску, подогнали каталку и заправили в машину.
Габриель спросил опасливо, не хочет ли Маркус за руль, тот сказал, что всё нормально, и запрыгнул в салон. Сирены разогнали поток машин по сторонам, и скорая понеслась в сторону ближайшего госпиталя. Габриель по рации извещал приёмный персонал о состоянии. Всё как всегда.
Маркус сказал, что всё в порядке, но когда садился рядом с пациентом, сам смотрел с опаской. Несколько дней он старался не думать о происходящем, но всё же не мог забыть. Что это было? Галлюцинация? Почему такая странная? Он посмотрел на простреленный живот человека и подумал, затронуты ли внутренности или пуля прошла скользом?
И внезапно как по заказу перед ним опять развернулось зрелище – полупрозрачное тело и кишечник как на анатомической картинке. И след от пули в виде тёмно-красной мохнатой линии с расплывающимися неровными краями в трясущемся желе серо-розовых жировых тканей. И сама пуля, которая застряла в тканях почти на выходе из тела.
Маркус уже не так испуганно, а скорее с осторожным и немного жадным любопытством рассматривал тело, его особенности, его состояние. Сердце – нормально, легкие, покрытые чернотой изнутри – явно курильщик, почки с вкраплениями песка… Это было странно наблюдать то, что обычно скрыто, но уже не пугало и не вызывало тошноты.
Маркус вспомнил, как он в юности однажды сломал ребро, и это было не просто больно, но было ощущение какого-то острого непонимания, бессилия и даже раздражения – казалось бы ребро это так близко, вот оно, возьми отодвинь кожу и склей! И в то же время совершенно невозможно этого сделать! И несколько дней пришлось жить в этой боли вставая, ложась в постель, просто дыша… И вот они – эти странные внутренности и такой загадочный внутренний мир, живущий по своим законам, по своим циклам, заживляющий, сращивающий, сглаживающий. И такой недоступный.
Он «посмотрел» голову тоже. Он видел рассеченные и сильно кровоточащие ткани, но также увидел, что пуля не задела главных нервных узлов и органов. И Маркус ощутил долгие месяцы реабилитации и грядущую инвалидность, но все же человек выживет…
Как получилось, что я вижу это? А может это иллюзия, галлюцинация? Впрочем, конечно! Только галлюцинация! Последствия травмы…
Голова кружилась, и он чувствовал себя вымотанным, но по крайней мере он уже не боялся.

После окончания смены Маркус вышел на парковку. Он теперь уходил домой один, не дожидаясь Габриеля. Говорил «пока» и уходил. Габриель тоже говорил «пока» или «до завтра». И не торопился догонять, не начинал никаких разговоров. Наверное даже специально мешкал по всякой ерунде позади, чтобы дождаться пока Маркус уедет. Или ему это только казалось?
Людей на парковке не было. Маркус теперь каждый раз опасливо оглядывался, но никакого черного человека не заметил. По крайней мере сегодня.
Зато был ястреб.
Красивая величественная птица сидела на крыше его джипа и смотрела на него.
Маркус подходил замедляя шаги. Ястреб не улетал, даже не делал попытки, и только смотрел на него круглыми глазами иногда моргая.
– Привет, – удивленно и тихо сказал Маркус.
Птица естественно молчала. И Маркус подумал – вдруг она ручная? Медленно он протянул руку, и она не пугаясь смотрела то на Маркуса, то на его приближающуюся открытую ладонь. Тихо коснувшись крыла он медленно провел вдоль и вниз, ощущая шелковистые перья. Птица продолжала сидеть, и не выказывала дискомфорта. Маркус снова погладил крыло, потом провел тыльной стороной пальцев по пестрой груди любуясь красотой хищника. Потом протянул ей открытую ладонь на уровне лап, и птица величественно переступила с крыши джипа на его запястье. Когти больно врезались в кожу и мышцы. Его охватило удивление и восхищение.
– Какой красавец! Какое чудо! – сказал он тихо.
И ему показалось, что ястребу нравится. Тот наклонился к его ладони и даже дотронулся клювом. И снова посмотрел Маркусу в глаза.
– Ты чудо! – снова сказал Маркус.
И тут у него закружилась голова, и он начал терять чувство реальности. В глазах появилось еще одно изображение, и это был… он сам… искаженный, словно через линзу, словно он смотрел глазами птицы.
И вдруг она распахнула крылья, издала оглушительный клич и взлетела с его руки. Как тень скользнула в сторону леса и начала подниматься выше и выше. И вдруг исчезла. Но на какое-то мгновение сознание Маркуса разделилось: вот он, стоящий на ночной парковке и провожающий глазами птицу, и вот он, в полете над крышами машин и над деревьями, проносящимися внизу… И во мгновение все закончилось.
Маркус посмотрел на свое запястье и не увидел никаких следов от когтей…

Глава 24. Лайза. Двейн Рейни. 9 Марта
– Доктор Пинкофф, добрый день. Мы договаривались о встрече, – сказал Рейни входя мимо роскошного бюста секретарши.
Сквозь белую тонкую блузку были видны все детали кружевного шедевра от Ла Перла и совершенные формы внутри оного. Ничего больше Рейни не заметил, за что себя мельком упрекнул.
Накануне он позвонил в контору и попросил еще день отгула, потом провёл обширный поиск в сети. Он чувствовал себя несколько виноватым перед Карлом, но ничего не мог с собой поделать. Всё, что он мог обнаружить, оказалось в двух часах езды, в Пенсильвании. Он сделал несколько звонков, и рано утром был уже в дороге.
Доктор Пинкофф шестнадцать лет назад был красив и представителен. Теперь же он был само величие. Главный врач госпиталя имел всё ещё тёмные волосы с элегантной проседью и вполне подтянутую фигуру. Видно было, что он тщательно следил за собой. Выглядел он как… голливудский главный врач госпиталя.
– Да, входите пожалуйста, – тон официален и чуть отстранен. – Хотя я совершенно не представляю, чем могу быть полезен федеральному бюро. И потом, как вам объяснили, у меня назначено важное совещание через полчаса.
– Я очень надеюсь не задержать вас дольше.
– Кофе? Чай? Напитки?
– Кофе, спасибо, – сказал Рейни.
Доктор сказал несколько слов в динамик и вскоре секретарша вкатила столик с фарфоровым набором.
Теперь у Рейни был шанс наверстать упущенное. Очаровательная шатенка с короткой стрижкой и фигурой для подиума. Белая блузка, чёрная юбка, алые туфли на каблуках стилетах. Заметила повышенное внимание визитёра, чарующе улыбнулась.
– Итак? – в голосе доктора звучало осторожное раздражение.
– Я думаю, вам хочется обсудить этот вопрос наедине, – невинно заметил Рейни, продолжая наслаждаться видом.
– Элис, – доктор жестом отправил её вон.
– Конечно, доктор, – сказала она глубоким голосом, который срезонировал у Рейни где-то в самом низу живота.
Он непроизвольно чуть подался вперед, пока она склонилась над ним вручая чашечку с фантастическим напитком. Вторую она поставила перед шефом, пользуясь возможностью продемонстрировать Рейни свою походку. Она не торопилась.
– Итак? – повторил доктор, когда они остались одни, – о чем хочет знать ФБР?
– Главным образом о ваших отношениях с медсестрой Кемпбелл.
– Что?! – чашечка жалобно звякнула по блюдцу, расплескав содержимое по дорогой полировке. С доктора слетела значительная часть его величия. – О Боже мой! Вы серьёзно?! Это все было сто лет назад!
– Всего шестнадцать.
– Тем не менее! Зачем?! Почему?! Какой смысл всё это ворошить сейчас?! – в тоне доктора вдруг отчётливо зазвучал искренний стыд.
– Я хочу знать больше о мисс Кемпбелл. И мы практически не знаем близких ей людей, которые могли бы о ней хоть что-то рассказать.
– Зачем? Всё давно ушло! Эта история…
– Возникли новые обстоятельства. Мы хотим в них разобраться.
– О! Нет! – в восклицании доктора звучала искренняя паника. – О! Нет!
Он вдруг спохватился, подбежал к двери в прихожую, приоткрыл и закрыл её плотнее. Потом подбежал к Рейни и спросил шепотом, полным ужаса:
– Вы же не собираетесь открывать дело снова?! Вы не представляете, сколько мне стоило успокоить все волны и разрядить ситуацию!
– Доктор, мы не собираемся трясти вашу обитель, нам просто нужна информация. Те люди, которые её знали, которые были близки… – ответил Рейни откинувшись в кресле и глядя на доктора снизу вверх.
– Я… никогда… мы никогда не были близки! – шепотом кричал доктор, умоляюще согнувшись и потрясая ладонями перед лицом Рейни, – В смысле… У нас не было отношений! Это было… Это было…
Доктор поднял плечи, растопырил пальцы и устремил взгляд в пространство, видимо куда-то в свое прошлое. И не мог понять.
– Если вы меня спросите сейчас, как это получилось, я вам не смогу ответить, – он шлепнул руками в грудь, – я не помню! Я не понимаю, что на меня тогда нашло! – Он даже ударил себя ладонью по лбу. – Просто не понимаю. Как безумие! Она была страшна как… толста как… – доктор даже не мог подобрать подходящие слова.
– И всё-таки…
– И всё-таки… – голос доктора упал и погрустнел.
Он пошёл к своему креслу, но вернулся с полдороги и продолжил заискивающе приложив руки к груди.
– Вы меня поймите… Как мужчина мужчину. Иногда вдруг возникает желание, и его никак не побороть. Это странно, иррационально, но это происходит! Спросите, как это случилось? И я не отвечу! Но это случилось. Словно помимо моей воли!
– Гипноз? Приворотное зелье? – улыбнулся Рейни.
Доктор раскрыл рот и застыл в озарении.
– А может и правда?
– То есть вы не помните ничего, что могло…
– Нет! Нет! Я ничего не помню! – Доктор обхватил голову руками и энергично забегал из угла в угол. – А все, что я помню, мне хочется скорее забыть, как страшный сон! Человек не может изменить своё прошлое, и я… мне стыдно, что этот эпизод в нём был! И я ничего! Ничего! НИЧЕГО не помню! И не хочу!
Он снова подбежал к Рейни:
– И я умоляю, скажите, что вы не будете открывать дело заново!

Через три часа Рейни сидел в крошечной серой комнате для посетителей в тюрьме округа. Старый металлический стол привинчен к полу, два стула тоже на коротких цепях, чтобы не стать предметами летящими в голову.
Перед ним сидела Анжела Доджер, пятьдесят шесть, в прошлом работница того самого отеля, где проживала саудовская принцесса, которая недосчиталась бриллиантов и изумрудов на пару миллионов. Следствие вышло на воров достаточно быстро, хоть они и рассредоточились и попытались спрятаться. Но это как паутина – потянешь за одну нить, и вытягиваются остальные. Анжелу арестовали по показаниям её подельников, которым хотелось скостить срок. Но драгоценностей у неё тогда не нашли, и в тот раз она отделалась маленьким сроком.
Она молчала и жевала жвачку. Мешки под глазами и цвет её кожи показывали, что исправительная колония имеет достаточно хорошие нелегальные поставки алкоголя и сигарет. И наверное других субстанций, кроме пожалуй шампуня. Волосы Доджер напоминали старую паклю.
– А что мне будет, если я расскажу? – спросила Доджер сиплым голосом.
– А что ты хочешь? – спросил Двейн.
– Ну скостить… понятно…
– Много не получится, – Рейни не мог обещать, так как Анджела «мотала» уже третий срок, причём теперь за содействие вооруженному грабежу. – Смертельный исход, другие правила.
– Ну и вали отсюда, – Доджер откинулась на стуле.
Но Рейни чарующе улыбнулся:
– Роскошные изумрудные серьги и колье, – сказал он вкрадчиво. – Это же была твоя доля? Кто их купил? Разве тебе не обидно, что он сейчас на свободе, а драгоценности снова носит принцесса, у которой и так всего завались?
– Как носит? Их нашли? – удивилась Анжела, – Нет, не может быть… Я искала!
Вся её показная невозмутимость слетела.
– Искала где? Где ты их прятала?
– Искала… – глаза Анджелы забегали, – где надо...
– То есть это не канал, а тайник? Кто-то взял?
Тогда следствие обыскало все места обитания и тайники банды, но долю Анжелы так и не нашли.
– Скости срок. Ну хоть полгода!
– Я постараюсь. Но обещать не могу. Говори.
– Ничего не было! Никакого канала, никакого тайника! – воскликнула Доджер в досаде. Видно было, что она уже не хотела держать этой тайны. – Мы тогда разбегались как крысы, все в разные стороны. За мной уже ехали по пятам, а у меня в кармане этот пакет, чтоб его! Я уже готова была его выбросить в окно, в мусор! В стоковую дырку! Куда угодно, чтобы только с рук долой! Я в торговый центр на парковку, они за мной, а тут блин машина с приоткрытым окном. Я туда и бросила. И убежала. Номер только запомнила, хотела найти потом. А тут меня и арестовали.
– Какая марка машины? Какой номер?
– Тойота королла, серая, старая, – Доджер назвала номер. – Мне тогда небольшой срок дали, а когда вернулась, я искала машину. Нашла, друг помог. Не спрашивай кто. Но хозяин ничего не знал. Купил машину недавно у дилера, кто был прежний владелец не знал. Дилера уже не нашли, уехал. Концы в воду. Говоришь, камни нашли? – Анжела грязно выругалась, – А кто хоть нашел?
– Медсестра одна, это была её машина.
– А как зовут?
– Не важно. Её уже нет в живых.
– Ну это точно не моя работа.
– Я знаю, – сказал Рейни и поднялся, – Спасибо за информацию.
– Ну хоть сколько-то можно мне скостить за неё? – спросила Анджела.
– Я поговорю с твоим куратором.


Глава 25. Шмуэль. Маркус Левин. 11 Марта
– Бэ, – сказал Шмуэль дребезжащим голоском, – это всё вавилонская башня! Человеческая жажда величия заканчивается руинами. Мудрость появляется тогда, когда человечество эти руины созерцает.
Шмуэль похоже стал ещё меньше ростом, ещё больше похудел и покрылся морщинами, хотя последнее казалось уже невозможно. Одетый как всегда в выцветшую и застиранную рубашку, коричневые брюки с подтяжками, старые тапки и огромные очки, он однако был при этом чисто выбрит. Голова покрыта редким серым пухом и пятнами, а в ушах виднелись пластиковые вставки слуховых аппаратов.
– Здание строится годами и веками, – продолжил он, – чтобы потом быть разваленным одним махом! Наука, медицина, техника, все это как кирпичики складывается одно к другому чтобы разлететься в один миг! – Он помолчал немного и продолжил, – самый великий Рим однажды падает к ногам варваров, а великая образованная Германия к ногам недоучек-бюргеров! Суета сует! Все суета!
– Не так уж всё трагично, – улыбнулся Маркус.
– Конечно трагично! – воскликнул Шмуэль потрясая кулачком в коричневых пятнах и артритных шишках. – Конечно трагично! А самое печальное то, что это повторяется. Каждые несколько поколений!
Он с трудом поднялся, опираясь на ролятор, и с ещё большим трудом начал двигаться в сторону кухни. Маркус вскочил, желая поддержать, но Шмуэль отмахнулся от него:
– Мальчик, сядь и успокойся! Я всё делаю сам. Ты же знаешь. И везде хожу сам. Пока по крайней мере. Если мне будут помогать, я просто умру раньше. Не то, чтобы я был против, но торопить тоже не имеет смысла… – его речь раздавалась уже на кухне.
Зажурчала вода, загремел чайник. Маркус сел улыбаясь. Он сидел на рояльном табурете, потому что заставить себя сесть на диван или стул он не мог. В квартире витал запах медикаментов, влажной протухшей ветоши и мочи. Как впрочем во многих квартирах, где живут одинокие старики. И всё было именно таким, каким он видел это… Когда? Неужели уже прошёл целый год? Как летит время!
Ветхие обои с потёками, почти полностью закрытые фотографиями и картинами в потемневших рамах, старое чёрное пианино с потрескавшимся лаком, на котором давно никто не играл, всё покрытое статуэтками, сувенирами и фотографиями, давно не работающий телевизор, старый радиоприемник… Одни огромные старинные часы работали, наполняя дом мерным гулким тиканьем. Всё было таким до боли знакомым, как будто время здесь остановилось. И вечный стареющий Шмуэль. Нет, не стареющий, а бесконечно старый. Сколько ему? Девяносто пять...
– Вы говорите мудрость, – сказал Маркус громко, чтобы хозяин услышал его с кухни, – однако мудрость это когда после падения Рима падение Германии уже не происходит.
– Ты прав, мой мальчик, – сказал Шмуэль появляясь на пороге кухни и толкая перед собой ролятор, – с одной стороны. А с другой стороны, мудрость это источник, из которого можно пить, а можно не пить. И большинство предпочитает этого не делать, так как это тоже работа и притом тяжелая. Человеку нетрудно привести осла к реке, но даже десять не заставят его напиться, как говорят.
Шмуэль опустился на скрипучий стул перед раскрытой на столе книгой.
– Я понял только одно, мудрость человечества это то, что принадлежит очень немногим. А человечеству в целом она оказывается не нужна!
– Разве не нужна? Ведь медицина, например, наука…
– Это просто знания, информация! Это ничто, если нет доброты, гуманизма, сострадания, наконец! – воскликнул Шмуэль. – Человечество изобретает новые виды оружия, и скоро даже обезьяны начнут им пользоваться. И тогда не будет человечества.
Он покачал головой и задумался.
– Нужен ли человечеству разум? Благодаря разуму человек выжил и заполнил всю планету, но благодаря тому же разуму он поставил планету на грань исчезновения. Когда идет соревнование особей, племён и систем, разум начинает играть важную роль, потому что он создает новые способы уничтожения, но стоит особи или племени выжить и попасть в благополучные условия, и разум уже не нужен, он растворяется, уходит! Чистая генетика! Если что-то не критично для выживания, то оно вымывается из генофонда.
Шмуэль положил скрюченную артритом ладонь на книгу и расправил лист.
– Сначала они дают школьникам самим выбирать себе программу, и те конечно выбирают что попроще, да и с ней не справляются! Потом все удивляются, откуда столько недоучек, которые не могут найти работу. А кому они нужны такие? Они уже выросли, время упущено, и они могут только забивать сваи. Впрочем, даже этого они не могут из-за излишнего веса и неспособности к физическим нагрузкам.
– Тогда бог придумал пособие по безработице, – сказал Маркус печально, – а дьявол телевизор. Впрочем, не помню, кто придумал что, может быть наоборот…
– Да уж, телевизор! – сказал с чувством Шмуэль, – и все сидят и пялятся в этот ящик. Раньше считалось, что искусство должно учить разумному, доброму, вечному, теперь показывают только то, что смотрят!
– Когда вы в последний раз его смотрели? – улыбнулся Маркус.
– Осенью, когда гостил у Ривочки. Это же убожество! Все кричат, прыгают и корчат рожи. Это обезьянник! Впрочем, в обезьяннике я видел куда более интеллектуальные лица. Где умные передачи, где искусство? Неделю я пожил у них, и они его смотрят с утра до ночи, даже когда читают эти штучки, забыл как они называются, а они читают их всё время. Я думал, либо смотри в эту штучку, либо в телевизор, правильно? Нет, не правильно. Они смотрят и туда, и сюда. А когда же вы думаете? Когда беседуете? И я больше не смог. Сказал, делайте что хотите, а я поехал домой. Здесь у меня тихо, и здесь у меня все, – он показал на стены, – родители, сестры, дети и книги. И моя Фимочка.
Он остановился взглядом на портрете вечно молодой жены.
– И больше мне ничего не нужно.
– То есть дочь на фотографии лучше, чем дочь в жизни? – улыбнулся Маркус.
– Что значит лучше? Тут, по крайней мере, она меня слушает, – Шмуэль перевел глаза на портрет гордой восемнадцатилетней красавицы, – хотя тоже спорит, конечно. А в жизни, если бы она захотела со мной общаться, она бы по крайней мере могла отложить телефон и сесть рядом со мной поговорить.
Он помолчал задумавшись.
– Нет, я не сужу её, она тянет на себе семью и науку, я ею горжусь. Я просто знаю, что ей я буду только помехой. Ей самой уже шестьдесят, у неё заботы о факультете, о внуках, а тут я, альте какер, путаюсь под ногами. И ты понимаешь, что ситуация уже не улучшится, а будет только хуже. Наверное это ужасно, – улыбнулся он из огромных очков. – Тебя что-то беспокоит, мой мальчик?
Маркус смотрел на бело-голубое сияние, которое разливается вокруг головы и видел какую-то бесконечную доброту, которая льётся из этих старых слезящихся глаз. Вопрос выбил его из колеи, он часто заморгал и выпрямился. Он уже приготовил стандартный ответ типа «нет, всё хорошо», но старик улыбнулся и добавил:
– Тебя что-то беспокоит, но ты мне всё равно не скажешь. Люди так боятся открываться другим, как будто это акт самосожжения! А это просто обмен информацией. Первое, ты назвал проблему, ты стал её хозяином, а не она твоим. Второе, ты начал искать информацию: вдруг это не только твоя проблема, но и чья-то еще? Третье, может быть ты эту информацию нашёл! И решение может быть очень простым… – Он отвернулся к столу и посмотрел в книгу невидящим взглядом, потом добавил удивленно, – может это и есть причина?
– Причина чего? – встревоженно спросил Маркус.
– Человек не хочет говорить о проблеме, потому что думает, что это случилось только с ним одним на свете… Форма мании величия?
Маркус пожал плечами и задумался. Он подался вперёд, поставил локти на колени, стал безотчётно водить пальцами по старым детским шрамам. Наконец выдохнул не поднимая глаз:
– Н… н-не думаю. Это скорее неумение говорить… о личном, о главном. Говорить о проблемах. Мы не привыкли открываться. Хочется отнести свою болячку в подушку и нянчить там в одиночестве. Кажется, что над тобой будут смеяться. Кажется, что это… вдруг… если… – он замялся, начал тяжело дышать, и наконец выговорил торопясь прыгнуть с размаха, боясь, что больше не сможет решиться, – вдруг это болезнь… серьезная… как… шизофрения. И пока это не сказано, то ещё есть сомнения, что все будет нормально, но вот скажешь, и это на самом деле… и…
Шмуэль в упор встретил взгляд Маркуса:
– И тебе с этим жить.
– Да, – наконец выпалил Маркус, – потому говорить об этом… страшно…
– Но молчание проблему не решает. Зато позволяет наслаждаться ею долго и любовно. И это кстати тоже наполнитель жизни. Надо же чем-то заниматься в отведённое нам время.
Они слушали мерное тиканье часов и дыхание старого дома.
– Ну вот ты и начал говорить, так что самое страшное уже позади, – улыбнулся Шмуэль. – Рассказывай, что ты там прячешь в своей подушке. Ты же за этим и пришёл. Только сходи сначала на кухню и принеси чайник, он закипел, и чашки на подносе. Ну ты знаешь сам. Составишь компанию мне старику.

– Галлюцинации не обязательно означают болезнь, – сказал Шмуэль, глядя куда-то в стену, – или не всегда это тяжёлая болезнь. Однако, конечно, они являются интересным симптомом. Есть масса других причин, кроме шизофрении. Я бы не стал так быстро ставить себе диагноз... У тебя же помню были приступы мигрени?
– Да. К счастью не очень часто. И это совсем другое. При мигрени у меня бывают сверкающие зигзаги, пятна и частичная потеря зрения, а здесь я вижу сияние вокруг людей…
– Голоса? Сны?
– Да. Разговоры. Шёпот. Кошмары с подземельями и живыми мумиями. Часто. Иногда вижу внутренности у людей как на рентгене… Иногда животных, птиц… Недавно видел себя как бы со стороны, как будто сквозь поток воды или лупу…
– А сознание не терял?
– Нет. Вроде нет.
– А как насчет… Э… – Шмуэль замялся. – Алкоголя?
– Никак. Ты же знаешь. Иногда бокал вина в шаббат.
Старик вздохнул и почесал затылок.
– Очень может быть, что это одна из разновидностей эпилепсии на ранней стадии. Последствия травмы головы. Все эти сияния, фигуры, видение себя со стороны… Короче, почитай, будет интересно. Начни с Сакса; он хорошо пишет, простым языком. Главное поймать стадию потери сознания и конвульсий; если это начнется, то может быть придется жить на медикаментах. Галлюцинации могут и не пройти, но тем не менее со всем этим можно прожить долгую, интересную и продуктивную жизнь.
Он помолчал немного и продолжил.
– В общем, я бы во-первых не стал сильно нервничать. Пока во всяком случае. Во вторых, снизил бы нагрузку. Надо научиться отдыхать. Это особенно важно, в случае эпилепсии; переутомление может стать запускающим механизмом. И в-третьих, прошёл бы сканирование мозга. Я тебе напишу записку моему ученику, который и сам уже профессор со стажем. Они тебя посмотрят в качестве испытуемого образца бесплатно и анонимно. А там и поговорим.
Он кивнул улыбаясь и Маркус, наконец, тоже улыбнулся в ответ.
– Ты кстати мне напомнил грехи моей молодости! – вдруг рассмеялся Шмуэль, – Я в своё время немного баловался медикаментами. Мы все тогда баловались. Тогда появились все эти препараты; и все еще было легально. Все бросились их изучать и как правило на себе. У некоторых даже были потом большие проблемы. Так что галлюцинации я знаю не из книжек. Иногда было очень забавно. Не то, чтобы я собирался повторить… В общем успокойся и относись ко всем проблемам, как к жизненному опыту. Уникальному, интересному.
– Даже если это опухоль мозга? – улыбнулся Маркус.
– Даже если. Тем более, что мы все однажды умрем, это великая неизбежность. Мементо мори! – Шмуэль махнул кулачком. – Конечно в мои годы с этим примириться легче, чем в твои. Тем не менее пугать себя заранее не надо.
Маркус тоже наконец рассмеялся.
– В мои годы почему-то кажется, что ещё и не начал жить, – сказал он.
Тем не менее у него полегчало на душе, и все казалось не таким мрачным.
– Вот именно! Молодость! Её так бездарно расходуют на тех, кто не способен её даже заметить! Мой мальчик, не пора ли начать жить?

Вечер был пасмурный, и выходя на улицу Маркус замешкался на пороге. Внезапная тревога заставила его осмотреться по сторонам. Фонари выхватывали отдельные фрагменты пустой улочки, фасады домов, заборы, кусты, деревья. И вдруг снова возникло ощущение, что улица не пустая. Что кто-то стоит там, в этой темноте ожидая и словно готовясь наброситься…
Маркус сделал несколько шагов к машине и замер, стараясь преодолеть острую тревогу. Он напряжённо вглядывался в черноту. И наконец тьма шевельнулась, и в тусклое пятно света на другой стороне улицы выбежала миниатюрная девушка. Бег её был спокойным и размеренным; на мгновение мелькнули синяя куртка, спортивные штаны, кроссовки – и темнота снова сомкнулась за ней в своей кажущейся неподвижности. Но ощущение опасности уже рассеялось и отступило.
Маркус потряс головой и усмехнулся над собой.
– Параноик, – сказал он сам себе вздыхая, – Не пора ли начать жить? Интересно, а как это люди делают?




Часть 2. Дар

Она знала, что умирает. Геше сказал ей, что её время наступит скоро. Не сейчас, не сразу. Может быть у неё есть полгода или год, но не больше. Ей было жаль, но не очень.
Иногда она переходила на другую сторону и видела свой поток, который становился все тоньше и тоньше. И ещё видела черный силуэт на багровом фоне, который как башня маячил вдали. Пока далеко, как стервятник наблюдая за раненым животным. Иногда из него вырастали несколько голов на длинных шеях или щупальца; они тянулись к ней, но она ощетинивалась, готовая броситься – и они втягивались обратно.
Он не торопился, он умел ждать.
– Если он сможет взять это, он будет сильнее, – сказала она учителю.
– Да, я знаю, – ответил он тихо, – но становясь сильнее, он становится слабее. И идет к своей гибели.
– Пока он жив, он причиняет зло. Много зла, – ответила она.
– Я не в силах остановить его. И ты тоже. И ни одно злое деяние не останется безнаказанным.
– Я не хочу, чтобы люди страдали. И я не хочу, чтобы он получил это. Я хочу его остановить.
– Ты не сможешь, – покачал головой учитель, глядя на неё печальными и добрыми глазами. – Научись просто принимать.
– Может быть не смогу. Но я попробую, – ответила она.
Учитель грустно улыбнулся и снова покачал головой:
– Когда тебя поймал зыбучий песок или трясина, то сопротивление только ускоряет погружение. Оставь, отпусти. Научись отпускать.
– Не могу, – сказала она.
– Хотя бы попробуй, – тихо ответил он.


Глава 26. Практикантка. Двейн Рейни. 13 Марта
– Агент Рейни, меня назначили к вам, – сказала темнокожая девушка, входя в его кубик с лёгким стуком в стенку.
Двейн сидел в любимой позе – откинувшись в кресле, положив ноги на стол, а руки за голову. Он был занят очень важным делом – разглядывал постер на своей стене: палуба яхты, парус и зелёные волны. Мысленно чертыхнулся, переводя взгляд на посетительницу.
Одетая в полном соответствии с местными правилами в чёрный костюм, белую блузку и чёрные туфли, она держалась прямо как в строю. Волосы гладко зачесаны назад и собраны в бан. Минимум косметики и никаких украшений. Это была та самая практикантка, которую он заметил ещё на собрании. Как её? Невилл?
– Я работаю один, – сказал он, не вынимая карандаш изо рта, – пока по крайней мере.
Да, он действительно остался один. После жестоких разборок в кабинетах начальства, всё наконец затихло и вошло в берега. Дело агента Деври все-таки отдали Вайрусу, а Дубчек, надувшись, отправилась в качестве сопровождающего. Рейни на прощание тихо заметил ей, что лучше так, чем никак. Получил убийственный взгляд, но на него это уже не действовало. Он подозревал, что дело спустят на тормозах и тихо закроют за давностью лет. Все документы в системе были теперь под паролем, которого Рейни не сообщили.
Брейди вызвала его для собеседования, и была просто сахар с мёдом; так что у него сводило челюсти от отвращения. Она долго что-то говорила, но смысл сказанного от него упорно ускользал. В конце концов, Рейни абстрагировался от её речи и попробовал внушить себе, что любой звук в природе можно представить священной вибрацией «Ом». В итоге понял, что любой, кроме этого. Он всё ждал, когда она заговорит о переводе, но она не стала затрагивать эту тему. Похоже понимание, что ей удалось поставить дело под контроль Вайруса, а значит под свой собственный, её успокоил и она решила не расходовать радикальные варианты. Как, вспомнил Рейни, делала одна французская королева, которая держала всех врагов при себе, чтобы можно было во-время угостить ядом…
– Но меня назначили к вам, – повторила девушка, которая почему-то по-прежнему стояла в дверях его кубика.
– Но мне об этом сообщить забыли, потому ничем не могу помочь, – ответил Рейни безразлично. Он повернулся к компьютеру и наконец занялся делом. После некоторой паузы её каблучки мягко застучали по ковролину прочь и затихли в отдалении.
– Похоже тебя хотят назначить педофи… тьфу, педагогом, – громким шепотом сообщил Бек, выглядывая через перегородку.
– Я очень надеюсь, что ты по дружески этого не допустишь! И будешь свидетелем, что я честно отбивался изо всех сил.
– Свидетелем?! Обязательно приду посмотреть! О! Осторожно, она возвращается с подкреплением! Буль-буль-буль!
Карл нырнул обратно, оставив только руку в виде перископа подводной лодки, который «огляделся» и тоже «ушел на погружение».
Двейн улыбнулся и снова уперся глазами в файл.
– Агент Рейни, – сладенько пропела Барби, стукнув в стену его кубика, – я прошу прощения, что забыла вам сказать… э… попросить…
Старушка стояла в сопровождении девушки.
– Попросить вас поработать с Немзис Невилл, нашей новой практиканткой. Поручить ей интересную работу и проконтролировать ее выполнение. Ну всё такое. Пока вы временно на этой… э… чрезвычайно важной задаче, вам нужна техническая помощь, а Немзис нужен практический опыт и руководство опытного агента…
– Я бы предпочел Стивена, – сказал Рейни.
– Стивен Трешер сейчас работает с другим куратором, – ответила Барби неуверенно.
– Правда? – картинно удивился Рейни поднимая телефонную трубку и щёлкая по кнопкам, – а с кем?
– А… э… – Брейди очень не любила, когда её ловили на лжи, которую она не проработала, – кажется… я не помню…
Пока она мямлила Рейни уже слушал гудки. Он помнил все телефоны наизусть, что позволяло ему набрать внутренний пятизначный номер и получить ответ практически сразу, пока Барби только намечала произнесение слова «Подожди!»
– Привет, Стивен, это Рейни. Как жизнь? – сказал он и услышал в ответ не очень членораздельные звуки. Стивен явно ещё не принял лекарство, потому заикался больше обычного. – Ты не подойдешь на секундочку? – спросил он и положил трубку.
– Агент Рейни, – тон Барби стал жестким и официальным, – я бы попросила вас… Невилл талантливая практикантка, лучшая на курсе, ей нужна практическая работа.
– Я понимаю, но всё же мое согласие тоже нужно в такой ситуации. Я уже поработал с Трешером, а мисс Невилл я можно сказать вижу почти в первый раз и не знаю её талантов.
– Вот и хорошо, – задребезжала Барби, – у вас появляется возможность их узнать…
Вбежавший Стивен выглядел так, как будто он спал в одежде. Впрочем, возможно так оно и было. Пока он заикаясь пытался сказать «привет», Рейни успел спросить, кто его куратор и с кем он сейчас работает. Тот только сумел произвести несколько звуков и жестов, которые скорее всего означали отрицание.
– Хочешь работать со мной? – спросил Рейни.
На сей раз Стивен сумел выпалить восторженное «да!» Брейди с замороженным лицом какое-то время стояла пытаясь справиться с напором обстоятельств, потом наконец очнулась.
– При всём желании… – начала она, явно выводя интонацией на фразу «я не могу этого позволить», но Рейни успел раньше:
– Вы же не позволите, чтобы человек с определенными трудностями испытывал дискриминацию.
Барби сразу передумала отказывать и сказала уже мягче:
– Но я всё же хотела бы, чтобы Невилл… Чтобы у неё был опытный руководитель, а то она может подумать, – Барби попыталась использовать его же оружие, – что тоже является объектом… э… дискриминации… Вы же знаете как важно, чтобы э… – она явно не рисковала произносить никаких слов, намекающих на расу, – женщины… могли… э… наравне…
«Быть убитыми на посту?», подумал Рейни, но вместо этого сказал невинно улыбаясь:
– Хорошо. Трешер уже замечательно себя зарекомендовал, и Невилл будет работать под его началом. Как ты считаешь? – спросил он Стивена.
Тот густо покраснел и сделал губы трубочкой в попытке что-то сказать, но не смог. Однако это что-то явно не носило отрицательного характера.
Барби открыла и закрыла рот и наконец сказала:
– Вы готовы курировать обоих?
– Почему бы нет? – так же невинно сказал Рейни, стараясь не видеть окаменелых лиц обеих дам.
– Ну что ж, – сказала Брейди выпрямившись ещё больше, хотя казалось уже некуда. – Это вполне меня устраивает. Можете сразу дать им работу. Вы уже посмотрели новые дела?
– А вы мне их уже поручили?
– Ах, я же тебя вызывала для этого! Да, я наверное отвлеклась… Зайди к Марше, возьми материалы. И можно считать, что всё улажено, – сказала она и гордо удалилась.
Рейни стоял перед парой, которая смотрела на него выжидающе и напряженно. Трешер при этом радостно, а Невилл надуто. В конце концов она сказала:
– Это я его обучала многим вещам. И у нас на курсе я лучшая.
Стивен закивал. Рейни посмотрел на неё без особой симпатии и заметил:
– Однако Стивен получил интересный результат, а ты ещё нет.
– Это просто… – у нее не было слов, – ему просто повезло!
– Тогда тебе тем более придется научиться некоторым правилам дисциплины и субординации, если ты хочешь получить хороший отзыв. Или можешь попроситься к другому куратору. И вообще, жизнь жестока и несправедлива.
Последнее он добавил с печалью в голосе адресуя это Карлу, который появился в дверях кубика, не желая пропустить веселье. Практиканты обернулись посмотреть на вошедшего. Рейни спросил Стивена:
– Чем ты сейчас занимаешься? Оцифровкой?
Тот снова закивал.
– Вот тебе помощница, ты теперь инструктор. Вперед! – потом добавил глядя Невилл прямо в глаза, – и чтобы не было никакого недопонимания между нами, «девочки Обамы» для меня не являются привилегированным классом. Я на самом деле такой же черный как и ты, так что «да, я могу».
И это было правдой. Он однажды выяснил, что некоторые сотрудники с пакистанским и индийским происхождением, как и он, даже при более светлой коже предпочитали записывать себя в чёрные, в то время как другие записывались белыми. Это, как он понял, зависело только от личных предпочтений. С тех пор в документах он стал «чёрным».
– Харе Кришна! – сказал Бек, потом повернулся к молодежи и добавил наигранно таинственным тоном, – и пока вот этот человек не подписал ваши бумаги и не стал официально вашим куратором, знаете ли вы, что про него в отделе идет дурная слава?
Практиканты замерли, но по тону поняли, что это скорее всего розыгрыш.
– Какая? – удивился сам Рейни.
– А такая, – ответил Бек еще более таинственно, – что его прежняя напарница заколдовала свое место!
– Кто? – спросил Рейни чуть подсмеиваясь, – Марта?
– О, нет! – ответил Бек, сияя и поднимая вверх палец, – агент Дубчек собственной персоной! Она его присвоила на сколько? – он повернулся к Рейни, – на черт знает сколько лет, и теперь ни один человек, который с ним работает после неё, не может удержаться в конторе даже года!
– Это… в смысле… суеверие? – промямлил Стивен.
– Нет, чистая правда!
– Так не бывает, – сказал Стивен.
Явно было, что гороскопы не входят в круг его интересов. А Невилл напротив как бы одеревенела.
– Не верите? Ну так смотрите! – радостно начал Бек. – Когда Дубчек ушла на пенсию, он начал работать с… я не буду называть его имя. Но он был ранен и вышел в отставку после одиннадцати месяцев! Что, Рейни, я не прав?
– Прав, но это же… – начал Двейн, но Карл его перебил.
– Да, да, боевые будни! Второй напарник, – он повернулся к Рейни, – что с ним произошло?
– Он получил очень хорошее предложение, – ответил тот укоризненно, – И у него все в порядке...
– А! Но его здесь нет! И он тоже ушел не доработав до года! На третий год к нему назначили ту самую Марту, которая что?
– Ушла в отпуск по рождению ребенка, и что тут такого? – рассмеялся Рейни, неожиданно заметив, что оправдывается.
– Не проработав и года! – сказал Бек, – Так что видите, он заговоренный! Начнёте работать с ним и долго здесь не продержитесь!
– Я не верю, – сказал Стивен.
А Невилл как-то совсем сникла, даже чуть подалась назад. Лицо её выдавало борьбу. Рейни заметил это и внутренне ободрился. Но Стивен продолжил заикаясь:
– А можно… э… ка… ка…
– Что? – спросил Рейни.
– Какое-нибудь инте… инте… по…
– Ты хочешь какое-нибудь интересное поручение? – и в ответ на засиявшие безумием глаза Стивена ответил, – ладно. Возьмите сериал… Не помню… Кажется CSI NY, и найдите там серию про… – он задумался. – Там во время урагана женщина была убита, как показалось сначала из огнестрельного оружия, но потом выяснилось, что пулей, поднятой с земли ураганом. И объясните мне, почему это невозможно. Причем так, чтобы я мог предъявить это в качестве доказательства в суде.
Его подопечные впали в немой ступор, и Трешер безуспешно попробовал что-то сказать, но выглядел, как рыба на берегу.
– А! Ты хочешь какой-нибудь намёк!?
Стивен энергично закивал, и Рейни перешел на загадочный шепот:
– Например: трение статическое выше, чем трение динамическое! Или…
– Не мучай детей! – перебил его Бек и продолжил, когда они повернулись к нему – Главное поставить задачу. В моей практике таких не встречалось, но думаю я бы наверное попробовал рассчитать скорость ветра, которая способна поднять с земли кусок металла определенного веса и определенной формы… Намек: это была смятая пуля, значит для простоты можно принять, что форма сферическая, а значит сечение это окружность, калибр посмотрите в кино… И придать ему скорость и момент такие, чтобы он мог пролететь нужное расстояние и пробить тело определенной плотности и проникнуть на определенную глубину, скажем 5-6 дюймов. При этом помните, что статическое трение, то есть если предмет лежит на земле неподвижно, выше трения динамического, в случае если предмет уже двигается. Это-то вы уже проходили? Физику вам давали?
И когда Стивен снова закивал, Бек закончил:
– Ну значит формулу найдете. И когда вы все это просчитаете, то выясните, что скорее всего скорость ветра была бы... каких на этой планете не бывает. И смерть случилась бы от того, что… скажем… на неё упала стена дома. И может и несколько соседних домов в придачу.
Стивен явно просиял и глаза его загорелись.
– А в какой серии? – неожиданно четко спросил он.
– Вот ты мне это и скажешь, – ответил Рейни.
– А я видел в одной серии, – вдруг быстро затараторил Стивен, – как человека сбросили из космоса, и он упал на землю, хотя по идее должен был с… с… сгореть в верхних слоях…
– Все! Отправляйтесь! – перебил его Рейни.
– Даже железные метеориты сгорают… – слышалось уже в отдалении адресованное к Невилл, – А в другой… а в другой…
– Вообще-то ты меня перебил, – тихо сказал Рейни Беку глядя на удаляющуюся пару, – я хотел предложить рассмотреть начальную скорость пули и можно ли создать такую скорость без ствола и пороха одним только ветром… Но ты их послал дальним путем, и это хорошо.
Бек рассмеялся.
– Принимаются ставки, – продолжил Рейни, – час или два? Как долго я буду свободен?
– Думаю день или два. Как минимум.
– Неужели?!
– Точно. Час это только фильм посмотреть. А ещё несколько часов, чтобы его найти. И они будут отвлекаться и смотреть каждую серию и искать ошибки в каждой. Так что несколько дней свободы!
– Ну что ж, это было бы совсем неплохо!
Рейни кивнул, вздохнул и пошел к секретарю за новой порцией бюрократии.


Глава 27. Койот. Маркус Левин. 14 Марта
Их встретила красивая синяя дверь с венком из красных и розовых сердечек, как бы в напоминание о давно прошедшем дне св. Валентина. Рядом с дверью с обеих сторон возвышались небольшие кусты туи, фигурно подстриженные в виде спиралей. Их только что стригли, и отрезанные ветви еще лежали в беспорядке вокруг. Около дома на проезжей части стоял автомобиль с открытым капотом. Женщина в халате провела их в дом.
– Он упал, – сказала она тихо, не поднимая глаз. – С лестницы. Расшибся.
Мальчик лет одиннадцати без сознания. Половина лица распухла и залита кровью. На теле несколько синяков. Он лежал на диване в гостиной, а мать сидела рядом неподвижно, наблюдая действия медиков с отстранённостью зомби. У неё самой на виске синел кровоподтек.
– Я бы сама отвезла в травмпункт, – сказала она плоско, – но с машиной что-то случилось…
– Поехали, – сказал Габриель, – боюсь, что сотрясение мозга. Надо сканировать.

Вечером, когда они закончили смену, сдали машину и остановились у выхода со станции, Маркус не выдержал.
– Надо заявить в полицию, – сказал он нерешительно.
– Зачем? – удивился Габриель.
– Как зачем? – ещё более удивлённо спросил Маркус.
– Зачем тебе неприятности? – Габриель смотрел на Маркуса сверху вниз. – Таскания по полицейским участкам, суды и вся эта дребедень. А потом ты же ещё за что-то оправдываешься, тебя проверяют! Ты нарушаешь покой их всех, и ненавидят тебя, а не его.
– И что, поэтому надо молчать, если избивают ребенка?! – мрачно спросил Маркус. – До сотрясения мозга! Чтобы не мешать другим жить спокойно?
– Слушай, раз она до сих пор от него не ушла, значит не хочет. Это свободное общество!
Маркус молчал. Что он мог сказать? Общество может быть и свободное, но мы носим свои тюрьмы в себе. Нет работы, некуда идти. С другой стороны, бывало, что уйдя от одного мерзавца, женщина находила второго такого же. Может и правда, оставить всё как есть?
– А мальчик? – спросил он внезапно, – он тоже может уйти? У нас свободное общество для всех? Или для него одна свобода это быть избитым?
– Знаешь… – сказал Габриель, раздраженно, но запнулся, так как не знал, что сказать дальше.
А Маркус уже завёлся и продолжал тихо и упрямо, глядя куда-то в плинтус:
– Представь, что-то случилось с тобой. Или вы развелись, и Жасмин вышла замуж за какого-то… вот такого же. И это не просто мальчик, а твой сын Эрик. И приезжает скорая…
– Что?! – возмутился Габриель взмахивая руками, – мы не собираемся разводиться! Это раз! Ты придурок, это два!
Он выскочил на улицу и ушёл быстрыми широкими шагами.

Поздно ночью Маркус одиноко сидел на деревянном крыльце веранды и смотрел в ночное небо. Он не мог разобраться в своих чувствах и не мог понять, что делать, Вспомнилось сократовское: «как бы ты ни поступил, всё равно будешь раскаиваться». Хоть сказано для другой ситуации, но видимо суть верна для любого выбора. Для любого ли?
Он вспомнил ранения на теле мальчика, кровоподтек на виске женщины и скорбную складку губ. В душе поднимался гнев. На того неизвестного мужчину и на себя за своё бессилие.
Маркус задумался так глубоко, что не сразу заметил, что он не один. В глубине голого сада в тени деревьев сидел койот и смотрел на него. Глаза иногда вспыхивали, как зеленые фонарики.
Маркус сначала сидел не двигаясь, ожидая, что будет делать зверь, а потом вдруг вспомнил сокола. Что если это тоже галлюцинация? И подумал: «если это мне мерещится, то пусть он подойдет ко мне.» И протянул руку к зверю.
Койот встал и пошел к нему. Спокойно и не опасаясь. Он подошел и ткнулся носом Маркусу в ладонь. Нос был мокрый и холодный, как у собаки. Маркус погладил зверя, потрепал за ухо, почесал щеку, и ощутил всё то, что ощущает человек, который гладит собаку: шерсть, под ней кожу, мышцы, кости…
Как это может быть галлюцинацией? – удивился он. Конечно может, он знал, но всё же…
Койот подошел ближе и уткнулся носом ему в подмышку, и Маркус вдруг почувствовал радость и тепло. Он гладил зверя и трепал его уши, загривок, гладил по спине и бокам и говорил ему всякие глупости, которые говорят люди своим домашним любимцам. И им обоим было хорошо. И вдруг стало всё равно, привиделось ему это или нет.
Как вдруг койот чуть отступил назад и посмотрел ему прямо в глаза, и Маркус снова ощутил головокружение и раздвоение видения – вот он, человек, который смотрит на зверя, и вот он, зверь, который смотрит на человека.
И тут он понял, что это приглашение! И какая-то преграда внутри растаяла, и он прошептал «Да!»
И в то же мгновение он-койот уже бежал среди серой травы и кустов, перепрыгивая кочки, проскочив сквозь деревянный забор, словно это и не преграда вовсе, а просто воздух! И это было так странно, словно он мог выбирать, что чувствовать, а что пролетать насквозь, и делал этот выбор каким-то шестым чувством — мгновенно и не задумываясь.
Он мчался по ночной улице, испытывая невероятное чувство полета и счастья, прыгая через канавы и кусты, по лесу, вдоль озера, вдоль ручья! Он нёсся, как привидение, отдавшись движению полностью, растворившись в нем без остатка.
И вдруг он потребовал: «Хочу лететь!» И оттолкнулся четырьмя лапами от асфальта и взлетел. Но когда он летел, он не ощущал скорости, словно во сне, потому он снова вернулся на землю, чтобы чувствовать, отталкивать её лапами, видеть траву и кусты, стремительно проносящиеся мимо, и ощущать эту безумную скорость, и нестись не разбирая дороги куда-то вдаль сквозь дикие пустыри, поселки, парковки…
Он не знал, сколько длился его безумный бег, но вдруг он остановился. Дом был знакомым. Словно какой-то невидимый магнит привел его в то место, которое его беспокоило. Та самая синяя дверь с венком из красных и розовых сердечек, те же аккуратно подстриженные кусты туи, неубранные нарезанные ветви, тот же самый автомобиль с открытым капотом.
Только теперь рядом с этим автомобилем парковалась другая машина, и у Маркуса-зверя шерсть на загривке встала дыбом.
Мужчина был хлипок и мерзок, он выглядел как типичный банковский клерк, в очках, костюме и галстуке; видно было, что он сильно принял. Он уже приготовил свою нижнюю губу, изломанную вечным недовольством, и взгляд, из которого давно исчезли все признаки теплоты и человечности… Он был готов срывать свои мелкие неприятности на тех, кто целиком и полностью зависели от него. К счастью, они оба были далеко.
Маркус встал на пороге дома, преградил дорогу мужчине и зарычал. Тот не увидел его, но ощутил что-то пугающее и остановился, прижимая к себе портфель. Хмель выветрился из его головы, и теперь перед Маркусом стояло нечто жалкое и судорожно озирающееся по сторонам. Маркус-зверь зарычал еще раз, и клерк начал пятиться обратно к машине, все так же озираясь в ужасе. Он не понимал, что происходит.
И тут Маркус увидел, что около машины стоит еще один человек – в длинном и черном, а на лице его играет злая и страшная улыбка.
И теперь уже Маркус испытал чувство страха. Но оно сразу же сменилось другим, словно какой-то древний закон выплыл из глубин, и его сознание взорвалось агрессией. Он был хищник, он видел врага, и его рычание стало низким и глубоким.
– Укуси его! – сказал человек в черном с легкой усмешкой. Голос его был вяловатый и вкрадчивый, – Укуси его! Это приятно!
Маркус стоял раздираемый чувствами, но все же человеческое в нем начало возвращаться, и животное отступило. Человек внутри него сказал «нет»…
И очнулся на замороженном крыльце в саду. Его трясло.

Глава 28. Сержант Андерсон. Маркус Левин. 15 Марта
На следующий день Маркус уже в униформе вышел из дома поздним утром, задолго до своей смены, и поехал в полицейский участок. Он ничего не сказал Тали, потому что боялся, что она тоже начнёт его отговаривать.
Офис полиции встретил его суетой и обилием людей, и он пытался спросить то у одного, то у другого, кто может принять от него заявление, но люди отмахивались, показывали на очереди, и Маркус никак не мог понять, куда идти. Наконец его проводили обратно ко входу в управление, велели взять талончик из автомата и указали на ряды кресел ожидания. Ожидающих было много.
И еще одно странное ощущение возникло внутри, которое тоже беспокоило и становилось сильнее и сильнее; чувство опасности и словно мольба внутри – не делай этого! Он старался отмахнуться от этого чувства, словно хотел нырнуть с размаха, сделать то, что считал правильным, но было страшно. И всё страшнее с каждой минутой. Маркус ходил между рядами кресел под раздраженными взглядами ожидающих и персонала и чувствовал нарастающую внутри паническую атаку. Он не выдержал и поймал за рукав проходящую мимо даму в униформе и спросил, где он может подать заявление о случае домашнего насилия. Сказал, что торопится на работу, что он парамедик, что по такому-то адресу избиты жена и ребенок… Она велела ему ждать и ушла куда-то через весь огромный зал в дальний кабинет. Когда она оттуда вышла, у Маркуса всё внутри упало, и чувство тревоги превратилось в сирену, которая взорвала мозг. Он начал задыхаться. За дамой шёл тот самый шериф.
– Привет герою! – голос его уже звучал с издевкой, – хочешь подать заявление?
– Нет, – сказал Маркус внезапно. Это была полная внутренняя катастрофа, но он уже ничего не мог с собой поделать и мучительно искал объяснение. – Нет, я просто хотел узнать на случай. – И вдруг в сознании сверкнула спасительная мысль. – Я вообще-то искал сержанта Андерсона.
– Кого?
– Сержант Андерсон. Мы с ним были недавно на вызове… – и хоть это «недавно» было месяц назад, Маркус продолжал торопливо, – меня ранило, а он мне помог.
– Сержант Андерсон? На вызове? – громко переспросил шеф. Он пришел ругаться, и новый поворот выбил его из колеи.
– Да. Я потом увидел в новостях, что он попал в аварию… хотел его навестить…
– Сержант Андерсон? В аварию? – повторил шеф, явно чего-то не понимая и переводя взгляд с Маркуса на седую темнокожую женщину в униформе, которая подошла во время разговора и стала рядом.
– Что? Кто спрашивает? – грозно спросила она.
Маркус повторил.
– Маркус Левин, – сказала женщина, прочитав его имя на табличке униформы, – тот сержант Андерсон, который тебе нужен, работает в соседнем отделении, в Боуи. Сейчас пока на лечении. Следуй за мной.
И повела его к своему столу.
Маркус с облегчением поспешил за ней, стараясь не оборачиваться на шерифа, который последовал за ними на некотором отдалении. Это было унизительно и стыдно, но он ничего не мог с собой поделать!
– Вот, – она начеркала на бумажке адрес, – он живет рядом. И передай ему вот это.
Ногой она выдвинула из под стола огромную тяжелую сумку.
– Хотела заехать вечером, завезти ему, но если ты завезёшь сейчас, я буду благодарна.
– А… от кого? – озадаченно спросил Маркус.
– От мамы! – воскликнула та. – Кстати, здесь я сержант Андерсон!
Она уже улыбалась как солнце. И Маркус улыбнулся в ответ. На душе отлегло.
* * *
– Зови меня просто Сэм! – сказал сержант со счастливой улыбкой.
Даже в инвалидном кресле он выглядел огромным. Они сидели за столом, куда их усадила приветливая жена сержанта, после того как Маркус выгрузил сумку.
– Всё ещё в кресле, – пожаловался Сэм. – Плохо срастается. И плохо заживает. Несколько операций, и ещё не хожу. Но, врачи говорят, буду.
– Очень жаль, что так получилось! – сказал Маркус сочувственно.
– А! Не жалей! – махнул рукой сержант. – Меня теперь спишут со всеми почестями, с хорошей пенсией, и вся моя жизнь будет сплошная рыбалка и тихая работа с перекладыванием бумажек. – Он развел руками, словно приглашая в свое счастье. – Моей напарнице Шиле пришлось похуже, но и она выкарабкивается. Как твои-то дела? Как голова?
Маркус, улыбаясь, развел руками волосы надо лбом и показал неровный широкий пробор.
– О! Прямо Гарри Поттер! – рассмеялся Сэм.
– Да уж! Рыбалки не предвидится. А будет много интересной работы под дождём и снегом…
– Ничего, это тоже хорошо. Служить и защищать. По молодости…
Они ещё поговорили немного обо всем, включая последние новости, футбол и местную криминальную обстановку, а потом Маркус вдруг вспомнил:
– А того водителя, который тебя столкнул, его нашли?
– Нет, только машину, – расстроенно покачал головой Сэм. – Патруль обнаружил черный внедорожник XOТ126, брошенный на дальнем пустыре около Аннаполиса. Вмятины как раз на правом борту и следы краски от нашей машины. Только её украли полгода назад. Так что концы в воду. Тщательно вытерта, никаких отпечатков. Уроды!
– XOТ? – удивился Маркус.
– Да. А что?
– Когда мы ехали на вызов, тот самый, перед нами как раз ехала машина с этими буквами. Черный внедорожник. Цифры не помню, но буквы были ХОТ. Как «Целую, Обнимаю, Тоже».
Сэм даже выпрямился в кресле.
– Ты что, хочешь сказать, что он за нами охотился? Следил?
– Кто знает? Он ехал перед нами… – Маркус уже смутился. – Может просто совпадение?
– Черный внедорожник, номер с ХОТ… – задумчиво повторил Сэм и вдруг вспомнил, – а в каком штате выдан номер, не помнишь? Местный или как?
Маркус задумался, вспоминая ту ночь. И увидел оранжевое пятно в свете фар и дождевых потоках и два слова над номером.
– Оранжевый рассвет на картинке. Нет, не местный. Другой штат… какая-то Каролина кажется.
И увидел, как Сэм открыл рот от удивления.
– Холли Молли! Оранжевый рассвет! Южная Каролина! А куда он ехал?
– Туда, почти к самому месту, где были вы, но повернул в переулок, направо не доезжая.
– Да… – задумчиво сказал Сэм, но тут можно было думать сто лет и всё же не придумать ничего. – Да… Странно… Это что значит? Что мы с Шилой кому-то перешли дорогу?

Глава 29. Юбилей. Двейн Рейни. 18 Марта
– Мы дома о работе не разговариваем! – ответила за него Лора, наклоняясь, чтобы поставить на стол поднос и заодно показать бюст в глубоком вырезе платья.
Платье было синее и облегающее, а причёска цветом и стилем под Шарлиз Терон. После подтяжки лица Лора выглядела на тридцать с небольшим. Бесчисленные курсы аэробики и йоги тоже приносили свои плоды. «Наверное и массаж», подумал Рейни. «Сходить что ли к тайской массажистке?»
Гости состояли из нескольких подруг из церкви и нескольких человек с его работы, которых Лора почему-то считала его друзьями, в частности Томас Грей и Дебора Флетчер с супругами. Джину она не пригласила, зато по совершенно загадочным соображениям пригласила Барби, а та по не менее загадочным соображениям пришла, причем со своим мужем. «Мы только на минуточку», сказала она, «у нас очень важная встреча!» Оба одетые, как на прием у президента в дорогие костюмы, оба накачанные ботоксом и напомаженные, они выглядели, как два покойника в одном гробу. Она словно младшая сестра Нэнси Пелози, он лысеющий в затемнённых очках и с тростью, на которую он тяжело опирался, чуть подрагивая всем телом и выказывая прочие симптомы болезни Паркинсона, приглушенные современной медициной.
И теперь Рейни сидел как на иголках, и уйти было нельзя, это был 45-летний юбилей Лоры (цифра однако не озвучивалась) и одновременно двадцать пять лет с их свадьбы. Приходилось участвовать в представлении, символизирующем счастливую семью.
Рейни приглашал Бека, чтобы хоть немного скрасить ожидаемое занудство, как вдруг незадолго до события Лора как бы случайно обмолвилась, что пригласила его экс-жену Кэролл – «ах, она так одинока!» – и он решил не подставлять друга, сообщил об этом. Карл сразу раздумал приходить, и Двейн его понял. Он чувствовал, что присутствие Кэролл должно быть «посланием» ему самому, что-то вроде «посмотри, как они будут страдать, твои жена и дети, если…». Кэролл, жгучая брюнетка с роскошной фигурой и вечным раздражением на когда-то очень красивом лице, пришла с сыном Саймоном, который отказался сидеть за общим столом. В свои пятнадцать, тощий, неуклюжий, вихрастый, он почти догнал отца в росте. Мрачно сел в отдалении с двумя другими подростками, где был накрыт отдельный столик, который они все проигнорировали и погрузились в свои айфоны. Все разной степени непричесанности, в дырявых джинсах и футболках. Рейни подумал, что и сам бы с радостью к ним присоединился.
Ему пришлось выдержать многомесячную выматывающую семейную войну, которая закончилась его победой: Лора хотела, чтобы их юбилей был отмечен в церкви при большом стечении народа. Она уже представляла себя с букетом в длинном платье, идущей рядом с ним к алтарю под восхищенные «о-о-о!» и «у-у-у!» церковных подруг, чтобы подтвердить супружеские клятвы, данные двадцать пять лет назад. Двейна это видение приводило в оторопь, и когда она начинала слишком настаивать, он переставал отвечать на её телефонные звонки и начинал пропадать вечерами на работе. Когда она наконец попыталась поставить ультиматум, он ответил своим и произнес заветное слово «развод».
Лора не на шутку перепугалась и свернула планы. Пару ночей он слышал рыдания из её комнаты, и это надо было постараться, чтобы он их слышал. Поняв, что это не возымело результата, она уехала к своим родителям на время – и для него это было время блаженства. Поняв, что она опять не достигла цели, она связалась с его отцом и тот удостоил его Звонка.
Их разговор, как все за последние тридцать лет, был выматывающим и безрезультатным. Приближаясь к восьмому десятку, отец вс ещё был Пастором и проповедовал даже в семье. Но у Двейна давно уже выработался иммунитет, и он с ранней юности адаптировался к роли вероотступника и чёрной овцы. Отец отказался приезжать на юбилей; сын вздохнул с облегчением.
Поняв, что все усилия провалились Лора надолго перестала с ним разговаривать, однако ближе к празднику решила помириться, и он скрепя сердце пошёл на мировую, не будучи особо уверен в правильности этого решения. Торжество состоялось, но дома, и количество гостей было вполне терпимое. Родителей не было. Дети тоже не приехали, у них семестр в самом разгаре. По крайней мере это была прекрасная отговорка…
– Будь осторожна, дорогуша, – сказала старушка в седых букольках из числа церковных «подруг» Лоры, которую звали Инргид, – если мужчинам не давать выговариваться дома, они начинают искать кого-то на стороне.
Всем стало неловко, но тем не менее все посмеялись и сделали вид, что это шутка. Рейни вдруг отметил, что несмотря на свой кукольный вид, старушка имеет весьма проницательный и ироничный взгляд. Он невольно ей улыбнулся, и она подмигнула в ответ.
– О, тут дорогая Лора совершенно права! – заметила Барби со своего места во главе стола. – Есть очень строгие правила о неразглашении информации. И у нас прекрасная психологическая служба. Каждый офицер должен её посещать регулярно. Не так ли?
Последнее было обращено к Рейни и содержало мягкий намёк, так как свои визиты он регулярно пропускал. По уважительным причинам, конечно. И тут он заметил, что муж Барби сделал какое-то движение, которое не вписывалось в ритм его паркинсоновских подрагиваний. Рейни зарегистрировал это движение только благодаря многолетней тренировке. Похоже это был пинок под столом, причём ни один мускул на его силиконовом лице не шевельнулся, а взгляд, хоть и трудно различимый под затемнёнными очками, не оторвался от тарелки. Та запнулась и замолчала.
– Не беспокойтесь, дорогуша, – ответила Ингрид, скептически глядя на Барби поверх очков, – в каждой шутке есть доля шутки.
«Дорогуша» скривилась – то ли на фамильярность обращения, то ли на очевидную иронию, которой никто не ожидал от старой трески, и встала:
– Лора, дорогая, всё было просто замечательно, и мне очень жаль, что мы не можем остаться на твой, я уверена, восхитительный десерт!
Лора издала несколько звуков и сказала несколько слов, символизирующих расстройство по поводу ухода дорогих гостей, и вышла провожать. Рейни тоже вышел, хотя и делал это из-за спины Лоры, со значительного расстояния и держа руки в карманах. За всё время он не проронил ни слова. Впрочем никто и не ждал.
После отъезда начальства стало легче дышать. Разговор тихо клубился вокруг детей и их успехов, цен на органические продукты и медицинских анализов. Двейн пытался абстрагироваться от происходящего, а главное от острого желания выпить, когда вдруг Томас Грей, сидевший рядом, тронул его за плечо и жестами показал сигарету и веранду, как бы спрашивая разрешения и приглашая одновременно. Рейни кивнул и они поднялись.
– А вы куда? – спросила Лора встревоженно поднимаясь.
– Мы хотим пописать в твои цветы, – по-солдафонски пошутил Томас.
Он тоже не выносил подобных «презентаций семейного счастья».
– Им надо покурить и пообщаться, – примирительно сказала Хейди, жена Томаса.
– Причем о работе, – сказал Томас выходя, – потому идти за нами не надо. Мы будем отстреливаться.
– У вас есть всё время на работе! О чём вы там общаетесь? – мягко возмутилась Лора.
– О женщинах конечно! – весело сказала Ингрид им вдогонку.
– О, вы явно опытный человек, – ответила Хейди смеясь.
* * *
– Я удивляюсь твоему терпению! – сказал Грей закуривая, – Это конечно не моё дело, но я бы уже хлопнул дверью.
– Я скорее удивляюсь твоему браку. Не жена, а ангел, – ответил Рейни, давно научившись сворачивать разговор на собеседника.
– Ангелами не рождаются, ими становятся. Главным образом через преисподнюю. Когда пройдешь вместе несколько кругов ада… – сказал Грей выпуская клубы дыма из ноздрей.
– И тебя не пытались перевоспитать? Например, что курить вредно?
– Конечно пытались! – ответил тот, протягивая Рейни сигареты. – Но я сказал, либо немного курю, либо много пью. Или ещё вариант: развод, и я пью и курю, сколько хочу.
Они посмеялись и Рейни тоже закурил. В своё время он успешно бросил, но в хорошей кампании сигарета-другая для него проблемой не становилась.
– Ты мне вот что скажи, – сказал Грей после паузы, – тебя тоже отлучили от этого дела? Ты знаешь о чём я.
– Да, – ответил Рейни. – Пароля я тоже не знаю.
– Но ты ведь это не бросил, я уверен.
– Ты понимаешь…
– Я понимаю, – махнул рукой Грей с оттенком раздражения, – я провалил по полной!
– Нет, я не об этом… – начал Рейни.
– И знаю, что никому нельзя верить, – перебил его Томас, – понимаю. Но мне надо исправить ситуацию. Я в долгу перед Марселем. Вот так в долгу! – Он провел ладонью по горлу. – И я все провалил! И эта гусыня пусть меня пытает, я ничего не скажу.
Он опять глубоко затянулся и помолчал. Потом прикурил вторую сигарету от первой, швырнул окурок в клумбу, успокоился и продолжил.
– Ты мне вот что скажи, ты материалы посмотрел или вы даже не открывали?
Рейни вздохнул, прикинул все плюсы и минусы и решил, что можно рискнуть:
– Мы посмотрели, – потом подумал и добавил, – от корки до корки.
Грей удовлетворенно набрал в грудь воздуха. Феноменальная память Рейни была всем хорошо известна, хоть он никогда её не афишировал.
– Ну тогда ты мне всё и расскажешь! Там были какие-то реальные следы и нити?
– Похоже да, – ответил Рейни. – И похоже они стоили ему жизни.

Глава 30. Авто-шоу. Маркус Левин. 22 – 26 Марта
– Ну давай съездим! Один день, просто туда и обратно! – Джастин доставал его уже третий день.
Джастин Торн – новый напарник Маркуса – молодой весёлый темнокожий парень, который предпочитал пассажирское место, потому что без умолку говорил по телефону. Просто однажды Маркус пришёл на работу и узнал, что Габриель попросился в другую смену. Вот так просто, ни слова ни сказав. Да, конечно, он согласен… Никаких проблем... Маркус смотрел на диспетчера, которая ему об этом сообщила, и чувствовал дыру в животе. Навылет. Размером с кулак. И от боли не мог разогнуться несколько дней, и не мог больше ни о чем думать. И только недавно начал приходить в себя, хотя дыра осталась и никуда не хотела уходить.
– Почему обязательно в Нью-Йорк? – спросил он поворачивая машину к кафе. – Почему нельзя было сходить зимой на авто-шоу в Вашингтоне? Прямо под боком на метро!
– Ну не мог я! Я собирался. Очень хотел. А сейчас идет в Нью Йорке! – Джастин говорил с сильным южным акцентом, и у него получалось «Ну-у-йо-о-к». – Послезавтра последний день выставки! Возьмём отгул, прокатимся!
– Нью Йорк, четыре часа езды! И столько же обратно! Весь день убить.
– Ну давай съездим! Я плачу за бензин. Два часа ты ведешь, два часа я, по переменке. Даже выспаться успеем. Мне надо посмотреть! Надоело на автобусе кататься.
– Ну так и посмотри. Пойди к любому дилеру и покатай любую машину. Ты же не будешь брать новую! Какой смысл сидеть в этих выставочных навороченных со всякими фишками, если покупать то, что подешевле, бэ-у, и голую.
На слово «голая» у Джастина срабатывала определенная программа.
– Мэ-эн, – протянул он, начиная на тонких нотах и постепенно сползая глубоко вниз. – Мэ-эн, это как тебе дают пощупать роскошных девочек из Виктория Сикрет в полной амуниции. Конечно мы купим не таких роскошных и без всех этих наворотов, но можно пощупать всех и сразу…
Маркус смеялся, а Джастин начинал рассказывать о своих очередных похождениях. Через два дня совместных поездок Маркус уже знал по имени всех девочек Джастина, а через неделю – все физиологические подробности «общения». Но последние три дня любая очередная история заканчивалась призывом: «Ну давай съездим!». И Маркус смеялся.
Впрочем, заканчивая смену, он даже подумал – а почему бы нет? Он тоже любил ходить на такие выставки и тоже жалел, что пропустил зимнее шоу. И когда он об этом сказал, Джастин чуть не полез обниматься.
* * *
– Он тебя использует, – недовольно заметила Тали, утром собираясь на работу.
Костюм, туфли, сумочка – все в бежевой и светло-коричневой гамме. Золотые серёжки, брелок. Мисс Элегантность. В воскресенье она собиралась уезжать на конференцию, и сейчас готовилась представлять свой проект в университете для большого начальства.
– Конечно использует! – ответил Маркус, доставая свое бельё с пола шкафа, и швыряя его в корзину для стирки. – А я использую его. Мы все кого-нибудь используем… Some of them want to use you, – запел он из Юритмикс. – Some of them want to get used by you …
Он был одет в затёртую до потери цвета любимую футболку и старые джинсы, обрезанные ножницами чуть выше колен, и с линии обреза свисала белая бахрома. На сегодня у него была назначена стирка, а времени перед сменой оставалось в обрез. Он собирал свои вещи из разных углов пританцовывая и напевая. Ему нравилась музыка, нравилось танцевать, и у него было хорошее настроение. Тали тоже хотела улыбнуться, он это видел. Но в то же время она хотела донести до него Послание, и потому она сделала усилие, чтобы остаться серьезной.
– И в качестве чего его используешь ты?
– В качестве наполнителя жизни, например. И в качестве батарейки. Парень заводной. Он живёт, в отличие от нас. Мы же только собираемся. Sweet dreams are made of these …
– Это что, упрек?
– Нет. Это просто мысли, – Маркус чувствовал, что она опять собирается ссориться, но на сей раз у него не было примирительного настроения. Он продолжал пританцовывать в обнимку с корзиной, – who am I to disagree?
– Ты говорил, что будешь искать новую работу…
– I traveled the world and seven seas… – и он вдруг остановился, – а если не буду?
Тали выпрямилась, словно налетев на стену. Маркус сам не понял, что на него нашло, но все его мысли последних дней наконец прорвались наружу.
– Если я буду работать фельдшером на скорой всю мою оставшуюся жизнь? – он говорил спокойно, но напряжение упрямого ребёнка дрожало где-то в глубине голоса. – Что если это и есть моя оставшаяся жизнь, которая началась сегодня? Или вернее несколько лет назад, только я этого не заметил…
– Я не понимаю, – сказала Тали, – мы же хотели…
– Ты хотела. Ты чего-то хочешь от меня, но я не понимаю этого. Я ещё не знаю, чего хочу сам. Я не решил. Может у меня какое-то запоздалое развитие, но я ещё не знаю, что делать с моей жизнью. Я знаю только одно, что если мы спасли чью-то жизнь, я целый месяц потом чувствую себя как король! Что я этот месяц прожил не зря!
Он закусил нижнюю губу и остановился. Роскошный заводящий ритм испарился, и от этого стало грустно.
– Посмотри! – продолжал он, – весна на улице. Мы с тобой сто лет не гуляли. Там лес, река, птицы! Я бегаю один, а мне хочется с тобой. Жизнь она сейчас, а не когда-то.
– Но нам надо как-то устроиться… как-то… чтобы ситуация стабилизировалась…
– А представь себе, она останется такой. И представь себе, я расплатился наконец с долгами и купил заветное кольцо. И вручил его тебе… – Маркус вдруг опустился на одно колено и величественным жестом поставил на другое корзину, словно это был рыцарский шлем. Он протянул ей руку с лёгкой иронией. – И представь, что я не изменюсь, и никогда не стану мечтой твоей мамы. Останусь весёлым идиотом до конца жизни. Ни денег, ни карьеры, ни перспектив. И реши, нужен я тебе такой или нет.
– Это что, предложение руки и сердца? – тихо и окаменело спросила Тали, – или корзины проблем?
– Того и другого, – так же тихо ответил Маркус, – это я какой есть. Отрезать кусок меня хорошего не получится.
– Я опаздываю, – сказала Тали и пошла к двери.
– Это «да» или «нет»? – спросил Маркус не поднимаясь.
Она оглянулась от двери и вышла, не сказав ни слова.
– На «да» не похоже… – сказал Маркус в закрытую дверь. – Прекрасный принц без замка и коня. Вот тебе и равноправие.
Позвоночник его внезапно опустел, а внутренности куда-то упали. Настроение хотело последовать за ними, однако мелодия вдруг снова вырвалась из подсознания своим заводным тика-тика-тика вумп-вумп, вумп-вумп, и Маркус поднялся и снова стал напевать, собирая вещи: «Keep your head up… movin’ on …»
А дальше в голове загремел роскошный перебор, и музыка перепрыгивая через ступеньку побежала куда-то вниз в басы и загремела в ушах в полную мощь: «Sweet dreams are made of this…»
Может быть всё и закончилось. Но он не хотел пока думать об этом. Потом, ночью. А пока будь что будет. Это стояние на пороге всё равно не может продолжаться вечно.
И он пошел с корзиной в подвал, где стояла стиральная машина.
* * *
Он пришёл после дежурства как всегда поздно ночью. Тали уже спала или делала вид, что спит, что спасло его от продолжения разговора. А утром он встал около пяти, собрался, тихо-тихо поцеловал её в висок, стараясь не разбудить, и уехал.
Если бы он знал! Если бы он только знал, чем обернётся эта странная поездка! Но он не знал, и потому спокойно закрыл за собой дверь и запрыгнул за руль в хорошем настроении.
Он заехал за напарником, дал короткий гудок и ждал в машине, пока после долгих объятий и поцелуев на пороге дома Джастин наконец отклеится от своей очередной подруги. Зевая и почёсываясь, он забрался на заднее сиденье, где сразу заснул, и они понеслись в сторону рассвета. Когда раскалённое солнце выползло прямо на линию горизонта и начало выжигать глаза, Маркус съехал с хайвея, остановился около забегаловки и разбудил Джастина. Они купили горячие чесночные хлебцы, пиццу и томатный соус, который тоже был ароматным и горячим, сели за столик около кафе на свежем воздухе. Окунали горячие хлебцы в соус, вдыхали аромат и мычали от удовольствия. Утро получилось чудесным.
Через пару часов они наконец добрались до окраин Нью Йорка, ещё через час выползли из пробки, затем из тоннеля, ещё час плутали по лабиринтам города среди бесконечных дорожных и строительных работ. Наконец нашли общественную парковку в каком-то бетонном мешке, и к тому времени Маркус был уже изрядно измотан.
Многоголовая очередь в зал шла быстро. Они заплатили за вход, получили штамп на запястье и окунулись в необъятные залы, наполненные машинами.
Потоки зрителей кружились вокруг павильонов, обозначенных стойками, транспарантами и рекламой; люди садились в машины, трогали сверкающие внутренности, медитировали внутри, и на лицах можно было увидеть весь спектр чувств – от мрачной сосредоточенности до детского счастья.
– Пошли посмотрим вот этих малышек, – Джастин перетаскивал его из одного павильона в другой. – А тут какие девочки! О, бэйби!
Но Маркус быстро начал сдавать.
– Подожди, подожди, – уговаривал Джастин. – Мы ещё вот эти не посмотрели!
В конце концов он подтащил Маркуса к одному из стендов, где изможденные девушки в мини юбках и на каблуках-стилетах предлагали сыграть в лотерею в пользу общества борьбы с раковыми заболеваниями.
– Кадиллак! – шепотом кричал Джастин, – кадиллак Эскалейд! В лотерею! Всего сто долларов билет!
Он сладострастно ощупывал мерцающий руль машины и детали интерьера. Машина была хороша.
– Знаешь, почему мужчины любят женщин в кожаной одежде? – спросил Джастин, и сам же ответил, – потому что они пахнут как новая машина! Давай купим билет?
Маркус сидел на пассажирском и вдыхал запах.
– Я не играю в лотерею. Вернее не выигрываю.
– Семьдесят, а то и все сто тысяч машинка всего за сто долларов! Они будут разыгрывать прямо сегодня под конец выставки!
– Ты с ума сошел. Лучше пошли поедим.
Джастин купил билет, потом вернулся и купил ещё один.
– Маркус, давай отдадим сотню, это же на борьбу с раком! Благородные цели!
Маркус посмеялся, и вдруг купил билет, думая «Что я делаю?! Только что зарплату получил!»
По всему периметру выставки стояли столики и располагались разные забегаловки. Они перекусили, и Маркус нашел себе местечко на ковровом покрытии прямо рядом с машиной с пулеметами и надписью «Зомби-Апокалипсис» и заснул. Проснулся от того, что Джастин с огромными круглыми глазами тряс его за плечо.
– Какой твой номер?
– Что? – спросил Маркус не понимая.
– Билет! Лотерейный! Какой твой номер?
Маркус достал из кармана плотную блестящую карточку, и Джастин чуть ли не на руках потащил его к лотерейному стенду, крича как сумасшедший.
Под грохот музыки и вспышки фотоаппаратов он прыгал с карточкой в руках, но Маркус никак не мог прийти в себя. Всё было как в тумане, и он думал только о том, где туалет. Его тошнило. Джастин подтаскивал его к каким-то людям, и Маркус подписывал какие-то бумаги, при этом чуть согнувшись и стараясь не задевать низ живота, который, казалось, вот-вот лопнет. Потом Джастин позировал перед камерами, что-то восторженно кричал и размахивал ключами…
Окончательно Маркус начал приходить в себя только на ночной прохладе где-то на середине пути между Нью-Йорком и Балтимором. Договорившись о площадке отдыха, где встретиться, они выехали раздельно, Маркус на новой машине, а Джастин вернулся на парковку за джипом. Они долго и мучительно выбирались порознь из Нью-Йоркских пробок и тоннелей.
Маркус приехал первым и сразу заснул, полностью вымотанный приключениями. Джастин подъехал через час, и теперь они сидели вдвоем под звездным небом около небольшой забегаловки, и поедали горячие сэндвичи с кофе. Впереди было как минимум часа три ночной дороги, на которой никто не подменит.
Джастин никак не мог справиться с эмоциями и упрашивал «дать порулить». Маркус согласился, но предупредил заранее, что если он будет убегать вперёд, то дальше снова покатит на джипе. Джастин согласился, что медленный секс тоже имеет свои прелести, и лицо его расплылось в блаженной улыбке. Он был на вершине счастья. Но он теперь хотел больше.
– Слушай, – начал он осторожно, – вот если бы я не уговорил тебя поехать на выставку и купить билет, ты бы никогда не выиграл. Так? То есть получается, что половина всё же моя? Ну что-то вроде… ну как бы… ну хоть часть…
Маркус чувствовал себя опустошенно, и совсем не ощущал этого выигрыша и этой эйфории. Как будто что-то чужеродное, неправильное…
– Ну если у тебя есть половина цены, то можешь заплатить и забирать, – ответил он.
– Что?! – удивился Джастин.
– Машина конечно роскошная, но если на меня это свалилось, то я буду продавать.
– Такую красавицу?! – ужаснулся Джастин. – Ты что?! С ума сошёл?!
– Красавица или нет, но мне не по карману. Страховка, налоги, обслуживание, а потом бояться за неё, что поцарапают, украдут… Головная боль одна. А вот если удастся погасить мои долги…
– А сколько ты должен?
– Двадцать четыре тысячи. И я ещё не закончил учёбу.
– Я тебе дам двадцать четыре, – сказал серьезно Джастин.
– Нет, это мало. Даже не полцены. Мне ещё пару семестров надо, чтобы закончить, это тысяч семь-восемь.
– Хорошо, а двадцать шесть? У меня просто больше нет, – добавил он тихо. – Больше нет ничего. Восемнадцать в банке. Все мои сбережения. Плюс восемь могу взять в кредит. Шансов купить такой даже за полцены у меня нет.
Маркус открыл рот, но Джастин добавил торопливо:
– Ну хорошо, еще пару могу взять в кредит! Двадцать восемь, идет?
Маркус открыл рот, чтобы возразить, но промолчал. Слова застряли в горле. Отдать долги разом! Все долги! По спине побежали мурашки. Сама возможность вот так на месте освободиться от задолженности взорвала его мозг, и он некоторое время сидел осмысливая. И всё больше и больше понимал, что не сможет ждать даже несколько дней в надежде продать машину самому и получить в два раза больше.
– Хорошо, давай двадцать восемь, – тихо сказал он, не особо понимая, что происходит.
Маркус всё ещё слушал свои ощущения: согласен ли он? И всё внутри него кричало «ДА!»
Джастин спал с лица и замер, не веря.
– Чек? Кэш? Картой? – спросил он тихо.
– Чем угодно, только в банке. Проведут платеж и она твоя.
– Когда?
– Хоть завтра.
– О’кей. Договорились, – ещё тише сказал Джастин.
И замолчал, боясь теперь произнести хоть слово, чтобы не спугнуть свою удачу. И это было хорошо.

Вконец измотанный, Маркус подъехал к тёмному опустелому дому. «Ах, да, конференция», вспомнил он, и больше думать был не в состоянии.
* * *
В банк Джастин пришёл в отутюженном костюме и белоснежной рубашке. Приятная немолодая дама клерк быстро оформила все необходимые бумаги, заверила подписи, провела платеж по машине, потом по кредиту Маркуса, распечатала баланс на счету, и вскоре они уже стояли на весеннем ветерке на парковке.
И Маркус был никому ничего не должен! Его немного трясло. Он совершенно не понимал того, что за тридцатку отдал машину, которая стоит все семьдесят. Ему было не жалко. Зато осознание, что наконец он ничего не должен, наполняло его чувством невесомости. Словно он несколько лет ходил с гирями на ногах, и теперь, когда они упали, ощущал, что левитирует.
И он думал – и это всё? Всё?
– Спасибо, мэ-эн, – сказал Джастин, получая ключи. – Это вообще! Это вообще!
Он закрыл лицо ладонями и качал головой. У него не было слов. У Маркуса тоже не было, но по другой причине.
– До встречи, – сказал он опустошенно, – сегодня смена в два, ты помнишь.
– Да! – Джастин не мог удержать улыбки. И вдруг добавил заговорщицки, – слушай, а ты не говори, что это ты выиграл. Давай скажем, что я?
– Говори, что хочешь, – ответил Маркус, – я не собираюсь трепаться.
– О мэн, о мэн! О МЭ-ЭН! – воскликнул Джастин и запрыгнул в своё роскошное чёрное чудовище.
Мотор гулко и мягко взревел благородным многотысячным басом.
Маркус стоял и смотрел, как машина отъезжает, и не чувствовал потери, будто он выиграл игрушку и подарил её ребенку. Наконец у него получился глубокий вздох. И ещё один. Жизнь кажется налаживается. Долги закончились.
Он шёл по улице мимо маленьких кафе, магазинчиков и деревьев и смотрел по сторонам. Машины неслись по своим делам, сияло солнце и пели птицы. Иногда он видел прохожих и чуть улыбался. И хотел каждому сказать, что он рассчитался с долгами. А потом он попытался понять, куда идет, и не понял. А потом вспомнил, что он не пришёл, а приехал, и потому надо возвращаться на парковку банка за своим стареньким джипом. И по дороге обратно он увидел ювелирный магазинчик. И подумал – а почему бы нет?
Он зашёл и попросил показать обручальное кольцо с бриллиантом. Клерк, приятная молодая женщина, начала открывать витрины и демонстрировать богатства. И у них как всегда были Очень Большие Скидки. Но все бриллианты, которые были Маркусу по карману, выглядели крошечными стекляшками. И тут он увидел кольцо с крупным камнем изумительного нежного оттенка, как морская волна. Как глаза Тали. Продавец сказала, что это зеленый аметист и начала нахваливать кольцо, что было совершенно лишним, так как Маркус уже решился.
Продавец предложила ему также купить два свадебных кольца, которые идут в приложении ну очень дешево, и можно подогнать потом по размеру совсем бесплатно. И он купил. И все ещё вышел в плюсе. На душе его стало светлее, и теперь он уже был в силах думать о том, как исправить отношения с Тали.
Тали… Он вдруг вспомнил, что она вчера ему не звонила весь день… Конференция? Как она долетела? Где остановилась? Какой сегодня день? И вдруг вспомнил, что на конференцию она должна лететь сегодня, а не вчера! Почему её не было дома, когда он приехал?
Его пробил холодный пот, он стал шарить по карманам. Сотового не было, и Маркус испугался, что потерял его на выставке. Бросился искать в машине и увидел мобильник под сиденьем. И несколько пропущенных звонков от неё. Он в спешке начал звонить, но теперь уже не отвечала Тали. Он послал текстовое сообщение. Но ответа не поступило. Аэропорт? Нельзя звонить в полёте? Он отругал себя, что не узнал в подробностях информацию про её рейс и отель.
С тяжёлым сердцем Маркус поехал домой, переоделся в униформу и прождал звонка до самой смены. Время от времени звонил сам и посылал тексты, но они оставались без ответа. На душе было нехорошо. На душе было очень нехорошо!
* * *
Джастин ходил королём. Он заказал пиццу и хвастался всем на станции. И конечно все ужасались, восхищались и ходили смотреть машину. И не верили, и снова восхищались, и просили рассказать ещё раз. И даже прокатить – хотя бы по парковке, что он и делал с удовольствием. А Маркус словно отсутствовал, словно он просто тень на стене.
Когда приехала их машина, и Габриель с Крисом вышли, он махнул им рукой издалека и пошёл налить себе кофе. Джастин уже стоял у кофеварки и наполнял высокий термостакан. Две практикантки рядом в сотый раз слушали о вчерашних приключениях. Маркус не сразу понял, что происходит, он только увидел, что Габриель направляется к ним какими-то неестественно широкими шагами.
Маркус не понял даже, что произошло. Ноги сами сделали пару шагов назад – когда Габриэль ударил его по лицу. И потому удар не попал в назначенное место, зато попал в висок Джастину, который в тот же момент наклонился, салютуя кому-то вдалеке.
Маркус безотчётно сделал ещё пару шагов назад, а дальше видел всё как в замедленной съемке. Джастин упал ему в руки выпустив стакан, который подпрыгнул вверх, кувыркнулся в воздухе и упал прямо на плечо Габриеля, и раскаленный кофе окатил того с головы до ног. Часть брызг попала и на Джастина, и на практиканток. Наступил хаос, полный визгов и криков. Джастин вырвался из рук Маркуса и уже успел ударить Габриеля в бровь, тот же не мог ответить, потому что с криком боли сдирал с себя рубашку, и пуговицы с треском разлетались вокруг. Несколько человек начали растаскивать дерущихся. Прибежала Ванесса.
Прошло время, пока хаос начал успокаиваться. Кто-то уже помогал Габриелю снять одежду, потом мазать спину, плечо и грудь мазью против ожогов. Кто-то объяснял Ванессе, что случилось.
– Ты что, парень?! – возмущенно вопил Джастин. – Ты мне разбил бровь!
Висок и глаз у него действительно уже набухали кровью и небольшая струйка стекала по щеке.
– Прости, я не хотел, – ответил Габриель, сам уже с распухшим глазом, – я не тебя.
– А кого?!
– Вот этого, – Габриель мрачно смотрел на Маркуса. – Ты подлец!
– Что? – не понял Маркус. – Что случилось?!
– Ты знаешь, что.
Эта фраза всегда убивала Маркуса. Её так часто используют в кино, и он никогда не мог понять, почему нельзя просто сказать, в чём дело. Почему нужна эта драма – «ты знаешь, что»?!
– Я не знаю, – сказал Маркус.
– Я не знаю! – передразнил Габриель с ненавистью, – я вас видел!
Маркусу не надо было спрашивать с кем. У Габриеля был только один пунктик, это Жасмин.
– Где? Когда? Ты с ума сошёл?
– Я тебя видел с ней вчера! Ты, гад! Подлец!
Но тут Джастин, будучи ещё полон жажды боя, начал выкрикивать на высоких нотах отчаянно жестикулируя:
– Вчера?! Какое вчера?! Мы вчера ездили в НуЙо-ок! На целый день!
– Что?! – удивился Габриель, – где?
– Ну-у Йо-о-ок! Выставка! Авто-шоу!
– Когда? – спросил Габриель уже тише.
– Вчера, тебе говорят! Выехали в шесть утра, вернулись в полночь! Вдвоём! Машину выиграли! – Джастин уже ликовал, – вон иди посмотри!
– Не может быть! – Габриель ещё не верил и смотрел на Маркуса, – я же видел тебя с ней.
– Мэ-эн, я тебя понимаю, – Джастин уже расплылся в улыбке и тон его был полон грязных интонаций, – это никому не понравится. Но это был точно не он. Обознатушки!
Он выпрямился и изображая судью произнес величественно:
– Невиновен! Стопроцентное алиби! – и постучал себя в грудь.
В это время зазвенел зуммер и голос диспетчера в динамике перекрыл всё:
– Борт двести сорок шесть, сердечный приступ, женщина, 58, адрес…
Маркус быстро пошел к машине. Джастин проходя мимо Габриеля потребовал:
– Давай очки!
– Что? – не понял тот.
– Давай твои тёмные очки! Которые за полтинник. Ты мне глаз разбил. Как я сейчас на вызов с фингалом поеду?
Габриель достал очки из залитой кофе униформы, и остался стоять обнаженный по пояс, ошпаренный, покрытый мазью и позором. Рядом стояли ещё несколько человек и Ванесса, а с ней разные грядущие неприятности…
А Джастин запрыгнул на пассажирское место, надевая новые очки и победно сияя. Синяк это такие мелочи! Его жизнь была прекрасна…
* * *
Тали не отвечала, и связь с ней полностью оборвалась. И вдруг Маркус понял, что практически не знает её подруг и родственников. Она не торопилась его знакомить, а он не настаивал. Стеснялась ли она его? Даже сестра была не в курсе. Впрочем от такой сестры и он бы наверное утаивал…
«Где? Где она?» спрашивал он мысленно между поездками на вызовы. «Что же делать? Как её найти?»
Они сидели с Джастином в ночной забегаловке и ужинали, пользуясь небольшим перерывом, и Маркус слышал не слушая, как Джастин что-то рассказывает, а сам думал и просил: «Тали, возьми трубку!» набирая её номер снова и снова.
И вдруг увидел её, сидящую в номере отеля. Она была видимо с дороги, усталая и печальная. Нет не просто печальная, у неё был совершенно опустошенный вид. Рядом на столе лежал блокнот, в котором она что-то писала секунду назад, и телефон. Телефон звонил. Играла мелодия из мультфильма про Чипа и Дейла, которые спешат на помощь, которую он сам же ей и настроил, и на экране высвечивалась его фотография. Тали слушала музыку и не делала никакого движения к телефону.
Маркус несколько мгновений приходил в себя, пытаясь понять, потом вдруг судорожно вздохнув, выдернулся из видения и отключил вызов, беспомощно моргая. Видение оборвалось, но последний кадр его продолжал гаснуть в глазах.
– Ты что? – спросил Джастин.
– Так, ничего. Что-то в глаз попало, – ответил Маркус, протирая глаза и пытаясь проморгаться.
“Это иллюзия,” – сказал он себе. – “Я не могу этого видеть!” Но невольно закрыл глаза и теперь жадно вглядывался, стараясь удержать ещё хоть мгновение. Образ Тали, такой отстранённый и потерянный, голубоватый цвет занавесок, полированная мебель, белое покрывало на кровати… Блокнот на столе с двумя деревьями.
Два дерева! Отель «Даблтри»! Вопреки логике, в тот же момент он уже набирал название в поисковике телефона. Он нашел три отеля в Чикаго, и в следующую секунду уже звонил в центральный. Да, конференция, сказала клерк, да, Тали Гиршман. Заехала сегодня, да, всё в порядке. Вас соединить? Не надо? Всего хорошего.
Маркус отключился. Он больше не набирал её телефон. Она в отеле, с ней все в порядке. Она не отвечает потому, что не хочет.
* * *
Утром он долго бежал по лесу, плутая по новым неизвестным тропам. Дорога вывела его к незнакомому озеру. В раннем сером сумраке на воде лежал туман. Недалеко от берега плавали призрачные гуси. Мир терял реальность, создавая ощущение полёта. Или скорее невесомости. Ощущение, что ты сам туман, и медленно плывешь над водой.
Он стоял пронизанный чувством красоты и грусти и думал, что же делать дальше. Жизнь его налаживалась и рассыпалась одновременно. И чем больше налаживалась, тем больше рассыпалась.
Вдруг боковым зрением он уловил какое-то движение. Неподалеку из тумана выбежала миниатюрная смуглая девушка с короткой стрижкой и азиатскими глазами, одетая во что-то спортивное. Она остановилась поодаль, пыталась отдышаться после пробежки и тоже смотрела на воду. Заметила Маркуса и улыбнулась. Он кивнул ей почти машинально, она ответила тем же и убежала. Прозрачная: как привидение и как эти птицы на воде. И ещё ему показалось, что он где-то её видел. Может здесь же, на утренних пробежках? И в памяти всплыло имя – Покахонтас.


Глава 31. Х.Ф. Н.Биб. Двейн Рейни. 26 Марта
– Кого убиваешь на сей раз?
Бек тронул его за плечо, и Рейни обнаружил, что стоит на кухне с кофейником в руке, глядя в пустоту.
Кухней громко называлась крошечная комната, где располагались холодильник, мойка, кофеварка, микроволновка и шкафы с канцелярскими мелочами.
– Что? – спросил Рейни, возвращаясь в земную юдоль. – Алису Кросс. Э… Третья жертва в случае профессора... Бред… Не получается…
– Тот случай? Семь лет назад?
– Мгм… – ответил Рейни.
– Так ты её уже наверняка убивал, – заметил Бек, забирая у Рейни кофейник.
– Да… – ответил тот отрешённо.
– А это потому, – нравоучительно заметил Бек, наливая себе кофе и вставляя кофейник обратно в руку Рейни, – что говорить про бред это моя работа. Пойдем, всё расскажешь и разберешься. К тому же тебя твой ребёнок ждет.
И действительно, Немзис Невилл стояла у входа на кухню. Ей нужно было отнести в университет подписанную куратором форму, и завтра как раз был крайний срок представления документов. Стивену тоже надо было, но он отвлёкся и забыл, и Невилл принесла обе формы и теперь маячила в коридоре, не зная, что делать.
Рейни поставил кофейник на стол и пошёл за Карлом в его кубик. Практикантка озадаченно последовала за ними.
– Рассказывай, – Бек придвинул ему второе кресло.
– Ну представь себе… – начал Рейни садясь.
– Да, да, я злобный убийца, и мне надо убить эту милую девушку!
Бек ёрничал по привычке. Поняв, что Рейни даже не заметил Невилл, он жестами показал ей положить бумаги на стол, что та и сделала.
– Вовсе нет… – ответил Рейни отрешенно. – Тебе это совершенно не нужно…
– Ну вот, а я только собрался! – картинно удивился Карл, доставая ручку, вручая Рейни и показывая ему на формы.
– Тебе надо подставить профессора, – Рейни машинально взял ручку. – Зачем тебе это надо - пока неизвестно, но пусть это будет правилом игры.
Он откинулся в кресле, начав крутить ручку между пальцами, поискал взглядом свой постер с яхтой на стене, но не нашёл, и остановился глазами на портрете маленького Саймона, сына Карла.
– Итак, профессор... Невероятный растяпа, который не сидит в тюрьме только потому, что никогда не имел своих детей и значит не имел шанса забыть их в машине…
Рейни опять замолчал и похоже забыл, где находится. Бек многозначительно кашлянул и показал на формы на столе. Двейн очнулся, наконец увидел бумаги, затем практикантку и продолжил, задумчиво глядя ей в глаза:
– Проблема в том, что если бы тебе надо было подставить профессора, то логично начать с тех, кто уже имел с ним всякие трения… Так ведь?
– А почему вы думаете, что он с них не начал? – спросила Немзис.
– Вот именно об этом я и думаю… – ответил Двейн, встал, вручил ей ручку и вышел.
– Он неисправим, – Карл покачал головой и подписал Немзис её бумаги.
* * *
– Ну если честно, он был такой милашка! – Сюзан кокетливо закатила глаза и снова перевела их на Рейни, чуть прикрыв ресницами.
Раньше её улыбка была некрасивой, теперь она стала отвратительной. Тогда ей было двадцать семь, значит сейчас – он посчитал в уме – уже тридцать пять. Но она по-прежнему одевалась и вела себя, как студентка. Крашеная блондинка в шортиках и майке, она раскинулась на диване, демонстрируя обтянутый бюст и разглядывая кровавый лак то на руках, то на босых ногах. Рейни сидел на стуле напротив.
Их было трое, тех студенток, которые в своё время подали иск против профессора Хорсшу. Было это года за полтора до серии убийств. Сюзан Вернье – первая. Правоохранительные органы, службы университета и сплетни, выявили ещё двоих, которые вскоре выпали из игры и отказались преследовать профессора в судебном порядке. Но Сюзан держалась дольше всех. Проблема была только в её поведении – далёком от образцового, как и её успеваемость. Адвокат Савви тогда легко свалил эту цель; выплаты даже не потребовалось. Доказательств против Сюзан набралось столько, что её адвокат дал ей добрый совет – тихо исчезнуть и не мутить воду, пока на неё саму не подали в суд.
Помня их всех ещё с первого расследования, Рейни просто прошёл по старым следам и быстро нашёл всех троих. Первые две девушки после долгой задушевной беседы и обещаний, что запись не ведется, никаких последствий разговора не будет, и дело давно закрыто, но просто надо кое-что уточнить, начинали говорить. Профессор к ним не приставал, напротив, они сами немного с ним немного заигрывали.
– Он хотел, точно хотел, но отказался! – возмутилась одна.
– Да кто он такой, старый хрыч! – пожимала плечами вторая. – Я королева красоты моего города! А он мне от ворот поворот! Ну они меня сначала уговорили подать заявление, я вроде согласилась, но потом… Нехорошо как-то. Неправильно. Он действительно не приставал. И адвокат сказал, что будут всю биографию и связи проверять… Чуть ли не лезть в постель… Ну я и забрала заявление…
Третья, Сюзан, наконец принесла ему долгожданную информацию.
– Сейчас я бы на него даже не посмотрела, – сказала она жеманно. – И не знаю, что мне тогда в нём понравилось? Но тогда я на него здорово запала! А он… – Сюзан выпрямилась и подалась вперед, – ну обидно! Ты же всегда знаешь, что мужик в тебе заинтересован! Всегда! И я же видела, что он у меня из выреза глазами не вылезал!
Она подалась навстречу Рейни, словно приглашая в свой вырез. Удержаться было невозможно, и он взглянул. Она удовлетворенно хмыкнула.
– Да, – понимающе ответил Рейни, – это обидно!
– Вот именно! – теперь она откинулась назад, закинула ногу на ногу и начала медленно и ритмично ею покачивать. – Все мужики козлы! – закончила она торжествующе, и было непонятно, то ли она включила собеседника в число козлов, то ли исключила из числа мужчин, чтобы доверить эту «страшную тайну».
– Но в конце концов всё успокоилось? – спросил Рейни. – Вы ведь в перешли в Балтиморский университет?
– Да! Целых три курса пришлось брать дополнительно! Девять кредитных часов! Такие деньги!
Она жестикулировала изломанными жестами, растопыривая пальцы. Рейни всегда удивлялся, почему некоторые женщины считают это таким привлекательным. Для него такие жесты означали повышенный уровень инфантильности – что-то вроде приглашения для плохих парней «приди и сделай со мной всё, что хочешь».
– А где вы тогда работали? В Кинко? – спросил Рейни, – недалеко от кампуса?
– Ага. Подрабатывала. Так было хорошо, удобно! И потом ездить приходилось из-за этих! Чуть не час на дорогу! Такие пробки! Так ведь и пришлось уйти.
– Скажите, – Рейни наконец приступил к главному вопросу, – а вы не помните тот день, когда погибла та студентка? Такие страшные события, – добавил он доверительно-эмоционально и немного с ужасом.
Сюзан поймала его настроение и отреагировала на той же волне:
– Ужасные! Ужасные! – прошептала она, выпучив глаза. – Помню конечно! Словно это случилось вчера! И представляете, я чуть было не оказалась в универе почти в тот же самый день!
– Правда? – удивился Рейни, и добавил потрясенно, – не может быть!
– Может! – она перешла на таинственный тон, – я как раз собиралась в библиотеку! А она же прямо рядом с архивом!
– В том самом месте?! – шёпотом спросил Рейни, делая потрясённые глаза, – так она кажется была закрыта на реконструкцию?
– А? Да нет! Не книжки же читать! Ремонт был в читальных залах и в архиве. А остальные отделы фунциклировали. У меня там приятель работал. Тоже по вечерам.
– Да ну? Где?
– В каталогизации.
– А, это двести двадцать пятая? – спросил Рейни наудачу.
– Ну да! – воскликнула она. – Откуда вы знаете?
– Так я всё проверял. Эдгар или Ховард?
– Да нет, Стив! Стив Кингси.
– А, Стив! Это такой высокий, худощавый, с темными волосами? Хорошо одевался.
– Да… – сказала она чуть разочарованно, – симпатичный, хоть и придурок. Но я что-то не заметила насчет одежды. Так, джинсовочка из Сирс. Фигня.
– И встреча была назначена на тот самый день? – еще раз «ужаснулся» Рейни.
– А… Нет… – опять разочарованно протянула она, словно даже в этом ей не повезло. – Накануне. Просил зайти за ним, обещал прокатить в хороший ресторан. Мы с ним ходили несколько раз. Роскошные места, – добавила она мечтательно. – А тут договорились, я прихожу, а всё закрыто. Этот козёл забыл!
– Во сколько?
– Я заканчиваю в девять. Обычно он был там, но я пришла и ни-ко-го! – последние попытки изобразить очарование исчезли, и теперь лицо её обезобразила кривая гримаса. – Ни записки, ничего! Даже не позвонил! А я ведь телефон ему давала. Ну не козел ли?! Припёрся на следующий день, типа «прости-прости, заболел!» Ну заболел так позвони! Это же просто, как дважды два!
– Да, – Рейни озабоченно поцокал языком. – И что, помирились?
– Хрен ему! – возмутилась Сюзан. – Говорю, катись!
– И правильно! – жизнеутверждающе воскликнул Рейни. – Он конечно же «прости»?!
– А то! – возмущенно согласилась она. – А я ему, пошёл, говорю, подальше.
Тут тон её неожиданно упал с возмущенного до легкой грусти и затих. Рейни не торопил. Она вздохнула и добавила.
– Принёс кольцо. Крутое такое, бриллиант… – она с грустью посмотрела на свой пустой безымянный палец.
– То есть прямо предложение сделал?! – опять слегка ужаснулся-восхитился Рейни.
– Ага… – тон её уже наполнялся сожалением.
– Но вы устояли!
– Точно, – ещё более разочарованно сказала она.
– Во сколько он к вам пришёл?
– Так же, в девять, – она как-то сдулась, поникла. – Ждал на улице. Как раз работа кончалась. А тут девчонки вышли, он кольцо в карман и ушёл. И ведь даже уговаривать не стал, скотина!
* * *
– Нет, нет, ни за что! – сказала Маделейн О’Даффи гордо. – Я никогда! Никому! Не доверяла мои ключи. Ни-ког-да! Но может быть кто-то в охране или уборщики. Всё может быть!
Маделейн была рыжей толстушкой. Вернее уже давно не рыжей, а почти седой. Волнистые волосы покрывали её до пояса, вся одежда на ней была зелёной – юбка, футболка с надписью «Поцелуй меня, я ирландец» – и ярко контрастировала с красным лицом. Судя по всему, она ещё не закончила праздновать. Ей пока удавалось держаться прямо, хоть и с напряжением.
Рейни не составило труда найти её. Маделейн уже вышла на пенсию, но подрабатывала в местной церкви секретарём. По дороге он купил сувенир – гнома в зеленой одежде и шляпе, благо они продавались с хорошей пост-праздничной скидкой, в надежде сделать её более разговорчивой. Лучше бы он этого не делал, так как Маделейн уже была разговорчивой, и подарок довел её до состояния, когда Рейни почти не удавалось вставить слово.
– Однако Мейли говорила, что…
– Мейли старая врунья! – воскликнула в сердцах Маделейн. – Сплетница и врунья!
И далее полился поток подробностей о качествах и характере бывшей коллеги.
– Маделейн! – чуть игриво прервал ее Рейни, – в этом нет ничего страшного! Это было давно и неправда! Просто скажите и всё!
Маделейн сложила могучие руки на груди и воззрилась на него мрачно. Она напоминала уменьшенную копию Джины. Волосатую версию.
– Маделе-ейн, – ещё более игриво протянул Рейни и чарующе улыбнулся.
– Ну и всего-то было пару раз… – Маделейн стрельнула в него глазами, надула щёки и села. Взгляд её упал на бутылку виски и там и остался.
– Ну не пару! – лукаво заметил Рейни.
Он сам еле удерживался, чтобы не начать гипнотизировать бутылку. К тому же, в присутствии пьяненькой Маделейн, он и сам чувствовал себя немного навеселе.
– Ну кто меня осудит? – встряхнула она пухлыми руками. – Они все меня обсуждают, но судить меня нельзя! – она шлепнула ладонью по столу. – Пусть эти твари за моей спиной говорят, что хотят, но я мать! – Она ударила себя кулаком в обширную грудь и снова встала. – Я же должна как-то решать проблему!?
– Конечно! – воскликнул Рейни, – и это кстати очень хорошее решение. Я как отец вас вполне понимаю!
Он понятия не имел, о чём она говорит, но знал, что объяснения скоро последуют.
– Ну вот, вы понимаете! – воскликнула она, снова села и положила руку на грудь. – Он был плох, но после этого ему стало лучше! Это ему помогло! Его же никто не брал на работу! Он у меня ра-бо-тал! Вернее, подрабатывал. Приходил и вносил данные в базу. И всё! В чём проблема? Какая разница библиотеке, кто вносит данные, я или он? И какая разница, кто ему платит, университет или я, если это его заработанное?!
– А тот день, – посерьезнел Рейни, – когда произошло убийство, вы не помните, он вносил данные или нет?
– О! Это я помню прекрасно! Но только из новостей. Я его отвозила в реабилитационный центр в Тускалузу. Очень дешёвая программа. И всего два дня как мы уехали и бац! Такие новости! Кошмар!
– Маделейн, можно ли мне с ним встретиться, поговорить? – мягко спросил Рейни, стараясь не выдать нарастающее внутреннее напряжение.
Та взяла наконец бутылку и налила себе виски.
– Он умер, – сказала она наконец, выпила залпом и зажмурилась сипло вдыхая. – После курса терапии три месяца держался, а потом… Передозировка…
* * *
Вернувшись в свой кубик, он позвонил Джине и рассказал новости. Она слушала, не перебивая и отвечая междометиями. Явно, что рядом постороннее ухо. Но Рейни уже знал, что скоро она погонит машину обратно в Вашингтон. И это было хорошо.
Когда он отключился, на его стол приземлился смятый комок бумаги, перелетевший через перегородку. Рейни развернул. На рисунке чёрная утка с двумя утятами – чёрным и белым – гуляли по помойке. Помойка была представлена консервной банкой, старым башмаком, лужей и горами чего-то неидентифицируемого. Бек явно намекал на “текущую задачу” Рейни, которая состояла в разборке старых чужих «холодных» расследований. Этот архив называли то морозильником, то помойкой. А разбираться в нем поручали обычно тем, у кого были серьезные трения с начальством.
– Не смешно, – сказал Рейни перегородке, скомкал и бросил бумажку обратно.
– И не должно быть. Ну что, получилось? – спросил Карл входя в его кубик.
– Что? – не понял Рейни.
– Убить Алису.
– Легко, – ответил он печально. – Только покажи кольцо с бриллиантом, и дело в шляпе. И даже не задаст лишних вопросов. Потом он ей говорит таинственным шёпотом что-то вроде «пойдем, я тебе кое-что покажу». Может завязать глаза, и она идет хихикая… и ждёт, пока он надевает перчатки и готовит удавку…
Рейни помолчал, вздохнул и добавил:
Освободилось место, и он начал действовать. Но первый вариант провалили свидетели, и ему пришлось работать запасной…
– Думаешь, он был единственный? – спросил Бек.
– Возможно нет, но… – Рейни вздохнул, – боюсь мы этого уже не узнаем. И кстати, дня через два эта подруга обещала прийти и поработать с художником, составить портрет. До этого она типа «очень занята». – Двейн передразнил её жеманную мимику и жесты.
– О! Ты не мыслишь как преступник! Я бы на твоём месте начинал бояться. По законам жанра она не дойдет. Загадочная смерть, самоубийство или сбита машиной по дороге.
Рейни наклонился вперед.
– Типун тебе на язык! – сказал он, потом подумал и добавил, – по законам жанра может быть. Но всё же… он бы мог это сделать много лет назад…
Рейни вдруг подумал про сына Маделейн, и его передозировку. Кто знает, была ли она случайной. И добавил задумчиво:
– Он её тогда не убрал, значит она не особо опасна…
– Тогда не убрал потому, что следствие не дошло до идеи, что профессора подставляли, – ответил Бек. – Он явно следил за событиями, и решил не делать лишних движений. Но сейчас другая ситуация. Живой свидетель всегда опасен!
– Не всегда… – ответил Рейни задумчиво. – Можно просто оставить всё как есть, и следствие само собой затихнет. Новая информация приведет в старый тупик. А убрать свидетеля сейчас это новый импульс, живое расследование по горячим следам. Это показать, что он в курсе следствия, и я начинаю искать новые нити прежде всего здесь в конторе. Подозревать тебя в первую очередь, – улыбнулся он, показал на Карла, и тот рассмеялся в ответ. – Мы садимся на хвост и сидим на нём до самого конца. Нелогично…
Потом помолчал и добавил:
– Однако ты прав, и я начинаю бояться.
И он боялся до тех пор, пока не настал назначенный день и час, в которые Сюзан не появилась, и тогда он даже запаниковал. И пребывал в этом состоянии всё то время, пока агенты Дубчек и Вайрус обрывали её сотовый, который не отвечал. Затем они дозвонились к ней на работу и узнали, что она накануне взяла больничный. Он паниковал всё то время, пока они мчались к ней домой, где её тоже не нашли. Вконец перепуганные, они активизировали систему поиска местонахождения по сотовому телефону – и наконец обнаружили её в кафе поблизости от дома. Живую и здоровую.
О назначенной встрече она просто забыла.


Глава 32. Конференция. Маркус Левин. 27 Марта
Маркус вернулся домой и снова позвонил Тали, но телефон перенаправил его сразу в голосовую почту. Маркус отключился. Позвонил снова и оставил сообщение. Вложил всё, что мог, в свои слова. Говорил сбивчиво, путано – что приходило в голову:
– Тали, я был осёл, прости меня… Конечно я закончу образование, конечно найду хорошую работу… Просто дай мне немного времени… Да, ты представляешь, я с долгами расплатился, сам не верю! Так странно получилось… В общем, прости меня… Всё будет хорошо! Я же из команды спасателей…
Он подумал, хотел добавить «я люблю тебя», но слова застряли в горле, и он отключился.
– Тали, – повторял он, – ответь!
И ожидал, и уже хотел увидеть её. Тот голубоватый свет сквозь занавески, белое одеяло…
Он увидел. Занавески были золотыми, а одеяло светло-коричневым богатым муаром. Тали лежала в постели с неизвестным мужчиной…
Он спал, а она смотрела в потолок.
Это был словно взрыв, прошедший через мозг. Маркус выдернулся из этого видения со стоном и почти криком.
– Неправда, неправда, этого не может быть!» твердил он себе, прижимая запястья к вискам. – Это иллюзия, галлюцинация! Я не могу этого видеть и знать!
Он набрал телефон отеля и попросил клерка соединить его с комнатой Тали Гиршман.
– Здесь шесть утра, – сказала клерк. – Вы уверены?...
– Да, уверен, это срочно, – ответил Маркус.
А потом слушал и считал долгие звонки. Десять… Двенадцать… Пятнадцать… На двадцать пятом он отключился.
Он долго лежал, закрыв глаза, наконец встал, достал свой лэптоп, зашёл в интернет и всё время до смены искал жильё. Прозвонил все окрестные комнаты в аренду, даже своему прежнему хозяину, но его старая квартирка была уже занята, а другие были дороже. В конце концов, ему удалось найти кое-что и договориться о встрече на следующее утро, но приехав, узнал, что кто-то уже перехватил дешёвый студио. И ещё день прошёл в безуспешных блужданиях по Крэйг-листам и сайтам объявлений. Приближался конец конференции и возвращение Тали…
Он больше не звонил ей. Он боялся даже думать о ней, чтобы ничего не увидеть. Всё словно умерло. Он говорил себе, что это просто галлюцинация, и он не может ей доверять! И тем не менее продолжал искать новое жильё.
Ночью он проснулся от видения. Но на сей раз это было лицо Шмуэля. Тот дрожал и у него на глазах были слёзы. Маркус внезапно сел на кровати и долго слушал своё беспокойство, которое не уходило с уходящим сном, а пульсировало в темноте, словно живое существо.
– Шмуэль, – подумал он осторожно.
И увидел то же видение. Старик лежал в своей кровати, на лбу его была испарина и он не мог подняться. В ту же минуту Маркус уже одевался и бежал к машине.
Четыре утра. Дом был тихим и тёмным. Старая королла с инвалидными знаками припаркована на обычном месте. Маркус робко постучал, но никто не ответил. Он ещё колебался какое-то время – ведь непросто объяснить, почему среди ночи решил проведать родственника… И всё же решился. «Просто постою около двери и послушаю дыхание», подумал он. «Если все в порядке, то…»
Он достал ключ из под камня на газоне, где Шмуэль хранил запасной, и вошёл.
– Шмуэль, – позвал он негромко, подойдя к двери спальной.
– Маркус? Это ты? – спросил дрожащий голос.
Шмуэль лежал в своей кровати, и запах был ужасен.
– Шмуэль, ты в порядке?
Глупый вопрос, конечно. И так понятно, что нет.
– А… Наверное не совсем… – пробормотал тот. – Что-то не могу подняться…
– А позвонить в скорую ты не мог? – сказал Маркус с облегчением, что тот жив и в сознании.
Он подошёл и начал осторожно выпутывать старика из-под одеяла.
– И давно ты лежишь?
– Не знаю, наверное сутки. Телефон в гостиной.
– Я уверен, что Рива тебе объясняла про сотовый и про такой брелочек на шее с кнопочкой. Нажмешь и скорая к тебе выезжает. Давай поедем в госпиталь?
– Нет, нет, нет! Никакого госпиталя! Я в порядке… Только не могу встать и всё. Это пройдет.
– Шмуэль!
– Нет! Никакой скорой! Помоги мне лучше дойти до ванной, – сказал тот смущённо. – Я тут всё приберу сам… Когда станет получше…
Через некоторое время Маркус на руках перенёс и усадил завернутого в банный халат Шмуэля в кресло, принёс ему чай и жидкую горячую овсянку. Сел рядом верхом на скрипучий стул, положил подбородок на руки и смотрел, как старик ест.
– Шмуэль, ты же понимаешь, что тебе нужна помощь, и ты не можешь оставаться один, – сказал он рассматривая недельную седую щетину на щеках старика.
– Я просто приболел. Это пройдет. Никому не говори! Рива меня сразу начнет уговаривать переехать к ним или в дом престарелых. Она и так меня уже запиливает. Но я не хочу. Не могу. Это как конец. Хуже смерти!
Маркус улыбнулся понимая.
– Зря ты так. Нас иногда вызывают в дома престарелых, там приятная обстановка, постоянный надзор, хорошие люди.
– Надзор! Люди! Ужас! Здесь я свободен! Мне никто не мешает.
– Там ты тоже будешь свободен, и никто не будет мешать.
Старик упрямо покачал головой.
– Ну а приходящая медсестра?
– Неужели я совсем плох? – он говорил уже раздражённо.
И Маркус еле удержался, чтобы не сказать, что в общем-то да.
– Я хожу, я везде езжу сам, – продолжал дребезжать старик, – я готовлю, делаю покупки! Всё сам! Просто сегодня плохо себя чувствую, вот и всё!
– Хорошо, хорошо. Ну а просто домохозяйка? Помыть полы, прибрать на кухне?
– Я сам, – повторял Шмуэль как ребёнок. – Мне станет лучше, я просто немного приболел.
Маркус вздохнул и долго молчал, не зная что ещё сказать. Он слушал позвякивание ложечки в бокале, громкое тиканье и грустно рассматривал старинные часы. Они казались вечными. Шмуэль тоже взглянул на них удивился.
– А… А что ты так рано пришёл?
Маркус замялся мгновение, и внезапно нашёлся.
– Я не рано, я скорее поздно… – улыбнулся он чуть виновато. – Хотел попроситься переночевать. У меня с жильём того...
– Что?
– Сложности, – пожал плечами Маркус. – Потерял квартиру, и теперь просто временно негде жить. Перебиваюсь по знакомым, но больше не могу… Меня попросили… Вроде как…
– Что ж ты мне не сказал?! У тебя же тут есть комната! Или если хочешь, занимай любую другую! – а потом добавил подозрительно. – А ты не из-за меня?...
– Откуда же я знал?
И старик успокоился.
– С одним условием, – внезапно сказал он. – С двумя… э… с тремя.
Маркус улыбнулся и ждал продолжения.
– Во-первых, никакой оплаты!
– Тогда коммунальные и налоги пополам. И не спорь, я уже большой мальчик. Второе?
– Ты не будешь стесняться приводить девушку, – сказал Шмуэль и добавил хитро, – а то я подумаю, что ты хочешь быть моей сиделкой.
Маркус открыл рот, чтобы сказать, что это скорее всего не понадобится, но вдруг предпочел разрешить ситуацию иначе:
– Хорошо, но тогда ты позволишь мне всё прибрать и помыть, чтобы ей было приятно приходить!
– Договорились! Я тебе помогу!
– И третье? – осторожно спросил Маркус, чтобы не вступать в обсуждение второго.
– И третье, ты мне не сиделка! – Шмуэль потряс указательным пальцем.
К тому времени, как пришел Яков, который жил неподалеку и которому Маркус тайком послал текстовое сообщение, вопрос был решен.
* * *
Ночью после дежурства Маркус вернулся ненадолго в дом Тали забрать остатки своих вещей. Он сидел в прихожей и думал обо всём, что случилось. Достал зелёный перстень и смотрел на игру света в камне, представляя на её руке.
Как глупо всё получилось…
И вдруг увидел Тали с чемоданом, стоящую на улице перед дверью, словно эта дверь была прозрачной. У него побежали мурашки по спине, и он замер, ожидая звук ключа в двери, но звука всё не было. И увидел, что она стоит, закусив нижнюю губу, и не решается открыть, потому что хочет сказать ему «прощай» и не знает, как повернётся разговор…
А позади неё сияет яркий день…
Она наконец решилась, открыла дверь, огляделась, увидела его пустые вешалки в прихожей и всё поняла. И испытала облегчение и опустошение. Села в прихожей и долго смотрела на его записку на столике. И ключ. И кольцо.
Вдруг всё закончилось. Маркус снова оказался в пустой тёмной прихожей на том самом стуле…
Он нашёл листок бумаги и написал на нем: «На память. Маркус» и положил на тот столик, чтобы Тали увидела сразу, как войдет. И положил на записку кольцо и ключ от её дома. Собрал свои вещи в те же две старые сумки, открыл дверцу шкафа прихожей, чтобы были видны пустые вешалки. Забросил в машину коробки с книгами, которые так и стояли в гараже, захлопнул за собой дверь и уехал в ночь не оглядываясь.

Глава 33. Брюссель. Двейн Рейни. 27 – 29 Марта
– Моя смерть назначена на послезавтра, – сказал слабый сиплый голос в телефоне.
Звонок пришел в три часа ночи. Рейни машинально машинально поднес сотовый к уху. И только потом сел на кровати и открыл глаза. Он был один в своей спальне, и в доме была тишина. Лора спала в другой половине дома.
– Что? Какая? Почему? – спросил он растерянно. – В чём вас обвиняют?
– Вы не поняли, – голос был задыхающимся и слабым. – Эвтаназия… Послезавтра… я собираюсь умереть… И зачем-то решил… посмотреть мою почту… – голос прерывался паузами на мучительное сиплое дыхание. – Вы оставили сообщение… Меня зовут Феликс… Баназински…
– Да, – спохватился Двейн. У него самого перехватило дыхание. – Да, я оставлял сообщение…
– Вы хотите сказать… – слабо продолжил Феликс и замолчал.
– Да, – ответил Рейни, когда пауза слишком затянулась. – Мы вышли на след, но пока только на след. Нам очень нужна помощь! Если бы вы могли хоть что-то рассказать! Может быть мы могли бы встретиться?
– Я не знаю… – голос стал еле слышен, – чем могу помочь… И к тому же память моя слабеет. Я живу на медикаментах. Как в тумане…
– Пожалуйста! Ради вашего друга! – сказал Двейн умоляюще. – Он невиновен. Его похитили и может быть пытали. Мы ещё не знаем, что произошло. Но знаем, что преступник жесток и страшен. На его счету уже десяток жертв. Если вы можете сказать хоть что-то, то скажите!
– Айзек… Его уже давно нет в живых… – сказал умирающий голос в трубке. – Я знаю, я чувствую… И всё это бессмысленно. Я очень устал… очень устал…
– Скажите, где вы находитесь, я попробую выехать к вам немедленно!
Пауза была такой долгой, что Рейни даже подумал, что связь оборвалась. Но в конце концов Феликс заговорил:
– Если вы успеете… Я больше не могу терпеть… – и он назвал адрес госпиталя.
Через несколько минут Рейни уже звонил Грею и объяснял ему ситуацию. Всё, что ему нужно, это придумать оправдание для внезапного отсутствия на ближайшие пару-тройку дней.
– На неделю, – ответил Томас. – Так будет лучше. Что-нибудь придумаю. Когда вылетаешь?
– Прямо сейчас, – ответил Рейни. – Сейчас беру билет. Но ближайший самолет я смотрю… – он одновременно проскальзывал глазами ближайшие рейсы на сайте, – когда бы ни вылетал, прилетает в Брюссель завтра в семь-восемь утра…
– Бери два. Я лечу с тобой.
– У тебя три тысячи лишние? Департамент не заплатит, поскольку я ему не скажу…
– Все равно! – ответил Томас, – Я с тобой!
Вот так внезапно в десять утра они уже были в Балтиморском аэропорту, а в полдень уже взлетели. Рейни зарезервировал отель на пару дней, и всё вместе обошлось в кругленькую сумму.
Брюссель встретил их утренним мелким и очень холодным дождём. После нудной высадки и символического паспортного контроля, они взяли машину с навигатором и через пару часов подъезжали к госпиталю. Много времени ушло на бюрократические формальности. Но наконец их провели в палату, где лежал совершенно изможденный и седой человек в прозрачных трубках.
– Вы предприняли такое путешествие… – прошелестел он задыхаясь. – А я даже не знаю, что вам сказать…
– Не беспокойтесь о нас, – ответил Рейни. – Давайте, я буду задавать вам вопросы. И вы не возражаете, если я запишу ваши показания? – спросил он доставая крошечный рекордер.
– Да, пишите… – ответил тот слабо, – но я не думаю, что…
Он надолго замолчал и Рейни спросил:
– Скажите, вы были на судебных заседаниях? Это очень важно.
– Да, я ходил, но… я сидел на задних рядах… чтобы… вы понимаете…
– Это замечательно! – сказал Рейни с облегчением. – Постарайтесь вспомнить, это очень важно, кто сидел, подобно вам, на задних рядах? Кто старался быть незаметным, но очень интересовался всем происходящим.
– Это был убийца? – тихо спросил Феликс.
– Есть очень большая вероятность.
Тот долго лежал с закрытыми глазами и сипло дышал, и они начали думать, что он заснул. Рейни уже хотелось растормошить его и поторопить. Но вдруг веки пациента вздрогнули.
– Я помню… Он тоже спрашивал… – просипел Феликс. – Она приходила на каждое заседание…
– Она? – воскликнули оба.
* * *
Разговор был мучителен. Его прерывали долгие паузы, визиты обеспокоенной медсестры и тяжёлый кашель Феликса. Медсестру он отправлял обратно, показывая, что всё в порядке и он не возражает. С огромным трудом они вытягивали информацию по маленьким кусочкам, которые никак не складывались в картину.
Да, женщина, лет тридцати. Нет, не старше. Во время одной из пауз Рейни прокрутил фотографии на своем телефоне, нашёл нужную. Неловко покосившись на Томаса, показал Феликсу фотографию старушки Барби.
– Посмотрите, это современная фотография. Но тогда двадцать пять лет назад эта женщина могла быть на суде?
Феликс недолго смотрел на фотографию и сказал, что нет. У той была славянская внешность. Может она была русская, украинка или полька. Очень красива – даже при том, что пряталась под нелепой мешковатой одеждой, иногда косынкой, иногда русым париком. Откуда он знал, что это парик? Иногда она приходила в платке и под ним виднелись тёмные волнистые волосы, немного выбивались. И они выглядели натурально. Густые брови, пухлые яркие губы, натуральный румянец, ямочки на щеках, большие глаза. Никакой косметики. Чуть полноватая, но её не портило, скорее наоборот.
– А не приходил ли молодой человек? – спросил Рейни, – темноволосый, мрачный, не старше тридцати?
Нет, Феликс такого не видел. Он начал кашлять чаще, силы его явно кончались, и Рейни решил затронуть другие темы тоже.
Как часто Феликс встречался с Бергом до событий? До романа с миллионершей несколько лет подряд встречи были частыми, а после – редко и тайком, раз в два-три месяца. Что рассказывал? Что происходило? Странные вещи. Он не любил говорить об этом, боялся, что его примут за сумасшедшего. Что странного? Ночные кошмары, галлюцинации, внезапное везение.
– Только благодаря ему я еще как-то жив, – наконец прошептал Феликс. – Он дал мне денег. Вернее он нашел алмазы и часть дал мне; они продлили мне жизнь до этого момента. Но всё заканчивается…
– Вы упомянули, что «он тоже спрашивал», – заметил Рейни, – Кто он? О чём спрашивал?
Феликс закашлялся.
– Сыщик… Я нанимал сыщика, – начал он сипло и прерывисто. – Он погиб. Чак Ул... Он иска… он спра…
В этот момент его начал сотрясать особо сильный приступ кашля, и вдруг, словно почувствовав что-то, Феликс приподнялся к Рейни.
– Я знаю, вы не пове… – сказал он хрипло и продолжил через силу, – это не просто… убийца... Это дьяво… си.. Что-то потусто...
Феликс попытался приподняться и схватил Рейни за руку, но ни слова произнести уже не мог.
– См… ст… – губы умирающего намечали первый звук, но он не мог выдохнуть. – Сме… ста…
Вдруг Феликс откинулся назад, у него начались конвульсии. Хриплые страшные вдохи превратились в судороги, глаза налились кровью, и он уже не мог говорить. Вбежала медсестра, ещё одна, и визитеров выдворили из комнаты. Вскоре туда вбежал доктор, а минут через двадцать он вышел к ним и объявил, что пациент скончался.
– Как?! Вы что, не сделали никаких попыток его спасти?! – возмутился Рейни, перемешивая английские слова с французскими.
На что доктор высокомерно заявил, что не сделали, потому что пациент приехал сюда, чтобы скончаться мирно и без боли, в чём гости ему активно помешали. В документах пациента проставлено, что он не желает реанимации.
Грей предъявил своё удостоверение и сказал, что он требует реанимации, что Рейни с трудом перевел на французский, чувствуя, как утекают бесценные секунды. На что доктор не торопясь ответил, что во-первых, американские удостоверения не имеют никакой силы в Бельгии, а во-вторых, именно поэтому доктор и ждал в палате пятнадцать минут после остановки сердца и дыхания больного. Что он не хочет продления страданий несчастного и давно обреченного пациента. Что в данный момент всякая реанимация уже бессмысленна, так как мозг больного умер.
Это не надо было доказывать, они уже и сами понимали. Возмущались просто от бессилия. Всё закончилось.
* * *
Измученные и опустошенные, они вернулись в отель. Разговаривать ни о чём не хотелось, настроение было гадкое. Ресторана в отеле не было, и они пошли искать кафе, чтобы пообедать. Моросил ледяной мартовский дождь со снегом, а они были в летних скользких ботинках и без тёплой одежды – ещё одна причина для пакостного настроения.
Сделав заказ в кафе, Рейни набрал номер на телефоне. Он спросил что-то сначала по-французски, потом по-немецки, потом с облегчением заговорил по-английски. Грей сосредоточенно жевал и не вмешивался. Ждал, пока напарник закончит разговор и поделится информацией.
– Да, замечательно, спасибо! Из Америки… Да… Нам очень хотелось бы встретиться… Да… Нет… Почему?... О… Как давно?... Полгода… А когда они собираются возвращаться?... Через три-четыре ме… – голос его постепенно затухал в разочаровании. – Нет, это относится к проблемам многолетней давности… Адвокат?... Хорошая идея! Как давно он у неё работает? А, всего два года… Нет, не заинтересованы. Всё же, дайте телефон… Да, записываю, – сказал Рейни без малейшей попытки найти листок и ручку. – Спасибо. Собирается ли она в штаты?… Нет? А есть ли возможность связаться с ней сейчас и поговорить?... Нет?... Никак?... Спасибо.
Он отключился, посидел разочарованно глядя в окно и наконец ответил на вопросительный взгляд:
– Миллионерша. Экс-любовница Берга. Путешествует с мужем на яхте. Сейчас где-то в Австралии. Связи с ней нет, персонал информацию не даёт.
Закончив обед, Рейни снова набрал номер и сделал попытку пообщаться по-английски, затем перешел на плохой французский. Разговор был явно мучителен для обеих сторон, а результаты неутешительны. Он подытожил результат Грею:
– Её адвокат. Полностью отказывается общаться без разрешения клиента…
Он вздохнул и заказал ещё кофе.
Погода стояла не для прогулок, и делать было больше нечего. Рейни позвонил в аэропорт и с согласия Грея переоформил билеты на ближайший рейс. Свободные места нашлись только на утро. Они вернулись в отель и немедленно заснули, чтобы проснуться среди ночи по местному времени. До самолета ещё было время.
Рейни начал собираться, а Грей ушёл искать, где покурить, но через несколько секунд вошёл обратно в комнату, несколько озадаченный.
– Что? – спросил Рейни.
Грей пожал плечами и сказал:
– Может показалось… Было ощущение, что за нами следят…
– Кто?
Они вышли в коридор. Там никого не было.
– Там, – сказал Томас, указывая направление. – Кто-то был в конце коридора, но быстро зашёл за угол, когда я выглянул. Я прошёл до угла, но уже никого не было, только слышал, что где-то тихо стукнула дверь.
Они оба прогулялись по коридору. По обеим сторонам располагались комнаты, а одна дверь вела на лестницу вниз. Они спустились в фойе, но кроме дежурного клерка там никого не было. Рейни спросил, не выходил ли кто-то в фойе пару минут назад? Клерк ответил, что нет. Они вышли на пустую ночную улицу, огляделись и вернулись обратно.
Рейни спросил, как выглядел незнакомец, Грей ответил, что худой, высокий, пышная тёмная шевелюра, одет во что-то тёмное и в очках. Больше ничего не разглядел – слишком быстро тот зашёл за угол. Рейни кивнул и вернулся в номер, а Грей ушёл курить.
Рейни уложил вещи, лег поверх одеяла и в тусклом свете настольной лампы просматривал поисковик на своем планшете.
Наконец Грей вернулся, распространяя запах дыма, и сказал:
– Звук двери другой. Той, которая ведет на лестницу. Я проверил. Если кто-то был, то зашёл в одну из комнат за углом.
Оба снова прошлись по коридору. Ковёр поглощал звуки, и из комнат тоже ничего не было слышно. Тишина стояла несколько напряжённая, словно кто-то затаил дыхание. Но что в такой ситуации они могли сделать? Рейни снова улёгся на кровать, не раздеваясь. Грей тоже. Он какое-то время молча наблюдал за Рейни, а тот бороздил интернет, и блики от экрана отражались в очках. Наконец Грей не выдержал:
– Ты же понимаешь, я не могу делать вид, что не заметил, чью фотографию ты показал этому парню.
Рейни кивнул, не поворачиваясь, и сказал «мгм». Он понимал, что этот разговор неизбежен. А Грей продолжил:
– Ты мне сказал не всё.
– Я сказал не всё, – ответил Рейни не отрываясь от своего занятия. – Но есть вещи, о которых я не могу говорить. И к сожалению, расследовать их мы тоже не можем по разным причинам. Главная, что дело утеряно, и прошло очень много лет.
В комнате воцарилось долгое молчание. Наконец Грей произнес:
– Угу, понятно.
– Что? – поднял глаза Рейни.
– Ты обещал ему молчать и не расследовать. И поскольку вы друзья…
– Это так очевидно? – Рейни даже не особенно удивился.
– Эта информация, – начал Грей, – скорее всего пришла после заседания, и я вспомнил, с кем ты после этого ездил на рыбалку, а этот кто-то работал в том же офисе, что и она. И даже под её началом.
– Понятно, – сказал Рейни. Он помолчал, подумал и добавил. – Я не обещал. Но просто он просил. И он единственный источник информации. И документы уничтожены, следов не осталось.
– Он сказал, или ты узнавал?
– Он сказал, что ему сказали.
– И ты веришь?
Рейни оторвался от экрана, подумал и заметил:
– Думаю, у него нет особых причин говорить неправду. Проще было бы не затевать этот разговор вообще. Значит, есть большая вероятность, что всё было как он рассказал, и дело действительно уничтожено.
– Понятно. Так всё серьезно?
– Дьявольская сила, – усмехнулся Рейни и снова погрузился в поиски.
– Ну хорошо, – сказал Грей и поднялся на локте, – если не обещал, то расскажи. Я обещаю, что не буду мутить воду, но может немного покопаю. Постараюсь сделать это незаметно, чтобы никому не навредить. И всегда могу сослаться на мои источники информации. Я достаточно стар, чтобы их иметь.
Рейни помолчал, прикинув за и против, и решил, что вреда не будет.
* * *
– Хм, дьявольская сила в действии… – пробормотал Грей, когда Рейни завершил рассказ, добавив к истории свои находки.
– Не иначе, – ответил Рейни.
Они долго молчали, наконец Рейни оторвался от планшета и поднял глаза на Грея:
– Помнишь, Феликс сказал «Чак Ул»?
– Да, – ответил Грей.
– Частный сыщик Чак Улкис. Погиб в автокатастрофе. Почти четверть века назад…

Глава 34. Представь! Маркус Левин. 3 Апреля
– Ну ты только представь! Я и она! – мечтательно закатил глаза Джастин, откидываясь далеко назад на сиденье, указывая на себя растопыренными пальцами и пританцовывая под дешёвую попсу. – О, Бренда! Бейби!
– Не буду, – решительно сказал Маркус, вглядываясь в ночную дорогу.
– Почему? – Джастин даже опешил.
– Потому что не желаю тебе зла. У неё генитальный герпес.
– Что?! – Джастин даже опешил. – С чего ты взял?!
– Не знаю, где-то слышал… – Маркус смутился, пытаясь понять, откуда в его голове появилась эта странная информация, но не показал виду. – По телику обсуждали. Может быть в TMZ… И вообще я не люблю всяких этих звёзд.
– Ну ладно врать!
– Не ладно. И не вру.
– Да ладно! Прямо никогда не фантазировал?! – Джастин даже обиделся. – Вот никогда-никогда? Не представлял, что вот она, девочка твоей мечты, приехала в город на концерт, и вдруг оп! упала, вывихнула…
– Хвост… – подхватил Маркус.
– Ногу!
– Девственность потеряла… Ещё раз…
– Да хоть каблук сломала! Какая разница!? Ей вызвали скорую, и тут ты на белом коне… – продолжил Джастин пританцовывая.
– На бледном… – сказал Маркус подвывая, – и имя ему сме-ерть…
– И она взглянула на тебя…
– Скривилась и отвернулась…
– Тьфу, ну что за человек! Святой что-ли?
– Нет, я просто не хочу заполучить всякие венери…
– Они звезды! – возмутился Джастин отчаянно жестикулируя. – У них их не бывает. У них всё лечат, даже то, чего у них нет!
– Ага, Майклу Джексону это расскажи! Или Принцу. У них нет докторов и друзей. Только пиявки. Рядом с ними все живут в полусогнутом виде, чтобы ближе к карману.
Он посмотрел на Джастина, который подпрыгивал на своём сиденье под ритм, подпевая «тумба-тумба-тум, чин-чин-чин…»
– Они забыли, что такое здоровый образ жизни! – продолжил Маркус, покачав головой и чувствуя себя слишком старым, – и вообще здоровье, как таковое. Они думают, всё можно купить. А потом, упс! Передозировка! И тебя вызвали к ней, а она липкая, холодная и вся в соплях…
Джастин перестал дёргаться и мрачно сник. Потом сказал жалобно:
– Ну нравится она мне!
– Что там может нравиться?! Силикон и косметика! И блёстками посыпано.
– Ну и что!?
– Как ну и что?! Если тебе все равно, то купи резиновую куклу и посыпь теми же блестяшками! И то умнее!
– Зачем звезде ум?! Она звезда!
– Да, задом вертит и по сцене прыгает. Иногда открывает рот под фонограмму.
– У тебя негативное мышление! – сказал Джастин картинно обижаясь.
– А ты думаешь, почему Габриель от меня сбежал! – сказал Маркус поворачиваясь к Джастину, делая страшное лицо и показывая зубы. – И кстати, герпес не лечится как ты знаешь.
– Свинья ты все-таки!
– Я голос ра-азума! – сказал Маркус с замогильным подвыванием, – никому не нужный…
* * *
Небольшой семейный катаклизм закончился относительно спокойно, и через несколько дней Шмуэль уже смог подняться. Яков прописал медикаменты и рекомендовал массаж. Старик поначалу отказался от всего, и Маркусу пришлось проявлять чудеса дипломатии, чтобы уговорить. И странным образом ему это удавалось. Он даже сумел уговорить примерить впитывающее бельё для взрослых, ведь «даже космонавты носят!» Только с условием, что тот будет одеваться сам. Ну хотя бы попробует.
Старик стеснялся всех, кроме Маркуса, а тот уже имел достаточно хороший опыт общения с пациентами всех возрастов. И к тому времени, как из Нью Йорка прилетела Рива, всё было уже более или менее под контролем: Маркус заказал инвалидное кресло, брелок с кнопкой вызова и зарегистрировал его в сервисе скорой помощи. Пользуясь тем, что старик временно переехал в другую комнату, Маркус втихую выбросил старый матрас Шмуэля, купил новый и постельное бельё и привел комнату в полный порядок.
– Вот видишь, – гордо сказал Шмуэль дочери, – у меня всё хорошо! И никаких домов престарелых! И к тебе я тоже не поеду!
– Если согласишься на сотовый телефон, – ответила Рива.
– Зачем он мне нужен? – возмущался Шмуэль.
– Чтобы я могла с тобой беседовать иногда. Мне нужны твои ценные советы!
Когда Маркус уходил на дежурство, Рива смущаясь поймала его за рукав:
– Тебе действительно не проблема за ним присматривать?
Маркус боялся, что она будет подозревать его в корыстных интересах, но она даже не поднимала этот вопрос.
– Всё в порядке, – успокоил он, – всё будет хорошо.
– Спасибо тебе, – ответила она вздыхая. – Я знаю, папа иногда бывает… С ним непросто. А ко мне он ехать не хочет…
– Нет, ничего страшного, у нас взаимопонимание. Не переживай.
Рива провела у них несколько дней, пытаясь быть заботливой дочерью. Вычистила дом, выбросила газеты, которых накопились горы, купила новую стиральную машину взамен старой развалины, перебрала и перестирала вещи, тайком выбрасывая обветшалые, накупила утвари в дом и одежды отцу. Но поскольку Шмуэль действительно пошёл на поправку и только брюзжал на её вмешательство и покупки и настаивал на возвращении покоя, она немного умерила свой пыл.
Через день, уходя на работу, Маркус оставил их в шутливой перепалке насчёт сотового. Рива ставила отцу ультиматум, либо она останется жить с ним, либо он согласится принять в подарок телефон. Придя с дежурства, Маркус наконец узнал, что ультиматум сработал, и Шмуэль наконец согласился на «эту штучку» при условии, что Рива наконец уедет. Маркус знал, что старик кривит душой, что на самом деле ему приятны и визит дочери, и её забота. Он иронически возмущался на всё, что она делает, но на щеках его играл румянец, а в глазах сияла счастливая улыбка.
В тот же вечер между вызовами Маркус получил неопознанный телефонный звонок. Это был Шмуэль. Он сказал «привет», потом трубку взяла Рива и похвасталась своим успехом. И сказала, что завтра она вылетает домой.
* * *
Ночью Маркус лежал в своей старой продавленной постели, которую помнил ещё подростком, и в свете уличного фонаря рассматривал знакомые обои, вышивки в рамочках, детские картинки и трещины на стенах, а в голове мельтешили события дня. Над всем этим витала Тали, словно облако, а в ушах звучало: Lady in red is dancing with me... Маркус не хотел о ней думать, потому старался отвлекаться на текущие или прошедшие дела. Надо купить себе новый матрас со следующей зарплаты, полки для книг, которые он выгрузил кучей на полу и спотыкался о них всё время… Что еще? Занавески в комнату, чтобы не видеть этот чертов фонарь. Шампунь, полотенца…
Перед глазами плыла ночная дорога и огни машин. «Ну ладно врать! Прямо никогда не фантазировал?!» говорил Джастин. А фантазировал ли он? Он вспомнил, как был влюблен в одну молодую кинозвезду, потом в телеведущую новостей, но стоило ему начать думать на эту тему, и сразу всё заслоняло лицо Тали на подушке и её волосы ореолом, словно золотое море. И его переворачивала боль, и он не хотел больше думать об этом.
«Ну ты только представь – я и она!» опять возник Джастин в памяти. «Ну да, да, представил!» ответил Маркус улыбаясь. Пара в его воображении картинно обнималась, а Бренда в своём розовом парике с блестками и в ярко-розовой губной помаде выпучивала глаза и была похожа на куклу. Потом действие покатилось дальше, и они вдруг начали ссориться.
У Маркуса всегда было странное воображение. В детстве он подолгу не мог заснуть, и Михаэль посоветовал ему считать овечек.
– Вот закрой глаза и представь, – говорил он, – идёт одна овечка, другая, третья, а ты их считаешь.
Я запутываюсь, когда их много, – ныл Маркус, – и не помню, какую посчитал, а какую ещё нет.
– Хорошо, – терпеливо говорил Михаэль, – представь себе маленький заборчик. Овечка подходит, перепрыгивает, и тогда ты её считаешь.
Маркус начинал представлять эту картинку в виде мультика, и сначала всё шло хорошо, но уже четвертая или пятая овечка умудрялась споткнуться о забор и упасть носом в землю.
– Ну хорошо, пусть это будет не заборчик, а просто полоска на земле, – терпеливо настаивал Михаэль.
Очередная овечка останавливалась и начинала из любопытства ковырять полоску и другая на неё натыкалась…
Ты воображаешь одно, но получается то, что получается.
Да, почему бы и нет? Интересно, какая бы это была пара – Бренда и Джастин? Комедия или трагедия? Маркус заснул улыбаясь.


Глава 35. Покойник. Двейн Рейни. 5 – 7 Апреля
– Ты действительно ходишь по казино! – Рейни поймал Спенсера в коридоре. – Я тебя выследил!
Он блефовал, но делал это радостно и с оптимизмом. Обычно это работало.
– Что, отрапортуешь по начальству? – спросил тот угрюмо.
– Нет, конечно, но буду с удовольствием шантажировать! – Рейни свёл все на шутку. – Слушай, расскажи мне про того человека, который выигрывает в рулетку!
– Про кого?! Зачем?!
– Надо. Кто? Где ты его видел?
– Да не знаю я! Не помню.
– Помнишь, конечно. И не скажу я никому. Мне правда надо проверить одну гипотезу.
– Какую гипотезу?
– Ну не важно. Надо.
– Что, ищешь волшебные бобы?
– Ты меня раскусил! Именно их, – заговорщицки весело прошептал Рейни.
– Ну не знаю… – все ещё сопротивлялся Спенсер.
– Знаешь-знаешь! Где?
– Да мне показали… – не выдержал Спенсер переходя на тот же заговорщицкий шепот. – Старик один. Говорят, в казино как за зарплатой ходит. Выигрывает пару тысяч и уходит. Его дирекция ненавидит, – он оглянулся по сторонам и добавил на всякий случай, – так рассказывают.
– За что? За пару тысяч?
– Да нет. Они бы не возражали, он не наглеет. Но его просто завсегдатаи уже знают, и к нему пристраиваются. Куда он поставит, туда и они… Правда он подлец иногда как бы ошибается. И они все вылетают в ноль. Но сам всегда уходит в плюсе…
– Помоги мне его найти!
– Слушай, Рейни, это так не ко времени… И тебе видишь тоже скомандовали «к ноге», – начал тот, но Рейни держал крепко и смотрел прямо в глаза. – Ну хорошо, давай через неделю в выходные…
– Раньше. Мне надо срочно, пока меня не приковали к веслу.
– Ну тогда в воскресенье…
– А если завтра?
Рейни не знал, зачем он это затеял. Что-то связанное с чертовщиной этого дела. Но иногда не мог отвязаться от какой-то странной идеи, часто нелогичной и необъяснимой. Иногда это приносило плоды.
В субботу лениво собравшись после полудня они ехали в нужном направлении, а Спенсер за рулем объяснял, почему он оказался в том казино в то время. Его можно было снимать в качестве пособия, как выглядит дача ложных показаний. Рейни ему об этом сказал, и Спенсер замолчал.
– Ты не волнуйся, – сказал Двейн. – У нас у всех есть проблемы, и твои мне до фонаря. Лучше скажи, как часто тот парень посещает казино?
– Приятель говорит, что его видели в Филадельфии, но недавно открылось тут, и его уже видели пару раз. Видимо ему сюда ближе…
– Понятно… Значит местный…
Для казино это было как бы раннее утро, и оно практически пустовало; основной наплыв посетителей начинается к четырём и взлетает до максимума около восьми. А пока только одинокие больные тени скользили между однорукими бандитами или слонялись из зала в зал.
Спенсер уверенно прошел по залам, заглянул в бар, в один зал, в другой, пока не заметил кого-то. Рейни следовал за ним тенью.
– Привет, Арчи, – окликнул Спенсер молодого охранника, – ты не скажешь, кто сегодня работает, Лусия или Аманда?
– Аманда.
– О! Отлично. Где она?
– В служебке.
– Позови её. Я по работе.
Аманда появилась через несколько минут, и Спенсер приветствовал её как доброго друга. Она выглядела, как для фотосессии журнала Эбони или Вог. Элегантна, в безупречной косметике и тёмном костюме. Они перекинулись несколькими словами и Спенсер представил Рейни, объяснил, что у них есть важное дело, касающееся… и так далее. Как по сценарию, она объяснила, что не может рассказывать о клиентах, и как по сценарию они объяснили ей, почему она всё же должна о них рассказать. Несколько минут потратили на эти реверансы, пока она не начала давать информацию.
Да, она помнит этого клиента. Странный, некрасивый, неопрятный, со сломанным носом, ни с кем не общается; нет, она не знает ни его имени, ни где он живет. Последний раз? Кажется был несколько месяцев назад. Да, сможет опознать в лицо; нет, он не платит карточкой, это всегда наличные; никаких документов. Тупик.
Рейни попросил видеонаблюдение. Она попросила ордер. Рейни попросил менеджера, и Аманда провела его в необъятный кабинет – царство хрусталя и золота.
Менеджер была пожилая дама в ещё более дорогом костюме и золотых кольцах и с очень сладким выражением на густо накрашенном лице. Когда ей объяснили ситуацию и показали удостоверения, она не стала затевать конфронтацию с органами, а сразу согласилась сотрудничать и даже дать любые видео, касающиеся клиента. «Нежелательного клиента», подумал Рейни. Их провели в тёмное глухое подсобное помещение с десятком экранов и двумя операторами, и через несколько часов смотрения на очень быстро двигающихся людей, они выползли на вечернюю улицу с красными глазами и заветным диском в руках.
Входная камера выдала портрет, достаточно хороший, чтобы найти водительское удостоверение, если таковое было хоть когда-то выдано. Добравшись до дома, Рейни запустил поисковик в работу. Результат пришел довольно быстро. Имя, фотография – очень похожая на снимок с камеры наблюдения.
Рейни смотрел на распечатку со сложными чувствами. Тихон Загоров… адрес… скончался 13 февраля этого года. Всего несколько недель назад…
Он быстро выяснил, кто составлял протоколы и констатировал смерть. Даже нашёл самого покойника, который ещё находился в городском морге, ожидая вторичной аутопсии и родственников, которые хоть и были проинформированы, но не торопились забирать тело. И в понедельник Рейни уже приехал в городской морг и нашел патологоанатома.
Предварительная аутопсия, которая была сделана месяц назад, не обнаружила ничего криминального в смерти. Возраст 74. В качестве причины смерти было записано какое-то осложнение при воспалении легких. Также констатирован целый набор проблем – рак простаты, язва желудка, хронический бронхит и тому подобное. Более детальная аутопсия, которая по непонятным причинам откладывалась несколько раз, была проведена только пару дней назад, и тоже ничего особенного не обнаружила. Подтвердилось, что смерть была естественной, причин подозревать обратное на нашлось.
Рейни смотрел на голубоватый замороженный труп, разрезанный и зашитый, на восковое лицо, покрытое морщинами и со скошенным набок носом, на седую щетину, и думал, какого чёрта ему это надо? Что он хотел увидеть? Инопланетянина? Дамблдора? Парня из преисподней?
Он закрыл холодильник, распрощался с персоналом морга и вышел на улицу. Вовсю бушевала весна, деревья покрывались цветами и молодой листвой, пели птицы, а он не замечая этого, думал о том, что же теперь делать. И решил-таки закончить с этим случаем основательно. «Да, да, мы трясем каждое дерево», сказал он кому-то неизвестному. И этот некто добавил басом: «А потом долго отмываемся».


Глава 36. Бренда. Маркус Левин. 6 Апреля
– С чего ты это взял? – спросил его внутренний демон.
Нет, он не слышал голос. Просто проснулся утром и лежал глядя в то же окно. Старые узловатые деревья на улице покрывались белоснежными цветами, раньше чем листьями. Мир светился оттенками голубого и белого. Звенели птицы.
У каждого есть внутренний демон, который начинает ковырять неокрепшие решения. Например, вставать на час раньше, больше упражняться, меньше есть… Ты ставишь себе цель, набираешь силу, чтобы быть твёрдым, а он тут как тут, и начинает пробовать слабые места. И через короткое время обнаруживаешь себя в исходной точке…
– С чего я это взял? – подумал Маркус снова. – Почему я решил, что это больше, чем простая ссора? Может быть, всё можно исправить? Ну что я на самом деле знаю? Что Тали не отвечает на звонки. Как я мог знать, где и с кем она была в отеле? Чушь! Придумал невесть что. Не провидец же я в самом деле!
Второй голос внутри отвечал, что он же угадал название отеля, но первый сразу заметил, что скорее всего перед отъездом Тали сказала ему, где остановится, а он просто забыл и «поместил» это в свою фантазию. Он не видел этого на самом деле. Он не мог этого видеть! Это иллюзия!
Маркус лежал и смотрел в потолок. А демон внутри раскачивал его лодку.
– Мы ссорились и раньше, разбегались на недели, – думал Маркус. – А потом мирились, начинали встречаться снова. И ничего не потеряно. Временные трудности так сказать…
– Она с кем-то встречается, – отвечал он сам себе. – А с другой стороны ну и что? Если даже и так? Мы поссорились, мы помиримся, и она вернется ко мне…
Тот же демон привёл его ночью после дежурства к дому Тали. Маркус притормозил на её улице и долго смотрел на чёрные окна. Её машины рядом не было. Дом был печален и одинок, и странным образом Маркус почувствовал наконец, что этот дом его принял. Тихо вошёл в его память и показал заветные уголки, словно робко приглашал обратно. Зазывал уютом, которого так не хватало раньше. Словно говорил: вот посмотри, местечко у окна, а вот в саду, где можно сидеть с книгой долгие вечера, долгие годы… а вот здесь могла бы быть детская… «Возвращайся», – беззвучно и жалобно шептал дом, словно чувствуя, что обречен. А Маркус уже не мог помочь, как нельзя помочь старой чужой собаке с неоперабельной опухолью. И он сказал дому «прости», нажал на газ и уехал, чувствуя себя предателем.
Утром проходя через обычную рутину с собиранием Шмуэля и завтраком, он всё размышлял, почему же они разбежались, вернее, почему он убежал. И нельзя ли всё вернуть? И если можно, то как? Хотел заехать в университет, но так и протянул до самого дежурства. И на следующий день, и ещё один. Время пролетало незаметно.
«Завтра… Завтра зайду…» говорил он себе, выезжая на работу. «Или послезавтра…»
* * *
– Борт двести сорок шесть… – рация опять давала перебои и хрипела, – …Мэдисон Роуд… без сознания, возможно передозировка…
До конца смены оставалось 15 минут.
– О! твоя Бренда, – улыбнулся Маркус.
Может быть это цинично – улыбаться, когда тебя вызывают к пациенту без сознания. Но ко всему привыкаешь.
– Я борт 246, вас не слышу, повторите! – отозвался Джастин.
– Отель Шаратон, номер 718... мужчина, черный, 36, без сознания… – продолжала рация.
– Я, борт 246, вас слышим, выезжаем! – ответил Джастин, и победно повернулся к Маркусу, – Это не моя Бренда!
Это была Бренда. Она стояла в прозрачном пеньюаре, белом кружевном бюстгальтере и стрингах посреди шикарного номера отеля и кричала в телефон:
– Где эта чертова скорая?! Когда они приедут?!
– Здесь, – сказал Маркус, входя в номер через небольшой строй из встревоженных охранников и менеджера отеля. – Где пациент?
– Вот она, эта тварь! – закричала она, показывая на худого обнажённого темнокожего мужчину, который лежал раскинувшись на огромной кровати, как модель для Леонардо да Винчи. Рядом с ним на серебряном подносе лежали все атрибуты его состояния: шприц, жгут, зажигалка, пластиковый пакетик и ещё какие-то мелочи.
– Быстро ставьте его на ноги, этого ублюдка, а то я его сама удавлю! – кричала Бренда, тряся пациента изо всех сил. Её шарообразные груди болтались, почти ничем не сдерживаемые в движениях. Без косметики и парика, с короткой стрижкой и кожей цвета молочного шоколада она была всё же привлекательна, но ругалась, как в порту не услышишь.
– Стоп-стоп-стоп! – воскликнул Джастин, бросив носилки на пол, и пытаясь остановить её от исполнения намерений. – Можете сказать, что он принимал?
– Кто его знает?! – кричала Бренда полная гнева. – Поставьте его на ноги срочно! Нам уже давно надо ехать!
Она махала руками и кричала что-то ещё, но Маркус отключился. Он проверил зрачки; они были сужены в точки. Пульс был очень слабый, давление низкое. Маркус достал антидот и начал вводить мужчине. Тот продолжал пребывать в нирване.
– Уверяю вас, – громко настаивал Джастин, – что пациент никуда сегодня не поедет!
– Да как он не поедет! – истерически кричала Бренда, – когда он должен присутствовать! Он обязан, чтоб он сдох!
– Дело плохо, – сказал Маркус. – Давай переносить в машину.
– Какая машина?! – кричала Бренда. – Какая машина, он мне нужен сейчас и живым!
Она бросилась с кулаками на Маркуса, но Джастин снова перехватил её руки и держал крепко, стараясь успокоить.
Внезапно гнев Бренды исчез, когда она заметила наконец самого Джастина.
– Ты! – выпалила она резко. – Ты того же роста и размера. Ты поедешь вместо него.
– Что?! Куда? – остолбенел Джастин.
– На встречу! Ты поедешь вместо него и будешь улыбаться тем, кому я скажу. Никто не заметит, что это не он! Быстро! Оденешь тёмные очки. Всё равно все будут смотреть только на меня! Я об этом позабочусь!
Она резко повернулась, разыскивая глазами кого-то, и Маркус увидел, что в номере присутствует ещё кто-то есть. Это была темнокожая девушка с короткой стрижкой. И не просто темнокожая, а с невероятно чёрной кожей.
– Быстро собирай его! – крикнула Бренда девушке. – Таксидо, галстук! Всё! Чтобы он выглядел, как принц!
Девушка распахнула шкаф и начала сосредоточенно выхватывать оттуда вещи.
– Одевай меня! Срочно! – крикнула Бренда вторую команду, словно внезапно забыв, что только что приказала делать совсем другое. – Дура! Ничего нельзя поручить!
Девушка собирала вещи, не отвлекаясь на ответные эмоции.
– Надевай, – крикнула Бренда Джастину, швыряя ему рубашку.
– Джастин, нам надо его транспортировать! – попытался пробиться Маркус.
Джастин поймал рубашку и стоял, разрываемый ураганом чувств.
– Слушай, ведь конец смены… Если я съезжу…
– Очнись! – крикнул Маркус, – если он умрет в скорой, что будет дальше? Ты представляешь? Он в коме!
И тут Маркус понял, что нужны более решительные меры. Он поймал Бренду за руки и решительно сказал:
– Мы едем в госпиталь. Сейчас! Срочно! И везём пациента, который умирает! Носилки! – последнее было адресовано уже Джастину.
Тот бросился раскладывать каталку, и вдвоём они переложили мужчину на носилки.
Бренда одевалась, продолжая осыпать руганью то Маркуса, то безжизненное тело, то девушку. Та помогла ей натянуть туго облегающее блестящее платье с огромным декольте сверху и разрезом до трусов снизу, и уже надевала ей гирлянды звенящих бус и серег.
– Если хоть что-то забудешь, я тебе устрою! – кричала Бренда, пересыпая речь грязной руганью. Девушка с концентрацией лётчика, выполняющего фигуру высшего пилотажа, работала стремительно и четко, накладывая Бренде макияж, ярко-розовый парик и затем собирая аксессуары в сумку.
Бренда всё ещё ругалась упершись гневным взглядом в зеркало и изучая себя с пристрастием.
– Что это такое?! – кричала она показывая на свою щёку.
– Сейчас! – сказала девушка, и снова замахала кисточкой по лицу Бренды.
Когда они наконец выкатили пациента в коридор, Бренда стремительно вышла следом в чёрном плаще, огромных тёмных очках и на чудовищной высоты каблуках.
– Чёртова дыра! – ругалась она, – Где мы вообще? Даже папарацци нет! Где этот его эскорт? Где лимузин? Никакой охраны! Он всё забыл! Звони Мигелю! – кричала она девушке, которая с кипой одежды и с ботинками в руках бежала следом.
Пока парамедики закатывали пациента в машину, девушка швырнула пёструю лохматую стопку одежды на заднее сиденье черного бентли мулсанн и запрыгнула туда же, а за руль сел мощный парень, судя по всему телохранитель. Бренда прыгнула на пассажирское сиденье, гневно жестикулируя и ругаясь. Маркус уже не слышал и был этому рад.
Под сирену он мчался по ночным улицам, слушая как Джастин эмоционально общается со станцией о состоянии больного и в зеркало заднего вида замечал следующий за ними бентли. Они подъехали к госпиталю за восемь минут, и там их уже ждали. И едва санитары запрыгнули в машину и начали выкатывать пациента, как в дверях скорой возникла Бренда. Она нетерпеливо махала рукой Джастину и кричала тоном, не терпящим возражений:
– Скорей, скорей! Сюда!
– Я пойду, а?! – возбуждённо выкрикнул Джастин. – Я пойду? Ты справишься? Смена уже закончилась! А?
– Иди, иди! – сказал Маркус и махнул рукой. – Закончилась.
Джастин запрыгнул в бентли, где служанка уже держала костюм наготове. Последним Маркус увидел, что Джастин сдирает с себя рубашку униформы. Телохранитель захлопнул за ним дверь, и сел на своё место, и машина взревев на огромной скорости вылетела с парковки.
– Вот тебе и девушка мечты… – подумал Маркус глядя им вслед. – Лучше, когда этих звёзд видишь только на экранах. Какая мерзость!
И вспоминал сосредоточенное лицо безымянной чернокожей девушки. И ему хотелось встряхнуть её и крикнуть: зачем ты позволяешь с собой так обращаться?
И ещё хотелось врезать Бренде пощечину.


Глава 37. Открытка. Двейн Рейни. 8 – 9 Апреля
– Что подозрительного?! – воскликнул сержант Сэм Андерсон, возвышаясь на инвалидном кресле как гора. – Ты мне скажи, что там не было подозрительным! Я такого страшного вызова не припомню за всю мою жизнь! А я в полиции не год и не десять!
Он внезапно разнервничался, засунул руки подмышки и съёжился.
– А что такого особенно страшного? – спросил Рейни.
Тот пожал плечами, озадаченный вопросом:
– Даже не знаю… Ну гроза среди зимы, так это случается. Ну нашли покойника. Так мало ли я покойников находил?! Собака тоже не первая… А вот поди ж ты… У меня кошмары после этого были жуткие. Даже когда лет пять назад мы банду накрыли и по нам стреляли, как в кино не увидишь, таких кошмаров не было!
Он вздохнул, остановил долгий взгляд на стене и продолжил:
– А с другой стороны, если этот стифф был мёртв уже несколько часов, то кто завывал-то? Мы все слышали, – сержант опять поежился. – А тот парнишка парамедик даже кричал, что он его схватил!
– Схватил? То есть, может быть он был ещё живой? – спросил Рейни.
Сэм только махнул рукой:
– Я потрогал, а он холодный, что дверная ручка. Ни пульса, ни дыхания. И аутопсия подтвердила, что к тому времени несколько часов как помер. А парамедик навернулся башкой, и ему весь лоб разворотило. Я его тогда отводил к скорой. Весь в крови. А кто кричал? Вот это меня и мучает с тех пор. Сосед тоже слышал. И полицию вызвал из-за крика.
– То есть там мог быть кто-то ещё? Подвалы проверили?
– Спроси что попроще! – опять поежился сержант. – Не знаю я. Знаю, что страшно было до чертиков! И напарница моя струхнула, и парамедик второй. И про подвалы мы не подумали вообще! Рады были оттуда ноги сделать. И проверять снова я не пойду ни за что!
– Машин подозрительных рядом не наблюдалось?
– О! Машина! Вот про машину ты мне и разузнай! Чёрный внедорожник! Тут такая история… – начал сержант.
* * *
– Ликуйте! Вам предстоит настоящая работа!
Рейни вошел достаточно неслышно, чтобы заметить, что его подопечные играли друг против друга на компьютерах. Вероятно покраснели оба, но заметно это было только у Стивена. Зато уж он-то покраснел за двоих.
Перед работой Рейни заехал к хозяевам авто и выяснил, что машина, хоть и на ходу, но не в лучшем состоянии. Её стоимость уже была возмещена страховкой, потому за ремонт страховая контора платить не собиралась. Машина стояла в виде металлолома во дворе. Хозяину уже пришлось оплатить доставку и стоянку и всякие другие издержки, а стоимость ремонта превышала стоимость самой машины, потому хозяин не против отдать её чуть ли не насовсем, лишь бы не платить больше ничего.
Рейни вызвал эвакуатора, и вскоре чёрный внедорожник с номером ХОТ 128, выданным в Южной Каролине, и помятым правым бортом разместился в отсеке для вещественных доказательств.
– Вот вам на растерзанье! – сказал Рейни весело. – Некто украл машину, сбил на ней двоих полицейских и причинил им серьезные увечья. Полиция проводила расследование, но ничего не нашла. Потому советую приложить все усилия, чтобы найти что-то, что может помочь отыскать и осудить злодея или злодеев. Материалы дела в моём кабинете. Можете приступать.
Загрузив подопечных работой, он отправился в офис, помельтешил перед начальством и под уважительным предлогом «расследование на местах» уехал по тому самому адресу.
Забор стоял незыблемо, как скала. Ограждения на участках справа и слева, повреждённые ураганом и упавшими деревьями, ещё не везде починены. Стволы, напиленные ровными цилиндрами и пока не вывезенные, лежали на обочинах. Мелкие ветви перемолоты в опилки, и их пахучие горки виднелись вдоль всей улицы; люди уже начали разбирать их на садовые нужды. Серые ворота опечатаны жёлтой лентой, концы которой болтались на ветру. Бронзовая щель для почты в двери выглядела как пасть, которая подавилась рекламной газетой. Кто-то поставил над щелью две чёрных кляксы, как глаза, один из них протек чёрной слезой. Впечатление то ли депрессии, то ли унылого отвращения.
Что-то было магическое и мрачное в этой двери с глазами, как будто весь дом и двор – это живое чудовище. Оно смотрело угрожающе, и Рейни ощутил, как по спине и затылку побежали мурашки. Чувство иррациональное и неприятное, но непреодолимое.
Не спуская глаз с калитки, он толкнул пальцем ворота. Те чуть качнулись, звякнув металлом, но не поддались. В то же мгновение налетевший порыв ветра шевельнул газеты в пасти двери, они тревожно зашелестели, а на солнце начала наплывать туча.
Рейни осмотрелся с тёжелым чувством. Улица была пыльной и пустой, ничего не должно вызвать такое чувство, но… Он с детства был впечатлительным и с очень живым воображением. Ему вдруг показалось, как огромный чёрный зверь поднимается с земли с глухим тяжёлым рыком. Пришлось потрясти головой, чтобы сбросить это ощущение. Когда реальность происходящего вернулась, Рейни протянул руку к калитке и почувствовал внутреннее сопротивление. С трудом превозмог это чувство, и так же пальцем нажал на дверь калитки.
Она открылась без особого сопротивления, но с противным металлическим скрежетом, похожим на стон, и это испугало ещё больше. Словно переступить эту линию значило совершить что-то очень страшное. Потребовалось усилие, чтобы заставить себя сделать этот шаг. В конце концов он решился, снял желтую ленту, вошёл, и вдруг ощутил, как что-то огромное и невидимое, как гора, резко дёрнулось к нему. Рейни от испуга сделал шаг назад, озираясь.
Ни на улице, ни внутри двора – никого. Никакого зверя, что мгновение назад ощущался реальным. В животе заурчало, а в глазах замелькали огни. Рейни сделал несколько медленных вдохов, и постепенно впечатление исчезло. И вдруг появилось чувство, что это нечто подалось назад, словно от хозяйского окрика.
Рейни отдышался, успокаиваясь, вошёл, огляделся и сморщился. На дорожке около дома лежал растерзанный скелет огромной собаки. Обглоданные стервятниками и койотами рёбра торчали гигантской изогнутой расческой. Кое-где в траве виднелись клочки черной шерсти.
Ворота заперты изнутри на засов. Рядом с ними – зелёный внедорожник субару в хорошем состоянии. Рейни подергал ручку машины, она открылась. Связка ключей лежала под водительским сиденьем. Он положил её в карман.
Осмотр кабины и багажника не дали ничего интересного. Рейни вернулся к калитке, осмотрел её и не нашел следов взлома. Ящик для почты в двери был полон. В основном лохмотья рекламы, но среди них виднелись и конверты. Рейни собрал лохматую стопку и пошёл по дорожке, аккуратно переступил через останки несчастного животного и осмотрел территорию.
За домом открывался большой участок с сараем. Огород начинал зеленеть молодой травой. Несколько фруктовых деревьев и ягодных кустов покрывались цветами. Крыша сарая, где был найден покойный, разрушена, балки провисли вниз. Внутри стояла тухлая вода и летали мошки – и ничего интересного не наблюдалось. Никаких следов подвала или секретного помещения.
Рейни вошёл на веранду дома и потрогал дверь. Она тоже легко поддалась. Это было странно. Неужели никто не запер? Или уже кто-то побывал? Дверь оказалась поставлена на предохранитель; никаких царапин, свежих щепок и трещин не наблюдалось. Действительно было открыто? Или так оставила и забыла полиция?
Дом встретил его запахом, который нельзя спутать ни с чем – многих тысяч выкуренных сигарет. К нему добавились вонь гнилой картошки и испорченных продуктов. Наверное отключено электричество.
Прихожая сразу переходила в кухню со скупым набором тарелок и кастрюль. Посреди кухни стоял стол, покрытый газетой. Тарелка вместо пепельницы, начатая пачка сигарет и несколько зажигалок.
Рейни положил стопку газет и почты на стол и стал перебирать. Счета за телефон, за свет, за воду… Одна открытка была валентинкой: «Дорогой дедушка…» и написана корявым подростковым почерком по-английски. Обратный адрес: Сопчоппи, Флорида. Рейни положил открытку в карман и осмотрелся.
– Что я вообще ищу? – подумал он. – Явно не вторжения… Книг по математике? По черной магии?
Он переходил из комнаты в комнату.
Книги нашлись в гостиной на столике и на полке около камина, где стояли ещё диван, два кресла и комод. Дешёвые издания на другом языке – тоже понятно кириллица. Несколько учебников английского и словарей. Несколько книг на английском с карандашными пометками, в основном рассказы о природе. Стопка журналов: охота, рыбалка, путешествия. Некоторые служили для растопки, как заметил Двейн бросив взгляд в камин. Также заметил обгорелые обрывки бумаг и конвертов.
Три другие комнаты и подвал со стиральной машиной были практически необитаемыми судя по слою пыли. В кладовой нашёлся богатый запас удочек и одежды для путешествий по лесу. Выходные хозяин явно проводил на природе. Никаких секретных помещений, скрытых подвалов и сейфов.
– Контакт! Я ищу контакта, – сказал себе Рейни и стал оглядываться в поисках корреспонденции. Не найдя на виду, он снова вышел на кухню, как самое обжитое помещение, и начал открывать дверцы и выдвигать ящики кухонных комодов, привычно вооружившись салфеткой, чтобы не оставлять отпечатков. В этом не было необходимости, но привычку не победить.
Счета, батарейки, лампочки, начатый блок сигарет, зажигалки и спички, пробки от вина и наконец деньги. Перевязанная резинкой лохматая толстая стопка — от пятёрок до сотен. На глаз в пачке наверное было тысячи три. Ещё газетный свёрток с надписью кириллицей от руки – это было одно слово, начинающееся на «пай». Любопытство победило; Рейни достал сотовый, инсталлировал кириллицу и набрал это слово в авто-переводчике, радуясь, что это не китайский. Слово означало «Похороны». Свёрток тоже оказался с деньгами, но на сей раз только сотни. На вид около десяти тысяч. Очевидно гражданин не был знаком с банковской системой и явно не боялся грабителей.
– Странно, – подумал Рейни, – неужели за всё это время никто даже не забрался в совершенно открытый дом? Если забирался, то почему не взял деньги?
И тут же вспомнил свои ощущения перед входом в дом и поёжился.
Открытие ждало его в гостиной, где в верхнем ящике комода среди мелочей обнаружилась толстая папка с бумагами и коробка с письмами. Двейн опять по привычке извлёк из кармана пинцет и начал перебирать бумаги. Документы были банковские месячные отчеты. Значит всё-таки банк! Гражданин Загоров имел на счету пятьдесят пять тысяч долларов, квитанции на зарплату – работал водителем автобуса, пять лет назад вышел на пенсию. Расходы минимальные, а время от времени появлялись ещё вложения чеками и переводами. Ещё в папке были налоговые декларации, иммиграционные бумаги, согласно которым Тихон стал гражданином США лет этак двадцать назад как беженец, договор купли-продажи дома, согласно которому он купил дом семнадцать лет назад, а выплатил полностью пять лет назад. Неплохо для водителя автобуса!
В коробке без крышки стопкой лежали конверты и открытки. На сей раз это были личные письма. Один и тот же адрес во Флориде, и ещё несколько писем из России. Самый верхний конверт датирован январем этого года; рождественская открытка лежала рядом. Предыдущая была оттуда же и поздравляла с днем Благодарения. Дальше открытка на Хеллоуин без конверта.
Рейни аккуратно откинул стопку на начало; самое первое письмо было тридцатилетней давности. Пинцетом он пролистывал конверты, двигаясь через десятилетия. Хозяин явно складывал их по мере получения. Писем было мало. Целая жизнь помещалась в одной коробке.
И тут он увидел карточку. Она была желтая, плотного картона, и это была именно карточка для каталога, без адреса, без почтового штампа и марки. На ней было написано: «Нам надо поговорить. Э.А.»
«Эдгар Аллен» улыбнулся Рейни. И тут же осознал, что он сейчас подумал.
Его прошиб пот. Он внимательно прочёл карточку снова. Край её был испачкан ржавчиной, а с правой стороны красовался грязный отпечаток пальца, такие же грязные «пальцы» на другой стороне, но скорее всего они принадлежали получателю. Рейни обратил внимание на дату предыдущего и последующих писем. День отца, девять лет назад и день благодарения того же года. Невольно отметил – до дела профессора.
Медленно и очень внимательно продолжил листать письма, пока не нашел помятый и чуть подмокший листок из блокнота с тем же почерком: «Давай поговорим. У меня есть предложение. Эдгар», зажатое между двумя рождественскими открытками из Флориды и России, пять лет назад. «У тебя нет выбора. Я жду» – тем же почерком на обрезке карты из путеводителя между письмами трехлетней давности. Карта показывала кусок Вашингтона ДС, где перекресток улиц F и 12 был помечен стрелкой. Тогда там был магазин Барнс и Нобль, вспомнил Двейн. Ни даты, ни времени. Интересный способ назначать встречу!
И всего через несколько неоткрытых конвертов последнее – это уже не листок и не картон, это была настоящая открытка с черепом и пауками «Счастливый Хэллоуин!», на которой было написано тем же почерком «Я буду рядом, не сомневайся» лежала как раз перед открыткой из Флориды на день Благодарения. Несколько месяцев назад!
Рейни вытащил из кухонного ящика чистый пластиковый мешок для мусора, аккуратно запаковал коробку и пристроил подмышкой. На всякий случай собрал пару окурков и банку из под пива в пакетики для вещдоков. Огляделся, подумал ещё, но решил больше ничего не трогать.
Уходя он запер дверь на все обороты, запер машину и дверь калитки, а поскольку отдавать ключи было некому, взял их с собой.
Вспомнил воображаемое чудовище и почему-то сказал ему «привет». Хотя может он сказал это своему страху. Чудовище в его воображении положило голову на лапы, продолжая внимательно за ним наблюдать, и возникло ощущение, что Двейну этот визит разрешили.


Глава 38. Аэша. Маркус Левин. 9 Апреля
Звонок пришел с незнакомого телефона, и у Маркуса сначала екнуло сердце. Он понял, что ожидал услышать Тали. Но это был Джастин.
– Э… Ты не подхватишь меня? – робко спросил он.
– Что, машина сломалась?
– Да не… Тут… проблемочка вышла…
Так всегда и получается – ждешь этих выходных как подарка, чтобы сделать какое-то Великое Дело, а потом они приходят, и… Конечно Маркус не потратил их за книгой, как иногда бывало, он честно был занят домашними хлопотами и ремонтом: поменять лампочки, которые надо было сначала купить, вкрутить розетки, висящие из стен на проводах, прикрепить покосившиеся полки, почистить стоковые дождевые трубы, забитые сухими листьями… Дом был старый и неухоженный, протекающий, заросший бурьяном, и Маркус корил себя, что так редко приходил навещать старика. И теперь погрузился в бытовые проблемы, потому что так было легче. И весь день куда-то испарился. Потом туда же испарился и второй. На следующий день часа за три до смены раздался этот странный звонок…
– Ну хорошо, куда ехать-то?
Джастин назвал какой-то совершенно незнакомый адрес судя по всему в центре Вашингтона, и Маркус даже опешил:
– Стой-стой-стой, я не могу так, мне записать надо. Где это? Я даже не знаю!
– Э… Я тоже не знаю. Но у тебя же навигатор? Да?
– Да, да… Подожди, бумажку найду.
– Э… Ты побыстрее только, а то я с чужого телефона, – сказал Джастин сквозь уличный шум.
– О’кей, – сказал Маркус, отложив удивление на потом, – диктуй.
Он записал адрес, и услышал опять робкое:
– А ты… это… не прихватишь… Ну какая-нибудь старая униформа у тебя есть? Ну хоть что-то, что надеть, у меня на базе кажется есть запасное…
И в ответ на изумленное молчание Маркуса в трубке Джастин добавил:
– И ботинки… Ну хоть шлепанцы…
* * *
Он бегал трусцой от одного угла квартала до другого мимо бездомных с картонками и стаканами. Босиком и в одних шортах, которые при ближайшем рассмотрении оказались трусами. Вокруг шли люди по своим делам, и никто не обращал на него внимания. Жители столицы привыкли к чудакам, даже полуголым. Так что ему вполне удавалось имитировать праздного физкультурника, что на холодном весеннем ветру было непросто.
Маркус подъезжая дал короткий сигнал, и Джастин счастливый запрыгнул в джип трясясь от холода.
– Что-нибудь надеть! Скорее!
Маркус показал ему на сумку с вещами, которая стояла под ногами, и тот стал стремительно вытаскивать содержимое и натягивать на себя. Старая униформа, в которой Маркус тогда упал в лужу и не стирал после этого, теперь пахла грязным бельем, и Джастин её сразу забраковал. Зато нашёл чистую майку и спортивный костюм. Одежда оказалась предсказуемо коротковата, а кроссовки тесны.
– Ты уж прости, униформа того, грязновата, - сказал Маркус, – Другой не было.
– Ничего, – заметил Джастин стуча зубами, – цивильное сойдёт. Только до базы доехать.
Маркус ничего не спрашивал. И хотя ему было очень любопытно, что же случилось, он знал – лучший способ вытянуть информацию это молчание. Он только время от времени поглядывал на Джастина, когда останавливался на светофорах, и улыбался. Сначала тот убегал глазами и выглядел как побитая собака. Потом начал встречать взгляд Маркуса и смущённо улыбался в ответ. Через несколько секунд они уже оба смеялись.
– Ну ты представляешь, какие люди! – взорвался наконец Джастин. – Нет, это даже не люди, это свиньи какие-то!
И теперь он уже не мог остановиться и говорил всю дорогу до станции. Про два диких дня, наполненных дурманом – одна безумная вечеринка с алкоголем, кокаином, марихуаной и ещё какой-то дрянью, толпой богато одетых уродов и девиц, где Бренда вела себя мерзее всех.
Джастин не помнил, где они ночевали, в каких отелях останавливались, с кем общались и где гуляли. Всё напоминало безумие. И закончилось именно сегодня, когда он с трудом проснулся и обнаружил себя на ковре возле кровати всё в том же костюме от Армани, когда Бренда тормошила его, чтобы затащить в постель и заняться с ней сексом. Тут его наконец пробило, и он в ужасе попытался вспомнить, что происходило.
– Представляешь! Она меня тащит на себя, как будто я шлюха и обязан её того! Говорю отвали! А она мне, что я, сама себя что ли буду? А я говорю, мне-то какое дело? Она ругаться! Представляешь?!
Маркус уже смеялся в голос, а Джастин продолжал:
– У нас говорю рабство отменили сто лет назад! – кричал он, – А она на меня орать, что она сама в Гарлеме выросла. Я ей говорю, зачем себя вести как тварь последняя?! Ну и так далее. Она кричит «кто ты такой?! Ничтожество!» Я говорю, я спасатель! Я людей спасаю. А кто ты такая?! Обезьяна крашенная! Чучело силиконовое!
Джастин взвизгивал от возмущения на высоких нотах, а Маркус от слёз уже почти не видел дороги. Он притормозил под нетерпеливые сигналы сзади, сдал к обочине и включил аварийные огни.
– Она мне кричит «я тебя посажу»! – продолжал выкрикивать Джастин. – Я ей «только попробуй! Я всем расскажу про твои медицинские проблемы!» «Какие проблемы?!» я говорю «Венерические, млин!» Она тут вопить на девчонку: «Это ты всё ему разболтала!» и лупит её туфлей. Я ей «Меньше надо с голой задницей шляться! Я медик, говорю, профессионал!» Ну вот тут она и развизжалась как свинья. «Пошёл вон! Пошёл вон!»
– Так ты с ней спал?
– Я?! С нею?! Ни за что! – возмутился Джастин и вдруг помрачнел ещё больше. – А вообще не знаю… Чёрт! Что мы там делали? Я не помню!
Он схватился руками за виски и начал раскачиваться вперед-назад. Потом повернулся к Маркусу и в глазах его стоял неподдельный ужас.
– Так кто тебя раздел-то? – наконец удалось спросить Маркусу. Веселье стало уходить.
– Да я сам, – ответил Джастин опять смущаясь и шмыгая носом. – Как она на меня с кулаками полезла, я оттуда. А это оказалось отель какой-то. Она выскочила в коридор и орать благим матом типа «Вор! Костюм украл!» Ну там секьюрити не вмешивались… Мы вместе приехали, в обнимку… А я психанул, ну и снял костюм этот и швырнул в неё. Пиджак, штаны… Рубашку… Ботинком ей заехал по щеке…
Маркус кивнул и тронул машину, снова вливаясь в дорожный поток.
– Сколько там до смены? – вдруг спросил Джастин, утираясь и успокаиваясь.
– Ещё полчаса. Вроде успеваем. А где твои вещи?
– Вот это самое гадкое! – воскликнул тот треснув ладонью по панели машины. – Психануть-то я психанул, а потом до меня дошло, что вещи-то мои у неё где-то в бентли остались!
– Ауч! – воскликнул Маркус, – А как же…
– Я на парковку отеля, а той машины нет. На чём мы приехали я не помню. Откуда тоже.
– Может вернёмся, спросим?
– Куда? Типа, «ой, дорогая, давай помиримся! Где мой кошелёк?» Дьявол! Меня уже в отель больше не пустили. А тут и она со своей шоблой собралась и уехала. Только пыль столбом.
– Позвони в банк, закрой карточку.
– Да, млин, тут везде надо звонить! Водительские права, банк, сотовый, страховка! Чёрт! Я влип по крупному! – Джастин уперся руками в панель и начал стукаться об нее лбом. – Права, удостоверение! Чёрт! Чёрт! Чёрт! – Он закрыл лицо руками, приходя в себя и ругаясь. – Ты только пока не говори Ванессе, ладно? – сказал он наконец. – Никому не говори!

На станции их встретил парад. Две уборщицы, диспетчер, охранник и сама Ванесса. На лицах читалось изумление.
– Что? – спросил Маркус, но все они смотрели на Джастина, который с трудом ковылял в тесных кроссовках.
Оказалось, что пронырливые папарацци успели заснять фрагменты вечеринок, и кто-то из персонала опознал Джастина в объятиях Бренды на последнем выпуске TMZ, и это теперь была тема номер один для обсуждения.
– Нет, нет, это был не я! Меня уже спрашивали, – воскликнул он отмахиваясь, и был очень рад, что первый вызов поступил почти сразу, как только он успел переодеться в униформу.
Смена прошла относительно спокойно: падение с вывихом, сердечный приступ, авария с небольшими повреждениями и ранениями, потом была какая-то пустая поездка с долгим стоянием в оцеплении для подстраховки какого-то городского митинга… И весь вечер Джастин ещё переживал, какое количество хлопот он себе нажил. А Маркус, который и сам терял документы и ключи, понимая, сколько предстоит мучений, вдруг подумал – хорошо бы, чтобы как-то всё нашлось и разрешилось. Он пытался придумать, как разыскать Бренду и выудить у неё вещи Джастина. И вспомнил ту темнокожую девушку-служанку. Он вдруг подумал, что она может помочь.
«Где же их искать?» думал он. «Как их найти?» «Надо найти, найти, вернуть…» твердил он мысленно целый вечер…
* * *
– Джастин, тебя тут ждут! – сказал охранник, когда они возвращались с последнего вызова на базу.
В дверях станции стояла та самая девушка. На плече у неё висела одна спортивная сумка, а в руках была другая.
– Привет, – сказала она робко улыбаясь и глядя на Джастина, как на героя.
– Привет, – ответил Джастин, тоже почему-то робея.
– Я вот тебе принесла… Твои вещи, документы… – она говорила с сильным незнакомым акцентом.
– А?! – воскликнул Джастин не веря. – Документы?! Мои документы?!
Он схватил сумку, распахнул и не успокоился, пока не достал кошелёк и не вытащил всё содержимое, сопровождая восклицанием каждую карточку. Прошло время, прежде чем он начал испытывать облегчение, и чуть не полез обниматься, но внезапно остановился:
– Спасибо! Вот это да! Вот спасибо! Как ты нас нашла?
– У тебя на правах домашний адрес, – улыбнулась девушка. – Но тебя дома не было, тогда я позвонила в полицию и спросила, какая станция скорой помощи обслуживает отель Шаратон.
– Спасибо! У меня слов нет! Какое спасибо! Но она же тебя уволит!
– Я ушла сама, – сказала девушка кротко.
– Как?! – удивился Джастин. – Куда?
– Не знаю, – пожала плечами она, – ещё не знаю.
– А где ты живешь?
– Пока нигде. Но это ничего, я найду, – улыбнулась она и протянула руку. – Меня зовут Аэша.


Глава 39. Хлорка. Двейн Рейни. 10 Апреля
– Я нечаянно! Я не хотела! – еле смогла вымолвить Невилл трясущимися губами.
Она в ужасе смотрела на пол, на котором покоилась пустая коробка из под писем, а сами письма рассыпались веером в большой медленно растекающейся луже, и это была не вода. От запаха хлорки уже щипало в носу и першило в горле.
– Я не знаю, как это случилось!
На её чёрном костюме уже появлялись белеющие пятна; одна нога ее была в туфле, другая без, А сама Немзис стояла прямо посреди этой лужи, держа пластиковую галлонную ёмкость хлорного раствора в одной руке, а несколько мокрых писем в другой; всё это она только что подняла с пола и теперь не знала, что делать. Потому что делать что-либо было уже поздно.
– Так, – сказал Рейни невозмутимо. – Срочно ставишь бутылку, бросаешь эти бумажки и идёшь мыть руки и ноги. Долго и тщательно. Потом надеваете резиновые перчатки и маски, – это уже было адресовано и Стивену тоже, который только что вбежал и в шоке обозревал катастрофу, – тщательно собираете и моете артефакты. Хлорку собираете в ведро, ведро выносите. Быстро!
Последнее приказание сделанное резко, как выстрел, вывело подопечных из ступора, и они бросились выполнять. Невилл правда сразу хотела надеть перчатки и начать приборку, но Рейни выгнал её отмываться.
Дебора Флетчер с практикантом стояли рядом, остолбенев от происходящего, но Двейн рекомендовал им покинуть помещение на время уборки, что они и сделали.
Он постоял, посмотрел ещё на зловонную лужу на полу, как вдруг вбежал перепуганный Стивен. Он уже надел голубые резиновые перчатки и защитные очки. Очки миньонов! С уха свисала магазинная этикетка. Рейни посмотрел на него, и вдруг понял, что уже ничего не спасти. Глаза горели, в носу и горле першило. Он покачал головой, взял этого мутанта за рукав, вывел из лаборатории и захлопнул за собой дверь. Потом позвонил в охрану и объяснил ситуацию.
Охрана задействовала систему аварийного предупреждения и на всякий случай эвакуировала этаж. Потом решили что лучше перебдеть, чем недобдеть, и очистили всё здание. Вскоре весь персонал стоял на улице под окнами на весеннем солнце и обсуждал происходящее.
В конце концов лабораторию почистили, тревогу отменили, но запах отменить было непросто, потому начальство подумало и разрешило всем, кто хочет и может, кроме критически необходимого персонала, расходиться и сегодня работать из дома. Во избежание. И коридоры разом опустели. А на письмах и карточках уже не было ни возможных биологических следов Призрака, ни даже текста. Они теперь плавали в ведре с грязной водой пополам с хлоркой, оттуда рыдая в защитную маску их доставала Немзис. Она промывала всё это чистой водой и раскладывала на металлическом столе, чтобы потом сушить феном для волос…
* * *
Случайности бывают разные. Например, шёл человек по улице… Да что там шёл, сидел себе на автобусной остановке или даже в кафе, читая газету или почту на своем телефоне, как вдруг мимо проезжающая машина по каким-то причинам сделала резкий зигзаг и… В мире вероятностей бывают самые странные события, за которые иногда выдают Нобелевскую премию, а иногда премию Дарвина. Всё зависит от массы мелочей, из которых складываются цепочки событий. «Аннушка не только купила масло, но уже его и пролила», как сказал один герой в иностранной книге, которую Рейни как-то прочитал. И эта цепочка тоже выстроилась не в один момент, а шаг за шагом, растекаясь медленно, как эта лужа на полу.
Сначала дня три назад уборщик лениво прошёл по лаборатории, и в процессе поставил небрежно закрытую бутылку хлорки на нижний этаж металлического стола. И забыл о ней. Потом Стивен решил не дожидаться «своего» машинного времени, а залезть быстренько, «может успеем?!», потому что очень хотелось сразу получить результат. Он успел, но убежал к Рейни с криком “Эврика”! В это время пришла Дебора Флетчер со своим практикантом, когда началось их машинное время. Она увидела, что компьютер и машина включены, но поскольку у Стивена это бывало часто и у них уже были беседы на эту тему и твердый уговор, она недрогнувшей рукой закрыла его файл, который Стивен забыл сохранить, вынула трей с его образцом из машины и отдала практиканту. Тот тщательно вымыл и вернул Деборе. Та в это время отодвинула коробку с письмами на дальний край стола, чтобы разместить свои лабораторные образцы и начала объяснять практиканту все подробности процесса. В это время в лабораторию заглянула Невилл. Она никогда не упускала возможности послушать разных специалистов – ведь всегда узнаешь что-то новое интересное. Дебора не возражала и стала объяснять на двоих. И когда Немзис встала позади Деборы и была как раз между столом и прибором, её каблук внезапно подломился. Она покачнулась и упала спиной на край стола, от чего тот резко дернулся и с него слетели и коробка с письмами, рассыпав содержимое по полу мелким слоем, и не очень хорошо закрытая бутылка хлорки, о наличии которой они даже не подозревали. И пока Немзис рассматривала свой сломанный каблук и потирала ушибленную спину, пока Дебора и ее практикант пытались проявить сочувствие и выяснить, чем помочь, пока они наконец заметили запах, который наполнил комнату как вражеская армия, было уже слишком-слишком поздно…
* * *
– Я ухожу, – её голос был печален и тих.
Она сидела на краешке кресла в кубике Рейни одетая в серый худи, спортивные штаны и кроссовки и переминала в руках скомканную салфетку, которой иногда вытирала нос. Стивен стоял позади неё и от перевозбуждения не мог говорить, только произносить отдельные звуки, которые складывались во что-то вроде «это моя вина!»
– Это моя вина, – отмахнулась Невилл обреченно. – Я все провалила.
Рейни стало её немного жаль, но он не подал виду. Зато сказал оптимистично:
– В жизни всегда есть повод для радости! Например, представьте, что вы могли быть начинающими докторами, и тогда у вас на руках был бы мёртвый пациент. Так что поздравляю. Это то, что не стало вашим первым трупом.
Практиканты помрачнели ещё больше и замолчали.
– Расскажи мне, каков был результат, – сказал Рейни Трешеру.
– Это был он, – сумел сказать Стивен.
– Ты уверен?
– Абс… абс…
– Хорошо, – сказал Рейни.
Он вздохнул, подумал и сказал поймав взгляд Невилл:
– Вкус пыли не очень приятен. Но поверь, каждый здесь, – он провел пальцем вокруг, – его знает. Если бы все уходили с работы после первой неудачи, то профессионалов бы не было. Каждый следователь может припомнить ряд ошибок, за которые ему лично очень стыдно. Я в их числе. Иногда из-за этого какой-нибудь плохой парень оказывается на свободе. И это очень гадкое чувство, смотреть в его спину, когда он покидает суд без наручников и ухмыляясь… – Рейни помолчал, посмотрел в свой компьютер, вернее в свою память и добавил с чувством, – и ты знаешь, что это твоя вина. К счастью в данном случае всё не так драматично.
– Но это был он, Призрак, – сказала Невилл тихо, – это было важно…
– Важно только тем, что интересующая нас персона активна и действует. Более того, действует именно в нашей округе. Но поскольку преступления не наблюдается, то… – он помолчал, – я всё равно не собирался пускать эту информацию дальше. Это просто проверка хода мысли, логики поступков, событий…
Он снова задумался, начиная крутить карандаш между пальцев. Потом вздохнул и вспомнил о существовании практикантов.
– Знаешь, почему я не люблю лучших на курсе? – спросил он Невилл.
Она не ответила, чуть собравшись и набычившись.
– Они слишком уверены в себе, – ответил Рейни. – Они теряют осторожность. Это всегда несчастье, готовое случиться.
Невилл опустила взгляд. Рейни продолжил.
– В общем я думаю сделать так. Ты, – он показал пальцем на Немзис, – теперь будешь старшей в группе, и спрашивать я буду с тебя. И ты отвечаешь за порядок и процедуры.
– Я?! – удивленно и испуганно сказала Немзис. – Я все испортила!
– Именно поэтому. И я надеюсь, ни одной бутылки с хлоркой в лаборатории теперь не будет. И каждый образец будет обработан, сфотографирован в соответствии с порядком и сохранен в соответствии с правилами. – Рейни посмотрел на Стивена, потом снова на Немзис и вздохнул. – Я надеюсь, что если ты будешь полностью контролировать ситуацию, то больше такого не случится. Иногда даже неправильно выполненный порядок может стать зацепкой для адвоката какого-то мерзавца. Я хочу, чтобы с этой минуты всё было под контролем и пристальным надзором.
Немзис сглотнула. Двейн посмотрел на Стивена, и тот закивал головой выражая согласие.
– Так что ты теперь старшая. Ты можешь конечно уйти, если захочешь, но я бы рекомендовал сделать это после того, как дело завершится. Успехом. Понятно?
– Понятно, – ответила она и подумав добавила, – но мы не знаем, завершится ли оно успехом.
– Конечно! – отреагировал Рейни, – Мы не можем этого знать. Мы только можем приложить все силы, чтобы это случилось. – Он замолчал и задумался, потом вспомнив, что он не один, вздохнул и добавил: – Ну ладно, давайте работать.
Он достал маленький пластиковые мешочки с парой окурков и пивной банкой.
– Вот попробуйте снять ДНК и отпечатки пальцев с этого. Официально у человека судимостей нет. Просто проверьте, нет ли на него чего-то в системе. И второго экземпляра у меня нет.


Глава 40. Альберт. Маркус Левин. 12 Апреля
– Ты понимаешь, я думаю, что Вавилонская башня это не единичное явление, это скорее типовое, – Шмуэль разговаривал с собой и внимания не требовал. – Когда цивилизация достигает каких-то высот, она впадает в хаос. Физики говорят, что энтропия системы растёт, можно сказать дезорганизация, и это неизбежность…
Маркус чувствовал, словно время откатилось на тринадцать лет назад. Ещё неделя пролетела незаметно. Он снова сказал себе «завтра схожу». И вдруг осознал, сколько времени пролетело. И спросил себя – почему завтра? Почему не сейчас?
Он взглянул на часы. До смены ещё три часа, а до университета двадцать минут.
И снова внутренний голос воспротивился, но Маркус уже не выдержал. Надел пиджак, тот самый, счастливый, в котором когда-то встретил Тали, и поехал в университет.
Он долго бродил по аллеям возле её корпуса, не замечая прохожих. Собираясь с духом и придумывая, что он скажет. Мучаясь от бессилия и глупости ситуации, он уже хотел поехать назад, как вдруг увидел вдали знакомый силуэт между деревьями.
Солнце золотило волосы Тали и играло на голубом платье. Маркус задохнулся. Он стоял снова, как шестиклассник, и боялся подойти.
Она пришла в парк с пакетом и бутылкой воды и теперь оглядывалась в поиске свободного столика. Большинство были заняты, но она увидела один в тени деревьев и теперь неторопливо располагалась на обед.
Маркус оглянулся и заметил рядом небольшую клумбу с тюльпанами. Он глубоко вздохнул, сорвал цветок и медленно пошел к ней.
Тали задумчиво смотрела на ветви деревьев – буднично и немного грустно. Потом её телефон зазвонил, она ответила и начала оглядываться, скользнула глазами, но «проскочила» мимо, увидела кого-то вдалеке и помахала. И в тот же момент снова повернулась к Маркусу, и глаза её наполнились удивлением и болью. А он от неожиданности хотел спрятаться за каким-нибудь деревом, но было уже поздно, и теперь стоял, словно зверь пойманный светом фар. Но в этот момент она уже отвернулась – к ней подходил мужчина. Высокий, статный, темноволосый. Да что греха таить? Красивый. Тот самый, которого Маркус увидел в видении – в отеле.
Он подошёл к Тали, та повернулась к нему и больше не смотрела на Маркуса. Зато мужчина вдруг заметил его. Он поставил свой пакет на столик, решительно направился к Маркусу, и намерения его были самые нехорошие.
– Эй, ты… – воскликнул он, но в тот же момент споткнулся о корень дерева и растянулся на пыльной земле в своём дорогом костюме и белоснежной рубашке.
– Альберт! – воскликнула Тали и бросилась к упавшему.
Она заботливо помогала ему подняться и отряхнуть костюм, а Маркус повернулся, бросил цветок и пошёл прочь.
На краю дорожки сидел знакомый койот и по-собачьи улыбался, высунув язык. Маркус сказал ему «молодец!» и удивился, почему он это сказал. И причём здесь койот? Может быть ему просто не хотелось больше думать о Тали.
Всё было кончено.
* * *
Выходя из машины на парковке около станции, Маркус заметил Джастина за рулём тёмно-красной тойоты. Увидев Маркуса, тот поскорее отвернулся, надеясь, что его не узнают, и отъехал подальше.
Маркус улыбнулся и пошёл в здание. Вскоре вошёл и Джастин, делая вид, что ничего не случилось. Они приняли машину у Криса, и почти сразу же пришел первый вызов – женщина, тридцать шесть, сердечный приступ, адрес…
Она была невысокой, но очень полной. Такой полной, что к ним впридачу понадобилось несколько полицейских, чтобы занести её в машину. День был жаркий, и они изрядно взмокли и измучились. По дороге обратно на станцию Маркус не выдержал:
– И где же твой эскалейд? – спросил он улыбаясь.
– А… типа того… – смутился Джастин. – Ты был прав. Такая дорогая страховка! И проценты просто ужас! А денег не осталось. Я подумал-подумал и продал. Купил подешевле, бэ-у, но очень хороший.
– А как насчет поделиться? – спросил Маркус в шутку. Он не рассчитывал. Скорее просто подкалывал.
– Я… это… Я хотел. Честно, – ответил тот, ещё больше смущаясь. – Я просто нечаянно в казино зашёл, решил может удача… типа… волна пошла…
– Ты что, всё проиграл? Семьдесят? Шестьдесят тысяч?
– Ну нет, что ты! Я продал дешевле, потом свои деньги на счёт вернул. Это от отца осталось… вроде как святое! Долги по кредиту отдал. А то знаешь, проценты такие… Машину купил. Налоги-страховка там… А вот остальное да… Как слизнуло…
– Ну ты даёшь! Хоть скажи сколько?
– Да ладно тебе! Не ёрничай! Самому тошно. Но понимаешь, – сказал он внезапно философским тоном, – Бог даёт, он же и забирает… Типа… Так что, при наваре. Вроде как машину-то всё равно как выиграл. А ты долги закрыл. Ведь так?
– Так, – улыбался Маркус, – правильно мыслишь! Тебе надо стать психологом или пастором. Хорошо получается.
– Не… я это не люблю, – ответил тот. И внезапно добавил с энтузиазмом, – слушай, а пошли в казино сходим!
– Что?
– В казино! Пошли? А? Хорошая развлекуха такая! Адреналинчик! Расслабиться, побалдеть! На выходные.
– Нет, ты что! Я не играю в казино, – ответил Маркус и добавил на автомате, – вернее не выигрываю.
– Ага… – сказал Джастин расплываясь в улыбке. – Я это недавно уже слышал!
Маркус открыл рот, чтобы ответить, но промолчал от удивления. Он посмотрел на Джастина, потом снова на дорогу. Мир словно терял реальность. Маркус задумался и вдруг сказал:
– Хорошо, как-нибудь… Может и сходим.
Теперь Джастин открыл рот и замер. Он приготовился к длительной осаде, осторожным уговорам, а Маркус даже не сопротивлялся.
– Ну хорошо… Когда? В выходной? – спросил он осторожно.
– Нет, не в этот. Я занят, – ответил Маркус, хотя делать ему было нечего. Но он просто был не готов к развлечениям такого рода. – Как-нибудь…
Вечером после смены, когда он уже собирался домой, Джастин подошёл, рассказывая очередные байки, но Маркус почти не слушал. Он заглянул Маркусу в шкаф и скривился:
– Чем это у тебя так пахнет?
Маркус удивился и заметил сумку на дне шкафа. Он открыл и увидел старую грязную униформу.
– Фу! – Джастин изобразил отвращение. – Постирай. Воняет гадостно.
– Еще бы она не пахла, – ответил Маркус. – Наверное не отстирается. Надо выбросить…
Он вспомнил тот страшный ливень, падение в лужу, ползание по грязному сараю, кровь на рукавах и груди. Вспомнил покойного старика.
– Ну так и выброси! – ответил Джастин пожимая плечами.
– И то верно…
Маркус развернул униформу, достал перочинный ножик, срезал табличку со своим именем, проверил карманы, вытаскивая смятые чеки, пару долларов, несколько монет – и вдруг голова закружилась, и он увидел себя в лесу.
Лес был глубокий, зелёный и завораживающий. Он был совершенно волшебный и теплый. И вверху между листьями сверкало синее полуденное небо. А Маркус… впрочем нет, не Маркус, а просто маленький мальчик, бежал за высоким человеком, который шёл впереди. И была такая сверкающая радость в этом видении, что у него перехватило дыхание. И человек впереди оборачивался и улыбался.
– Вот смотри, – наконец сказал он останавливаясь и поднимая его на руки.
Мужчина был большой с короткой чёрной бородой и смеющимися добрыми глазами. Он осторожно отодвинул ветви куста, и показал крошечное гнездышко, в котором сидело три желторотых птенца. Над головой из ветвей тревожно вскрикивала какая-то серая птичка.
– Видишь? – спросил мужчина улыбаясь.
– Маркус, – позвал Джастин и тронул его за плечо. – Ты в порядке?
– Что? – спросил тот, вздрогнув и не сразу приходя в себя, ещё полный того тёплого лесного счастья. – Да, я в порядке.
Он посмотрел на униформу, собрал её снова в пакет, положил в сумку и пошёл на парковку.

Глава 41. Сопчоппи. Двейн Рейни. 19 – 20 Апреля
Рейни не ожидал никаких результатов, потому не был разочарован. Первое, следов старика Загорова в системе не оказалось. Второе, несколько дней ковыряний в чёрном внедорожнике не дали ничего существенного. Из всех мелких деталей, которые удалось обнаружить, интерес представляли только пара чёрных длинных волос.
– Парик, японское синтетическое волокно, – сказала Немзис и назвала какое-то заковыристое химическое название. – Часто используется. Парики продаются везде, в том числе на амазоне и ещё на десятке сайтов.
Грунт тоже был обычным. Характерным для десятка густонаселенных районов вокруг.
– Понятно, – сказал Рейни, и больше сказать ему было нечего.
Вечером к нему зашел угрюмый Томас Грей. Сел на второе кресло и долго молчал. Рейни кивнул ему, продолжая работу: он заканчивал подготовку материалов для очередного отчёта. Отправив последний документ на печать и прогулявшись до принтера, он собрал документы в одну большую подшивку и отнёс секретарю. Томас терпеливо ждал.
– Она его выжила, – сказал он мрачно, когда Рейни сел напротив. – Дрю ушел. Будет конечно вечеринка, проводы на пенсию и всё такое. Но это так, мусор. Он с ней поругался и отчалил в отпуск с последующим. А я остаюсь один.
Рейни промолчал. Что ответишь?
– Мне тоже тихо намекают, что пора освобождать место молодежи, – продолжил Томас. – А что я буду делать на пенсии? Охранником в банк? Блин…
– Почему? Есть частные конторы, сыщики. С твоим-то опытом!
– Эх… – протянул тот. Потом помолчал и добавил, – с одной стороны хорошо, можно заняться вплотную расследованием. С другой… Меня опять пинают, не дают никакой информации. А тебе?
– То же самое, – ответил Рейни.
И это было правдой. Не смотря на то, что именно он вытащил новые нити расследования, его опять отсекли от дела и закрыли всю информацию на пароль. Это было иррационально и неприятно, но объяснений ему не давали, занимая его время пустой бюрократией. За Дубчек похоже присматривали под угрозой полного отстранения от дела. Все дальнейшие беседы с Сюзан проходили за закрытыми дверями.
– Ты как, пока один? – спросил Томас. – Может давай пока работать вместе?
– Тебе хочется на мою «помойку»? – улыбнулся Рейни, показывая коллекцию ящиков по стенам кубика и под столом.
– Лучше на твою помойку, чем на мою пенсию…
– У тебя есть незакрытые дела? – спросил Рейни.
– Заканчиваю последнее. Только надо в Майами смотаться за документами, и как вернусь, мне надо куда-то определяться.
– Майами? – спросил Рейни внезапно. – На самолете или как обычно на машине?
– Мне лучше за рулем, чем на этих летающих болванках, которые падают…
– В автокатастрофах гибнет больше.
– Зато сам себе пилот. Если попал, сам дурак.
– Напарник не нужен? А то мне кое-куда по дороге заскочить надо.
– По тому делу? – подозрительно спросил Грей.
Рейни пожал плечами и издал неопределенный звук.
– Ты мне рассказал не всё, – с упреком заметил Томас.
– Ну знаешь… – замялся Двейн. – Просто появляется новая информация. Они меня отключают от старого крана, я нахожу новый. Вот и всё.
– Где ты его находишь?! – возмутился Томас с завистью голосе. – В общем ты мне расскажешь.
* * *
Вот так внезапно и неожиданно они пришли к Барби с заявлением, и та по привычке испытала все возможные страхи и подозрения, выдала все возможные возражения, попыталась отложить, перенести и так далее. Полчаса она кудахтала, но в конце концов сдалась. Да, временно, да, будут возможности всё переиграть и поменять… Да, просто посмотрим и попробуем, как работать вместе… Да, архивных дел очень много, и ему одному не справиться, и Грею нужен сопровождающий, во избежание…
Они получили разрешение выехать.
* * *
– И когда его брали в полицейскую академию, – рассказывал Грей очередной анекдот, не отрывая глаз от дороги, – ему задали вопрос: «Представь, тебя послали арестовать твою мать, что будешь делать?» Он ответил: «Вызову подкрепление!»
Южные дороги… Кто по ним не путешествовал, всё равно не поймет то ощущение простора, покоя и бесконечного леса или полей вокруг. Взяв небольшой служебный минивэн они по очереди вели машину, по очереди дремали, проголодавшись заезжали в забегаловки, закупали еду, но не оставались в забегаловке, а ехали дальше и находили площадку для отдыха. Там, как правило, размещались обширная стоянка, хороший чистый туалет и столики на открытом воздухе рядом с озером или рекой. И можно было отдохнуть, насладиться едой и приятным видом после долгого сидения за рулем. Иногда по соседству оказывались пара водителей-дальнобойщиков и многодетное семейство, едущее в Диснейленд Орландо или обратно.
Путешествие ощущалось как отпуск. Грей травил анекдоты, рассказывал байки и случаи из своей жизни, а Рейни в основном улыбался и молчал. Томас впрочем тоже не ждал его большого участия в беседе. Однако он расспросил про новую «нить» в расследовании и явно отнесся к рассказу очень скептически, хотя постарался этого не показать. В следы ДНК на письмах не поверил, так как в принципе не верил ни во что полезное, что способен сделать Стивен. Потому просто из вежливости не стал возражать и переключил разговор на другие темы. Или скорее на дорожный трёп.
Майами встретил их чудовищной влажной жарой. Казалось, температура на улице близка к точке кипения. На крышках люков можно было жарить яичницу. А в офисах температура была скорее ближе к точке замерзания.
Быстро завершив формальности и забрав коробки с документами, Грей и Рейни провели хороший вечер на диком пляже в компании троих старых друзей Томаса, а ночь в отеле и утром взяли обратный курс с заездом в Сопчоппи.
Навигатор долго вёл их по грунтовым разбитым дорогам, пока наконец не известил о прибытии. Крошечный жилой комплекс размещался почти в лесу. Небольшая площадка, по сторонам дороги – пара десятков даже не домов, а вагончиков разной степени разрушенности. Вероятно самое дешевое жилье, которое можно снять в округе. Позади этих строений стеной поднимался лес; высокие кроны создавали приятную тень – единственное, что радовало в этом диком углу. Деревья увиты густой вистерией. Ранней весной здесь наверное всё покрыто гирляндами лиловых цветов, но сейчас это просто густая зелёная кудель, свисающая с крон. Автомобильный скелет, песочница и качели представляли собой детскую игровую площадку. Один темнокожий местный житель сидел на пороге своего «дома» с самокруткой и отрешённым выражением лица, две темнокожие и одна мексиканская женщины наблюдали детей в песочнице из тени акаций. Все провожали их машину подозрительными взглядами.
По указанному адресу стоял серый обшарпанный вагончик со старым минивэном тойотой рядом. Под машиной виднелись ноги водителя. Окна «дома» открыты и завешены сеткой. Внутри слышались раздраженные женские голоса, звон посуды и крик младенца. Водитель под машиной тоже подавал признаки жизни – ноги подёргивались и раздавался звук металлического постукивания.
Томас проехал до конца «жилого комплекса», где дорога заканчивалась тупиком и лесом, припарковался в тени. Они вышли из машины и окунулись в жуткую жару. Тёмные очки не спасали от ослепительного света. Пекло проникало в легкие, било по голове и влезало под одежду. Скорчившись и внезапно источая влагу из каждой поры тела, они подошли к машине.
– Мистер Загоров? – спросил Рейни.
– Да, – донеслось из-под машины.
Они достали удостоверения. Водитель вылез и теперь испуганно смотрел на них и их документы. Среднего роста и плохо выбритый, красный, мокрый от пота, одетый в грязную майку и джинсы. Возраст – около сорока, волосы цвета старой соломы явно нуждались в стрижке.
– Что? Что случилось? – спросил он, оглядываясь на дом.
Рейни подумал, что ордер на обыск обязательно принес бы какой-нибудь урожай. Скорее всего коноплю и мелкую контрабанду.
– Мы по поводу… – сказал Рейни и замолчал, увидев как из вагончика вышла полнеющая женщина среднего возраста в грязном халате и с младенцем на руках. Она решительно направилась к ним.
– Тихон Загоров это ваш родственник? – спросил Рейни.
– А! – лицо водителя явно просветлело, – Да! Мы всё не можем выбраться, – сказал он с сильным славянским акцентом, нервно почесывая живот и оставляя грязные следы на майке. – Финансы! Нет у нас денег на поездку! – и он повернулся к жене, – это по поводу отца.
– И долги его мы платить не можем! – решительно заявила женщина. Она тоже говорила с сильным акцентом, только это был чистый техасский, – и это его долги, а не наши!
– Какие долги? – спросил Рейни.
– Ну… какие… – удивилась женщина. – Какие есть! Медицинские или другие там. Это не наши! И за похороны. Нет у нас ничего! – и показала на вагончик.
– Похоже наоборот, – сказал Рейни, – у него были деньги, а не долги.
– Какие деньги? – хором спросили те.
* * *
Вентилятор гнал горячий воздух, почти не принося облегчения. Одежда насквозь пропиталась потом. В вагончике было тесно и невероятно душно.
– Пива? – спросила женщина?
Грей кивнул.
– Воды, если можно, – ответил Рейни.
– Воды? – удивилась она, словно ей никогда не приходило в голову утолять жажду просто водой.
– Кейт! – крикнула она уходя в другую комнату. – У тебя вода есть?
Она вернулась уже без младенца и с полупустой бутылкой, которую поставила перед Рейни. Фальшиво улыбаясь пожаловалась, что обед ещё не готов, но можно заказать пиццу, только у них сейчас нет денег, на что они сказали спасибо, они не голодны. Она поставила на стол какое-то печенье в не очень чистой тарелке и четыре банки запотевшего пива из холодильника. На это у них очевидно деньги были.
Рейни отодвинул бутылку воды и банку пива, не делая попыток отведать ни того, ни другого. Последнее ему далось с трудом. Баночка стояла сверкая испариной, и он с усилием поборол желание открыть. Грей из солидарности тоже не стал пить, и Рейни оценил его героизм. А хозяева с удовольствием выпили. Рейни поймал себя на том, что провожает каждый глоток Алекса ощущая ледяной напиток в горле. Он с трудом отвёл взгляд.
Хозяева были полны внимания. Нет, они ничего не знали, чем он там занимался последнее время. Да, приезжали к нему когда… – оба пережили приступ мучений, пытаясь посчитать в уме – сыну исполнилось два, а дочери четыре года… Лет тринадцать назад, когда Алекс хотел познакомить с женой и детьми. Как попали в штаты? Сначала приехал брат отца, когда женился на американке. Она приезжала стажироваться в Союз по какой-то программе, изучать языки, традиции и обычаи, поселилась в их поселке где-то в семидесятых. Они поженились, и она вытянула его в штаты. Потом уехал отец, а Алекс тогда остался с матерью. Когда мать умерла, отец за ним вернулся. Сколько ему было лет? Четырнадцать когда забрал в штаты. Когда Алекс закончил школу, уехал учиться во Флориду, тут и остался. С тех пор виделись может пару раз. Нет, других детей у отца не было. Других родственников тоже. Нет, у отца давно не были. Не звал, не хотел. Звонили, приглашали, хотели приехать к нему, но он был занят, отказывался, говорил, что негде остановиться.
– Негде остановиться? – переспросил Рейни.
– Да, снимал маленькую квартиру, – сказал Алекс.
– Когда? Тринадцать лет назад, когда вы были у него в последний раз?
– Ну да. Мы даже останавливались в мотеле, он к нам в мотель приезжал повидаться.
– А последний его адрес, куда вы открытки посылали, вы там были?
– Нет, не были, он просто сообщил, что снимает комнату, дал адрес и телефон, – сказал Алекс. – Мы тогда ещё звонили ему, а потом у него вообще и телефон отключили. И на письма он больше не отвечал.
– Мы и не знали, что он ещё жив, – добавила хозяйка, – пока не пришло извещение. Мы старались поддерживать контакт, писали письма, но он несколько лет уже не отвечал…
– Хорошо, – сказал Рейни, понимая, что пора приступать собственно к главному. – Я должен сказать, что то, о чем я хочу расспросить, никоим образом не повлияет на ваши дела, и никто не будет возлагать на вас ответственность. Но нам нужно знать, не занимался ли ваш отец, – он повернулся к Алексу, – какой-нибудь странной… э… деятельностью?
– Странной в каком смысле? – спросил тот медленно набычиваясь, и Рейни показалось, что он прекрасно понимает, о чём речь.
– А, вы про это! – воскликнула за него хозяйка, – ну так это же не преступление!
– Конечно! – откликнулся ее муж, – это тоже бизнес! Чисто добровольно. Люди платят, значит все окей.
– Понятно, – ответил Рейни, хотя ничего пока ещё не понимал. – И сколько у него было клиентов? И каков перечень услуг?
– Ну, – Алекс явно смутился, – я в общем не знаю. Бывало приходили разные с заказами…
– Он же никого не грабил! – воскликнула хозяйка.
– Что заказывали? – спросил Рейни.
– Ну это! – замялась она, – порчу там снять, погадать… Мы-то религиозные, мы против этого, но у нас свободное общество. И люди платят!
– Да. Если платят, – подхватил муж, – наверное без лицензии… Мы не знаем. И по поводу налогов тоже не знаем. За это ничего не будет?
Рейни успокоил их, что налоги тот платил. И спросил:
– Скажите, он занимался этой «активностью» ещё в России?
– Да, они всей семьёй этим промышляли, – ответил Алекс.
И Рейни обратил внимание на слово «они», словно Алекс и семья его отца были разные семьи.
– А брат отца где сейчас?
– Помер давно. Лет наверное тридцать назад.
– Как его звали? Фамилия тоже Загоров?
– Он кажется поменял, когда женился и получил гражданство, и мы не знаем на какую фамилию. Звали Николай. Николай Иванович Загоров.
– А не известна ли им знакомая или родственница, которой сейчас наверное лет пятьдесят-шестьдесят, а в молодости была красавица, тёмные волнистые волосы, тёмные глаза? Ямочки на щеках. Предположительно жила в штате Мериленд, – спросил Рейни наугад, не ожидая в принципе результатов.
– А? Здесь в штатах? Нет, не знаем, – ответил Алекс смущенно. Но при этом закусил губу и бросил короткий взгляд на жену, и Рейни увидел прямое попадание. В то время как жена никак не отреагировала.
Двейн осторожно переспросил:
– И все-таки, если постараться вспомнить?
– Нет, – на сей раз ответ был решительным и бесповоротным.
От жары казалось мозги спекаются в липкую крошечную массу и Рейни понял, что скоро не выдержит. Не видя никаких причин скрывать ситуацию с собственностью старика, он рассказал в двух словах о доме, машине и счёте в банке к полному потрясению хозяев. Сказал, что дом стоит без охраны и присмотра. Выложил перед ними связку ключей. Добавил, что расследование вызвано некоторыми проблемами и подозрительными моментами смерти, которые никак не относятся к родственникам, и что он очень был бы благодарен за любую информацию относящуюся… и так далее. Дал свою визитную карточку и упомянул возможное вознаграждение, при этом особенно отметил взглядом Алекса.
* * *
– И каков собственно результат? – разочарованно спросил Рейни, сев в раскаленную машину.
Грей включил кондиционер на полную и принёс пару бутылок воды из багажника, посетовал, что забыл купить емкость для льда и решил сделать это на ближайшей заправке.
Они выпили по бутылке. Вода была горячей и противной, но пить очень хотелось. И сейчас ожидая пока пекло машины сменится прохладой, они наблюдали за семейной реакцией. Из окна доносились резкие крики семейной ссоры.
– По крайней мере ты знаешь, где они будут в ближайшие пару месяцев, – неопределенно протянул Грей, – если они ещё будут нужны.
– Не пару месяцев, а год как минимум, – ответил Рейни. – Учитывая скорость работы Мэрилендской бюрократии. Оформление наследства, собственности…
– Да, точно… Я забыл…
– Вот только зачем это было нужно? – с досадой на самого себя сказал Двейн.
Он чувствовал себя неловко перед Томасом, который напротив приободрился:
– Мне вообще было непонятно, почему ты это затеял. Как это может быть связано? Волшебных бобов не бывает.
– Дело не в том, бывают они или нет. Дело в том, что Призрак мог верить, что они бывают. И подбирать тех, кто, как ему кажется…
Рейни не знал, как объяснить.
– А… Понял! Это интересная идея, – ответил Томас. – Но этот был видимо банальный жулик, шарлатан.
– Не важно. Важно, что Призрак так не считал. Он же пытался выйти с ним на связь.
– Ну это на самом деле неизвестно… – протянул Грей скептически.
Рейни не стал его убеждать. Он только задумчиво заметил:
– Интересно, где он набрал денег на дом?
– Да, действительно… Неужели ворожбой? Сколько на этом можно заработать? – задумчиво покачал головой Грей.
– Полтинник за визит, наверное. Может сто… Не знаю, никогда не узнавал.
– Не густо, – ответил Грей и добавил бодро, – ну что, поехали?
– Нет, подожди, – ответил Рейни, гипнотизируя вагон. – Давай посидим немного.
– Зачем?
– Просто, – ответил Рейни, продолжая наблюдать. – Есть мысли.
Они увидели, как Алекс подошел к окну и посмотрел на их машину, потом снова исчез. Подождали еще пять минут.
– Ну что? – спросил Грей.
– Еще немного, – ответил Рейни.
– Тогда я покурю, – Грей снял пиджак, обнажив кобуру на промокшей рубашке, и вышел наружу.
Даже в тени стояло пекло. Рейни присоединился к Томасу. Они пускали клубы дыма и рассматривали увитые зеленью деревья, двух змей, висящих на ветвях кустов, слушали нервные крики соек и обсуждали дальнейший маршрут. Наконец их ожидания оправдались. Алекс вышел и направился к ним, держа в руке толстую книгу.
– Э… Можно спросить? – промямлил он.
– Да, конечно, – ответил Рейни дружелюбно.
– Вы говорили, что… это… вознаграждение…
– Если информация будет полезной в установлении местонахождения персоны, – ответил Рейни спокойно и обещающе. – Или установлении её личности.
– Она что-то сделала? – спросил Алекс, но интонации его были скорее утвердительные.
– Боюсь, что да. Присаживайтесь, – ответил Рейни, открывая машину.
– Э… – он замялся агонизируя, но все же решился, – А сигареты не найдется?
Грей протянул ему пачку, и Алекс отдал Рейни книгу, вытащил одну сигарету и совсем задохнувшись от собственной смелости спросил разрешения взять еще одну. Томас отдал ему всю пачку, за что тот стал торопливо благодарить, и сунул ее в карман.
Рейни открыл книгу, и это оказался семейный фотоальбом.
– Не знаю, как это вам поможет, – сказал Алекс показывая на этот альбом, сам торопливо закуривая.
Старые пожелтевшие фотографии другой страны и другой эпохи и словно даже другой планеты. Планеты мрачных усталых людей, где даже дети не улыбались. Рейни листал страницу за страницей, пытаясь угадать, зачем Алекс это принес. Он не нашел.
– Вот, – сказал Алекс, находя и открывая нужную.
На развороте было несколько пожелтевших фотографий. Две были крошечные, обветшалые по краям и почти выцветшие: три молодые женщины в военной униформе стояли в обнимку (вторая мировая, подумал Рейни), мужчина и женщина тоже в униформе. Остальные фото были крупнее. На одном была семейная пара: мужчина в черном пиджаке и с черной короткой бородой и женщина в темном платье и белом платке, рядом с ними два сына, лет пятнадцати и тринадцати. Младший сын был похож на отца, а старший ни на кого, словно цыган с бровями вразлет и дикими глазами. На другой фотографии те же двое юношей вместе с одной только матерью уже старше года на три-четыре. И еще один семейный снимок – муж, жена, ребенок. На этой фотографии с трудом можно было опознать Тихона. Ему было около тридцати; он сидел с сыном на коленях, у его жены было напряженное испуганное лицо.
Присмотревшись Рейни увидел, что Тихон это младший из двоих братьев на двух других фотографиях, причем на снимке с одной только матерью у него был сломанный нос, а на более раннем нос был еще прямой. На всех фото он был словно с похорон, а его цыганский старший брат… Рейни редко видел людей, которые бы настолько откровенно обозначали своим взглядом: «Я тебя убью и не задумаюсь», и это была не поза, это была суть. Ни одно из лиц на развороте не улыбалось, и ни одно не напоминало описание. Рейни взглянул на Алекса удивленно.
– Нет, не эти, – объяснил тот и показал, – Вот эта.
Из под семейного снимка торчал крошечный уголок еще одной фотографии.
– Вы говорили знакомая… В штатах не знаю, а в Союзе была такая. И были слухи, что может смогла уехать. Но я ее тут не видел. Никогда.
Рейни аккуратно за краешек достал этот снимок и поежился. Это была старая черно-белая тонированная сепией фотография молодой девушки, совсем еще подростка, может быть лет пятнадцати. Она была похожа на описание Феликса: пухлые губы, ямочки на щеках, темные густые брови, скромная улыбка (наконец-то улыбка!) не открывающая зубы, темные волнистые волосы колечками обрамляющие лицо и собранные в косу. Только оценить красоту глаз было невозможно, потому что вместо глаз на фото зияли страшные дыры, окруженные махрами и клочьями картона. Словно кто-то бил острием ножа много-много раз в каждый зрачок со страстной ненавистью.


Глава 42. Казино. Маркус Левин. 14 – 22 Апреля
– Орел или решка? – Джастин подбросил монетку, поймал на лету правой рукой и шлёпнул на тыльную сторону левой ладони.
– Решка, – ответил Маркус устремив всё внимание на светофор.
Джастин открыл ладонь, и лицо его вытянулось. Это продолжалось уже неделю. Иногда Маркус не отвечал, иногда беззлобно ругался или требовал отстать, но Джастин начинал приставать и уговаривать. И поскольку он всегда делал это с юмором и имел массу шуток в запасе, Маркус сдавался и снова включался в игру.
– А сейчас? – спросил Джастин повторив.
– Орёл, – ответил Маркус со вздохом и тронулся под зелёный.
– Чёрт, – пробормотал Джастин себе под нос, – как он это делает?
Несколько минут он играл сам с собой. Подбрасывал и ловил монетку молча, закрывая глаза и шевеля губами, явно пытался отгадать, открывал, разочаровывался, ругался шёпотом. На третий раз он разразился возгласами восторга. На пятый еще раз. Потом пару раз тихо ругнулся.
– Ну хорошо, – сказал он наконец, разочарованно убирая монетку и доставая бумажку. – Скажи мне шесть номеров от одного до семидесяти.
– Не хочу.
– Ну ладно тебе, ну просто так, ну скажи?!
Маркус покачал головой и назвал несколько номеров. Джастин тщательно записал.
– Хорошо, – сказал он убирая бумажку в карман. – Ну а какой будет следующий вызов?
Маркус задумался, и у него вдруг возникло ощущение, словно картинка встала в памяти, как они укладывают на носилки старушку.
Маркус промолчал и покачал головой, и Джастин начал предполагать:
– Вот я думаю, что это будет авария где-нибудь в районе школы. И это будут множественные переломы…
– Перелом шейки бедра, – не выдержал Маркус. – Дом престарелых. Пожилая леди споткнется и упадет.
И вместо того, чтобы повернуть на базу, он свернул в другую сторону. Через несколько секунд сработал зуммер диспетчерской.
– Но я угадал, что будет перелом! – воскликнул Джастин гордо, когда принял вызов.
Через два дня Джастин показал Маркусу карточку, которая оказалась лотереей, и сказал с упреком:
– Ни один номер не выиграл.
– Почему он должен выиграть? – спросил Маркус тоже с некоторым упреком, – я не выигрываю, я же тебе сказал.
И Джастин от него отстал на какое-то время, но вскоре принес два лотерейных билета.
– Вот, – сказал он, – это тебе, а это мне. Давай, диктуй номера.
– Зачем мне?
– Ну просто. Я тебе дарю. Диктуй.
– Знаешь кто такой зануда? – спросил Маркус покачав головой.
– Знаю, знаю, это тот, кому проще отдаться, чем объяснить, почему этого не хочется. Потому тебе лучше просто отдаться. Шансов нет, я всё равно не отстану.
Маркус сдался. Когда через несколько дней пришли результаты, то и эти номера не выиграли, Джастин снова задумался. Перед выходными он напомнил Маркусу, что они собирались в казино. Тот вздохнул, но перспектива одиноких выходных его тоже не радовала.
– Ладно, – согласился он, – Только твоя машина, твой бензин, и ты за рулем.
Вечером, когда Маркус лежал в своей постели, он думал про тот лесной мир. Никогда в своей жизни он не видел такого леса, как в этом сне или видении. Да впрочем они никогда и не были с отцом в настоящем лесу, хотя любили парки и тропы для утренних пробежек, особенно у воды. Часто гуляли втроем. Но они были типичные жители американского пригорода и ходили только по утрамбованным дорожкам по лесу, больше похожему на парк. А тут был совсем другой мир, словно ты лесной житель, словно ты и лес – это одно целое.
Иногда по ночам этот лес к нему возвращался, и он слышал звуки словно через трубу или через колодец. Птичье пение и речь того мужчины. Она была на другом языке, но Маркус понимал смысл. И он шёл за ним по этому волшебному нескончаемому лесу…

– Вечером! Поедем вечером, – сказал Джастин, – Вечером там самое веселье.
Но никакого веселья Маркус не заметил.
Новое казино располагалось совсем близко – всего в получасе езды по хорошему хайвею. Огромные парковки были рассчитаны на куда большее количество народа. Большой молл был зданием, построенным в виде морской звезды-мутанта – с нелепыми длинными неровными щупальцами и множественными входами. Он сверкал чистотой и яркими витринами внутри. Как и любой другой американский молл, он представлял собой целый городок, в котором можно было гулять как по улице, когда погода слишкая жаркая, или холодная. Шикарные и очень шикарные магазины справа и слева; разноцветные витрины и панно, манекены и украшения, сверху застекленный потолок, а внутри приятная прохлада. Километры улиц-коридоров, где магазины справа и слева в два или даже три этажа. И толпы праздношатающихся. Здесь плавали сказочные ароматы – шоколад, парфюмерия, сдобные горячие булочки, кофе, душистые палочки и масла, самодельное мыло, специи… Хотелось погулять подольше среди всего этого великолепия, которое так и кричало: «Купи! Купи меня!», но Джастин тянул его в дальнее крыло, где располагалось казино.
Мериленд только недавно одобрил игорный бизнес, мотивируя это тем, что люди всё равно тратят деньги на игру но только в других штатах. А теперь они будут оставлять эти средства в родном, и налоги пойдут якобы на школы. Маркусу эта мотивация казалась просто удручающе мерзкой – раньше если у человека возникало искушение, то необходимость гнать куда-то два-три часа могла его сдержать. Он имел шанс отказаться от этой авантюры и потратить эти деньги на нужды своих детей. А теперь можно было просто «заскочить на часок» после работы и вернуться без денег. Это как если бы наркоману доставили полный набор наркотиков поближе к дому. Спасибо губернатору, он явно «заботился» о своих жителях... «Теперь в президенты подался», подумал Маркус, «заботиться обо всем народе».
Казино встретило их оглушающей музыкой и мелькающими огнями на шеренге «одноруких бандитов». Все они сверкали и мигали, как новогодние елки, и издавали массу звуков. Главная задача – отвлекать от размышлений и заставить людей тратить деньги. Словно все они кричали «Вот-вот, ещё чуть-чуть, и будет полное счастье! Торопись!» Однако желающих поиграть было не так много.
Маркус бросил монетку и нажал кнопку, понаблюдал мелькание огоньков и картинок, послушал какофонию звуков и проиграл. Он попробовал ещё раз, потом ещё несколько раз – с тем же результатом. Надо сказать он действительно чего-то ждал – может быть Джастин заразил его чувством чего-то необычного, ожиданием чуда. Тот тоже ходил и дергал за ручки, но и ему аппараты не выдали никаких чудес.
Маркус оставил «бандитов» и пошел в другой зал. Они подошли к кассиру и Маркус купил четыре фишки по пять долларов, Джастин запасся двумя десятками.
– Бери сразу больше, – сказал он.
– Зачем? Я не выигрываю, – ответил Маркус.
Они постояли около покерных столов, не заинтересовались и пошли к рулетке.
– Как тут играют? – спросил Маркус.
– Вот как, – ответил Джастин. – Надо ставить на цвет или на номер, и если выигрывает цвет, то ты получаешь немного, а если цвет и номер, то гораздо больше.
– Понятно, – сказал Маркус и положил на номер.
Джастин положил одну фишку на поле, которое занял Маркус, и несколько других фишек на разные поля. Ни один номер не выиграл. Маркус положил вторую фишку, она тоже проиграла. Туда же пошла и третья. Джастину удача тоже не улыбалась.
– Вот видишь, – сказал Маркус, – я не выигрываю.
И стал просто наблюдать за игрой и за людьми, крутя последнюю фишку в ладонях.
Когда показывают казино в фильмах, то посетители это обычно богато одетые господа в вечерних нарядах и драгоценностях. Как правило, игра сопровождается накалом страстей и морем шампанского. Но в этом казино всё было проще и банальнее. Люди в джинсах и чём-то ношеном и потёртом. И эмоции тоже были такие же потёртые. Даже горячительных напитков здесь не было, по той простой причине, что все за рулём. Понятно дирекция не хочет получать вызов в суд за то, что водитель напился в казино пьяным и устроил аварию.
Публика вокруг завороженно смотрела на шарик, и Маркус чувствовал этот странный адреналиновый драйв окружающих, но самого его это почему-то не задевало. Он себя чувствовал спокойно, как сторонний наблюдатель. Как человек, которому надо что-то понять, но он не знал, что именно.
«Хочу ли я выиграть?» спросил он себя. «Наверное хочу. Ведь деньги нужны всем и их всегда не хватает… Но хочу ли я на самом деле?» И ему казалось странным, что он испытывал не очень сильное желание. Скорее просто понимание, что деньги это… Ну да, да, это то, чего все хотят, потому принято этого хотеть. Но после того, как острота его долгового накала ушла, он не мог собраться. Он скорее чувствовал, что на самом деле оттуда из глубины и сути этого явления на него смотрит какое-то гадкое животное… Даже не животное, а какая-то мразь, готовая вцепиться в тебя и поглотить. Или хотя бы поймать тебя на крючок.
«А нужны ли мне деньги?» вдруг подумал он. «Нужны ли мне они как сами по себе или как средство, как способ решить проблему?» И вдруг от этой постановки вопроса что-то чуть изменилось. И он вдруг понял, что да, ему нужны средства. Потому что он стоит на пороге чего-то… Хотя он ещё не знает чего…
Это было странное ощущение, скорее предчувствие чего-то нехорошего. Тяжёлого и чёрного, что надвигается на него. Словно он проваливается в то подземелье с мумиями… Он смотрел на шарик, прыгающий по номерам, и в его душе все отчетливее начинало складываться ощущение тревожного ожидания.
Джастин проигрывал, запасы его фишек становились всё меньше и меньше. Люди начали делать новые ставки. И тут Маркус увидел, что одно из полей, чёрная четвёрка, вдруг начало светиться слабым мерцающим светом. Он удивился и долго смотрел на номер. Тот ещё мерцал, а букмекер заканчивал принимать ставки. Тогда Маркус медленно и нерешительно поставил свою последнюю фишку на загадочное поле. Джастин посмотрел на него каким-то посоловевшим взглядом и взгромоздил туда же все свои оставшиеся.
Четверка выиграла…
Теперь перед Маркусом лежала небольшая стопка фишек, и все они умещались в одной ладони. Горка перед Джастином была куда больше.
Маркус опять замер, не желая ставить своих фишек никуда, просто пребывал в некотором оцепенении, и наблюдал за игрой. У него кружилась голова и его тошнило. Он еле удерживался, чтобы не броситься в туалет. Джастин воодушевленно начал опять ставить – и опять проигрывать.
Постепенно Маркусу стало легче, он снова начал глубоко дышать, и немного постоял с закрытыми глазами, слушая суету и восклицания дам. Розыгрыш снова закончился, шарик запрыгнул в лунку, крупье раздал выигрыши… И тут возникло неприятное ощущение, источник которого он не мог понять.
Он открыл глаза и увидел, что слева стоят две полных темнокожих женщины, которые ставят одну фишку за другой, и было в этом что-то удручающее и тревожное. Наконец он не выдержал и тихо сказал ближней:
– Тебя арестуют.
– Что?! – отпрянула она. – За что?!
– Кто ты такой?! – возмутилась её соседка, – Что тебе надо?!
– Мне надо, чтобы вы отвезли детей домой и накормили их, – ответил Маркус мрачно. – И почитали им книжки. А не оставляли их запертыми в машине, пока вы тут развлекаетесь, прожигая деньги, которые вам даны на еду для детей.
– Да иди ты! Мы зашли только на минуту! – возмутилась дама в чёрном.
– Если ты этого не сделаешь прямо сейчас, – ответил Маркус еще более мрачно, – то я скажу охраннику, и тебя арестуют. А детей у тебя заберут.
Женщина грязно выругалась, схватила свои фишки, одну из которых она уже поставила, и бросилась к выходу испуганно оглядываясь. Другая поспешила за ней, показав ему неприличный жест. Настроение было отвратительное.
Маркус отвернулся и снова стал смотреть на цифры, но желания играть уже не было совсем.
– Пошли домой, – дернул он Джастина.
– Погоди-погоди, – весь в запале отмахнулся тот, – последний разок!
Маркусу стало хуже. Цифры были очень контрастные, красные и черные, от этого рябило в глазах, и тошнота подкатывала к горлу и он уже хотел отвернуться, но тут красный номер девятнадцать тоже начал светиться, словно под ним зажгли слабую лампочку. Маркус судорожно сглотнул, поставил на номер всю свою стопку, сказал Джастину, что ему надо в туалет и вышел, заметив, что тот стал составлять все свои оставшиеся фишки башенкой на тот же номер.
Он всё ещё стоял над раковиной приходя в себя, когда его нашел Джастин. В лице его было ликование.
– Всё пополам, – сказал Маркус тяжело дыша. – И не спорь, а то я больше с тобой не пойду.
– О-о-кей! – медленно и осторожно сказал Джастин, подсчитывая в уме. Подсчёт его явно удовлетворил.
Они вышли к кассе, и местный менеджер начал фальшиво-жизнерадостно спрашивать, не хотят ли они сыграть ещё, ведь у них так много замечательных развлечений… Но Маркус перебил и сказал, что он плохо себя чувствует, ему надо домой. Толстяк посочувствовал и предложил аспирин, членство в клубе и свою визитку, попытался что-то ещё сказать, но Маркус отказался. У него были действительно красные больные глаза, и он перестал замечать, что делает Джастин. Тот же купил золотую карту клуба, и теперь получал платёж, о чем-то беседовал с менеджером, перебрасывался шуточками с кассиршей, но Маркус его время от времени торопил, и тот наконец вырвался.
Они медленно ползли обратно по 295-му хайвею, зависнув в длинной пробке. Тронулись, остановились, тронулись, остановились. Движение выматывало.
– Как секс бегемотов! – воскликнул наконец Джастин, – давай попробуем куда-нибудь съехать! Я больше не могу!
– Не выйдет, – сказал Маркус выкусывая заусенец, – здесь нет приличных дорог. Балтимор авеню это дыра еще хуже, пробка на пробке.
– Хуже не бывает! Я так больше не могу.
– Не получится. Ты все равно приедешь обратно.
– А вот поспорим!
– Запросто.
Он устремился на ближайший съезд с хайвея, и начал выруливать по ночным окраинам, но вскоре движение и здесь встало. Где-то вдали мигали полицейские машины, наверное авария. Джастин проехал несколько десятков метров по обочине и съехал на улочку поселка, попетлял, покружился в темноте, нашел выход на какой-то хайвей, но вскоре оказалось, что дорога выводит его обратно на ту же 295-тую.
– Откуда ты всё знаешь?! – возмущался он, – Ну откуда ты всё знаешь?!
Однако хайвей уже слегка разрядился, скорость была терпимой, и Джастин даже повеселел.
– В лотерею выигрываешь, в казино выигрываешь, монетки угадываешь, диагнозы ставишь без приборов!
Маркус молчал, сам осознавая всё, что говорит напарник. Он опять начал выкусывать заусенец.
– У тебя друзья где-то там высоко? – Джастин взглянул на него наклонив голову вперед и вдруг добавил, – слушай, а давай поженимся!
Маркус, выбитый из своих мыслей этим пассажем, воззрился на него в потрясении.
– Ну просто возьмем и поженимся! – продолжил Джастин.
– Ты накурился? – спросил Маркус, но наконец очнулся и перешел в режим их будничного трепа. – Ты не в моем вкусе.
– Ну ты тоже не девушка моей мечты, – сказал Джастин снова мельком бросив на него взгляд. – Но это же ничего не значит!
– Как это ничего? А любовь-морковь?
– При чем здесь любовь? Это бра-а-ак! Это… Сейчас можно кому угодно с кем угодно! Будет у нас открытый брак, как говорят;. Ты мне можешь изменять, я тебе тоже… Типа верность не обязательна. В смысле спать я с тобой точно не собираюсь…
– Идиот, – сказал Маркус внезапно прозревая. – Что, догнала любовная карма? Кто-то требует кольцо и пышную церемонию?
– Эх… – на сей раз Джастин не был настроен откровенничать. – Но ведь смотри какое блестящее решение проблемы! Свободная жизнь двух свободных людей! Никаких обязательств, и в то же время никто больше не пристает. Говоришь, я женат!
Он показал кому-то воображаемому палец, который при ближайшем рассмотрении оказался безымянным, и начал припевать «no woman, no cry».
И вдруг Маркус вспомнил.
– А ты не знаешь, что стало с той девушкой? Как ее? Аэша…
– А, да… Кажется… – Джастин неожиданно смутился и уперся глазами в дорогу, и Маркус начал всматриваться в его профиль. Тот поймал взгляд и быстро отвёл глаза, – Ну знаю… Только ты не говори никому. Она визу просрочила. То есть, как бы нелегал…
– Я знаю.
– Всё-то ты знаешь! – возмутился тот. – Ну что ты знаешь?! Где она сейчас?!
– Живет у твоей сестры, – улыбнулся Маркус.


Глава 43. Рассказ Алекса. Двейн Рейни. 22 Апреля
Алану было чуть больше тридцати, и недавно он начал самостоятельно вести своё первое дело в местном отделе по расследованию убийств. Высокий, плотный и румяный, с короткой стрижкой, одетый в армейскую футболку и джинсы, он был сыном Майкла, одного из старых друзей Грея, к которому они заехали по дороге. И теперь они сидели вчетвером в гостиной, ели пиццу и пили лимонад домашнего приготовления. Рейни подозревал, что Грей что-то сказал хозяину за его спиной, потому что вопрос «пивка?» даже не вставал, и это было хорошо. И сын расправив плечи под гордым взглядом отца рассказывал о своём расследовании двум крутым столичным «профи». Рейни слушал вполуха, пролистывая информацию на своём планшете. Иногда кивал и издавал одобрительный звук, когда это делали все остальные. Потом отец отпускал Важные Комментарии, а Грей давал Серьёзные Наставления.
Внезапно Алан выдернул Рейни из другого мира своим вопросом.
– А ты что думаешь? Кто убийца? – спросил он чуть приподнявшись на стуле от плохо скрываемого возбуждения.
– Да, что ты думаешь? – подхватил Грей, и добавил, обращаясь к хозяевам и кивая на Двейна, – Рейни вообще крут, он у нас один из самых. Ты его слушай.
Рейни заморгал от такого представления и не сразу нашёлся, что сказать. На скорости перекапывая память, почесал бровь, издал несколько звуков, что обычно делается для того, чтобы дать себе немного времени, потом наконец сказал первое, что пришло в голову:
– Ты старался убедить в своей версии. Это значит, что ты сам в ней ещё сомневаешься. Когда фактов достаточно, то убеждать не требуется. Значит тебя самого что-то тревожит. Вот это и найди.
В комнате повисло напряжённое молчание, как будто у них было отменное веселье, а он в один момент всё испортил. Рейни почувствовал неловкость.
– Ну в общем… – ответил Алан неуверенно. – Да нет, фактов… э… достаточно…
– А ты посмотри с точки зрения защиты, – Рейни уже приходил в рабочее состояние. – Они должны построить убедительную версию. Они найдут каждую твою ошибку и недоделку. Потому сам будь лучшим защитником этого парня.
– Ну а что недоделанного? Классический треугольник, муж, жена, любовник; у любовника алиби, у мужа нет, зато есть ревность, как мотив. Пистолет мужа, остался на месте преступления, отпечатки только мужа. Следы пороха у него на руках. Дверь не взломана. В общем… вроде ясно как день… Если только будут подавать, – в его тоне появилась язвительная насмешка, – что проходил случайный прохожий, решил ограбить, нашел ключ, надел перчатки, нашел пистолет в доме…
– Тоже версия, хоть и мало реальная. Но для мужа использовать свой пистолет и бросить на месте очень глупо. Обычно в такой ситуации пистолет выбрасывают и говорят, что украли-потеряли. Месяц назад. Ещё не заявил.
Томас и Майкл синхронно кивнули.
– В состоянии аффекта… – промямлил Алан.
– Может быть, – Рейни наконец выкопал из памяти моменты, которые зацепили его внимание, встал и начал ходить из угла в угол, а все следовали за ним глазами. – Хорошо, представь себе суд, и я защищаю этого парня. Во-первых, следы пороха на руках не проблема, если учесть, что он часто ходит в тир и на стрельбище, и это его хобби. Так?
– Та-а-к… – протянул Алан медленно. Он напряженно ожидал подвоха.
– Потом насколько я понял, это не один, а два треугольника. Любовник это парень, который гулял налево от своей девушки.
– Да нет, не гулял. Они разорвали отношения! Мирно разошлись. Но в тот вечер были вместе, по делу. Разговаривали. Она подтвердила.
– Мгм, разговаривали… – кивнул Рейни и увидел, что Алан чуть выпрямился и действительно почувствовал себя, как на свидетельском месте. – Сейчас они будут говорить что угодно. Она его алиби, а он её. Кстати, а её в качестве кандидата кто-нибудь рассматривал? Например, что она ревновала, пыталась спасти отношения и вернуть парня себе?
– Да нет, она… Не думаю… – снова неуверенно сказал Алан, – У меня н-н-не… сложилось впечатления, что она может быть каким-то образом вовлечена.
– Почему?
Вопрос поставил Алана в тупик, и можно было поспорить, что он впервые появился в поле зрения молодого следователя.
– Во-первых…– протянул тот, – во-первых, алиби…
– И тогда, – перебил гордый отец, – «во-вторых» уже и не нужно.
Но сын нахмурился и не пошел предложенным путем.
– Во-вторых… – начал он, – она не тот человек, который способен… Как мне показалось… Слабая, болезненная, нерешительная…
– А-а-а, вот как! – Рейни всё больше входил в роль адвоката. – Она показалась тебе слабой. Показалась, значит показала себя. И ты поверил? Когда парень показывает себя крутым мачо, ты ему веришь?
Алан издал какой-то звук, но не захотел отвечать, потому что ответ был очевиден.
– Правильно, – продолжил Рейни, – такие первыми убегают, когда начинается драка. Так вот, если девушка показывает себя слабой, то очень может быть она горло перекусит при случае. Всегда смотри, что человек показывает, это тоже информация, она даёт знать, что он хочет скрыть. Нам, мужчинам, проще раскусить позёра-мужчину, чем женщину, потому что игра женщины как раз и рассчитана на мужчин. Женщина-следователь не так легко поверила бы в «слабость» этой дамы.
Рейни опять прошёлся по комнате и продолжил:
– Если я представляю защиту мужа, то могу сделать на ней версию. У неё уходит парень, а она некрасивая… – Двейн сверился с реакцией Алана, и заметил, что тот внутренне не протестует против этого определения, – и неудачливая… хочет вернуть единственное, что у неё есть. Её последний шанс. Я их вытащу в качестве свидетелей, буду ловить на нестыковках в описании того вечера, разобью их алиби вдребезги и так закидаю грязными вопросами, что она может быть взорвётся и выпустит свои клыки наружу. И ты увидишь, что они у неё есть. Присяжные это тоже увидят, получат свои обоснованные сомнения и отпустят мужа. Так ты проработал эту парочку на случай отсутствия алиби у них обоих?
– Да, – подхватил Томас, – и ты говорил, что есть пара волос, которые не принадлежат членам семьи. Вы сверяли с её волосами? Бывала ли она в том доме? Знала ли об оружии? Если знала и пришла в перчатках, значит предумышленное.
– Хорошая идея, – подхватил хозяин дома, – я бы их с любовником пригласил на как бы дружескую беседу, подопрашивал в разных комнатах. Пусть расскажут про тот вечер, когда произошло убийство. Во всех подробностях. Лови на мелочах: что делали, что ели, какие шоу смотрели, о чем говорили. Ну ты и сам знаешь. Если показания не совпадают, значит врут про алиби. И тогда у тебя ещё целых два подозреваемых на руках!
– Да, – снова перехватил Томас, – и веди себя так, словно ты уже всё давно и так знаешь, и что «а другой говорит, что…» И если поведутся, раскручивай на признание. Первому, кто начал признаваться, как бы скидка и сделка…
– Но помни, что все врут, – добавил отец смеясь.
И беседа опять покатилась в русле профессиональных наставлений и Рейни погрузился снова в свои мысли.

А мысли были об Алексе и его истории. Она была странной. Более чем странной, она была какой-то безумной. Они просидели в машине около часа, а может и больше. Время от времени Томас перегонял машину с наползающего солнца дальше в тень и слушали.
История эта началась в Советском Союзе, в селе с трудно произносимым названием неподалеку от города Куйбышева, который Алекс упорно называл Самарой. Начало этой истории Алекс и сам знал только из рассказов родни и односельчан.
Однажды в село приехали погорельцы с Урала – два брата Николай и Тихон с пожилой матерью. Их поселили в местном бараке; мать устроилась на птицеферму, а братья стали работать шоферами. Старший вскоре женился, и он с матерью переехал в дом жены. Через год его жена умерла при родах, ребёнок тоже не выжил. Николай женился снова, но со второй женой произошел несчастный случай, и он снова овдовел. Младший сын тоже женился, но у них все складывалось более благополучно, родился сын Алексей, Алеша. Имя Алекс он взял уже в Америке.
Однажды вся деревня начала шушукаться, что старший брат тайно сошелся с девчонкой, которой не было и пятнадцати. Звали ее Ольга Коваленко, была она разбитная и красивая, и кто кого соблазнил, и сколько времени длился их тайный роман не известно, и связываться с семейством никто не решался – про них уже в то время прошла дурная слава. Враждовать с ними было просто опасно.
– Опасно? – переспросил Рейни, – Что значит опасно?
– Погибали… – нерешительно пожал плечами Алекс, опуская глаза и часто моргая.
– Вы хотите сказать, что ваши отец и дядя могли кого-то убить?
Тот вздохнул и долго смотрел на Рейни непонимающим взглядом. Потом наконец сказал:
– Нет, просто погибали.
– Так просто не бывает. Если у вас есть подозрения… – вставил Грей.
– Ну я еще пацан был… – Алекс снова опустил глаза; ему было неловко, – я только передаю, что люди говорили. Соседка с матерью шушукались, что мужики собрались избить Николая. У Ольги случился выкидыш, и люди об этом… стали говорить… Её отец собрал парней, хотели… у нас называется устроить тёмную, – ещё более смутившись промямлил Алекс, – выследить, поймать толпой, накрыть одеялом и бить.
– А зачем одеялом? – спросил Томас.
– Чтобы не видел, кто бьет…
– А, понятно, – кивнул Грей. – Получилось?
– Нет, – покачал головой тот. – Выслеживали несколько ночей, но не вышло. А через несколько дней её отец погиб в пожаре. Ещё один мужик потом попал под поезд, другого деревом падающим придавило. Говорили всякое. Но точно я не знаю. Мне тогда и десяти не было.
– Понятно, – сказал Рейни, хотя на самом деле ничего понятно ему не стало. – А что дальше?
Дальше было то, что через время в деревню на волне кратковременного потепления отношений между странами на месяц приехала молодая американка делать дипломную работу, изучать обряды, традиции, местные наречия и фольклор, и на глазах у всего поселка закрутила роман с Николаем, которому было уже под сорок. В тот месяц сгорел его дом, и мать, бабушка Алексея, погибла в пожаре. Сам Николай в это время отвозил американку в город по каким-то делам и вернулся на пепелище. После похорон он уехал совсем, хотя в те времена уволиться из совхоза было почти невозможно, но ему каким-то чудом это удалось. Ольга, которой тогда было уже лет шестнадцать, вдруг перекинула свою страсть на младшего брата, о чём Алекс рассказывал явно смущаясь. Было видно, что уход отца его сильно задел. Через какое-то время и отец, и Ольга вообще исчезли из села, куда и как – никто не знал.
Вскоре умерла мать Алексея, которая давно и тяжело болела, заботу о нем взяла на себя сестра матери, которая жила в соседнем селе. Когда Алексею исполнилось четырнадцать, откуда-то появился Тихон и забрал сына. Сначала на несколько месяцев обустроились в Самаре, пока делали документы, потом вылетели в Москву, потом в Израиль, потом в Штаты. Каким чудом отец сумел это всё сделать – сыну было неизвестно до сих пор.
Отец устроил его в частную закрытую школу с полным содержанием, и сколько это стоило и где отец взял деньги – Алексей тоже не знал. Отец навещал его нечасто, и видно было, что чувствовал себя плохо, выглядел больным. Как отец получил вид на жительство Алексей тоже не знал; сам он получил документы через отца. А когда он закончил школу, отец дал ему денег и велел ехать учиться, где захочет. Открыл ему счет в банке и иногда переводил деньги. На прощанье сказал: «Тебе чем дальше от меня, тем безопаснее». Алекс уехал во Флориду, начал учиться, бросил, устроился работать в автомастерскую, женился, получил гражданство, обзавёлся детьми. Дочери семнадцать, сыну пятнадцать.
– И всё бы неплохо, – закончил он, – но только вот дочь нагуляла младенца, а жена религиозная, запретила делать аборт! Ну вот и цацкайся теперь! И так еле тянем, а тут совсем разбило!
Алекс разнервничался и начал жестикулировать.
– Ну если богу так это дитё нужно, почему бы ему и не помочь? Так нет же! Ему надо, а ты тяни на своей шее!
– Так он и помог, – усмехнулся Двейн, – у вас теперь есть дом!
Алекс воззрился на него удивленно открыв рот и не нашел, что сказать. Потом опустил глаза и сказал:
– До дома еще доехать надо со всеми этими, – и он махнул рукой на вагон. – А я вот тут… в ноль!
– Скажи «Харе Кришна», - улыбнулся Двейн.
– Харе Кришна, – ответил Алекс, – А зачем?
– Обычно люди спрашивают «зачем» сначала, – ответил Двейн, открывая кошелек и вынимая всю наличность, которую приготовил в дорогу. – Это вам за информацию. Я думаю вы найдете перевозку, которая вас доставит недорого.
– Это не проблема, ребята подвезут со скидкой, – растерянно ответил Алекс, держа в руке неожиданную, хоть и не очень толстую стопку. – А…
– Возвращать не надо. Вот видите, бог иногда помогает. Хотя может быть и не тот бог… – ответил Двейн и в ответ на стеклянный взгляд Алекса грустно вздохнул. – Расслабьтесь, это была шутка.


Глава 44. Клиника. Маркус Левин. 24 Апреля
– Нет! Остановись! – крикнуло что-то внутри, и Маркус проснулся.
– Остановись! – крик отражался эхом где-то во внутреннем пространстве словно в каменном тоннеле, затихая, но все же еще ясно различимый.
Он резко сел и сначала долго прислушивался к активности за стенкой, но там все было в порядке. Это было что-то другое. И что-то страшное.
Он лег снова и долго смотрел в потолок, который уже был подсвечен утренним солнцем. Сон ушел безвозвратно. Было раннее утро, просыпались птицы. Но что-то случилось. Вернее происходило, чего он не мог понять. Маркус слушал пространство, и не мог разобраться в себе и своих чувствах. Куда бежать и что делать?
«Что? Что случилось?» мысль билась в голове. «Что происходит?»
И увидел остаток сна. Это была Тали и она бежала к нему. Вокруг были скалы, а она бежала не глядя под ноги. И уже заносила ногу, а перед ней была пропасть…
– Остановись! – кричал ей Маркус в том сне.
Ощущение тревоги пульсировало в горле, нарастая и заставляя дышать глубже и глубже, словно он плыл через стремнину, и ему не хватало воздуха.
«Где?!» билось внутри. «Что это?! Что происходит?!»
И вдруг что-то случилось с ним. Сознание разорвалось, и он одновременно осознавал, что он дома, но чувствовал, что несется притягиваемый словно магнитом туда, где происходило что-то, что не должно происходить.
Он не мог ничего с собой поделать, он летел куда-то над улицами, не разбирая и не запоминая дороги. Он не понял, что гонит его вперед, он только чувствовал, что это напряженная как струна тревога. Струна, готовая оборваться… Она вела его как запах ведет собаку, пока наконец он не оказался на каком-то перекрестке. Он огляделся, не понимая, что привело его туда, чтобы увидеть в последний момент знакомую фигуру в светлом и с копной рыжих волос.
– Тали! – крикнул он.
Но она не услышала. Он был просто призрак…
Она уже вошла в здание, дверь захлопнулась, и он замедлив приблизился к этой двери. Момент узнавания вызвал у него ужас. Вывеска говорила о центре планирования семьи, но все знали, что неофициально это была клиника абортов.
Он стоял рядом с дверью и боялся войти.
«Тали беременна», возникла мысль. «Тали ждёт ребёнка? Мой? Его?» Он не мог понять. Не хотел. Потом до него начал доходить смысл и ужас. Нет, не то… Она ждёт ребёнка, и хочет от него избавиться…
Он стоял и не знал, что делать.
И вдруг словно импульс возникло желание, и оно втолкнуло его внутрь. Это было просто – пройти сквозь стену, когда ты просто привидение.
Он стоял в приёмной и видел, как регистратор даёт ей разные бланки и показывает, что заполнить, и где расписаться.
Невидимый Маркус стоял теперь напротив Тали и смотрел на неё. Она села в кресло и начала заполнять формы. Их было много, и она не торопилась. Читала, подписывалась, ставила многочисленные галочки в бесконечных пунктах анкеты. Сознание её было намеренно пусто – она не хотела думать о том, что делает. Это было просто как… удаление какой-то небольшой и не опасной опухоли.
«Нет, это не главное», одернул себя Маркус. «Главное не это. А что?»
Он почти забыл, так не хотелось ему думать об этом. О чем? О маленьком зародыше, который только-только появился и пока ещё похож на маленькую рыбку. Даже, скорее, на икринку…
Нет, жизнь! Человек, который…
…который похож на Тали…
Маркус стоял и смотрел на неё и больше всего на свете хотел обнять и больше никогда не отпускать, кричать, что он любит её… Когда вдруг он увидел девочку, сидящую рядом. Странно, что он не видел её буквально несколько мгновений назад.
«Кто пустил ребенка в эту клинику?» возмутился он.
И вдруг понял.
Девочка лет четырёх сидела и смотрела на него огромными грустными глазами. Она была очень красива и действительно похожа на Тали, только глаза были карие и волосы цвета каштана.
«Не делай этого», хотел сказать сам себе Маркус, но не выдержал.
– Как тебя зовут? – спросил он её.
– Абигейл, – робко ответила девочка. И спросила, – мама меня не любит?
Его обожгло от этих слов, и весь его мир зашатался и рухнул в один момент. Он сел на корточки перед ней, впитывая глазами весь её милый облик, взял её ладони в свои и долго не мог ничего сказать из-за спазма, который встал в горле. Наконец он тихо произнес:
– Любит. Она любит тебя больше всего на свете. Только она ещё этого не знает…
– Что делать?! – кричало всё внутри него, – Как остановить?!
Тали сидела и заполняла бесконечную анкету.
– Как остановить?! – кричал Маркус, неслышимый для Тали.
– Остановить! – вдруг приказал он властно.
И что-то произошло. Сам мир вокруг него изменился. Пространство раздвинулось, и Маркус увидел серые скалы. Те самые серые скалы из сна. Каменистые мертвые острые вершины повсюду, куда ни бросить взор. И Тали стояла на одной из них застыв и закрыв руками глаза. Над ней простиралось огромное низкое небо, затянутое тучами, которые кружились вокруг подобно водовороту, и беззвучные молнии перескакивали из одной в другую. Сильный ветер развевал её волосы и рвал одежду, а она боялась открыть лицо, боялась увидеть что-то очень страшное. А перед нею была бездна.
Маркус испугался, что она может ступить вниз…
Но картина постепенно дополнялась, расширялась в стороны, словно увеличивался угол зрения – или он отодвигался, и Маркус начинал видеть больше и больше.
Через пропасть, которая начиналась у ног Тали, был переброшен хлипкий веревочный мост. Он вел на другую голую скалу, где стоял… он, Маркус. Он был в том самом костюме и с тюльпаном в руке. Но в её видении это был не живой человек, а картонная фигура в рост, какие выставляют в витрины магазинов. И фигура эта тоже раскачивалась на ветру и грозила вот-вот упасть. И с той вершины не было ни спуска, ни выхода… Никуда…
Медленно, медленно поворачивалось поле зрения, и Маркус увидел второй мост – на другую скалу, даже нет, на плато, в долину, которая утопала в тумане. Картинный мир с красивыми домиками и деревьями в цветах, словно рекламный буклет.
А посередине этого второго моста над пропастью стояла живая испуганная девочка. Ветер усиливался, и мосты шатались. И девочка с трудом держалась.
На это было страшно смотреть. Маркус чувствовал, что вот-вот Тали сделает шаг по одному мосту и тем самым разрушит другой.
Абигейл стояла над пропастью…
– Тали! – закричал он, – не делай этого! Я люблю тебя, и мне все равно, чья это дочь!
Но вдруг он с ужасом понял, что его слова произвели обратный эффект. Медленно, как минутная стрелка, Тали поворачивалась в сторону фанерной фигуры Маркуса, и мост с девочкой зашатался под ударами ураганного ветра. Абигейл тонко и пронзительно закричала.
Маркус метнулся к девочке, но промелькнул насквозь словно привидение.
– Как остановить?! – снова кричал Маркус, бросившись к другому мосту.
И вдруг почувствовал, что «его» мост качнулся от его прикосновения. Он тронул снова – и мост снова качнулся в том мире Тали, где не было других путей.
И он вдруг понял. Он пнул «свой» мост, ведущий туда, где стоял его манекен. И мост поддался, зашатался, и Маркус начал его пинать изо всех сил, разламывая доски и выдирая веревки.
– Я не люблю тебя! – кричал он теперь Тали. – Уходи!
Она не видела и не слышала его, но что-то чувствовала. Что-то происходило там в её мире, который начал содрогаться. И она убрала ладони от глаз и увидела, как мост обрывается, как доски, щепки и канаты летят в пропасть – вниз, в чёрную бездну, чуть прикрытую сизым туманом.
– Оставь меня в покое! – кричал Маркус. – Я не хочу тебя больше видеть!
И вдруг ему вспомнились слова «сжигать мосты», и он приказал: «Сжечь!» И мост вспыхнул. Пламя языком взметнулось вверх, а потом вместе с остатками канатов и деревянной трухой полетело вниз.
И через несколько мгновений моста больше не было. И тогда последним пинком он столкнул картонную фигуру туда же в пропасть. И где-то в том мире, он взял Тали за плечи и повернул к девочке. И тихо сказал:
– Посмотри! Ее зовут Абигейл.
И от этого прикосновения мир снова вернулся в приемную клиники.
Тали сопротивлялась, она не хотела смотреть. Она сидела, уронив руки на бланки, и невидящие глаза смотрели куда-то в пространство. В её мире был только горящий мост, летящий в пропасть. И тогда Маркус взял девочку на руки, и теперь она была крошечной, месяц или даже меньше, и положил Тали на грудь.
– Пусть она увидит! – кричал Маркус в своих мыслях. – Пусть она увидит, узнает! Я хочу, чтобы она увидела!
И что-то случилось, и они все трое почувствовали это. Завеса разорвалась, и девочка вошла в тот мир. Она лежала у Тали на руках в белом одеяле и розовой кофточке, тёмные волосы топорщились смешным ёжиком на голове. Она то растопыривала пальчики, то собирала в кулачки и медленно моргала… И Тали не верила этому чуду и всё ещё была в оцепенении.
– Ее зовут Абигейл, – снова прошептал Маркус, – Абигейл!
И увидел как её невидимые руки непроизвольно поднялись и обняли ребенка.
– Абигейл, – прошептала она вдруг, и женщина, сидящая рядом в приёмной клиники, подняла на неё взгляд.
И Маркус уже видел госпиталь, как Тали тяжело дышит, как волосы прилипли к её лбу, как медсестра кладет ей девочку на грудь, и как Тали нежно прикасается к ней и счастливо улыбается. И в глазах у неё слезы. И она тихо говорит: «Абигейл, девочка моя»…
И он увидел, как осознавание стало проникать всё её существо, как она посмотрела на бланки словно в первый раз и прошептала: «Боже, что я делаю?!»
Она встала, смяла бумаги, бросила в урну и стремительно вышла из клиники. Туда, к тому мужчине, чтобы скорее сказать, и может быть сделать его самым счастливым на свете. Чтобы прочувствовать, что случилось, через его счастье. И чтобы больше и мысли не возникло о том, что чуть было не случилось…
Чтобы скорее забыть, что это могло случиться…
И Маркус видел, что невидимая девочка приникла к плечу Тали, а та даже шла склонив голову туда, где она ощущала маленькую головку дочери. Она вдруг впервые ощутила себя… Матерью…
Маркус стоял на улице и провожал их глазами, и в них зияла та чёрная пропасть, в которую улетел его горящий мост.
«Если хоть раз в месяц мы спасли чью-то жизнь…» вспомнил он.
Даже ценой…
Нет, ему не хотелось об этом думать. У жизни нет цены.


Глава 45. Кицунэ. Маркус Левин. 25 Апреля
После смены Маркус шёл по ночной улице. Ему особо некуда было идти, и потому он просто брёл не разбирая дороги и ни о чём не думая. Думать больше было не о чем, все закончилось. Для него по крайней мере. Он шёл чуть пританцовывая; где-то в затылке играл тихий ритм, который он никак не мог поймать и вспомнить, но ритм был завораживающий и влекущий, словно шарик, прыгающий по стеклу: тум, та-та-там, там-там… тум, та-та-там, там-там… И он повторялся и повторялся на разных нотах, к ритму добавились тихие скрипочки и вместе с ритмом начали заполнять все пространство его сознания. Это было мучительно сладко, мелодия никак не начиналась, и введение длилось и длилось, усиливаясь и расплавляя чувства, и не было больше ничего, кроме этого ритма. И вдруг он услышал мелодию не только в голове, но и где-то на улице и вспомнил…
В детстве он читал сказку – что-то про нашествие крыс и про мальчика, который играя на волшебной дудочке выманил их и увел в пропасть. Если бы вместо мальчика была Грейс Джонс, поющая либертанго, то Маркус пошел бы в какую угодно пропасть. И если бы он превратился в тысячи мышей, то все они пошли бы за этой мелодией, приподняв плечи и сложив лапки перед грудью, чуть пританцовывая и отдаваясь ритму, как наваждению.
– Strange, I’ve seen this face before… Seen him hanging 'round my door , – пела Грейс.
Он стоял около бара, из которого лился этот чарующий голос и ритм, и вдруг подумал, а почему бы нет?
– Like a hawk stealing for the prey. Like the night waiting for the day…
В баре был приятный полумрак. Маркус все еще пританцовывая подошел к стойке, дождался, пока бармен заметит его и заказал двойной VO.
– Strange, he shadows me back home… – продолжала Грейс, и в мире больше ничего не имело значения. – Footsteps echo on the stones…
Да, да, странные тени ходят за тобой следом, и шаги отдаются эхом по мостовой… Да, ты ищешь смерти и тоже ненавидишь жизнь…
И ощутил приступ несправедливости мира, когда мелодия закончилась. Заиграла какая-то ретро-попса, очарование прошло, но к тому времени начало действовать виски, и приятное тепло разлилось по телу. Маркус стал замечать происходящее.
Пришла группа студентов громко переговариваясь и смеясь. Три девушки заказали поесть и устроились за столиком неподалеку, а двое молодых людей сели рядом с Маркусом за стойку в баре и заказали пиво. Маркус для себя назвал их белый и чёрный. Белый был толстый в белой футболке и в широких шортах. Чёрный был худой, смуглый, с азиатскими чертами лица во всём чёрном и с волосами до плеч. Он говорил с сильным славянским акцентом и явно продолжал что-то рассказывать:
– И на первой лекции наш профессор рассказал нам анекдот о том, как мужик поймал золотую рыбку, это вроде вашего джинни, и она согласилась выполнить любое его желание. И тот попросил член до земли. Очнулся без ног.
– Ауч! – сказал белый.
– О, йе! – согласился рассказчик. – Профессор сказал, что это пример некорректно поставленной задачи.
Они посмеялись и белый спросил:
– И вашего профессора после этого не выгнали?
– Нет.
– Хочу в Россию, – восхищенно заметил белый, пригубив пиво.
– Ты там не выживешь, – ответил черный, – А вот ещё. Учитель на уроке физики объясняет, что такое единицы: длина, масса, энергия, там килограммы, метры и все такое. И видит, что одна девица, – рассказчик изобразил, добавил очертания её фигуры, – его не слушает. И тогда препод спрашивает, что такое лошадиная сила.
– Зачем? – спросил белый.
– Что? – не понял черный.
– Зачем спрашивает?
– Чтобы… э… чтобы слушала… – ответил тот озадаченно, – в воспитательных целях.
– А зачем? Ему за это платят?
– Я же говорю, не выживешь. Это так сказать, особенности российского образования.
– А… – многозначительно протянул белый. – И что?
Рассказчик несколько секунд приходил в себя и продолжил:
– Дальше она задумалась, – он артистически показал распахнутые глупые глаза и открытый рот, – и говорит, что это сила сферической лошади ростом в один метр и весом в один килограмм в вакууме. Профессор… – за недостатком слов студент изобразил профессорский ступор, – спрашивает, где вы такую лошадь видели? А она отвечает, что её нельзя увидеть, она находится в палате мер и весов в Лондоне.
Маркус улыбнулся, поймал взгляд иностранца и приподнял свою рюмку в благодарность за шутку. Тот довольно улыбнулся в ответ и отсалютовал своим пивом. Белый студент молчал, и рассказчик пояснил, уже чувствуя неловкость:
– Ну там все эталоны хранятся…
– А… – сказал собеседник…
– Он хочет сказать, – пояснил Маркус, – что у неё в голове всё перепуталось.
– А! – наконец с облегчением заметил слушатель и добавил, – а почему сферическая?
– Ну как бы в качестве эталона, – ответил чёрный, чуть закатив глаза. И в ответ на полное непонимание собеседника добавил уже явно испытывая досаду. – Совершенная форма… Один физик сказал, что сферический идиот это тот, кто выглядит идиотом под любым углом. Значит и лошадь…
– А… – ответил тот неопределенно, встал и расплатился с барменом. – Тоже русский?
– Кто? Идиот?
– Физик.
– Американский, – ответил черный студент, сдаваясь. Беседовать он явно больше не хотел. Он тоже положил бумажку на стойку и поднялся, помахал девушкам, те улыбаясь помахали ему в ответ. Белый явно испытал облегчение, и уже выходя из бара спросил:
– А зачем она вообще отвечала? Могла бы сказать, что не знает.
«И действительно», подумал Маркус, «зачем?» Оставшись в одиночестве он вздохнул и только-только заметил, что Энималс пели «Дом восходящего солнца».
«Вот в принципе и все, что мне осталось», подумал он, допивая свою порцию и наблюдая как в голове как бы жили два голоса. Один «думал» его мысли, а другой пел: «the only time he's satisfied is when he's on a drunk …»
Он смотрел в окно на вечерние огни города, на проходящих людей и в голове его было пусто и легко. И после музыкального проигрыша Энималс снова затянули «O mama, tell your children …» И внезапно вспомнилась Абигейл. Она сидела глядя на него робко снизу вверх и спрашивала: «Мама меня не любит?»
И он вспомнил, что сказал ей, и вспомнил отца. И это был словно ответ про него самого. Он любил. Только он ещё не знал… Он хотел спасти любимую. И пока мы не видим их – будущие дети это только абстракция, а потом…
– Что потом? – спросил бармен. Он был молодой, крепкий, бритый, мощные бицепсы в наколках.
– Потом смотришь в зеркало, – ответил Маркус, и речь его уже теряла четкость, – и говоришь себе, что ведь твои родители могли сделать аборт. Всё меняется, когда смотришь в зеркало. Так?
И Маркус пододвинул к нему стакан за новой порцией. Тот посмотрел исподлобья, налил и ушёл на другой конец стойки.
– Извини. Трудный день, – сказал вдогонку Маркус, – большая авария на Белтвее.
– А… – кивнул тот понимающе и спросил уже с живым интересом. – Сильно побился?
– Не я. Я их доставал… То, что осталось.
– А… Да… Бывает… – ответил бармен мрачно. – Расслабляйся.
Маркус кивнул и теперь слушал музыку закрыв глаза.
Запели Платтерс. «Only you», тянулись бесконечно долго и мучительно красиво. И ему было хорошо.
– Кто такая Абигейл? – спросил его кто-то.
Маркус открыл глаза и увидел, что рядом сидит девушка. Из тех, что пришли с группой студентов.
– Я опять говорил вслух? – удивился он.
Она улыбнулась в ответ. В ней было что-то странное, чужое и знакомое одновременно. Маркус даже не сразу понял, в чём это странное состоит. Потусторонний взгляд? Тёмные волосы, смуглое лицо, короткая стрижка, миндалевидные глаза. Где-то он её видел. И вдруг вспомнил. В тот день, когда он встретил Тали. Только тогда волосы у неё были длинные.
– Привет, – сказал он, и чуть не добавил «Покахонтас».
– Кицунэ. Меня зовут Кицунэ, – ответила она чуть улыбнувшись, – так кто такая Абигейл?
Маркус покачал головой. Потом подумал, почему бы нет?
– Девочка, которая родится у моей... подруги. Месяцев через восемь.
– Поздравляю! – сказала она не улыбаясь.
– Не меня. Это моя бывшая. Я с ней поссорился.
– Тоже бывает, – сказала она не очень сочувственно.
– И с другом. И с братом, – продолжил он. И помолчав добавил, – и с отцом…
Девушка молчала.
– Полный козёл, – сказал Маркус, допивая остаток виски. – Сферический козёл в вакууме. Можно сдавать в палату мер и весов в качестве эталона.
– Не говори так про себя, – ответила она. И в ответ на непонимающий взгляд добавила, – лучше говори, что сделал плохо, и не говори, что ты плохой. Отдели себя от своих действий. Сегодня сделал плохо, научился, завтра сделаешь хорошо.
– Завтра у меня уже не будет мой девушки.
– Будет кто-то другой…
– Полный козел… – покачал головой Маркус, – сферический…
Он проснулся нагой в своей постели, и рядом лежала Покахонтас. Вернее Кицунэ. И он совершенно не помнил, как они тут оказались. И что делали.

Глава 46. Пробуждение. Маркус Левин. 26 Апреля
Он сел на кровати и застонал – по голове словно ударили кувалдой. Он зажал виски запястьями, но это не помогло. Глухие удары боли теперь раздавались ритмично в такт с пульсом – в висках, в затылке и в глазах.
– Доброе утро, – сказала Кицунэ с подушки.
– А… да... утро.. – ответил Маркус, чтобы не спорить об определении «доброе». На вопросы у него не было сил. На эмоции тоже.
Он поискал глазами и в конце концов обнаружил свои шорты на полу, наклонился и чуть не закричал от боли. Наклониться за майкой он уже был не в состоянии.
Шмуэль пил чай. Он теперь уже мог сам передвигаться и чувствовал себя намного лучше.
– Никогда не пей пиво с крепкими напитками, – встретил он Маркуса озорной улыбкой.
– Скажи мне это вчера, – только и сумел пробурчать Маркус.
– Таблетки вот здесь, – Шмуэль показал на шкафчик.
– Спасибо. Помню. А… Шмуэль, я кажется не один…
– Я знаю, – ответил счастливый старик и повернулся к двери кухни.
Кицунэ стояла в проеме, одетая в футболку Маркуса. Почему женщины так любят надевать одежду мужчин?
Маркус попытался поднять взгляд на её лицо, но не донёс. Максимум, что он осилил – её голые босые ноги.
– Кицунэ, Шмуэль, мой дед, – представил их Маркус друг другу, не вдаваясь в мелкие подробности родственных отношений. И добавил для неё, – у нас тут как бы мальчишник…
– Привет, – сказала она явно смущаясь и стараясь оттянуть футболку ниже, хотя она и так доходила ей почти до колен. – У вас есть солёные огурцы?
У Маркуса не было сил на удивление. Он открыл холодильник, доставая сок запить таблетки и опять скорчился от приступа боли, уступил ей место. Она, ещё смущаясь, заглянула туда и достала баночку огурцов, вылила из неё сок в стакан и протянула Маркусу.
– Выпей, это поможет.
– Что? – у него не было сил на эмоции.
– Выпей, не бойся. Если хочешь я тебе расскажу о химических процессах в мозгу, и почему это тебе поможет.
– Вот ему, – сказал Маркус, указывая на Шмуэля и бросил таблетки на язык, – про мозги в голове это к нему, – добавил он шамкая таблетками на языке. – Ко мне это когда они на мостовой… впрочем, упс, уже даже и не ко мне.
– Между прочим, правильный совет, – включился Шмуэль и начал с увлечением рассказывать о том, как спиртное вызывает отек тканей и одновременно обезвоживает сосуды…
– Да, да, спасибо… – Маркус выглотал смесь, – Аххх…
Ему ударило в нос уксусом и солью, и волна облегчения пошла в глаза. Зрение стало проясняться. Удары внутри черепа тоже стали тише.
– Джон Хопкинс университет? – спросил Шмуэль у Кицунэ. – Кто у вас преподаёт микробиологию?
– Доктор Оберштамм, – ответила она.
– О! Это хорошо! Мой ученик. Талантливый мальчик, но очень заносчивый.
– А как ваша фамилия? – робко спросила Кицунэ.
– Вайзман, – ответил за него Маркус. – Да, да, тот самый учебник.
– О! Доктор Вайзман? – только и смогла ответить Кицунэ, оттянула майку еще ниже и исчезла из кухни.
А Маркус смотрел на часы и пытался сообразить, сколько часов у него до смены и сможет ли он прийти в себя за это время? И где к черту его машина?
* * *
Смена началась тихо и сонно. Вызовов пока не было. Маркус налил себе кофе и опустошенно сидел на диване перед телевизором. Габриель и Крис подготовили машину, Крис мрачно махнул ему рукой издалека и ушел домой.
Габриель вымотанный после смены тоже налил себе кофе и сел на другой край дивана. Оба долго молчали, наконец Габриель не выдержал.
– Девочка. Не выжила. Проезжающая машина ударила и уехала. Даже не успели довезти. Большая потеря крови, переломы, разрывы внутренностей… Восемь лет.
Маркус посмотрел на Габриеля и молча чуть кивнул головой. Что тут можно сказать? Они оба ненавидели и боялись таких ситуаций – умирающий у тебя на руках ребенок. Габриель помолчал, потом кашлянул. Не чтобы прокашляться, а чтобы привлечь внимание.
– Прости меня, я свинья, – сказал он и голос его сорвался.
И поскольку Маркус продолжал молчать и смотреть в телевизор, он продолжил.
– Тогда я… просто был очень зол на тебя… я не знал, что это не ты… – он задохнулся от того, что собирался сказать, но всё же продолжил через силу, – Я… хотел найти тебя, звонил… позвонил Тали…
– Что? – Маркус начал приходить в себя.
– Наговорил лишнего… – Габриель опустил голову ещё ниже. Он пожал плечами и начал мелко трясти ногой. – Я потом пытался позвонить и сказать, что это ошибка, но она не отвечала…
Маркус молчал. Он чувствовал себя как будто упал с десятого этажа. Габриель перестал трясти ногой, но начал чуть раскачиваться вперед-назад. И поскольку Маркус молчал, он продолжил сбиваясь:
– Тут у меня закрутилось… Всякое… Но я с ней поговорил. Вчера... Нет, позавчера… Наконец... Ездил в университет. Нашел её… Тали… Объяснил…
Они опять долго молчали.
– Она… плакала.
Маркус вдруг начал понимать, почему Тали ушла тогда вечером, когда он приехал с выставки. И может даже она пошла к нему, к Альберту. И всё это время она считала, что Маркус ей изменил, потому не отвечала… И прошло достаточно времени, чтобы случилось то, что случилось. И сегодня она хотела уйти к нему, Маркусу, обратно. Через клинику…
– Не переживай, – сказал он хрипло. – Просто оставь. Всё кончено.
– Нет, не кончено! – вдруг горячо начал Габриель. – Даже если… Ну даже если у них что-то было, то ведь это же потому, что она думала… Ну ты понимаешь. Я свинья, я! Это моя вина! Ведь ты не можешь её судить за чужой проступок!
– Я не сужу, – сказал Маркус пустым голосом. – Они ждут ребёнка.
Габриель словно получил удар под дых, и так и остался сидеть с открытым ртом. Весь его энтузиазм внезапно закончился.
Маркус наконец вышел из транса и повернулся к нему.
– Два года! Понимаешь! – Маркус начал неожиданно громко, но начал снижать тон. – Два года мы с ней встречались, и ни разу она не забыла противозачаточные. Ни разу! А тут вдруг несколько дней, и… – он уже поднял руки, чтобы шлепнуть тыльной стороной одной ладони в другую, но вдруг подумал, что это может обидеть Абигейл. Словно она сидела напротив и смотрела на него. Маркус замолчал и опустил плечи. Положил руки, не зная, что с ними делать, и добавил уже тихо, – это же что-то значит. Так что дело не в тебе. Всё висело на одной ниточке, вот и оборвалось. Не сейчас, так через неделю бы…
Он помолчал ещё немного и добавил тихо:
– Они встречались раньше, до меня. Встречались, разбегались… Ну видимо закрутилось опять. Обеспеченный, красивый, карьера там, статус… А я… – он развел руками, – растрёпанный мальчик в рваных джинсах… От зарплаты до зарплаты…
Они снова долго молчали, глядя на мелькающие картинки на экране. Габриель наконец сказал дрожащим голосом снова чуть раскачиваясь:
– Жасмин уходит. Забирает Эрика. Говорит, если буду требовать опеки, то подаст на меня в суд, что я их избивал.
– Какая чушь! – на удивление у Маркуса не было сил. – Это абсурд.
Она вызывала полицию как-то раз. Месяц назад… Мы поссорились. Я не бил, я ни разу в жизни не бил! Мы просто громко разговаривали… Оба… Протокол остался, соседи помнят. Адвокат говорит, что видимо она уже планировала уйти, потому и вызвала полицию. Говорит, дело плохо. Надо соглашаться.
– Какой абсурд, – только и смог повторить Маркус. – Но вы хоть видеться будете?
– Она говорит, что разрешит, если пойду на её условия, – в его горле что-то булькнуло.
Пришедший вызов заставил их очнуться, и Маркус пошёл к машине. Габриель тоже вскочил и побежал вдогонку:
– Ты подал заявление про того мальчика?
– Нет… я… струсил, – мрачно признался Маркус, садясь в машину.
– Я подам, – сказал Габриель, следуя за машиной, – я подам, не волнуйся! Я сделаю!


Глава 47. Мэгги. Двейн Рейни. 26 Апреля
– И я чуть не шлёпнула своего мужа! – сказала Мегги, счастливо улыбаясь и хлопая себя по коленке. – Из моего табельного оружия!
Она словно сошла с рекламы пенсионного фонда – крепкая старушка, проживающая здоровую счастливую старость. Худощавая и седая, одетая в серый спортивный костюм, на куртке нашивка NRA. Волосы коротко подстрижены, глаза полны молодой энергии.
– Пока работала, как-то держалась, – Мегги взмахнула рукой, – а когда вышла на пенсию у меня начался такой запой! До глюков! И однажды пришёл некто чёрный и мохнатый, – она понизила голос, сделала страшное лицо и изобразила когти. – Представляете?!
Рейни и Грей поёжились в ответ на её счастливый смех.
– Очень рекомендую! – добавила она, располагая перед Рейни блюдце с двумя крошечными цилиндрическими пирожными из нескольких слоёв пористого суфле с розочками наверху. Такое же блюдце она поставила перед Греем.
Стол был не просто стол, а художественное произведение в лубочном стиле. Маленькие чуть кривоватые чашки с аляпистым голубым узором, белые кружевные салфетки, вишни в вазе, баночка-свеча, разливающая вокруг аромат ванильного мороженого – всё словно на картинке в народном стиле. Они чувствовали себя медведями за кукольным столом, погружая серебряные ложечки в суфле.
– Ну! Я же говорила! – восторженно сказала она, когда положив кусочки в рот они оба от неожиданности приподняли брови. Вкус был действительно необыкновенным.
– Мой психотерапевт сказал, что зависимость очень трудно преодолеть, – продолжала Мегги гордо, – зато можно одну заменить на другую, более безобидную. Я выбрала чай! – Она начала разливать из фарфорового чайника нечто пахнущее парфюмерным магазином. – Думаю это лучше, чем однажды очнуться и увидеть рядом кого-то в луже крови!
Она снова разразилась счастливым смехом.
– А что муж? – спросил Томас мрачно.
– Сбежал, – махнула рукой она чуть погрустнев. – На прощание подарил мне картину, – она показала на дальнюю стену над диваном, где на бежевых обоях висело полотно в темной раме. Большой темно-багровый постер с адскими чудовищами, пожарами и страшной женщиной в крестьянской одежде и в шлеме посередине. Картина резко диссонировала с убранством комнаты из светлого дерева.
– Называется «Безумная Мегги»! Ранний Брейгель старший, когда он ещё подражал своему учителю Иерониму Босху. Достойное полотно. В смысле достойно учителя…
– И вы её повесили на стену? – спросил Томас, подходя к картине и разглядывая фантасмагорию ужасов.
– Конечно! – сказала она бодро. – Своему страху надо смотреть в глаза!
Потом смех её стих, и она добавила серьёзно:
– Я его понимаю и не виню. Так даже лучше; надеешься только на себя, полагаешься только на свои силы. Она выпрямилась и челюсти её сжались. – Сначала как конец света, а потом становится легче. Быстро. И кстати, с тех пор как он ушел, мне гораздо меньше хочется выпить! – Она направила палец пистолетом прямо в грудь Рейни. Потом поднялась и расставила перед гостями чашки с розово-желтым горячим напитком, который она считала чаем. – С тех пор больше ни капли, – сказала она, поднося чашку к носу и вдыхая аромат с явным наслаждением, – только чай!
* * *
Беседы с Майклом, Аланом и прочими друзьями Грея принесли свои результаты. Стрельбища и ружейные шоу это любимое развлечение работников силовых структур. И всегда найдется кто-то, кто знает кого-то, кто знает кого-то. Круг таких знакомых был очень широк, и несколько звонков Майкла сделали своё дело и вывели на агента того самого отделения ФБР. Она, к счастью, по-прежнему проживала в Пенсильвании, то есть в двух часах езды от Вашингтона. Так что вернувшись из поездки, сдав документацию и отчитавшись, в первый же вечер Грей и Рейни снова провели за рулём. Здесь на лесном берегу красивейшего озера проживала свою одинокую и относительно счастливую старость Мэгги Батиста, украшая дом керамикой собственного изготовления и коробочками экзотического чая.
– Помню ли я тот случай? – Мэгги покачала головой. – Его трудно забыть. Эта змея отымела по полной программе всех, и своих, и полицию, выломала руки, накопала компромат, не пожалела собственного мужа, а он был очень достойный офицер. Не без греха конечно, но кто кинет камень?! Вытащила всё на местные новости, и одна осталась принцессой в белом.
– Мужа?! – ужаснулся Томас.
– Вот-вот! Он подписал развод безропотно, и уехал куда-то в тьму-таракань. Кое-кто потом тихо ушёл на пенсию, кое-кто слёг с инфарктом. Сам шеф, который её назначил на это дело, проклял всё на свете. И мы все облегченно вздохнули, когда она свалила в центр. Причем я знаю, наш шеф предупреждал вашего, но тот не послушался. Вот теперь кушайте полной ложкой.
– Так всё же, что вы помните? Что можете рассказать? – спросил Томас.
– Вы читали это дело? – спросила она.
– Э… тут сложности… – сказал Рейни. – Я сам не проверял, но друг говорит, что тихо наводил справки, и этого дела больше нет в хранилище.
– Блеск! – она хлопнула в ладоши. – Почему меня это не удивляет? Ну хорошо, слушайте. Что помню, расскажу.
То, что она говорила, во многом совпадало с рассказом Карла. Только история Мэгги была полнее, красочнее и изобиловала подробностями. Особенно бюрократическими.
– Так это Кэмпбелл убивала пациентов или нет? – спросил Грей, когда она закончила.
Мэгги вздохнула и задумалась.
– А ведь я так и не знаю… – наконец сказала она тихо. – Только отпечатки пальцев на упаковке, больше ни-че-го! Но ведь и аптекарь тоже «наследил».
– Но она сбежала, – заметил Томас. – Это же что-то значит?
Мэгги вздохнула и еще больше задумалась и покачала головой.
– Сейчас по прошествии времени я не больше понимаю, чем тогда. Я не возьмусь судить.
– А тело? – спросил Грей. – Естественные причины? Никаких признаков насильственной?
– Тело… – ответила Мэгги мрачно, глядя куда-то в своё прошлое. – Самый настоящий кошмар. Про который никто не говорит, но… Это пожалуй самая большая загадка дела.
– Что? – спросили оба.
– Вы понимаете, анонимный звонок. Кто-то ехал по мосту, увидел и позвонил, что в такой-то речке на берегу лежит тело. Приехала команда, отвезли в морг, обследовали берега и всё такое. Тело распухшее, местами почернелое, ни рук, ни головы, ноги по колено… Следы зубов хищников. Остатки одежды. Татуировки все же кое-где заметны. Местная полиция запустила в базу данных, получили результат, оповестили…
Она опять надолго задумалась, потом спохватилась.
– Эта мартышка, понятно, на коня, и «вылетаю прямщас»… И взяла на опознание того бойфренда. Телезвезду. Еле уговорила! Обещала хороший отель и питание за счёт департамента, потому как за свой счёт он отказывался. И ещё в качестве эксперта взяла Эми, мою подругу, мир её праху… Ей до пенсии тогда оставалось очень немного, и висела на ней гадкая проблема, выкопанная этой змеёй. И Эми совсем не хотелось сражаться за правду. Они опознали и всё подписали без сучка-задоринки, всё было шито-крыто, дело закрыто! Даже ДНК не понадобилось, тем более, что там на месте тогда всё равно не было такой лаборатории, всё посылали в центр и ждали результатов месяцы… Ну и решили махнуть рукой. Зачем тратить деньги департамента на всё это, если и так ясно.
Она замолчала на какое-то время.
– Проблема только в том, что Эми поддавала не хуже меня, и когда мы однажды крепко напились… А было это года два-три спустя после того случая… Она плакала и ругалась как сапожник. Тогда она мне и призналась. Я даже протрезвела, потому и запомнила.
– В чём?
– Она думает, что это была не Кемпбелл. Другая женщина.
– Что?! – удивились оба. – Как это вообще возможно?!
– Хотела бы я знать!
– Я не понял, – сказал Рейни. – Разве может быть у двух человек одинаковые татуировки, одинаковая комплекция и все такое?
– Вот именно! – воскликнула Мэгги. – И я о том же. И Эми это смекнула. Так что вопрос открыт, кто это был и как это сделано? Единственное, что понятно, это зачем.
– Почему она решила, что это другая женщина?
– Потому что хоть полиция уже сфотографировала её татуировки, но фото были плохого качества, и Эми поручили сделать это ещё раз. Она и сделала. Осматривала и фотографировала. И приметила, что на одной тату была ещё родинка, бледная, слабо различимая. А у трупа, который они осматривали, родинки не было. Ну цвет, пятна, раздутость и всё прочее конечно с поправкой на пребывание трупа в воде. Про комплекцию вопрос не вставал, ведь точный вес установить невозможно, но при жизни это была явно очень полная женщина, как и наша медсестра, которая тогда весила под триста фунтов, а что было после не ясно, всё-таки два года прошло… Тату в точности до деталей. Эми отозвала Брейди в коридор и сказала о родинке, на что та ответила, что Эми ничего не смыслит и всё придумывает, что после пребывания в воде… бла-бла-бла… бойфренд опознал и всё такое… И велела подписать, а не то хуже будет.
Они все замолчали, пытаясь осмыслить ситуацию, а главное её последствия и выводы. И сразу это не получалось. Ситуация продолжала оставаться абсурдной и бессмысленной. «Подделать» труп, чтобы сбросить со следа полицию – это было нелепо, когда есть масса методов, включая ДНК, чтобы установить истину. И выводов напрашивалось только два – либо преступник страшно везуч, либо Барби напрямую замешана и участвовала в этом «представлении»! Рейни был потерян и не знал, что думать. И наконец спросил:
– А кто дал распоряжение кремировать?
– Насколько я поняла, это был запрос местных, у них был очень маленький морг, а наша мартышка не возражала… А транспортировать тело… Ну кому и куда? Одинокая женщина. Бойфренд отказался… Наследства ему не отвалилось, они же расстались…
Все помолчали какое-то время, слушая как потрескивает фитилёк свечи и пытаясь уложить услышанное в голове. Это не получалось. Рейни открыл рот, чтобы что-то ещё спросить, но передумал. Грей тоже выпрямился и тоже собрался, и тоже промолчал и помрачнел. Наконец Мегги вздохнула и покачала головой:
– А что самое неприятное во всей этой истории, что компромат на сотрудников копал кто-то изнутри. Мне не хочется так думать, но выглядело очень похоже! – Мэгги замолчала и долго смотрела в стол невидящими глазами. – И может она им за это заплатила тем, что забрала с собой. Не уверена на сто процентов, но всё же…
– Но К… – Двейн запнулся, – один из них пришёл в отдел позже, после этого случая…
Мэгги посмотрела на него с симпатией и сожалением.
– Не знаю, кто это тебе сказал, но за это я поручусь. Те двое, кто уехали с нею, оба были активными участниками всего дела. Никого больше она не приглашала. Ваш К., если это Кардоси, был тогда её главный любимчик тире доносчик и этого не скрывал, а этот… как его… Карл Бек… ничего не могу сказать… просто мальчик на побегушках. Молодой, только-только пришел. Но его она тоже взяла, а это что-то значит? Кстати, он сопровождал Кемпбелл, когда она пропала, в тот самый день…
* * *
Они сидели в машине, собравшись в обратный путь, и молчали.
– Ну что, поехали? – опять спросил Грей.
– Да, – ответил Рейни не двигаясь с места.
И похоже даже не понимал, о чём его спрашивают.
– Не переживай, – Томас слегка двинул его кулаком в плечо. – Человек слаб. Знаю по себе.
– Да, – опять ответил Двейн приходя в себя. – Главное… что дело… Может оно и не пропало? Может имеет смысл проверить? Мэгги наверное могла бы позвонить… По старой памяти…
Он внезапно вышел из машины и пошел обратно к дому. Томас покачал головой, выругался, вышел из машины, достал сигареты и приготовился к долгому ожиданию.


Глава 48. Толстяк. Маркус Левин. 6 Мая
– Нет, мы это ещё не проходили, – сказала Кицунэ Шмуэлю и повернулась к входящему Маркусу. – Привет! Блинчики с творогом будешь?
Она вошла в их жизнь естественно и просто, не требуя никакого отношения. Просто на следующий вечер, когда Маркус уехал на станцию, она постучала и Шмуэль открыл ей дверь. Она пришла с продуктами, поставила всё в холодильник и начала готовить. А потом они вдвоём ужинали и обсуждали университетские дела. А потом ночью пришел Маркус, удивился, но ничего не сказал. И они снова ужинали уже втроем. Вернее пили чай, потому что есть было уже слишком поздно.
А потом Маркус пошел в душ. А потом она. И пришла к нему под одеяло. И они занимались любовью – без особой страсти, а просто потому, что им обоим нужно было чувствовать человеческое тепло и может быть забыть обо всем на свете. О том, что они оба страшно одиноки. И то же самое повторилось и на следующий день, и днём позже. Это просто было. Все желания и чувства Маркуса притупились, и он чувствовал себя словно в тумане, то есть никак.
Вокруг Кицунэ разливалось спокойствие и тихая печаль, она словно извинялась за свое присутствие. Они говорили на бытовые темы, не затрагивая ничего личного, немного про университет, немного про происшествия и новости.
Иногда она не приходила. И Шмуэль спрашивал про неё, называя её Китти, а Маркус пожимал плечами. И потом лежал один и слушал ночную тишину. И думал, беспокоиться ему или нет, но отвлекался и думал о чём-то другом. На следующий день она появлялась как ни в чем ни бывало, не давая объяснений. И он не спрашивал.
Иногда ему хотелось побыть одному, и он оставался ночевать на станции или в машине. И она тоже ни о чём не спрашивала.
Однажды в свой выходной Маркус уехал на океан. После смены два часа гнал машину в ночь, чтобы остановиться у какого-то ресторанчика на набережной и проснуться с рассветом. Он вышел к холодному простору, из которого выползало тёмно-розовое огромное солнце и вдыхал запах бесконечной воды и водорослей. И вдруг впервые подумал, а не привезти ли с собой её, Покахонтас? Они бы точно так же сидели вместе и смотрели бы на воду и вдыхали бы эту свежесть… Такие же бесконечно далекие друг от друга и чужие. И в чём-то очень близкие.
Он бродил по берегу, собирая ракушки, потом ехал вдоль воды по лесистой дороге, выходя то в одном месте, то в другом, то на лодочный причал, то к каменистой дамбе. Иногда, находя дикие пляжи, он окунался в холодную воду, выскакивал прыгая от холода, растирался старым полотенцем и ехал дальше, выбрасывая все мысли, которые появлялись.
Увидев, что садится солнце, Маркус понял, что пора домой. Выходной закончился.
Он отправился в обратный путь, и по дороге заехал в круглосуточный ресторанчик. Стояла ночь, и ресторанчик был почти пуст; только пара водителей-дальнобойщиков ужинала в дальнем углу. Пока Маркус ждал заказа, появился ещё один посетитель. Он был маленький, толстый и лысый, одет как клерк или страховой агент, в светло-сером костюме и галстуке.
Маркус получил свой заказ на подносе и ушел в дальний конец зала. Он сел лицом к окну, где была видна почти пустая парковка, освещенная парой фонарей. Он не торопясь ел очень вкусные горячие крабовые кексы, и даже подумал, не заказать ли порцию Шмуэлю и Китти? Как вдруг на другом конце ресторана раздался грохот. Маркус увидел, что толстяк вскочил, уронив стул и схватившись за горло, и беспомощно пытается глотать воздух.
Маркус на мгновение замер, пытаясь понять, что происходит, потому что в этой сцене что-то было неправильное. Но тренировка взяла верх. Он подбежал к толстяку, обхватил сзади, сцепил руки на груди человека в замок и встряхнул его с силой. Изо рта толстяка выскочил кусок и пролетев солидное расстояние упал на одном из соседних столов.
На шум прибежала кассирша, спросила, не нужна ли скорая помощь, но толстяк тяжело дыша сказал, что не надо беспокоиться и что всё хорошо. И Маркус наконец понял, что ему не понравилось во всем этом происшествии. Фальшь. Все было неправильно, не по-настоящему. Как сцена в театре. Даже кусок якобы из горла выскочил на долю секунды позже, чем должен был.
Толстяк начал его усердно благодарить. Маркус отмахнулся и ушел снова за свой стол доедать ужин, но потом всё-таки решил заказать ещё кексов.
– Пара минут, – сказала кассирша, принимая заказ. Потом наклонилась к Маркусу и спросила шепотом, – вы точно уверены, что с ним все будет в порядке? Скорая не нужна?
– Я работаю на скорой. Все в порядке, – ответил Маркус к облегчению кассирши.
Он попросил ещё чая со льдом и ушел за свой стол.
– А вы не хотите хорошую работу? – раздался голосок над ухом через пару минут.
Это был тот самый толстяк. Красное лицо, потная лысина и волосы зачесанные через лоб с одного виска на другой. Он старательно обмахивался каким-то буклетом, хотя кондиционеры в зале работали исправно.
– Вы так мне помогли! Вы мне просто жизнь спасли! – продолжил он ненатуральным фальцетом.
Маркус молчал не зная, как реагировать. Говорить, человеку, что он плохой актер, было неприятно и бессмысленно.
– Ничего, – сказал он наконец. – Бывает.
Но толстяк, не обескураженный холодным приемом, вдруг сел за его стол.
– Я серьезно! Вы не хотите хорошую работу? Вы я вижу медицинский работник, не так ли?
– С чего вы взяли? – спросил Маркус.
– Сноровка, тренировка! – воскликнул радостно человечек, – у меня намётанный взгляд! Разве я не прав?
Маркус не стал отвечать, упершись взглядом в стол и всем своим видом показывая, что у него нет желания продолжать разговор. Внутри появилось странное напряжение.
«Что это такое?» подумал он. «Что это означает? Почему фальшь?»
– Вы можете не отвечать! – воскликнул снова толстяк, – я просто это вижу и так. Если у вас нет лицензии, то мы это быстро справим! Работа очень простая. Есть один богатый человек, которому нужен медицинский уход. Вот и все. То есть ему нужен персональный секретарь с медицинским образованием. Для круглосуточного наблюдения…
«Почему так неестественно?» думал Маркус, а напряжение росло. «Зачем?»
– Но конечно вы же будете не единственным, и у вас так же будет 8-ми часовой рабочий день и два дня выходных, – продолжал толстяк и начал расписывать прелести частной работы.
И вдруг Маркус увидел, что все вокруг словно изменилось, потемнело, и в ушах раздался писк. Окружающее вибрировало, словно нарисованные на холсте декорации, а толстяк стал чем-то вроде марионетки – этакий веселый надувной болванчик. А позади него сгущалась высокая черная тень, и даже не просто черная, а нереально черная с длинными волосами и хищной улыбкой на бледном лице.
По спине побежали мурашки.
Маркус вскочил, не дослушав тираду толстяка, и пошел к кассирше. Та как раз выносила его заказ в бумажном пакете, который он выхватил у нее из рук и быстро вышел на парковку. Руки его тряслись, и он дважды уронил ключи прежде чем открыл машину. На парковке больше никого не было, толстяк за ним не пошел.
«Что это? Он за мной следит?» подумал Маркус и вспомнил фразу, что если у вас паранойя, это вовсе не значит, что они за вами не следуют.
«Откуда он знал, что у меня медицинское образование? Почему он тут оказался?» спрашивал Маркус непонятно кого и все больше понимая, что это не случайно.
Однако чем ближе он подъезжал к дому, тем спокойнее и защищеннее он себя чувствовал. Паркуясь и выходя из машины он даже подумал, что может быть все это ему показалось? Он из последних сил сопротивлялся всему тому необычному, что с ним происходило, а оно как огромный каток наваливалось на него все ближе и ближе, и он чувствовал где-то в глубине неотвратимость этого приближения, но боялся в этом себе признаться.
Кицунэ стояла на крыльце и впервые выглядела обеспокоенной.
– Что случилось? – спросила она.
– Ничего, – ответил он.
И оба знали, что это неправда.


Глава 49. Портрет. Двейн Рейни. 11 мая
Рейни терпеливо дожидался пока закончится рабочий день, пока затихнет суета в отделе и люди перестанут ходить за его спиной, чтобы посидеть один на один за файлом, но увы! Стоило ему только открыть фото и погрузиться в размышления, как за его спиной кто-то судорожно вздохнул шёпотом:
– О, боже мой!
Рейни закрыл файл на компьютере и только тогда повернулся. В дверях его кубика стояла Невилл.
– Я уже подписал все ваши бумаги – сказал он не скрывая досады, – и вы уже закончили практику!
Невилл опустила глаза:
– Я… хотела… – она явно старательно вспоминала повод для своего визита, и наконец ей это удалось, – я хотела остаться работать летом. Бесплатно. Или если повезет интерном. Подавала заявление, резюме. Сейчас пришел ответ…
Она замолчала, ожидая его реакции и уже понимая, что радости в ответ она не увидит. Но не выдержала и спросила:
– Чья это фотография? Какой ужас! Кто это сделал?
– Вопрос, скорее, зачем? – ответил Рейни пожав плечами.
– Ну это-то понятно… – прошептала Невилл.
– Что понятно? – удивился он и указал ей на второе кресло. Сделал это с куда большей охотой, чем секунду назад. – Рассказывай.
Она смутилась и села на самый краешек. И еще больше смутилась. Губы её чуть подрагивали, а на лбу выступили бисеринки пота. Рейни молчал и ждал. Она взглянула на него нерешительно и снова убежала взглядом вниз и наконец сказала:
– Я должна признаться… Я суеверный человек…
– О’кей… – сказал он осторожно, пока не решив, как относиться к заявлению. – Я знаю.
– Откуда? – спросила она удивленно.
– Заметил, – улыбнулся он. – И что?
– А… Как? – она озадаченно пыталась понять.
– Язык тела, – ответил он. – Когда Карл начал трепаться про то, что работать со мной… э… чревато последствиями, ты чуть отступила назад. И чуть повернулась к выходу, словно собралась уйти. И у тебя из-под рукава заметен амулет.
– А, понятно, – ответила она с облегчением и чуть оттягивая вниз рукав в попытке закрыть ниточку с синей бусиной-глазом. – Да… Это правда. Я с этим борюсь, но просто… Ещё не очень успешно. Я ужасно боюсь колдунов. Мама убежала в своё время из старой деревни, потому что там все занимались этим. Она мне рассказывала такие страшные случаи… Я когда ребёнком была, верила. А потом… – она пожала плечами, вздохнула и попыталась улыбнуться, – просто не могу так легко от этого отделаться.
– О’кей, – сказал он тоже более оживленно. И вдруг неожиданно для самого себя добавил улыбнувшись, – я кстати тоже.
– Что?
– Суеверный. И тоже с этим борюсь. Моя ма… – начал он, но запнулся и решил не продолжать. – Ладно, ерунда…
Он усмехнулся над собой. А она вдруг захлопала ресницами и робко улыбнулась с теплотой в ответ на его нечаянную откровенность. И вдруг у него по спине пошли мурашки и он увидел, что – святая корова! – она что, влюблена?! Он одеревенел от такого открытия, выпрямился, отъехал чуть назад вместе с креслом, поставил дистанцию и сделал официальный голос:
– А… какое это имеет отношение к фотографии?
– Прямое. Это же способ… – она опять замялась, – просто люди верят, что это способ повредить, нанести порчу. Как бы…
– А… то есть ты хочешь сказать, что эту девушку кто-то сильно не любил?
– Да! – воскликнула Невилл, – очень сильно. И хотел навредить. Это используется в колдовстве.
– О’кей, понял, – сказал Рейни, – это очень даже понятно.
Он замер в задумчивости и добавил, скорее обращаясь к себе, чем к Невилл.
– Надо отдать Флетчер, у неё кто-то восстанавливает это фотошопом.
– Я тоже могу! – сказала Невилл внезапно оживившись, – я работала в фотомастерской моего дяди чуть ли не с двенадцати лет. Я всё это умею!
– Да? – Рейни от неожиданности приподнял брови.
– Можно посмотреть ещё раз? – спросила Невилл с энтузиазмом.
Он открыл файл на компьютере и пустил её за свой стол и снова поёжился внутренне, глядя на страшные выколотые глазницы.
– Вот смотрите, – сказала Невилл, проводя пальцем по веку одного глаза, – вот здесь сохранился рисунок век и кое-где ресниц, а глазное яблоко и ресницы можно вставить с другой фотографии такого же ракурса. К счастью они у всех людей практически одинаковые, а цвет радужки не важен, так как фото черно-белое. Я такое делала. Я имею в виду восстановление старых и испорченных фото с выпавшими фрагментами.
Она повернулась к нему полная энтузиазма и радости, что может быть полезной, но сразу опять смутилась:
– Можно я перешлю к себе? Мне там привычнее.
– Лучше возьми оригинал и отсканируй с хорошим разрешением, – сказал он и протянул ей фотографию в пластиковом пакете.
Хотел попросить быть аккуратнее, но спохватился и решил не напоминать. И Невилл счастливая убежала к себе.
Оставшись в одиночестве он испытал облегчение, но ещё какое-то время сидел в деревянном состоянии, пытаясь понять, что теперь делать с этой проблемой. И сказал себе, что ничего. Конечно ничего! Не замечать, не обращать внимания, ни-ни-ни. Поставить нейтральную реакцию. Нет, лучше жесткую с негативным оттенком. И вообще, наверное это ему просто показалось…
И немедленно увидел на своем мысленном «экране» её подрагивающие губы.
«Нет!» сказал он сам себе. «Только этого мне ещё не хватало!»


Глава 50. Уход. Маркус Левин. 18 Мая
– Держись, держись! – кричал Маркус, и ничего не мог сделать.
Женщина кричала от боли, и он знал, видел, что разрывающаяся ткань аорты пропускает всё больше и больше крови во внутренние полости, и ничего не мог поделать!
Они с Джастином торопливо заправили носилки с пациентом в машину, и Маркус приказал Джастину вести. Не вести, а гнать! На полной скорости под сирену.
Маркус не знал, что делать, он понимал, что женщина обречена, что время её жизни – те несколько минут, которые они будут мчаться до госпиталя, и ну может быть ещё несколько минут в операционной.
«Что делать?!» думал он.
Это были те моменты, когда приходилось наконец осознавать, что что-то происходит с ним, и это что-то даёт ему некоторую власть.
«Что я могу сделать?!» мысленно крикнул он кому-то. И потом требовательно, словно приказывая: «Что делать?! Спасти! Хочу её спасти!»
И ответ пришёл их каких-то неизвестных ему новых инстинктов. Он почувствовал, словно у него появилась невидимая рука, которая вошла внутрь тела женщины, нащупала и передавила разрывающиеся ткани, сжала края, и держала так до самого госпиталя. Вне зависимости от того, что делал сам Маркус, его рука была там, внутри, и сжимала края разрыва её раздутой как небольшой воздушный шар аорты.
Он держал пока разговаривал с госпиталем по рации, держал и после, когда санитары торопливо выкатили пациентку из машины и увезли внутрь. Он держал даже когда они с Джастином не торопясь возвращались на базу, и Маркус отправил его за руль, а сам сидел закрыв глаза и засунув руки подмышки – весь там внутри операционной, наблюдая за всем происходящим и всё ещё зажимая края разрыва. Джастин молчал, словно чувствовал, что что-то происходит. А Маркус держал…
Наконец хирург скрепил разрывающиеся ткани и перевёл дыхание.
Пациентка была жива.
Маркуса опять трясло мелкой дрожью, он ощущал потерю сил, как будто три часа провел на тренажерах.
– Ты в порядке? – обеспокоенно спросил Джастин, когда они подъехали.
– Думаю да, – ответил Маркус.
Но выходя из машины пошатнулся и чуть не упал. Остановился, придерживаясь за стенку. Дыхание выравнивалось. Джастин ещё стоял рядом обеспокоенный, но Маркус уже выпрямился, хоть перед глазами ещё расплывалось.
– Всё в порядке, – сказал он. – Правда. Не волнуйся.
И теперь уже сумел дойти до туалета, прежде чем его вырвало.

Ночью он сидел на старом надломанном соломенном диване на веранде дома, завернувшись в куртку униформы. Что-то происходило с ним, много сильнее, чем он думал раньше. Что-то большое и всерьёз. Как ни сопротивляйся, уже нельзя не замечать. Очень хотелось снова сказать «Иллюзия! Галлюцинация! Этого не может быть, я не могу этого знать!» А потом забыть и загородить рутиной. И тогда не надо будет осмысливать, что происходит.
Но это происходило. Что-то, чему не было места в рациональном мире.
Когда смена закончилась, он позвонил в госпиталь и спросил. Да, операция прошла успешно. Женщина была жива. Да, у неё был разрыв аорты, и в большинстве случаев это фатально; пациентам редко удавалось дожить до операционного стола и прожить на нём несколько минут…
Он поднял глаза в чёрное ночное небо и даже увидел несколько звёзд, несмотря на уличные фонари. Он сидел и думал о своих видениях и снах, о чувствах, о предвидениях. И не знал, откуда это взялось и что с этим делать.
– Предвидеть? Могу ли я предвидеть? – спросил он себя. Или кого-то. – Могу ли я знать, что происходит где-то?
И уже знал ответ. Он вдруг подумал, что ему особо ничего не хочется знать, но если задать вопрос, он может! И понял, что хотел бы узнать только об одном человеке на свете. Хотел и не хотел. Он сжег свой мост…
Тогда он подумал – Михаэль… Что он делает? Где он сейчас?
И тут же – как по мановению волшебной палочки – перед ним развернулась картина ночного дома, спящая семья. А после семейное утро, наполненное детскими криками и смехом, завтраком и суетой. И Михаэль – полнеющий и солидный, собирающийся на работу. Маркус увидел, как сильно он стал похож на отца, когда тот был ещё молод и здоров. Его жена, Авив, румяная пышка, скоро готовая стать матерью ещё раз, выговаривала ему за то, что он не хочет брать с собой обед, а Михаэль убеждал, что ему проще зайти в кафе и перекусить. Она возражала, что он мог бы и поэкономить. В то же время она отвечала трехлетней дочке про её замечательный рисунок и отнимала у пятилетнего сына кошку, которую тот раскрашивал зеленым фломастером, а потом наливала апельсиновый сок старшему сыну, собирающемуся в школу…
Маркус смотрел сквозь слёзы. Семья, это его семья… Почему он вне её? Почему он отдельно? Он хотел быть с ними, он хотел, чтобы это же было и в его жизни…
И в его жизни с Тали…
И тут же, как будто её имя было чем-то вроде волшебного заклинания, перед ним развернулась другая картина – свадьба. Тали и Альберт стоят под хупой – белоснежным балдахином – а раввин заворачивает в полотенце тарелку, которую затем кладет перед молодой парой донышком вверх, и Альберт ударяет по ней каблуком. Маркусу показалось, что он на своем позвоночнике почувствовал хруст. Тарелка, символ прошлого, разбитая тарелка – это он. Его больше нет в жизни Тали. Он, Маркус, в её жизни – просто осколки…
– Все проходит, – сказал Шмуэль много лет назад, когда они стояли над свежей могилой бабушки. – Все проходит, и это тоже пройдет. Сначала кажется, что боли нет конца, а потом проходит время... Он тогда года два как похоронил сына.
И Маркус вспомнил раненые глаза отца, его иссохшее тело. Как бы он хотел сейчас обнять, прижаться к нему, но было уже давно и безнадежно поздно.
– Папа, – повторял он в мыслях, – почему так? Почему ты мне не позвонил, не сказал? Почему я узнал так поздно?
И тень отца заслонила тень той женщины с кислым и фальшивым лицом.
– Папа, зачем? Почему она?
Но можно спрашивать всю жизнь и всё же не получить ответа.
Он проснулся на той же веранде замёрзший и заплаканный, съежившись в комок.
Было уже утро, небо светлело. Маркус поднялся и пошёл в дом. Постоял около комнаты Шмуэля, слушая его дыхание. Тот ещё спал. Зашел в свою спальную, но Кицунэ уже не было. Он почувствовал, что она была, но заправила постель и ушла с рассветом. Возможно даже прошла мимо него спящего. Его это немного задело.
– Ну и пусть, – подумал он, и пошел в душ.


Глава 51. Хвост. Двейн Рейни. 1 июня
– Агент Рейни, чем это вы занимаетесь? – сладенько пропел голосок Барби и только после этого раздался стук в стенку его кубика.
Через долю секунды после того, как Рейни перевернул распечатку белой стороной вверх, услышав тихие шаги по ковролину.
– Что это у вас? – спросила Барби, не отрывая взгляда от листка поверх стопки бумаги, словно она хотела просверлить его насквозь и увидеть изображение с другой стороны.
– Личные бумаги, – ответил Рейни холодно, поднимаясь со своего места и загораживая стопку собой. Он застегнул пиджак и присел на край стола.
– Какие? – процедила Барби, теперь уже сверля глазами его самого. Он почти слышал звук дрели на своей переносице. – Почему вы занимаетесь личными делами в рабочее время?
– Потому что у меня перерыв, – ответил он тихо и укоризненно, глядя прямо в глаза. Он хотел, чтобы она почувствовала глупость ситуации. Она почувствовала, но иногда здравый смысл ей отказывал.
– Я хочу видеть, – сказала она так же тихо.
– Будете делать обыск? – спросил Рейни.
Однако в этот момент в дверях кубика показалась секретарша и начала что-то шептать, показывая бумаги. Пользуясь моментом, когда Брейди отвернулась, Рейни скомкал за спиной этот листок и прямо из-за спины ловко швырнул через перегородку в кубик Карла, как делают фокусники и как он натренировался ещё в детстве. Потом так же за спиной взял следующий лист из стопки и стал комкать уже на виду с демонстративным видом. Когда Барби повернулась к нему, бросил комок в корзину.
Иллюзия была полной. Брейди проводила комок бумаги с ненавистью и вернула взгляд Рейни. Тот сделал невинные глаза и пожал плечами.
– Я хочу вашего отчета по текущему состоянию дел, – прошипела она, – прямо сейчас.
– Хорошо, – сказал Рейни, – Соберу бумаги и приду.
– Я подожду, – ответила та не спуская с него немигающего взгляда.
Рейни вздохнул, размышляя, не поменять ли ему наконец работу? Или хотя бы начальство. Он демонстративно допил остатки кофе из своего бокала и вылил осадок в урну – туда же, где лежала скомканная бумажка. Потом медленно перебрал несколько папок на столе, нашёл свои пометки и изобразил готовность. Начальница показала ему рукой на свой кабинет и пропустила вперед. Он кивнул и пошёл в указанном направлении. Проходя мимо кубика Бека, он бросил туда невольный взгляд. Хозяина там не было. И комка бумаги на его столе тоже. Рейни невольно огляделся, но кроме Барби не увидел в коридоре никого. По спине побежали мурашки.
Вернувшись на своё рабочее место после бессмысленного и изнуряющего разговора он увидел, что скомканная бумажка в кофейной гуще лежит в другом углу его корзины, и скомкана и перепачкана она уже по-другому. Он достал и развернул, чтобы убедиться, что это именно второй случайный листок, не содержащий ничего интересного. Зашёл ещё раз в соседний кубик, чтобы снова увидеть пустое рабочее место друга и его пустой стол. Нет, конечно, не пустой, а полный обычного творческого беспорядка, но того что искал, там не было. Под столом, на кресле и в других возможных местах тоже. Он вернулся в свой кубик с тяжёлым чувством и никак не мог сосредоточиться на работе.
На том листке была фотография Ольги. Её глаза выглядели вполне нормально. Распечатку принесла Немзис и начала объяснять, что именнл она исправила и как. Рейни выпустил из головы все детали кроме одной – Невилл сняла себя в том же ракурсе и с тем же светом, слегка осветлила и вставила свои глаза взамен. Почему-то именно эта деталь его задела. В остальном портрет был почти нормальным.
Рейни смотрел на фотографию со сложными чувствами. Всё казалось таким эфемерным по прошествии времени! И не мог понять, что его подвигло искать эту линию, и как этот портрет мог помочь, и как он связан с главным расследованием. И связан ли вообще?
Вечером он выехал домой уже в сумерках и вскоре удивился – за ним следовал хвост! Рейни поэкспериментировал с глупыми поворотами, и выяснил, что хвост даже не один, а два. Они следовали на значительном расстоянии от него и друг от друга, через одну-две, а иногда три машины, но всё же поворачивали стабильно в те же стороны, что и он. Обе машины незнакомые, хотя в темноте и в слепящем свете фар он не мог быть абсолютно уверен.
Рейни задумался. Он значительно снизил скорость, и тот автомобиль, который был между ним и первым преследователем, сначала раздраженно посигналил, потом включил дальний свет ему в зеркала заднего вида, потом стал обгонять, и водитель проезжая мимо показал ему палец. Подъехав к ближайшему светофору Рейни еще более снизил скорость и потом даже остановился, хотя свет был еще зелёный. Ближайший «преследователь» вынужден был подойти почти вплотную, но не стал сигналить. Тут загорелся жёлтый, потом красный свет – достаточно времени, чтобы рассмотреть водителя в зеркало заднего вида. Рейни наконец вздохнул с облегчением и рассмеялся, увидев за рулем знакомую могучую фигуру. Выдвинутая челюсть была подсвечена светом приборной доски и светофора.
Хорошо, эта проблема решена. Но кто второй-то?
Начав движение на зелёный свет и осмотревшись вокруг, Рейни заметил вскоре, что по обеим сторонам дороги располагаются одноэтажные магазинчики и кафе и их всех объединяет длинное парковочное пространство, разлинованное на мелкие секции и карманы. Редкие фонари высвечивали небольшие площадки, а всё остальное пространство тонуло в темноте. Рейни подмигнул поворотником направо и на всякий случай показал рукой, и Дубчек съехала на «указанную» парковку, он же медленно поехал дальше, чаще глядя в зеркало заднего вида, чем на дорогу впереди, и стараясь распознать действия второго преследователя. Тот сначала проехал чуть дальше за ним, но потом тоже повернул направо и запарковался;
Дубчек давно уже поверила, что в действиях Рейни присутствует логика; и он знал, что сейчас она сидит несколько озадаченная в машине и думает. И наблюдает происходящее. Он же медленно продолжал движение вперед и несколько зданий дальше свернул в тёмный проулок налево, где не было фонарей. Остановившись на обочине, выхватил из бардачка портативный бинокль, выскочил из машины и бросился бегом назад перебежками от одной тени к другой. Машина-преследователь стояла на том же месте в отдалении, и он рассмотрел её номера. Затем, зайдя со стороны, рассмотрел и водителя. Он был пухленький, лысоватый со свиными глазками и носом, похожим на пятачок. Все его внимание полностью поглощено машиной Джины. Впрочем, нет, не всё – пользуясь остановкой, он развернул сэндвич и начал с удовольствием его поглощать.
Наконец Рейни увидел, что Дубчек вышла из машины и осматривается по сторонам. Она была как всегда одета во что-то серое мешковатое и джинсы. Свитер подправлен так, чтобы была видна поясная кобура. Набычившись и разминая плечи она направилась прямо к машине преследователя с грацией носорога. Тот вдруг поняв, что его вычислили, испугано уронил бутерброд и резко рванул с парковки. В считанные секунды он исчез среди потока машин.
Рейни вышел из тени.
– Мне стыдно! – сказала Дубчек. – Я об этом даже не подумала! Теряю форму…
– Поиграли в разведчиков, – ответил Рейни. – Вспомнили детство, что называется.
– Да уж, детский сад! – воскликнула она. – Это уже какой-то запредельный абсурд! Ладно, плевать. Если захотят, они все равно нас вычислят. Не слежкой, так по телефонам. Пошли. Надо всё обсудить.
* * *
– Ты понимаешь, дурацкая ситуация! Ощущение, что мы где-то вот так вот близко! – она возмущенно собрала пальцы в щепоть. – Вот так! И не взять! – она шлёпнула ладонью по столу, так что посетители забегаловки испуганно оглянулись.
Они скрупулёзно и безрезультатно переворачивали каждый камень. Вайрус выглядел всё более радостным с каждым днем, и уже начал тихо изводить её настоятельными рекомендациями наконец закончить и возвращаться, так как текущая работа превращается в безнадежную растрату его, агента Вайруса, драгоценного времени. Но странным образом Брейди не возражала; возможно её устраивало держать Дубчек подальше и подольше, даже если шансов на успех практически не было. А может именно поэтому.
Однако, когда и сама Джина уже практически отчаялась, её ждал странный и неожиданный прорыв. И ждал он её в Аннаполисе, в доме покойного судьи Болтона, дочь которого наконец согласилась на интервью и пригласила их домой.
– Ты представляешь, – воскликнула Джина, – вхожу и вижу! В домашней библиотеке триллер за триллером, старая фантастика, мистика! Лавкрафт, По, Кинг, Стокер, Кафка, Ходжсон, Лейбер! И никак не пристегнешь!
Кроме дочери Робин, которой было пятнадцать в то время, у судьи было два старших сына, Фред и Ник, но первый погиб ещё года за два до событий с Бергом, а второй в настоящее время жил в Колорадо. Джина тайком перекопала биографию последнего, местопребывание до и во время суда, даже взяла тайком образец ДНК Робин, утащив несколько волос из расчески в ванной комнате, и ДНК самого судьи, тихо изъяв один из мундштуков от трубок судьи из мемориальной рамочки на стене. И не нашла ничего, за что можно зацепиться. У Ника, которому в то время было девятнадцать, была железная причина, по которой он не мог быть в числе подозреваемых.
– ДНК, – задумчиво произнес Рейни. – А что если…
– Если мать гуляла налево? ДНК Призрака не показывает связи с Робин ни по отцовской, ни по материнской линии. Ничего общего в принципе.
– А если он, этот Ник, не родной сын вообще? Приемный. Надо бы раздобыть его собственные ДНК. И по поводу гибели… Расскажи подробнее.
– Да ничего особенного, пьяная драка. И слишком давно. Не думаю, что может быть какая-то связь.
– И всё же. Я уверен, ты просмотрела дело?
– Да, просмотрела, – Джина вздохнула. – Был пьян, нарвался на плохую кампанию. Поздно вечером около бара его крепко избили, но как говорят свидетели, он ушёл на своих двоих. Под утро его нашли на задворках другого бара в мусорном баке. Уже без штанов и признаков жизни. Множественные переломы и синяки, изнасилование… Добивали отверткой. Несколько ударов, смертельный в глаз. Никого не нашли…
Дубчек помолчала и добавила:
– Как я заметила по намекам, сын не являлся предметом гордости семьи. Похоже был бездельник, сидел на шее отца. Из университета ушёл, на работах не удерживался. Однако по словам дочери отец его очень любил и всё ему прощал. Но в любом случае никакого отношения к данному делу.
– Понятно. А соседи? – спросил Двейн. – Коллеги? Любовники-любовницы? У судьи кто-то был?
– Всё прошла, что могла. Ноль, – мрачно ответила она. – Ну почти ноль. Он был достаточно известный ловелас. Жена умерла рано, у него были подруги, но… В итоге так не на ком и не женился, и всё было так давно! И если что-то инкриминирующее, то дети либо не знают, либо не скажут, а соседи почти ничего не знают.
Она помолчала глядя куда-то в пустоту. Потом наконец вздохнула:
– Ну теперь ты. Я слышала, что начальство тебя опять сильно невзлюбило. Значит у тебя есть успехи.
Рейни рассказал. Он начал с дела медсестры, однако не упоминая Карла в качестве главного источника, а отсылая случай к Мэгги. Однако заметил, что поскольку дела нет в наличии, что оказалось правдой, то и проверить возможности нет. На эту информацию Джина среагировала неоднозначно. Конечно в деле присутствовали значительные параллели, но в то же время подтверждения о связи этого дела с другими найти нельзя. Пока нельзя.
Затем Двейн рассказал про Ольгу. Отдал Джине диктофон с записью беседы с Феликсом. Попутно написал электронное письмо Немзис и попросил прислать портрет. И хоть был уже достаточно поздний вечер, через несколько секунд телефон издал звук колокольчика, почта принесла письмо. Двейн открыл фотографию.
На этот раз Джина слушала, впитывая каждое слово и под конец расстроилась:
– Прямо хоть возвращайся обратно и ищи эту женщину.
– Не знаю… Та же ситуация. Упоминание о женщине из одного источника, портрет из другого, причем они могут быть совершенно не связаны. Ничем реальным к нашей истории эту фотографию пристегнуть в принципе нельзя.
– ДНК Призрака?
– Только с покойником, а не с ней. Мы не знаем, может она вообще не покинула Россию. Феликс единственный, кто мог бы опознать, но его уже нет в живых…
– Клэр! Клэр Фергюсон, любовница Берга, миллионерша! Она была на заседаниях! Она может вспомнить!
На что Рейни заметил:
– С ней конечно давно надо поговорить. Но она в круизах. Последний раз я звонил, она была уже в Японии… Однако насчет портрета… представь себе два наиболее вероятных сценария. Первый, она смотрит на портрет и говорит «нет, я её не помню», или «я вообще не помню, кто приходил на эти заседания», или «я забыла всё это как страшный сон». Второй, «да, я помню девушку на задних рядах, но она была совсем другая». И мы опять оказываемся на нуле. Я не рассчитываю, что у нас будет хоть какой-то результат. Слишком эфемерно. А пока… я хочу найти твой хвост.
После некоторых манипуляций с поисковиком и поездки по ночному городу, они подъехали к аэропорту Рейгана, где в фирме по аренде машин был зарегистрирован автомобиль. Машина уже возвращена. И ещё через почти час они подъезжали по адресу на водительских правах, на которые был выдан этот автомобиль.
Скромный частный домик на тёмной улочке; его окна светились. На обочинах дороги стояло много машин, занимая значительную ширину проезжей части. Они проехали по улице пару раз, осматриваясь и оценивая ситуацию, нашли место в соседнем квартале, запарковались и подошли к дому.
Ничего подозрительного не наблюдалось. Обычная слабо освещенная улочка частного сектора вокруг большого города. Домики одноэтажные, окруженные кустами и деревьями. Окна, выходящие на улицу, были зашторены, но боковое окно прикрыто только сеткой от насекомых и позволяло видеть и слышать всё, что происходило в комнате. Со стороны дороги это окно было прикрыто кустами туи. Уголок сада утопал во тьме, и только свет от окна освещал облезлую клумбу.
Они подошли к окну поближе. Хозяин сидел перед телевизором, перед ним на столе стоял набор картонных треев из KFC с салатом, курицей и гарниром, картонное ведро поп-корна и бутылка пива, а сам он активно обгрызал куриную ногу. Около дивана лежал крупный ротвейлер, который смотрел на эту трапезу облизываясь, но вдруг повернулся к окну и издал низкий звук «Уррр».
– Это мне не нравится, – прошептала Джина отодвигаясь от окна. – Это мне совсем не нравится!
Она выпрямилась, поправила кобуру на поясе и добавила:
– Пока останься здесь. На случай если он тебя не заметил, тебе пока лучше не светиться.
– Хочешь развлекаться одна? – прошептал он ей в спину.
– У тебя место в партере, – ответила она тоже шепотом.
На стук в дверь собака бросилась первой с грозным рыком.
– ФБР! – прорычала Дубчек через дверь, – откройте!
Толстяк подскочил как ужаленный. Собака начала грозно лаять, вернее издавать низкие ухающие звуки, а хозяин не в состоянии был сообразить, что ему делать, только зачем-то выключил телевизор, словно школьник, которого родители застукали за порнофильмом. Джина продолжила тоном далеким от миролюбивого:
– Я бы очень хотела знать, сэр, какого чёрта вы выслеживаете федерального агента. И пристегните свое животное, мне не доставит удовольствия его пристрелить.
– Сейчас! – жалким фальцетом прокричал хозяин, наконец придя в себя, бросившись к собаке и за ошейник оттаскивая её от двери, – Сейчас! Минуточку! Секундочку!
Он затащил зверя в смежную комнату и захлопнул его там. Собака продолжала яростно ухать, и дверь прогибалась и трещала под напором лап. Хозяин жалким голоском кричал ей команды замолчать.
– Сейчас! Секундочку! Одну секундочку!
Он бросился к шкафу, выхватил оттуда большой пакет собачьего корма, снова метнулся к той комнате по дороге разрывая верх пакета и щедро рассыпая содержимое. На мгновение открыл дверь и швырнул пакет внутрь, но пёс уже вырвался, бросился к входной двери и с грохотом опрокинул стол с едой и пивом. Толстяку опять пришлось ловить и тащить беснующееся животное от двери, растаптывая по дороге курицу, поп-корн и салат. Наконец он затолкал зверя в комнату и захлопнул там. Собака продолжала рычать и бесноваться.
– Сейчас! Иду! Уже иду! – совсем тоненько взвизгивал он.
Весь мокрый и красный от страха, он бежал на полусогнутых. Длинная прядь волос, когда-то зачесанная на лысину, теперь растрепалась и свисала куделью с одного виска, напоминая собачье ухо.
– Проходите, проходите! – воскликнул он пискливо, впуская гостью.
Дубчек вдвинула ему в нос удостоверение, потом медленно прошла за ним переложив руку на кобуру.
– Итак, мистер Рустер, я жду объяснений! – сказала она глубоким басом.
Собака зашлась в рычащем вое, и дверь затрещала.
– Молчать! – рыкнула Дубчек грозно.
Пёс внезапно затих, издал странный звук, похожий на удивленное «урр», затем фыркнул, и вскоре послышалось громкое чавканье.
Джина огляделась. Вокруг царил хаос. Стол лежал на боку, по всему полу рассыпана еда. Но наконец-то наступила блаженная тишина.
– Итак, мистер Джозайя Рустер, – начала Джина не торопясь. – Я бы очень хотела знать, какого черта вы выслеживаете федерального агента…
Рейни протоптал себе площадку на клумбе и прислонился к окну снаружи, чтобы наблюдать в комфорте. Допрос был красив, как все классические допросы Дубчек. Чувствовалось, что она тоже получает удовольствие. Мистер Рустер отвечал торопливо и тоненьким голоском, изображая полную готовность говорить правду, только правду и ничего кроме правды. Но конечно врал, ничего не поделаешь.
Нет, нет, он не знал, что следит за федеральным агентом! А как тогда объяснить, что он взял след от самого здания ФБР? Ему сказали, что она на пенсии, и просто хотели знать… Нет, он бы не решился! Никогда-никогда! Что знать? Связи, встречи, перемещения, ну всё такое. Джозайя почти плакал, пытаясь придумать объяснение. Он маленький человек, ему платят за работу, он её делает! Кто платит? Он не знал. Получал распоряжения и давал отчёты по телефону, который невозможно отследить, он проверял. Оплату получал в почтовый ящик наличными. Без обратного адреса. Нет, ничего предъявить не может, сразу положил в банк! Как давно? Несколько дней. Точнее? Две недели назад. Конверт? Выбросил. Нет, телефон не знает, номер заблокирован, клиент звонил сам…
Джина потребовала показать телефон, тот торопливо вытащил из кармана. Она пролистала список звонков, потом решительно засунула его в карман. Затем потребовала компьютер, на что хозяин ответил, что такового не имеет. Тогда Джина приказала принести отчет, и Джозайя с готовностью выхватил несколько листков из папки на рабочем столе. Дубчек подошла и забрала всю папку, пролистала её, положила листки туда же и не сделала ни малейшей попытки вернуть хозяину. Она уже открыла рот, чтобы что-то сказать, но тут в дверь постучали.
– Полиция! Сэр, у вас всё в порядке?
Мистер Рустер подпрыгнул, пытаясь понять, что он может и должен сделать, и Дубчек кивнула на его немой вопрос. Тот побежал к двери.
Из-за своей густой туи Рейни слишком поздно заметил мерцающий красно-синий свет на улице, но впрочем, что он мог бы сделать? Он нервничал, понимая, что полицейские могут просто пройти вокруг дома для оценки ситуации, и он окажется в глупейшем положении. Но к счастью вопреки протоколу они этого делать не стали.
– Да, да! – воскликнул толстяк открывая. – Да, проходите! Проходите!
На пороге стояли двое.
– Сэр, – начал один из них, – соседи позвонили и сказали о подозрительном шуме.
– Да, у нас был подозрительный шум, – откликнулась Дубчек.
Она протянула им своё удостоверение ФБР. Полицейские не сделали ни малейшей попытки взять удостоверение, даже скорее чуть подались назад.
– Я просто пришла задать несколько вопросов, и мистер Рустер охотно на них отвечает и полностью сотрудничает. Спасибо за вашу бдительность, офицеры.
Те несколько напряженно осмотрелись, обозревая царящий хаос, на что несчастный Джозайя начал тоненько причитать, обращаясь к прибывшим и иногда Джине:
– Это собака, Чарли, она не моя, моего племянника! Он попросил присмотреть пока в отпуске! Этот Чарли просто ужас какой-то! Совершенно неуправляемый!
Услышав своё имя пес в закрытой комнате ухнул басом и прыгнул на дверь. Дверь вздрогнула и затрещала, по ней заскребли когти. Полицейские разом положили руки на кобуры.
– Понятно, – сказали они хором. Один из них добавил, – хорошо, что всё в порядке.
Однако они продолжали стоять, явно не зная, что им делать. Видно было, что ситуация им не нравится. Очень не нравится.
– Ладно, счастливо оставаться, – пробурчала Дубчек.
Она занесла ладонь, чтобы шлепнуть хозяина по плечу, передумала и пошла к выходу мимо полицейских. Полицейские посмотрели ей в спину, потом на хозяина, но их взгляд был скорее вопросительный.
– Всё в порядке! Всё в порядке! – заторопился тот, чуть кланяясь и прикладывая руки к груди. – Спасибо! Спасибо за вашу бдительность! Всё хорошо! Никаких претензий!
Полицейские пошли к выходу, глядя Джине в спину.
– Если что, звоните, – сказал один из них на выходе поворачиваясь к хозяину.

Глава 52. Поиск. Маркус Левин. 2 Июня
Она не пришла ни в тот день, ни через два.
Шмуэль дожидался его каждый вечер с дежурства, чтобы спросить где Китти, но Маркусу не хотелось говорить. Нет, не поссорились. Нет, просто занята… Не знаю…
Старик сник и помрачнел. Несколько дней они даже особо не разговаривали, якобы занятые своими делами, потом все просто перешло в серые будни. И самое странное, что Маркус на самом деле пытался подумать о Кицунэ, пытался что-то предпринять, но как только он начинал размышлять, где она и где её искать, то немедленно осознавал, что ситуация ещё хуже чем в случае с Тали – он вообще ничего не знал! Ни кто она, ни где работает, ни на каком курсе учится. Ни телефона, ни даже её фамилии.
И представил, как он придет в полицию и что он скажет?
Кто она? – удивлялся он. – Почему оказалась в моей жизни? Почему исчезла?
И почему он ничего не знает о ней, как будто даже мысли спросить не возникало? Сейчас это казалось ему неестественным, как будто он был под гипнозом… И он словно пробуждался и внезапно чувствовал, что она исчезает из его жизни, словно уходит и закрывает двери одну за другой, одну за другой. И словно масса дел окружила его и раздирают по кусочкам, чтобы каждый день он был занят до полного отупения: испортился холодильник, протёк унитаз, пришло извещение о необходимости заплатить ежегодные налоги на дом, пришёл какой-то штраф…
И однажды он вернулся с работы вечером перед выходными и вдруг осознал, что прошло уже две недели с её исчезновения, а он так ничего и не предпринял.
Он стал искать её вещи и не нашел ничего. Даже зубной щетки. Он стал вспоминать хоть какие-нибудь мелочи, которые могут навести на её адрес или координаты. Возникло пугающее ощущение, что кто-то почистил даже его память. Опять галлюцинация?
Было уже за полночь, наступила прохлада. Маркус набросил пиджак на плечи, тот самый, единственный и уже сильно потёртый, сел на веранде и стал размышлять.
«Найти, найти. Я хочу её увидеть», приказал Маркус. «Я хочу её найти».
«А она хочет?» спросил кто-то внутри голосом Кицунэ.
И опять чувствовал липкое сопротивление, туман, и опять образ ускользал, и в голове появлялись какие-то отвлекающие мысли. И ещё двадцать минут исчезали из жизни…
«Найти, найти», снова повторял Маркус, приходя в себя. «Я хочу её найти…»
А потом он проснулся. Внезапно в шесть утра. И он по прежнему сидел на веранде. Странное состояние, как будто его выключили, чтобы он не думал, перестал сопротивляться и поплыл по течению.
Он встал, пошёл в ванную, умылся, вышел из дома и сел в машину. Выключил все мысли и выехал на дорогу. Он стал белесой тенью, скользящей по утренней улице. Ехал на автопилоте, намеренно убирая любую зарождающуюся мысль, держа сознание чистым и прозрачным. Руки поворачивали руль сами, если он вдруг чувствовал такой импульс. Он наблюдал светофоры и потоки машин, останавливался на красный и трогался на зелёный, но сознание не регистрировало где он, и куда двигается. Просто ехал, ощущая внутри направление, как наверное птицы чувствуют магнитное поле земли или что-то другое, что их ведёт.
Было около восьми утра, когда он понял, что он на территории какого-то университета. Он нашёл парковку, оставил машину и пошёл по кампусу. Люди не замечали его, но и не наталкивались, а скорее огибали, словно вокруг него невидимые мягкие стены. Он шёл не глядя по сторонам и не замечая архитектуры и клумб; он старался не упустить стрелку компаса внутри, которая приказывала ему повернуть налево или направо или идти прямо. Пока он не подошел к какому-то зданию.
Двери были с кодированными замками. Маркус остановился чуть в стороне, дожидаясь. Он не знал, чего он ждет, и даже не спрашивал, стараясь держать сознание по-прежнему чистым и пустым.
Из здания выбежали две студентки в спортивных маечках и шортах, и он спокойно вошёл в открытую дверь. Он по-прежнему не знал, в какой комнате живет Кицунэ, просто шёл так, как будто жил тут всегда и ходил по этим коридорам сотни раз... Пока вдруг не остановился перед комнатой, и понял, что больше идти некуда. Он постучал.
Дверь открыла Кицунэ. Она была в синем халате и тапках. Волосы мокрые после душа.
– Как ты меня нашел? – испугалась она.
– Почему ты ушла? – спросил он.
– Кто там? – раздался вопрос из комнаты, и в прихожую высунулась растрепанная девушка завернутая в полотенце. И сразу отдернулась назад, увидев Маркуса.
– Это ко мне, – сказала Кицунэ.
– Ты знаешь, что это нарушение правил, – голос соседки звучал раздражённо.
– Знаю, – ответила та.
Она жестом показала ему говорить шепотом, и они вышли в коридор. А Маркуса удивило, что она испугалась. Что-то важное начало проявляться сквозь вату последних дней. А может просто наконец это были первые искренние живые чувства? Первое реальное ощущение, которое он наконец поймал. И он внутренне сконцентрировался на нём, как будто потянул за нить. И словно рыбу из воды начал тянуть. Медленно и настойчиво.
– Почему ты ушла? – опять спросил Маркус.
– Потому. Ты любишь другую девушку, – говорила она торопливо и обеспокоенно. – Мы немного встречались, потом разошлись. Вот и всё. Это случается. А теперь иди домой. Хорошо?
– Это неправда, и ты это знаешь. В смысле то, что встречались и разошлись. И я не уйду, пока мы с тобой не поговорим.
– Пожалуйста, – уже молила она, – уходи, здесь строгое начальство.
– Нет, – сказал он твердо. – Не уйду, пока не поговорим.
– Хорошо, – сдалась она, – подожди, я оденусь.
– Хорошо, но я буду ждать тут.
– Здесь камеры, охрана…
– Тогда торопись.
* * *
Кампус наполнялся жизнью. Кто-то шёл в кафе, кто-то в библиотеку, кто-то занимался спортом. Они вышли из здания и пошли по аллее между корпусами. Кицунэ надела светло-голубое платье с белым поясом, белую кофточку и босоножки.
Они оба молчали, и Маркус опять почувствовал, как в его сознание входит туман безразличия, который он ощущал все те несколько недель их странных отношений. И он внутренне ощетинился – как будто шерсть поднялась на загривке.
– Китти, не делай этого, – сказал он. – Это нехорошо.
– Что нехорошо? – спросила она бесцветно.
– Ты знаешь о чем я, – туман в голове Маркуса начал отступать. – Перестань!
– О чем ты? – так же тихо спросила она, но забытьё уже не имело над ним власти.
– Прекрати! Пожалуйста! – решительно сказал он и взял её за плечи.
И в тот же момент уже знал ответ. Внезапно, как озарение. Словно его прострелило её жизнью навылет, и он знал все: её детство, мечты, её боль, сиротские дома, приёмную семью и одинокую юность.
И её скорую смерть.
Он увидел её тело, ставшее прозрачным для него, и шрамы от операций, которые он странно не замечал, пока они были вместе, и россыпь горошин раковых опухолей в её легких… Метастазы…
И ещё Маркус увидел новую жизнь!
Он задохнулся:
– Боже мой, что ты наделала, девочка! Что же ты наделала!
Он обнял её посреди улицы, и у неё уже больше не было сил сопротивляться, и она заплакала от безнадежности и отчаяния своей жизни.
* * *
Они бродили и разговаривали всё утро.
Она незаметно следовала за ним с тех самых пор, когда они встретились в первый раз. Она даже узнала, что он работает на станции скорой помощи и иногда приходила помогать волонтером. Но он практически никогда её не замечал; тогда все его мысли были заняты Тали. А потом она долго лечилась.
Жара начинала припекать не на шутку, но на душе у них обоих было мрачно. Маркус обнял её за плечи, а Кицунэ обняла его за талию, и они без цели шли по улицам университетского городка, пока не оказались около маленькой католической церкви. Субботняя утренняя служба уже закончилась, а на исповедь народ начнёт подходить после обеда, так что в здании было почти пусто. А также темно и прохладно.
Они зашли в широко открытые двери и долго стояли вдыхая аромат восковых свеч и глядя на полутемные образы вдали за рядами кресел.
– Вам нужна помощь, дети мои? – спросил приветливый голос сзади.
Это был темнокожий священник. Он был маленький, седой и улыбающийся, и в его глазах светилась доброта.
– Да, – внезапно сказал Маркус, – мы хотим пожениться.
– Что? – спросили одновременно Кицунэ и священник.
– Мы хотим пожениться, – сказал Маркус поворачиваясь к Кицунэ с мягкой твёрдостью в голосе, проводя пальцами по её виску и приглаживая короткие волосы.
Она смотрела на него и хотела что-то сказать, но не могла.
Священник оказался в трудной ситуации.
– Вы уверены? – осторожно начал он, глядя на Кицунэ.
– Да, – вдруг сказала она не сводя глаз с Маркуса.
– А вы… католики? – нерешительно и медленно спросил он.
– Рэбе, – нечаянно назвал Маркус священника. – Разве это важно? У моей девушки рак. И она ждет ребёнка.
– Что?! – сказали оба.
– Вы понимаете, нам надо срочно, – продолжил Маркус. – И мы пришли к вам. За помощью. Вы же не откажете?
– А… – только и сказал священник и сглотнул. Потом постоял, переводя взгляд с одного на другого, а Кицунэ опустила голову, прижалась к Маркусу и печально уткнулась лбом ему в плечо, а он гладил её волосы и целовал в висок.
«По крайней мере ты не будешь просить меня избавиться…» – подумала она, и он «услышал».
– Что?! Что ты сказала?! – тихо спросил он вслух.
И он вдруг наконец осознал, что её болезнь может быть смертельной. И ему стало страшно.
“Вы можете не выжить оба,” – наконец подумал он, боясь произнести и даже подумать то, что когда-то произнес его отец.
“Да,” – подумала она, – “Но и одна я тоже не выживу. А он может.”
– Знаешь, я так хотела стать матерью… – сказала она вслух. – Это мой шанс. Последний. Единственный.
Они стояли, забыв про всё на свете, и не заметили, что священник в конце концов очнулся и куда-то торопливо ушёл. Через несколько минут он вернулся в сопровождении нескольких молодых людей – видимо студенты, которые помогали в церкви. А может просто прохожие. Три девушки и четверо юношей. Темнокожие, смуглые, белые, азиаты. У них у всех были перепуганные лица. Они наперебой начали успокаивать, говорить, что всё будет хорошо и обещали за них молиться. «Спасибо», отвечали молодожены.
Все приготовления были сделаны очень быстро, и священник провел процедуру привычно, хоть и не так радостно, как всегда. Он спрашивал, а они отвечали свое «да» спокойно и сосредоточенно. И Маркус был рад, что не надо разбивать тарелку.
А когда священник осторожно спросил про кольца, Маркус почему-то машинально сунул руку в карман, в котором было пусто, но пальцы нащупали дыру, и он нырнул в неё всей пятерней, чтобы почувствовать в самой глубине подкладки тонкий металлический звяк. Те самые два кольца, которые… Он вспомнил, как выбросил коробочки, не зная, что с ними делать, и задумавшись почему-то положил кольца в карман. И полностью забыл про них, а они просто провалились в дыру. Чтобы вот так появиться в нужный момент…
Он вынул их вместе с шерстяными катышками, нитками и какой-то пылью, которые всегда накапливаются за подкладкой, и смущённо извиняясь сдул этот мусор с ладони, но все понимающе смотрели и ждали, робко улыбаясь. Он надел кольцо Кицунэ, та надела ему второе…
– В счастье и в несчастье, в болезни и здравии… Пока смерть… – На этих словах голос священника дрогнул, – не разлучит… Я объявляю вас…
Свидетели, подписи, сертификат. И дальше всё было не важно.
Молодежь робко поздравляла их, обещала, что всё будет хорошо, потом повела их в полуподвал, где угощала печеньем и чаем… Спросили нужна ли помощь.
– Да, – ответил Маркус. – Помогите собрать вещи и переехать.



Часть 3. Призрак

Он стоял в странном пространстве.
Низкое небо в тучах медленно кружилось над ним. Посередине тучи собирались в смерч, но это был тихий смерч, от него не исходило угрозы, он не мчался через ландшафт, разрушая все на своём пути, он просто стоял, чуть подрагивая, извиваясь и медленно кружась посреди каменной пустыни и организуя тучи вокруг себя в таком же медленном вращении. От него исходило ощущение мощи и вибрации, словно он живое существо или станция высокого напряжения.
Это было знакомое небо, но тогда вокруг были скалы, а здесь расстилалась пустыня с растрескавшейся землей, которая тянулась вдаль и терялась в дымке.
И в бесконечной дали он увидел чёрную башню. Вернее, сначала он подумал, что это башня. И лишь после долгого всматривания он понял, что это что-то живое. Оно медленно дрейфовало по окружности и чуть извивалось. Иногда из него вырастали чёрные щупальца, словно лучи, и вбирались обратно. От него исходила угроза, словно низкая вибрация где-то глубоко за пределом человеческого восприятия.
– Что это? – подумал Маркус, – Где я?
И почувствовал, как его сзади обнимают нежные руки. Он обернулся.
Кицунэ прижалась к нему тихо.
– У тебя совсем пустыня… – сказала она грустно, – Почему ты сделал её такой?
– Я?! – поразился Маркус.
– Да, – ответила она, – Так ты видишь мир. Ты себе все запретил и убил в нем всё живое.
– Нет, нет, не может быть! Я просто вижу сон! – подумал он.
– Пусть будет сон, – согласилась она.
Маркус теперь увидел, что пустыня стала другой. Ее теперь покрывала жёлтая трава, и ветер откуда-то приносил осенние листья и снежинки. Желтовато-оранжевое смешивалось с белым и покрывало землю. От красоты этих цветов захватывало дыхание.
– Это твоё? – спросил он тихо.
– Да, – ответила она.
– А что там за смерч? – снова спросил Маркус, и увидел, что колонна уже не одна, что её обвивает другая, тонкая и прозрачная, словно вьюн вокруг ствола дерева.
– Это твой поток, – Кицунэ посмотрела вверх и добавила, – и мой. Это наши жизни.
У Маркуса перехватило дыхание. Поток Кицунэ был безжизненный и иссякающий.
– Да, – сказала она, – мне тоже было страшно сначала. Но потом приходит принятие. Когда видишь жизнь с другой стороны, начинаешь понимать, что смерти в общем нет. Есть просто переход. Конец одного состояния это начало другого. И перестаёшь бояться. Пугает только неизвестность.
Они ещё какое-то время стояли, глядя на эти два потока, сплетённые в странном танце.
– А что это там вдали? – спросил Маркус.
Теперь далёкая башня стала больше похожа на человека в чёрной одежде. Маркус не мог видеть, но знал, что тот улыбается страшной и уже знакомой улыбкой.
– Это тот, кто меня убил, – сказала она спокойно.


Глава 53. Визит полиции. Двейн Рейни. 5 – 6 июня
– Ты представляешь, они были подружки! – заявил Грей, появившись утром на пороге его кубика. Загорелый и отдохнувший, как с курорта.
Рейни поднял на него удивлённый взгляд, а Томас заметив недоумение добавил:
– Те две девицы… Ну помнишь, Алан рассказывал про своё дело? Муж, жена, любовник и его подружка. Я был у Майка, он рассказал новости про расследование.
– А… Это где мужа подозревали в том, что он застрелил жену?
– Да! А оказалось, что подруга любовника! Прямо как ты сказал! Оказалось, что эти две дамы дружили много лет назад, а потом одна увела у другой сначала одного парня, потом второго.
– Да ну? – удивленно ответил Рейни, вспоминая случай и свои комментарии мимоходом. – То есть они были знакомы? И она бывала в том доме?
– Не просто бывала! – воскликнул Грей. – Она там у него жила! Год с чем-то. Она знала там всё, в том числе, где хранится оружие. И даже… – Томас сделал многозначительную паузу, – у неё был ключ! Они не поменяли замки за столько лет! Ты можешь себе это представить?!
– Да? – произнес Рейни немного удивленно.
– Они уже строили свадебные планы, – продолжил Грей, – как тут подруга вильнула хвостом, и свадьба состоялась с другой невестой. Конечно дамы поссорились можешь представить как. А когда они случайно встретились годы спустя, и та, которая жена, увидела нового парня у второй, стала строить ему глазки! Ну та и не выдержала!
– Что, прямо за кокетство? – спросил Рейни несколько отрешенно.
– Да нет, сначала её бойфренд к ней охладел, и она стала за ним тайком следить. И увидела, что он гуляет в знакомый дом, когда муж уезжает на работу. Вот тогда она и взорвалась. Хотела отомстить всем троим, шлёпнуть жену с любовником и свалить на мужа. Дождалась, когда её парень сказал, что едет на рыбалку, и пошла разбираться. А он действительно уехал на рыбалку. Она забралась в дом, достала пистолет, увидела, что хозяйка одна, не выдержала и пошла выяснять отношения. Вышел скандал, и бум! Когда началось расследование и выплыла её любовная связь, парень испугался, что его внесут в подозреваемые, побежал к ней за алиби. А она и рада, ей-то тоже алиби вот так было надо! Ну а как насели на них, она и призналась. И перчатки нашли с пороховым налетом; ей было жалко их выбрасывать, они были дорогие, – Томас рассмеялся. – Спрятала у своей мамаши в старых вещах.
– Да… Впечатляет! – сказал Рейни задумчиво покачав головой.
– Алан передает тебе большое спасибо, – добавил Томас с чувством. – Сказал, что представил, что было бы, если бы они осудили мужа.
Рейни кивнул и сказал скорее себе, чем Грею:
– Она там жила… И у неё был ключ…
– Вот именно! Но муж об этом не сказал, а может и просто забыл про неё, а девица естественно молчала.
– Понятно, – ответил Рейни, снял трубку телефона, посмотрел на Грея и поднял указательный палец прося молчания.
– По поводу судьи, – сказал он Джине. – Вы проверяли прислугу? Кто-то жил в доме в то время?
– Дочь говорит, никто, но ощущение, что врёт. Проверить не получилось, очень давно.
– То есть не говорит… И может быть кто-то жил…
– Может быть… – ответила Джина.
– У кого был доступ? Ключ, например. Помнишь, оба случая? У него похоже был ключ. От комнаты в мотеле, от кабинета в библиотеке. Может и от этого дома тоже?
– Может, – ответила Джина, – давай поговорим позже, у меня срочное дело…
Рейни отключился, но не мог стряхнуть состояния. Грей смотрел на него вопросительно и ждал. Рейни вздохнул и покачал головой. Потом не выдержал и позвонил ей снова. Дубчек уже не отвечала, и он оставил сообщение на ее голосовой почте: «Давай еще раз пройдем по ним по всем. Я должен покопать сам. Дай мне адреса или поехали вместе».
И только ночью пришло текстовое сообщение: «Позже».
* * *
На следующий день Рейни пришёл на работу раньше обычного и увидел на пропускном пункте несколько человек, которые оформляли разовые пропуска. Среди них двое в штатском и двое полицейских в униформе, и их лица были знакомыми, но он какое-то время никак не мог понять, где он их видел. Сначала он вспомнил мужчин в штатском. Это были следователи из отдела убийств, с которыми Рейни несколько раз пересекался. И входя в отдел, он наконец вспомнил, где видел полицейских. И в душе поднялось тяжёлое предчувствие. Очень тяжелое. Особенно когда он увидел в коридоре перед собой могучую спину в сером свитере.
– Джина, – окликнул он. – Что-то случилось. Те полицейские…
Она обернулась, но в тот же момент в коридоре за её спиной появилась Барби.
– Да, да, проходите, – закудахтала она, обращаясь к кому-то за спиной Рейни, – Агент Дубчек, прошу вас тоже. Ко мне в кабинет.
Рейни обернулся. В коридоре со стороны входа уже подходила та четверка. Один полицейский что-то сказал остальным, показывая на Джину, но в это время к ним подошла Барби и все последовали за ней.
Двейн пошел за ними. Но секретарша решительно его остановила.
– Рейни, вам нельзя, у них важная встреча.
– По поводу чего?
– Я не знаю, – прошептала она с расширенными глазами, – но вам нельзя.
Тогда Рейни повернулся и решительно направился в другое крыло здания – прямо в кабинет шефа. Дорис, пожилая секретарша, приветливо наклонилась к нему, намечая губами вопрос, но увидев лицо Рейни несколько перепугалась. Он же воспользовался её замешательством и сказал: «Это срочно!» и в следующую секунду, нарушая все правила и протоколы, он уже распахивал дверь к шефу, стукнув в неё для проформы.
Шеф Ланкастер сидел в несколько вальяжной позе с телефонной трубкой у уха; настроение у него было весёлое. Оно сразу исчезло, когда он увидел лицо вошедшего. Он сказал кому-то, что перезвонит, положил трубку и спросил:
– Что?
Рейни набрал в грудь воздуха и попробовал что-то сказать, но получилось только:
– Там… Следователи… Отдел убийств… По какому поводу? Дубчек…
– Где?
– У Бар… У Брейди. Недавно вышла ситуация…
– Какая ситуация? – спросил шеф резко, сам же решительно направляясь к двери и не ожидая ответа. По лицу Рейни он видел, что нужны решительные и быстрые меры.
– Долго рассказывать… – ответил Рейни, еле поспевая за шефом и чувствуя себя последним доносчиком, но сейчас ему было всё равно.
– О, шеф, – тихо промямлила Марша приподнимаясь, но он не обратил на неё внимания и прошёл мощно как ледокол, а Рейни проскользнул в фарватере, прикрытый широкой спиной и только чувствуя турбулентные вихри в воздухе позади.
Все только-только начали усаживаться, но появление шефа заставило всех вскочить, включая Брейди. Явно было видно, что визит начальства её перепугал.
– Что у вас происходит? – спросил шеф резко.
Барби начала бормотать что-то невразумительное, явно пытаясь быстро придумать, как уговорить шефа покинуть помещение, но в присутствии стольких посторонних лиц была не в состоянии. И тогда шеф напрямую обратился к визитерам, представился и спросил кто они и что хотят. Те вытянулись по стойке смирно, тоже представились и один в штатском начал:
– Ситуация такова… Э… Несколько дней назад был убит мужчина…
Рассказ был коротким и предельно конкретным. Из него стало ясно, что частный сыщик Джозайя Рустер похоже закончил свои дни вскоре после визита Джины. Может даже в тот самый вечер. Кто-то выстрелил в окно. Через сетку. Этот кто-то убил и собаку, и самого мистера Рустера. Выстрелов никто из соседей не слышал, так что пистолет скорее всего был с глушителем. Следов взлома обнаружено не было, но дом был в состоянии словно после взрыва, стол в гостиной перевернут, по всему полу разбросана еда, хотя следов грабежа и обыска не видно. Следов драки и побоев на теле убитого тоже не было. Местная полиция сразу сообщила, что в пятницу соседи сделали вызов по тому самому адресу и рассказали все обстоятельства. И было ясно, почему они сейчас стояли здесь в кабинете под тяжелым взглядом Ланкастера.
– Понятно, – сказал шеф. – Кто обнаружил тело?
– Племянник. Приехал за собакой. Он звонил, но телефон не отвечал. Дверь закрыта. Он подошел к окну и увидел. Вызвал полицию.
– Понятно, – повторил шеф. – Агент Дубчек?
Джина вытянулась почти по стойке смирно, что давало ей преимущество огра – смотреть на всех сверху вниз, выставив вперед свою челюсть. Глядя исключительно на шефа она вкратце рассказала историю преследования того дня, пока опуская незначительные подробности вроде наличия свидетеля. Объяснила свой визит и свои действия. Забирала ли она что-то у господина Рустера? Да, его папку, в которой он вёл записи её, Джины, перемещений и встреч, которую он отдал добровольно и без принуждения, и его телефон, который с тех пор больше не звонил, и на нём только несколько звонков, и номер идентифицировать нельзя, видимо телефон только для связи с клиентом. Компьютер? Нет, Джина не видела никакого компьютера у мистера Рустера, и он сказал, что не имеет такового. Нет, обыск не производила. Нет, больше в том доме не появлялась и понятия не имеет. Покинула его раньше полиции и не возвращалась.
Следователи переглянулись с полицейскими, и последние молча кивнули. Никаких расхождений в показаниях не было.
Шеф попросил Джину пересказать содержимое её беседы с убитым, что она и сделала чётко и спокойно. В конце концов шеф попросил принести вещи, которые она взяла из дома сыщика. Он забрал телефон и папку, просмотрел, не делая ни малейшей попытки передать следователям.
Потом обращаясь к детективам шеф заверил, что у них нет никаких причин скрывать чьё-либо участие в истории, но что сама попытка следить за федеральным агентом требует серьезного федерального расследования. И что существующая процедура такова, что требует участия третьей стороны…
Он замолчал и попросил агентов Дубчек и Рейни покинуть помещение, что они и сделали с тяжёлым чувством. О чём шла дальнейшая беседа, они могли только догадываться.
Шеф потребовал к себе двоих агентов из другого отделения, и вскоре гости покинули кабинет в их сопровождении. Вид у них был несколько неудовлетворенный, но с другой стороны чувствовалось и облегчение, что эта проблема слетела с плеч.
– Рейни, к шефу! – сказала секретарша.
– Рассказывай своё участие в деле, – резко начал Ланкастер, показывая Двейну на кресло напротив стола. Сам он откинулся в кресле и расстегнул пиджак. – Ситуация полное дерьмо!
– Нет шеф, – ответил Рейни мрачно, – она намного хуже.
– Что?!
Рейни сел и вкратце рассказал события того злосчастного вечера.
– То самое окно? – мрачно спросил шеф.
– Судя по их рассказу… – ответил Рейни.
– Наверное остались следы… – ещё мрачнее вздохнул шеф.
– Да, должно быть… – сказал Рейни, осматривая рукав своего пиджака и свои ботинки.
Ланкастер грязно выругался, что позволял себе крайне редко.
– Ситуация полное дерьмо! – добавил он мрачно. – И я уже вижу, как оно летит в вентилятор…
Еще несколько мгновений он посидел, набычиваясь перед неизбежностью, потом с явным острым нежеланием поднял телефонную трубку.
– Ну ладно. Процедура есть процедура. Иди. Будь на месте. И увы, будь наготове…
Через час в департаменте появилась какая-то комиссия. Официальные лица в чёрном то наводняли кабинет шефа, то перемещались к Барби, и весь отдел лихорадило. У Рейни забрали его пистолет, пиджак и попросили ботинки, так что он переобулся в кеды. Потом в отдельной комнате под камерой он давал показания гражданину с оловянными глазами, потом его допрашивала очень полная крашеная блондинка в очках и с выражением подозрительности и обиды на лице. Потом он записывал всё, что помнил из того вечера. Судя по всему Дубчек в другой комнате делала то же самое. Потом его пригласили на детектор лжи, где облепили датчиками и мучали вопросами несколько часов подряд…
Гражданин с оловянными глазами отбыл и больше не появлялся, а вот дама прописалась в отделе прочно. Её как выяснилось звали агент по особым поручениям Волфешлегелстинхаус. Грей за глаза окрестил её «эта, как её, Волф-чего-то-там». Она занимала любую комнату, какую хотела, приказывала установить там камеры, проверяла их работу, оставалась недовольна, требовала заменить, поправить, отрегулировать... Потом наконец одобряла, и начиналась дневная рутина.
– Вы что, хотите сказать, что вы помните все номера и марки машин, которые там стояли? – спрашивала она, раздраженно просматривая записи Рейни.
– Нет, – отвечал он. – Только те, которые видел.
– Были ли машины с разбитыми окнами?
– Из тех, что заметил, ни одной.
– А машина Рустера? Вы знаете, которая была его?
– Да. Когда мы искали в базе данных, я узнал, что он водит серый Форд Фристайл 2005. Его машина была запаркована через два дома.
– А почему не около?
– Не знаю, я не спрашивал.
– Где остановились вы?
– Я припарковался около дома 1428.
– Вы не вскрывали машину мистера Рустера?
– Нет, не вскрывал.
– Не обыскивали?
– Я же ответил, что нет. Не вскрывал и не обыскивал.
– И вы не знаете, кто её вскрыл?
– Нет. Я не знаю, кто её вскрыл.
– И вы не знаете, что в ней было?
– Нет, я не знаю, что в ней было.
– И вы ничего оттуда не забирали?
– Нет, я ничего оттуда не забирал.
Рейни наконец полностью выключил эмоции и монотонно отвечал вопрос за вопросом.
– Что висело на стенах в квартире Рустера?
Рейни перечислял.
– А на другой стене?
– Я не видел.
– О чем шёл разговор между агентом Дубчек и Рустером?
Рейни повторял. Дама сверялась с записями, и снова смотрела на него, прищурясь и не веря ни единому слову. На следующий день всё начиналось сначала…
И вполне ожидаемо вскоре шеф вызвал их обоих в кабинет и с тяжёлым сердцем велел уйти в административный отпуск.
Разгоралось лето, стояла жара, и Лора начала его уговаривать съездить в Калифорнию к детям.
– Не отпустят, – сказал Двейн, – Нельзя покидать город.
– О, я поговорю с Барбарой! – проворковала она.
И Рейни подумал, что может и правда сможет?


Глава 54. Полеты. Маркус Левин. 8 июня
– Ну что тут можно сделать? – сказала Рива отцу.
Ситуация в доме начала разворачиваться подобно взрыву. Шмуэль бегал, насколько можно было бегать с ролятором, кричал и махал руками. Он возмущался до полного изнеможения, он даже впервые за несколько лет позвонил брату. Потом не выдержал и позвонил Риве, которая сначала не на шутку перепугалась на звонок отца, но потом заметно успокоилась, что, да, ситуация серьезная, но… Маркус привычно слышал не только то, что говорил или ворчал старик, но и то, что отвечала ему его дочь.
– Ну что можно сделать!? – говорила она, – она же взрослый человек, должна понимать на что шла… даже если не знала… даже теперь у нее есть варианты… Ну раз не хочет, то что можно сделать? Что Маркус? Как он мог знать? Да что ты! Когда это мужчины думали о том, чтобы предохраняться?! Ладно, папа, как ты-то себя чувствуешь? Что ты кушаешь? Двигайся больше…
Да, Маркус понимал, что исчезновение Кицунэ, как впрочем и его, Маркуса, мир не встретит слезами, и он уже не комплексовал по этому поводу. Хотя Шмуэль похоже не на шутку переживал, и он теперь был единственным, кто переживал, и Маркус был ему за это благодарен. Он был единственным, с кем Маркус чувствовал ту самую тоненькую нить, которая выходит откуда-то из глубины сердца и начинает пульсировать, когда мы произносим слово «семья». Нет, впрочем, конечно был еще Михаэль, но что-то сломалось в их отношениях тогда, давно… И Маркус не понимал, почему так трудно набрать телефон брата. Или может эта трудность только с его стороны, и может с той стороны всё нормально? Впрочем и брат тоже не часто звонил. Да, конечно, занят, но Маркус чувствовал, что это не единственная причина. Нечто неосязаемое и невидимое жило между ними годы. С той самой беседы, в которой один подросток в сердцах рассказал другому…
«Он был ребёнок», убеждал себя Маркус, «такой же раненый ребенок, как и я. Может ему было хуже, он помнил мать, он её потерял». И всё же не мог позвонить.
Но ситуация в доме, при всей её тяжести, начала постепенно входить в русло, и оказалось, что даже в такой ситуации может быть русло.
Шмуэль взял на себя роль организатора и устроителя, он лично отвозил Кицунэ в госпиталь и водил по докторам, начиная конечно с Якова. Маркус тоже ехал с ними, но потом старик раздраженно выгонял его на работу: «Иди, иди, ты уже сделал всё, что мог». Кицунэ тихо добавляла: «и правда иди, мы тут управимся». И Маркус уходил на станцию. Яков конечно был обескуражен ситуацией, но всё что можно было сделать без химиотерапии и облучения, всё таки начали делать – пока хотя бы диагностику, сканирование, ультразвук, анализы… Вариантов было мало. В воздухе висело слово «операция», на что Кицунэ говорила мягкое но непреклонное «нет».
Часто возвращаясь с работы Маркус заставал их сидящими на диване за долгой беседой. Иногда они держались за руки, иногда он чувствовал, что за секунду до того как он звякал ключами в замке, они сидели в обнимку. И ему было радостно за них, и грустно. Так часто хорошее в жизни приходит вместе с плохим…
– Ну почему нельзя начать лечение? – возмущался Шмуэль.
– Потому что я уже всё перепробовала, – ответила Кицунэ, – Потому что ничего не помогает. И не поможет.
– Но операция… – восклицал тот, – Маркус, объясни ей, почему ты молчишь?
А Маркус молчал, потому что не знал, что сказать. И не знал, что делать. Есть какие-то странные ситуации, в которых он чувствовал себя словно парализованный, и был не в состоянии принять никакого решения и совершить никакого действия.
– Потому что, – ответила за него Кицунэ спокойно, – я сказала, что уйду из дома.
Она дождалась, пока молчание не станет звенящим, и продолжила.
– Я уйду из дома и уеду куда-нибудь, где меня никто не найдет. Никогда.
Шмуэль бессильно сел рядом с ней и взял её за руку. Но у него пока ещё не было слов.
– Вы же не хотите, – продолжила она, – чтобы я умерла бог знает где на руках у чужих людей, в чужом госпитале. И мой ребёнок…
– Что ты говоришь?! – воскликнул старик, обнимая её, – что ты говоришь, девочка! Как тебе не стыдно!? Ты никуда не уедешь! Обещай мне, что ты никуда не уедешь!
– Я не уеду, – тихо отвечала она приникая к нему, – только я не хочу никакой операции. Это не поможет. Они изрежут меня, будет большая потеря крови, и я снова буду без сил. А они мне очень нужны сейчас. И мне хотя бы есть для чего жить. Эти последние месяцы.
И Шмуэль тоже сдался.
– Вот, говорят, что новый перспективный метод! – говорил он, открывая очередную интернет-страницу, – Маркус, дай мне этот… как его… эту штучку, куда она черт возьми запропастилась? Я им позвоню.
Он научился пользоваться интернетом, и теперь всё время проводил за компьютером, исследуя горячий топик и обсуждая его с любым, кто оказывался поблизости. Как правило это была Китти. Она не возражала…
* * *
Им было просто вдвоём. Они с Маркусом не спорили, не волновались, не выясняли отношений. Они просто были, словно прожили вместе двадцать лет. И оба чувствовали, что ходят над пропастью. И старались не думать об этом, потому просто занимались домашними делами, гуляли по лесным дорожкам и вокруг озера, ходили по магазинам и выбирали кроватку, коляску, пелёнки, даже шутили и смеялись... Со стороны выглядели, как обычная молодая семья, ожидающая первенца. Но ночью лежа в постели прижавшись друг к другу, оба понимали, что этот покой так ненадолго.
И он обнимал её и словно переставал быть собой, а становился своим отцом, а Кицунэ вдруг становилась его матерью, которой он никогда не знал, но начинал чувствовать сейчас, как живое и любимое существо, которое когда-то отстояло его жизнь. «Зачем?» думал он. «Надо» думала она. И он целовал её висок и лоб, гладил волосы…
– Расскажи мне, – говорила она.
И он рассказывал ей про Амаю, студентку из Японии, которая приехала в другую страну за новой жизнью и новым счастьем, но не нашла его, а нашла сначала приятеля родом из Эфиопии по имени Тэдо, потом наркотики, потом болезнь. И всё, что успела оставить в этом мире, это маленькую смуглую девочку по имени Кицунэ. А Тэдо однажды ночью погиб в перекрёстном огне гангстерских разборок. Нью Йорк сложный город.
А потом Кицунэ рассказывала Маркусу про жизнь его семьи до его рождения, чего он почему-то не мог видеть про себя самого, но легко видел про неё. Это было так странно – наблюдать жизнь до того как. Милые мелочи, поездки в отпуск, прогулки, покупки – всё становилось значимым и родным после многих лет забвения. Как будто найти старое давно забытое кино, на котором молодые отец и мать, а ты сам ещё совсем крошка. То, что ты никогда не мог бы увидеть и узнать, кроме как от родных, которых уже нет в живых…
И она тоже жадно вглядывалась в эту жизнь, и теперь это была их общая семья, и они проживали это прошлое вдвоем, впитывали его с надеждой, словно пытались утолить мучительную жажду.
А потом они летали. Это было так странно, что им неловко было говорить об этом при свете дня. Словно это была их игра на двоих, и что-то в ней было не совсем правильное, потому они прятались, чтобы в неё играть. Они парили над городом – две птицы, или даже не птицы, а нечто с крыльями, а иногда без. Они летали держась за руки или в обнимку. И это было их маленькое чудо.
– Что это? – спросил Маркус в первый раз, – галлюцинация? Или сон?
– Разве это имеет значение? – спрашивала она.
– Как это может быть? – думал он.
– Может… – отвечала она тоже мысленно.
Они парили над лесом, над бесконечной цепочкой ночных огней на дороге, над озерами и ночной рекой… Иногда мимо с криками пролетала стая гусей, вспугнутая хищником, иногда они наблюдали взлетающие самолеты, летели рядом с ними и слушали жизнь: кто-то спешил на конференцию, на деловую встречу, кто-то переживал семейные катаклизмы, кто-то наоборот ехал в отпуск, предвкушая недели праздных удовольствий. А они просто были незаметные свидетели…
А утром он думал, что это мог быть просто сон. И не решался спросить.
* * *
– Прости меня, – сказала она однажды.
– За что? – удивился Маркус.
– За всё. За то, что я так… ворвалась в твою жизнь.
Он попытался возразить, но она закрыла его рот своей маленькой ладонью и легла на его плечо.
– Дай мне договорить. Знаешь, это была словно игра. Я проверилась после операции, и они сказали, что всё хорошо, что следующее обследование через полгода и так далее… И я подумала, что я словно закрою глаза и буду играть в счастье. Хотела семью, хотела ребёнка. Загадала, что пусть всё будет хорошо, и у меня будет наконец то, о чём мечтала. Геше говорил, что мне немного осталось, но мне не хотелось верить. Врачи давали хорошие прогнозы, и я…
– У меня тоже такое бывало, – ответил он обнимая её и гладя её щеку. – Казалось, закроешь глаза, и окажется, что всё страшное в жизни это только сон. Что оно скоро закончится.
– И будет всё хорошо…
– Да, и говоришь себе, что это только иллюзия…
– Только иллюзия…
И они засыпали в обнимку.


Глава 55. Сме… Ста… Двейн Рейни. 21 июня
– Вы можете делать всё что угодно, пока вы это делаете в пределах часа езды до офиса, – сказала агент Волфшлегелстинхаус.
– Что даже домой нельзя? – спросил Рейни, надевая то же каменное лицо и монотон, которые он использовал во время допросов. И пояснил, – пробки на дорогах…
Агент Волф-чего-то-там посмотрела на него сквозь очки с выражением близким к ненависти.
– Вы поняли, что я имела в виду, – с нажимом ответила она.
– Не совсем, – работая под вещмешок сказал Рейни, хоть здравый смысл давно уже кричал ему остановиться. – Поясните пожалуйста, два часа допустимо?
– Нет. Не до-пус-ти-мо, – ответила агент тщательно выговаривая слоги, словно умственно отсталому, вбивая каждый звук в его левый глаз тяжёлым взглядом, – допустимо ровно столько, сколько нужно, чтобы проехать от вашего дома до офиса по первому требованию. Час с очень небольшим.
– Абсолютно ясно. Кристально, – ответил Рейни и подумал, что нажил врага навеки.
Попытки Лоры выпросить его в отпуск на другое побережье понятно не удались, а поскольку билеты она уже купила, то он уговорил её ехать к детям без него, но с какой-нибудь подругой. Она долго не сопротивлялась, и сказала, что будет за него молиться. «Да, конечно, спасибо», ответил Рейни, удерживаясь, чтобы не закатить глаза, и остался в блаженном одиночестве.
В деле мистера Рустера, как он понял из слухов, которые по неизвестным каналам получала Брейди и которые Бек умело у неё вытаскивал, быстрого прогресса не наблюдалось. Джозайя был одиноким человеком, мелким частным сыщиком, дела которого последние годы шли неважно. Но в этом году пошло на поправку, что было видно по банковским отчётам; большие вложения наличных поступали регулярно. Однако никаких бумажных следов его недавней деятельности не обнаружилось. Личная машина Рустера, как стало ясно из допросов, была взломана; что оттуда исчезло – не известно.
Дубчек уже извелась, ругаясь на тему «почему мы так мало озаботились этим случаем с самого начала!?» и «надо было отнестись к этому всерьез!», «обыскать, забрать всё!», но Рейни уже научился принимать жизнь философски. Да, получилось глупо, не придали значения во-время, но прошлого не вернёшь, потому лучше воспользоваться рецептом Гомера Симпсона: «Зачем ругать себя постоянно? Ну поругай немного и двигайся дальше…»
Так что каждое утро для него начиналось с ленивого подъема, ленивого просмотра новостей и разных планов, которые он легко забывал в приступе блаженной прокрастинации. Находясь в режиме выходного дня, он перестал бриться, отчего уже к концу второго вечера начал походить на кого-то из списка «разыскивается полицией», а к концу четвертого – эволюционировал в список разыскиваемых ЦРУ. Он сам всегда удивлялся скорости, с которой его лицо производило растительность, и с удовольствием делал страшные лица перед зеркалом.
Иногда лениво мучал тренажёр, шёл в кино или гулял, а иногда ложился на диван с книжкой, начиная читать Лавкрафта, Кинга и Лейбера из того, что не читал, но быстро уставал от их депрессивных миров и открывал Пратчетта и Геймана или просто смотрел в потолок и думал.
Иногда приходила Дубчек и пыталась расшевелить его на какие-то действия, напоминая, что он сам не так давно собирался съездить в Оушн Сити или Аннаполис, но Рейни уже совсем не испытывал желания туда ехать, и предлагал перенести на завтра. Или лучше послезавтра... Иногда приходил Грей с теми же намерениями; однажды они пришли оба, расположились в гостиной и несколько часов обсуждали расследование. Рейни заказал им пиццу, а сам лежал на софе и отрешённо слушал их разговор, крутя карандаш между пальцев или играя со стеклянными шариками, которые то появлялись, то исчезали в его ладонях. Он с детства любил делать фокусы; на каждый школьный праздник его наряжали факиром, и он неизменно срывал аплодисменты.
Гости сидели за столом, ели пиццу и время от времени спрашивали его ту или иную подробность или деталь; его память выстреливала информацию как компьютер, но остальные части его мозга работать отказывались, вернее они были полностью сосредоточены на плавных движениях его рук и скольжении очередного шарика между пальцев, на его исчезновении и появлении в другой ладони. И иногда Рейни вдруг обнаруживал, что беседа затихала, и гости завороженно смотрели на движения его рук. Он смущенно улыбался и прятал шарики в карман…
Он не понимал, в чем причина этой пассивности и нежелания шевелиться, но он не мог и не хотел заставлять себя что-то делать. Формальное разрешение «час с небольшим на дорогу» давало ему возможности, но он вдруг понял, что совершенно не хочет это делать. И после нескольких безнадежных попыток втянуть его в диалог, Грей и Дубчек уехали куда-то вдвоем. Джина знала, что иногда с ним такое случается, и также знала, что лучше его оставить, дать отлежаться и не особенно давить. И он с удовольствием остался один, продолжая созерцать игру теней и бликов на потолке и расставляя шарики между пальцами, рассматривая свет сквозь разноцветное стекло и наблюдая поток случайных мыслей, которые кружились в его голове, как осенние листья.
Иногда он размышлял, какова вероятность того, что дело, в котором мог быть замешан кто-то из окружения судьи, попадет именно к этому судье в руки? Впрочем, если судью с самого начала шантажировали, может это была не случайность? Судья конечно с большими связями, и дело с высоким приоритетом под каким-то предлогом забрали в столицу штата. И не было ли убийство сына судьи всё же связано с теми убийствами? Отвертка и нож – такие схожие инструменты. Но Рейни не мог найти никаких способов проверить свои умозаключения, потому уставал, отключался и начинал думать о чем-то другом.
Иногда в его мыслях появлялся покойный сыщик, который за ними следил… Иногда это было чёрное чудовище, которое впустило его в дом старика, иногда странный человек в чёрном из брюссельского отеля, и ему представлялось, что тот стоит под дверью и слушает, что происходит у них в комнате. И Рейни вспоминал, о чем они говорили, и пытался понять, могло ли это дать кому-то важную информацию? Иногда он думал, что если за Джиной следили, то может быть и за ним тоже? Но он не заметил этой слежки? Иногда в его мыслях некто летел с ними в самолете, и он вспоминал лица всех, кого видел в аэропорту и в салоне. Иногда этот неизвестный ехал за ними в госпиталь к Феликсу. Может и правда ехал? И не является ли его состояние началом паранойи?
Госпиталь… В его памяти встала палата и умирающий Феликс, который пытался сказать два слова. “См… ст… Сме… ста…” Конец его выдоха обрывался спазмом или судорожным кашлем, потому он выговаривал только начало слова… Двейн перебирал самые разные варианты, включая адреса и имена, но варианты «не работали».
Сме… Смерть, смех, смерч, смета, смелость… Все варианты, кроме первого, выглядели глупо в контексте. Самое естественное, простое и сильное это «смерть». Слово возвращалось к нему снова и снова, как ни хотелось найти сильный альтернативный вариант. Смерть всегда доминирует в сознании умирающего человека, и потому это было просто. Слишком просто. Наконец Рейни сдался. Пусть будет «смерть».
Тогда что такое «ста»? Первое, что выскочило в сознании, это старушка Барби. Да, это было бы приятно. Прийти на работу, и узнать, что у нее инфаркт с инсультом. И опухоль мозга. Или авария на дороге, причем последнее лучше, так как сразу и навсегда. Рейни сначала разрешил себе мысленно понаслаждаться картинкой, затем вздохнул и вернулся к размышлению. Снова долго боролся, подыскивая варианты. Старый, стая, станок, стажер… И снова сдался. «Старый» это было слишком очевидный вариант. Ну что ж, пока пусть пока будет так. Старик или старуха.
Допустим, была некая ключевая персона, смерть которой сыграла свою роль. И кстати, у нас в деле таковая имеется. Старуха Дрискел, соседка Бергов, которую он пытался вытащить из пожара. Нет, не пытался, а вытащил. И тогда «всё» и началось… Что «всё»? Поток неприятностей. Нет, не только. Везение!
– Чушь! Как это может случиться? – сказала Джина в его голове. Но к счастью, или к несчастью, сама Джина была далеко, а Рейни давно понял, что он иррациональный человек. Просто ему удавалось это скрывать, и слова Немзис позволили ему осознать, что он тоже суеверен и, мягко говоря, нелогичен в некоторых вопросах. Но он не очень переживал по этому поводу.
– Ладно, пусть, – сказал он себе, – случилось нечто, смерть другого человека, и это запустило цепочку странных событий.
– Нет, не запустило! – сказал его внутренний «собеседник» голосом Джины, – этого в принципе не может быть!
Но он не обратил на неё внимания.
В случае с профессором они спрашивали Элеонор, когда всё началось. Его нервные срывы, ночные кошмары, мания преследования… Там тоже была какая-то смерть – на дороге. Происшествие, авария, в которой профессор был наблюдателем. Нет, не наблюдателем, а активным участником. Он кого-то вытащил из машины, но этот кто-то не выжил… Когда это было? И память услужливо показала Элеонор, которая отвечает:
– Это был как раз мой день рождения в июле! Десять лет назад!
Рейни наконец вышел из транса, сел за компьютер и быстро отыскал информацию на Элеонор Черри, в прошлом Хорсшу и Белл, но это не важно. Важно, что он нашел дату ее рождения. И через минуту он уже звонил в полицейское управление Денвера в Колорадо. Не поможете ли найти информацию об аварии? Да, давно… такого-то числа, десять лет назад. Да, понимаю, да, сожалею, да, конечно, но очень надо.
Его перебрасывали из одного отдела в другой, он слушал бесконечные автоответчики и изредка пробивался на живые человеческие голоса, но наконец кто-то отреагировал информацией.
– Да, была такая авария, – сказал молодой жизнерадостный женский голос с индийским акцентом. – На семидесятой интерстейт, рядом с пиком Санта Фе, как раз на подъезде к тоннелю. Да, сейчас, смотрю, минуточку… Двенадцать машин столкнулись, три человека погибли, несколько раненых.
При всей трагичности информации, голос не потерял бодрости. Женщина весело тараторила, и звуки перекатывались как камушки в журчащем ручье. Рейни почувствовал невольно, что и сам улыбается – интонации были до боли родные, словно он слышал свою мать.
– Кто был виновником аварии? – спросил он, безотчетно начиная разговаривать с таким же акцентом.
– Сейчас… Сейчас… А, вот! Гуилльом Анри Беллефонтейн, 62, американо-африканского происхождения, житель Луизианы… Она назвала адрес и номер машины. Как показала экспертиза, у мужчины прямо во время вождения остановилось сердце. Он шёл в правой полосе и его вынесло на левую, где он столкнулся, начался кегельбан, машины запоздало бросались тормозить и получали удары спереди и сзади.
– В соответствии с персональной кармой! – весело добавила оператор.
Другой женский голос рядом с ней сказал что-то неразборчиво и возмущенно, на что девушка ответила собеседнице:
– Что?! Я шучу-у-у-у! А может и нет, – добавила она игриво. – Можешь не верить!
Явно обе получали удовольствие, и даже мрачная тема разговора не могла потревожить приятности их общения.
– Был сильный пожар? – спросил Рейни улыбаясь.
– Да нет, так себе, – ответила женщина, беззаботно читая информацию по ходу дела. – Машину быстро потушили другие водители. Самого виновника удалось вытащить, и он не сильно обгорел. Впрочем ему уже было всё равно.
Рейни издал несколько звуков типа «э», не желая прекращать разговор в надежде, что к нему придёт какой-то умный вопрос. Он не пришёл. Тогда Двейн попросил на всякий случай телефон, и спросил нельзя ли прислать ему материалы, на что девушка охотно согласилась. Он дал свой официальный электронный адрес, попрощался, поблагодарил, послал письмо на её электронную почту, получил ответ, поковырялся в информации. Потом поискал что-нибудь про Беллефонтейна, Гуилльома Анри. Не нашёл. В сети было много всякого, но про других Беллефонтейнов и других Анри.
Рейни поискал также информацию на Дрискел по адресу рядом с домом Бергов. Выяснил её имя и возраст, что она была на пенсии, до этого лет тридцать работала бухгалтером в какой-то мелкой фирме. И больше ничего.
И снова лёг на диван.
– Раз покойник, два покойник… – сказал он себе. – Некто вытащил тело из пожара и получил алмазы, выигрыши в казино, миллионершу и арест по ложному обвинению. Другой сделал примерно то же самое и получил... э… примерно то же самое.
Хорошо. А в случае с медсестрой? Там чёрная информационная дыра. Мы ничего не знаем и не можем узнать. Разве что её кошки могли бы…
Рейни резко сел и какое-то время сидел не двигаясь, глядя в пространство остановившимся взглядом. Потом снова открыл компьютер. После долгих манипуляций с поисковиками он составил небольшой список и взял телефон.
Большей частью его беседы были однообразные вроде: «Здравствуйте, меня зовут Кевин Кемпбелл, вы не могли бы помочь с информацией… Да, некоторые проблемы… Мой отец просит найти сестру, мою тетю, они давно поссорились, но он умирает… да, рак… да, очень жаль, спасибо за участие… он хотел пообщаться… она проживала по адресу… Да, давно. Шестнадцать лет… А, понятно, вы тут живете только пять…»
И только однажды ему ответила молодая женщина, которая позвала свою бабушку, и та наконец-то начала отвечать. Да, она помнит Лайзу, да жила в конце этой улицы, полиция уже их расспрашивала… А вы не знаете?! О, это ужасно! Её арестовали! Нет, не знаю, что было потом, вроде её разыскивали… Нет, мы почти не общались… Нет, была не замужем… Только кошки…
– О! Кошки! – оживился «Кевин», моментально забыв про страдания больного папы. – Какие? У нас ангорские, персиковая и серая.
– Персиковая? О какое чудо! – отреагировала старушка, и разговор пошёл в бесконечное русло, потому что у неё тоже были две кошки, английские голубые. О, такие пусики-лапочки!
– Английские голубые? – восхитился «Кевин». – Как мило! А какой у них характер? Моя жена хочет завести... О! Как интересно! А одна знакомая говорит, что русские голубые лучше… Да что вы?!... Сложный уход?... Часто болеют?... Аллергия?... О, это не страшно, у нас такой хороший доктор… Да, прямо в магазине!... Продукты для домашних животных… О! У вас тоже?!... А, это ближайший?.. Но все обычно ходят в… А, вот как! Он лучше всех?! О, спасибо, как интересно! А мы предпочитаем… Там самый лучший опытный… большой стаж… О! У вас тоже! Сколько-сколько?... О боже мой, столько не живут!... А на кого тетя оставляла кошек когда уезжала в отпуск? А… Минни… Это которая жила в соседнем доме… Переехала… Фамилию не помните… А кошки наверное уже умерли, бедняжки… Кто их забрал? Минни? О, спасибо! Это так утешает… А как их звали?
И старушка, которая практически ничего не помнила про саму Лайзу, с наслаждением и в подробностях рассказала, что её кошек звали Фемида, рыжая полосатая, Гортензия, пёстрая, и далее следовало богатое описание, и Энгельберт, чёрный в белых тапочках и с белым галстуком. О, такие умные глаза!
– А у Минни были кошки?... Такой редкой породы?!... О, какие интересные имена! А в какую церковь ходила тетя? Первая Баптистская… А Минни? Тоже? А вы? В Пресвитерианскую… Спасибо…
Рейни подумал, что было бы с преступностью, если бы люди так же запоминали приметы и события, касающиеся людей… А дальше «Кевин» дозвонился в Первую Баптистскую и побеседовал с милейшей девушкой секретарем. Нет, она не помнит ни Лайзы, ни Минни, впрочем он и не ожидал, но она конечно знает несколько человек, которые посещали церковь лет двадцать. В любой даже самой маленькой церкви всегда найдется пара-тройка таких. А пастор? Только шесть лет… А где старый? На пенсии? Спасибо… Где?! В Африке?! Что он там делает? О! Строит водопровод… В деревню… Понятно… Чтобы женщины не носили воду, а имели время учиться… О, это так интересно! А с ним связаться? Никак… Только когда приезжает обратно… Рейни подумал, что на деньги, потраченные на перелёты пастора и единомышленников, можно было бы вполне выучить несколько десятков местных девушек, будущее которых без образования будет печальным, но… Сердцу не прикажешь, Африка так Африка. В Америке наверное с точки зрения пастора проблемы закончились и сострадать больше некому…
Церковные старожилы помнили Лайзу главным образом благодаря аресту. Это было достаточно необычно, потому застряло в памяти. И к счастью, там же застряло то, что спрашивала полиция, и что они сами отвечали. Несчастье всегда помогает запоминанию, особенно если оно случилось у кого-то другого. Плохо было то, что накатанная колея не дала никакого нового материала. Ни тогда полиции, ни теперь ему. Всё, что полиция узнала, она уже проработала, и это можно было спокойно поставить на полку хранилища, потому что использовать было нечего.
– Да, помню, – говорила очередная старушка, – она была медсестрой.
– Да, – говорила другая, – она часто помогала. Приходила на каждый праздник. И на благословения животных. Кошки, да, такие прелестные создания! Арестовали, да, но мы уверены, что она невиновна… Мы за неё молились.
И ничего про то, что за человек была Лайза, и чем она жила. Она была просто женщина с кошками. Которую арестовали.
Рейни сидел на телефоне несколько дней, впрочем он также на нём лежал и ходил, и за это время узнал о кошках достаточно, чтобы решить, что никогда их уже не заведёт, и пусть Лора умоляет сколько угодно. Он больше не мог, он задыхался в этой параллельной кото-центрической вселенной, и вдруг наконец её кошачий бог над ним сжалился.
– Лайза Кемпбелл? – спросил надтреснутый старческий голос в трубке. – Сколько? Шестнадцать? Вы смеётесь! Конечно не помню!... А! Энгельберт и Фемида?! Ну так бы сразу и сказали! Энгельберт, Фемида и Гортензия, очень необычный окрас. Она их привозила вместе. Да, теперь я её вспомнил. Медсестра. Очень аккуратная женщина. Всегда выполняла предписания. Да, что-то случилось, видел в новостях. Нет, полиция ко мне с вопросами не приходила. Да и что я могу сказать? Только что прописывал кошкам… Что-нибудь необычное? О, да, они одно время стали очень нервные… Сейчас посмотрю… Как вы сказали её имя?
Долгая пауза и разные звуки на том конце вроде «Детка, поищи… старые папки…», невнятное бормотание и шелест бумаги. Слушая Рейни размышлял, по каким приметам запоминает пациентов проктолог? Наконец старичок появился снова:
– Да, вот оно. Прописывал успокоительные… О! – и после долгого шелеста бумаги удивленно, – целых три года… Да, вспомнил, она сама бедняжка тоже мучилась, у неё были ночные кошмары… Конечно говорила, но я не очень хорошо помню… Какой-то пациент стал буйный, поранил её… Вы можете представить какой стресс! Они так чувствительны ко всему… Кто? Животные, конечно!… Когда случилось? Конечно не помню… А, когда назначил успокоительное в первый раз? Да, вот, нашёл…
Конечно, напрягать удачу занятие опасное, но Рейни всё же спросил, не помнит ли доктор Хирото и Хину? Конечно! Девон рекс, короткошерстные кудрявые… Хозяйку не помню, но сейчас, подождите… – бесконечная пауза – А вот! Минни Гонзалес. У неё сейчас корниш рекс, Тринити и Нео. Сколько кошек я помню? Молодой человек, вы не хотите этого знать!
Это было что-то вроде чуда, отыскать адрес и телефон. К сожалению и то, и другое было старое. Минни Гонзалес уже переехала, и последний адрес был уже съемный почтовый ящик в Техасе, за который она заплатила последний раз семь лет назад. Куда она отправилась оттуда – не известно. Наверное удача закончилась. Да, в одном повезёт, в другом нет.
– Итак… Что мы имеем в итоге? – подумал Рейни. – Буйного пациента…
И он знал, куда звонить.
– Доктор Пинкофф, это агент Рейни, вы надеюсь помните… Да, понимаю, это забыть трудно… Я вам сказал, что мы не будем начинать расследование по второму кругу, и пока это не вышло из под моего контроля, я надеюсь так и останется. Однако мне надо кое-что разузнать неофициально. Если вы мне дадите пообщаться с кем-то, кто помнит случай в вашем госпитале, в котором примерно за два года до известных нам событий известную нам медсестру поранил буйный пациент. Где-то весной такого-то года. А, вы помните сами! Ночной вызов… Понятно, спасибо, можете рассказать подробности? Да, могу позвонить по личному сотовому через полчаса…
* * *
Каждый раз, когда происходит какое-то несчастье, его участники могут вспомнить по крайней мере несколько причин его породивших. Словно одна к другой подбираются банановые корки в одной точке вселенной, чтобы – бац! – устроить надежный несчастный случай с переломом или иными более печальными последствиями, вплоть до аварии на атомной станции. Так же и в том случае. Кто-то отлучился, кто-то задремал, кто-то ушел парой в маленькое темное помещение… Короче, когда глубокой ночью сработал зуммер в одной из палат, Лайза была одна, кто отреагировал. Она прибежала, чтобы обнаружить пациента в очень возбужденном состоянии. Лайза не то чтобы была очень смелая, а просто появилась в тот момент в дверном проеме, и проскользнуть мимо у пациента не было шанса. Потому она нечаянно приняла его в свои объятия, не заметив, что он вооружен чем-то острым. Зажав его руку подмышкой и пользуясь преимуществом в весе, она повалила его на пол и удерживала какое-то время, пока тот вдруг не перестал дергаться. Дышать он тоже перестал, как выяснилось.
Лайза бросилась делать ему искусственное дыхание – и делала его минут двадцать, пока на её крики и зовы других пациентов наконец не отреагировали охранники и персонал, вернувшийся на рабочие места. Они обнаружили медсестру в крови над бездыханным телом пациента. Он успел несколько раз порезать её там, где доставала его рука, но к счастью лишний вес предохранил её от серьезных ранений. Доктор Пинкофф приехал, констатировал смерть, навёл порядок, вставил несколько пистонов, кого-то уволил на месте… Пациента оживить не удалось, и вскрытие показало, что у него была аневризма сосудов мозга, и кровоизлияние было столь обширным, что удивительно, как он вообще после этого сумел произвести хоть какие-то действия.
И когда это было?… Да, года за два до известных событий. Доктор нашел дату происшествия. А имя буйного пациента? Налинан Кудумбан, иностранец, 57 лет. Были ли у него проблемы с психикой? Нет, доктор не знал ничего, больной только накануне лег на диагностику, подозрение на рак желудка…
– И что это мне дает? И зачем я это всё выяснял? – спросил себя Рейни, закончив разговор и устраиваясь снова на диване после пустых попыток вытащить из мировой сети информацию про мистера Кудумбана. Выяснилось только, что он приезжал с визитом к дочери, тогда она была студенткой, но в настоящий момент уже давно закончила университет и уехала из страны. Все концы оборваны.
Однако… Два, покойник, три, покойник…
И только он подумал, что как хорошо, что Дубчек не знает, чем он тут занимается, как словно по мановению волшебной палочки раздался звонок. Мрачный голос Джины произнес:
– Давай на службу!
– Что?
– Его нашли.


Глава 56. Черепаха. Маркус Левин. 25 июня
– Ты представляешь, – возмущенно говорила своей подруге толстая молодая блондинка за соседним столиком, – завтра они всех собираются усыпить! Говорят нет денег на содержание!
В одной руке у неё был огромный многослойный бутерброд, в котором виднелись котлеты, листки сыра и салата. Из него капал майонез, и несколько капель попало на её облегающую красно-белую майку, из под которой виднелась ещё одна синяя, из-под которой виднелись бретельки чёрного бюстгальтера. На шее и руках – пластиковые украшения патриотических цветов – красный-белый-синий.
– Ужас! Ужас! – ответила подруга, такая же полная брюнетка в ярко-жёлтом.
Она уже почти прикончила своего слоёного гиганта и вымазывала остатками хлеба остатки соуса.
– Я уже написала и в твиттер, и фейсбук, но пока никакой реакции. Тара сказала, что не может завести четвёртую кошку. Её муж уже хочет развод.
Маркус взглянул мельком и отвернулся. Он заехал в кафе пообедать перед сменой. Сделал заказ, но когда полез в карман джинсов за кошельком, рука нащупала там кусачки, которые он использовал сегодня утром и забывшись положил в карман. Он посмотрел на них и переложил в карман спортивной куртки, которую набросил поверх футболки. Это было странно наблюдать последнее время, как в его карманах застревали предметы, которые могут ему понадобиться в течение дня. Раньше бы он чертыхнулся, а теперь скорее пытался понять, зачем ему это будет нужно.
День был солнечный и немного облачный. Лёгкий ветер приятно шевелил волосы, и если бы не события дома, то можно было бы почувствовать себя вполне счастливым.
– Может устроить акцию? – спросил первая дама. – Около питомника для животных.
– Я написала в фейсбук, но пока только четверо могут подойти, – ответила вторая.
– С нами уже шесть! – воскликнула первая, потрясая бутербродом.
Вторая развернула жареный пирог с яблоками и занесла надо ртом, но тут её сотовый издал звук, и она переключилась на него, вводя пароль толстым блестящим от жира мизинцем с огромным желтым ногтем.
– О! Смотри! – восхитилась она и показала что-то на экране соседке.
Обе широко открыли глаза и рты и начали издавать обезьяньи звуки, глядя то друг на друга, то на экран. Маркус старался туда не смотреть.
– Привет герою! – вдруг раздался ехидный голос с другой стороны.
Маркус вздрогнул и повернулся ожидая увидеть знакомого шерифа, но за соседним столиком усаживался высокий бледный худощавый человек неопределенного возраста в серой футболке, джинсах и джинсовой панаме. Из-под неё виднелись волосы цвета грязной соломы, глаза скрывались под тёмными очками. Однако самым заметным в этой фигуре было изображение на футболке – расчленённое окровавленное тело младенца с пуповиной на хирургическом столе под надписью «Скажи нет абортам!»
Взгляд Маркуса невольно соскользнул с лица незнакомца на его футболку и застрял на картинке. Пришлось применить усилие, чтобы отвернуться. Изображение продолжало стоять в глазах. В ушах появился отвратительный писк, и волна тошноты начала подкатывать к горлу, что было совсем некстати. Секунду назад он обмакнул хлеб в кетчуп, но когда взглянул на тарелку снова, ему показалось, что в ней размазана кровь. Руки его задрожали, и он понял, что не сможет отправить это в рот. Он бросил остатки хлеба в соус и накрыл салфеткой. Его ещё ждали сэндвич, кофе со льдом и бутылка воды, и он просто направил взгляд на единственное оставшееся место – на улицу, стараясь не смотреть ни вправо, ни влево.
– Ну и зря, – сказал незнакомец глумливо. – По моему хорошая картинка.
– Отвали, – отрезал Маркус.
Но невольно снова взглянул на незнакомца, который удобно расположился за соседним столиком и теперь разглядывал Маркуса в упор безо всякого стеснения. Ноги он положил на стул рядом. На стол поставил стакан кофе и небрежно бросил связку ключей с большим брелоком.
– Что тебе нужно? – спросил Маркус.
Стараясь увидеть глаза незнакомца сквозь тёмные очки, боковым зрением он уловил какое-то шевеление на столе, и глаза невольно соскользнули в направлении этого движения. Какое-то время понадобилось, чтобы понять, что происходит. Когда наконец он понял, стало ещё хуже.
В прямоугольном раздутом как воздушный шарик пластиковом запаянном конверте была вода, а в ней, как в аквариуме, плавала настоящая крошечная живая черепашка. Никаких отверстий понятно не было, и небольшая капля воздуха в уголке – это всё, чем она могла дышать. И она была ещё жива…
– Съешь китайца, спаси мир, – продолжал ёрничать незнакомец, наблюдая эмоции Маркуса с легкой улыбкой. – Представляешь, они это делают как сувениры! И она там может жить около месяца! Потом, конечно, мир праху. Мементо мори!
– При чем здесь китайцы? – тихо возмутился Маркус. – Если бы такие уроды как ты не покупали, то это бы и не делали.
– Фи, как невежливо! И некультурно! – ответил тот, устраиваясь поудобнее.
– Отпусти её, – тихо сказал Маркус.
– Не-а, – незнакомец продолжал разглядывать Маркуса словно тот был экспонатом в музее.
Маркус набычился, завернул бутерброд обратно в обертку, попытался положить в карман куртки и вдруг обнаружил там кусачки. Он встал, подошел к столику незнакомца и откусил кусачками цепочку брелока.
– Это ограбление, – все так же глумливо сказал незнакомец сложив руки на животе, – я могу тебя посадить. У меня и свидетели есть. – Он показал на двух дам за соседним столиком, которые оторвались от своего обеда, и теперь смотрели на них с широко распахнутыми глазами и ртами. – Дамы, вы видите, он меня грабит!
– Нет, это не у тебя свидетели, это у меня свидетели, – сказал Маркус достаточно громко, чтобы «дамы» могли его услышать. – Он показал им брелок и его содержимое. – Представляете, это животное обречено на смерть, у него нет ни воздуха, ни еды.
Дамы по-прежнему смотрели не двигаясь, переводя взгляд с одного на другого и на брелок. Одна из них сглотнула. Мозговая активность явно давалась им тяжело. Другая начала губами намечать «оу».
– Поэтому, – продолжил Маркус демонстративно, – я реквизирую этот с позволения сказать сувенир, чтобы освободить несчастное животное. А то владельца сувенира могут посадить за жестокое обращение с животными.
Маркус взял свой стакан, выплеснул кофе со льдом под куст, кусачками чуть надломал брелок и осторожно вылил его содержимое туда же в куст.
– Кью-ю-ю! – сказали дамы и скривились в отвращении, зажимая носы.
– Да, – ответил Маркус, – так пахнут продукты жизнедеятельности. Представляете, оно этим дышало все немногие дни своей жизни…
Он наконец разломал край пластика достаточно, чтобы вызволить черепашку в свой стакан, бросив пустую оболочку владельцу на стол. Тот по-прежнему сидел и улыбался. Маркус залил в стакан свежей воды из своей бутылки, оторвал кусок салатного листа из бутерброда и бросил туда же. Потом снова завернул бутерброд, пристроил в карман куртки, во второй карман отправил бутылку с водой, взял стакан с черепахой и ушел.
– Спасатель! – незнакомец пытался придать голосу ехидную значимость и лениво аплодировал.


Глава 57. Допрос. Двейн Рейни. 25 июня
На большой экран напряженно смотрели шеф, Барби, ещё несколько агентов. Дорис, секретарша, поймала Рейни на входе в отдел и прямиком привела в конференц-комнату, и он присел на свободное кресло рядом с шефом Ланкастером.
Подозреваемый был небрит и не стрижен достаточно давно. Больше всего похож на бомжа, которому повезло разжиться хорошим костюмом. Он скрючился на стуле, положив ногу на ногу и сложив руки, словно защищая живот от ударов. Вид у него был больной и помятый.
– И чё?! – заявил он сиплым и слабым голосом. – Ну взял пузырь из машины и всего-то делов… А тут полиция… понаехала…
– Мистер Хамфри, – сказал голос агента Волф-чего-то-там, – полиция понаехала намного раньше, а вы разбили окно позже, когда все уехали.
– Да? – удивился тот.
– Да, – ответила агент и сделала паузу, давая возможность парню её заполнить.
Тот пожал плечами, нахмурился и попытался задуматься. Это ему не удалось. Тогда он развел руками не отрывая локтей от туловища и вывернул ладони. Лицом попытался изобразить удивление.
– Так почему вы вскрыли машину? – спросила она снова, когда пауза изрядно затянулась.
– Пузырь… Увидел…
– Ну а пистолет с глушителем у вас откуда? – она выложила на стол фотографию.
– Эт не мой…– неуверенно спросил Хамфри мельком взглянув. – Подбросили…
– Пистолет зарегистрирован на ваше имя.
– Да? – снова удивился тот, воззрившись на снимок.
– Да, – ответила агент с непроизносимой фамилией. – Вы приобрели его пять лет назад и зарегистрировали в Монтгомери Каунти.
– А-а-а… – удивился Хамфри еще больше, – тот самый?
– Тот, – ответила дама, – самый что ни на есть. Вот серийный номер.
– А че такой длинный? – спросил он изучая снимок.
– Глушитель.
– Откуда?
– Хороший вопрос.
– Мой ствол? – мистер Хамфри уже изобразил всё удивление, которое мог.
– Ваш.
– А я его того… продал… – ответил подозреваемый явно перекапывая свою память и почесал висок, – кажется…
– Да, вы его продали. Сегодня.
– Нет… В смысле да… давно… – он начал чесать в ухе, потом тереть глаз.
– Давно вы видимо продали другой, он тоже был зарегистрирован на ваше имя, и у вас дома его не обнаружили.
– Глок что ли? Ну может… – согласился Хамфри.
– Глок. Что вы взяли из машины? Виски?
Тот в ответ кивнул, причём не только головой, но и всем корпусом, словно хотел лбом попасть по своей коленке и чуть шатаясь вернулся в исходное положение.
– Что ещё вы взяли? – спросила агент.
– Ничо… – уверенно ответил Хамфри.
– Мистер Хамфри, у вас в машине мы нашли фотокамеру, откуда она у вас?
– Купил…
– Где?
– В магази… Нет, с рук…
– У кого?
– Не помню.
– А почему на ней отпечатки пальцев мистера Рустера, машину которого вы взломали?
– Может я у него и купил?…
– В вашем кармане нашли квитанцию, – агент положила перед ним ксерокопию, – вы заложили лаптоп. И кассир вас опознал, и вот вы на фотокамере магазина.
– Лап… Чего?
– Лаптоп. Ноутбук. Компьютер.
– Не, так много не брал…
– А что взяли?
– Ну этот… как его… – он показал одной рукой, что держит что-то круглое, и зубами, что от него откусывает; продемонстрировал воображаемый покусанный предмет агенту. – Мак.
– Где вы его взяли?
– Чет-то там было… – он почесал висок опять. – В машине?
– Где конкретно? На заднем сиденье? На переднем? В багажнике?
– Э… Под сиденьем. Псссссжирским… Я пузырь увидел… и хряпнул это… окно… Смотрю, а там этот… – у мистера Хамфри закончились слова и он снова показал «яблоко» и куда-то вниз и вправо. – А чё бросают где попало?! Не надо чтоль?
– Что ещё?
– Этот… – снова кивнул мистер Хамфри, – как его…
– Что именно? – спросила агент, когда пауза опять затянулась.
– Не помню… Пузырь… А! – вдруг у Хамфри в глазах появилось некое просветление, – глуша-а-ак! В быр… дачке!
Гордый, что вспомнил, он выпрямился и потыкал пальцем в фотографию на столе.
– Да-а-а… – протянул он, начиная чесать бровь, – там ещё ствол был…
– Какой?
– Да фигня, пукалка какая-то… Двадцать второй что-ли…
– То есть вы его тоже взяли? – агент Волфешлегелстинхаус выложила фотографию.
– Да не… зачем он мне?!.. Не, не взял…
– А как получилось, что вы его тоже продали на оружейном шоу?
– Да? – снова удивился Хамфри.
* * *
Машина мистера Хамфри была одна из тех, которые стояли на той самой улице в тот самый злополучный вечер. Это был подержанный грязный белый минивэн, который Рейни перечислил комиссии, и который наконец посчастливилось найти. И не где-нибудь, а в соседнем штате на оружейном шоу, где перманентно подвыпивший, а может обкуренный или обколотый, мистер Хамфри пытался продать небольшой револьвер и пистолет с глушителем. И продал. Агенту ФБР под прикрытием. Экспертиза показала, что пистолет был тот самый, из которого застрелили мистера Рустера. А револьвер был даже зарегистрирован на имя Джозайи Рустера и на нем оказались отпечатки пальцев покойного. В то время как отпечатки пальцев самого мистера Хамфри оказались на и во вскрытой машине несчастного сыщика.
– Разве ему не должны предоставить адвоката? – шепотом спросил Рейни шефа, не отрывая взгляда от экрана.
– Он отказался, – так же тихо ответил шеф. – Официально и на камеру.
– Он невменяем, – сказал Рейни, – он же совершенно не понимает, что говорит…
– Какая разница? – ответил шеф тихо, стараясь, чтобы окружающие не услышали. – Это твой билет наружу, потому заткнись и принимай, как подарок судьбы.
Допрос на экране в это время продолжался. Агент Волфшлегелстинхаус чуть приподнялась, раскладывая перед Хамфри фотографии.
– Да, вот этого гражданина, – сказала она.
– А… Этого? В него?! Не! Нызашто!
– А в кого?
– В рот… этого… вер… вел… верре… – мистер Хамфри грязно выругался себе под нос и начал стряхивать какой-то мусор с коленки, – псину… Р-р-раз-з-звели тут…
– То есть вы стреляли в собаку, а попали…
– Я стрелял в собаку! И попал в собаку! В этого не… – он начал медленно мотать головой, потом для убедительности покачал указательным пальцем, выгнув рот подковой и внезапно громко икнул.
– Расскажите, как это случилось? Вы вошли в дверь и…
– Не, я в дверь не пошёл… Там же псина… Гавкала-гавкала, сволочь! Думаю, заткнись! – мистер Хамфри еще больше скрючился, опустил голову и прижал запястье к виску, по-прежнему не отрывая локтей от туловища. Тон его стал жалобный и плаксивый, – А она всё гавкает! Спать не дает! Думаю, убью! И к окну…
– Где вы были, когда она начала гавкать? В каком доме?
– В доме? Не… я в машине… Спал я. А что, нельзя что ли? Тяжёлый день… А она тут как сумасшедшая…
– Понятно, то есть вы спали в машине и услышали как лает собака?
– Ага… – Хамфри снова кивнул всем телом, – разбудила, с-с-с-сука. Голова болит, выпить нечего…
– Понятно. Вы проснулись и пошли туда?
Тот опять нырнул головой вниз, изображая кивок.
– Пистолет был уже у вас в руках?
– Да? – спросил Хамфри.
– Вы меня спрашиваете?
– Э… А кого? – спросил тот осматривая комнату стеклянным взглядом и вдруг осознавание происходящего настигло его. – А че эт ващще?! А где мой ав-вакат?.
* * *
– Он совершенно невменяем, – сказал Рейни шефу, когда они все наконец покинули конференц-комнату и шли по коридору, – он же не понимает, что говорит.
– Однако он знает многие подробности, – ответил шеф мрачно.
– Да, знает, но…
Рейни никак не мог стряхнуть чувство, что их всех развели как детей, и в то же время не мог понять, как это вообще можно сделать! И не мог указать, что именно было неправильно. Неправильно было всё! И в то же время всё было правильно.
– Ладно, официально это признание. Записанное на пленку, – отрезал шеф. – Его слова, вещи, улики, отпечатки пальцев! Без сучка и задоринки. Дело раскрыто и закрыто. И радуйся, что всё обошлось.
– Я радуюсь, – ответил Рейни мрачно.
Они постояли какое-то время около кубика Рейни, пока мимо на выход не прошла агент Вольф-чего-то-там с горой толстых папок под мышкой и с большим черным кейсом. Она кивнула им обоим и бросила сквозь зубы многообещающе:
– Офицеры, до скорого свидания.
И вид у неё был такой, словно её обманули, но она собирается этот обман раскрыть. Они синхронно вынули руки из карманов и кивнули в ответ, и Рейни не смог себе отказать:
– До свидания, агент по особым поручениям Волф-шлегел-стин-хаус!
Удостоился недоброго взгляда. Когда она прошла мимо, такой же взгляд он получил от шефа.
– Ребячество, – заметил он, когда дама скрылась в лифте.
– Прошу прощения, – ответил Рейни.
– Поздно, – заметил шеф и тоже направился к выходу.
– Шеф, а что там было на камере? – спохватился Рейни вдогонку.
– Неделя перемещений Дубчек, – шеф остановился и повернулся. – Больше ничего. Совсем новая карта памяти.
– А на лаптопе?
Шеф вздохнул и долго не сводил с Рейни мрачного взгляда.
– Компьютер выскоблен добела. DOD очистка. Восстановить пока мало что удалось. А что удалось закодировано. И этот парень, Хамфри, ни черта не знает, что это такое. Кстати… У вас с Джиной не было никаких расследований, связанных с Калифорнией?
– Нет, а что?
Шеф помолчал какое-то время в задумчивости, потом сказал:
– Судя по кредитке покойного, у него недавно была поездка туда на три недели. Мотель, машина, покупки, забегаловки и всё такое по мелочи. Но остальное время катания по Мериленду.
– Какой город? Где конкретно?
– Сан Франциско.
Рейни задумался и медленно покачал головой. По коже пошли мурашки. Всё, что он вспомнил о Сан Франциско, это что его дети находятся на расстоянии двадцати минут езды от этого города… Нет, об этом думать не хотелось.
– То есть ты не в курсе? – спросил шеф.
– Нет.
– Ну ладно. Иди, тебя твоё начальство ждет.



Глава 58. Ольга. Двейн Рейни. 26 июня
– Агент Рейни, почему мне всё приходится узнавать из с… – воскликнула Барби и запнулась.
– Сплетен и слухов? – предположил Двейн, делая невинные глаза и акцент Раджа из «Большого Взрыва».
– С… своих источников! – нашлась она, и добавила раздраженно, – с вами совершенно невозможно разговаривать!
Дубчек, Вайрус и Грей сидели в её кабинете. Причем все кроме Джины сидели практически по стойке смирно, официально выпрямившись, выслушивая нагоняй и готовые как бы отвечать за последствия. Хотя ещё не знали какие. Рейни поправил галстук и придал себе вид элегантной независимости, усаживаясь на свободное кресло.
– Простите, вы вызывали? – Невилл в дверях боялась взглянуть на Рейни, в глазах её стоял ужас.
– Да, проходи пожалуйста, садись, – сказала Брейди, переключаясь на официальный, заботливый и милостиво-покровительственный тон.
Она подошла к столу, повернулась к присутствующим и изобразила работу мысли. Подождала пока Немзис сядет. Та пристроилась на краешек кресла, словно оно было раскалённым.
– Практически получилось, – наконец сказала Брейди, – что у нас две группы работали на одном деле. Впрочем, на э… двух делах. Две группы, хоть одна работала официально, другая как бы между делом.
Многозначительный взгляд на окружающих. Все молчали.
– И это замечательно! – вдруг сказала Барби радостно. – Вы все прекрасно потрудились, и у вас великолепные практические результаты! Особенно у Рейни и Грея! И Невилл. Они нашли новые нити в очень старом деле, хотя я и не совсем представляю, где они их нашли.
Барби села за стол и изобразила памятник самой себе.
– Я хочу знать источник! – наконец произнесла она впиваясь взглядом в Рейни. – Как вам удалось выйти на эту женщину?
– Какую женщину? – спросил тот.
– Ту женщину, портрет которой вы обрабатывали.
Она перевернула листок, который лежал на её столе, и показала всем – отретушированная фотография Ольги. Рейни отметил боковым зрением, что Немзис съёжилась и потупилась.
– Эта женщина практически не связана с делом, – спокойно ответил Рейни. – Ни с одним делом. Относится к побочным линиям. Требует дополнительных расследований.
– Связь прямая! – ответила Барби важно.
Она открыла стол, достала оттуда цветную распечатку и показала всем. Это была Ольга только старше лет на десять. На сей раз снимок был фронтальный. У неё была стрижка под молодую Джейн Фонда, пышные волнистые тёмные волосы до плеч красиво обрамляли лицо; она была одета в зимний синий свитер, у неё были карие глаза и красная помада.
И это действительно была она.
– Откуда у вас это? – спросил Рейни потрясённо, но при этом отметив, что такое же удивление испытывают все, кроме Вайруса.
Рейни не выдержал, взял распечатку со стола и сел на место, рассматривая портрет. Улыбка была чуть шире, чем на старом снимке, и были видны ровные красивые зубы, глаза накрашены в соответствии с модой середины восьмидесятых. Только глаза эти не улыбались.
– Из моих источников, – сказала Брейди с нажимом.
– А именно? – спросил Рейни глядя ей прямо в глаза.
Та начала ломаться и он понял, что сейчас она соврет.
– Э… Клэр Фергюсон. Любовница Берга. Миллионерша. Она нанимала частного сыщика, и один из наших агентов э… побеседовал...
– Кто? – спросил Рейни.
– Не важно.
– Когда?
– Недавно.
– И где вы её нашли? Я имею в виду Клэр.
– Э… В Швейцарии, – нерешительно ответила Барби.
– Недавно в Швейцарии её не было. Она уже четыре месяца как в кругосветном путешествии на персональной яхте с персональным андро… простите… мужем.
– И откуда вы это знаете? – многозначительно спросила Барби подаваясь вперед и готовая уличить его в каком-нибудь преступлении.
– Из расследования, – многозначительно в тон ей сказал Рейни тоже чуть подаваясь вперед. – Я работаю в ФБР, моя профессия следователь.
Барби надулась и сжала губки.
– Так кто беседовал с Клэр и когда? – снова спросил Рейни, поворачиваясь к Вайрусу. – Если у вас есть координаты её частного детектива, то вам лучше нам сообщить эту информацию.
– Да, беседовали, – внезапно ответил тот.
Пользуясь преимуществом своего роста над всеми кроме Дубчек, но её он игнорировал, словно она была просто мебелью, он выпрямился сидя и застегнул пуговицу на пиджаке; по его пухлому лицу младенца-переростка пошли красные пятна, которые резко контрастировали с белёсыми щеками и черными усами. – Не с самой Клэр, а… Короче мне дали телефон частного сыщика, он предоставил фотографию.
– В какой связи с делом проходила эта женщина? Какую роль она там играла?
– Э… У нас был краткий разговор… Её заметили, когда она приходила на заседания суда. У того сыщика были причины подозревать её в причастности к преступлению, но… – Вайрусу явно не хотелось признаваться, – я… не знаю на каком основании… Пока не знаю.
– Как её зовут?
– Э… Она называла себя Анна Грант… Один из свидетелей говорил, что она училась в Тоусон Университете и подрабатывала в мейд-сервисе, приборка на дому. Однако… в университете мы пока не нашли студентки под этим именем в тот период времени… Больше я практически ничего не знаю, но мне обещали…
– Вы можете организовать встречу с этим сыщиком? – спросил Рейни.
– У него мало информации, – Вайрус замялся и заёрзал.
– Потому и нужна встреча, – настаивал Рейни, – чтобы информации было больше. Найти каналы, узнать источники, проверить их снова…
Вайрус и Брейди переглянулись. Наконец она промямлила:
– Э… Я думаю, что это можно попробовать организовать… Но пока мне хотелось бы знать, какую информацию об этой женщине можете сообщить вы.
– Никакую. Пока не поговорю с сыщиком.
– Агент Рейни, вы препятствуете расследованию! – воскликнула Барби гневно. – Вы это понимаете?
– По-моему это как раз вы препятствуете, – Рейни понимал, что поступает неразумно, но иногда ничего не мог с собой поделать.
Брейди откинулась на кресле и набрала полную грудь воздуха. Потом начала медленно сдуваться.
– Вам не нужно скрывать, что вы были в Бельгии, – прошипела она наконец. – Я уверена, что департамент мог бы даже профинансировать путешествие. К сожалению задним числом это не получится, – добавила она с ядом в голосе.
– Я не понимаю, что происходит, – сказал Рейни. – За нами следят? То этот несчастный сыщик, который ещё не известно на кого работал, – добавил он с намеком в голосе, сверля её глазами, – то наши частные перемещения… Как это понимать?
– Это абсурд! Подозревать такое! – Барби извивалась под его взглядом.
– Абсурд это обнаружить за собой хвост. Очень неприятное ощущение!
В комнате воцарилось долгое молчание. Наконец Дубчек шумно выдохнула, так что по комнате словно прошел ветер, и выпрямилась в кресле.
– Давайте решать, что делать, – прогудела она шлепнув ладонью по коленке. – Ситуация неприятная, мягко говоря. Но пора двигаться дальше. Какие у нас приоритеты? Которое из расследований? Берем фото и снова проезжаем по Оушн Сити? В Аннаполис? Или в Тоусон? Хотя вы говорите уже проверили… Рейни, хватит играть в молчанку. Если это может помочь делу, то почему не сказать?
– Да нет у меня информации, ты же знаешь! – с досадой ответил тот под удивленным взглядом Грея, который несколько раз явно порывался что-то сказать. – В смысле никакой новой. Та информация очень старая. Ее имя, страна рождения, больше ничего. Как она попала в штаты я без понятия. Судя по всему попала. – Двейн показал на новую фотографию. – Но как, под каким именем, где жила, училась или работала, мы ничего этого не знаем!
– Но вы знаете её настоящее имя? – спросила Барби напряженно.
Рейни открыл рот, чтобы ответить, и не смог выдавить из себя даже звука. Он прокашлялся и снова открыл рот, но вдруг перед глазами поплыло, и появилась та самая серая дверь в заборе… Нет, то самое чёрное чудовище – и оно чуть приподнялось с земли. И солнце забежало за тучу, и где-то внутри он почувствовал порыв ветра и нарастающий рык. Тело покрылось мурашками, и в горло пошла волна из желудка. С усилием сглотнув, Рейни вдруг понял, что его сейчас вырвет. Он прижал пальцы к груди, пытаясь подавить импульс, но понял, что не справится, извинился и стремительно вышел из кабинета.
* * *
– Как вы себя чувствуете? – озабоченно спросила Барби, когда он вернулся.
– Лучше, – ответил Рейни.
Но хоть он и умылся, в слезящихся глазах стояла краснота, и вид у него был совершенно больной. И это было к лучшему, потому что наконец его оставили в покое, и продолжали обсуждение без него.
– И сейчас очень важная задача ее найти, – сказала Барби, обращаясь к остальным. – Продолжайте ваше расследование уже группой. Агент Вайрус теперь старший, он распределяет задания и ему все отчитываются.
– А кто поедет на встречу? – спросила Дубчек Вайруса.
– Я поеду. И… – Вайрус осмотрел их всех, – и Грей.
– И я, – сипло сказал Рейни, напряженно дыша в кулак, – я должен поговорить.
– Мы тебе всё расскажем, – раздраженно ответил Вайрус. – Не забывай, что я старший.
– Есть, господин начальник, – съязвил Рейни и повернулся к Барби, – а имеет ли смысл работать такой большой толпой народа на старом деле? Может я там и не нужен? У меня вообще отпуск начинается на днях!
– Может и не нужен, – сказала Барби ледяным голосом. – Бейли может выделить часть народа из своей группы и подключить агента Дубчек, так как их работа была вполне успешной, а Грей может продолжать текущую задачу. А вы можете идти в ваш законный отпуск.
– Черт возьми! Рейни, ты с ума сошел? – Томаса наконец прорвало. – Я хочу закончить это дело! Шеф! – повернулся он к Барби, – я хочу продолжить с группой. И я знаю про ту женщину, мы нашли тот канал вместе. Ее зовут Ольга Коваленко, она из бывшего Союза…
У Рейни звенело в ушах и новая волна тошноты подкатывалась к горлу, и остановить Томаса он не мог, потому тот продолжал:
– Мы нашли только парня во Флориде, который знал её очень давно, когда ей было лет пятнадцать ещё в Советском Союзе, но он её с тех пор не видел. Он даже не знает, в штатах она или нет. Можно сказать мертвый конец. Где она живет сейчас мы не знаем. И выхода на неё через тот канал нет. Имя распространенное, но мы проверили, и ни одной подходящей кандидатуры легально в страну под таким именем не приезжало. Возможно замужество, смена фамилии, но документы того времени ещё не оцифрованы, нужен поиск в архивах…
– Понятно, – сказала Барби милостиво, изрядно повеселев и переглянувшись с Вайрусом, – Ольга Коваленко… это очень хорошо…
Она смерила взглядом Двейна, который усиленно боролся со вторым приступом.
– Что ж, – сказала она. – У вас была продуктивная пара, но насильно тянуть Рейни в это расследование я не буду. Однако вы, агент Грей, конечно можете продолжить работу в следственной группе. В иммиграционных архивах, например. Как ты считаешь, Бейли?
* * *
– Я не хотела… – тихо и виновато сказала Невилл, появившись на пороге его кубика. – Я работала с фотографией, и не заметила, а она подошла сзади… потребовала распечатать… Я же не могла сказать «нет»… – голос её затих.
– Я понимаю, – ответил Рейни тихо. Его чуть пошатывало после ещё одного приступа. Он сидел и наблюдал тёмные пятна, которые плавали перед глазами, меняли форму и вступали между собой в странные взаимоотношения. – Не беспокойся. Видишь, даже всё оказалось к лучшему. Всё же информация. Много информации. Университет, работа… Имя… Пусть фальшивое, но есть с чего начинать… Мейд-сервис… Это очень реальный сценарий… Для эмигранта…
– Я думаю… – вдруг оживилась Немзис, но тут в кубик ворвался Грей, и Немзис тихо отодвинулась.
– Какая муха тебя укусила?! – набросился он на Рейни, – с чего ты вдруг это устроил? Ах, не взяли на встречу! Ты что каждой дырке затычка?!
– Потому что я должен там быть! – возмутился тот в ответ. – Видеть, слышать, чувствовать! Если вы мне принесете пережеванную информацию, то это… э… – он хотел сказать «всё равно что никакая», но не хотел обидеть Томаса, – это будут на 90 процентов измышления Вайруса, а он дурак!
– Да, один ты умный! – съязвил Томас, разведя руками.
Двейн поднялся, глядя ему в глаза долгим и тяжёлым взглядом. Потом покачал головой, засунул руки в карманы и отвернулся.
– Ну да, – вдруг сдался Томас. – Ты умный. Ты башка, и я не знаю, как у тебя это получается, но… Я, старый хрен, за все мои годы службы раскрыл меньше случаев, чем ты, пацан, за свои! Ты видел, что я тебе не верил, но ты её вытащил, и оказался прав! Ты бы и его нашел, этого Призрака! Я потому и злюсь. Зачем ты ушел из дела?!
– Почему ты думаешь, что я из него ушел? – ответил Двейн и стал собирать вещи.




Глава 59. Имя. Маркус Левин. 2 июля
– О! Какая приятная неожиданная встреча! – сказал знакомый ехидный голос, – Похоже мы где-то уже виделись!
Маркус обернулся. В ушах зазвенел знакомый тревожный писк.
– И похоже это тот самый! Спаситель! О, прошу прощения, спасатель! – незнакомец паясничал. – Из команды как их там? Чип и Дейл?
И он стал напевать песенку из мультфильма. На сей раз незнакомец был в серой майке без картинки, но надписью «Создаю проблемы из материала заказчика». Всё остальное, включая темные очки, было то же самое, несмотря на то, что вокруг стояла ночная тьма. Парковка около станции почти пуста.
– Что тебе надо? – устало спросил Маркус.
– Как что? Познакомиться. Пообщаться. Нам с тобой предстоит некая важная сделка, так что выбора нет, придется начинать общение.
– Выбор всегда есть, – сказал Маркус подходя к своей машине и нажимая кнопку брелока. – И никаких сделок у нас не будет.
– Ну почему же? А вдруг я предложу что-то интересное?
– Не важно, что предложишь ты, у меня всё равно ничего нет.
– Есть.
– Что? Душа? – криво усмехнулся Маркус, – я не христианин, потому не продается.
– Душа?! – незнакомец расхохотался. – Душа?! – Он смеялся уже взвизгивая от восторга и хлопая в ладоши. – Твоя душа! Вот это точно последнее, что мне надо! Можешь её оставить себе!
Мимо прошел Джастин, помахав рукой и попрощавшись. Маркус удивился, что он даже не обратил внимания на незнакомца, словно не заметил. Впрочем, день был не просто трудный, а очень трудный; авария с тяжелыми ранениями и одним погибшим, пожар, два сердечных приступа, стрельба с тремя ранеными… И теперь Маркус стоял на ночной парковке около своей машины, и у него не было сил на странных незнакомцев с непонятными намерениями.
– Маркус Левин, это написано на твоей униформе, – сказал тот паясничая. – А меня зовут Желание и Надежда! Уилл и Хоуп. Очень приятно. Можно просто Билли.
Маркус промолчал, открывая дверь своей машины и закидывая сумку внутрь.
– Это невежливо! – воскликнул тот наигранно.
– И не должно быть, – подумал Маркус, но ничего не сказал.
– Ты не знаешь, что должно быть, – ответил тот так же в мыслях, и его голос шелестел где-то под черепом металлическим звоном.
– И не хочу. Я уже знаю.
– Но ты знаешь не всё!
– Все равно не хочу. Оставь меня в покое.
– Она тебе не скажет. А я могу! – не успокаивался незнакомец.
Маркус сел внутрь, захлопнул дверь и завел мотор. Но все ещё слышал голос Билли.
– Кстати, не забудь спросить своего дядю, у них вот-вот образуется вакансия! Как раз для тебя! Это мой тебе подарок!
– Мне не надо подарков! – подумал Маркус и выехал с парковки.
Незнакомец за ним не последовал.
* * *
Да, он хотел устроиться в госпиталь. Давно. И несколько последних дней встречаясь с Яковом в госпитале уже открывал рот, чтобы спросить, не поможет ли он ему? Хоть с понижением зарплаты, хоть на полставки. Но что-то останавливало. Странное чувство, похожее на ощущение опасности. Но каждый раз возвращаясь домой он говорил себе, что завтра точно спросит. И снова медлил.
И ещё он хотел помочь Габриелю. Даже при том, что их дружба так внезапно закончилась, он вдруг понял, что ищет другу оправдания. И пытается обвинить в разрушении отношений себя самого. И ещё переживал, что теперь Габриелю наверное нужны деньги на адвоката. И как всё печально получилось с Жасмин… Он вспомнил, какой удивительной, умной и красивой казалась она ему тогда! Словно это была не просто девушка, а собрание всех достоинств! Конечно он был влюблён, но всё же… И вот в одно мгновение всё очарование разрушено. Придумать такой повод, вызвать полицию, чтобы потом можно было манипулировать… А потом это отразится на ребёнке! Почему люди так безжалостны к детям?!
Маркус вспомнил, как много лет назад они сошлись с Габриелем в школе и стали неразлучны. Маркус был слабым и болезненным, над ним часто смеялись и даже издевались, но однажды Габриель загородил его собой – и обидчик получил хорошую затрещину. И с тех пор обидчиков становилось всё меньше и меньше.
Маркус помогал ему делать домашние задания, и мог терпеливо объяснять по много раз, и успеваемость Габриеля резко пошла вверх. И если раньше он мог мечтать только о спортивной карьере, то под влиянием Маркуса у него появилась другая мечта…
Маркус вспомнил, как тяжело и тоскливо ему было расставаться когда они переезжали, как он пришел в новую школу и все проблемы, от которых его спас Габриель, начались снова. И он уже не смог выдержать…
И когда после того сумасшедшего года он вернулся, сломанный и потерянный, то только помощь друга вытянула его обратно. Словно он разделил свою мечту с Габриелем и потерял свою часть. И выжил только потому, что тот сберёг эту мечту до его возвращения.
Это было странно объяснить, но потеря Габриеля для него была чем-то большим, чем даже потеря Тали.
* * *
Ночью Кицунэ легла к нему на плечо, обняла и поймала его мысли.
– Тебе его не хватает…
– М-м… – ответил он неопределённо, но скорее утвердительно.
С Кицунэ не имело смысла притворяться.
– А ему не хватает тебя, – сказала она.
Маркус пожал плечами поглаживая её волосы и плечо:
– Дверь открывается в обе стороны. Он ушёл. Он может вернуться. Если не хватает.
– Он причинил тебе много боли. Это просто муки совести. Чувство вины. Он боится даже подходить близко.
– Да, пожалуй. Но ты же понимаешь, – Маркус поцеловал её лоб, – что я могу сделать? Сказать «давай дружить опять»? Это уже непросто.
Они помолчали, слушая урчание старого дома и звонкое вечное тиканье часов в гостиной. Пробило четверть какого-то ночного часа. И вдруг, не понимая почему, Маркус начал ей рассказывать. Про их первые встречи, про то, как Габриель защищал его от насмешников, делился едой, как они вместе сбегали с уроков и путешествовали на аэродром, в зоопарк, в заповедник, как бегали на пожарную станцию. Всегда вместе! Как мечтали, как наметили первые настоящие планы по воплощению мечты в жизнь.
– Нет, не то… – вдруг сказала Кицунэ. – Это конечно важно, но есть что-то ещё.
Маркус надолго замолчал. И Кицунэ продолжила.
– Ты чувствовал себя чужим в своей семье… Что-то связано с этим…
– Да. Наверное.
– Но это ты сам себе назначил. Ты хотел себя чувствовать отверженным. Чтобы просто быть сильным. Чтобы выжить. Это защитная реакция. А сейчас… Очень трудно сказать себе, что тебя любили, потому что уже почти никого не осталось. И от этого больнее.
– Любили… Я знаю. Умом знаю, но не могу… Не могу почувствовать.
– Не можешь или не хочешь? Боишься?
Маркус надолго задумался.
– Наверное боюсь. Всё страшно, когда безнадежно упущено время, и никого уже нет в живых.
– Михаэль есть. Но ты выбрал Габриеля, чтобы он был твоей семьей.
На сей раз Маркус прочно замолчал. И Кицунэ продолжила.
– Или ты выбрал его, чтобы он был тобой?
– Как?! Я не понял…
– Высокий, красивый, сильный, уверенный в себе… Всё, чего ты думал нет в тебе. Ты даже безропотно расстался со своей девушкой… Почти безропотно… Потому что она ушла к нему, выбрала лучшего «тебя».
– Я не понял… – повторил Маркус.
– Да, – ответила Кицунэ, почувствовав. – И его зовут Габриель…
Он вздохнул и закрыл глаза.
– Да… Я не пойму, почему мне это важно, но… В моей семье всегда называли мужчин по имени… – он смутился и улыбнулся, – это просто традиция. По имени архангелов. Михаель, Гавриель, Уриель, Рафаель. И так далее. Все: отец, дед, прадед…
– А эти имена… Они что-то значат?
– Да. Михаэль, например, это доброта и сострадание.
– Как Будда Авалокитешвара?
– Не знаю… Я не разбираюсь в этом.
– А Рафаэль? Разве это не итальянское имя?
– Нет, еврейское. Оно означает целитель.
– Вот как? – Кицунэ приподнялась на локте. – Как Будда Медицины? А Уриель?
– Свет. Мудрость.
– Манджушри… А Гавриель?
– Сила, воля, защита… Закон…
– Закон? – сказала Кицунэ тихо. – Амитаба. Как всё похоже!
Они помолчали какое-то время, и Маркус снова заговорил:
– Моего отца звали Михаэль, моего брата тоже. Ддед Ури, прадед Рафи. А я… Маркус…
– Так хотела твоя мама.
– Да… знаю… – сказал он с нотой неудовлетворения, – я знаю, но всё же… Я правда не пойму, почему это важно… Было важно…
– То есть Габриель это словно твоё имя… Часть тебя. Вернее просто ты.
Он не ответил, а Кицунэ помолчала и вдруг сказала:
– Знаешь, я как-то подумала, что мы иногда выбираем друзей и любимых, чтобы быть ими. Чтобы чувствовать себя ими. Мы смотрим в зеркало пару раз в день, но на своих близких мы смотрим всё время. Мы забываем своё лицо, но видим их. Ощущаем как свое собственное. Мы ими становимся, повторяем их слова и выражения лица… Думаем, что они скажут нам в ответ. Как бы сочиняем, стараемся предугадать их мысли. – Она помолчала и добавила, – и ты просто выбрал его вместо себя… Ты смотришь в него как в зеркало, и думаешь… чувствуешь, что это ты…
– Ну знаешь… – сказал Маркус в смятении, но с биением сердца понимая её правоту. – Ну знаешь…
А она вдруг села на кровати слушая пространство, подняв руку и прося тишины.
– Габриель… – вдруг сказала она. – Это твоё имя.
– Что?!
– Тихо…
Она прикоснулась пальцем к губам, потом встала и пошла в гостиную, подсвеченную фонарями улицы. Она была одета как всегда в футболку Маркуса, и босые ноги ступали почти неслышно. Постояла в центре, оглядываясь. Из полутьмы со стен смотрели старинные фотографии. Часы мирно тикали в вечности. Из комнаты Шмуэля доносилось мерное сопение старика. Кицунэ медленно поворачивалась, глядя то на один портрет, то на другой, и наконец подошла к фотографии, с которой на них смотрела семья Маркуса – только без него самого.
Она хотела забраться на стул, но Маркус не позволил.
– Зачем? – спросил он.
– Сними, – ответила она, – надо.
Он достал раму со стены, и они ушли в свою комнату. Кицунэ зажгла настольную лампу, перевернула раму, и попробовала отогнуть скрепки, которые держали тыльную сторону.
– Зачем? – снова спросил Маркус.
– Надо, – повторила она.
Он послушно снял заднюю картонку.
Между этой картонкой и тыльной стороной фотографии они обнаружили два листка бумаги. Он перевернул один.
Сертификат, тот самый, который безнадежно искали много лет назад. Свидетельство о его, Маркуса, рождении. Восьмого февраля. Маркус Гавриель Левин.
– Что? – спросил он изумленно. – Что?
Он сидел и смотрел на бумагу потрясенно.
– Как? Как это может быть?
А Кицунэ в это время перевернула другой документ, прочитала и показала ему. Но он сначала не хотел смотреть, вернее не мог оторвать глаз от своего имени. И лишь время или может вечность спустя, увидел.
Это было свидетельство о смерти. Его мать, Софи Левин, скончалась 18 февраля того же года.
Он сидел за столом, положив одну ладонь на одну бумагу, а другую на вторую, и только переводил потрясённый взгляд с одного документа на другой, не в силах поверить.
– Видишь, – сказала Кицунэ, прижимаясь к нему тихо улыбаясь. – Я тебе говорила! Она тебя видела. Она тебя держала в руках…
– Как это возможно?... Почему здесь?… – тихо спросил он.
Но уже и сам видел, как его отец печально кладет документы за раму и вешает на стену в том старом доме. Как потом в спешке и сборах часть вещей сложили в коробки, как несколько коробок отнесли к Шмуэлю и попросили подержать их пока, временно, до того как… И однажды много лет спустя тот пытался понять, что за коробки в его подвале, нашёл несколько фотографий и повесил на стену…
– Но почему?! – спросил он тихо, но не мог продолжить.
– Имя?
– Да…
– Потому что он любил тебя, и чувствовал себя виноватым перед тобой и твоей мамой. И просто хотел сделать ей приятное. А совсем не то, что ты думал…
Маркус сел на кровать, но в душе было все еще смятение, и сон пропал совсем.
– Знаешь, – сказала Кицунэ, садясь рядом и потом забираясь под одеяло, – если будет девочка, давай назовем её Софи.
Маркус наконец оторвался от бумаг, выключил лампу и тоже лёг, но говорить ни о чём ещё не мог.
– А если мальчик, – продолжила Кицунэ, – то пусть будет Рафаэль. Это так красиво!
А Маркус поцеловал её, и она устроилась у него на плече. Он долго лежал, глядя в ночной потолок и в свое прошлое, и слушая её дыхание, иногда прерываемое покашливанием. Вдруг она чуть приподнялась, словно что-то вспомнила.
– А женщина?
– Что?
– Все они: Михаэль, Рафаэль… Все они мужчины. А женщина есть? Ну как у нас Зеленая Тара или Гуань Инь? Защитница, Спасительница? Мать?
Маркус замолчал мучительно вспоминая.
– Да… Что-то я слышал… Но не помню…
– Ты вспомни… – прошептала она засыпая, – Обязательно вспомни…
* * *
Утром раздался телефонный звонок.
– Привет, Маркус, – сказал Яков, – я помню ты хотел сменить место работы. Ты всё ещё хочешь? У нас открывается вакансия. Всё-таки стабильная работа, нормальный график, ну относительно нормальный… зарплата побольше.
– Что?! – удивленно спросил Маркус. – Вакансия?
– Да. Фельдшер.
– Это замечательно! – только и смог сначала вымолвить Маркус. А потом вдруг добавил, – одна или две? Вакансии, я имею в виду.
– Одна. Пока одна, но срочно.
– Что-то случилось?
– Да тут… Долго объяснять. Выгоняем одного за пьянство и прогулы. Вернее как бы уходит сам, чтобы и ему, и нам меньше проблем. Две недели отрабатывает и бай-бай.
– А для Габриеля что-нибудь найдется? У него образование получше моего, и стаж тоже. И ему сейчас очень нужно.
– Габриель? Знаю, отлично! Очень даже хорошо! Я просто подумал, что тебе нужнее.
– У меня пока некоторые сложности… – Маркус не мог понять своего смятения.
– Ну ладно, тогда смотри. Только поторопи, а то нам надо срочно.
Маркус положил трубку и стал слушать внутренние ощущения. С одной стороны он сам хотел эту работу и мечтал о ней, но теперь после вчерашнего он вдруг испытал смятение и жалость к другу. И ещё странное хорошее чувство, которое в нём пробуждалось все эти несколько последних недель. Чувство тепла и семьи…
И вдруг понял, что не может сделать этот шаг для себя. Это будет неправильно…
Он набрал номер Габриеля.




Глава 60. Габриель. Маркус Левин. 16 июля
– И ведь посмотри на него! Всё молчком! – Крис изобразил недовольство. – Свадьбу зажали!
Они сидели в гостиной у Шмуэля – сам хозяин, Кицунэ, Маркус, Габриель, Джастин и несколько человек со станции. Пришла даже Ванесса.
Габриель подал заявление в госпиталь и вскоре успешно прошёл интервью. И подал извещение об увольнении. Две недели пролетели незаметно, и теперь у них были проводы и заодно всё остальное. За неимением теперь у Габриеля своего приличного угла собрались у Маркуса. На столе стояли торт, три пиццы, две бутылки вина, чай и еще что-то, что принесли женщины. Шмуэль попросил достать семейный фарфоровый сервиз, и гости делали вид, что это на самом деле праздник. Во-первых, у всех было ощущение, что Габриель пошел на повышение, и тут действительно было что праздновать. А в остальном… Хоть и без подробностей Маркусу пришлось рассказать суть своей семейной ситуации. И теперь всем было невесело, хотя все делали вид, что всё в порядке.
– Ну почему не сказать народу, что женился? – продолжал возмущаться Крис. – И потом знаешь, какие сейчас врачи! Сейчас всё лечат…
– Кроме герпеса, – тихо под нос добавил Джастин.
– Что, доигрался, дорогой?! – услышал Крис.
– Я?! – картинно ужаснулся тот, – ни за что! У меня ангел-хранитель! Работает как часы!
– Боюсь ты его здорово измотал, – заметил Габриель.
– Да я, – воскликнул Джастин под смех окружающих, – Да я сам как ангел!
– Не переживайте, – ответил Маркус. – Он скоро тоже будет кольца покупать.
– Что?! – воскликнул Джастин картинно, – с чего ты взял?!
– О! – отреагировали все. – Кто?! С кем? Ну напарник-то знает! Окольцуем!
Кто-то дергал Джастина за рукав и спрашивал:
– Ну ты то праздник не зажмешь?
– Вообще, – воскликнул Джастин, выпучивая глаза и показывая на Маркуса, – с этим парнем будьте осторожны! Экстрасенс! Знает всё!
– О! – опять смеясь отреагировали все, – надо его на ТВ-шоу, чтобы выиграл миллион!
– На кого ты нас оставляешь?! – с мягким упрёком начала Ванесса, повернувшись к Габриелю. – Одна зелёная молодёжь подает заявки! И где я хороших парамедиков сейчас найду?! С опытом, со стажем...
– Спроси экстрасенса, – ответил Джастин, показывая на Маркуса. – Он все знает. Дай ему все заявления, и он над ними… – Джастин закатил глаза к потолку и начал изображать пассы над воображаемыми бумагами и завывая замогильным голосом, – этот алкоголик… этот идиот…
Все опять покатились со смеху…
* * *
Вечером, когда гости разошлись, когда Кицунэ слегка покашливая ушла в постель, когда Шмуэль обсудив с Маркусом план на завтра тоже ушёл к себе, за столом остались только они вдвоём.
– Вы давно знакомы? Ты мне ничего не говорил, – тихо сказал Габриель. Сам понял, что сказал глупость, и добавил, тяжело вздыхая и опуская голову, – ты прости меня за всё. Я так всё изломал…
Он снимал квартиру в том самом районе, где когда-то жил Маркус. Ему удалось найти дешёвый студио, и он перешёл на холостяцкое существование. Развод его разворачивался болезненно, Жасмин требовала чего-то немыслимого, постоянно увеличивая свои претензии. Он отдавал ей дом, за который они ещё выплачивали, и теперь она требовала, чтобы он продолжал платить, плюс алименты и страховку. И в сумме выпадало нечто, превышающее зарплату. Адвокат обещал помочь снизить эти требования до разумных пределов, но на самого адвоката нужны были средства.
Маркусу было странно наблюдать, как всё изменилось в их отношениях с другом. Нет, скорее в отношении самого Маркуса. Словно с него сняли розовые очки. И вдруг он понял, что Габриель раньше казался ему созданным из одних совершенств, а теперь стал простым земным человеком со слабостями и трудностями. И он почему-то теперь робел перед Маркусом и очень хотел снова заслужить его дружбу, чуть неестественно реагируя на каждую шутку, торопливо отвечая на вопросы. И это не вызывало разочарования, скорее наоборот. Раньше он был словно недосягаемый идеал, и вдруг стал родным и близким… Может быть просто стал вровень. Или даже Маркус оказался словно старшим из них двоих. Он чувствовал теплоту, как у родителя к ребенку. Хотелось приголубить, утешить. И это состояние было новым и неожиданным. И ему было хорошо. А Габриель не мог остановиться, всё говорил и говорил. Печальное, нелепое, что происходило в его жизни. Всё, что наболело и что он так давно не мог высказать.
– Ну ты представляешь! – возмущался он, – всё деньги! Сколько ни заработай, а ей всё мало! «Ищи работу», туда-сюда. «Почему не заняться бизнесом?!» «Почему ты не занялся спортом всерьёз? У тебя были такие успехи!» Ну какие у меня были успехи?! И какой смысл жалеть сейчас? И какая это профессия?! Они в тридцать уже сходят с разрушенным здоровьем и без перспектив… А потом всё поехало… Я даже за ней следить начал. Адвокат говорит, надо было фотографировать их вдвоем, а я идиот… Начал возмущаться, она и вызвала полицию. И вот я теперь в полной заднице.
– А кто он? Ты его знаешь? – спросил Маркус.
– Да-а-а, – раздраженно-ядовито протянул Габриель, – ну в смысле «пообщались» разок. Придурок один богатенький. Я даже не знаю, как я его с тобой тогда перепутал, но тогда показался прямо один в один! Правда с расстояния. Потом смотрю, а ничего общего! Катается на ламборгини, купил ей мерседес. Она одевается словно и не медсестра, а модель какая… У неё всегда заноза была в башке в актрисы податься.
Маркус тоже это помнил.
– А теперь… – продолжал Габриель, – ну как я Эрика с ним представлю, так и тошно становится. Он его не любит тоже, а ей плевать. Ну а как не сойдутся? Начнет выкручивать, сломает пацана...
– Да уж, – сказал Маркус печально, и что ещё можно сказать?
Они помолчали под тиканье часов, слушая дыхание и скрипы старого дома. И вдруг он вспомнил, как Габриель хотел подать заявление про мальчика. Но не решился спросить – сразу почувствовал укол вины, что сам не подал. Однако Габриель словно услышал его мысли.
– Да… заявление… – начал он. – Помнишь, ты хотел заявить про того мальчика?
– Да, – ответил Маркус.
– Там уже не требуется, – он почесал висок в задумчивости.
– Как? Почему? – удивился Маркус.
Габриель был осторожный человек. И часть его успехов была вызвана этим качеством тоже. Умением общаться, умением лавировать в море людей. Он не пошел напрямую подавать заявление, как Маркус. Он сначала пришёл поболтать с кем-то в полицейском управлении, а у него было много приятелей везде. Как бы случайно разговорившись, он упомянул про вызов на тот адрес и спросил, насколько он благополучен, нет ли каких проблем? И ответ его ошеломил – оказалось, что несколько недель назад, когда женщина и её сын ещё были в госпитале, кто-то напал на квартиру и застрелил хозяина.
– Как? – не поняв спросил Маркус. – Как застрелил? Кто? Почему?
– Говорят, что может ограбление, но мало что взято. Может и не ограбление, но пока не раскрыто.
– Когда? – спросил Маркус потрясенно. – Когда это было?
– Не знаю. Я особо не уточнял. А что? – ответил Габриель.
Но Маркус уже знал ответ – внезапно как вспышка, он уже видел себя одиноко стоящим на берегу океана и слушающим крики ночных пароходов. Он надолго замолчал, пытаясь осознать происшедшее и вспоминая хлипкого жалкого клерка, выходящего из машины.
«Ну что ж», подумал он. «Это не самый лучший конец истории, но может быть и не самый худший». Однако что-то было не так, что-то неправильно. Он чувствовал, но не мог понять, что именно.


Глава 61. Отпуск. Двейн Рейни. Отпуск. 30 июня – 25 июля
– Я отдала ему моё тело! – воскликнула Клэр, – Мою любовь! Я готова была отдать ему моё состояние! А он мне лгал! Он так со мной обошёлся! Предатель!
«Есть старость достойная», думал Рейни, глядя на обильно накрашенную старуху в розовых шелках и бриллиантах, «а есть вот это…»
Битва в кабинетах закончилась тем, что он взял наконец свой отпуск и хлопнул дверью, твёрдо намереваясь не появляться в отделе целый месяц. Выбросить всё из головы и ни о чём не думать. Но в тот же вечер сел на телефон и после нескольких звонков адвокатам и служащим миллионерши узнал, что она в настоящее время уже находится в Новой Зеландии, Веллингтон, на персональной яхте. Куда отправляется дальше – не известно. Когда – тоже. Может сегодня ночью, а может через месяц. А как называется яхта? Ах, «Клэр»! Да, конечно, как я не догадался?!
И он вдруг подумал, почему бы не совместить приятное с полезным – отпуск с работой? И может быть даже позвать Лору? Романтическая поездка по Новой Зеландии – что может быть спасительнее для рассыпающихся отношений? И составив план в голове он отправился на её «половину», но вдруг услышал за закрытой дверью комнаты её тихое воркование по телефону и замер. Голос приглушенный, чуть игривый и кокетливый – это был голос… начала романтических отношений. «Да, я замужем», ворковала Лора, «да, он очень важный человек… Нет, не часто… Всё время занят… Да, это несколько напрягает… Ну что вы… Нет, я не такая женщина…» говорила она, тоном безотчетно показывая, что может быть и такая, только надо умело подойти…
И Двейн на цыпочках скользнул от её двери с похолодевшей спиной и жжением в желудке. Он зашёл в свою комнату, лёг не раздеваясь на кровать и долго смотрел в потолок. Очнулся только утром, когда Лора постучала в дверь и позвала завтракать.
На лице её играл румянец, и голова явно заполнена чем-то приятным. И когда она начала рассуждать, как чудесно, что начался отпуск, и что теперь можно наконец съездить по всем родным, навестить её и его родителей, повидать детей – он вдруг понял, что всё его драгоценное и долгожданное свободное время опять уйдет на эти бессмысленные и неприятные обязаловки… Из которых он выползет ещё более измотанным. С одним позитивным элементом – он будет счастлив вернуться на работу…
– Почему бы лучше не съездить куда-нибудь вдвоём? – внезапно спросил он со смешанными чувствами, – на Карибы, Гавайи? В Новую Зеландию? Круиз, например.
– Что ты! – воскликнула она. – Меня опять будет тошнить, и я просто измучаюсь. К тому же тур-поездки надо планировать за несколько месяцев, если даже не за год! Сейчас это слишком поздно и дорого! К тому же родители нас ждут! Мы обещали!
– Мы?! Я об этом ничего не знаю, – мрачно ответил Двейн.
– Я тебе говорила! – воскликнула она, – и не говори, что ты не помнишь!
– Может быть в своем воображении. Я помню только то, что слышал и видел. И этого я действительно не помню.
– Как?! Я тебе говорила несколько раз! И ты говорил да!
– Нет, я такого не говорил. Это я точно помню.
– Говорил! Ты всегда говорил своё «мгм»! Это твой стандартный ответ на всё, – её голос уже звенел упрёком.
Он смотрел на неё со смешанными чувствами и даже не знал, что ответить. Может быть она и права, может она и говорила, но он похоже давно уже научился отключаться.
– Мое «мгм», – ответил он терпеливо, – обычно означает, что да, я слышал, что ты издаёшь какие-то звуки и ждёшь от меня реакции. Я её озвучиваю, эту реакцию. Думать, что это согласие повидать твою маму… – он хотел сказать «глупо», но решил смягчить, – не совсем правильно.
– Издаю звуки? Я что, мартышка? – воскликнула Лора. – К тому же моя мама тебя любит и желает тебе только добра! Она за тебя молится всё время!
– Передай ей спасибо, – ответил Двейн по-прежнему терпеливо и мягко. – Но всё же мне нужен отдых, море и солнце. Я устал. Банально устал.
– Но… Как же?!
– Последний раз я по-настоящему отдыхал лет десять назад, ты помнишь…
– Да, но зато я измучилась в тот отпуск!
– У тебя есть всё время после отпуска! Все одиннадцать месяцев! Да и все эти годы я надеюсь ты не переутомлялась.
– То есть ты говоришь, что я бездельница?! И зная, что для меня это мучение, ты…
Рейни уже понял, что беседа вошла в пике и летит прямиком в землю. Возникло чувство, что он беседует с Барби.
– То есть ты не хочешь ехать со мной? – спросил он тихо.
Она замолчала, прямая как линейка, поджав губы и стараясь «выдавить» его согласие. Но у него уже было достаточно запала, чтобы спорить даже с Барби, и неожиданно для самого себя он сказал:
– Тогда поеду один.
– Что? – Лора не могла скрыть потрясение. – Как один?
– Мне нужен отдых, я же тебе сказал.
Она не знала, что ответить, но в конце концов схватилась за старый аргумент.
– Ты опять начнешь пить, и это плохо кончится. Ты никак не понимаешь, что моё присутствие это твоё спасение! Тебе нужно быть под контро…
– Мой отпуск, мне и решать, – перебил он.
– Твоё дело, – сказала она намечая слезы в голосе. – Только я тебя предупредила!
И удалилась. Наверное плакать.
Он ушёл к себе, открыл компьютер, пролистал серию разных туристических сайтов, продающих путевки в Новую Зеландию, всё ещё разыскивая парные. Но обнаружил, что цены действительно космические. И вдруг увидел «горящую путёвку» – одно место на четыре недели – по смешной для такого региона цене, но очень срочно и без права сдать билет обратно.
Несколько секунд он ещё сидел в нерешительности, пока не услышал, как каблучки Лоры процокали к двери, как открылась и захлопнулась дверь. Громко, чтобы он слышал. Тогда он вдруг вдохнул, подумал «какого черта?!», отключил все мысли и наконец нажал кнопку. Запрос улетел, деньги ушли с карты, и возврату не подлежали. И послезавтра он вылетал в Новую Зеландию…
* * *
Клэр действительно была там, в Веллингтоне. Сразу как приехал из аэропорта – ещё с головной болью и головокружением от жутко долгого перелёта с пересадками и смены часовых поясов – он снял машину, бросил вещи в своём крошечном номере. Не успев разглядеть никаких экзотических красот, поехал в бухту, где сразу направился в самый дорогой отель. Она была там. Он попросил метрдотеля, представил рекомендации от адвоката Клэр, вежливо поуговаривал, не особенно надеясь, добился обещания, что ей или хотя бы её секретарю передадут его запрос. Со спокойной совестью ушёл спать. Вечером его разбудил звонок секретаря. Клэр его ждёт завтра утром в десять тридцать.
Номер был роскошный и необъятный с балконом и видом на бухту, зелёные горы и безбрежное небо. Паруса и чайки скользили по синему пространству, и вид был просто сказочный.
– Предатель! Просто предатель! – восклицала Клэр, гневно расхаживая из одного угла балкона в другой. – Я столько была готова для него сделать! А он!
Рядом по стойке смирно все в белом стояли её личный адвокат – пухленький с вороватыми глазками, секретарша – элегантная брюнетка с большим бюстом, и личная медсестра – седая мисс элегантность. Персональный андроид тоже был тут и тоже в белом облегающем без рукавов, чтобы были видны бицепсы. Он единственный позволял себе развалиться на шезлонге. Глаза его, не замутненные интеллектом, следовали за Клэр, а на лице застыло выражение, как у хорошо дрессированной домашней собачки.
Через несколько минут наблюдения за этой командой, Рейни уже предположил, что медсестра ворует по-мелкому, адвокат по-крупному, а секретарша спит с мужем, тщетно надеясь занять место мадам, когда та отчалит в иные миры. Ну что ж, как говорится, се ля ви, и это не его проблемы.
Его проблемы в том, что Клэр действительно ничего не помнила. Да, она была на некоторых судебных заседаниях и помогла собрать часть средств на залог, потому что тогда ещё не хотела верить, что он ей изменял – представьте себе – с мужчиной! Но когда тот сбежал, всё стало очевидно! Нет, она не нанимала следователей. Зачем ей это нужно?! Он ей всё объяснил своим побегом! Невиновен?! Чушь! Виновен как сама преисподняя! Убийца, предатель, изменник и обманщик! Нет, она не видела никакой женщины и никаких других посетителей, и зачем они ей все нужны?! Да, конечно, был специальный поверенный в делах, который посещал… Да, добрейшая душа, он её предупреждал… Сама преданность! Увы скончался! Нет, никаких документов! И зачем ей это нужно?! Деньги уже не вернуть, и она заплатила за науку!
– Мама, не волнуйся, тебе вредно! – муж оказывается умел разговаривать.
– Дорогой, не мешай! Я должна! Я так долго ждала этого момента! Я пригрела убийцу на своей груди! Ты понимаешь?! Мне надо высказаться, надо облегчить мою душу!
И она занималась этим около часа.
Это было всё. И за этим он приехал чёрт знает откуда и чёрт знает куда! Ну по крайней мере можно сказать, что они потрясли этот камень или перевернули это дерево…
Выйдя оттуда Рейни стоял на берегу сверкающей и невероятно красивой бухты и мечтал только об одном – хорошо напиться. Это было как гипноз – Лора с её утверждением. Как будто все её и его родственники сгрудились вокруг, показывают на него пальцами и ждут от него этого самого действия, которое ему и самому теперь очень хотелось совершить. И они скажут, что да, мы так и знали! Он потряс головой, и понял, что если не дай бог он начнет, то не остановится до самого конца.
И вдруг вдохнул запах и увидел наконец море. Яхты, чаек… И подумал – это что, на самом деле? Месяц свободы и этой красоты?
– Ты только не говори, – сказал ему внутренний собеседник голосом Карла, что ты не собирался наконец попробовать! Может наконец начать осуществлять мечты?
– И правда, – ответил он ему уже своим голосом. – И правда, какого чёрта?!
Неужели он опять будет весь год – ещё один! – сидеть и смотреть на плакат с парусом? И мысленно показал Лоре и отцу палец и послал их подальше. И пошёл узнавать, где и как можно взять яхту напрокат. С инструктором, который будет учить ею управлять.

Райан был тощий сожженный солнцем оззи с почти белыми волосами и жидкой бородкой. В фирме Двейн потребовал кого-то, кто не будет пить алкоголь и даже пиво, и ему вызвали Райана. Первую неделю он тренировал и натаскивал Рейни до полного изнеможения, и усилия его наконец увенчались успехом: вскоре Двейн уже боролся с парусом и ветром в одиночку, а его «капитан» только подстраховывал. Они вставали до восхода и уходили в бухту, оттуда в океан, и паруса становились крыльями, и было ощущение полёта. А ночью засыпая он видел перед глазами зелёные волны.
Иногда они причаливали к островам, и Двейн поднимался в горы, а его капитан оставался на яхте, где садился в тени в позе лотоса, и мог так сидеть часами. Иногда они целый день пропадали в открытом море, или Райан показывал ему красивейшие уголки островов, протоки и бухты. Пейзажи были фантастические. От запаха моря и красок можно было сойти с ума.
Наверное это был самый счастливый отпуск в его жизни. Всё это время он проходил в старых парусиновых шортах лишь изредка надевая майку. Он оброс густыми кудрями, хотя бриться всё же не перестал, так как боялся загореть только на верхнюю половину лица. И теперь он весь был похож на обугленную головёшку. И даже наконец всерьез задумался, а не переехать ли куда-то она побережье, где можно найти работу спокойнее и возможность ходить в море. Легко ли найти работу в Новой Зеландии? И сколько вообще стоит парусная яхта?
Свой телефон сгоряча Рейни бросил дома, правда вскоре остро пожалел. Он вдруг испугался, что что-то может случиться, а он будет не в курсе. Но в отеле был интернет, и он снова прибег к «помощи» мистера Пуна. Несколько лет назад, когда Ашок был в старших классах, Рейни придумал себе персонаж – подростка по имени Джимми Пун. Мальчик с таким именем ненадолго стал одноклассником Ашока, но потом переехал. Год спустя на это имя Рейни сделал фейсбук-страничку с фотографией пухлого юноши-китайца в очках и «зафрендил» Ашока. Ашок ответил ему тем же, потом после пары шуток и «лайков» его «зафрендила» Ума, а потом и Лора, которая набивалась в друзья всем одноклассникам и однокурсникам их детей. Рейни с одной стороны было стыдно, что он подсматривает за ними, но это было лучше, чем мучиться от неизвестности. И теперь у него был доступ к их последним известиям. В основном это были автомобильные мечты Ашока и «няшные» и «кавайные» покемоны Умы. Он содрогнулся увидев её последнее селфи. Целиком её татуировки к счастью не было видно, но из-под выреза футболки виднелось какое-то изображение, обвивающее шею словно ожерельем. Он потратил несколько минут, пытаясь представить, что это за тварь – то ли змея, то ли рептилия… А может хвост дракона? И конечно она опять надругалась над своими волосами…
«Да», подумал Рейни, «чем меньше знаешь о детях, тем как-то спокойнее…»
У Лоры появился новый любимый пастор Джерри. Его изречения и обсуждения оных с подругами составляли большую часть её ленты. А также обмен рецептами, картинками из ресторанов, селфи с подружками и размышления о духовном пути. В общем то, от чего он был счастлив уехать…
За неделю до конца отпуска Рейни решил осмотреть и сам город, который тянулся вокруг бухты и был полон зелени, ресторанчиков в садах, сувенирных магазинов и выставочных залов. Да и сами улицы и аллеи в цвету были живописны, как в сказке. Среди разных сервисов типа массажа и маникюра можно было найти даже экстрасенсов, продавцов кристаллов и амулетов. Один такой «сервис» вдруг заставил его остановиться. «Ольга Берег», гласила красивая белая табличка, буквы сияли золотом. «Экстрасенс. Славянские традиционные техники. Предсказание, очищение, снятие проклятия и дурного глаза» и что-то там ещё.
– Ну да, да, это просто распространенное имя. Может даже самое распространенное у них, как Джейн у нас, – подумал Рейни. – И славян сейчас много и в штатах, и в Австралии, и везде. Как и китайцев… Но что такое «славянские техники»?
– Ну зачем тебе это? – спросил его внутренний собеседник голосом Бека.
– Интересно, – ответил он и открыл дверь.
Зазвенел колокольчик, и Рейни вошел в приятный полумрак, прохладу и запах курений. По стенам висели иконы с лампадами. В крошечной комнате стояли стол и два кресла – старинные, почерневшего дерева. На столе горели свечи, лежал прейскурант, а в деревянной резной коробочке карты Таро. Внутренние комнаты скрывал занавес с изображением солнца.
На звон колокольчика вошла хозяйка – полнеющая женщина лет сорока, одетая в цветастый африканского покроя и орнамента фиолетово-красный балахон. Золотистый платок вокруг головы скрывал ее волосы, которые скорее всего были светлые, как и её брови и ресницы. Запястья в браслетах, пальцы в кольцах с большими камнями. Далеко не такая красивая, как та Ольга. Нос пуговкой, пухлые щёки в веснушках, небольшие светлые глаза, но в целом создавала приятное впечатление.
– Чем я могу быть вам полезна? – спросила она, скептически оценивая посетителя и жестом приглашая за стол.
Акцент был сильно заметен, но было ощущение, что он скорее показной.
– Это какое направление христианства? – Рейни показал на иконы.
– Вы называете «ортодоксальное», – ответила она, – мы называем «православие».
– Русское?
– Да.
– А разве здесь есть русская церковь?
– Нет, но есть греческая. Они очень похожи. Мы обычно посещаем её.
– «Мы» это кто? – спросил Рейни.
– Мы, те, кто приехал из России, – ответила она, – и бывших республик и говорят по-русски, и считают себя православными.
– А, понятно. А кто не считает?
– Те обычно ходят в синагогу или мечеть, – улыбнулась она. – Без поддержки трудно выжить, люди стараются найти коммьюнити.
– А вы давно здесь живете?
– Порядком.
– Как вам удалось выбраться?
– Чудом, – ответила она. Помолчала и добавила, – замужество, переезд, домашнее насилие, суд, развод. Банальная история.
Голос её звучал спокойно, словно она давно всё пережила.
– Простите, – сказал Двейн, чувствуя себя неловко. И чтобы сменить тему добавил, – я считал, что в Советском Союзе людей воспитывали атеистами.
– И вы думаете, что все такими и выросли? – она рассмеялась. – Во всех тоталитарных режимах люди живут двойной жизнью, одно они делают на людях, другое на кухне.
– А что такое народные техники? – спросил он.
– То, что выработалось в народе за века. Заговоры, обряды. Хотите попробовать?
Она взяла карты, но Рейни пожал плечами.
– Погадать? Приворожить? – спросила она улыбаясь.
– Не уверен... Мне хотелось бы просто задать несколько вопросов…
– Если вы заплатите за моё время, – ответила она чуть разочарованно.
Рейни был готов заплатить. Разумную сумму.
– Так что вас интересует? – спросила она, безотчётно тасуя карты.
– Скажите, можно ли нагадать или заказать, – он смутился и замялся, – чтобы кто-то погиб… но чтобы при этом выглядело как случайность?
– Я этим не занимаюсь, – ответила она тихо, но сурово.
– Нет, вы не поняли! – смутился Рейни, – я спрашиваю теоретически.
– Это зависит, – ответила она тревожно и добавила, – зачем это вам?
И Рейни, сам не зная почему, вдруг сказал правду:
– Я сыщик. И расследую странное дело, которое трудно объяснить… В котором происходят… э… странные вещи, – он вздохнул, не зная как продолжить, – слишком большое везение. Или наоборот невезение.
– Понятно, – сказала она. – И вы не верите, что это просто случай?
Он замолчал, не зная, что ответить. Потом всё же нашелся:
– Статистика. По статистике это не может случиться… Нет, впрочем, скорее не верю. Но не знаю как объяснить. Потому просто… теоретически…
– Да, я понимаю, – ответила она задумчиво и надолго замолчала, положив карты.
Однако наконец собралась с мыслями и продолжила чуть улыбаясь, и Рейни видел, что она говорит очень искренне:
– Вы знаете, таких как я называют экстрасенсами, ворожеями и так далее… Но по сравнению с тем, что вы сказали, мой уровень просто детский. Курортные предсказания… Нет, я не владею такими методами, упаси бог, – она перекрестилась справа налево и улыбка ушла с ее лица, – но знаю, что это в принципе возможно. Заказать несчастье. Навести болезнь. Человек может умереть быстро в течение скажем полугода…
– То есть убийство, которое не отследить, – подытожил Рейни.
– Да, – она покивала головой в задумчивости, – но для этого нужна большая… сила. Я не знаю, как это назвать. У меня такой нет. И когда это делаешь, важно понимать, что последствия… будут ужасны.
– Для кого?
– Для того, кто делает такой наговор.
Она смотрела куда-то вдаль и вглубь себя и вдруг очень серьёзным тоном добавила:
– Есть закон. И он не как уголовный кодекс, который действует только если преступник пойман. Этот закон действует в любом случае. Если совершил зло, то наказание неизбежно.
– Как карма? – спросил Рейни чуть улыбаясь.
– Почему «как»? – спросила она. – Просто карма. Хотя у нас это так не называют.
– А как?
– Возмездие, – она пожала плечами, – вы знаете, я выросла в деревне. Даже при том, что религию тогда практически выкорчевали с церквями вместе, но подпольно люди все равно и ворожили, и колдовали. Чаще во зло. Они думали, что всё им сойдет с рук… Оно не сходит. Все они плохо заканчивали.
Они помолчали, и вдруг она сказала:
– Вы знаете, если вам приходится расследовать такое дело… Я вам просто рекомендую… Давайте я все же сделаю одну процедуру. Бесплатно. Просто очищение.. От дурного влияния или действия. Для защиты. Я редко это практикую. Мне бабушка передала. Ее называли в деревне святой, она умела исцелять… Я не очень. Но я заметила, это помогает.
Она помолчала уже не зная, что сказать. И добавила:
– И легче будет думать. И вы сами узнаете, – она улыбнулась, – какие они, эти техники.
– Хорошо, – сказал он, сам не зная почему.
Насколько же легче быть собой в чужой далекой стране, где тебя никто не знает. Можно заниматься любыми глупостями!
Это был странный процесс. Сначала она зажгла свечи и долго молилась по-русски перед иконами, постоянно сопровождая молитву поклонами и крестным знамением, потом взяла яйцо, и повторяя какие-то слова начала обкатывать его этим яйцом с головы до ног, начиная кругами обходить его макушку, спускаясь на лоб и затылок, и всё ниже и ниже. Сначала он не почувствовал ничего, кроме смущения и стыда, что он занимается таким идиотизмом, но потом вдруг его стали охватывать совсем иные ощущения. Было чувство, что с него снимают кожу. Ну может быть не кожу, но скорее паутину, которая наросла на его теле за многие годы. Какую-то грязь, которая въелась в тело, и теперь с трудом сходила с него, наматываемая на этот клубок протоплазмы. Как будто какие-то тончайшие, но длинные корни проросли внутрь его тела, а теперь их вытягивали и отрывали. Это было мучительно, хоть физически не больно; это чувство было подобно ломоте, и время от времени по затылку, плечам и спине шли мурашки. И в то же время эта процедура приносила странное облегчение. Ощущения поглотили его полностью, и он уже перестал испытывать стыд и неловкость.
Когда наконец она обошла всё его тело, она разбила яйцо и вылила его содержимое в стоящий на столе стакан с водой. Желток упал вниз сплющенной сферой, а белок растекся внутри воды белесыми нитями и комками и чуть подрагивая застыл, создав причудливые зыбкие фигуры. Ольга стала разглядывать содержимое. Вид у неё был озабоченный и серьезный.
– Я думаю, не имеет смысла говорить, что вы в серьезной опасности. Вы это и так знаете, – сказала она. – И эта ваша поездка… она не случайная. Вас увели вдаль… от чего-то важного…
Она посмотрела на него внимательно добавила:
– Но вы слишком скептик, чтобы придавать этому большое значение. Вам рассказать, что я вижу?
– Не надо, – сказал Двейн. – Это будет, как пятна Роршаха. То, что видит ваше подсознание. И конечно это будут те общие слова, которые подходят любой ситуации. И да, я скептик, иначе мог бы принять всё за чистую монету.
– Как вам угодно. Хотя иногда полезно послушать подсознание…
Она замолчала, всё еще думая что-то ему сказать. Однако в конце концов отказалась от этой мысли и просто добавила:
– Все же я вам настоятельно рекомендую пройти эту процедуру ещё два раза. Сможете прийти завтра и послезавтра? Так надо.
Двейн хотел улыбнуться и вежливо отказаться и собрался встать, но она остановила:
– Подождите, подождите, я еще не закончила. Мы сейчас открыли все раны, это как кожу снять. Теперь надо всё это закрыть!
Он улыбнулся и сел. Играть так до конца.
Она взяла большой нож старинного вида, и начала прикладывать его плоской стороной к каждой части его тела вдоль и поперек как бы крестя и снова что-то наговаривала…
В эту ночь впервые за много месяцев, а то и лет, глядя в ночной потолок и почти засыпая он вдруг почувствовал, как его живот провалился внутрь, словно упал на позвоночник, расслабился с такой невероятной и непривычной свободой, словно его мяли несколько массажистов. Нет, впрочем, даже массаж не приносил такого результата. Это было сказочное чувство покоя и защищенности, каких он не испытывал с тех самых пор… когда была жива мать.
Он пришёл и на следующий день, и на следующий. Когда она закончила последнюю процедуру он заплатил, хоть она и пыталась отказаться. А на прощанье она несколько озабоченно сказала:
– Вы можете мне не поверить, но… я видела сон, – она сделала паузу. – Я бы порекомендовала вам вернуться домой как можно скорее.
– Что случилось?
– Не знаю. Может и ничего, – ответила она. – Это просто чувство. Но всё же…
Он вышел он неё со сложными ощущениями. И действительно не знал, что ему делать – остаться ли ещё на несколько дней или вдруг ни с того ни с сего бросаться обратно. Появившаяся и нарастающая тревога сделали своё дело.
Он шёл по зеленой улочке, но вдруг странные звуки вдали привлекли его внимание. Он обнаружил, что улица вышла на пустырь, центром которого был школьный стадион, огороженный сетчатым забором. На стадионе собрались две футбольные команды, а на невысоких деревянных помостах вокруг поля собрались родственники и болельщики. Команды, одетые вполне цивилизованно, одна в черно-белом, другая в красно-желтом, стояли на поле друг напротив друга и по очереди исполняли ритуал хака. Среди них было и несколько менее одетых людей – в повязках и ожерельях и в боевой раскраске маори. Некоторые держали в руках копья. Они ритмично топали чуть присев и били себя кулаками в грудь, хором вскрикивали, надували щеки и высовывали языки. Их лица и гримасы были страшноватыми, но в то же время танец этот наполнял какой-то странной дикой мощью, заряжал энергией, отдавался внутри. Двейн обнаружил, что сам почти притопывает в ритм, а руки невольно сжимаются словно на рукоятке копья. Он вспомнил Дургу, которая тоже отгоняла демонов высунутым языком. Он наблюдал этот танец и словно просыпался от какого-то дурмана.
– И действительно, что я тут делаю? – вдруг осознал он. – Торопился, настаивал, что всё это срочно, что на свободе находится преступник, который убил несколько человек… Девочек, которые только начинали жить, строили планы, хотели растить детей… И сбежал! Как меня сюда занесло?..
Действительно, словно чья-то посторонняя воля забросила его сюда подальше от… От чего? Что происходит?
Он знал, что он не настолько скептик, как ему бы хотелось, и слова Ольги сделали свою работу. И к тому времени, как танец закончился и команды начали игру, он понял, что больше не может провести на этих благословенных островах ни одного дня. Ни одного лишнего часа.
Он распрощался с Райаном, расплатился с отелем и уехал в аэропорт, где ему без возражений перебили билет. Отпуск, его странный и неожиданный отпуск наконец закончился.



Глава 62. Госпиталь. Маркус Левин. 23 июля
– Магнитная ловушка, – сказал смуглый юноша в очках.
Глаза его казались совсем безумными, и он говорил торопливым монотоном, слегка жестикулируя.
– Магнитная ловушка… Заряженная частица не может уйти из магнитного поля! Так они думают. И она бегает туда-сюда как в бутылке. Тогда они берут и накачивают её энергией. Думают разогнать до скоростей близких к световой. И она пуфф! И исчезает! Квантовый скачок!
Маркус сидел в больничном коридоре, когда к нему присоединился этот молодой человек в госпитальном халате и тапках; в одной руке он держал металлическую стойку с капельницей, идущей к нему в вену, в другой был сотовый телефон. На запястье его был бумажный браслет с именем и бар-кодом.
– Магнитная ловушка, – начал он опять.
– Да, – сказал Маркус. – Магнитная ловушка. У тебя опухоль мозга.
– Нет, – ответил юноша, но словно отвечая на какой-то другой вопрос и помолчав добавил, – меня вчера просканировали. Это бронхит, – он закашлялся.
– Тебе сканировали лёгкие, а надо мозг. Попроси новое сканирование.
– Да… Нет… Не знаю… – ответил юноша как на автомате, – это… магнитная…
– Да, ловушка, – ответил Маркус. – Знаю. Где твои родители?
– В Орегоне.
– Набери их номер, – сказал Маркус.
Тот послушно нашёл номер в списке и сказал в телефон:
– Мама? Да, это я. Привет… А… Да… Всё хорошо…
Маркус мягко взял телефон из его рук и сказал неизвестной на другом конце:
– Здравствуйте, ваш сын в госпитале, ему проверяют легкие, у него бронхит. И ещё у него опухоль мозга. Ему нужна срочная операция и большое серьезное лечение, но врачи отказываются сканировать.
– Что?! – спросил женский голос в трубке, – что?! Кто вы?!
Маркус назвал адрес госпиталя и слушая эмоции на другом конце мысленно приказал: «Испугайся. Это на самом деле. Испугайся и прими всерьёз». На всякий случай повторил вслух адрес госпиталя и вернул телефон владельцу.
– Да, – сказал тот в трубку, – магнитная ловушка! Я же говорю… – и снова закашлялся.
Маркус ушёл в туалет. Он больше не мог видеть несчастного студента, которому остро нужна родительская забота и медицинская помощь. Говорить с его докторами он тоже не хотел. Увы, несколько раз он уже оказался в нелепой ситуации.
– Цирроз печени? Да ей всего двадцать пять! – воскликнул доктор, когда Маркус сказал про девушку, которую собирались везти в инфекционное отделение. – Кто вы такой? Идите, молодой человек, не путайтесь под ногами.
– Рак поджелудочной? – спросила другая доктор и повернулась к медсестре, – кто это такой? Кто его сюда пустил?
Уже который день сидя в приёмной или в зале ожидания Маркус наблюдал людей и их болезни. Нет, не просто наблюдал. Для него это теперь стало вопросом жизни и смерти – найти, узнать, понять, и если можно вылечить. Он провожал глазами каждого больного и каждую каталку с пациентом и смотрел – в чём проблема? Что у него болит? Можно ли помочь? Он шёл невидимо за каждым доктором, делающим обход, и слушал и одновременно делал свой «обход», свою инспекцию, проникая во внутренности, всматриваясь, пытаясь понять, что может сделать он со своим странным нечаянным даром. Как он может помочь, как исцелить? И понимал, что он так мало может!
Это стало чем-то вроде мании – ему казалось, что если удастся спасти Кицунэ, то может быть он спасет свою семью. Ту самую, которую он уже давно потерял. Или он просто слился со своим отцом и переживал его чувства тогда. С той разницей, что тот ничего не мог поделать и просто наблюдал, как болезнь пожирает любимое существо, а Маркус мог. Или по крайней мере думал, что может. Это была его иллюзия. Надежда, желание, которое поглотило его всего. Спасти!
– Опять этот… – услышал он за спиной язвительный голос какой-то медсестры, – пристает к докторам и учит как лечить…
* * *
– Но вы же хотите попробовать? – спросила Кицунэ Якова.
– Ну в общем… да… – нехотя сказал он, – но я никогда не делал… Нет, я делал такие операции с точечными надрезами, но не для удаления раковой опухоли.
Они сидели вчетвером в кабинете и обсуждали новое предложение. Яков хотел, чтобы Кицунэ поехала в Нью Йорк, где есть специалисты, удаляющие опухоли через такие разрезы. С минимальной потерей крови и значит без тяжелой пост-операционной стадии. И конечно это не спасёт от метастаз, и не излечит от болезни, но может подарить немного времени…
– Я бы хотела, чтобы это сделали вы, – ответила Кицунэ. – Я знаю, у вас получится. И я вам доверяю.
– Ты пойми, у них специальное оборудование, они могут без рентгена отыскать опухоль, а у нас такого нет.
– Маркус покажет, – ответила Кицунэ.
Яков и Шмуэль посмотрели на неё с удивлением. Потом на Маркуса.
– Вы только поверьте ему. И всё, – ответила Кицунэ, – и не спрашивайте как.
– Ну и как я могу объяснить команде, почему я решил делать надрез в этом месте? – скептически спросил Яков.
– Скажите, что это какое-то новое оборудование. Экспериментальное и не испытанное. Придумайте что-нибудь. Вы просто сделаете разрез и увидите.
– Ну и где? – спросил Яков еще более скептически.
И Маркус показал. А потом ещё нарисовал шариковой ручкой прямо на груди Кицунэ несколько крестиков.
– Вот тут и тут. И ещё вот в этих местах, – сказал Маркус, внимательно рассматривая ее легкие. – Вот тут самая большая, – и он поставил последний крест под её правой грудью и снова повернулся к Якову, – вы просто начните и найдете… увидите...
И повторил несколько раз мысленно: «новое оборудование, экспериментальное сканирование». И странным образом заметил, что сказанное вдруг обрело некую реальность в голове Якова, словно внезапно возникшее убеждение, что это на самом деле показания какого-то нового прибора…
Тот покачал головой, но всё же это было хоть что-то, что он мог сделать, и он назначил время операции.
* * *
– Веселись, юноша, в юности твоей, – гнусаво пропел знакомый голос. На сей раз в нем были противные сладкие и томные проповеднические интонации.
Да, так оно и есть, это был Билли. Он нарисовался рядом с ним в очереди в Старбаксе, когда Маркус зашёл купить кофе перед сменой. Странно, что никто в очереди его не замечал, люди подходили к кассе, делали заказ, платили, но незнакомец словно был невидим. Да, конечно, люди не особенно обращают внимания на странных незнакомцев, но всё же можно ожидать, что кто-то поежится или посторонится, или взглянет мельком, когда человек рядом ведет себя непредсказуемо. Здесь же не было никакой реакции, словно остальные даже не видели. Маркус вспомнил фильм «Игры разума», и поборол искушение спросить соседа в очереди, видит ли он незнакомца.
– И да вкушает сердце твоё радости во дни юности твоей, – продолжил Билли цитировать тем же неестественным ёрническим тоном, взмахивая руками как дирижер и прислонившись спиной к витрине. Одетый как и Маркус в джинсы и синюю футболку. – И ходи по путям сердца твоего и по видению очей твоих…
– Прямо Шелдон Купер, – сказал Маркус чуть иронично, заметив на футболке Билли символ супермена.
Шутка попала в цель, и тот резко помрачнел.
– И кстати, – добавил Маркус, – там дальше говорится «только знай, что за всё это Бог приведет тебя на суд».
Впереди стоящая женщина мельком оглянулась на него. И почему-то никто не оглядывался на Билли.
– А-а-а-а!? Бо-о-ог!? – Билли скривился и помолчал немного, взглянув в потолок, словно разыскивая там упомянутую персону, – Бог? На суд? Ха! Ха-ха! – он уже паясничал, словно его потешала сама идея. Он поднял руки, словно решил помахать кому-то наверху. Но не нашел кому, и покрутил ладонями в воздухе насмехаясь. – Ты знаешь, а мне иногда кажется, что я и есть бог! Ну может быть маленький такой, локальный… Можно сказать, что с ограниченными возможностями. Божок! Не веришь? Смотри!
Он щёлкнул пальцами в воздухе, и в тот же миг у женщины, которая как раз получала большой пластиковый стакан кофе со льдом, зазвонил и завибрировал телефон, её руки вздрогнули, пальцы соскользнули, и стакан выскочил из руки на стойку. Раздался небольшой взрыв, всех вокруг окатило фонтаном ледяных коричневых брызг. Кубики льда рассыпались по стойке и по полу. Несколько секунд вокруг царил лёгкий хаос и всеобщее замешательство, но постепенно начал восстанавливаться порядок. Покупательница и продавец одновременно извинялись и убирали рассыпанный лед. Продавец налил новую порцию кофе. Пришел уборщик и вытер пол.
Маркус подошел к стойке и сделал заказ.
– Ну ты видишь? – продолжил Билли, – я прав или прав?
– Отвяжись от меня, – сказал Маркус, на что продавец посмотрел на него испуганно и удивленно.
Маркус почувствовал себя неловко и добавил обращаясь уже к продавцу и глядя ему прямо в глаза:
– Извините, я шизофреник, я слышу голоса и иногда им отвечаю. Но я всегда принимаю лекарства и потому не опасен.
Тот попытался изобразить стандартную улыбку, но у него не получилось. Тогда он просто кивнул, выдал кофе и с облегчением переключился на следующего клиента.
Маркус пошёл к стойке за сахаром, и Билли снова оказался рядом.
– И самое интересное, что ты тоже это можешь. На всей планете только я и ты. Ну может не на всей планете, но наверное в нескольких окрестных штатах точно. Я проверил!
Маркус наконец размешал и закрыл свой кофе и пошёл на улицу. Билли вприпрыжку последовал за ним. Он был выше Маркуса и чуть сутулился.
– В общем слушай, – наконец промолвил он переходя на более деловой тон. – Мы с тобой тут как бы застряли вдвоем... на этой… так сказать… планете. Или в этом измерении. И деваться нам друг от друга некуда.
– Почему некуда? – спросил Маркус. – Очень даже есть куда. Ты иди своей дорогой, а я своей. И никакой проблемы.
– Увы, придется тебя огорчить. Проблема есть. Потому что у тебя есть то, что нужно мне.
– И что же это такое? Что тебе надо? – спросил Маркус.
– Кое что! – воскликнул радостно Билли. – Наконец-то деловой разговор. Мне надо кое-что, и дать мне это можешь только ты. Потому давай встретимся и пообщаемся?! У меня есть деловое предложение!
Маркус остановился около своей машины. Он стоял и смотрел в эти зеркальные очки и плывущую в них искаженную реальность.
– У меня сейчас есть срочные дела, – начал он, нажимая кнопку на брелоке. – Когда я их закончу, тогда может пообща…
И вдруг с предельной ясностью в его памяти всплыл тот сон, который он однажды видел, но видимо заблокировал от страха, и слова Кицунэ: «это тот, кто меня убил».
У Маркуса перехватило дыхание, и его сознание вдруг взорвалось ощущением опасности. Фигуры вокруг него чуть закачались и сам Билли начал вытягиваться и трансформироваться, пальцы его стали удлиняться и превращаться в когти или даже щупальца, рот почернел и начал расти в размере, из него показались страшные зубы. Все окружающее поблекло словно картонная декорация, и теперь только они – два странных существа – стояли друг против друга, охваченные языками чёрно-багрового огня.
Маркус, вернее даже не сам Маркус, а та неведомая сила в нём ощетинилась. Он услышал внутри крик сокола, и белое пламя взрывом вырвалось и окружило его. Чёрное пламя нехотя раздвинулось, и Билли-зверь невольно отодвинулся назад.
Маркус чувствуя и удерживая это страшное давление изнутри наружу, отодвигающее зверя прочь, медленно сел в машину и завел мотор. Чёрные щупальца иногда пробивались через белое пламя, старались влезть в машину, но наконец джип рванулся с места, и понесся по дороге.
Сзади раздался разрывающий уши вой, переходящий в свист.


Глава 63. Операция. Маркус Левин. 30 июля
– Ты не беспокойся, всё будет хорошо, – сказала ему Кицунэ, когда её готовили к операции.
– Ты это мне говоришь? – улыбнулся Маркус.
– Да, – улыбнулась она. – Ты похоже больше волнуешься, чем я, – она помолчала и добавила тихо, – знаешь, я раньше не боялась умереть. Как-то прошла через страх. А теперь поняла, что хочу жить…
– Ты и будешь! – уверенно сказал Маркус, – я постараюсь.
Он наклонился и поцеловал Кицунэ, прижался щекой к её виску, и она какое-то время обнимала его. Это было удивительное ощущение. Вроде бы ничего особенного. Сколько раз мы обнимаем кого-то, не особо обращая внимания на то, что делаем. Но однажды заметишь, и это чувство обожжёт чем-то щемяще-тоскливым. Хочется остановить мгновение и пить его долго-долго, ощущать это тепло и нежность…
Он не испытывал той уверенности, которую пытался вложить в свои слова. Похоже она это понимала. Она какое-то время гладила его волосы, потом тихонько оттолкнула его, поймав его ладонь и чуть сжав:
– Всё будет хорошо. Иди.
Маркус отошёл, и Кицунэ увезли в операционную. Он ещё стоял перед дверью какое-то время, словно держа в руке её запах и ощущения её ладони, и что-то странное показалось ему в этом ощущении. Странное и необычное, не испытанное раньше. Смутный образ и детский голос, жалобно зовущий: «Мама…»
Спрятанное далеко в глубине, куда Маркус пока ещё не имел доступа – вышло, выплеснулось, как мольба, как… молитва…
Что это? Почему он не слышал, не чувствовал этого раньше? Где она прятала это? Маркус стоял в комнате ожидания перед операционной и не мог справиться со своими чувствами, не мог их понять.
Мама… Тихая мольба. Это была её просьба к кому-то, про кого Кицунэ не только ни разу не сказала, но даже ни разу не подумала за всё это время. По крайней мере при нём. Она запрятала воспоминания так далеко, что Маркус ни разу не почувствовал… Он стоял и слушал, что происходит в операционной, как Кицунэ вводят наркоз, как она засыпает, но в то же время он вспоминал это тоненькое чувство, нечаянно прорвавшееся из глубин. Мама…
Та японская студентка? Нет… Она умерла слишком давно.
– Кто? – спросил Маркус.
– Нет… – прошелестела Кицунэ, обволакивая всё серебряным туманом.
Но туман слабел, и сама Кицунэ была на операционном столе. Она не имела власти сейчас.
– Кто? – снова спросил Маркус мягко и настойчиво.
И проигрывал это чувство в памяти снова и снова. Мольба маленькой девочки...
Он бежал по коридору и на пальце была капелька крови. Нет, это был не он, это была она – девочка с поцарапанным пальцем.
– Что случилось, моя хорошая? – наклонялась к ней большая женщина. – Что случилось? Пальчик? Ты моя радость! Пойдём, я сейчас полечу.
И лицо заполняло все пространство, и большие руки обнимали её и поднимали вверх, и мир становился тёплым и уютным. И она чувствовала себя защищенной и любимой…
Мама…
– Кто? – спросил он пространство. – Кто она? Где её искать? Кто эта женщина? Почему Кицунэ больше не хочет её видеть?
И он увидел. Женщина была смуглая с огромными измученными глазами. Длинные чёрные волосы растрёпаны, между бровями две большие вертикальные морщины, а под глазами чёрные круги. Она ходила из угла в угол в какой-то бедно обставленной комнате, одной рукой прижимая к себе облезлого плюшевого мишку, другой держа у уха сотовый телефон и ждала ответа. Тяжело дышала и почти готова заплакать.
И Маркус увидел ещё что-то – слабую тень, или это был скорее слабый отсвет… Образ девочки с этим мишкой… Кицунэ… которая грустно стояла посреди комнаты мягко угасая.
– Да, – вдруг воскликнула женщина, – да, спасибо! Лейтенант Макмерфи, это я, Элена Стивенс, вы меня помните? Да… Я помню, вы мне говорили, но поймите… Нет, я всё зна… Да, я понима… Пожалуйста! – в голосе женщины звучало отчаяние.
Маркус стал вслушиваться в ответы. Он увидел, что на другом конце телефона тоже находится женщина, и она отвечает настойчиво и с ноткой раздражения:
– Мы не можем дать вам её телефон и местонахождение, потому что она так хотела, она совершеннолетняя…
– Да, я понимаю, – повторяла Элена, – но вы просто можете ей позвонить и хотя бы спросить, как она себя чувствует?! Это всё, о чем я прошу, – женщина не выдержала и расплакалась. – Все, о чём я прошу! Я боюсь, что что-то случилось! Пожалуйста!
– Даже если что-то случилось, – ответила лейтенант Макмерфи, – если бы она хотела вас видеть, она бы вам позвонила. Раз она не звонит…
– Может быть она не может!?
– Ладно, хорошо, – наконец не выдержала лейтенант, – я могу позвонить, и спросить её, как дела, как её здоровье. Но я не могу дать вам её телефон или адрес. Это полностью исключено.
– Хорошо, хорошо! Спасибо! Просто скажите мне, как она себя чувствует, и всё!
Элена начала благодарить, но уже в пустоту. И не сдерживаясь, она опустилась на пол в рыданиях, прижимая к себе медвежонка словно дитя.
Маркус сидел какое-то время, не зная как ему ко всему этому отнестись, как вдруг в кармане завибрировал сотовый телефон. Не его сотовый, а её, Кицунэ.
Маркус смотрел на номер со сложными чувствами. «Л-т М-фи» говорила подпись. Значит Кицунэ общалась с нею, раз её телефон в списке. И раз Кицунэ не сказала ни разу, то может она не хочет видеть эту женщину? Но вспомнил тонкое чувство маленькой девочки, то «мама!» из самой глубины души... Он должен знать!
Маркус нажал кнопку и сказал «хэлло».
Голос на другом конце телефона несколько опешил:
– Простите, ошибка.
И она отключилась. Но сразу раздался повторный звонок.
– Вы не ошиблись, – сказал Маркус, – это её телефон.
– А… о’кей, – ответила женщина все ещё обескураженно, – могу я поговорить с мисс Стивенс?
– Она уже миссис Левин, – ответил Маркус, – она на операции, она не может подойти. Кто спрашивает?
– Операция? – удивился голос, – Что-то серьезное?
* * *
Всё прошло хорошо, хотя они и не смогли закончить всё в одну сессию. Вторую операцию собрались делать через несколько дней, и теперь Кицунэ приходила в себя в госпитальной палате и принимала гостей. Пришли несколько студентов, с которыми она училась и тех, которые были на свадьбе. Они поддерживали связи, навещая их время от времени, и Маркус был этому очень рад. Когда они ушли, пришла лейтенант Макмерфи, а попросту Тина. Это была приятная темнокожая женщина лет сорока в тёмно-синей униформе.
– Как дела, девочка? – спросила она Кицунэ и села рядом с её кроватью.
– Всё хорошо, – улыбнулась Кицунэ слабой улыбкой.
– Не очень, насколько я поняла, – ответила та, бросая взгляд на Маркуса. – Твой муж мне всё рассказал.
– Да, – ответила Кицунэ, – не очень, но все же…
И Маркус вышел, почувствовав их желание побыть наедине.
* * *
– Кто она? – спросил Маркус, когда Тина ушла, – та женщина, с которой ты не хотела разговаривать.
– Нет, – ответила Кицунэ закрывая глаза, – не надо…
– И всё же. Даже если больно, скажи. А то мне в такие моменты кажется, что мы опять чужие, – он сел рядом и взял её руку в свои ладони.
– Нет. Я просто… – она шмыгнула и замолчала не зная, что сказать.
– Ты чувствуешь себя виноватой в чём-то? Или чего-то боишься?
– Виноватой? – она подняла глаза вверх, куда-то в потолок, словно хотела там найти разгадку, – да… виноватой… пожалуй…
– Просто расскажи, – сказал он, лаская ее тонкие пальцы, – иногда это помогает понять и увидеть самой, что случилось…
Она в ответ закрыла глаза. И Маркус добавил:
– Знаешь, я сам не любил говорить о своих проблемах, но однажды понял, что это помогает.
– Не знаю… – сказала она робко, – не знаю… Я так всё испортила…
* * *
Она хотела семью. Она жила то в одной временной семье, то в другой, то в третьей. А она хотела настоящую, семью навсегда. Но что она могла знать в свои три-четыре года? Однажды она почувствовала любовь, и захотела в неё, просто и по-детски. Элена была доброй и заботливой женщиной. Приехав из Чили студенткой вышла замуж за американца и получила гражданство. Однако у них не было детей, и как она ни лечилась, ничего не получалось. И тогда она уговорила мужа вступить в программу опекунства, чтобы ухаживать за детьми, распределенными системой опеки штата. А когда к ним привезли Кицунэ, то она решила удочерить девочку официально. Муж Элены видимо не был очень счастлив этому решению, и отношения в семье нечаянно обострились. Постепенно всё успокоилось, хоть и псевдо-отец её недолюбливал, держался отстраненно. Но материнской любви Элены хватало на двоих. На семнадцатый день рождения её приемный отец выпил лишнего, и чуть было не сделал лишнего, но в тот момент в дом заглянул сосед и вызвал полицию. Семейный мир закончился навсегда.
– Ты разрушила нашу семью! – сказала Элена.
Это было самое страшное воспоминание в её жизни. Те слова и тот холодный отчужденный взгляд.
Полиция обустроила её снова в опекунской системе, начала судебный процесс. Кицунэ была на нескольких судебных заседаниях, когда её вызывали для дачи показаний. Каждый раз она не могла встретить глаза Элены. Ей проще было смотреть на своего приемного отца, чем на неё. На зачитывание приговора она не пришла, ей было всё равно. Словно её сердце умерло. Свой восемнадцатый день рождения она встретила одна. Закрыв глаза ткнула пальцем в карту Америки и попала в Мэриленд, купила билет на автобус и уехала поступать в ближайший к тому месту колледж…
– Я с тех пор думаю, – сказала Кицунэ, – а что если я «приказала», чтобы она полюбила меня? Что если она на самом деле никогда не хотела меня удочерить? Понимаешь? Я вторглась в их семью, я её уничтожила!
– Нет, вовсе не так! Как ты могла уничтожить семью? Разве ты сделала его насильником?
– Но я хотела семью… Это было мое желание…
– Конечно! И я хотел семью, это так… естественно! И ты была ребёнком. Просто ребёнком!
– Я знаю! Я не об этом! Как ни крути, я приказала, я захотела, чтобы она полюбила меня! И я вторглась в их мир! Может без меня всё было бы иначе! И теперь он…– она вздохнула. – Не важно. А она… Может и не любила…
– Да, понимаю, – сказал Маркус, и подумал: «Притянуть к себе человека, обладая своими странными силами… Притянуть, а потом всю жизнь мучиться вопросом, а любила ли она меня когда-то сама?»
– Вот именно, – ответила Кицунэ. Она прекрасно умела читать его мысли.
– И всё же… ты же можешь хотя бы поговорить? Может быть это было минутное чувство? Просто боль, которая выплеснулась в слова, которые она совсем не имела в виду? Мы иногда говорим ужасные вещи, совсем не думая. Сколько раз я слышал от одноклассников «Моя мать меня убьёт за это!» Это же ужасно, если вдуматься. Иногда скажешь какую-нибудь… гадость… А потом вспомнишь, и так больно и стыдно, даже много лет спустя…
Он ненадолго замолчал.
– И ты не приказала эту любовь, – вдруг добавил он тихо и обнял её, – Ты её дала. То, чего ей самой так не хватало. Детскую настоящую любовь… Смысл жизни. А эти слова… Это была просто боль…
Она долго молчала, и по щекам её текли слезы.
– А ты? – наконец сказала она. – Как часто ты звонишь своему брату? Он вообще был мальчик, когда сказал то, что сказал.
Маркус вздохнул и долго молчал. Потом наконец заметил:
– Знаешь, когда сравниваешь… Когда видишь со стороны… То начинаешь понимать, как всё похоже. Твоя ситуация и моя. Но чтобы понять это, надо действительно сначала увидеть это со стороны.
– Ну что я буду звонить?! – всхлипнула Кицунэ уже сдаваясь. – Чтобы сказать, что я умираю?!
– И всё же…
Он обнял её, гладя по волосам и они долго молчали. Потом вдруг оба начали говорить одновременно, и оба запнулись.
– Скажи ты, – начала она.
– Нет, – ответил он, – сначала ты.
Она только покачала головой.
– Ну хорошо, – сказал Маркус, – я просто подумал, что в жизни самое страшное это непоправимость. Если бы я тогда не вернулся к отцу, в тот его последний год, я бы жалел всю оставшуюся жизнь. Я жалел, что не вернулся раньше. Да, ей будет больно. Но куда страшнее будет, когда она узнает о…
– Мой смерти… – сказала она, – после…
Маркусу внезапно стало остро стыдно за эту мысль, и он надолго замолчал. Однако наконец вздохнул и добавил:
– Она любит тебя. Я видел. Очень любит. По-настоящему. И очень жалеет о том, что сказала.
Кицунэ молчала, но он чувствовал, что её молчание изменилось.
– Хорошо, – начал он снова. – Давай сделаем так. Ты позвонишь ей, а я позвоню брату… Надо же вас познакомить.
– Я тоже хотела сказать…



Глава 64. Авария. Двейн Рейни. 30 июля – 5 августа
– Люси, я дома! – позвал Рейни со входа, пародируя реплику любимого сериала жены.
Часы показывали десять вечера. Выходя из такси, он не заметил ничего подозрительного. И всё же не мог подавить неприятное чувство, похожее на ожидание. Потому входя, решил сообщить о своём прибытии громко.
Лора в банном халате с полотенцем на голове сидела в гостиной и смотрела какое-то мыло по телевизору. Перед ней стояла миска попкорна.
– Привет, – сказал Двейн несколько обескураженно, – дорогая…
Она выпрямилась, чуть открыв рот и обозревая его в настороженном изумлении. Словно хотела увидеть признаки непрекращающейся пьянки и умственной деградации в его лице, но не увидела. Разочарованно поджала губы, выключила телевизор, взяла миску и ушла к себе.
– Спасибо, я тоже прекрасно отдохнул, – сказал Двейн ей вослед и пошёл на свою половину.
Он принял душ с дороги и оделся наконец в чистое, натянул джинсы и футболку. Подумал, зачем? Ведь уже время раздеваться и ложиться спать. Тем не менее какое-то ожидание висело в воздухе…
И внезапно вспомнил: телефон! Выключенный и забытый в столе. Двейн активизировал его – и телефон ожил в тот же самый момент.
– Рейни, срочно в офис! – голос Дубчек звучал как пожарная сирена.
«Вот и вернулся!» – сказал он сам себе. Рассовал по карманам телефон, ключи, удостоверение и кошелёк. С волос ещё капало.
– Куда? – спросила Лора вдогонку, вдруг появившись из своей комнаты.
– В контору, – ответил он и выскочил в ночь.
И как вбежал в старый фильм ужасов, словно и не было зелёных волн и белых парусов. Перед его внутренним взглядом появилась знакомая чёрная морда, и он почувствовал зверя, глядящего из темноты и готового к прыжку.
– Тише, тише, – сказал он мысленно, – я никого не трогаю!
И зверь настороженно пропустил его…
* * *
Всю дорогу до офиса он слышал в ушах тот танец хака на футбольном поле. Воины маори и футболисты выкрикивали свои ритмичные призывы, топали ногами, били себя кулаками в грудь и высовывали языки. И сердце билось где-то в горле, а руки дрожали в напряжении, словно у него в руках тоже копьё.
Секретарша Дорис встретила его на пороге офиса шефа с глазами, полными ужаса. Он спросил, что случилось, но она покачала головой и показала ему пройти внутрь. Там уже собралось несколько человек из отдела. Люди стояли, сидели или тихо маячили по периметру просторного кабинета, в то время как шеф сидел на телефоне с лицом пехотинца под артобстрелом.
– Да… Да… – говорил он в трубку, – а если вертолёт?.. Понятно… Как не беспокоиться? – загремел он. И добавил окружающим, – состояние тяжёлое, но стабильное… Нет, я сам сейчас выезжаю… Да, только заеду к Хейди… Грей, супруга… да… Звони при любом изменении. По сотовому. Я выезжаю.
Он положил трубку, резко поднялся, мрачно обвёл взглядом присутствующих, отметил и явно отмёл Рейни и нашёл кого хотел:
– Флетчер, поедешь со мной. Брейди, Бек, выезжайте к Марианне, – сказал он мрачно. – Пока без подробностей. У нас их всё равно нет. Только то, что погиб. Сразу, не мучаясь.
Он обвёл всех глазами и добавил:
– Говорят шли в самой правой полосе. Спереди, сзади и слева фуры. Скорость под семьдесят. Передняя начала резко тормозить, её занесло… Вайрус за рулём, пытался увернуться, но не смог, ушел в кювет, – и добавил он обращаясь к Барби. – Семье только пока не говори. Грея вырезали из машины, множественные переломы, состояние тяжёлое, но хотя бы жив… Пока…

Отдел лихорадило несколько дней, и все дела отложились сами собой. Результаты аутопсии, тщательное расследование – всё указывало на случайность. И никто не хотел верить. Водитель фуры был опытный, постарался сделать всё, что мог, чтобы предотвратить аварию, когда впереди идущий жучок вдруг резко затормозил перед оленем, который выскочил на дорогу. За рулём была девушка, она тоже ушла в кювет, получив удар сзади от гигантской фуры, не успевшей затормозить, но к счастью отделалась несколькими переломами. В данном случае это «к счастью», потому что могло быть много-много хуже. Оленя она этим тоже не спасла, он погиб на соседней полосе под другой фурой.
Так что все же случайность… И никто не хотел верить.
* * *
Торжественные похороны состоялись через несколько дней. Вайруса хоронили в закрытом гробу, который стоял в его церкви среди множества цветов.
Рейни сидел на предпоследнем ряду большого зала, спускающегося вниз амфитеатром, и рассматривал публику. Многие в парадных униформах при полных регалиях. У большинства сотрудников чужие замкнутые лица, не столько мрачные, сколько отрешенные; каждый примерял эту смерть на себя и мысленно проигрывал собственные похороны. И в данный момент было не важно, относились ли к Вайрусу с симпатией и много ли у него было друзей, а важно, что он был один из них.
Однако находились и исключения – те, для кого такие события становятся возможностью продвижения. Они отличались подчеркнутой торжественностью, как бы гордо несли «страдание» потери сотрудника, но внутри светились плохо скрываемой надеждой. Как заряд внутренней энергии, столь неуместный в обстоятельствах. И среди людей, погруженных в себя и думающих о вечном, что бы это ни было, они выглядели как на светском приёме. Такие приезжали первыми и не забывали покрутиться около нужных людей, напомнить о себе. Театр, который лучше наблюдать с галёрки.
Рядом сел Бек, мрачный и подавленный. Закусил нижнюю губу, положил руки на впереди стоящее кресло и стал тихо барабанить по нему пальцами.
Марианна Вайрус и её сын лет двадцати, оба в чёрном, стояли между гробом и передним рядом. К ним подошла Барби с супругом, чтобы высказать соболезнования. Супруг её в затемнённых очках и с жидкими волосами, зачесанными назад, один в зале выглядел агентом. С симптомами болезни Паркинсона.
«Не пожалела собственного мужа», вспомнил Рейни фразу Мэгги. Он повернулся к Беку и тихо спросил:
– Брейди это чья фамилия? Барбары или её мужа? Её первый брак ведь распался?
Карл посмотрел на него удивленно:
– Это её девичья фамилия. Она не берёт фамилии мужей. Откуда ты знаешь?
– Так, мимо пролетало. А как его зовут, этого «паркинсона»?
– Конрад Шнайдер.
– Он кто? Чем занимается?
– Какой-то банкир. А что?
– Да так… А это кто? – Рейни кивнул на пару «прилипал», которые быстро нарисовались около Брейди.
– Толстого парня не знаю, а высокий и худой это Ларри Кардоси. Прискакал из Луизианы. На запах вакансии.
«Тот самый», вспомнил Рейни и чуть не спросил: «С которым ты работал в Пенсильвании?» Но решил не выдавать себя и спросил:
– Из Луизианы? Так быстро? Они что были знакомы с Вайрусом?
– Конечно! Все сволочи друг друга очень хорошо знают. И любят ходить друг к другу на похороны. Как я и говорил, – добавил Карл с еле заметной обидой в голосе, – сначала с повышением на периферию, а потом в центр с опытом работы на местах. Будет наверное начальником следственной группы как Вайрус… Может даже на его место.
– Он что, работал здесь? – спросил Рейни, – я его что-то не помню.
– А… да, – Бек заметно смутился, – вы разминулись. Ты появился после его ухода.
– Понятно, – сказал Рейни, и они надолго замолчали.
Кардоси был сухой и подтянутый, в очках, с желчным лицом и большой лысиной. Они с Барби начали очень приветливо о чём-то беседовать. Они явно сохраняли прекрасные отношения. Тут подошел шеф Ланкастер побеседовать с семьей Вайруса, и все почтительно отступили на задний план. Но несколько секунд прошло – и Барби что-то поддакнула и что-то сказала в сторону Марианны, потом начала говорить с шефом и вовлекла Кардоси в беседу. По всему было видно, что она все ещё нежно его опекает. Про жену и сына покойного все уже забыли, но к тем один за другим начали подходить сотрудники высказать соболезнования, и Рейни заметил, что при непосредственной близости шефа, количество соболезнующих увеличилось.
– Суета сует, – сказал он наблюдая танец регалий. – Интересно, а они догадываются, что они тоже смертны?
– Они? Нет. Они бессмертны, – ответил Бек. – Для них смерть это то, что случается только с другими…
* * *
– Ты понимаешь, я знал, – сказал Томас Грей. Вернее не сказал, а натужно и мучительно прошептал, делая паузы и шумно втягивая кислород.
Весь в трубках и бинтах; части лица, не покрытые повязками, распухли и имели фиолетовый оттенок. Он с трудом мог приоткрыть один глаз. Но по крайней мере пришёл в сознание. Хейди то улыбалась, то глотала слёзы, рассказывала Двейну подробности по несколько раз. И тот терпеливо выслушивал, давая ей возможность выговорить стресс и ужас, а сам кивал и делал вид, что сопереживает. На самом деле он застыл внутри в состоянии онемения, словно его подсознание блокировало ситуацию. Он словно находился рядом и наблюдал происходящее со стороны. Наверное тоже своеобразный защитный механизм подсознания.
Когда пришел доктор, и Хейди вышла вместе с ним в коридор, Томас вдруг заговорил.
– Я знал, что так получится. Вот веришь?! – он помолчал отдышиваясь. – Как только этот приду… этот взял служебную машину, и я понял, что он сядет за руль…
– Ладно, всё же бывает, – сказал Рейни примирительно. – Он сделал всё, что мог. Я не сделал бы лучше. И ты тоже.
– Ты не то… – ответил Томас. – Ты просто не попал бы…
– Ерунда. Каждый может попасть, – начал Двейн.
Он стал говорить что-то бессмысленное и утешающее, но Томас снова перебил его.
– Это чертовщина, – произнес он свистящим шепотом, – дьявольская сила, как сказал этот… Феликс… Вот веришь, я знал… Проснулся в то утро в кошмаре… Снова тоннели, крысиные норы, вьетконги… Убегаю, убегаю и не могу… Я знал, что-то случится…
– Ладно тебе, – сказал Двейн, стараясь придать голосу мягкое спокойствие, – никто не может знать…
– Я знал, – сказал Томас, – И ты знал. Ты ведь тогда не стал про неё говорить… Я видел, как тебе поплохело. А я… – он надолго замолчал. – А я когда начал, меня такой страх пробил… Ты тоже это почувствовал, и не стал… А я решил… поиграть с судьбой. Вот и поиграл. Короче, сам дурак…
– Послушай, – начал Рейни, но Грей перебил.
– Ты слушай, ты… Я ведь тогда понял. Еду, сам смотрю на дорогу и думаю, что вижу её в последний раз. И тогда сказал себе «Всё! Не буду искать. Надо остановиться. Не хочу… Не могу больше… Жить хочу…» Даже молиться начал… Даже попросил прощения у Марселя… Знаешь, говорят, в окопах нет атеистов…
Вернулась Хэйди, начала рассказывать какие-то якобы хорошие новости от доктора, и Томас замолчал. Двейн слушал, и видел, как она старательно пытается придать голосу энтузиазм, которого на самом деле у неё не было. Значит новости всё же не очень хорошие, подумал он. Томас это тоже почувствовал, и попросил лучше сказать прямо. Хэйди поникла и сказала, что доктор говорит, что сделают всё, что могут, и что есть шанс обойтись без этого… Но может быть придется ампутировать ноги.
Они молчали какое-то время пытаясь осознать.
– Мне очень жаль, – сказал Двейн им обоим.
Хейди вздохнула, на глаза навернулись слёзы и она снова вышла. Видимо ушла плакать. А Грей напротив приободрился и прошептал:
– К чёрту ноги! Они всё равно болели не переставая…
И Двейн вдруг увидел, что Томас улыбается своими разбитыми губами:
– На протезах тоже живут. Я выжил. Слышишь? Главное я выжил. Чертовщина штука опасная. Никогда не знаешь, с какой стороны ударит…
* * *
Бывает странное состояние, думал Рейни. Ты уезжаешь и бросаешь ситуацию в надежде, что всё наконец закончится без тебя. Ну к чёрту все! Пусть я проиграю, пусть все поезда уйдут, самолеты улетят, а я останусь. Так говоришь себе и уходишь из этой ситуации. Чтобы вернуться через месяц или год, а то и десять лет, и обнаружить, что всё это время тот поезд или самолет стоял и ждал тебя, не сходя с места. И всё начало снова двигаться только при твоем приближении. Эффект наблюдателя? Что-то там было про это в квантовой механике…
– Джина, – спросил он, поймав её в коридоре, – куда они ехали-то? Вайрус с Греем?
– На встречу с частным сыщиком, ты же помнишь.
– Тем самым? Так они собирались туда ещё месяц назад.
– Месяц? – спросила Джина, удивлённо рассматривая буйные заросли на его голове.
– Ну да.
– Черт возьми… Да завертелось тут. Много разного. Ты что, новости не смотрел?
– Какие новости? Я в море был.
– А… Да тут… Весь отдел на ушах стоял. Не только отдел, город! Террористов ловили. А это как бы низко-приоритетное, отложили. Потом мы поцапались, я на больничный выходила… В общем даже не в курсе. У них сплошные тайны, и никто ничего не говорит…
Она помолчала и задумчиво хмыкнула:
– Месяц?
* * *
Отрапортовав, что вернулся на службу, он несколько дней занимался бессмысленной рутиной – прочтение бесконечной ленты электронных писем, заполнение каких-то бланков, смена паролей, прохождение обязательных внутренних курсов по безопасности и прочие вещи, пожирающие массу времени. Выслушивал Джину, которая рассказывала ему про последние события. Хотя это были в основном сетования и брюзжание, но Двейн понимал, что ей тоже надо выговориться. Навещал и выслушивал Томаса и Хейди. Проинспектировал несколько новых коробок «холодных» случаев, сброшенных в его кубике в его отсутствие. И даже порадовался, что на нем не висит никаких реальных горячих расследований. В обеденный перерыв забежал в соседний молл и постригся.
Отношения с Лорой наконец начали налаживаться. Вернее наладились внезапно и безо всяких его на то усилий. Она постфактум признала за ним право на «его» отпуск, просила прощения. Она им гордилась. Она им даже восхищалась. Она приходила к нему по вечерам одетая так, что девочки из Виктория Сикрет зачахли бы от зависти, и показывала ему стриптиз… «You can leave your hat on…» А потом пробовала что-то явно начитавшись кама-сутры. А потом лежала на его плече и тоже выговаривалась и жаловалась на всё вокруг. Иногда мягко уговаривала начать ходить с ней в церковь. Он терпеливо выслушивал, понимающе кивал и соглашался со всем кроме церкви. Он вернулся в свой комфортный «мгм» режим. Главное, что домашняя ситуация перестала его беспокоить, никаких резких движений не требовала, значит о ней можно забыть…
* * *
На улице шёл тихий дождь, и он опять стоял у окна в коридоре, засунув руки в карманы, наблюдал неторопливую человеческую и машинную реку под окнами и дожидаясь, пока закончится время работы. Перед глазами ещё блестели зеленые волны.
– Привет, Рейни! Уже вернулся? – спросил тихий голос рядом. – Ты похудел. Всё в порядке?
Дебора Флетчер была в своём как всегда безупречном чёрном костюме и с сумкой через плечо, собираясь домой.
– А? – спросил Двейн возвращаясь в реальность, – Да. Кажется. Как дела?
– Ну ты знаешь, как они, дела, – сказала она печально. – Собираешься подавать на вакансию?
– Они уже объявили?
– Завтра объявят. И процесс будет ускоренный.
– Мгм. Понятно, – ответил он и покачал головой. – Не думаю, что у меня есть шансы.
– Большие! Шеф вполне на твоей стороне.
Рейни посмотрел ей в глаза и заметил спокойно:
– Зато она против. И я думаю ты в курсе моих проблем.
– Конечно в курсе, – сказала она с ноткой раздражения, – только я никогда не видела тебя с твоими проблемами. Просто не хочется, чтобы был этот… Насколько спокойнее стало дышать, когда он свалил.
Она особо не стеснялась, и Рейни подумал, что ещё не всё пропало, если с кем можно быть откровенным.
– Подай, – сказала она твердо.
– Подумаю, – ответил он. – Но наверное кандидат уже определён. А почему ты не подашь? У тебя большие проходные шансы. По всем параметрам. Просто огромные.
– В смысле «пол женский, раса чёрная»? – усмехнулась она.
– И это тоже, если честно. И не только. Опыт, эффективность, выслуга и всё такое.
Она вздохнула и покачала головой. Хотела что-то сказать, но не решилась. Рейни помрачнел, вспомнив специфику работы с Барби:
– Только не говори мне, что на тебя у неё тоже есть компромат, – сказал он тихо. – На тебя?!
Она выстрелила в него удивлённым взглядом и быстро отвела глаза. Оглянулась и осмотрела коридор.
– Не на меня. Но меня может ударить по ассоциации.
Она вздохнула и они помолчали.
– Хочешь поговорить? – наконец спросил он.
* * *
Вечер был прохладный и тихий. Дождь уже заканчивался. Они шли по улице к метро и Флетчер рассказывала:
– Это было совершенно нормальное молодёжное движение. Ничего криминального, просто борьба за права человека, голосование и всё такое. Я участвовала в нём пока была в университете. Потом ушла в армию. Но… – она замолчала.
– Кто-то пошел по плохому пути? – догадался Рейни.
– Да. Недавно меня нашел один…
– Как?
– Хороший вопрос!
– И что?
– Узнал, где я работаю и потребовал помощи или обещал привязать меня к истории.
– Я не верю, что он сможет. Ты отобьёшься.
– Да, надеюсь. Это блеф, не более. Только в процессе он выльет на меня столько грязи, что я буду отмываться очень долго. И могу не отмыться никогда. Ты же знаешь.
– А может никто и не узнает. Почему думать о самом плохом?
– Уже знает, – ответила Дебора мрачно. – Известная нам персона уже приглашала меня и спрашивала тихо, не нужна ли помощь. Ей якобы прилетело от информаторов в местах не столь отдаленных.
– А может этот информатор проинформировал отсюда туда? – вдруг тихо сказал Рейни. – И тебя приглашали к известной персоне, чтобы ты начала беспокоиться и вела себя смирно?
Она посмотрела на него удивлённо, пожала плечами и помолчала. Наконец сказала:
– Ну это пожалуй уже чересчур… У тебя слишком живое воображение.
– Может быть. Однако… Помнишь, за Дубчек недавно была странная слежка?
– Да. Такое не забудешь…
– У меня некоторые нехорошие подозрения насчет того, кто его нанимал.
– Вот как? – спросила она тихо.
– А знаешь почему?
И Рейни рассказал кое-что от Мэгги. Опуская информацию о самом расследовании. И чтобы не быть голословным добавил её адрес и телефон.
– Спасибо, – сказала она останавливаясь около входа в метро. Вид у неё был обескураженный. – Спасибо за информацию. Я и сама кое-что замечала, но не знала… что до такой степени… Ей можно позвонить?
– Да. Сошлись на меня. На нас с Греем. Мы были вместе.
Они помолчали, обтекаемые с обеих сторон людским потоком и вдыхая запах горелой грязной резины от эскалатора, уходящего под землю.
– То есть ты не подаешь? – наконец спросил Рейни.
– Похоже пока нет, – ответила она поджав губы, – пока не разберусь в ситуации.
– И значит похоже всё предрешено…
– Да, наверное. И у нас будет новый начальник следственной группы из Луизианы.



Глава 65. Элена. Маркус Левин. 4 августа
– Стокгольмский синдром, – сказал Шмуэль и повернулся к Кицунэ. – Ты наверное читала.
Они сидели в гостиной, и на сей раз не втроем, а вчетвером. Рядом с Кицунэ сидела Элена – та самая смуглая худая женщина, только на сей раз она была причесана, волосы собраны в хвост. Она была одета в тёмную водолазку и брюки и сидела держа руку Кицунэ, а та прижимала к себе своего плюшевого мишку. Одно время обе женщины вообще сидели обнявшись, словно не в состоянии отпустить друг друга, и похоже почти не замечали окружающего и не слышали беседы. Но впрочем Шмуэлю это никогда не мешало.
Она приехала, когда Маркус был на работе, потому все разговоры, бесконечные «прости», поцелуи, слезы и объятия прошли без него. Впрочем, это началось ещё раньше. Два дня назад он пришел домой и понял – что-то изменилось. Он почувствовал это – во взгляде Китти, в ее настроении, в воздухе дома. Это был телефонный звонок. Разговор, который он не хотел видеть и слышать. Он просто был рад, что это произошло. И Кицунэ словно стала меньше ростом и даже возрастом. Словно стала ребёнком. Даже интонации проснулись какие-то детские.
– Вы не против, если… мама приедет? – спросила она Шмуэля робко и запинаясь на слове мама, – Она остановится в отеле, но будет приходить…
– Что? Какой отель? – удивлённо ответил старик. – У вас есть лишние деньги? Или у нас мало места? Или ей не понравится?
– Ей понравится, – ответила Кицунэ.
– Ну тогда зачем отель?
Шмуэль, тактично не налегал на тему, почему мама не приехала раньше, но внимательно всматривался в глаза Китти явно намереваясь расспросить в отсутствие Маркуса. Им было легче в его отсутствие.
– Маркус, у нас ведь есть чистые простыни? Посмотри, как там комната Ривочки. Вроде бы была в порядке…
* * *
– Стокгольмский синдром, – продолжал Шмуэль, глядя прямо в бездонные глаза Элены и явно читая в них историю её семейных отношений. – Это так типично для мелких семейных тираний. Женщина разрушает себя, потому что верит мужчине, что она ничего не значит, ничего не смыслит, ничего собой не представляет. Что он её облагодетельствовал. Потом кто-то скажет, что она сама себя загнала в эту ловушку, и это конечно правда, но правда и то, что нужно иметь внутреннюю силу, чтобы противостоять чужой агрессии и манипуляции. А вот этой-то силы может и не быть.
– И всё же, – сказал Маркус, вспоминая синюю дверь с венком и другие случаи в своей практике. – Почему они терпят? Почему не уходят?
Элена в который раз глубоко вдохнула, втягивая слезы. Шмуэль ответил за нее:
– Потому что верит, что это её вина. Это один из основных инструментов манипуляции. Ловят на чувство вины. И потому женщина часто старается «исправиться», ещё больше угодить. И боится представить жизнь без него. Кажется, что если ещё немного потерпеть, то всё наладится.
– То есть не видит других путей жить? – тихо спросил Маркус, вспоминая пропасти и скалы из «мира» Тали.
– Мир кажется страшным, – ответил Шмуэль. – Он готов на тебя наброситься, стоит тебе только выйти за порог. Эти бесконечные счета, правила, порядки на работе, пугающие начальники, неверие в свои силы, заведомая уверенность в поражении… Так ведь? – спросил он Элену.
– Не только, – тихо ответила она. – Он в общем не был плохим человеком. Вернее, он бывал и хорошим, – она словно извиняясь взглянула на Кицунэ, и та кивнула.
– Это была не столько семья, – ответила она, – сколько мечта о семье. Однако она была. И даже было много хороших моментов. Я помню.
– Китти, ты тоже его оправдываешь, – заметил Шмуэль.
– Нет, я просто хочу понять, как это происходит, – ответила та. – Я потому даже брала курсы по психологии. Я имею в виду, чтобы решить мои проблемы, – она невольно улыбнулась, – чтобы понять... Наверное многие идут за тем же.
И опять в который раз Элена закрыла глаза, судорожно сжала кулаки у груди и зашептала неслышно одними губами: «Господи, прости меня, господи, прости…» В который раз Кицунэ приникла к ней успокаивая, и они снова обнялись.
– Мне нет прощения, – сказала Элена тихо. – Если бы я только могла всё вернуть…
– Есть прощение, – ответил Шмуэль. – Есть! Учитесь себе прощать. Представьте себе, что вы это ваша мама. Посмотрите на себя её глазами и скажите про себя её голосом: Девочка моя, хорошая моя, зачем же ты так себя мучаешь? Ну ни в чем же ты не виновата… Просто попался недобрый человек… А может и не злой, но просто неумный, искалеченный, который катит полученное в детстве зло дальше и не может его остановить… А ты попадаешь под его колеса, и…
Элена посмотрела на него удивленно и даже испуганно.
– Дочери бы вы простили? – спросил Шмуэль. – Я имею в виду, что если бы у неё такое случилось? Так и смотрите на себя. Как на свою дочку. Жалейте хоть иногда.
Он помолчал, задумчиво глядя в пространство и заметил:
– А покаяться не мешает, это полезно. Покаяние это акт роста личности. Размышлять над содеянным, осознавать последствия, и самое главное, выбирать свои действия на будущее. Одно дело пребывать в раю, даже не существовать, а просто пребывать, как во чреве матери. Другое дело совершить наконец поступок, у которого есть последствия.
– И тогда пребывание закончено, – сказал Маркус.
– Да, – ответил Шмуэль с некоторым напряжением. – Последствие это неизбежная плата за право действовать, совершать поступок. Если нет поступка, то нет и вариантов, есть состояние. Если яблоко не сорвано, то может это и рай, но ты не знаешь, что это рай, не с чем сравнивать. Но вот сознательно совершено действие, с которого состояние заканчивается!
– Да… – задумчиво сказал Маркус. – Стоит себе банальная яблоня. И вдруг тебе говорят: не трогай, нельзя!
– Именно, – ответил старик. – Добро и зло появились в тот момент, когда кто-то сказал «нельзя». Когда ты сорвал, ты узнал, почему нельзя. Ты проработал это в своем уме, распознал последствия, и теперь это твой жизненный опыт. Покаяние это акт присвоения опыта, акт взросления. Без него нет развития личности. Вот потому Ева в тот момент стала взрослее и мудрее, она этот опыт присвоила, а Адам… помнишь как он начал: «это женщина, которую ты же мне и дал!» Мол, ты сам и виноват! «Это не я!» это детский подход к проблеме.
– Ева кажется свалила на змея, – улыбнулась Кицунэ.
– Да? – удивился Шмуэль, – я не помню!
– Да, – сказал Маркус. – Ты просто больше прощаешь женщинам, чем мужчинам.
– Да, наверное… – улыбнулся Шмуэль, – для меня женщины всегда были такими совершенными созданиями. А мужчины такие… глупые…
– Это неправда! – улыбнулась Кицунэ.
– Это правда, – ответил он. – Грубые и неотесанные…
– Постойте… – Кицунэ вдруг приподнялась словно вспомнив что-то очень важное. – Вы говорили про рай… Я подумала, что они ушли оттуда и поняли, что это был рай. Когда мы что-то теряем, мы понимаем, что это было хорошо, что это было счастье… Но тогда, когда этого больше нет…
Она замолчала ненадолго, но молчание её было полно какого-то напряжения, и наконец она выдохнула:
– Тогда получается, что всё вокруг, это и есть рай. Он здесь и сейчас. Это и есть счастье. Простое, теплое. Надо только это осознать. Сейчас, а не когда поздно…
* * *
– А ты? – спросила Кицунэ, внезапно вспомнив их уговор, когда они ушли в свою комнату. – Ты позвонишь?
Маркус от неожиданности сначала ничего не мог сказать, но потом всё же произнес, с трудом выдавливая слова:
– Я… позвонил…
Она посмотрела на него и всё поняла. Увидела. Ей не надо было объяснять. Обняла его грустно и ничего не смогла сказать…
Маркус сидел на работе в один из небольших перерывов, вспоминая их разговор с Кицунэ, вспоминая детство и всё самое лучшее, что мог вспомнить про Михаэля. Пока в какой-то момент не нашел в себе достаточно сил. Он вздохнул и – словно прыгая с разбега в воду – достал телефон и набрал номер.
И слушал гудок за гудком. И весь дрожа от напряжения невольно «вошёл» в тот мир. Он увидел Михаэля, который укладывал в кроватку новорожденного малыша одной рукой; в другой руке почти бесшумно вибрировал телефон. Увидел, как Михаэль тихо выходит в другую комнату, прикрывает дверь, смотрит на экран, проверяя, кто звонит, и не включает.
И каждую новую секунду, пока длится этот взгляд, сердце Маркуса падает всё ниже и ниже… Летит в пропасть.
В тот момент, когда палец Михаэля наконец тронул кнопку, Маркус отключился.
Он ещё ждал какое-то время, надеялся на ответный звонок.
Но звонок не пришел.


Глава 66. Письма. Двейн Рейни. 15 Августа
– Вы сказали позвонить… Если что-то… – сказал нерешительный голос со знакомым славянским акцентом.
– Да, Алекс, спасибо что позвонил. Что случилось?
– Тут почта… – сказал Алекс. – Письма…
– Письма? – удивился Рейни. – Какие?
– Не знаю… – ответил Алекс немного испуганно.
– Письма? – спросила Немзис, которая за секунду до этого разговора подошла к дверям кубика Рейни и уже занесла руку, чтобы стукнуть в перегородку. – Какие письма? – После того случая она болезненно реагировала на это слово.
– Откуда? – спросил Рейни. – Можно мне подъехать посмотреть?
– Да, – сказал Алекс с явным облегчением. – Да, посмотрите. И что мне с ними делать?
– Сейчас буду. Где-то через полчаса.
Он положил трубку и стремительно встал, готовясь выйти.
– Какие письма? Те самые? – внезапно спросила Немзис, напряженно выпрямившись и отчаянно мечтая реабилитироваться.
– Понятия не имею.
– Если что… Если это снова Призрак… – и не выдержала. – Можно мне тоже?
Рейни отрицательно покачал головой, но неожиданно для самого себя сказал «Да». Удивившись он торопливо вышел, не дожидаясь её, она же бросила какие-то бумаги на его стол и побежала за ним по лестнице в подземную парковку. Не спрашивая разрешения запрыгнула на пассажирское сиденье его машины. Он старался на неё не смотреть.
К счастью, утренний трафик шёл в противоположном направлении, и их дорога была относительно пустой, так что они добрались относительно быстро.
Дом преобразился. Забор был не серый, а нежно-голубой; ворота и калитка стояли нараспашку, и страшные глаза-кляксы исчезли без следа. Сам участок покрыт зеленью и полон жизни и цветов. На веранде около дома сидела хозяйка с женщиной примерно такого же возраста, скорее всего соседкой, и два малыша играли рядом с рыжим лабрадором. Хозяйка приветливо помахала ему издалека как приятелю, но Алекс жестом показал ей, что подходить не надо. Сам он был одет в джинсы и чистую футболку, на сей раз хорошо подстрижен и выбрит и источал обильный запах сигарет.
– Вот, – сказал он, открывая багажник знакомого зелёного субару, который стоял на том же месте.
Рейни надеялся на чудо – что будет нечто, похожее на старые письма, но в багажнике стоял пластиковый контейнер заполненный обычными конвертами. Навалом. Десятки, или даже сотни.
– Мне с почты пришло письмо, – пояснил Алекс, и вид у него был перепуганный. – Спрашивают, буду ли я забирать почту. Оплата за почтовый ящик истекает, говорят. И спрашивают, буду ли я платить за него дальше.
– А что там? – спросил Рейни удивленно, просматривая конверты. Они были самые обычные. Одни с обратным адресом, другие без. И ни одно не напоминало то, что им хотелось увидеть на самом деле.
– Деньги, – сказал Алекс шёпотом.
– Что? – удивился Рейни.
– А вы посмотрите, – сказал Алекс снова шёпотом и протягивая ему надорванные конверты. – Я несколько открыл. Ну чтобы знать, – добавил он, несколько оправдываясь.
В конверте без обратного адреса лежал чистый сложенный пополам листок бумаги, а в нём пятидесятидолларовая купюра. Никакого сообщения не прилагалось. Второй конверт с обратным адресом, и в нём находились две десятки. В третьем – денежный ордер на сорок. В следующем – чек на пятьдесят.
Немзис стояла рядом в состоянии лёгкого шока. Похоже проверять на ДНК ничего особо не требовалось.
– Что это? – спросила она, хотя прекрасно понимала, что ответа она не получит.
– И что, они все такие? – спросил Рейни.
– Может быть… – сказал Алекс пожимая плечами. – Не знаю…
Рейни подумал, но любопытство взяло верх.
– Хорошо, – сказал он, – раз уж мы приехали, давайте искать, что всё это значит.
Они начали вскрывать один за другим каждый конверт, в надежде найти хоть какие-то ниточки и объяснения, и в конце концов им это удалось. В некоторых конвертах кроме денег были действительно письма:
«Я вам посылаю еще двадцать. Больше сейчас не могу. Я вам должна ещё двести сорок», говорилось в одном письме. «Пожалуйста, дайте мне ещё месяц или два».
«Спасибо, спасибо, спасибо!» говорилось в другом. «Огромное спасибо! Я посылаю вам мой последний платёж, и мои обязательства считаю выполненными! Пожалуйста, если какой-то мой платёж случайно пропал, и вы считаете, что я недоплатила, то умоляю, сообщите мне! Я обязательно пришлю!» В этом письме был не только обратный адрес, но имя, и телефон. Невилл выписала их к себе в планшет, а Рейни даже не стал заморачиваться.
«Мистер Тиккон, пожалуйста простите!» умоляло ещё одно послание. «Я не выплатил, но я тогда не мог! И я потерял работу, как вы сказали. Я вас умоляю, помогите мне еще раз! Я обязательно выплачу! Я обещаю! Мне очень нужна работа! Позвоните мне пожалуйста, я готов на все условия. На любые!...» Мольбы, просьбы и восклицательные знаки обильно пересыпали это послание, а в конце тоже были адрес и телефон.
И так далее. Письма делились на три категории: с деньгами – это могли быть наличные, денежные ордера или чеки, с мольбами простить и помочь ещё раз, и с благодарностями за помощь.
Рейни вспомнил разношёрстную стопку денег, которую он тогда нашёл у Тихона, и остатки конвертов в камине.
– Как прошли похороны? – спросил он вдруг Алекса. – Денег хватило?
– А? Да, всё в порядке, – ответил Алекс, чуть испуганно возвращаясь в реальность. – Даже осталось. Так что делать?
– Похоже… – начал Рейни, но остановился.
Похоже они нашли основной источник дохода старика Загорова, но этот источник пока ещё был загадкой.
– Давайте сделаем так, – сказал Рейни, – вы заплатите за почтовый ящик. Я думаю беды не будет.
– Ага, – сказал Алекс с облегчением, и Рейни подумал, что похоже тот уже заплатил, и теперь мучился, правильно ли он сделал.
– А мы пока разузнаем, наведём справки и позвоним вам о результатах. Идёт? – спросил Рейни к ещё большему облегчению Алекса.
Они выбрали только письма с информацией, передав деньги Алексу, а всё остальное оставили как есть и попросили до прояснения обстоятельств ничего не делать с корреспонденцией.
* * *
На обратном пути Невилл перечитывала письма и просматривала конверты и даже не обратила внимания куда они едут. Наконец подняла голову и заметила:
– Этот телефон… 202 – это понятно Вашингтон, а 707 – что-то очень знакомое.
– Да, – ответил Рейни. – Библиотека Конгресса.
Он уже останавливал машину на зарезервированном месте на парковке около Национального Молла, выставив знак ФБР под ветровым стеклом. И опять не дожидаясь и не оглядываясь на Немзис, он вышел и стремительно направился к величественному серому зданию с огромным крыльцом.
Библиотека встретила их прохладой и покоем. Охрана кивнула на их удостоверения, но всё же велела выгрузить содержимое карманов в пластиковый контейнер и пройти через металлоискатель. Затем показала, кто может дать информацию. И через несколько минут прогулки по мозаичным мраморным полам среди живописных колонн, потом по длинному подземелью, они уже входили в нужное отделение.
Рейни не стал предъявлять удостоверение, не желая создавать ненужного ажиотажа.
– Можно ли поговорить с Бекки Северус? – спросил он у молодой женщины-клерка.
– Да, конечно, сейчас я её позову, – ответила та, и вышла.
Через минуту вернулась в сопровождении полной приветливой блондинки лет сорока в скромной косметике. Она была одета в цветастую блузку и тёмные легкие брюки, а на плечи наброшена голубая кофточка, так как в здании было холодновато.
– Чем могу быть вам полезна? – спросила она с живой искренней улыбкой.
Рейни попросил возможности поговорить наедине, и они вышли в просторный коридор.
– О боже мой! – воскликнула она, когда они протянули ей конверт и переводя взгляд с одного на другого. – Как оно к вам попало?
Рейни даже запнулся, не зная, как начать.
– Мисс Северус… – начал он.
– Просто Бекки. Как к вам попало это письмо?
– Это ваше? – спросил Рейни.
– Да, мое! И это очень важное письмо, почему оно у вас? Я послала по адре…
– Да, мы знаем, – ответил Рейни, и начал объяснять в общих словах, что они расследуют некоторые обстоятельства связанные…
– Вы поймите, – перебила Бекки, – я должна заплатить! У меня договор, и эти деньги должны быть переданы по адресу.
– Они были переданы по адресу, – ответил Рейни. – Просто адресат умер.
– Как?! – воскликнула Бекки. Она схватилась за грудь и вдруг спросила, – а меня не выгонят?
– Почему вас должны выгнать? – удивился Рейни.
– Вот именно! – вдруг шёпотом воскликнула она, уже разговаривая с собой. – Почему? Я выплатила всё, я выполнила… – И вдруг спохватилась. – А кто получил это письмо? Если адресат умер, кто получатель?
– Его сын.
– Да?! Ну так это же замечательно! Значит всё в порядке?! – она явно испытывала облегчение, хотя это скорее была попытка самоубеждения, чем искреннее чувство.
– Скажите, что у вас был за договор? – спросил Рейни.
– Ну какая разница? – ещё сопротивлялась Бекки.
– Пожалуйста, нам надо узнать об этом человеке. Так сказать, природу его бизнеса… Он был как бы… – Рейни не знал что сказать.
– Рекрутер? – Невилл нашла слово, – агент по трудоустройству?
– Нет! – воскликнула Бекки, и добавила тише, – нет…
И замолчала, не в состоянии объяснить.
– Но он вам помог с работой? – спросила Немзис.
– Да… Он помог с работой, – и почему-то испугалась. – Это же легально? Правда ведь? Ничего нелегального в этом нет!
Но эти слова она произнесла скорее вопросительно. И ей очень хотелось убежать.
– Нет, ничего нелегального, конечно, – попытался успокоить ее Рейни, но она перебила.
– И я ничего не… – она не знала как сказать, – ничего не нарушила; тут никакой коррупции, ничего незаконного! – торопливо добавила она. – Я подала заявление совершенно официально! Я прошла через все проверки! Моя квалификация…
– Да, да, понятно! – наконец перебил ее Рейни. – Никто в этом не сомневается. Просто скажите, что он делал, чтобы… Как вы его нашли, этого человека? В какой-то газете или на Крейг-листе? Вы ведь наняли его?
– Что?! Нет, конечно! – воскликнула она тихо, вся полна противоречивых чувств. – Я не нанимала! И не я нашла, он меня нашёл…
* * *
Как они поняли из сбивчивого рассказа, это случилось около пяти лет назад. Уже два года она была безработной, и в тот день как раз сломалась машина, на починку которой нужно было больше денег, чем она стоила. И потому она опоздала на интервью с очередным возможным работодателем, что впрочем было уже не важно, так как она чувствовала, что её все равно не возьмут. И в этом состоянии, измученная и взмокшая в своем единственном парадном костюме, она сидела на лавочке около киоска с изумительно пахнущей шаурмой, и у неё не было денег даже на один бутерброд. Даже на один бублик. Только уличная толпа удерживала её от того, чтобы не разрыдаться. Впрочем люди проходили мимо такие чужие и безразличные, что она чувствовала, что скоро на самом деле не выдержит.
– Я могу вам помочь, – сказал сиплый голос с сильным акцентом.
Она вздрогнула, и увидела, что на ту же лавочку садится человек, опираясь на палку. Он был неопрятный, в сером летнем свитере, потёртом пиджаке и старых брюках. На голове кепка. Серая длинная щетина не скрывала глубоких морщин. Искривленный нос делал лицо страшноватым.
– Я могу вам помочь найти работу, – продолжил незнакомец, глядя не на неё, а куда-то вдаль.
– Такая работа мне не нужна, – с нажимом ответила она, на самом деле размышляя, о том, что это за работа, и до какого предела она готова уступать. И планка уже была очень низкая.
– Такой работы я вам и не предлагаю, – ответил тот, – вы сами выберете работу. Я только помогу, чтобы вас взяли.
– Как? – не поняла она, – как это, чтобы взяли?
– Очень просто. Вы ищете работу, подаете резюме и вас берут.
– Так просто?
– Так просто.
– А в чём… – она надолго замолчала.
– Мой навар?
– Да, – наконец выпалила она.
– Вы мне заплатите шестьсот долларов, – ответил он.
– Вы смеётесь! – воскликнула она, – всё что у меня есть это на метро в один конец.
– А я и не прошу сейчас, – ответил старик. – Вы заплатите, когда устроитесь, когда начнёте получать зарплату. И не сразу, а скажем за полгода.
Она надолго замолчала, пытаясь осознать, что он ей предлагает.
– И никаких больше… Ничего больше не требуется? То есть просто деньги? – она всё ещё не понимала. – У вас кто-то там работает? Знакомые?
– Где? – спросил он, и вопрос поставил её в тупик.
– Ну там, куда вы хотите… типа… меня устроить…
– Я никуда не хочу, – ответил тот. – Это вы хотите. Вы ищете работу, вы подаете на заявление. Я даже не знаю, куда. И меня это не волнует.
– Но меня берут?
– Но вас берут.
– И если я её получу, эту работу, я вам заплачу шесть сотен?
– Да.
– За полгода.
– Даже за год. Тоже нормально. Пятьдесят в месяц.
– А как вам это удастся?
– А это вам знать не надо.
– Ну как это…
Они надолго замолчали. Наконец она не выдержала:
– Я хочу просто знать, насколько это легально, может вы подкупите кого-то, а я потом…
– Я же сказал, я даже не знаю, куда вы подаёте.
– Как? – опять спросила она.
Старик помолчал, потом шумно вздохнул, встал и начал уходить, тяжело опираясь на палку.
– Постойте! – она бросилась за ним, – я согласна!
В тот момент ей было уже совсем не важно, как он собирается это сделать. Всё было абсурдно, нереально, но с другой стороны, ей уже было всё равно.
– Хорошо, – сказал человек.
Он достал из кармана помятый сложенный вчетверо листок. Это был бланк договора – блёклый много раз ксерокопированный с выпавшими фрагментами.
– Заполните это, и начинайте подавать куда хотите.
– А… Это… Это заполнить и прислать вам?
– Нет, – ответил он, – это заполнить и хранить у себя. И помнить, что вы мне должны. Когда начнёте получать зарплату, то деньги посылать по адресу в договоре, – он потыкал пальцем в то место, где был указан почтовый ящик в Мэриленде.
– То есть вам копия договора не нужна? – спросила она нерешительно.
– Нет. Это вам она нужна.
– А как же вы будете знать… Что я нашла работу?
– А мне не надо. Это вам надо, – сказал старик печально.
– Но ведь вы не можете контролировать! Если я не присылаю…
– То вы её потеряете, – ответил он.
– Да вы что, – усмехнулась она. – Святой? Всевидящий? Экстрасенс?
– Нет, – ответил он. – Просто шаман.
От этих слов у нее мурашки пошли по коже…
* * *
Несколько дней после той встречи она возмущалась на себя, повторяя «какая всё это чушь!» Через неделю, когда пришла пора какого-то платежа, а денег не было, она уже начала себя убеждать: «Да, конечно чушь! Но что я теряю?» И всё же не могла заставить себя заполнить эту бумажку. Как будто вокруг этого неё витало горячее серое вибрирующее облако, спутывающее мысли и вселяющее страх, и взяв бланк со стола она сразу же бросала его обратно. Но же какая-то последняя капля добила, и однажды вечером она села и заполнила. Сердце её лупило в ребра, как будто она бежала стометровку, а руки тряслись, из-за чего почерк получился корявый и дерганый: «Я, такая-то, в случае трудоустройства обязуюсь выплатить такую-то сумму за такой-то срок…» Подпись, число.
И всю ночь смотрела в потолок и думала о своей жизни, а сердце билось где-то в горле.
А наутро пошла в публичную библиотеку, зашла в интернет и подала документы в солидную фирму, на которую давно засматривалась, но никогда не имела ни малейшей надежды. Через две недели её пригласили на интервью с рекрутером. Через ещё две недели – на второе интервью, уже с возможным работодателем. Всё было как в сказке.
– Прямо так и взяли? – шёпотом спросила Невилл.
– Да… – испуганно ответила Бекки. – Прямо так и взяли.
– И он не знал, куда вас взяли? Он за вами не следил?
Она неопределенно пожала плечами.
– И вы выплатили?
Она еле заметно покачала головой из стороны в сторону, закусив губу.
Когда захватывает реальность, то всё необычное в жизни пугает, и люди стараются забыть. Так случилось и у неё. Просто повезло, думала она. Бывает долго не везёт, а потом везёт. Жизнь начала налаживаться, она купила подержанную машину в рассрочку, поменяла квартиру. И целый год всё было относительно хорошо… Пока однажды отделение фирмы не закрылось внезапно и безо всякого предупреждения. Всё, что у них было – это две недели на поиск новой работы. И конечно же их не хватило.
Это был полный шок, но даже тогда она не вспомнила. А только через пару месяцев новых безуспешных попыток подачи резюме, она внезапно нашла в кармане старой сумки тот договор. И поняла, что совершенно забыла про него! Словно кто-то выдернул из памяти. И посчитала даты, и её тогда пробила дрожь.
Она надолго замолчала.
– И что дальше? – спросила Невилл с лёгким ужасом.
– А дальше… – ей было неловко говорить. – Я написала ему письмо. На тот адрес, на почтовый ящик. Умоляла простить. Обещала, что теперь точно пришлю. Дала мой телефон.
– И? – снова отреагировала Немзис.
– Два месяца молчания. Я уже потеряла надежду. И вдруг звонок, – она помолчала. – Говорит, что ему второй раз работать, значит проплатить придется за оба. То есть если заплачу вдвое больше, то поможет. Правда разрешил и срок вдвое больше. Два года. Я согласилась.
– И что дальше? – спросила Немзис шепотом, – Он прислал новый бланк?
– Зачем? Сказал написать просто по образцу, а старый сжечь, – ответила она пожав плечами. – Я написала такой же договор. На тысячу двести. И подумала – ну какого черта?! Если уж платить такие деньги, то не меньше, чем за федеральную работу!
Она выпрямилась и посмотрела на них с ноткой отчаяния.
– И я подала, и меня взяли, – голос её задрожал напряжением пробивающихся слез, и она выпрямилась. – И я на сей раз выплатила всё до цента! И это легально! И жив он или нет это не важно. Ведь он же шаман, значит где бы он ни был он знает… Я заплатила всё! Так что вы как хотите меня расследуйте, но…
– Мы не вас расследуем, – постарался успокоить ее Рейни. – Мы расследуем совсем другие обстоятельства. Спасибо вам большое, вы нам дали очень важную информацию. И не волнуйтесь, во-первых, мы не собираемся ни с кем об этом говорить, во-вторых, федеральную работу вы вряд ли потеряете, разве что будете делать что-то очень нехорошее. И кстати запишитесь в рабочий союз… На всякий случай…
* * *
Когда Рейни загнал машину в подземный гараж конторы, они вышли и Невилл вдруг спросила:
– А давайте позвоним и по другим телефонам? Ну просто для проверки.
– Сама, – ответил он, – если интересно, то звонить и говорить будешь ты. И не из кабинета.
Они вышли на улицу и сели на лавочке подальше от людей. Рейни наблюдал поток прохожих и слушал чириканье птиц в зелени, а Невилл начала методично один за другим набирать те немногие номера, которые оставили неизвестные клиенты старика Загорова. Она ставила телефон на громкую связь, чтобы Рейни тоже слышал беседу.
Это было непросто – уговорить людей рассказать о чём-то столь необычном, и некоторые просто отказывались. Но оказалось, что таланты Немзис включали и умение общаться. Она на ходу придумывала легенду, уговаривала, благодарила, и некоторые начинали отвечать. Рейни наблюдал это общение с удивлением, которого старался не показывать.
После того, как поток звонков почти иссяк, выяснилось, что это была практически единственная услуга, которую предоставлял населению старик. Действия его были поразительно однообразны. Он находил людей на улицах, в парках и забегаловках, как правило отчаявшихся и потерявших надежду. И предлагал помочь. И недостатка в клиентах у него не было.
– Да, я нашел работу, – говорил очередной клиент, – год назад. И решил заплатить.
– Да, взяли, но я забыл выплатить, и потерял работу, – говорил другой. – Написал ему. Он мне позвонил, велел платить в два раза больше. Вот выплачиваю. А что? Да, теперь работаю, всё отлично.
– А что, можно уже не платить? Если умер… – спрашивал третий, и добавлял нерешительно, – а что правда теряют работу? А кто получит деньги? Сын? Я лучше выплачу… А то кто его знает…
Последний звонок Немзис сделала тому клиенту, который умолял простить.
– Умер?! Нет! О боже! Проклятье!!! Что же мне делать?!
Человеку в трубке было явно за пятьдесят, и Рейни даже представил себе полноватого, лысоватого… Почему-то похожего на покойного сыщика Рустера. Сценарий стандартный: получил работу, забыл заплатить, потерял работу.
– Вы мне скажите, – настаивал голос, – другие тоже теряли работу, если не выплачивали?
– Да, – ответила Немзис.
– Но скажите, я вас умоляю, – воскликнул голос, – может он простит?!
– Он умер, я же вам сказала!
– Да… Но все же… Были ли те, кого он прощал? Помогал снова?
– Да, но…
– Да?! Как?! – голос сбился на тонкие визгливые умоляющие нотки. – Скажите как? Что они делали? Что он им приказывал?! Пожалуйста!!!
Немзис замолчала на какое-то мгновение, посмотрела на Рейни и вдруг начала рассказывать!
Двейн сделал брови домиком и подарил ей долгий взгляд в упор, всем видом показывая: «ты это всерьез?». Она сначала ужасно смутилась, но постепенно выпрямилась с некоторым вызовом, как бы отвечая: «Да, и не стесняюсь!»
– Спасибо! – выпалил двойник мистера Рустера. – Тысячу двести за год-два, это вполне…
– Вы поймите, он умер! – напомнила Немзис.
– А кто получит деньги?
– Его сын.
– А ну так какая разница, что умер?! Ведь он же шаман! То есть знает! – голос уже явно наделял Тихона свойствами чуть ли не бога, всевидящего и всемогущего. – И потом это только если возьмут на работу. Вы же сказали, что её взяли… Спасибо! Спа…
Голос отключился на полуслове.
– Ты не только суеверна, но и вовлекаешь в это других, – сказал Рейни.
Немзис сначала потупилась, но потом решительно встретила его взгляд.
– Я просто хотела помочь, – сказала она.
– Это не та помощь! – воскликнул Рейни. – И это не та мотивация! Это поддержка в суеверии! – он покачал головой. – Я понимаю, что когда многие люди совершают один и тот же глупый поступок, то кажется, что он от этого становится не таким глупым и даже выглядит нормой. Но это только кажется!
– Может быть! Но я хотела помочь, – ответила Немзис, встала и направилась к зданию.
– Ты бы ему помогла если бы… – начал Рейни поднимаясь и следуя за ней.
Но замолчал и понял, что даже не знает, что сказать.
– Если бы что? – она словно услышала его мысли и повернулась уже с вызовом, – если бы что? Помолилась за него в церкви? У нас каждое воскресенье зачитывают список тех, кто просит помолиться. Это помогает? Некоторые в этом списке годами. Послать его в бюро по трудоустройству или на сайт? Я думаю, он уже там был. А тут реальная помощь.
– Какая она реальная, что ты говоришь!? – воскликнул Рейни неожиданно куда более эмоционально, чем собирался. – Вуду какое-то! Где тут реальность?
– Он получил работу, – ответила Немзис. – Они все получали! Так?!
– Нет, не так! – отрезал Рейни. – Просто письма пришли только от тех, кто получил! А те, кто ещё сидит без работы, и ждут, что на них она свалится, естественно ничего не посылают. И ты не знаешь, сколько таких.
Немзис внезапно растерялась от его слов, а Двейн продолжил уже тише и спокойнее:
– Это чисто психология! Игры подсознания! Как эффект плацебо. У нас был тренер по баскетболу в школе. Если видел талантливого парня, которому не доставало роста, то брал с него расписку, понимаешь, расписку! Что тот обязуется за такой-то срок вырасти на столько-то. А потом гонял этих ребят растяжками и прочими упражнениями. И они вырастали! Понимаешь?! Они вырастали, иногда на дюйм, на два! Безо всякой мистики. Так что напиши обязательство и выполняй, и ты увидишь, что оно работает. Сформулированные намерения плюс действия это во много раз сильнее, чем просто мысли и мечты. Они получали работу просто потому, что сформулировали намерения и потом воплощали их в жизнь. Подавали резюме, получали отказы, учились на ошибках. И каждый раз делали это немного лучше, чем в предыдущий раз, и однажды это срабатывало!
Немзис помолчала, но потом упрямо ответила:
– Мы не знаем, что срабатывало!
Рейни развел руками не зная, что ещё добавить, но голос сзади вывел его из этого состояния.
– А, дорогой, вот ты где! – сказала Лора, только что появившись из дверей конторы, – А я тебя ищу, звоню! Ты готов?
Она была одета в облегающее красное платье с декольте и сделала прическу под молодую Ким Бессинджер. Чёрная сумочка, туфли на каблуках и какая-то бижутерия дополняли картину. Она выглядела как всегда ослепительно, и прохожие невольно на неё оборачивались. Рейни напротив испытал неловкость и растерянность, особенно когда увидел в её руках бумажный фирменный пакет для покупок от Картье. Он даже задохнулся от ужаса, что она могла купить.
– Готов? К чему? – спросил он напряженно.
– Я послала тебе письмо, емейл!
– Емейл? О чем?
– Как о чем? Юбилей! – сказала она глядя на мужа, переводя взгляд на Невилл и уже чувствуя беспокойство, – она говорит тоже послала тебе емейл!
– Кто? – спросил Рейни, удивленно хлопая по своим карманам и обнаруживая отсутствие сотового. – Зачем?
– Ну как же! Барбара! Она приглашала нас на её юбилей! Пикник у неё дома! Мы уже опаздываем! – и увидев его полное удивление добавила, – и не говори, что ты всё забыл! Ты ничего не забываешь!
– Забыл? – сказал Двейн. – Я даже не слышал об этом. И её юбилей через месяц!
Он решительно взял жену за локоть и повёл от дверей конторы, подальше от нескольких сотрудников, которые стояли у главного входа и откровенно обозревали Лору с ног до головы, и от Немзис, которая замерла открыв рот, провожая их испуганным и потрясённым взглядом.
– Мы обязаны прийти! – возмущалась Лора, выкручивая и освобождая свою руку. – Я обещала. И это как будто и ты обещал! Это для твоего же блага! Для нашего!
– Ты ничего не перепутала? Я же тебе говорю, что её юбилей…
– Сейчас! – воскликнула Лора гневно. – И она приглашала нас обоих!
– Прошу прощения, – внезапно успокаиваясь заметил Двейн. – Если она приглашала нас обоих, то почему я об этом не знаю? Ни про какое приглашение! И так внезапно я не готов, у меня работа. Ты иди, если хочешь. Ты на своей машине или вызвать тебе такси?
Он махнул рукой такси, достал три двадцатки из кошелька и вручил Лоре. Она смотрела на него таким взглядом, словно он разрушил мечту её жизни. Еще раз. Потом перевела глаза куда-то вдаль, и проследив её взгляд, Рейни увидел Невилл, которая всё ещё стояла на том же месте. Увидев, что они на неё смотрят, она внезапно повернулась и стремительно пошла в здание.
– Понятно, – сказала Лора с вызовом. – Мне понятно, какая у тебя работа.
Гордо подняв голову, она надела роскошные тёмные очки и села в машину.
– Ой, не надо изображать королеву драмы, у тебя не получается, – заметил Двейн, закрыл за ней дверь и ушёл в соседнюю кофейню.
Через несколько минут он поднялся в свой кубик с бумажным стаканом кофе, сел за стол и долго приходил в себя. Пока не появилась Немзис. Она тихо нарисовалась у входа в его кубик и долго не могла произнести ни слова. Когда наконец у неё это получилось, то это был вздох восхищения:
– Она такая красивая… Ваша жена…
– А? – Рейни удивлённо поднял на нее взгляд. – Что?
– Красивая, – ответила Невилл.
– Да, красивая, – сказал Рейни протокольным голосом, отворачиваясь, включая компьютер и испытывая острую неловкость и досаду.
– А что вы скажете Алексу? – спросила Немзис.
Похоже она за этим и пришла. Двейн пожал плечами и достал свой сотовый.
– Алекс, – сказал он, когда тот ответил, – это агент Рейни. Можешь не беспокоиться, и использовать эти деньги. Это был как бы бизнес твоего отца, так что всё это принадлежит тебе. Какое-то время ты ещё будешь получать такие письма. Пользуйся, не волнуйся.
– Да? – удивился и обрадовался тот. – А… это… как… налоги?
– Налоги? – Рейни удивился, посмотрел на Невилл и чуть закатил глаза, удивляясь наивности. – Посмотри, как их оформлял твой отец в декларациях. А лучше спроси жену.
Он был уверен, что та спокойно заберёт наличность, оставив для налоговой декларации только чеки и ордера, но как федеральный работник, он не собирался объяснять это вслух по телефону.
Он попрощался, отключился, бросил телефон на стол и какое-то время молчал глядя в пространство и забыв про Невилл.
– Она вам изменяет? – спросила та внезапно, – вы так с ней…
– Что?! – Рейни поднял на неё потрясенный взгляд и несколько мгновений пытался понять, что она спрашивает.
– Ой, я прошу прощения!
Её лицо свело от ужаса от совершенной бестактности. Она закрыла, вернее захлопнула себе рот ладонью и стремительно выскочила.
Рейни покачал головой, снова повернулся к компьютеру и увидел бумаги Невилл, брошенные ею утром на его столе. Это были опять университетские бланки её и Стивена. Скоро начнется новый семестр. «Только этого мне не хватало!» подумал он.
Какое-то время он читал новые файлы, но у него не получалось сосредоточиться. Он вышел погулять по коридору и случайно бросил взгляд в окно. Внизу на улице Невилл выясняла отношения с каким-то молодым человеком. Он был высокий, крепкий, темнокожий и весьма привлекательный, в отличном чёрном костюме и галстуке. «Нет», подумал Двейн, «он работает точно не здесь, я его никогда не видел». Она как всегда тоненькая и элегантная. Двейн видел их с высоты своего этажа, но ему не нужно было их слышать, чтобы понимать, о чем они говорят. Он что-то требовал и в чём-то упрекал, она упрямо опровергала, отвергала и от чего-то отказывалась. Нет, скорее на чем-то настаивала. Он похоже хотел отношений, она хотела независимости. Иногда она оглядывалась на окна; наверное вышла на пару минут, вызванная звонком, и теперь оказалась невольно втянутой в выяснение отношений и уже спиной ощущала сотрудников, наблюдающих сцену. Она пыталась увести его от окон, он напротив старался донести своё сообщение окнам. В какой-то мере ему это удалось...
Вечером первое, что он увидел в доме, это рыдающую Лору. Она сидела забравшись с ногами на диван в прихожей в своём красном платье с расстегнутой молнией на спине. В руках бокал белого вина. По запаху это был мускат. Двейн поискал глазами и увидел под диваном закатившуюся бутылку. Пустую.
– Что случилось? – спросил он садясь рядом.
– Почему ты меня не остановил?! – наконец сквозь слезы промычала она.
– Ну что случилось-то? – спросил он, гладя её по плечу.
Она подобралась ближе и уткнулась лбом в его шею. Двейну стало её жалко и он обнял её. Но думать получилось только о содержимом её бокала.
– У неё юбилей через месяц! – промычала она и шмыгнула носом.
– И я тебе об этом сказал, – терпеливо заметил он. – Пару раз.
– И я приехала как ду-у-ура… – она опять разрыдалась, – я не поняла-а… Я всё перепутала! Почему ты меня не останови-ил?! – и рыдания пошли по новому витку.
– Как, скажите на милость, я мог тебя остановить? Ты меня никогда не слушаешь! – ответил он терпеливо. – Ну какая катастрофа случилась? Тебя что, выгнали?
– Не-ет! – Лора наконец отшмыгалась, высморкалась в покрывало, и глубоко вздохнула.
Она приехала к Брейди домой, где всё и выяснилось. Та в тот день работала из дома, приняла Лору приветливо, и видя, как она расстроена произошедшим непониманием, напоила вином и они проговорили весь вечер. Рейни сразу с ужасом представил, о чем его начальница разговаривала с его не очень трезвой женой. Наедине! После чего Брейди вызвала ей такси и отправила домой, снабдив ещё одной бутылкой, которую Лора сейчас уже почти прикончила.
– Ну видишь, – сказал Рейни успокаивающе, хотя у самого ощущения были куда менее приятные. – Видишь, ничего страшного не случилось. Просто повидались, побеседовали…
– Ты пойдешь со мной на юбилей? – спросила она снова шмыгая. – Только не говори свое «мгм». Скажи просто да или нет. Нет, просто да. Она очень хотела нас видеть!
Рейни напряженно выдавил из себя:
– Ты же знаешь, я терпеть не могу всякий такой официоз.
– Но там будут и шеф, и другие сотрудники!
– Именно это я и не люблю!
У Лоры снова скривилось лицо и из глаз побежала новая порция слез. Она издала звук, похожий на долгое «и-и-ы-ы-ы…»
– Ну ладно, – сказал Рейни, уныло ненавидя свою капитуляцию. – Да, я пойду с тобой. Да. Да. Да. Пойду.
– Точно? – спросила она робко и с надеждой.
– Точно, – ответил он мрачно.
Он вздохнул, взял её руку с бокалом в свою и потянул бокал к своим губам. Она сначала расфокусировано смотрела на его руку, потом вздрогнула издала звук похожий на поросячий визг, отдернула свою руку почти от самых его губ и в один момент выглотала содержимое бокала. Потом уронив бокал на ковер и зажав рот рукой, она с трудом быстро-быстро засеменила в ванную, где судя по звукам подарила выпитое унитазу. В довершение там что-то ещё грохнулось и разбилось.
– Ситуация полное дерьмо! – мрачно прозвучало в его голове голосом шефа.



Глава 67. Игра. Маркус Левин. 16 августа
– Перестань, – сказал Маркус. – Это глупо устраивать сцены в магазине. Все нас слушают.
– Все слушают тебя, – ответил Билли, паясничая и уже не скрывая мерзкий звериный оскал, – меня же не видит и не слышит никто. Потому что я так хочу. Вот посмотри!
Старушка буквально наехала на него своей тележкой и только после этого заметила его, ахнула и стала извиняться.
– Отвяжись, старьё! – оборвал ее Билли. – Вали отсюда!
Та поспешно укатила свои продукты прочь, испуганно оглядываясь, а Маркус испытал некоторое облегчение – все же не галлюцинация.
Они стояли в супермаркете, между ними были невысокие по пояс холодильные камеры с морожеными курами и рыбой. Билли хищно улыбался.
– Опять они гонят эту поганую музыку! – сказал он раздражённо, и Маркус внезапно действительно заметил противное завывание какой-то певицы под тупо бьющий ударник. – И им совершенно не важно, нравится это кому-то или нет! И если я подойду и пожалуюсь, ты думаешь, что-то изменится? Ха! – он картинно раскинул руки. – Чёрта с два! Они уже выяснили, что по статистике для девяноста процентов покупателей либо всё равно, либо эта попса нравится, а мнение десяти процентов никого не колышет! В принципе!
Маркус покачал головой и попытался стронуть свою коляску с продуктами с места, но не смог.
– Ну ты понимаешь! – Билли прошёлся вдоль мороженых кур. – Никого не волнует мнение мелких процентов недовольных клиентов! Это такие мелочи! И эти ублюдки всё равно будут иметь свои доходы. С нами или без нас. Всем плевать!
Маркус не ответил. Он качнул тележку вперёд, но у неё заблокировалось и перестало проворачиваться колесо. Маркус попробовал его покрутить подошвой.
– И потому, – воскликнул Билли, – приходится принимать меры! – Он взмахнул руки в жесте фокусника, и в тот же момент где-то у касс раздался слабый треск, и музыка затихла. – Я же тебе говорю, я маленький бог, – говорил он вкрадчиво картинно выпучив глаза. – Ты тоже, и ты это знаешь.
Маркус качнул головой, не зная, куда деваться от собеседника. И уже раздумывал, не бросить ли тележку.
– Мы живем над этим миром! – продолжал Билли, не обращая внимания. – Мы можем им управлять! Мы можем стать прекрасной командой и получить всё, что хочется! Подумай, эти мелкие людишки…
– Люди, – сказал Маркус, пиная колесо все сильнее. – И они живые. И им больно.
– Конечно больно! – воскликнул Билли. – Но вот этим курам тоже было больно! – он брезгливо взял тушку в упаковке и поднял вверх. – Их держат в клетках, не дают им двигаться, чтобы они толстели, а потом им отрубят голову! Их тебе не жалко?
Он сморщившись разжал пальцы, и курица упала обратно.
– А корова? – спросил он, паясничая и поднимая упаковку говядины с полки. – Добрая милая и беззащитная корова. Что она сделала тебе? Но её убили! Человек, стоящий на высокой ступени развития, просто уничтожает всё, что на низкой ступени. Впрочем, это закон природы вообще. Животные пожирают траву, мы пожираем животных, сильные нации пожирают слабые…
В это время Маркусу удалось справиться с тележкой и он тронулся вдоль стеллажей, а Билли следовал за ним продолжая свою речь.
– Так устроен мир! Сильные едят слабых. Кто знает, если наш бог создал нас как говорят по образу и подобию своему, то может быть он очень жестокая скотина? И может жестокость к слабым это нормально? Это по-божески? А может наш бог нас создал, чтобы нас есть? – Билли снова выпучил глаза и заговорил голосом какого-то злодея из мультфильма. – На убой! Э-э-э! – Он схватился за горло, словно начал задыхаться и издал долгий хрип, высовывая язык и корча рожу.
– Ты никогда об этом не думал? – продолжил Билли. – Он сильный, мы слабые, тот же закон! Человек выращивает курицу, кормит её, она думает, что он её добрый бог. А он однажды просто её съест.
Маркус медленно двигался вдоль стеллажа, собирая в корзинку сок, сыр и молоко, а Билли шел за ним и поучал назидательным тоном:
– Сострадание это слабость. Ты не сможешь стать истинным богом, пока ты не искоренил сострадание совсем. Это ловушка. Ты свободен только если ты отбросишь эту химеру.
– Да, где-то я уже это слышал… – бросил Маркус через плечо, – про химеру…
– То же самое можно сказать про любовь. Это оковы! Истинная свобода означает не иметь никаких оков. Никто тебе не нужен! Ни о ком ты не переживаешь! Это свобода, а не то, что ты себе представляешь.
– Никто тебе не нужен, но и ты никому не нужен, – ответил Маркус.
Он посторонился и пропустил женщину с коляской, которая посмотрела на него с тревогой и поспешила прочь.
– А зачем? – спросил Билли. – Если мне никто не нужен, то мне все равно, нужен я кому-то или нет. В этом нет необходимости. Ну? Я прав или прав?
– Отстань, – сказал Маркус. – Ты не прав, и философия твоя мне не нравится.
– Тебе просто нечего ответить! Моя философия это чистая свобода, а ты раб, и всегда будешь рабом!
Маркус отвернулся и положил несколько стаканчиков йогурта с полки в свою тележку.
– Ну сразись со мной как мужчина! – приставал Билли, – а то мне скучно! Смотри, я тебя научу!
Он выбросил вперед руку и с его пальцев слетела молния. Она ударила в полку рядом с Маркусом, и баночки йогуртов рассыпались и покатились по полу. Маркус вздохнул и начал их собирать. Прибежал работник магазина и стал помогать. Когда они подобрали всё, Маркус поехал дальше в овощной отдел и положил в корзину помидоры.
– Ну давай-давай, семьянин! Собирай свои плоды, только помни, что касса-то не работает! – Билли рассмеялся мелким издевательским смехом.
Маркус посмотрел на выход из магазина и увидел, что у касс уже собралось много народа, и встревоженный заведующий что-то виновато объясняет.
– А почему?! – радостно спросил Билли. – Потому что я бог! И я ставлю мои условия! И мир по ним играет!
Маркус покачал головой, оставил свою тележку у стеллажей и пошел из магазина. Билли уже стоял перед ним в дверях и улыбался.
– У меня нет правил, нет границ, мой мир это безграничная свобода! А твои преграды у тебя в голове, все эти глупости о долге, о ценностях! Это все границы, которые ты сам себе ставишь. Почему ты не можешь просто пройти?
И Маркус просто пошёл на него стиснув зубы. И не смог. Словно невидимая подушка стояла между ним и выходом из магазина.
Билли поднял руку для новой стрелы, и Маркус заметив, тоже представил себе такую же молнию – и она слетела с его пальцев, и ударила в то место, где был Билли. Но того уже там не было.
– Хорошо! – услышал он весёлый голос Билли. – Очень хорошо, продолжай!
Маркус выскочил на ночную парковку, огляделся по сторонам, и увидел чёрную фигуру среди машин. Билли словно вырос в размерах; он пританцовывал на асфальте, и теперь на нем был чёрный плащ как у вампира, который он распахнул словно крылья.
– Ну ударь!
Билли кривлялся и строил рожи, стараясь быть похожим на Джонни Дэппа. Потом он внезапно выбросил вперед руку, и Маркус увидел ещё одну молнию. Он успел отшатнуться в сторону и сделал свой «выстрел». Это было странное и нереальное ощущение – видеть как с пальцев слетает голубая молния.
– Хорошо! – воскликнул Билли. – Ты замечательный ученик!
Протанцевав по парковке он вдруг картинно распахнул плащ, снова выбросил вперед руку, и Маркус снова отскочил в сторону и сделал свой «выстрел» в ответ.
И вдруг с ужасом увидел, как Билли ускользает в сторону как тореадор, а позади него стоит машина, и полная молодая женщина вынимает коляску из багажника.
Словно в замедленной съемке Маркус увидел, как женщина ставит коляску на землю, распрямляется, и как молния входит ей в спину, как женщина оседает на землю со слабым стоном, как к ней бросается её муж с ребенком на руках и мальчик лет десяти…
– Вот видишь, – сказал Билли сзади, – сострадание это слабость. Потому что ты теперь полностью уязвим. Настолько уязвим, что мне даже скучно в тебя стрелять.
Но Маркус уже не слушал. Он делал искусственное дыхание женщине, а Билли,невидимый для всех остальных, стоял рядом и комментировал:
– Посмотри на кого ты расходуешь свои силы! Даже не потребовалось создавать ничего дополнительного! Ты просто стронул один из тромбов, эту грязь, которую она накопила в себе. Сама! Никто не заставлял!
Маркус продолжал делать массаж сердца и искусственное дыхание, не обращая внимания на Билли, все его внимание ушло на женщину. Муж её стоял рядом в ужасе, прижимая к себе ребенка и набирая телефон скорой, а мальчик лет десяти стоял, испуганно прижавшись к отцу и быстро-быстро дышал, почти всхлипывая.
– Вся её жизнь это еда, еда и еда! – продолжал Билли. – Разве это жизнь человека? Это жизнь свиньи, с той лишь разницей, что свинью хотя бы съедят, и она принесет пользу десяткам голодных. А что пользы от этой с позволения сказать женщины? Посмотри на её семью! Они все уже заплыли жиром, её дети готовы заболеть даже не начав жить…
Из супермаркета сбегались люди, вокруг собиралась небольшая толпа. Маркус отрешился от всего. Внешне он продолжал массаж и искусственное дыхание, а внутри он искал. Он мчался по венам и артериям этой женщины и искал этот тромб. И только под звуки сирен въезжающей скорой помощи он нашёл его и сложился весь в одном усилии – выбить, растворить, рассыпать…
На скорой приехали парамедики другой станции. Маркус быстро проинформировал их о ситуации, и те в несколько хорошо отрепетированных действий продолжили, положили женщину в машину, он запрыгнул вместе с ними, продолжая невидимо работать с тромбом – мысленно мял его в ладонях, превращал в мелко-дисперсную грязь и выдавливал, выбивал, вымывал…
Он выбил. Когда машина въезжала на территорию госпиталя, опасность для женщины уже миновала.
Дальше всё было по сценарию – каталка, госпитальная палата, анализы, капельница, муж и дети рядом… Но всё уже было кончено. В хорошем смысле.
Маркус всё равно не уходил, он бродил по коридору около приемного покоя, а сам мысленно все ещё плавал в венах и артериях этой женщины, проверяя, вычищая, освобождая завалы в её сосудах.
Муж её вышел отвести детей в туалет и увидел Маркуса. Через несколько минут они вернулись.
– Спасибо вам за всё, – взволнованно произнес он. – Если бы не вы…
– Если бы не вы! – кривлялся Билли появившись в конце коридора.
К счастью, никто, кроме Маркуса, действительно его не видел и не слышал.
Маркус чувствовал себя как преступник, который ранил человека, а теперь его же и благодарят. Он не стал ничего объяснять, помолчал, кивая головой. В конце концов решился поднять глаза и встретил благодарный взгляд.
– Вы на пороге диабета, – сказал он мужчине, – а ваша жена может получить такой же приступ снова и ваши дети… – он замолчал встретив взгляд мальчика, и запнувшись. Потом помолчал и продолжил, – все может однажды плохо закончиться, если вы не измените образ жизни…
Его вид был достаточно мрачен, и мужчина испуганно замолчал. Маркус хотел смягчить свои слова, хотел потрепать мужчину по плечу и сказать что-то утешающее, но не мог. Мужчина грустно кивнул и увёл детей в палату.
Они остались вдвоём в пустом длинном коридоре. Маркус повернулся и встретил гадкую ухмылку Билли, и вдруг странное понимание стало наполнять всё его существо – Билли не нападал не потому, что ему было скучно, а потому, что он не мог. Не мог пробиться! Маркус мысленным взором видел рассыпанные стаканчики йогуртов в магазине и понял – это было не намерено, не игра в кошки-мышки с жертвой, это был рикошет. И Билли больше не стреляет, потому что не хочет этого показывать…
Понимание превратилось в мурашки; волна пошла по его спине, как будто крылья расправлялись за спиной. И он увидел, как улыбка Билли медленно начала сползать и заменяться на гримасу ненависти. Оскалившись он повернулся и вышел.


Глава 68. Карл. Двейн Рейни. 17 Августа
– И вы не хотите об этом рассказать? – спросила Барби сладенько, – я слышала у вас какие-то новые результаты в расследо…
– Нет, – ответил Двейн, разглядывая плинтус.
В комнате повисло молчание. Это было собрание, на котором присутствовал сам шеф, и мальчишеская фронда агента Рейни не прошла незамеченной.
– Я не совсем понимаю, – промямлила она меняя тон.
– А что понимать? – спросил Двейн.
Он говорил тихо, спокойно, не напрягая голос, а даже наоборот приглушая. Тихая речь заставляет вслушиваться и держит внимание куда сильнее, чем любые крики.
– Едва я получаю эти самые новые результаты и вам рассказываю, вы сразу же отнимаете у меня эту работу, передаете её другим, и я больше не имею доступа к информации. Где результаты работы с Вернье? Где портрет подозреваемого? Полное молчание, и всё под паролем. Агенту Дубчек, – он указал на Джину, – не разрешено мне рассказывать про её расследование! Чего же вы от меня ждете? Фокусов? Что я вам из рукава достану что-то новенькое?
Собрание затаило дыхание. Особенно красноречивым было молчание шефа, который теперь смотрел на Барби вопросительным взглядом чуть подняв брови и выпятив вперед нижнюю челюсть. Она заметила этот взгляд и эту челюсть, заморгала, выпрямилась и наконец промямлила:
– Да, я понимаю… Вы конечно чувствуете себя… Неловко…
– Неловко?! – покачал головой Рейни. – Интересный выбор слова.
– Да… Я понимаю… – повторила она с нарастающим напряжением, – ваши… э… чувства. Но… мы это обсудим после собрания…
Она переключилась на других и сделала вид, что его не замечает.
После собрания шеф попросил Брейди к себе. Беседа длилась не менее часа и закончилась только потому, что у шефа было что-то запланировано в расписании.

На следующий день агентов Дубчек и Рейни пригласили в кабинет Брейди.
Барби корчило от необходимости произнести заветные слова, потому она тянула не менее получаса, но в конце концов торжественно поручила заняться старым расследованием вместе с новым. С подробным описанием, что им нужно делать в первую очередь. И теперь они оба сидели мрачные и подавленные. Рейни уже был не рад, что начал всё это. А Барби заливалась соловьём и составляла им план расследования, ключевой фигурой которого была… Ольга Коваленко. В её изложении неизвестная женщина становилась не просто соучастником, а чем-то вроде организатора убийств и мозговым центром, и всё это совершенно не понятно на каких основаниях.
Дубчек скептически возражала. Брейди объясняла и настаивала. Дубчек опять возражала. Брейди опять объясняла и ещё больше настаивала. И это длилось нескончаемо.
– Я хочу понять, что с вами происходит? – наконец дребезжа спросила Барби, когда ее энтузиазм очередной раз провалился в их апатию и там умер. – Есть расследование, и вы теперь остались двое главных и наиболее осведомленных в этом деле! И вы сами очень хотели им заняться! И вот оно идет к вам в руки и вы сопротивляетесь!
– Бойся данайцев дары приносящих… – тихо сказал Рейни себе под нос.
– Что? – спросила Брейди, – вы что-то сказали?
– Это он шеей скрипнул, – прогудела Дубчек, глядя исподлобья.
Она шумно вздохнула, тяжело как слон перевалилась с боку на бок в кресле и выпрямилась, глядя прямо в глаза Барбары тяжёлым как кувалда взглядом.
– Хорошо, – нехотя процедила она сквозь зубы. – Я объясню ситуацию. Если вы поручаете нам расследование, то мы сами выбираем тактику и стратегию. И вы не приказываете нам, как его вести, а просто принимаете наши отчеты. Тогда мы отвечаем за результаты.
– Конечно! – воскликнула старушка, – я же об этом и говорю! Я просто прошу уделить особое внимание определенной персоне. Потому что я, как ваш непосредственный начальник, считаю, что это наиболее эффективный путь!
– Вот видите! – мрачно заметила Дубчек. – Вы считаете, вы задаете, как нам работать и что искать в первую очередь. Именно об этом я и говорю. Персона эта конечно интересна, но после этого она нигде не засветилась. Ни в одном из последующих дел.
– Вы имеете в виду дело профессора? – испуганно спросила Брейди.
Дубчек посмотрела тяжёлым взглядом и чуть улыбнулась одними губами. Улыбка эта была страшноватой.
– Я имею в виду дело профессора, – медленно протянула она, пока не желая напрягать ситуацию. – А поскольку оно самое «свежее», то я считаю, что раскапывать это направление и есть наиболее продуктивная линия.
– И однако хотите также ехать к родственникам судьи из самого… из э… первого дела, – поджимая губы произнесла Барби.
– Вот видите, – теперь уже не выдержала Джина, – вы оспариваете наши приоритеты и хотите навязать нам свою линию!
– Но всё же… – попробовала вставить Барби. – Она засветилась в суде, а не в…
– Хорошо! – вдруг воскликнул Рейни, неожиданно для себя самого.
А может просто хотел выйти из этой бессмысленной и бесконечной патовой ситуации. После почти часа сидения между двумя одинаково упёртыми дамами, ему сейчас хотелось изобразить картину Мунка «Крик» и начать то ли бегать по комнате, то ли биться головой об стол. Или то и другое одновременно.
– Хорошо, мы начнем поиск с неё. Но также мы оставляем за собой право заняться другими каналами.
– Ну да! Ну да! – с облегчением задребезжала старушка, подаваясь вперед и разводя руки над столом, словно хотела обнять, – я же о том и говорю!
Рейни заметил, что её руки тряслись, и она быстро положила их на стол.
– И если мы начинаем с неё, – добавил он, – то нам нужен выход на того частного детектива, с которым общался Вайрус. Все координаты. Нам нужна вся информация, которую он сообщил и все каналы, которыми она пришла.
– Да… Точно… – сказала Барби, усиленно пытаясь сообразить, что делать, и руками ощупывая бумаги на столе, словно она внезапно ослепла. – Дайте мне несколько минут, мне надо сделать пару звонков. Идите пока, я вас позову.
Дубчек вышла впереди, ругаясь себе под нос. Она не оглядываясь проследовала к выходу из отдела на лестничную площадку и в лифт. Если бы где-то по дороге была дверь, то она бы её просто снесла.
Рейни не пошел за ней, решив дать ей остыть. Он вернулся к себе, сел за компьютер и услышал, как в соседнем кубике раздался звонок. Бек поднял трубку, сказал: «Да, сейчас буду» и вышел. Рейни сначала не понял, что случилось, и только через несколько секунд осознал, что Брейди скорее всего вызвала Карла для того… Конечно! Дело медсестры! Если она заподозрила кого-то в сливе информации, то это мог быть только Бек!
Рейни выскочил в коридор, но было поздно. Карл уже был в конце коридора и подходил к кабинету начальства… Рейни вернулся в свой кубик и сел. На душе скребли кошки. Нет, даже не скребли; они грызлись и выли истошными голосами. И кроме того…
И кроме того его мучало то, что согласившись искать Ольгу, он переступил какую-то черту. Он говорил себе, что это только воображаемая черта, что всё это только плод его фантазии, но всё же…
Естественно ли бояться непонятного? Рейни только недавно по-настоящему осознал, что суеверен – и возможно не меньше, чем Невилл. И не меньше, чем Грей. Воображение рисовало ещё одну аварию или массу других будущих случайностей с трагическими последствиями, и он чувствовал себя отвратительно. И уже знал, что пристыдить себя не удастся. Он действительно понимал, что внутри него живет глубоко закопанное семя страха перед тем, что не укладывалось в логику, что не может найти объяснения в «обычном» мире. Он чувствовал – согласившись искать Ольгу, он вступает в область, этой логике не поддающуюся и потому страшную.
«Погибали…» Люди «просто погибали», как сказал тогда Алекс. «Просто так не бывает», ответил ему Двейн. Но снова перед ним в воображении появлялся несчастный обреченный олень, выбегающий перед жучком-фольксвагеном. Просто так. Невозможно рассчитать до пол-секунды и сделать это преднамеренно. И просто так за рулем сидела неопытная девушка, для которой он был милый Бэмби – и вся дорога превратилась в руины. Если бы олень выскочил на долю секунды позже, то водитель фуры даже не мигнул бы глазом, и на дороге просто появился бы небольшой бугорок. «Просто так» рядом с домом частного сыщика стояла машина, в которой спал пьяница, просто так у него в бардачке завалялся пистолет, просто так он решил взломать единственную машину, в которой лежал глушитель… Почему этот придурок пошёл к той самой машине, а потом к окну того самого дома? Собака уже скорее всего давно перестала лаять и наверное с удовольствием собирала остатки ужина с ковра… Всё было «просто так» и всё было нелогично и неправильно. И это ещё более пугало. «Я отказался искать, и выжил», сказал Томас. «Чертовщина штука опасная».
Окей, подумал Рейни. Представим, что этот зверь её защищает. Так? спросил он свое воображение, закрыл глаза и представил себе того зверя. Воображение услужливо нарисовало ему картинку, и у зверя был очень человеческий взгляд. Он слушал.
– Начальство требует найти ее, – сказал ему Рейни, – но мне нужен Призрак. И для меня этот поиск только способ снять начальство с хвоста. Чтобы иметь возможность вести свой поиск. Ну представь себе, что мы её нашли, в этом случае мы бы просто заключили с ней сделку, и она могла бы снабдить нас информацией, чтобы найти настоящего убийцу. Потому что это был мужчина, и мы ищем его. Почему начальство зациклилось на ней, я не знаю, и это очень хороший вопрос. И может если удастся на него ответить, то и Призрак будет найден, и она спасена…
Стоп! Почему спасена? – спросил себя Рейни. Почему у меня возникла эта странная идея, что она тоже может быть жертвой? Ну может быть не до конца чистой, но всё же…
Зверь в его воображении чуть наклонил голову, потом отступил назад и даже сел, продолжая внимательно за ним наблюдать. И Рейни почувствовал, что заключил сделку. По крайней мере хотя бы со своим воображением.
Но облегчения не наступило, потому что он почувствовал что-то другое… Ещё одно присутствие. Что-то куда больше и страшнее, чем этот зверь. Сзади. И он не хотел поворачиваться. По спине пошли мурашки. Он судорожно вдохнул воздух и поспешно открыл глаза, чтобы поскорее попасть в простую будничную реальность.
Он все ещё сидел в своем кубике и смотрел в экран компьютера, который уже успел погаснуть. Сзади почувствовалось какое-то движение и Рейни увидел неясное отражение Бека на этом экране.
– Я надеюсь, ты все отрицал! – сказал Двейн и обернулся.
– Конечно! – ядовито промолвил тот. – Только мне интересно, как твоё поведение вписывается в сур-р-ровую мужскую дружбу? – и добавил тихо. – Я же просил…
– Никак не вписывается, – так же тихо ответил Рейни вставая. – Как и твоё враньё. Лучше вообще не давать информации, чем дать неверную. «По-дружески». И «нет-нет, ты не можешь расследовать». – Он помолчал, внимательно наблюдая реакцию. – И не беспокойся, твоя девственность не задета. Я нашёл свой источник.
– Какой? – спросил Карл с явной тревогой в голосе.
– Ты смеёшься? – ответил Двейн чуть укоризненно и ещё тише. – Лучше расскажи, что произошло на дороге.
– На какой? – ещё тише спросил Карл и сглотнул.
– На той самой.
Бек выпрямился и какое-то время смотрел Рейни в глаза, потом вышел из его кубика и ушел в свой. Двейн пошёл за ним, понаблюдал как тот сел за компьютер, а сам спиной подпер его стенку и засунул руки в карманы, продолжая сверлить взглядом белёсый коротко стриженый затылок Карла. Тот сначала пытался сосредоточиться, но наконец не выдержал.
– Ты ничего не знаешь! – шёпотом воскликнул он, поворачиваясь на вращающемся кресле. – Я просто хотел помочь. И я сообщил информацию, которая могла тебе помочь! И я почти ничего не врал.
– Конечно, – тихо ответил Рейни. – Только кроме этого ты дал определенные установки, иногда отвлекающие и иногда полностью ложные, и предложил им верить.
– Какие ложные?! О чём ты говоришь?! – опять шёпотом возмутился Бек вставая.
– Про опознание, – ответил Рейни. – Это раз. Ты сообщил, что Кемпбелл сбежала и затерялась в стране. И тем самым ты создал определенное впечатление. От одного случая, чтобы можно было экстраполировать на все остальные. Хотя я допускаю, что это не было твоей целью.
– При чем тут опознание?
– При том, что оно было ошибочным, – и поправил себя. – Могло быть.
Взгляд Бека был красноречивее слов, и Рейни подумал, что вряд ли это можно сыграть. Или можно?
– Я не понимаю, – наконец произнес тот. – Я не понимаю, как это может быть…
– А так. Дело надо закрыть, и тут очень удачно подвернулось «подходящее» тело.
– Да что ты говоришь?! – Карл уже кричал шёпотом и собирая пальцы в щепоти. Сразу вспомнился доктор Пинкофф. – Подделать тело! Родинки, шрамы, тату!..
– А очень просто, – так же шепотом ответил Рейни. – Мало ли одиноких полных женщин, об исчезновении которых никто не опечалится? Запереть в подвале, сделать ей тату и шрамы, дать им зажить, а потом сам понимаешь. Например большую дозу инсулина и труп в реку. Если человек убийца, то он не останавливается перед такими мелочами, как похищение, пытка и убийство, чтобы снять со своего хвоста преследование. А потом спустить цепных собак на добычу. Анонимный звонок. А всякие несоответствия в фигуре и внешности можно объяснить двумя годами скитаний и долгим пребыванием в воде. Если кому-то очень хочется закрыть дело и принять желаемое за действительное. Рискованно конечно. Но ему везёт.
И вдруг внезапно Рейни подумал, «Везёт… Такой же везунчик… А не устраняет ли он конкурентов?»
– Это абсурд! – Карл снова перешёл на шёпот и оглянулся. – Это полный…
– Конечно! Почти абсурд! – продолжал Рейни еще более понизив голос. – Но есть реальный вариант, что наша старушка всё знала и приняла «подарочек», понимая, что это значит. Выкручивала руки, чтобы закрыть дело. Слишком легко всё сошло: формально бойфренд опознал, и никакой проверки ДНК! Обычный бардак деревенского полицейского управления, и все следы закопаны!
– Бред! Параноидальный бред!
– Ладно, виноват, – согласился Рейни, успокаиваясь и делая глубокий вдох, – я не могу утверждать. Человек, который мог бы это подтвердить, уже умер, тела тоже нет, ДНК не проверить, так что можешь спать спокойно, расследовать это никто не будет. Может и правда бред, – Он вздохнул и покачал головой. Все эти предположения показались такими нереальными, стоило только всё это произнести вслух, и ему стало неловко. – Лучше расскажи, что случилось на дороге.
Бек стоял какое-то время, свирепо сверля его глазами, но наконец отпустил плечи, сел на край стола и сник:
– Не знаю я, – он понурился на скептический взгляд Рейни и добавил оправдываясь, – правда не знаю. Ночью перед тем мы погуляли с ребятами круто, и я был с такого бодуна... А этих полицейских было четверо. Трое охранников и водитель, все вооружены. На одну толстуху в наручниках. Я полдороги держался, а потом подумал, какого черта!? И просто заснул. Очнулся уже в бинтах и растяжках.
– Понятно, – вздохнул Рейни. Потом помолчал и вдруг вспомнил. – А можешь мне хотя бы рассказать в подробностях про случай в госпитале, когда пациент сошёл с ума и начал резать людей?
– Какой пациент?
– Который её поранил.
– Поранил? Кто? Когда?
– То есть ты не знаешь?
– Откуда информация? – Бек смотрел на него потрясённым взглядом и Рейни понял, что ничего нового он здесь не узнает.
– Кошки рассказали, – ответил он и ушёл к себе.
* * *
Он сидел какое-то время в тишине и не мог ни на чем сосредоточиться. И снова услышал, как у Карла зажурчал телефон. Тот ответил явно в прескверном настроении и судя по репликам оно становилось ещё хуже с каждой минутой.
– Да, я всё понимаю, но суд… – говорил он приглушенным голосом, переходя в шёпот. – Да, это решение суда; ты не имеешь права… Почему я не могу забрать его в пятницу?... Вы не можете переехать без… Да, он мой сын тоже… ЧТО?..
Последнее слово было сказано тихо, но с такой интенсивностью, что Рейни замер. Далее шла длинная пауза, после которой Бек сказал с острой горечью:
– И ты сообщаешь мне это только сейчас… После того как… Я все равно… Алло! Алло!
Трубка с треском ударила в телефон. Бек вышел из своего кубика и стремительно ушёл из отдела, доставая сотовый. Через минуту Рейни выглянул в окно и увидел его на улице под окнами конторы, разговаривающего по телефону, причём всё его существо выражало крайнюю точку кипения. Когда он закончил разговор, он долго стоял уперев руки в бока и глядя на поток машин невидящим взглядом. Рейни давно не видел его таким.
– Ты прости, – сказал он Карлу, когда тот наконец вернулся на свое место, – я не хотел тебя подставить. И об этом речи никакой не было…
– А?… Нет, это мелочи. Бывает, – ответил тот без эмоций, чуть повернувшись, но всё ещё в своих мыслях. – Знаешь, как исправить неприятность? Устроить гораздо большую. Так что теперь… это такие мелочи.
Он снова отвернулся, закусив губу и глядя в никуда.
– Чем-то могу помочь? – спросил Двейн.
Тот медленно покачал головой в ответ, по-прежнему глядя куда-то в себя.
Рейни продолжал стоять. Пауза была длинной, но наконец Бек обернулся всё ещё не поднимал взгляда и сказал еле слышно, почти одними губами:
– Она сказала, что Саймон не мой сын.



Глава 69. Воспоминание. Маркус Левин. 20 августа
– Проблема в том, что ты думаешь про родителей, что они взрослые, – сказал Шмуэль, печально рассматривая пол в госпитальной приёмной. – А они на самом деле такие же дети, только выше ростом…
Два дня назад Элена прибежала домой в чрезвычайном возбуждении, размахивая какой-то бумагой. Это было письмо из одного госпиталя, где ей рассказывали о новом исследовании. Беременным, у которых диагностировали рак, применяли некоторые виды лечения, и дети, родившиеся после этого, не выказывали отклонений и проблем со здоровьем. Она со Шмуэлем бросились обсуждать возможные опции с Яковом. Тот навёл справки и выдал решение. Теперь женщины сидели в процедурном кабинете, а мужчины снаружи в комнате ожидания.
– Вот и ты тоже стоишь перед проблемой, – продолжил Шмуэль, – а как её решить? От тебя ждут, что ты сильный и всё можешь, а внутри ты маленький и хочешь плакать. И чтобы кто-то пришел с волшебной палочкой. И спроси меня, откуда я знаю…
– Это моя вина… – Маркус засунул ладони подмышки, запрокидывая голову назад и упираясь макушкой в стену. – У моего отца не было такой информации. Не было таких опций. Его ситуация и моя разные. Я мог найти. Я мог узнать раньше. Кицунэ может умереть из-за меня!
– Должен тебе сказать, что у тебя мания величия, – чуть брюзгливо заметил старик вздыхая и потрясая указательным пальцем. – И ты ею очень дорожишь. Люди умирают потому, что они родились. Это раз. Одни раньше, другие позже. Это неизбежно. Это два. Не надо себя пилить на кусочки, тем более, что всё может ещё будет хорошо…
* * *
– Зря ты так, – сказала Кицунэ вечером, когда одни остались одни. Она привычно поймала мысли, крутившиеся в его голове, которые он не умел прятать. – Я пока еще не умираю…
Она замолчала, но ему показалось, что что-то прошелестело рядом то ли вслух, то ли просто в её мыслях: «А если умру, то не из-за тебя…» И вдруг в его памяти снова всплыл тот странный сон, где они стояли на равнине, покрываемой золотыми листьями и белым снегом. И где вдали маячила зловещая чёрная фигура. «Это тот, кто меня убил», сказала она. Впрочем может быть это всплыло в её памяти, а он только поймал, увидел это. И ещё он понял, что практически забыл это видение. Уже вспоминал и снова забыл, словно оно растворялось, уплыло туманом в глубину подсознания.
– Кто это? – спросил он. – Что это было? Почему я забыл?
– Просто страшный сон, – ответила она тем плоским тоном, который она непроизвольно использовала, как снотворное и как попытку отвлечь его. – Мы блокируем пугающие мысли.
– Кто это? Почему он нас преследует? – снова спросил Маркус.
– Не знаю, – тихо ответила она, отвернувшись, но он уже видел, что это неправда.
– Почему ты обманываешь меня? – спросил он напрямую.
– Я говорю… правду... – ответила она тихо и мягко, словно гипнотизируя. Словно пытаясь убаюкать. Но Маркус уже видел где-то в глубине этой мягкости нарастающее отчаяние.
– Ты с ним встречалась? – тихо спросил он.
– С кем? О чём ты? – она улыбалась нежно, словно психотерапевт, желающий внушить пациенту белую ложь. Но в зрачках её стояли боль и безнадёжность. И Маркус уже боялся спрашивать дальше, но уже не мог остановиться:
– Тот, кто на меня охотится, – сказал он внезапно пугаясь её реакции. – Если ты можешь… сказать что-нибудь…
Он замолчал, ожидая, но она тоже молчала. И когда пауза затянулась, он не выдержал:
– Я недавно чуть не убил человека…
Её ресницы вздрогнули, и она словно очнулась:
– Что?! Как?! – она задрожала, словно вот-вот готовая разрыдаться…
И отпустила свой последний барьер. И он наконец увидел те осколки её жизни, которые она всё ещё прятала...

Одинокая и полная тоски она идёт по кампусу, заливаемому дождем. Хочется сделать что-то гадкое. Хочется, чтобы случилось что-то гадкое. Не хочется жить. Тоска, страшная тоска. Одиночество… Крытая стеклянная автобусная остановка, несколько студентов. И некто весёлый, беззаботный, участливый… Бессмысленная беседа, несколько шуток… В её душе ощущение опасности, но она раздраженно отмахивается от этого чувства. Настроение вроде «ну и пусть». Пусть мне будет плохо, пусть будет ещё хуже… Они сидят в кафе и болтают о всякой ерунде. Он смотрит на неё внимательно и иногда прикасается к её руке. Она не против. Она и сама прикасается к его колену своим…

И Маркус отшатнулся из её жизни. Он уже не хотел видеть, что будет дальше! Но её жизнь продолжала бить в него потоком, словно в прорыв, и он уже не мог остановить.

Долгие страстные ночи, самые дикие фантазии во плоти. Через вино и наркотики. Через внутренний ужас. Через все сломанные внутренние барьеры, через безумие…
Он обучал её, он стал её чёрным гуру, он наслаждался своей ролью, он принял её в свой круг через посвящение во власть чужой смертью.
И даже тогда она ещё не очнулась.
Она пришла в себя только за несколько шагов до двери. Двери, за которую зайти она не захотела. Словно проснулась, словно поняла, что это конец. Тогда она впервые сказала нет. И это была их первая и последняя битва.
Он ужалил её. И она знала, что это смерть.
Пусть даже растянутая во времени…

– Я не знала, что он тебя найдёт! Я не хотела! – прошептала она сквозь слёзы. – Я старалась защитить тебя! Думала, что смогу!
– Защитить? Меня? Как?
– Я ходила за тобой везде. Я его не подпускала.
– Ходила за мной? Когда? – удивился Маркус и вспомнил, как вечерами иногда видел девушку в спортивной одежде, пробегающую вдали.
– Когда ты стал… Когда ты получил это.
– Откуда ты знала?
Но она рыдала у Маркуса на плече, и он начал гладить её по волосам и повторять как мантру, что она не виновата, что всё будет хорошо. Что они отобьются…
Что всё однажды хорошо закончится. Потому что он так хочет…



Глава 70. Отвертка. Двейн Рейни. 21 Августа
– И зачем ты его пригласила? – спросил он Лору.
Та стояла чуть поджав губы и опустив глаза – сама оскорблённая невинность.
Два дня назад Двейн обнаружил отсутствие света в своей комнате и собирался сам посмотреть, в чём дело, но приходил с работы поздно и потому откладывал. Сегодня утром решил сначала сделать пробежку, а когда вернулся, увидел Лору, провожающую электрика. Он не стал выяснять отношения в присутствии посторонних, но когда дверь закрылась, задал свой вопрос.
– Во-первых, – ответила она ядовито, – я не хочу, чтобы ты тратил своё драгоценное время на подобные мелочи.
– И потому ты решила тратить деньги? – спросил Рейни. – Даже если работа на самом деле не стоит и гроша. Сколько ты заплатила? Сотню? Две?
– А сколько ты потратил на свои развлечения? – возмутилась она. – Ты смотрел наши банковские счета? Вчера пришёл отчет, можешь порадоваться!
– То есть мне можно только зарабатывать. Тратить можно только тебе…
– Я расходую на семью! – она уже заводилась, – а ты...
– Я тоже на семью. На единственного, кто в ней работает и потому нуждается в отдыхе, – сказал он успокаивающим тоном. Это произвело обратный эффект.
– Значит, я по-твоему бездельница!
– Нет, но с тех пор как дети разъехались, тебе трудно найти…
– Я тогда буду искать работу! – воскликнула она.
– Это было бы совсем неплохо, – ответил он, – может даже найдёшь.
Судя по её лицу это было совсем не то, что она хотела услышать. И пока она стояла открыв рот и пытаясь придумать, что на это ответить, он добавил:
– И кстати это моя комната и мне решать.
– Ну так отрежь провод, и у тебя снова не будет электричества, – заметила она и ушла, не оборачиваясь, чтобы не продолжать тему о работе.
Их медовые пост-отпускные отношения закончились так же внезапно, как начались. Как будто кто-то нажал кнопку, и всё вернулось на круги своя. И оставалось только гадать, где же эта кнопка находится. Впрочем, нужно признаться, что последние дни он испытывал некоторые трудности. Лора сначала изображала беспокойство и намекала, что может имеет смысл провериться у доктора и попросить рецепт на… э… голубые пилюли, на что он резко отказался. Потом она начала ревновать и намекать, что теперь-то он не может пожаловаться на усталость – после отпуска-то. Потом она стала злиться и дуться. Двейн терпел стоически, вернее просто переключался и думал о своем, что для неё было обиднее всего. Впрочем, это получалось не нарочно, скорее просто включалась его самозащита, чтобы не думать о приближающихся возрастных проблемах. Начать принимать голубые пилюли это что-то вроде капитуляции перед возрастом…
Он пошёл к себе наверх принять душ, но бросил взгляд в свою комнату. На столе лежала коробка с инструментами, которую он достал вчера, но лег спать, отложив всё на завтра. В коробке в беспорядке были набросаны нож, провода, кусачки, пара отверток и какие-то мелочи. Двейн остановился, глядя на одну из отверток. Она блистала хищной сталью, её рукоятка была сделана из красной и черной плотной резины, и дизайнер явно постарался придать ей элегантность охотничьего ножа. Ему это даже в какой-то мере удалось. Двейн взял инструмент в руку, покрутил так и этак и задумался. Потом взял сотовый и набрал номер.
– Дубчек, привет, расскажи подробнее, какие ранения были нанесены тому парню, сыну судьи. Как его звали? Фрэд Болтон?
– Ты когда-нибудь научишься смотреть на часы, а потом звонить? – прорычала она в трубку.
Спросонья у неё было плохое настроение.
– Но… э… ты же встаешь раньше, когда едешь в контору, – заметил Рейни, несколько удивленно.
– Но нам же сегодня не в контору! У нас вся дорога впереди, чтобы это обсудить. Ты не мог подождать пару часов?
– Но ты же всё равно уже не заснёшь, – ответил он, не особо мучаясь совестью.
Она в ответ пыхтела как паровоз. Потом всё же начала вспоминать.
– Перелом правой руки, нескольких паль…
– Нет, – перебил он. – Отверткой.
– А… три в область живота, одно в пах, в анус и в глаз. Последний, понятно, смертельный.
– И потом его выбросили на помойку. Так?
– Так, – сказала Джина. Она ожидала нового вопроса, но трубка молчала. – Рейни?
– А… Да… Я здесь.
– Что?
– А какого размера и типа отвертка?
– А это имеет значение?
– Ну просто… развлеки меня.
– Судя по ранениям плоская, ширина скорее всего около пяти миллиметров, длина семь-восемь дюймов.
– Ауч…
– Да уж, можно поспорить.
Рейни молчал, но перед его мысленном взором был тот… кто наблюдал, наносил удар, даже не удар, а медленно вдавливал в изувеченное тело... Снова наблюдал агонию. Мерзко улыбался, слушая вопли и мольбы. А потом придавил сверху, глаза в глаза – и медленно вдавливал отвёртку в глаз. Наблюдал каждую эмоцию. Хотел видеть, что жертва чувствует до самого конца – весь спектр: боль, ужас, отчаяние… И ждал, пока тело затихнет. Ощущения были гадкие.
– Рейни?
– Да… – сказал он. – Да… Это ненависть, но не ярость. Не вспышка ярости. Холодная ненависть. Взлелеянная. Годами.
– А как же избиение, изнаси…
– Нет, это разные вещи. Сначала могло быть всё что угодно. Его избили около бара, ты же говорила. Его могли избить ещё раз… Не знаю. Например, в порядке предположения, убийца мог нанять кого угодно, чтобы всё это сделать. Подготовить почву. Стоять и смотреть. Но отвертка это он сам. Это чётко и выверено. Как убийства тех парней с одной разницей, что это личное. Там он наносил первый удар смертельный, а дальше инсценировал. А в этом случае смертельный удар был последним. Он хотел увидеть мучения. И хотел быть уверен, что тот видит, кто их причиняет…
– Нанять… Это всё… отслеживается. Может по крайней мере. Кто-то сказал кому-то, кто-то проболтался в тюрьме… Они же проводили расследование.
– Да, я понимаю… А если следил, ждал…
– Ну нереально! – голос Джины был полон скепсиса. – Сколько можно следить? Годами? Пока не изобьют? До переломов?
– Да, конечно. И всё же… – Рейни не хотел сдаваться сразу. Он был в плену у этой странной идеи, и понимал её нереальность, но она его не отпускала.
– То есть ты всё же думаешь, что это тот же человек?
– Не знаю, – он уже почти сдавался, – это только ощущения.
– Два года разницы, разные города…
– Конечно разные! Не хотел наследить рядом с логовом. Хотел отдалить этот случай от других. Вернее, другие от этого.
– Может быть…
– Ты же сама говорила, что близко!
– Да… говорила… – медленно протянула Джина. – Знаешь, так всё эфемерно, что…
– Знаю, у меня те же ощущения.
– Ладно, я за тобой заеду через час-полтора.
– Лучше через два-три, – сказал он и положил трубку.
Внизу каблуки Лоры процокали ко входной двери, которая открылась, закрылась и звякнул замок. Двейн выглянул в окно, пронаблюдал, как Лора села в свой кадиллак цвета молочного шоколада и как машина вскоре скрылась за поворотом. И ещё он увидел, что он не единственный, кто провожает взглядом отъезжающую машину. Растрепанный молодой человек в джинсах и красно-белой полосатой футболке стоял неподалеку и смотрел вслед кадиллаку его жены. Вся его поза выражала растерянность.
Двейн нахмурился припоминая. Он заметил эту футболку и эти белокурые вихры ещё во время пробежки довольно далеко от дома. Этот юноша понурившись сидел на скамейке около местного пруда полчаса назад, а теперь слонялся около его дома. Было ощущение, что он проследовал за ним, а теперь совершенно не знает, куда ему идти и что делать. Рейни начал присматриваться и вышел из дома.
– Саймон, – позвал он, подходя ближе.
Юноша, вернее почти мальчик, хоть ростом выше Рейни, испуганно обернулся.
– Привет, Саймон, – сказал Двейн как можно приветливее.
Подойдя ближе, он заметил и потерянный взгляд, и грязную одежду, и тяжёлый запах. На щеках подростка размазана грязь, словно он недавно плакал. Саймон похоже пребывал в том нелегком состоянии, когда человек страстно жаждет помощи, но немедленно откажется, если ему её предложат.
– Ты гулял и заблудился? – мягко спросил Двейн, не дождавшись ответа. Он понимал, что скорее всего что-то стряслось, но спрашивать напрямую не хотелось, чтобы не испугать. – Хочешь позавтракать?
Тот несколько мгновений ещё размышлял, не убежать ли ему, но всё же кивнул. Он явно было очень голоден.
– Пошли, – сказал Двейн.
Он медленно пошел к дому боком вперед, стараясь быть всё время чуть лицом к мальчику, чтобы выражать неназойливое приглашение и держать его в поле зрения. Тот уныло поплелся следом, засунув руки в карманы в попытке придать себе независимый вид.
– А вы не на работе? – наконец еле слышно спросил он.
– Нет, – ответил Двейн, – у меня сегодня деловая встреча в Балтиморе.
– А… вы торопитесь… – уныло подытожил Саймон, явно думая, не уйти ли.
– Нет, как раз наоборот, – заметил Рейни, стараясь звучать оптимистично, но не давить энтузиазмом. – Я никуда не тороплюсь. Моя напарница приедет позже, так что я лениво собираюсь. Заходи.
Он пропустил гостя вперед, дождался пока Саймон зайдет и закрыл дверь.
– Что будешь, пиццу или сэндвич? Или пару тостов? Кола? Молоко?
– Да… – вяло ответил тот после паузы, – Пиццу… Или сэндвич. Молоко…
– Ну тогда иди, мой руки, а я разогрею.
– Да, – так же тускло сказал Саймон и ушёл в ванную.
Рейни достал остатки пиццы из холодильника и поставил в микроволновку разогревать, а сам взял сотовый и решил сбросить Карлу сообщение, но на мгновение задумался, что написать. И вместо «твой сын» написал просто: «Саймон у меня дома».
Саймон пришёл уже без грязи на лице и сел за стол лицом к окну. У него был тот же потерянный вид, но горячая пицца заставила его несколько ожить. И это был хороший знак. Понимая, что что-то случилось, Рейни также понимал, что иногда будничный треп становится как бы островком спасения. Потому он начал что-то говорить о погоде и последнем спортивном матче, стараясь звучать спокойно и буднично. Саймон иногда безучастно кивал в ответ, и взгляд его был по-прежнему потерянным и отрешённым.
В кармане раздалась короткая вибрация пришедшего текстового сообщения, но Рейни не стал включать сразу. Он продолжал что-то спокойно говорить, а сам пошёл к холодильнику достать молоко, и сделал вид, что что-то там ищет, а сам прочитал текст от Бека: «Я еду. Не отпускай его. Кэролл покончила с собой».
У Рейни всё похолодело внутри.
Он принёс молоко, налил, поставил перед Саймоном и сел за стол напротив, найдя в себе силы не изменить выражение лица, а Саймон вдруг снова внутренне напрягся.
– Что он ответил? – спросил он. И чуть запнувшись добавил, – папа… Вы ведь ему сообщили?
– Э… – Двейн не нашёл сразу, что сказать, и виновато улыбнулся, – у молодежи такой тонкий слух.
– Да, – ответил тот. – Это всегда слышно. Что он ответил?
– Что он сейчас приедет. И просил тебя не отпускать.
Саймон кивнул, пребывая в той же печальной неопределённости, но его беспокойство стало нарастать.
– Он знает? – спросил он наконец.
– Да, – Двейн посерьёзнел и вздохнул, – мне очень жаль. Когда это случилось?
– Пять дней назад… – ответил Саймон скорее вопросительно и тихо глядя куда-то в пространство.
– Пять дней?! – поразился Двейн.
– Да, – мрачно ответил мальчик. – Они ему не сообщили?
– Он вчера ещё ничего не знал! Пытался с ней связаться. Как это возможно?!
– Они не хотели, чтобы он приходил на похороны. Они считают, что он во всём виноват.
– Что?! – тихо выдохнул Двейн.
Он понимал, что «они» это родители Кэролл. По рассказам Бека, Рейни составил впечатление, что именно они являлись главной причиной полной неспособности Кэролл нормально жить и строить семью.
– Как он может быть виноват? Ведь они врозь уже три года… – Рейни хотел что-то еще добавить, но запнулся и остановил себя. – А ты? Почему ты не сообщил?
– Они отобрали мой телефон. Спрятали. Я его искал, но не нашёл. Никуда не отпускали. Даже к друзьям… Запирали.
– Мне очень жаль, – тихо повторил Рейни.
– Её бойфренд… – Саймон запнулся на этом слове, – сказал, что не может сейчас развестись. Что надо ждать… Они ссорились последнее время…
Он опустил голову и по-детски шмыгнул носом. Двейн взял его за руку и сжал его ладонь. Тот чуть кивнул, не поднимая глаз.
– Похороны уже прошли? – тихо спросил Двейн.
– Нет ещё, – Саймон покачал головой, – говорят аутопсия и всё такое.
– Мне очень жаль, – повторил Двейн, не отпуская ладонь Саймона.
– Они не знают, когда это закончится. Когда… это… выдадут… – он явно не мог произнести слово «тело».
– Понятно, – покивал Двейн, – когда ты разговаривал с отцом в последний раз?
– Они мне не дают. Они говорят… – он запнулся и надолго замолчал.
– Я знаю, – сказал Рейни тихо.
И Саймон поднял на него испуганный взгляд:
– Они не хотят, чтобы я с ним жил. Они говорят, что я ему не нужен… Теперь.
– Глупости, – сказал Двейн стараясь звучать тихо и уверенно. – Полные глупости.
– Ну а если я и правда… – в его голосе начали появляться слезы, но пока ещё не прорывались наружу, – не его сын…
– Во-первых, может быть… – Рейни хотел сказать «она», но остановил себя, – они… Люди не всегда говорят правду. Это не значит, что они плохие, просто они не всегда говорят правду.
– Ну а если это правда?! – голос Саймона стал громче, а дыхание глубже. Слёзы стояли совсем рядом. – Что тогда? Ну что если вы узнаете, что ваш сын… – он запнулся.
– Я бы испугался, – сказал Рейни помолчав, – что он будет думать, а кто его настоящий отец. Как будто я теперь стану каким-то суррогатным. Ненастоящим. По крайней мере я стал думать именно так какое-то время. Когда я узнал.
– Что? – тихо спросил Саймон.
– Что мой отец не мой отец на самом деле, – ответил Рейни грустно. – Тогда начинаешь думать, а кто настоящий. Это надолго поселяется в голове. Даже если он рядом с тобой во время твоей болезни, на твоих соревнованиях, с твоими уроками… В каждой трудности… А я всё равно думал, а кто же настоящий. Так что эта проблема была не только с его стороны, но и с моей. Может с моей даже больше.
Саймон притих и задумался.
– Вам мама сказала?
– Нет, – вздохнул Рейни. – Я просто нашёл кое-какие документы, посчитал и понял, что… когда они встретились, моя мать была уже в положении.
Он надолго замолчал. Саймон не выдержал:
– И вы её спросили?
Двейн тихо и еле заметно кивнул.
– И что? – спросил Саймон.
– Она ответила, что он мой настоящий отец, и чтобы я никогда не думал ничего другого. Она была уже при смерти. Мне было четырнадцать.
– А отец?
– Он мне ответил, что я не хочу этого знать. Я сначала не согласился, но он всё равно ничего не сказал. И после я подумал и решил, что действительно.
– Что?
– Не хочу, – Рейни снова помолчал и наконец добавил. – Когда мать умерла, он просто обнял меня крепко-крепко. И держал так. Редкий случай, когда он перестал быть пастором, и стал просто отцом. Я тогда понял…
Двейн вдруг оборвал себя, и холод пошел по его спине от ужаса, что он сейчас сделал. И зачем он это сказал. Это было как обещание того, чего он на самом деле обещать не мог. Он не имел этого. Ты можешь знать друга годы, но всегда будет какая-то ситуация, в которой ты его не видел, которая для тебя будет внове. И ты ни черта не знаешь, как он себя поведет. Ты можешь в него верить, но всё равно не знаешь…
За окном время от времени проезжали машины. Рейни каждый раз хотел обернуться, но боялся выказать нетерпение, потому просто наблюдал за Саймоном. Тот напряженно ловил глазами каждую машину, и взгляд его снова становился безучастным.
– Ваша мать умерла… – сказал Саймон тихо. – От болезни…
– Да, – он понял, что мальчик имеет в виду, и добавил, – не смотри на это, как многие смотрят. Она тоже… – он запнулся. – Это тоже болезнь. Многие думают, что это акт свободной воли, но депрессия это тяжёлая болезнь. Когда накрывает, люди иногда не способны осознавать, что они делают… Сознание это такая хрупкая штука!
Мальчик не ответил, явно глядя в свои чувства. И тут Рейни снова услышал звук машины и увидел, как Саймон чуть приподнялся и замер, не отрывая взгляда от окна. Глаза его расширились, и в них появился страх.
Двейн на сей раз обернулся и на деревянных ногах пошёл открывать дверь. Саймон нерешительно поплёлся за ним. Он встал в коридоре в отдалении, глядя испуганно и тоже полный самых противоречивых чувств. Может быть того же страшного ожидания, что и Двейн.
Карл небрежно бросил машину наискосок через два парковых слота, выскочил, оставив дверцу открытой и ключи замке зажигания, и побежал к ним. Рейни вышел из дверей и чуть отошёл в сторону, освобождая проход, и Бек вбежал в дом, бросился к мальчику и обхватил его крепко-крепко.
Несколько секунд они стояли прижавшись друг к другу, не произнося ни слова, и наконец Саймон начал вздрагивать и всхлипывать, как ребенок, и тоже судорожно обнял отца. Рейни взглянул мельком и отвернулся, и теперь он замечал происходящее только боковым зрением, так как не хотел поворачиваться и нарушать их уединение. Он заметил только, что Карл теперь держит лицо мальчика в своих ладонях и что-то шёпотом ему говорит, а тот продолжая обнимать отца и плакать, начал торопливо кивать. Карл снова обнял его, прижал его голову к своей шее и начал трепать волосы, чуть покачивая его, словно убаюкивая.
Рейни совсем отвернулся и даже чуть отошел от дверей. На душе стало намного легче, и ужас начал отпускать. При том, что он хорошо разбирался в людях, он был не уверен в своем друге, и боялся – на самом деле боялся – как возможный вариант увидеть отчужденный холодный взгляд, адресованный мальчику. И теперь, когда этого к счастью не случилось, он чувствовал как всё внутри дрожит от чувства, что это всё же могло случиться. И облегчение, что этого не произошло. И даже проглотил комок, который оказался в горле.
Он сунул руки в карманы и теперь неторопливо разглядывал птиц, клумбы с цветами и улицу, отключившись от всего, что происходит за спиной. И вскоре заметил серый внедорожник Джины, который появился из-за поворота.
– Хороший денёк! – прогудела она, запарковавшись в чужой заразервированный слот и тяжело выбираясь из машины.
– Да, похоже будет жара, – ответил Рейни.
– Привет, мальчики! – сказала она, когда из дома вышли Карл и Саймон, причём Карл все еще обнимал сына за плечи. – Что за собрание?
– Ты не хочешь этого знать! – ответил Бек, махнул Рейни, и они ушли в машину без объяснений и приветствий.
Двейн незаметно показал Джине знак «тихо», и та не стала ничего спрашивать. А когда отец с сыном отъезжали, Двейн поймал взгляд Саймона из окна и помахал ему. Тот робко приложил ладонь к стеклу в ответ и машина уплыла за поворот.
* * *
– Святое дерьмо! – с чувством сказала Джина, когда он её просветил в двух словах. – Святое треклятое дерьмо! Что делается! Ну что, поехали?
– Да… Только мне всё ещё надо принять душ…




Глава 71. Частное агенство. Двейн Рейни. 21 Августа
– Так что вас интересует? – спросил сыщик улыбаясь.
Это был крошечный человечек с крысиной физиономией и плоской лысиной, одетый в серый мятый костюм без галстука. Несколько жидких серых прядей свисали с окраин лысины на воротник и на лоб. Сертификаты на стенах сообщали, что звали сыщика Ангел Кубрик, но визитка стыдливо умалчивала о его имени, сообщая только фамилию. Он деловито потирал сухие ручки, устраиваясь за столом, и приглашая гостей рассаживаться вокруг. Стол был ободранный, кресла облезлые и разные, наверное приобретенные на гаражных распродажах. Или даже подобранные на обочинах. Кабинет напоминал скорее клозет и явно нуждался в чистке и ремонте.
Едва все сели, входная дверь открылась, и в двери появилась гигантская фигура в чёрном спортивном костюме. Она, казалось, заполнила собой всё оставшееся пространство кабинета.
– А, знакомьтесь, – сказал мистер Кубрик привстав. – Это мой помощ… э… напарник мистер Делакройс…
– Просто Бернар, – сказал тот глубоким басом.
Бернар – здоровенный детина почти двух с половиной метров ростом с кожей цвета тёмного шоколада и бритым черепом, размером с мотоциклетный шлем.
– Очень приятно, – Рейни протянул руку и ощутил могучее рукопожатие.
Бернар сел рядом с Кубриком и его кресло жалобно затрещало.
– Так что вас интересует? – спросил Кубрик, потирая ручки.
– Вы сказали, что у вас есть информация об одной персоне, – начала Дубчек.
– Да, есть, – сказал Ангел Кубрик и улыбнулся счастливой крысиной улыбкой. – Вопрос только в том, сколько вы можете за это заплатить?
Рейни и Дубчек переглянулись.
– Скажите, – спросила Дубчек, – с вами уже контактировали агенты из ФБР?
– По телефону, – ответил Кубрик. Похоже он один собирался с ними общаться.
– А лично?
– Нет. Они назначили встречу, но так и не приехали.
Он перелистал настольный календарь, в котором почти все страницы были пусты.
– Когда? – спросила Джина.
– Месяц назад. Ну так как по поводу оплаты?
– Какая сумма вас интересует?
– Зависит от того, какое количество информации вы хотите, – улыбнулся он, откидываясь на спинку скрипучего кресла. – Если в полном объёме, то скажем… э… двадцать тысяч…
– Цена зависит от качества, – заметил Рейни. – Есть ли у вас сведения о текущем имени и адресе персоны? Если всё давно устарело, то нас это не интересует.
– Ну… э… – протянул Кубрик, начиная испытывать чувство, что всё может закончиться не так хорошо, как ожидалось. – Вы же знаете, что в нашем деле… любая информация может быть… э… полезна.
– Нет, не любая, – Дубчек выпрямилась и прищурилась.
Мистер Кубрик испуганно съежился и подался в сторону Бернара.
– Вы же знаете, – заметил Рейни, – что и полиция, и ФБР назначают награду только в том случае, если информация ведёт к поимке и задержанию.
– Но мы же договорились… – жалобно промямлил мистер Кубрик.
– Скажите, – перебил Рейни, – правильно ли я понимаю, что некто заказал вам разыскать определенное лицо, и вы лично проводили расследование более чем двадцать лет назад?
Он прекрасно понимал, что это не так, но ему нужен был прямой ответ.
– Э… не совсем… – заблеял Кубрик.
– То есть это даже не вами собранная информация, – Рейни скорее утверждал, чем спрашивал. – Тогда какие же могут быть гарантии точности этой…
– Да, – подхватила Дубчек, – где гарантия, что хоть что-то из этого вообще имело место? Уже известно, что имя было фиктивным, – она начала загибать пальцы. – Университет не нашёл такой студентки. Место работы не установлено, и так далее. Кто собирал эту информацию?
– Слушайте, – выдавил Кубрик дрожащим голоском, – дайте мне объяснить…
Он собрался с духом и начал художественно врать про своего якобы прежнего напарника, который персонально проводил это расследование, но несколько лет назад разбился на лыжном курорте, и вот теперь мистер Кубрик проводит ревизию старых файлов, и…
Бернар в это время чуть выпрямился и смотрел на него со странным выражением, которое Рейни показалось скорее зловещим. Словно тот решал, убить мистера Кубрика прямо на месте или подождать более подходящего момента?
– Вы же понимаете, – прогудела Дубчек, скривив рот в подкову, – что каждый из сообщенных вами фактов, включая имя вашего якобы напарника и его судьба, стопроцентно проверяемы. И я вам гарантирую, – она сделала многозначительную паузу, – что через несколько минут работы с базой данных я вам покажу, что всё это полная лажа.
– Мы так не договаривались! – Кубрик вскочил.
– Сядьте! – скомандовала Дубчек, и словно прибила его к креслу.
Она сжала глаза в щёлки и понизила голос до предела, который могут взять только очень тренированные тибетские ламы.
– Давайте не будем тратить нашего общего времени. И начинайте давать нам информацию. Начиная с того, кто кого нанимал и кто на самом деле работал. И только потом, что собрал.
– И каким образом вы выяснили, – добавил Рейни, – что эта информация востребована ФБР? Признайтесь, это выглядит странно: мы только недавно узнали о причастности одного лица к одному очень старому делу, и вдруг появляетесь вы с информацией об этой персоне. Причём с информацией двадцатипятилетней давности.
Кубрик сидел, как пойманный на месте преступления, и долго не мог сказать ни слова. Потом посмотрел на напарника.
– Я нашел инфу, – прогудел тот.
Они ждали продолжения, но тот достал откуда-то зубочистку и вставил в угол рта.
– И? – не выдержал Рейни, когда пауза слишком затянулась.
– Заплатите отвечу, – лениво сказал тот. – Не заплатите до свиданья.
– На все вопросы? – спросила Дубчек.
Он пожал плечами с выражением «почему бы нет?» и добавил как прибил:
– Оплата вперед.
Джина вытащила своей необъятной сумки большую папку, из неё достала маленькую, оттуда чек.
– Вот ваша оплата на названную сумму. Но вы её получите только…
– Дай им прямо сейчас, – перебил её Рейни. – Хватит торговаться, давайте работать.
Дубчек надулась как бычья лягушка, и попыталась взорвать его взглядом, но это ей не удалось. Он просто взял чек из её рук и отдал Бернару. Хоть часто приходилось это делать, Рейни терпеть не мог торговаться, и особенно не любил, когда это делают при нём другие; у него сводило челюсти. Тем более, что вся торговля не имела смысла: чек уже был выписан, что они могли выгадать? И зачем тогда мучиться?!
– Итак, – резко начал он, – откуда у вас информация?
Оказалось, что однажды один из знакомых Бернара сообщил, что на свалку выбрасывается содержимое одного старого склада. И не хочет ли Бернар получить это содержимое за небольшое вознаграждение? Склад много лет назад потерял своего владельца и теперь отходил к банку; большинство клиентов давно его покинули, но некоторые ячейки еще не были пусты. Иногда в таких случаях устраиваются слепые аукционы – как бы продажа котов в мешках, но в данном случае банку это было совсем не нужно; и все барахло, забытое в нём годы назад, будет вывозиться прямо на помойку.
Бернар приехал в ночь с грузовиком, тот знакомый открыл ему ворота, и сыщик забрал все старые коробки из нескольких ещё не пустующих складских ячеек. В одной из ячеек были явно коробки с делами и оборудование какого-то старого частного сыскного бюро. Среди этих файлов и нашлось дело с фотографией Ольги.
Рейни спросил, когда именно это было? Четыре года назад. Рейни потребовал адрес склада, Бернар его дал. Рейни потребовал имя знакомого, Бернар вытащил из кармана толстый кошелек, покопался в нём и нашел визитку, показал, разрешил записать данные и вернул обратно. Рейни спросил, чьё это сыскное бюро, и имя подтвердилось – это был Чак Улкис, который не имел наследников. Его дела хранились на этом складе, оплаченном на годы вперёд, и теперь оказались там забыты.
Среди папок с окончательно устаревшей информацией там оказались и дела, у которых срок давности не истёк – громкое убийство, которое случилось двадцать с лишним лет назад. Информатор в органах сообщил, что это дело, хоть и числится в холодных, но тем не менее ещё не закрыто и очень интересует кое-кого. Какой информатор? Бернар сначала не хотел отвечать, но потом все же сдался – уговор есть уговор. Это был сам Вайрус.
Рейни спросил, знает ли он, что случилось с агентом Вайрусом? Бернар невозмутимо кивнул и провел зубочисткой поперек горла.
Бернар отвечал спокойно, не отводя глаз, не грузя ненужными подробностями, но при этом так же спокойно давал те подробности, которые его спрашивали. Все внутренние датчики Рейни говорили ему, что Бернар не обманывает. Он просто честно отрабатывает свои деньги.
– Как вы вышли на Вайруса или как он вышел на вас? – спросила Джина.
Бернар поддерживал связи с большим кругом лиц, или скорее пиявок, вращающихся вокруг частного сыскного бизнеса, и у него были знакомства и в официальных органах, и в преступном мире. И однажды он оказался посредником в сделке; информатор ФБР попросил свести своего «куратора» из органов и определенное лицо в преступном мире. Каждое «звено» в этой цепочке понятно получало свою порцию денег. Сделка состоялась, и куратором оказался Вайрус, который стал ему как бы обязан, и был не против оказать услуги за услуги, если при этом мог получить интересную информацию. Время от времени они совершали взаимовыгодный обмен.
Продолжая изучать содержимое старого склада, они иногда обращались к Бейли Вайрусу, если обнаруживалось дело, которое казалось имеет потенциал. И когда дошло до тех серийных убийств они естественно позвонили той же персоне. Когда? Года полтора назад. Кроме того, была ещё пара интересных случаев. Они съездили в Вашингтон и встречались с Вайрусом; тот полистал документы, но дело Берга его не заинтересовало, так как расследование не содержало никакой новой и обещающей информации. Но совсем недавно он вдруг объявился снова. Позвонил, напомнил, попросил рассказать подробнее и прислать ему, что у них есть по тому расследованию. Они выслали краткое изложение и портрет молодой женщины и понятно потребовали денег.
Бернар принес папку, сделка состоялась, и было понятно, что больше из этого источника они не получат ничего.
На всякий случай Рейни и Дубчек оставили визитки, и Бернар тщательно упаковал их в свой раздутый как жаба кошелёк.
* * *
Вечером когда они зашли в кафе поужинать, Двейн послал Карлу сообщение с вопросом «как дела?» и добавил, «позвони, когда сможешь». Подумал и добавил «если хочешь».
Вскоре раздался звонок. Карл уже в основном перекипел, но всё же ещё бурлил остаточными эмоциями. Удостоверившись, что Саймон уже спит, он позвонил.
Оказалось, что мальчик убежал от своих горе-опекунов два дня назад, и те не только не сообщили в полицию, но не хотели сообщать даже Карлу, считая, что Саймон сам вскоре вернётся. Когда Карл получил сообщение от Рейни, он уже из машины позвонил им, и те начали врать, что мальчик спит. Он потребовал Кэролл – и тоже услышал в ответ разные уловки. И только после того, как он пригрозил полицией, начали отвечать, и в конце концов наконец отец проговорился. Карл был в шоке.
– Могу я чем-то помочь? – спросил Рейни.
– Ты уже помог, – искренне ответил Бек и голос его дрожал. – Спасибо тебе огромное. Хорошо, что он у тебя бывал, запомнил адрес.
– Хорошо, что я был дома.
– Да… и это тоже…
– Научи его, чтобы в следующий раз просто подошел к полицейскому.
– Он знает, но сказал, что не хотел. Боялся, что отправят обратно к ним. Он хотел вообще убежать куда-то к морю на юг. Представляешь! Автостопом! Потом поскитался немного и…
– А что теперь? – спросил Двейн обеспокоенно, – они будут устраивать судебную драку?
– Пусть только попробуют. Я уже созвонился с моим адвокатом, он созвонился с их адвокатом и вставил им по первое число. Не имеют никаких прав. Ни-ка-ких! Даже если будут требовать проверки ДНК! Они бросили ребёнка без присмотра на несколько дней! Не заявили о его пропаже! Они его запирали! Чёрт, какие уроды!
– В любом случае суд должен учесть желание Саймона, так ведь?
– Обязан! Просто обязан! – Карл судорожно вздохнул. И добавил тихо, – я сказал ему, чтобы он знал… Что если он хочет, мы сделаем ДНК тест, но я сам этого не хочу. Для меня он мой сын, и не важно, что она ему наговорила, и что на самом деле.
– Понятно… Когда похороны? Что показала аутопсия?
– Обещали выдать тело в понедельник-вторник. Чистое самоубийство, куча таблеток в желудке.
– Печально… – ответил Рейни и не знал что ещё сказать.
Дубчек молча поглощала ужин и наблюдала их беседу. Когда Бек наконец выговорился и отключился, Рейни посмотрел на свой остывший ужин безо всякого аппетита и сказал:
– Это был чертовски длинный день!



Глава 72. Тренер. Маркус Левин. 22 – 30 Августа
– Вы свиньи! – заявил толстяк, – Я не симулянт! У меня сломана нога!
Это был он. Тот самый тренер с усами-щёточкой. Уже под шестьдесят, растолстевший, обрюзгший, но такой же раздражённый. И это был он.
Их вызвали в отель «Супер 8» в Колледж Парке, где человек лежал на полу и кричал на персонал, что те разлили воду и не поставили предупредительные знаки, и он из-за этого упал и сломал ногу и собирается всех засудить. Персонал вызывал скорую, а Маркус, увидев пациента, помертвел, и теперь его трясло.
– Я ранен, а вы мне тут читаете нотации! – визгливо кричал толстяк.
Они с трудом уложили его на носилки, загрузили в машину, и Джастин снова расстегнул ремень, которым тот был пристёгнут к носилкам, и ощупывал его ногу попутно увещевая. Всё равно придется везти, так как увы нельзя сказать человеку, что он симулянт и жулик, если тот настаивает на госпитальном осмотре.
– У вас нет никакого перелома, – всё же пытался сказать Джастин. Снимать с пациента штаны второй ему раз не хотелось. – Может быть ушиб, но даже синяка нет!
– У меня перелом! – кричал тот, и его щёки и подбородки тряслись, как желе. – Я не могу наступить на ногу! Отвезите меня в госпиталь! Мне нужен рентген!
– Мистер, мы вас везём, но у вас нет перелома, – настаивал Джастин.
– Вы мерзавцы! Вы подонки общества! – выкрикнул толстяк визгливым тоном, стараясь, чтобы его услышали снаружи машины. – Вы гадкие свиньи, которым общество платит деньги не понятно за что! Я вас засужу! Вы костоломы! Ваше место…
Маркус вдруг схватил его за грудки и приподнял над носилками с огромным желанием бросить обратно с размаху. Руки его дрожали от страшного желания сделать это прямо сейчас.
– Ещё одно слово, – прошипел он в лицо толстяку, в его ненавидимые усы, – и я разобью тебе голову.
– Что?! – тот вдруг внезапно перепугался и осознал, что его «благородный» гнев может возыметь неожиданные последствия.
– Подонки общества, говоришь? – голос Маркуса набирал силу. – А помнишь, как ты заводил мальчишку в душевую и выламывал ему руки?! – Маркуса трясло всё сильнее. – Выбирал самого слабого и безответного. А потом… Сказать тебе, что ты делал потом, мразь!? Может расскажешь, за что общество платило тебе деньги? И ещё скажи, кто тут мерзкая свинья!
– Маркус! Маркус! Осторожно!
Джастин уже начал приходить в себя от шока и мысленно прикидывал, какой вариант действий будет уместен в данном случае. Он мягко перехватил руки Маркуса и начал придавливать эти руки вниз, чтобы дергающийся как жирный червяк «пациент» опустился снова на носилки. Тот же вцепился в запястья Маркуса и уже всхлипывал от страха. Где-то внизу раздались журчащие и булькающие звуки, и в воздухе начала подниматься тяжелая вонь.
– Оставь, Маркус! Оставь! – повторял Джастин, но тот только судорожно и со свистом заглатывал воздух сквозь сжатые зубы.
Ему удалось придавить руки Маркуса вниз, и теперь он начал медленно разжимать стиснутые кулаки. Когда это получилось, Маркус сам чуть отдёрнулся назад и теперь пытался отдышаться.
– Засудишь? – вдруг спросил он с напряжением и внезапно возникшей решимостью. – Это ты жди повестки. Потому что я подаю на тебя в суд.
– Какой суд?! Ты что? Кто… Кто… Кто ты такой?! Кто тебе поверит?! – взвизгнул толстяк, но сам явно трясся от ужаса. – Это будет твоё слово против моего! Я уважаемый человек!
– Не-е-е-ет, господин уважаемый человек! – прошипел Маркус ему в лицо, опять обуреваемый желанием взяться за грудки, но Джастин удерживал его. – Это будет сначала информация в новостях с твоей фотографией на полный экран, мистер Эбен Джереми Джонсон младший, а потом откликнутся ещё те, с кем ты делал то же самое. И тебе крышка! Готовься, сволочь. Ты не скоро увидишь мир без клеточек…
– Пустите меня! – вдруг закричал толстяк, хотя его никто не держал.
Он соскочил с носилок, бойко выскочил из машины, упал на асфальт, покатился как кубышка, вскочил, оставив грязный отпечаток.
– Они меня… Они меня душили! – вякнул он срывающимся голоском и распространяя зловоние побежал в свой номер.
– Поехали, поехали! – сказал Джастин настойчиво отжимая Маркуса, чтобы он не выскочил из машины.
– Всё в порядке, господа, – повернулся он к китайцу менеджеру, двум темнокожим охранникам и трем мексиканским уборщицам, которые в тревоге наблюдали ситуацию. – Пациент почувствовал себя лучше и от госпитализации отказался. У него ничего не сломано.
– Хорошо, – отозвался менеджер.
– Подпишите форму, – сказал Джастин, протягивая ему документ на фанерной дощечке.
* * *
– Ты понимаешь, как тебе повезло, что у нас не работает камера?! – воскликнул Джастин, когда они сели в кабину и начали движение. – Чертовски повезло! А ещё они собираются повесить камеры на нас на всех! Представляешь, в какой заднице мы бы оказались!
Он говорил «мы», чтобы несколько смягчить ситуацию. В заднице оказался бы только Маркус.
Они долго ехали молча, потом Джастин остановился на какой-то мойке, чтобы помыть носилки и пол. И во-время, потому что вскоре пришел новый вызов, на сей раз вполне реальный. А потом ещё один, и ещё, и лишь ближе к концу смены Джастин наконец решился затронуть тему.
– Ты будешь подавать на него в суд? – спросил он осторожно, глядя на ночную дорогу и поворачивая к станции.
– Не знаю, – ответил Маркус тихо.
Его решимость куда-то испарилась, и он уже совсем не был уверен, что готов сделать то, что хотел.
– Подай, – сказал Джастин тихо. – Лучше подай.
– Уже бессмысленно. Время прошло. Сколько там лет на это… Кажется семь? В Калифорнии. Даже не знаю. Дело не откроют за давностью.
– Все равно подай, – ещё тише сказал Джастин. – А вдруг он ещё работает в какой-нибудь школе. Делает то же самое… Это же… Надо же что-то делать… Чтобы люди знали, какой урод. Чтобы не было больше…
– Да… – сказал Маркус, но теперь ему уже было плохо от одной мысли о полицейском управлении.
– И не надо идти в полицию, – словно прочитав его мысли начал Джастин с энтузиазмом. – Ты сходи к адвокату и поговори.
– Что? – спросил Маркус удивлённо.
– Адвокат! – сказал Джастин уже более решительно.
– Адвокат это деньги, – ответил Маркус, по привычке ощущая нехватку в средствах. Можно выплатить долги, но нельзя быстро осознать, что ты их выплатил.
– А?! – уже подсмеивался Джастин. – Что, в казино проиграл? Я тебе одолжу.
– Да мне сейчас не до этого… – ещё пытался отнекиваться Маркус.
– Так никогда и не будет до этого, – ответил Джастин. – Просто пойди и посоветуйся. Помни, что эта вонючка может быть каждый день издевается над каким-нибудь ребёнком!
Маркус долго молчал, понимая, что Джастин прав, и что отсидеться дома – это чувствовать себя предателем до конца жизни. Наконец он словно проснулся:
– Адвокат… А это идея…
* * *
Несколько дней он не мог решиться, и лишь под настойчивыми напоминаниями Джастина начал ковыряться в интернете и искать. Их было огромное количество, и Маркус никак не мог остановиться на ком-то. Иногда у него возникала мысль ткнуть просто пальцем в жёлтую книгу и выбрать любого. И всё не мог. И тогда внезапно вспомнил про своё странное свойство и начал думать: «хочу найти адвоката». Потом вспомнил анекдот о неконкретно поставленной задаче. И начал думать по другому: «хочу найти хорошего адвоката, который поможет разрешить мою ситуацию, который поможет исправить»… Что исправить, он ещё не совсем понимал. Как поставить задачу правильно? «Который поможет…» В чём?
На следующий день, когда они сдали очередного пациента и собрались выезжать из госпиталя, Джастин вдруг попросил:
– Пусти меня за руль, мне надо кое-куда заехать по дороге. На минуту.
На полдороге до станции он съехал с улицы в комплекс двухэтажных типовых зданий, которые были расположены прямоугольником вокруг парковки.
– Подожди меня тут, я быстро.
Джастин выскочил из машины и ушёл в дверь с надписью «Гинеколог Медея Хилл». Маркус удивился, потому что ничего не знал о роли вышеупомянутой Медеи в жизни Джастина. Он вышел из машины и стал прогуливаться по парковке. Это был стандартный набор офисов: кроме гинеколога здесь были хиропрактик, дантист, заказ и доставка медицинского оборудования, какие-то фирмы с аббревиатурами – алфавитный суп – и даже церковь. Парковка почти пустовала, так как время подползало к пяти. Маркус прошёл по периметру раз, другой и вдруг увидел адвокатскую контору. Солидная дверь с медной табличкой излучала величие. Он стоял и смотрел на эту дверь, ещё не зная, что делать. Как вдруг женский голос сзади вывел его из этого состояния.
– Почему мне кажется, что вам нужен адвокат?
Худенькая темнокожая женщина с прической, напоминающей взрыв, сияла ослепительной улыбкой. Белая блузка, черная юбка-карандаш и лакированные черные туфли. В одной руке – стопка папок, другой она протягивала ему визитку.
– Что? – неловко спросил Маркус.
Ему уже хотелось спрятаться в машине. Он взял визитку, но даже не посмотрел. А она кокетливо улыбаясь уже протягивала ему тонкую сухую ладонь.
– Бианка Вайн, – сказала она решительно, и прочитав табличку на его груди добавила, – мистер Левин, у вас сегодня счастливый день, я могу взять ваше дело «про боно», – увидев, что он не совсем понимает добавила, – то есть бесплатно.
– Да у меня есть деньги, – ответил Маркус чувствуя ещё большую неловкость.
– Тем лучше! – заявила Бианка. – Они останутся при вас! Так чем могу помочь? Моя специальность это криминал, медицинские ошибки…
– А как насчет… – прозвучал голос Джастина сзади.
Маркус оглянулся и увидел его с Аэшей. Девушка была одета в форму медсестры; видимо она тут работала.
– Как насчет деликатных случаев? – спросил Джастин.
– Легко! – сказала Бианка и показала на соседнюю дверь без таблички и далеко не такую солидную. – Добро пожаловать в решение ваших проблем!




Глава 73. Сад. Двейн Рейни. 23 Августа
– Странно, – сказал Рейни, рассматривая большое заросшее пространство позади дома. – Когда-то это был красивейший сад…
Дом судьи Болтона – двухэтажный с богатой облицовкой и витражами на двери – стоял последним на улице. Перед домом – два низких мирта в розовых цветах, создавая приятную тень и ощущение уюта. Ухоженные кусты роз украшали фасад. Но небольшой задний двор заканчивался забором. За ним среди высокого бурьяна виднелись несколько деревьев, покрытых диким вьюном как зеленым покрывалом. Вид был сказочный и пугающий. У соседнего дома тоже был огромный задний двор, но выстриженный в ровное поле с батутом и детским бассейном, а тут был заброшенный дикий хаос, переходящий в лес.
Дубчек в очередной раз набрала номер, выругалась и выключила телефон. Робин Аллисон, в девичестве Болтон, должна была сейчас встречать их, но дома никого не было, и сотовый её не отвечал.
– Она не могла уехать надолго! – возмущалась Джина. – Она говорила, что у неё завтра важная деловая встреча.
– А там точно никого? – спросил Рейни, разглядывая дом.
– А что? – спросила Дубчек оборачиваясь к фасаду.
– Что-то в окне… – сказал Рейни вглядываясь.
– Ничего не вижу, – ответила Дубчек.
Но всё же подошла к двери, постучала и позвонила ещё несколько раз. Потом они опять обошли дом, постучали во все двери и подёргали их. Постучали и в окна, заглянули, в какие можно. Дом молчал, и никого внутри заметить не удалось. Дубчек опять набрала сотовый, слушая звуки внутри дома; там стояла незыблемая тишина, а сам телефон снова не ответил. Джина набрала домашний и через дверь слушала долгие звонки из аппарата в прихожей. Снова выругалась.
– Ну ладно, раз никто не отвечает, – сказал Рейни, – расскажи с кем ты уже беседовала и каков итог?
– Да тут практически никого уже не осталось из тех, кто жил раньше. Вот эти, – она указала соседний дом, – уехали двадцать лет назад; вот эти пять. Эта была совсем ребенком… Я нашла кое-кого, но про Болтонов толком ничего не помнят…
– Совсем никто и ничего?
– Да. Почти никто и почти ничего! – Джина не на шутку рассердилась. – Вот те соседи единственные, кто действительно что-то рассказал.
– Ну тогда пошли, – сказал Двейн и направился к дому.
– Куда?! Они тоже переехали! Дам тебе телефон если хочешь. Хозяйка говорит, что у судьи был богатый сад, часто приходил садовник, он обслуживал дома в округе, но уже умер. Про Фреда, говорит, все знали, что он трудный ребёнок; иногда бил окна, иногда домашние животные пропадали, думали, что койоты, но однажды пропавшую собаку нашли в лесу повешенной. Все думали, что Фред, но доказательств не было.
– А звери? – спросил Рейни внезапно. – У них самих были какие-то домашние животные?
– Это ещё зачем? – Дубчек выпучила глаза.
– Ты не представляешь, сколько интересного можно узнать у кошек.
– Позови меня, когда будешь проводить допрос. Очень хочется посмотреть, – она оскалилась, покачала головой и снова начала набирать номер.
– А сейчас? У неё есть какие-то животные сейчас?
– Шпиц и колли.
Рейни огляделся. Улица была пустынной. Тогда он вдруг издал глухое грудное рычание и гавкнул. Примерно как немецкая овчарка. Потом ещё пару раз погромче. И сразу рядом послышался заливистый лай в три голоса – два тоненьких визгливых, третий погуще. И звучали они не из дома судьи, а от соседей.
– Бинго! – сказал Рейни и пошёл к этому дому.
Дубчек удивилась и пошла за ним.
– Это мне не нравится, – мрачно пробормотала она.
На стук на них посмотрели в глазок и сразу открыли. Молодая женщина с ребёнком приветливо поздоровалась с Дубчек и только потом заметила Рейни. Она была тоненькая и милая лет тридцати с небольшим, одетая в джинсы и футболку. Малышу было наверное с полгода, он сосредоточенно жевал и грыз погремушку. Под ногами прыгали и гавкали белый шпиц, белая болонка и коричневая с белым колли.
– Здравствуйте, Валери, – прогудела Джина. – Это снова я. Вы не подскажете, куда уехала Робин? У нас назначена встреча, но её нет, и телефон не отвечает!
– Зайдите внутрь, а то мошка налетит! – пригласила она и закрыла за ними дверь. – Вы знаете, она прибежала утром около десяти и попросила присмотреть за собаками. Сказала, что ей срочно надо отлучиться на пару дней.
– На пару дней?!
– Да, – сказала Валери с озабоченным видом, – какая-то семейная ситуация. Она не сказала, но обещала позвонить.
– Понятно, – разочарованно протянула Джина. – И не сказала куда?
– Нет, – покачала головой Валери.
– А вам не трудно присматривать за таким количеством собак и детей? – улыбаясь спросил Рейни, заметив ещё двоих малышей постарше, лет трех и пяти, наблюдающих за ними из глубины дома.
– Наоборот, – рассмеялась она, – они только счастливы, и готовы заниматься друг другом, пока я готовлю.
– То есть как бы Лесси вам в помощь? – улыбнулся Рейни.
– Ну да! Она даже назвала её Лесси! И характер просто золото! – Валери отошла от двери, с любовью наблюдая кампанию детей и собак, которые уже оживленно прыгали и бегали друг за другом.
– Можно задать вам пару вопросов? – спросил Рейни.
Дубчек фыркнула и прогудела:
– Я тебе сказала, что Валери было два года в те времена. Мы уже всё обсуждали.
– Да, – подтвердила Валери. – Если вас интересует тот случай…
– В общем нет, – сказал Рейни задумчиво, – я скорее… Просто поговорить…
– Да, конечно, – сказала Валери, испытывая смешанные чувства, в основном нежелание и испуг.
Она показала на софу и два кресла.
– Да нет, нет, ничего страшного, – Рейни махнул рукой и надел свою самую обаятельную улыбку.
Но тут малыш потребовал опустить его на пол и присоединился к кампании на четвереньках весело визжа. Все стали следить глазами за игрой, и мать тоже немного повеселела и успокоилась.
– Было два года это когда? – Рейни повернулся к Дубчек.
– Когда погиб Фред Болтон, – ответила та.
– А! Значит четыре-пять, когда… э… был судебный процесс. – Двейн постарался не привносить негативной информации в этот счастливый мир.
– Какой? – спросила Валери.
– Это неважно, – ответил Рейни. – Соседи говорят у них был большой сад, не так ли?
– Вы знаете, – сказала она задумчиво, – я и не помню. Хотя кажется да. Но это было давно. Когда я стала ходить в школу, тут уже все заросло бурьяном.
– А дети? Когда вы стали ходить в школу, где-то тут на улице были дети, с которыми вы ходили? Был ли автобус или родители возили детей?
– А! Да, помню! Был автобус! Я не любила на нём ездить, потому что надо было рано вставать. Мне нравилось, когда меня отвозили. В основном мама.
– То есть вы никого из детей Болтонов не видели вообще?
– Нет. Робин ходила в частную школу, потом уехала в колледж. Мы с ней подружились намного позже, когда она вернулась сюда, уже после развода.
– Когда это случилось?
– Лет семь назад.
– А она вам рассказывала про сад?
– О да! – восторженно заметила Валери. – Она его очень любила.
– Тогда почему же он так запущен?
Валери остановилась и замерла, словно её саму эта мысль только настигла:
– Вы знаете, – задумчиво сказала она, – Робин всегда так грустно говорила о нём! Как будто там прошла самая счастливая часть её детства… У меня было ощущение, что его продали… Но на самом деле не похоже… Странно…
– А другие дети? – настаивал Рейни улыбаясь. – Другие дети на улице? Ведь наверняка кто-то туда забирался! Я когда был мальчиком, очень любил посещать соседские сады! Естественно без приглашения.
– О! Это точно! Моя сестра и кузина очень любили туда забираться! Они были такие разбитные девчонки, особенно когда собирались вместе! Родители просто боялись их оставлять одних, это были, как они говорили, «спички и порох»!
– Хорошее сравнение! – рассмеялся Рейни, – очень образное. И часто они собирались вместе?
– Каждое лето. На месяц или на два. Наши мамы сёстры, и моя тетя просила маму присмотреть за Терри, Терезой, пока они в отпуске. А потом брали нас с Эми к себе на месяц, чтобы мама с папой съездили куда-нибудь.
– Вот как? И Терри и Эми были примерно одного возраста?
– Да. Даже родились в один год и один месяц. Почти как близнецы.
– И они забирались в этот сад?
– Да.
– Там были яблоки или груши?
– Черешни! Совершенно роскошные черешни! До сих пор ещё стоят, только старые и уже почти не плодоносят. Одичали, и вьюн задушил их совсем. Еще два абрикосовых дерева. Но сейчас там пасутся только белки и птицы. А девчонки приносили полные подолы. По ночам.
– Вы же говорили, что вам было два года, – сказала Дубчек с некоторым сомнением.
– Да, я сама и не помню, – ответила Валери. – Но они рассказывали, когда собирались потом. Мне было уже лет семь-восемь, и девчонки болтали все ночи напролет! Это я помню. И про сад, и про черешни с абрикосами! И как Терри себе лоб разбила ночью, и как они напугали скунса!
– А истории про привидения? – улыбнулся Рейни. – Это как бы обязательная часть ночных рассказов.
– Обязательно! – воскликнула Валери, радостно кивая и всплёскивая руками, – Всякие ужасы! Пренепременно!
Рейни сделал вид, что не слышит тихого бурчания Дубчек: «Ну что ты прицепился к этому саду?!» А услышав про привидения закатила глаза, отвернулась и стала наблюдать детей и собак. Однако она была уже достаточно опытной, и не мешала Рейни дрейфовать в ту сторону, куда вела его интуиция.
– Я слышал странные истории про дом судьи, – сказал Двейн, – и про сад. Говорили, что там живут привидения. Они что-нибудь обсуждали из этой серии?
Валери замолчала, глядя на него удивлённо, и вдруг сказала:
– Вы знаете, вы сейчас сказали об этом, и я действительно вспомнила! Они и вправду рассказывали всякие страшилки про этот сад!
– Призрак или чудовище? – спросил Рейни улыбаясь.
– Призрак, – тихо ответила она, явно погрузившись в дальние воспоминания, – Призрак… Они говорили, что видели настоящее привидение!
– Мужчина? Женщина?
– Принц, – задумчиво сказала Валери. – Они говорили, принц. Юноша… В короне, плаще и с мечом… Как странно… И иногда они слышали плач из дома.
– Из дома судьи?
– А? – удивилась она вспоминая. – Нет, нет… Так странно… Там был как бы… Я так поняла из разговоров… Небольшой домик, как беседка... Для садовых инструментов или детских игр… но там... был призрак.
– Который плакал… – сказал Рейни тихо.
– Который плакал, – эхом повторила Валери. – Девочки забирались в тот сад по ночам, но испугались и перестали туда ходить. А я даже не помню там этой беседки… Никогда не видела… Ее уже не было, когда я… – она замолчала в задумчивости.
– Мы можем поговорить с ними? – тихо спросил Рейни, – С вашей сестрой и кузиной?
– Вы простите, Валери, – вмешалась Дубчек, – он не знает.
– Да, ничего, я уже как бы пережила… – ответила та грустно и добавила обращаясь к Двейну, – Моя сестра скончалась лет двенадцать назад от лейкемии.
– А ваша кузина? – спросил Рейни всё ещё не сдаваясь.
– Моя кузина… – взгляд ее расфокусировался и она сглотнула комок. – Моя кузина лежит между зелеными ботинками и красной курткой!
– Что? – Рейни, не понимая, посмотрел на Дубчек и увидел то же недоумение.
Но Валери резко встала и только тогда они заметили, что у детей начался какой-то конфликт, который она начала гасить терпеливо и спокойно. Игрушки были перераспределены, сопли и слёзы вытерты, все помирились, и бегание и смех пошли по новому витку. Валери ушла куда-то, ничего не сказав, и они остались в просторной прихожей, глядя друг на друга удивленно. К ним в прихожую время от времени забегала вся веселая команда и с визгами и гавканьем уносилась обратно в комнаты. Последним на четвереньках бежал малыш.
Наконец Валери вернулась заплаканная, держа в руке две фотографии.
– Они так и говорят, – начала она, – «сейчас будут зеленые ботинки», или «а сейчас идём до красной куртки»! – и в ответ на выразительные взгляды добавила, – альпинисты! Они поднимаются на страшную высоту, вдаль от всякой цивилизации. И как будто законы сострадания больше не действуют! Там лежит и умирает человек, а мимо него будут идти десятки и сотни, и никто! Понимаете, никто! – воскликнула она, – не остановится, чтобы помочь!
Она протянула им фотографии. На одной была запечатлена счастливая пара в спортивной одежде на фоне гор, на другой – полузанесенная снегом фигура в сине-белой куртке и красных штанах. Глазницы женщины были засыпаны снегом. На расстоянии лежала другая частично покрытая снегом фигура в красной куртке.
– А потом они там так и лежат, мёртвые, замороженные. Навсегда! Один в зелёных ботинках уже как бы местная достопримечательность. Как это можно?! – продолжала Валери со слезами. – Скажите мне, как? Здесь за каждым пропавшим будут организовывать спасательные операции одну за другой, пока не найдут или не исчезнет последняя надежда, а там…
Она встала и снова ушла к детям, потом видимо в ванную. Пришла уже умытая, но ещё шмыгая носом:
– Терри и Гарри. В прошлом году собирались пожениться и пошли вдвоём на Эверест, заплатили бешеные деньги. Говорят, она оступилась, сломала ногу на подъеме; он пошёл за помощью и не вернулся. До лагеря не дошел, никто его больше не видел. Скорее всего тоже сорвался и разбился. В одиночку на скалах. И никто не даст и ломаного гроша! Она была жива ещё какое-то время… Ждала помощи, держалась сколько могла…
– Как вы это узнали? – спросил Рейни.
– Один альпинист в лагере был знаком с ними обоими; он встретил Гарри, когда тот спускался за помощью, потом увидел саму Терри там, где она лежала, перекинулся словами. Но когда прошел по маршруту и вернулся, узнал, что Гарри не возвратился, и никто про него ничего не знал. Он пытался что-то организовать, но… Те, кто приходил с горы, сказали, что уже поздно…
Валери помолчала, потом добавила:
– Она была таким удивительным человеком…
– А разве спасательные работы… – начал Рейни.
– На почти вертикальной стене, – прогудела Джина. – На высоте чёрт знает скольких километров… Я читала про это. Кошмар! Вертолеты туда не до…
Вдруг ее телефон зазвонил.
– Робин! Да, это я! Джина!... Да, мы при… Что?! – голос её помрачнел. – Вот как?… Понятно… Что говорит полиция?... Никаких… То есть пока ничего не знаете… И вы сейчас… Денвер… Потом Сноумасс… В полёте нет связи, да, конечно… Где остановитесь? У его жены, понятно. Скажите адрес!... На всякий слу… Спасибо… Обязательно! Чем можем… Да, мы у неё… Передаю…
Она протянула сотовый Валери, повернулась к Рейни и сказала тихо, пока Валери погрузилась в беседу:
– Похоже наш то ли главный подозреваемый, то ли свидетель, исчез в горах Колорадо. Уехал на велосипеде три дня назад и не вернулся…
* * *
– Я вылетаю ближайшим рейсом, – сказала Джина^ мрачно выруливая на ночной хайвей. – Как насчет тебя?
– Нет… Там сейчас пока делать нечего, – ответил Двейн, задумчиво глядя на огни встречных машин приглушенные туманом. – Всё самое интересное здесь, и оно только начинается.
– Ну почему тебе так дался этот сад?! С какой такой радости?! Ну зарос!
– Он не зарос, – ответил Рейни так же тихо. – Его убили. Намеренно… и… – он подбирал слово. И не нашёл.
Дубчек пыхтела и фыркала себе под нос, резко обгоняя другие машины. Наконец не выдержала:
– Объясни.
– Хорошо… в порядке бреда… – начал Рейни и замолчал.
Как собрать воедино все впечатления последних дней и все переживания, над которыми витали порой самые посторонние мысли? Как дрейфующие башни среди тумана они поднимались над потоком повседневных рутинных размышлений: «она сказала, что он не мой сын…» «Ты никогда не знаешь, как он себя поведет…» и страх увидеть холодный взгляд, направленный на одинокого мальчика, и этот мальчик, стоящий посреди пустынной улицы, без матери и отца, не знающий, куда идти и кому он теперь нужен на этом свете. И отвертка, холодная и страшная как ненависть.
– Хорошо, в порядке бреда… – начал Рейни снова. – Судья не отличался высокой моралью, у него были романы на стороне, как ты говорила. Когда жена умерла, то стало ещё проще. Он так и не женился второй раз…
– Ну? – подстегнула Дубчек, когда он замолчал.
– Представь себе, что один роман обернулся последствиями. И она сказала, что либо я на тебя заявляю, либо ты делаешь то-то и то-то.
– Ну? – голос Джины звучал с нарастающей угрозой.
– Этот мальчик твой сын, так что ты о нем и заботься.
Дубчек фыркнула, так что все её могучее тело сотряслось.
– Какая ерунда! – сказала она.
Но Рейни не потерял погружённости в свой транс:
– Но он, судья Болтон, ей не верит, и может быть справедливо не верит, а делать ему нечего. Мальчик отправляется в частную круглосуточную школу, приезжает в гости только на лето, когда школа закрыта… Отец, вернее не отец, а непонятно кто, его не любит и не стесняется это показать. Мстит матери нелюбовью к её сыну. Его поселяют не в доме, а в том помещении в саду, оборудованным под жилье… Но он имеет доступ в дом, имеет там какие-то условные права, хотя бы на еду, на книги… Придумана какая-то легенда, которая объясняет его присутствие. В качестве компенсации он фантазирует, сочиняет свой мир, где он правитель… ходит по ночному саду в картонной короне, плаще и с мечом, он повелевает этим миром… Только в своих фантазиях… А Фред Болтон получает лучшую из игрушек.
Рейни повернулся к Дубчек, а та наконец перестала показывать ему презрение к его измышлениям и даже удостоила мрачного взгляда. И снова уперлась глазами в дорогу.
– Сколько это длилось мы не знаем, может быть не один год, чтобы прочитать все эти книги. А как Фред «играл» с ним можно увидеть по тем ранениям, которые получил напоследок сам Фред…
Он надолго замолчал, давая возможность переварить информацию. И через паузу, Джина подхватила:
– И поскольку Фред любимчик отца, то на него не пожалуешься…
– Да… Тем более, если мальчик живет там на птичьих правах и идти ему некуда. Но как только ему исполняется… сколько? Восемнадцать, например. Его выставляют из дома. Может быть с какими-то условными деньгами. Живи, где хочешь и как хочешь.
– И тема становится табу в семье, – добавила Джина. – И что-то случилось в саду такое, что выходить туда без воспоминаний об этом уже нельзя…
Рейни молчал. Он своё дело сделал.
Дубчек тоже надолго замолчала, наконец спросила:
– А как мейд-сервис вписывается в историю? – и сама же ответила, – невольный свидетель? Невольная участница?
– Может потому тема мейд-сервиса тоже табу в доме?
– Да, она очень настаивала, что в доме наводили порядок сами. Слишком настаивала.
Джина опять помолчала, вздохнула и наконец добавила:
– Знаешь, что-то в этом есть. По крайней мере есть что спросить у Робин…

– Ладно, – сказала Дубчек, выруливая к дому Рейни, когда их короткое путешествие наконец закончилось. – Только не вздумай. Понятно?
– Что? – невинно спросил тот.
– Вот что ты сейчас думаешь!
Он в ответ улыбнулся и промолчал.
– Я сказала! – она жёстко посмотрела, повернувшись к нему в упор. – Никаких попыток влезть в ночной дом или сад или куда ты там хочешь! Никаких книжек для анализа ДНК! Никаких старых фото-альбомов! Нет! Хватит нам ночных приключений! Еле отбились!
– То есть тебе можно утащить сувенир, а мне нельзя? – сказал Рейни, по-прежнему невинно улыбаясь.
Она открыла рот, чтобы ответить, но в тот же момент зазвонил её телефон.
– Валери? – спросила она, но внезапно её лицо вытянулось, а глаза расширились, – Сейчас будем! – воскликнула она, бросила сотовый Рейни на колени, резко нажала на газ и крутанула руль, так что машина с визгом описала короткую петлю завалившись набок.
– Мигалку!
Рейни вытащил из бардачка и протянул Джине.
– Что? – спросил он наполняясь её тревогой и чувствуя мурашки, бегущие по спине.
– Пожар в доме Болтонов, – ответила она, пришлёпнув мигалку на крышу.
– Почему у меня странное ощущение, – сказал Рейни, погружаясь в мрачное оцепенение, – что Робин мы тоже больше не увидим?
Дубчек сверкнула на него свирепыми глазами, включила сирену и машина с воем вынеслась на ночное шоссе, разметая белесый густеющий туман.
* * *
Дом полыхал, как преисподняя. Тот самый дом, который они обозревали только что, каких-то пару часов назад и который, казалось, стоял незыблемо, как вечность. Теперь не было ни одного квадратного дюйма поверхности, не охваченного пламенем.
Деревья полыхали факелами, горели розы, огонь уже пробрался в сад и устремился к лесу. На улице стояло несколько пожарных машин, и все дороги вокруг были перекрыты. В синхронно мерцающем дыму и тумане метались чёрные тени пожарных. Две мощных струи били в это месиво пламени и чёрного дыма, не способные ни в малейшей степени утихомирить буйство стихии.
Припарковавшись за несколько улиц, Рейни и Дубчек пешком пробирались сквозь полицейские и пожарные кордоны, время от времени показывая удостоверения, пока наконец не вышли к дому Валери. Она стояла на своем участке около машины, прижимая к себе малыша, а двое детей постарше сидели на заднем сиденье машины, прилипнув к стеклу. Собаки тоже были уже в машине. Ветер к счастью дул в сторону от их дома, потому они были в относительной безопасности, но жар доставал даже против ветра.
– Валери, что случилось? – воскликнула Джина.
– Я не представляю! – она в отчаянии чуть не плакала. – Я вышла, и увидела, что у них чердачное окно приоткрыто и оттуда идет дым! Я вызвала пожарных, но тут всё вспыхнуло прямо в одно мгновение! Я хотела выехать, но мы замешкались, и тут пожарные машины забили всю улицу, и мы уже не смогли…
В это время с громким треском крыша провалилась внутрь дома. Гигантский язык пламени и фонтан искр взметнулись в ночное небо. Валери вскрикнула, дети заплакали, собаки начали лаять.
Двейн стоял отрешившись от всего и наблюдал это Инферно. Ветер усиливался и раздувал пламя; треск превращался в грохот. В голове звучала тема Дарт Вейдера.
«Что это? Зачем?» спросил он мысленно то чёрное чудовище, и в его воображении появился зверь, вытягивая морду к небу. И следом за искрами в небо летел его вой, полный тоски. И может быть ужаса…
А где-то сзади, казалось, стоял кто-то ещё, куда более страшный, огромный и вырастающий всё выше. И это присутствие было столь ощутимым, что Рейни невольно и не желая того медленно обернулся, ощущая мурашки по спине и волосы, встающие дыбом.
Яркие сполохи играли на фасадах окрестных домов и на деревьях, на одежде пожарных и местных жителей. Лица зрителей застыли, как маски ужаса. Туман смешивался с дымом и паром. Все это клубилось оранжево-багровым маревом и колыхалось вокруг. Чёрное небо казалось ещё чернее. И люди, бегающие около огня, отбрасывали мечущиеся тени на этот туман.
И над всем хаосом складывалась еле заметная фигура, чёрный вибрирующий силуэт, вырастающий выше домов и деревьев, словно Годзилла. И музыка нарастала в ушах всё сильнее и сильнее, превращаясь в грохот. И силуэт поднимался выше и выше – кто-то страшный и незримый смотрел на пожар, дирижируя этой музыкой и огнём. И ветер раздувал его чёрно-багровый плащ.



Часть 4. Битва
Мир вдруг словно раскрылся, и они оказались в странном пространстве; они не понимали где. Впрочем это было не важно. Потому что они смотрели потрясёнными глазами на бездонное небо вокруг, подсвеченное мириадами звезд и галактик. Всё это двигалось в бесконечном кружении, и везде ощущалась жизнь, но они не видели, какая. Они просто ощущали невероятной силы любовь, словно рядом проходила высоковольтная станция и это было её напряжение, её вибрация, долгая как звук «м-м-м-м».
– Как красиво! – прошептала одна из девушек, протягивая руки к звездам, словно купая их в лучах света.
– Что это? – спросила вторая, тоже поднимая руки вверх. – Где мы?
– Однажды ты узнаешь, – ответила женщина. – Может быть…
– Как?! – тихо воскликнул юноша, – как мы попали сюда?
– Мы всегда здесь, но только мы этого не видим, – ответила женщина. – Изредка человек получает возможность увидеть… почувствовать… И для этого надо много трудиться…
– Как?! – воскликнул юноша. – Что надо делать?!
– Самодисциплина, – ответила женщина. – Чистота. В мыслях, мечтах, словах, делах. Молитва. Доброта. Честность. Не делать зла. Ну ты и сам знаешь…
– Не знаю! Откуда мне это знать?
– Да… Откуда… – чуть разочарованно протянула женщина. – Как будто мы никогда об этом не говорили…
– Ну… Это… – ответил юноша нетерпеливо. – Это же все взрослые говорят… Делай то, не делай это… Кто это слушает?
– Ты хочешь Это? – спросила женщина, разводя руками. – Хочешь? Значит слушай. Увидеть мир с другой стороны это редкий дар. И редкий случай в жизни. Ты не скоро сюда вернёшься.
– Но ты-то сама не очень…
– Что?
– Доброта там… Честность…
– Я это другой случай, – ответила она улыбнувшись. – Такие как я проходят с заднего крыльца. Кто-то получает этот дар, будучи несовершенным, и может использовать во зло… Результат будет ужасен.
– Откуда ты знаешь?
– Да, да, спроси меня, откуда я знаю… – сказала она печально.
– А я? Я смогу сам? У меня получится?
– Если хочешь. Это может каждый. Только не каждый хочет. Много работы, много стараний. Без гарантии результата.
– Но у тебя-то есть результат! И я что-то не видел, чтобы ты сильно старалась!
– Я другое дело, я же сказала. Иногда появляется шанс... срезать углы. Кажется, что так проще… Ан нет… Гораздо труднее победить зверя в себе, когда он в десять раз сильнее. Потому проще дисциплинировать себя, когда ты обычный человек. Когда это получается, то вот этот мир сам к тебе приходит.
Они долго молчали, купаясь в красоте и любви этого мира, но наконец юноша не выдержал:
– А я хочу как ты! Сразу! Сейчас!
– Чтобы не работать? Тогда нужна Сила. Помнишь, как в кино: да пребудет с тобою Сила!
– Как? Откуда? Где её взять?!
Она вздохнула и долго молчала. Наконец промолвила:
– Взять? Ты думаешь, это ты берешь Силу? Нет, дружок. Это она тебя. Ты временная лодочка, а она твой парус. Ты возничий, она твои кони. Может она унесет твою колесницу ввысь, а может в бездну; направляешь ты. Но она пролетит над тобой, над твоей жизнью и почти тебя не заметит. Пока ты с ней, она оберегает тебя, как фермер бережёт корову. Но твоя жизнь сгорит, как спичка, а она полетит дальше искать следующего. Только ты сам можешь сделать так, чтобы твоё осталось с тобой, но тогда эта Сила тебе и не нужна…
Юноша слушал её, протягивая руки к звездам и ощущая ладонями их свет исполненный бесконечной доброты и любви.
– Только ты сам… – повторила женщина. – И тогда это у тебя не отнять…



Глава 74. Робин. Двейн Рейни. 29 августа
– Если вы спросите меня, – сказал пожарный, почесывая изуродованную старым ожогом щёку, – то я скажу, что это работа хозяина.
Вернее пожарным он был когда-то, пройдя от рядового звена до самого верха, а теперь работал экспертом.
– У меня были случаи, – продолжил он, – когда хозяева сами поджигали дом, чтобы получить страховку.
– Не думаю! – мрачно прогудела Дубчек, – я с ней беседовала несколько раз. Она не производила впечатле…
– Даже если и не производила, – ответил тот пожимая плечами. – Даже тогда…
– Но ведь прошло несколько часов с тех пор как она улетела, – сказала Дубчек.
– Ну это не проблема, – ответил тот, – начиная с самого простого типа свечки, кончая разными электрическими устройствами…
То, что был поджог, выяснилось практически сразу. Экспертиза показала, что пожар начался в нескольких местах одновременно; большое количество горючего обеспечило быстроту распространения и катастрофические последствия. И как они поняли, возгорание произошло вскоре после их отъезда, за те небольшие сорок-пятьдесят минут пока они ехали от Аннаполиса до Силвер Спринг. Значит возможно в то самое время, когда они стояли около дома, кто-то неизвестный уже занёс туда несколько канистр бензина или чего-то подобного. Возможно наблюдал из-за штор, дожидался их отъезда, приоткрыл окна, чтобы была превосходная тяга, понаблюдал какое-то время пустынную улицу, щёлкнул зажигалкой…
Дом сгорел до основания. В пыль, пепел и труху, которую потоки воды превратили в чёрную грязь. Все старинные коллекционные книги, картины, альбомы фотографий и прочая меморабилия рассыпалась в первичные элементы. Сгорел и старый сад, и даже часть леса, так как погода несколько дней стояла жаркая и сухая. Но никто не видел никаких подозрительных машин – ни в тот самый день, ни за день до того. Ничего необычного на маленькой богатой тупиковой улочке, где половина домов имеют камеры наблюдения, и улица видна с нескольких ракурсов. Почти вся, кроме дома судьи. И уж конечно по этим камерам можно отследить все подозрительные машины, появляющиеся на улице. Однако их не было. И неделю, и месяц назад – всё те же машины самих жителей и почта. К дому подъезжала только сама Робин.
Дубчек, напуганная замечанием Рейни, что они могут больше не увидеть её в живых, начала обрывать телефон, но без результатов. И поскольку Робин собиралась остановиться в доме брата, телефона которого Джина не знала, она прозвонилась в отделение полиции, ближайшее к тому дому, и на повышенных тонах потребовала срочно отправиться по адресу и во-первых проверить наличие и состояние самой Робин, а во-вторых доставить новость. А потом по возможности доставить и саму Робин в аэропорт и посадить на ближайший рейс из Денвера обратно в Балтимор. Последнее ей объяснили срочно сделать невозможно, так как от указанного адреса до аэропорта ехать не менее четырех часов по горным дорогам, и ближайший рейс будет только утром, а в остальном обещали посодействовать.
Пара полицейских машин прибыли на место и выяснили, что Робин только что доехала. Полиция добавила к одной трагедии другую. Новость Робин перенесла тяжело; пришлось вызывать скорую помощь. Женщину доставили в местный госпиталь с сердечным приступом.
Перепуганная Джина среди ночи созванивалась с лечащим врачом Робин, потом по наводке врача и с её психотерапевтом, потом с психиатром. От их туманных объяснений и постоянных ссылок на конфиденциальность, ситуация выглядела все хуже и хуже. Но хотя бы те в срочном порядке связались с госпиталем в Колорадо, где разместили Робин, и начали общение с врачами. Понятно, что разрешения ни на интервью, ни на перелёт пациента Джина не получила. Утром она не выдержала и вылетела в Денвер сама.
У госпиталя и у палаты больной теперь дежурили полиция и сама агент Дубчек, но больше ничего сделать она не могла; пациентка была на тяжелых седативных препаратах в почти коматозном состоянии. Рейни предвидел, что именно так и будут развиваться события, потому отказался лететь, тем более, что на месте шло живое расследование. Картина в воображении, рисующая часы топтаний под дверью госпитальной палаты его не вдохновляла.
Он попытался уговорить полицию осмотреть окрестный лес с собаками, но не встретил понимания. Тогда изучив спутниковые карты от гугла и изображения с высоты птичьего полета от бинга, одевшись в спортивное и закрывающее как можно больше тела, Рейни отправился сам. Одежда не спасла. Он вернулся весь в ожогах от ядовитого дуба и плюща, в колючках, занозах и укусах, совершенно уверенный, что Гарри Гаррисон писал свою «Неукротимую Планету», побывав в каком-нибудь подобном лесу. Все эти укусы и волдыри жутко чесались, и оставалось только надеяться, что их сделали не клещи, переносящие гадкие болезни. Долгая ванная и тюбик кортизона, вымазанный на себя, принесли некоторое облегчение, но ненадолго. Хотелось стонать, выть, чесаться и кататься по полу. Хотелось скупить всю аптеку и намазаться ещё. А главный результат всё же был таков, что он нашёл несколько звериных троп, выводящих в разные относительно цивилизованные точки, в том числе в жилой район, но не нашел на них заметных следов, только несколько оборванных колючих вьюнов, кое-где примятую траву и обломанные ветви, что с успехом могли сделать олени, которых в округе было множество. Погода стояла жаркая и сухая, следов на земле не оставалось.
Рейни сообщил результаты в отделе и передал полиции, полиция отреагировала без энтузиазма. Тем более, что через день прошёл сильный ливень, потому вопрос поиска с собаками закрылся сам собой. Во-вторых, как выяснилось, ближайший к дому судьи выход был с бедной улочки не снабженной наблюдением, и если предположить, что найдется идиот, который будет таскать на себе через лес канистры с горючим, то отследить его было невозможно.
И всё же под некоторым давлением полиция начала расспрашивать жителей и внезапно выяснила, что на той улице действительно несколько раз видели загадочную машину, старый серый облезлый вэн. Номера его никто не запомнил, но последний раз он появлялся как раз в день пожара. Полиция оживилась и прорабатывала эту версию уже с интересом.
В одной из поездок, проезжая мимо какой-то местной церковки Рейни внезапно остановился. Он припарковался и начал исследовать карту местности на наличие ортодоксальных церквей. Русские церкви нашлись в крупных городах – Вашингтоне и Балтиморе. Греческие церкви имели более широкую географию. Одна кстати была расположена совсем неподалеку в Аннаполисе. Рейни решил испытать удачу…
Дубчек обрывала телефон, требуя новостей, и готова была жаловаться часами. Рейни понимал и давал ей возможность выговариваться, отрешаясь и переходя в режим «мгм».
Ситуация в Колорадо была безрадостная. Делать Джине было практически нечего, кроме как ждать под дверью палаты, звонить в местную полицию запрашивая новости про Ника Болтона, звонить его жене и звонить Рейни. Хотя однажды она героически попыталась проехать с полицией на поиск в горы, но вернулась задыхаясь и с сильнейшей головной болью. Горного кислорода ей не хватило.
– Я поняла, почему слоны не бегают по горам… – печально резюмировала она.
И испытала истинное облегчение, когда наконец утром после тяжелой битвы в кабинете, врачи сказали волшебное слово «скоро», и начали осторожно выводить Робин из ее медицинской комы. Радость была недолгой. Робин в себя не пришла.
Она была жива, все функции тела работали относительно нормально, но взгляд её был совершенно далек и пуст. Она больше не реагировала на окружающее, словно сознание её умерло. И интервью с нею отменилось до непонятно каких времен…


Глава 75. Океан. Маркус Левин. 2 сентября
– Прощай… сынок… – прошептал лес.
Словно все вокруг качнулось в последнем усилии, и он проснулся в смертном ужасе, и бросился бежать по этому лесу. Неизвестно каким чувством он знал, что где-то там происходит что-то ужасное, непоправимое, бессмысленное! И он бежал, чтобы это остановить, и уже знал, что бесполезно. Что он опоздает, что все пропало, и ничего уже не будет прежним!
Он бежал три дня без еды и почти без воды, время от времени перехватывая несколько глотков воды из лесного ручья или подставляя рот тяжелому летнему ливню, он бежал, сначала рыдая и умоляя непонятно кого, а потом просто беззвучно, как лесной зверь, уже растеряв свои человеческие чувства. И под конец просто задыхаясь, дрожа, скользя и падая от усталости.
И когда знакомая тропа вывела его на тот самый пригорок, когда наконец лес раздвинулся и появилась избушка у озера, когда ему осталось преодолеть только последний спуск, он уже знал, что всё напрасно, и что уже поздно. Что страшное уже случилось. И без сил он поскользнулся на мокром склоне и полетел прямо вниз на острые камни…
* * *
Маркус проснулся, и ему было очень страшно. Это было не его видение, это был тот самый лес, но уже не чарующий и уютный, а другой. Безразличный. Немой и слепой свидетель…
* * *
– Ни в коем случае никаких разговоров с полицией! – сказала Бианка с порога. – Никаких и никому.
Присутствовавшие, а дома были все, встретили это заявление напряженным и удивлённым молчанием.
– Расскажи мне про свое алиби, – продолжила Бианка останавливая палец на Маркусе, который открыл ей дверь. – Если оно у тебя есть.
– Какое алиби? – удивился он.
– Мистер Левин, у вас что, нет телевизора? – ответила Бианка осматриваясь. – Ваш случай из деликатного только что стал криминальным. И боюсь у вас есть все шансы стать подозреваемым. Хотя надеюсь полиция этого ещё не знает. Интернет-то у вас хотя бы есть?
Они сидели и смотрели планшет Бианки, который показывал последние новости. Мистер Эбен Джонсон из Калифорнии был найден мёртвым в отеле «Красные Клёны» в Квинстауне. Информация была достаточно скупой и очень предварительной. Было ясно только, что он был убит накануне вечером или ночью. Причина смерти – два огнестрельных ранения, одно в голову, другое в грудь. Дальше шел стандартный пассаж о том, что полиция опрашивает свидетелей, просит сообщить, кто что знает…
– Так что вы делали вчера вечером и сегодня утром? – спросила Бианка.
– У Маркуса выходной, мы были в гостях, – ответила Кицунэ. – А потом на океане. Вдвоем.
* * *
Это была тихая и немного грустная вечеринка. Хотя грусть соседствовала с какой-то странной и непонятной Маркусу радостью. Эта грусть была светлой.
Несколько дней назад Кицунэ созвонилась с кем-то из своих друзей и попросила Маркуса отвезти её. И, если хочет, пойти с ней. Он конечно пошёл.
Это был буддийский студенческий центр какого-то тибетского направления, хотя Маркус в них не разбирался. В большой комнате на полу лежали толстые красные подушки, на алтаре стояли золотистые статуэтки, крошечные свечи и серебристые чашечки. Столов не было, видимо обычно все сидели на этих подушках, но сегодня для Кицунэ студенты принесли складные столы и стулья.
Всего набралось человек пятнадцать – смешливых молодых людей из разных стран и самых разных рас, хотя азиатские лица преобладали. Девушки обнимали Кицунэ и о чём-то весело шептались. Среди всех Маркус с удивлением увидел и того самого темноволосого студента с азиатской внешностью и со славянским акцентом. Его звали Бадма. Они с Маркусом поприветствовали друг друга, как старые друзья.
А когда обмен приветствиями и новостями закончился, когда они разложили на бумажных тарелках печенье, торт, кексы, расставили пластиковые стаканы, салфетки, бутылки воды и яблоки, Кицунэ спокойно сказала:
– Я скоро умру, вы проведёте по мне пхову?
– Даже не спрашивай! Конечно! – ответил Бадма. – Если бы я был эгоист, то я бы сказал «поскорее возвращайся», потому что мы тебя все любим и будем скучать! – он засмеялся своей шутке и поднял стакан с водой как для тоста. – Но я борюсь со своим эго, потому скажу, бросай ты лучше эту сансару! Быстрого тебе освобождения, девочка!
– Йе-е-е! – все захлопали в ладоши и подняли бокалы.
– Освобождение? – неожиданно для себя не выдержал Маркус. – От чего? От жизни? От любви?
– Да нет же! – воскликнула маленькая кругленькая Алтан, студентка из Монголии. – Не так уж драматично! Любите кого угодно и сколько угодно. Кицу! – воскликнула она, – я тебя очень люблю, и хочу тебя родить!
Все опять рассмеялись и захлопали в ладоши, а Алтан продолжила обращаясь к Маркусу:
– Это свобода только от привязанностей.
– Я не понял, – сказал Маркус, – как это?
– А так, – ответил Бадма радостно, – вы любите радугу? – и сам же ответил, – конечно! И рассвет, и закат, и океан! Но вы не можете положить океан в карман, присвоить его. И не надо! Но это же не мешает его любить! – Он широко развел руки в сторону, словно даря свою радость. И целый океан.
– Вот именно, – добавила Алтан, – любовь это не обязательно привязанность. Если ты знаешь, что радуга однажды погаснет, то ты также знаешь, что однажды она засветится вновь. Это просто радость! Встречи, тепла, любви! Но без чувства собственности.
– Радуга погаснет… – повторил Маркус задумчиво.
– Это как фишка про стакан, – сказала темнокожая Саша. – Наполовину полный или наполовину пустой. Это только твой выбор, как думать. Одни теряют радугу каждый раз, когда она гаснет, а мы находим, когда она загорается. И радуемся.
– Но нельзя найти другую мать или другого отца, – сказал Маркус.
– Да будут благословенны все живые существа, – подняла стакан Саша, и все подхватили вместе с ней, – мои драгоценные матери!
И все снова весело чокнулись пластиком. Саша и Алтан по очереди чмокнули Кицунэ в нос и погладили её по щекам, приговаривая «мамочка» и хихикая.
Бадма взял гитару и начал петь. Мотив был серьёзный и завораживающий; песня затягивала своим тихим ритмом. Бадма не столько пел, сколько проговаривал слова мрачноватым голосом, явно стараясь подражать неизвестному певцу. Было в мелодии что-то роковое и надвигающееся и она задела за живое. Маркус напряженно вслушивался в слова незнакомого языка, и вдруг осознал, что смысл проникает в его сознание.
«…Ночью над нами пролетел самолет, завтра он упадет в океан, погибнут все пассажиры. Завтра где-то кто знает где, война, эпидемии, снежный буран, космоса чёрные дыры… Следи за собой, будь осторожен, следи за собой…»
– Песня парамедиков? – спросил Маркус, и все снова смеялись. Явно все уже знали содержимое песен Бадмы.
Было около двух часов дня, когда они собрались домой. Выходя из центра на улицу и глядя в пасмурное небо Кицунэ вдруг заметила:
– Океан, наверное это красиво…
– Да. Очень красиво, – ответил Маркус, внезапно жалея, что однажды уехал туда без нее. – Хочешь, съездим?
– Да? Правда? Когда?
– Хоть сейчас! Это пара часов. И даже успеем доехать до темноты.
* * *
Они успели. Огромный океан дышал непогодой, над ним висели уплывающие вдаль тучи, подсвеченные заходящим солнцем, и было грозное величие в этой картине. Тревожное и предвещающее что-то.
Маркус поставил музыку на своем телефоне, и они медленно танцевали обнявшись под «Fragile» и «Fields of gold» Стинга и «Tears in heaven» Клептона. Потом Маркус укутал Кицунэ запасным одеялом из багажника поверх её куртки, посадил к себе на колени и обнял, и они смотрели на вечный бег волн и медленное движение судов, слушали музыку, чаек и гудки пароходов. Даже когда короткий осенний день погас и берег погрузился во тьму, нарушаемую только огнями самолетов и кораблей, они всё ещё не хотели уходить, слушали грозное биение волн и вдыхали запах океана. Оба ощущали, что кончаются последние спокойные дни их жизни. Или может быть даже самый последний спокойный день…
* * *
– Где это было? – спросила Бианка, когда Маркус вкратце рассказал расписание предыдущего дня.
– Рехобот Бич, – ответил Маркус. – Мы провели там остаток вечера, поужинали в местной забегаловке, подремали в машине и на рассвете поехали домой.
– Понятно, – ответила Бианка. – И дорога туда и оттуда проходит, если не ошибаюсь, через Квинстаун?
– Да.
– И доехать до Квинстауна оттуда можно, если не ошибаюсь, минут за двадцать?
– Да, пожалуй…
– Камеры на парковке? – пробормотала она, словно говоря сама с собой.
– Я не видел… – ответил Маркус пожимая плечами. – Дикий берег…
Она медленно вздохнула и так же медленно выдохнула.
– Молитесь, чтобы они где-нибудь там были! – сказала она медленно и добавила, – вынуждена вам сказать, мистер Левин, я рада, что мы несколько затянули и не начали никаких движений по вашему делу. Вы будете очень хорошим подозреваемым!


Глава 76. Новые сотрудники. Двейн Рейни. 4 Сентября
– Сначала они кричат «перемен, перемен!» – густым приглушенным басом сказал Дентон, сидящий сзади. – Потом спохватываются, что надо было кричать «хоро-о-оших», но уже поздно!
– А почему?! – громким шёпотом ответил Спенсер, – потому что все разделяют одно странное заблуждение, что всё так плохо, что хуже быть не может!
– А оно мо-о-ожет! – тоже шёпотом подхватили сзади.
Все сидели на собрании, на котором им представляли новых сотрудников, одним из которых был Ларри Кардоси, второй должен был появиться с минуты на минуту. Кардоси светился счастьем, а старожилы делали осторожно-приветливые лица. Рейни тоже подавал заявление на эту позицию, его даже проинтервьюировали, как впрочем еще Бека, Спенсера и нескольких других, как своих, так и чужих, но назначили кого назначили. Он впрочем и не ожидал.
– Про хорошие перемены, – тихо заметил Бек, поворачиваясь к заднему ряду, – говорят, что они идут упакованные с плохими в пропорции один к пяти.
– Тебя обманули, – ответил Дентон. – Как минимум к десяти.
– Оптимист! – откликнулся кто-то.
– Слушай, Рейни, – заметил Спенсер, – а ты не хочешь поработать с новым начальником следственной группы? Чтобы его отсюда тоже вымело в короткий срок.
– Да, точно, – подхватил Дентон, – будем на тебе кресты рисовать: Шульц, Беллини, Кримзон и Грей. Круто! Кто следующий?
Галерка начала радостно подсмеиваться.
– Не смешно, – ответил Рейни и удивился, как быстро шутка, запущенная Беком, прижилась в отделе.
– Вайруса, Вайруса забыл! – мрачно прошептал Дентон. – По ускоренной программе. Успел побыть твоим начальником. Так что пять крестов!
Смешки затихли и никто не ответил на реплику; все знали, что Дентон и Вайрус ненавидели друг друга, но многим всё же стало неловко.
– Невиновен, – ответил Рейни с нажимом и подчеркнул долгим взглядом в упор.
Дентон отвел глаза и наконец тоже почувствовал неловкость. Спорить было не о чем. И когда наконец открылась дверь и появилось новое лицо, все с облегчением вздохнули, и тихое «вау» прошло по мужскому ряду за спиной. Она была симпатичной, смуглой с чёрными волосами до плеч и хорошей фигурой под костюмом. На волне эмоций даже появление шефа прошло незамеченным.
– О, агент Иглесиас! – очнулась Брейди. – Добро пожаловать!
Она жеманно представила новую сотрудницу и дала ей возможность сказать пару слов о себе. Та только начала, как в конференц-комнату ввалилась Дубчек, мрачная как туча, обвела глазами собрание, нашла Рейни и пошла в его сторону, разметая кресла по дороге с деликатностью носорога, не обращая внимания, сидит в них кто-то или нет.
– Агент Дубчек! – воскликнула Барби. – Как хорошо, что вы приехали! Вы не хотите представиться новым сотрудникам?
– Нет, – отрезала Джина. – Всё, что им надо знать, что в каждой конторе есть свой выродок, которому наплевать на правила. Здесь это я.
Она смазала обоих новичков взглядом, словно прикидывая в уме, сможет убить их одним ударом, или понадобится два? Барби только тихо вздохнула. Не будешь же обижаться на стихию.
Рейни заметил, как шеф сел и устремил всё свое внимание на Барби, и взгляд его был мрачным и очень твердым. Как алмазное сверло. Та тоже заметила, чуть поёжилась, но всё же выпрямилась и снова встала во главе стола.
– Окей… Я хотела… – она прокашлялась. – Надо сказать… Пришло время…
Она посмотрела на шефа, тот кивнул, и она снова повернулась к собранию.
– Я должна рассказать одно… э… Лет семнадцать назад мы вели расследование, – она снова прокашлялась и повернулась к шефу, – я вам рассказывала. И просто надо было всё проверить. Я не хотела… э… создавать ненужного ажиотажа. Но теперь становится всё более ясно... что оно, это дело, возможно принадлежит той же серии.
У Рейни вытянулось лицо. Это было действительно неожиданно. Он посмотрел на Бека, но тот не повернулся в его сторону, и мрачный взгляд его был прикован к начальнице.
– Вот для того, – продолжала она, – я и настояла, чтобы новую группу возглавил агент Кардоси, потому что он вёл прежнее расследование… э… под моим началом, и вёл его просто замечательно.
– И в чём состояло это… замечательное? – перебил Рейни, стараясь, чтобы даже легкая ирония не проявилась в голосе.
– В том же, что и у вас, – в тон ему ответил Кардоси, вставая и тоже стараясь, чтобы торжество не особенно прорывалось наружу. Голос был резкий и скребущий, всем сразу захотелось прокашляться. – Мы нашли некоторые доказательства и идентифицировали подозреваемую. Тогда все казалось надёжно и прочно. Кто же знал?
Пинок получился чувствительный, но Рейни не подал виду. Сам напросился.
Кардоси встал и наклонился над столом, вернее даже навис над ним, опершись на костистые кулаки. Лысина его блестела под лампами, а глаза в минусовых стеклах казались крошечными и словно жили отдельной от лица жизнью.
– К сожалению, все документы по этому делу практически потеряны, – продолжил он полностью завладев вниманием аудитории. – Какие-то проблемы с хранилищем случились уже много лет спустя, когда мы все работали в разных местах. И теперь нам возможно придется всё начинать сначала. Подозреваемая, или женщина похожая на неё, была найдена мёртвой два года спустя, идентифицирована бойфрендом, и в то время сомнений не возникло. Но поскольку труп был не в лучшем состоянии, то сейчас в контексте новых событий эти сомнения появились. Несколько похожих женщин в южных штатах числятся пропавшими без вести, я наводил справки, и очень может быть, что тело принадлежало одной из них, а не пропавшей медсестре. Увы сейчас мы этого уже не узнаем. Местная полиция кремировала тело много лет назад…
Он продолжал рассказывать то, что Рейни и так уже знал, и слушал всё это с очень странными ощущениями. Вся его теория заговора рассыпалась в один момент. Он с одной стороны ощущал, что был по многим вопросам прав, и это подтверждалось, но что это доказывало? Кажущаяся причастность Брейди теперь выглядела просто осторожностью испуганной чинуши, и не более. И она была логичной. И в пропаже информации, и в возможной ошибке с идентификацией тела она призналась, хоть и сделала это через своего подчиненного. Ну что ж, он отрабатывает, подумал Рейни. За хорошую позицию можно прикрыть грудью любящего начальника. И тем не менее… Что думать дальше он не знал.
Потом Кардоси отвечал на вопросы, потом рассказывала Барби, потом и она отвечала на вопросы. Рейни сидел в том же погашенном состоянии, и не мог понять своих ощущений. Всё было правильно, и всё было опять неправильно. Словно его переиграли, и он не мог понять кто и как.
– И потому, – ворвался в сознание голос Барби, – я бы очень хотела, чтобы ваша группа, агенты Рейни и Дубчек, продолжили работу под началом агента по особым поручениям, а теперь начальника следственной группы, Кардоси…
Рейни услышал оживление за спиной. Дентон произнес басовым шепотом: «йес-с!», кто-то с кем-то ударили кулаками, а кто-то начал шёпотом подсмеиваться: «Ставки! Делаем ставки!»
– И у вас будет теперь полный доступ ко всем материалам… – продолжала Барби.
– Если вы хотите, чтобы мы переключились на дело Кемпбелл, то вряд ли это получится, – ответил Рейни за двоих, – мы сейчас работаем с пожаром. Это срочное, свежее и относится к тому же.
– Конечно, конечно! – не возражала Барби. – Кстати расскажите как там дела? Есть ли новости?
Рейни переглянулся с Дубчек, кивнул ей. Та встала и начала рассказывать.
Серый вэн по-прежнему не нашли. Тело Ника Болтона и его велосипед извлекли из пропасти, но прошедшие дожди смыли все следы, если таковые и были. Полиция записала происшествие в несчастный случай. По крайней мере не было ни одной причины думать иначе. Робин Аллисон наконец разрешили перевезти в Мэриленд и разместили неподалеку в хосписе; но она по-прежнему пребывала в иной реальности.
Вернувшись Дубчек начала копать старые служебные и внеслужебные романы судьи, частные школы, которые посещали его дети, и все вообще частные школы, постепенно расширяя круги вокруг Аннаполиса, но пока без успехов. И больше рассказывать было собственно нечего.
– Однако, агент Рейни, – Кардоси вдруг вывел его из состояния отрешенности, – Бек сказал, что у вас есть новая информация, касающаяся медсестры Кемпбелл? Которую мы упустили во время основного расследования.
Все опять воззрились на Рейни и даже Дубчек удивлённо подняла брови.
– И как вы её нашли? – спросила Барби. Она вдруг стала очень любезной и старательно проявляла уважение. – И расскажите всё остальное, что вам удалось узнать. Нам теперь очень нужна любая информация, её придется собирать с нуля…
Рейни пожал плечами, и не видя никаких причин скрывать, рассказал – и про кошачьего доктора, и про ранение медсестры, и про изумруды Анджелы. Добавил информацию про соседку Минни и пастора. Перечислил всех найденных церковных подруг. Информация произвела впечатление. Под конец спросил:
– Вам нужны новости только по тому случаю или по другим тоже?
– А что? Ещё что-то есть? – спросила Барби шокировано.
И Рейни рассказал, что Ольгу по фотографии опознали в греческой православной церкви в Аннаполисе. Хотя она давно там не появлялась, и имя её не вспомнил никто.
– В греческой? – Кардоси озвучил всеобщее удивление. – Почему в греческой?
Рейни объяснил. И поскольку он также объехал несколько окрестных церквей ортодоксальной номинации и нигде больше её не видели, то можно было примерно определиться с местностью, где она проживала.
Его попросили подготовить письменный отчет и спросили, не возражает ли он, если кто-то продолжит его расследование? И конечно-конечно теперь-то его будут держать в курсе… Он не возражал, и начальство просияло. И Рейни тоже остался доволен – от него наконец отстали.
Вернувшись в свой кубик, он с тяжёлым сердцем набрал номер.
– Доктор Пинкофф? Это агент Рейни. И у меня для вас плохие новости.
– А? Наверное открываете дело? – спросил доктор Пинкофф чуть печально. – Я понял, что это случится, когда вы пришли в первый раз.
– Да, увы… – Рейни ожидал куда более эмоциональной реакции и решил пояснить. – Сейчас уже можно сказать, что она не была убийцей. Её подставляли… Похитили…
– О… – несколько растерянно отреагировал доктор, – это очень… грустно… А что с ней стало?
– Пока точно не известно. Скорее всего её нет в живых.
– Да? Жаль… Очень жаль… Она была хорошей медсестрой… Хорошим человеком… Добрая… Заботливая…
Он задумался и молчал какое-то время. Рейни тоже молчал, не зная, что сказать. Наконец Пинкофф вздохнул:
– Ну я думаю, это к лучшему. Я имею в виду, что вы открываете дело. Никто не заслуживает такого… такой несправедливости.
– Да… Думаю вы правы, – ответил Рейни с облегчением.
– Жаль, что ничем не могу помочь… – сказал Пинкофф ещё после некоторого молчания. – Держите меня в курсе. По личному сотовому. Потому что я ухожу.
– Куда? – удивился Рейни.
– На пенсию! Подал заявление месяц назад, заканчиваю оформлять. Стало легче жить… Вот теперь думаю, чем заняться. Хотел попутешествовать.
– Ну что ж, это замечательно! – ответил Рейни уже улыбаясь. – Я только что вернулся из Новой Зеландии. Месяц под парусом. Невероятная красота!
– Да? – радостно удивился доктор. – Новая Зеландия? Вау! Фантастика! Почему бы и нет?!


Глава 77. Индеец. Маркус Левин. 12 сентября
– Тени ходят вокруг. Странные тени! – сказал плотный весёлый индеец в ковбойской шляпе.
В одной руке он держал за ручку жестяное ведро, из которого клубился ароматный дым, в другой тлеющий пучок травы, связанный шнуром, которым он этот дым разгонял. В ведре тоже тлели угли и какая-то трава. Лицо индейца было словно вырезано из коричневого камня, волосы связаны в две косички. Картину дополняли затёртые джинсы, желтая клетчатая рубашка и кожаная жилетка с бахромой.
Кампус университета жил своей жизнью, студенты шли в разных направлениях, и никто не обращал внимания на этого странного человека, который производил весьма необычные действия на серо-зелёной осенней лужайке между корпусами университета.
Маркус и Кицунэ невольно остановились посмотреть. Индеец увидел, что они остановились и удивился.
– Что? – спросил он, – видите?
– Кого? – спросил Маркус.
– Кого? Меня, – улыбнулся тот. – Глазастые значит! А то вокруг больше безглазых.
И вдруг спросил:
– Ну-ка скажи моё имя?
– Сладкая Трава, – ответил Маркус причём даже сам не понял, откуда это имя выскочило в его сознании.
– Хорошо! – индеец кивнул и разулыбался ещё шире, продолжая махать своим тлеющим травяным пучком, разгоняя дым.
– Что за тени? – спросила Кицунэ.
– Словно ты не видишь! – усмехнулся он. – Те, которые приходят ночью! Как спалось?
Она не ответила, но у обоих на душе стало нехорошо. Вернее и так было нехорошо. Кицунэ этой ночью просыпалась несколько раз с криком и в слезах. Даже Элена услышала через стенку, спрашивала, что случилось.
Утром они отправились на долгую прогулку вдвоём. Тенистая аллея привела их на территорию университета, где они и увидели этого человека.
– Он придёт! – сказал индеец.
– Кто? – спросил Маркус тревожно и мрачно.
– Ты знаешь. Он будет ждать и с той стороны, и с этой.
– Почему он ходит за нами? – спросил Маркус.
– Чтобы взять. И твоё, и её, – и продолжая держать ведро за ручку, он пошёл вокруг них разгоняя дым в их сторону и что-то бормоча себе под нос.
– А твоё? – спросил Маркус. – Почему он не хочет взять твоё?
– Потому что оно моё, – ответил индеец хитро. – Его не возьмешь. А твоё залётное.
Он зашёл с подветренной стороны, бросил немного сухой травы в ведро, и дым повалил более густыми клубами, обволакивая их со всех сторон. Запахло горящими травами и какой-то смолой. Они стояли не сопротивляясь. У Маркуса были странные ощущения, но он не чувствовал опасности. Судя по всему Кицунэ тоже не испугалась, просто прижалась к Маркусу и стояла вдыхая травяной дым.
– Делай длинный вдох, – сказал индеец, – потом длинный выдох. Ещё раз. Медленно! Ме-е-е-дленно…
И он опять пошёл вокруг со своим веником, обметая их с ног до головы тлеющей травой.
– Как нам спастись от него? – спросил Маркус тихо.
– Никак, – ответил индеец. – Только встретить лицом к лицу. Он не отступит. Жажда.
– Что нам делать? – спросил Маркус ещё тише.
– Проси Великую Мать, – ответил индеец и пошел прочь со своим ведёрком.
– Где?! Где найти её? – крикнул Маркус ему вслед.
– Её искать не надо, – ответил тот не оборачиваясь. – Она везде!
Они шли домой обнявшись и задумавшись каждый о своем. А может об одном и том же. И лишь подходя к дому Маркус наконец спросил:
– Как ты узнала?
– Что? – спросила она, – ты о чем?
– Когда со мной это случилось, я запомнил. Меня ранило, я почувствовал что-то необычное… Как удар. Вторжение. Как этот индеец сказал, что это залётное.
– Да… – тихим эхом ответила она.
– А ты? Откуда это у тебя? Если это с детства, то как ты поняла? Как ты узнала, что ты не такая как все? Помнишь, как у Гарри Поттера, что-то начало происходить. Разные чудеса, сова, письма и всё такое. Как это было у тебя?
Она задумалась и долго молчала, потом всё же решилась:
– Я сначала не знала, что это. Только иногда видела, как с теми, кого я не люблю, случаются неприятности, – ей было неловко об этом говорить. – А с теми, кто мне нравится, наоборот… Подружки в школе меня любили. Просили нагадать что-то хорошее. У меня получалось. Иногда было очень смешно.
Она улыбнулась воспоминаниям.
– Потом появился тот… который… – её настроение нырнуло в чёрную бездну, и Маркус понял, о ком она говорит. – Он мне рассказал откуда это и как пришло. От моей матери. Она умирая передала мне… Рассказал, что это и как работает. Что если мечтаешь, думаешь о чем-то, это притягивается. Про случайности, как они становятся… неслучайными. Он называл это Силой. Как у джедая.
Она надолго замолчала и Маркус спросил:
– И что потом?
– Потом… Это было мучительно и страшно. Словно живешь в черноте без входа и выхода. Много дней и ночей… Я хотела…
Она запнулась и замолчала. Потом отвечая на его внимательный взгляд продолжила еле слышно:
– Я хотела убить себя… Заперлась в машине, вставила шланг в выхлопную трубу, заправила в окно. Но меня нашли во-время. Сила она… не дает умереть. Охраняет. Потом реабилитационный центр… Диагноз…
Она надолго замолчала.
– Потом я начала просить и думать, чтобы пришло понимание, облегчение. Спасение. Я хотела спастись.
– И? – спросил Маркус.
– И однажды ребята пригласили меня в буддийский центр. Когда я там оказалась впервые, то словно… Знаешь, как бывает странное чувство… Словно вернулась домой.
– Да… Наверное… – ответил он.
– Я перестала бояться смерти. Как бы пришло принятие. Знаешь, есть стадии у смертельно больных. Гнев, зависть, попытка выторговать, депрессия… Потом принятие. Я просто приняла, и больше не боюсь.
Они долго шли по аллее и молчали, но Маркус чувствовал что-то ещё не сказанное. Он не торопил, но ожидание его пугало.
– Потом я встретила тебя… – начала она наконец, но оборвала себя.
И снова Маркус почувствовал, что она хочет сказать что-то ещё, что-то важное.
– Я не хотела, чтобы ты ушел ко мне! Это было бы неправильно! Любовь по заказу не бывает. Но я…
Она замолчала снова, не решаясь признаться.
– Но ты… – не выдержал Маркус после долгой паузы, ощущая мурашки по спине.
– Нечаянно… Я однажды представила, как мы с тобой летаем…
У него зашевелились волосы на голове.
– Что?
– Да. Я захотела, чтобы ты… стал…
– Что? – спросил он опять не веря своим ушам.
– Как я…
– Нет… – прошептал он в смятении. – Нет! Зачем?!
– Я нечаянно… Это была просто мечта… – она почти плакала.
– Нет! Зачем? – повторял Маркус, словно он мог ещё что-то изменить.
– Я подумала, может быть… – прошептала она, – ты сможешь меня спасти…


Глава 78. Пикник. Двейн Рейни. 15 Сентября
– А она красивая? – тревожно спросила Лора, когда Двейн обмолвился про новую сотрудницу.
Вернее, он говорил в основном о новом начальнике группы, отвечая на бесконечные вопросы Лоры; агента Иглесиас упомянул лишь мельком. Нечаянно обронил слово «она». Испытав шок, Лора спросила о главном.
– Мгм, – ответил Двейн, не отрываясь от лаптопа.
Лора посмотрела на него расширенными глазами:
– И ты мне не сказал?!
– Сказал. Только что, – ответил он.
Он сидел на диване в просторной прихожей, которая почему-то была самым обжитым местом в доме, когда в отношениях царил относительный мир. Тут стоял самый удобный диван, небольшой телевизор и небольшой стол, на котором Двейн сейчас разложил свои распечатки и заметки. Вокруг ходила Лора, готовясь к торжественному выходу и разговаривая с мужем, о чём тот лишь смутно догадывался.
– Нет! Ты мне не сказал! Ты не сказал, что у тебя новая сотрудница, что она женщина, и что она красивая.
– Сказал, – ответил Двейн механически.
– Мне надо новое платье! – ужаснулась Лора.
– Оно у тебя новое. Красное. Ещё никто тебя в нём не видел.
– Как никто?! Я же у неё уже была в этом платье!
– Ей все равно.
– А она красивее меня?
– Она уже старуха… – так же механически ответил Двейн.
– Кто? Агент Иглесиас? Ты же сказал, что она красивая…
– Так… Давай по порядку, – начал Двейн, наконец оторвавшись. – Ты о ком говоришь? Какая «она»? Новая или старая?
– Новая. Красивее меня? – видимо это больше всего её волновало.
Двейн вздохнул и посмотрел на неё устало.
– Так сравнивать нельзя, – сказал он философски. – Как в кино, есть хорошая девочка Бонда, есть плохая. Половина зала влюблена в одну, половина в другую.
– Ты про мужскую половину зала? – воскликнула Лора. – Она влюблена в ту, которая в данный момент на экране! И если бы их было больше разных, то для вас было бы только лучше.
– Ну в общем… пожалуй да… – согласился Двейн. И снова погрузился в свой компьютер, но добавил, – ты выглядишь, как хорошая девочка Бонда, а она как плохая.
Это явно было не то, что она хотела услышать.
– Лора, это глупо! – сделал он последнюю попытку. – Это собрание сотрудников, а не кинозвезд! Это пикник! Хочешь отличиться, надень чёрный костюм! И ты одна там будешь выглядеть суперагентом!
– Мне нужно новое платье! – ответила она трагическим шёпотом и ушла.
* * *
Платье было оранжевое, кое-где сверкающее золотом, с ещё большим декольте и даже более облегающее. И Лора осталась довольна, так как агент Иглесиас, а попросту Мария, в тонком свитере, джинсах и кроссовках не пыталась никого превзойти по красоте. И Лора успокоилась. Там, конечно, присутствовали ещё женщины, но их Лора воспринимала только в качестве фона, который выгодно подчеркивал её достоинства.
Рейни, одетый в цивильное, тоже слился с этим фоном, наблюдая танцы регалий со стороны. Всё те же сотрудники, тот же «паркинсон» на самодвижущемся кресле, важные персоны и неважные персоны, одетые нарочито без официоза – все бродили вокруг по просторной веранде, в доме и в саду. Беседуя, перетекая от одной группы к другой, собирая всякую снедь на бумажные тарелки. Во дворе несколько энтузиастов крутились около котла и готовили барбекю, благо день выдался тёплый. Судя по звукам оттуда, там явно рассказывали не очень приличные анекдоты, пользуясь отсутствием поблизости женщин.
Рейни отыскал глазами Бека, но тот был занят напряженной беседой с парой сотрудников, и встревать в эту беседу не хотелось. Барби опекала двух седых и явно влиятельных джентльменов, судя по виду каких-то сенаторов, наверное, из комиссии по безопасности. В джинсах, свитерах и без галстуков они старались выглядеть неофициально; впрочем, свитера у них были кашемировые и, наверное, от Диора, а ботинки стоили по тысяче каждый. Сенаторы разместились в центре огромной комнаты на больших диванах и постепенно стали фокусом беседы. В этот эпицентр медленно дрейфовали некоторые сотрудники, стараясь, чтобы выглядело неназойливо. Другие, наоборот, дрейфовали в противоположную сторону. Они предпочитали древнее солдатское правило – подальше от начальства, поближе к кухне – и крутились вокруг еды и красивых женщин, тем более что эти «интересы» сосредоточились в одном месте. В одной из гостиных, женщины помогали мужчинам грузить салаты и нечто дымящееся из кастрюль на бумажные тарелки и выслушивали заслуженные комплименты. Всем было приятно. Там царило простое солдатское счастье. Лора видимо решила, что лучший способ победить -- это приручить, и теперь «девочки Бонда» общались, как лучшие подруги.
– Как вы не любите большие кампании, агент Рейни, – проскрежетал вдруг над ухом Кардоси.
– А что? – спросил Рейни, – это запрещено законом?
Тот посмеялся неестественным смехом, показывая, что оценил юмор, и добавил из какой-то старой шутки:
– Пункт номер пять: солдат, избегающий других, явно что-то замышляет.
Он жестами пригласил его в самый «высокий» круг, и Рейни нехотя поплелся следом. Аппетит у него сразу пропал, он оставил свою тарелку на каком-то столе и сунул руки в карманы.
– Ну вы по крайней мере не можете сказать, что он глуп, – говорила Барби конгрессменам, стараясь, чтобы большие персоны заметили, какая она умная, – Это было очень загадочное дело и всё ещё таковым остаётся. Очень нетривиальное. Преступник не оставляет следов, он действует крайне редко и в разных штатах. Его мотивы до сих пор не известны, и он каждый раз меняет модус операнди!
– Да, и у нас нет общей базы данных! – улыбаясь добавил седовласый сенатор, демонстрируя ослепительно белые зубные протезы.
– Конечно есть! – воскликнула Барби. – Мы давно уже сделали! Э… Делаем. Но ведь вы понимаете, что старые данные не так легко оцифровать. Тем более, по многим округам и штатам! И он очень умён, может быть даже гений!
– Я бы не сказал, – вдруг тихо вставил Рейни, испытывая раздражение от того, что тема обсуждается на публике.
Это было словно сбить птицу в полете. Брейди замолчала и воззрилась на него. То же сделали все остальные. Но она быстро пришла в себя.
– Да, агент Рейни, – и добавила большим персонам, – он один из тех, кто ведёт это дело. Блестящий агент, просто блестящий! – и снова повернулась к нему, – расскажите как там последние дела? И ваши соображения на эту тему. Почему вы считаете его… э… глупым?
Рейни обвёл глазами зал и естественно не нашел Дубчек; она в принципе не ходила на такие пикники. Зато увидел Лору, которая внезапно нарисовалась рядом, обнаружив супруга в центре внимания больших персон и уже сорвала восхищённые взгляды от седовласых джентльменов. Сенаторы приосанились и втянули животы.
Рейни нехотя пожал плечами:
– Я не считаю его глупым. Я только не нахожу его гениальным, это всё. Умнее было бы подготовить только одно преступление, но отточить его до совершенства. Потому что преступления в группе явно связаны между собой, и это легко доказуемо, поскольку так и задумывалось. И потому, если возникнут сомнения только в одном, то вся схема сразу летит. Например, если у подозреваемого окажется алиби хоть по одному из случаев в цепи, то он вылетает из подозреваемых.
– Но кто знает, – сказал Кардоси чуть улыбаясь и тоже подтянувшись под взглядом Лоры, – вдруг задача обвинения перед ним и не стояла? Может быть, задача была какая-то иная?
– Например? – спросил Рейни.
– Ну например… – потянул тот расправляя плечи, – например… Если ему нужно было просто скажем… чтобы человек оказался арестован? На спор, например. Может быть это игра. Он играет в игру, правила которой придумывает сам.
– Да, – подхватила Барби, – логику социопата понять очень трудно. Как логику сумасшедшего.
– Если есть логика, то её все равно можно понять, – ответил Рейни. – Даже если это больная и свёрнутая логика.
А про себя вдруг подумал, вернее вспомнил свою собственную мысль: а не устраняет ли он конкурентов? Может он и сам из «везунчиков»? Находит себе подобных и устраняет их? Как в том старом фильме: «Двум вампирам в одном городе не ужиться». И делает это одному ему известным способом…
– Больная или здоровая логика, но пока ему всё удавалось, – ответила Брейди, словно это был предмет её личной гордости.
– Пока, – тихо сказал Рейни. – Это всегда идёт хорошо до первой ошибки…
– При том, – ответил сенатор, важно выпрямляясь под восхищённым взглядом Лоры и изображая некоторое недовольство, – что интервалы между преступлениями измеряются в десятилетиях, я не вижу для него особых причин волноваться. Тем более, что он выбирает случайных жертв, а значит мы по-прежнему не знаем его мотивов!
Погруженный в свои мысли, Рейни промолчал, немало не заботясь о репутации конторы, и Барби опять начала нести какую-то чушь о специфике серийных преступлений. Рейни отрешился от беседы, позволив себе расслабиться и снова слиться с фоном, и не сразу заметил, что Кардоси внимательно за ним наблюдает. Понял это только тогда, когда, дождавшись перерыва в рассуждениях начальства, тот вдруг спросил его напрямую:
– Однако, агент Рейни, почему у меня складывается ощущение, что у вас есть его мотив? Этого… как вы его называете… Призрака.
Рейни удивлённо поднял брови и воззрился на Кардоси. Ему было неприятно опять стать центром внимания в этой компании, где ему вообще не хотелось находиться. Он покачал головой:
– Не мотив, а скорее только гипотеза. И я пока не готов об этом говорить.
– Что?! – вдруг подскочила Барби и почему-то занервничала. – У вас есть новости? Почему вы не поделитесь? Может быть, это даст дополнительные нити и ходы… э… ключ!
– Главным образом потому, – ответил Рейни, – что мотив… предполагаемый мотив… он нетривиален, и я пока не могу проверить эту идею.
– Рейни! – воскликнула Барби, – Я наста…
– Не сейчас. И не здесь, – нечаянно перебил он. И извинившись вышел из комнаты.
На периферии маячил Стивен, слушая беседу и закусив нижнюю губу. Он впервые был не в футболке, а в тонком сером свитере явно только что из магазина, но вечно мятые джинсы так и не сменил. Зато слегка причесался, и Рейни отметил, что мальчишка, в сущности, неплохо выглядит.
И вдруг он осознал, что не видит Невилл, причем не видит уже давно…
* * *
Уходя со счастливой Лорой под руку, он вежливо и чуть нетерпеливо попрощался с несколькими сотрудниками, которым случилось оказаться поблизости. И вдруг возникло ощущение тошноты и изжоги, и теперь Рейни мучительно пытался с ними справиться. Как чёртик из коробки рядом вдруг появился Кардоси и подал ему руку:
– В общем приятно было поговорить, и я надеюсь, что в понедельник мы поговорим ещё. Приходи в мой кабинет часов в девять, я бы хотел услышать все подробности.
– Хорошо, – нехотя ответил Рейни.
Он пожал руку нового начальника, испытывая что-то вроде тоннельного эффекта – поле зрения сжалось до небольшого круга, все детали в нем приобрели особую остроту и чёткость, а общий план исчез, и он не мог увидеть большой картины. Словно высветились торговая марка и крошечная капля соуса на рубашке Кардоси, чуть недовыбритое место на подбородке, золотая дужка очков и ухо с тремя проколами – следы буйной юности. Рейни почувствовал, как начинается головная боль.
– Агент Кардоси! – кокетливо чуть присела Лора, – очень приятно было познакомиться!
– Ну что вы! Это мне приятно, уверяю вас! – воскликнул его новый начальник, невольно соскальзывая взглядом в её декольте и сразу внезапно бросая взгляд на мужа. Муж, как всегда, сделал вид, что не замечает. – Я и не знал, что… – он хотел сказать комплимент, но в присутствии мужа не решился и теперь думал, как выйти из неловкого положения. – О! Совсем забыл!
Он вытащил откуда-то небольшую сумку и достал оттуда шариковую ручку, сделанную из крошечного засушенного крокодила.
– Чисто Нью-Орлеанский сувенир! – сказал он. – Это вам.
– О, какая прелесть! – восхитилась Лора. – Но это, наверное, дорого!
– Департамент не разрешает дарить дорогие подарки. Это стоит очень дёшево, и я надеюсь, вас это не обидит.
– О, нет, что вы! – воскликнула Лора, не замечая, как Рейни чуть скривился и содрогнулся от отвращения.
– Большое спасибо, что пришли, – слабым голосом промямлил хозяин дома подъехав на своём кресле и протянул ему дохлую ладонь увенчанную, ролексом.
– Спасибо вам за гостеприимство, – ответил Рейни.
Он наклонился и пожал эту руку ещё борясь с головной болью и изжогой. Туннельный эффект продолжался, и опять детали прыгали перед глазами. Платиновый перстень с бриллиантом, замысловато-витая золотая цепочка в чуть распахнутом вороте рубашки хозяина, ненатуральная подобострастная улыбка Кардоси, стоящего рядом…
Подскочила и сама Барби и начала обниматься с Лорой, затеяв обмен любезностями; обе при этом делали руками странные движения, словно они дети, изображающие зайчиков, и Рейни это зацепило. Он машинально повернулся с протянутой для рукопожатия ладонью к ещё одной фигуре рядом, и это оказался Бек. Картинно поиграв бровями, тот пожал протянутую руку, сдавив изо всех сил. Рейни ответил тем же. Они обменялись еле слышными ругательствами и слегка ткнули друг друга кулаками, стараясь попасть под дых. Настроение немного исправилось, и даже изжога стала утихать.
Дома Лора напевая и пританцовывая ушла в свою комнату и даже не оглянулась…


Глава 79. Наваждение. Двейн Рейни. 16 Сентября
Это был поцелуй. Такой страстный, какого он давно не испытывал.
Он вдыхал взахлеб запах её кожи и волос, целовал висок и щёку около уха, но Немзис поворачивалась и настойчиво искала губами его губы, и они начинали новый поцелуй с такой страстью, как будто пытались утолить давнюю и вконец измучившую жажду. А тела их в это время делали свое дело, полностью отдаваясь сладкому изводящему нарастающему ритму…
Двейн издал долгий судорожный стон или вздох и внезапно в ужасе открыл глаза, приподнявшись или даже отдёрнувшись от всего, что он только что делал. Глаза встретили пустую подушку и темноту ночи.
Он ещё какое-то время в панике смотрел перед собой, ощущая напряжение в руках, её запах в ноздрях, и дрожь во всём теле, потом опустился снова на кровать и чертыхнулся. Сел вытираясь простыней. Часы показывали половину пятого утра.
Он сорвал простынь с кровати и швырнул в корзину в ванной комнате; небрежно накинул на кровать одеяло и лёг, глядя в потолок. И сразу снова ощутил на губах тот поцелуй. Даже не понадобилось закрывать глаза.
Некоторое время он переворачивался с боку на бок, стараясь найти то место, где бы она «оставила его в покое», но не нашел. Он поворачивался на живот и видел продолжение сна; он ложился на спину, и она медленно склонялась над ним и даже садилась верхом. Он ложился на бок, и она обнимала сзади и начинала целовать его шею. И под солнечным сплетением зажигался огонь и звездой разбегался по телу.
Он встал и пошёл в душ, но стоило ему упереться руками в стену и подставить лицо под тёплые струи, он сразу ощутил на своей шее её губы, и уже видел, чувствовал, как Немзис обнимает его, прижимается к нему всем телом и… И понял, что голубые пилюли ему вовсе не нужны …
Он выключил горячую воду. Удар холода заставил зарычать и задрожать от напряжения, но он выдержал, и какое-то время терпел, подпрыгивая, принимая поток холода в лицо и на плечи. Воображение наконец уступило.
Весь дрожа, Двейн вышел из душа, завернулся в банный халат и упал на кровать. Кожа покрылась пупырышками от холода. Сна, понятно, больше не было и близко, а часы не прошли и полдистанции до пяти. Он накинул одеяло поверх халата и какое-то время тело испытывало облегчение. Тепло медленно начало возвращаться, растекаться по телу, согревая и успокаивая. Как только он перестал дрожать от холода, он закрыл глаза – и тут же «увидел» её приближающееся лицо. Он открыл глаза, встал, натянул спортивную форму и выскочил на промозглую улицу.
Он бегал около часа сначала по холодной утренней тьме, потом по скудному октябрьскому рассвету. Бегал страстно до изнеможения, потому что как только он останавливался отдышаться, он сразу видел её. Нет, скорее он ощущал до такой степени, что уже хотелось протянуть руки вокруг тонкой и гибкой талии и ощутить, как она прогибается… И тогда он гнал себя дальше, петляя между частными домиками, машинами, клумбами и парками.
Дорога вывела к озеру. Несмотря на ранний час, он был далеко не одинок на беговой дорожке. Он встретил несколько спортивных и несколько не очень спортивных людей – разного возраста, пола и цвета кожи. Ответил на несколько приветствий, вспугнул десяток гусей и трёх оленей.
Сделав два круга вокруг озера, он заметил некое спортивное сооружение из причудливо изогнутых металлических трубок. Двейн начал изнурять себя подтягиваниями и качанием пресса. Дрожа от усталости и мокрый словно после купания, он упал на скамейку и закрыл глаза, тяжело дыша и чувствуя дрожь во всём теле. Перед ним опять появилось она, и он пожалел, что не надел туго облегающее белье. Он открыл глаза и наклонился вперед, положив руки на колени.
– Вы удивитесь, молодой человек, – раздался густой голос рядом. – Вы просто удивитесь, как много мыслей, которые мы думаем наши, на самом деле пришли со стороны.
Рейни невольно чуть не подпрыгнул. Рядом сидел старик, опираясь на трость, и появления его Двейн просто не заметил. Ему было, наверное, под девяносто. Он был в больших очках, старом гороховом пальто и вязаной серой шапочке, местами проеденной молью. Короткая седая борода покрывала большую часть лица. Этакий Санта Клаус под прикрытием.
– Важно это просто осознавать, – продолжил старик, поворачиваясь к нему и глядя поверх очков, – тогда проще контролировать. Я мог бы дать вам пару-тройку наших методов, но у вас и свои есть. Очень даже эффективные. Дурга, например, или… Нарасимха…
– Спасибо, – сказал Рейни, встал и пошёл прочь.
– Например, кшраумм… – долетело до него, затихая вдали. – Очень эффективная…
Пройдя метров двадцать Рейни невольно оглянулся, почему-то боясь увидеть пустую скамейку, но старик сидел на прежнем месте, явно беседуя сам с собой. Или с кем-то невидимым. Губы его шевелились, и он неторопливо жестикулировал правой рукой, в то время как левая покоилась на трости.
– Да уж, кшраум, – подумал Двейн усмехнувшись, но звук уже сделал своё дело, и перед ним возник образ матери, её смеющееся лицо и губы, напевающие это слово.
– Мама, – говорил он, даже в свои одиннадцать стесняясь того, что она делала, – папа говорит, что это всё суеверия!
– Конечно, конечно! – смеялась она, – и в этой благословенной стране каждый имеет право на свои суеверия! Не так ли?! – и продолжала напевать мантру, – ом-м-м, кшраум-м, Нарасимхая намаха…
Двейн шел домой, обессиленный физически, но воспоминание принесло ему неожиданную радость и облегчение. Он не забыл, но просто так редко вспоминал, что это было похоже на забвение. Почему редко? – подумал он. Почему? Стеснялся ли он? Было странное ощущение, что отец так долго внушал ему за спиной матери, что верования ее страны — это суеверия, а религия отца – это истина в последней инстанции, что наконец оторвал его от корней. Но то, что он хотел привить сыну, так и не приросло. Резко, как и всякий подросток, он отбросил сказочный мир матери, но эта сказочность виделась ему теперь везде. В каждой религии.
Месть подсознания, – подумал Двейн, мысленно отвечая отцу. Оно видит подобие там, где сознание старается его не заметить. И раз одна религия — это пережиток прошлого, то другая автоматически становится тем же.
Конечно, он бы никогда не сказал бы ничего такого в реальности, но мысленные диалоги – их столько раз репетируешь, ищешь подходящие слова, думая однажды всё же произнести. Но этот момент никогда не приходит. А если всё же приходит, то всё идет совсем не так…
А голос матери из памяти напевал мантру Нарасимхи, и Двейн невольно начал тихо подпевать. И только дойдя до дома, он наконец заметил, что совсем перестал думать о Немзис. И только когда входил в дом, его наконец пробило осознание – до холодного пота и мурашек – кто был этот старик, и как он знал? Он вспомнил про Тихона, как тот подходил на улице, садился рядом на лавочку… Двейн замер с ключом в руке на пороге дома, и даже оглянулся назад, словно ещё мог увидеть озеро и скамейку, но возвращаться уже не было сил.
– Но нет, это совсем другое, – подумал он наконец с облегчением. – Это просто… случайный прохожий, разговаривающий сам с собой. Больше ничего! Я индус по виду, а сейчас у почти каждого встречного первая ассоциация с выходцем из Индии – это йога и мантры. Не надо во всём искать великий смысл!
И напевая, он пошёл в душ, и на сей раз с удовольствием вымылся безо всякого «вмешательства» Немзис.


Глава 80. Визит. Маркус Левин. 25 сентября
– Привет герою, – послышалось сзади знакомое.
И сразу всё внутри привычно ощетинилось.
Маркус только что припарковался около дома, вышел из машины, оглядываясь вокруг, когда раздался этот знакомый голос.
Маркус обернулся и увидел троих. Впрочем, сначала он увидел только знакомого усатого шерифа. Рядом с ним подходили двое – мужиковатая брюнетка с короткой стрижкой и крупными угрями на висках и щеках и высокий и темнокожий мужчина, оба в тёмно-синих костюмах.
– Мистер Левин, можно с вами поговорить? – спросила женщина, бросив на шерифа недовольный взгляд.
– О чём? – спросил Маркус настороженно.
– О разном, – ответила она, предъявляя ему какое-то удостоверение. – Детектив Ферроуз, отдел убийств.
Маркус проигнорировал удостоверение и снова спросил:
– О чем?
– О том, знаете ли вы мистера Джонсона?
Он стоял и молчал, не зная, что ответить. Приказ никому ни слова от Бианки ставил его теперь в нелепое положение.
– А что? – спросил он. – В чем дело?
– В том, что он был убит несколько дней назад.
Полицейские подошли ближе и оба теперь смотрели на Маркуса сверху вниз, внимательно за ним наблюдая.
– И как выяснилось, – продолжила она, – у вас с ним были некоторые… э… трения несколькими днями ранее. Вы не хотите рассказать, что случилось, когда вашу скорую вызвали к нему в отель?
– Нет, – сказал Маркус.
– Вот как? – удивилась она. – Ну тогда, где вы были двадцатого сентября с полуночи до трех часов утра?
Маркус только покачал головой.
– Тогда, – сказала она, – вам придется проехать вместе с нами в отделение.
– Вы меня арестовываете? – спросил Маркус.
– А что, есть за что?
– Нет.
– Тогда не арестовываем, – усмехнулась детектив Ферроуз, – пока.
– Тогда я имею право никуда не ехать.
– Это в ваших интересах.
– Не думаю.
– Это просто беседа.
Маркус открыл рот, и даже чуть поднял руку к нагрудному карману, как вдруг в его голове отчетливо возникла сцена:
– Нет, – скажет он, достанет из нагрудного кармана визитку и отдаст им, – это мой адвокат, я буду общаться только в ее присутствии.
– Смотри, Рис, – скажет дама своему напарнику, – он уже знает, что ему нужен адвокат!
Рис не ответит, только приподнимет брови и кивнёт в ответ, а шериф расплывется в гадкой улыбке и пробурчит:
– Черт побери!
Маркус закрыл рот, опустил руку, покачал головой, повернулся и пошёл в дом, спиной чувствуя, как они провожают его глазами.
* * *
Маркус позвонил Бианке.
– Понятно. Никому ни слова. Я сейчас подъеду, – сказала она напряженно и положила трубку.

– Ну в общем мы этого ожидали, – сказала она с порога.
– Что делать? – спросил Маркус.
– Ничего, – ответила она. – Тебе нельзя делать ни одного лишнего движения. И ни одного лишнего слова! Никому. Всё сделаю я.
Она появилась не одна, а с высоким крепким мужчиной, Лукасом, своим частным сыщиком. Они завели Маркуса в чёрный минивэн, расписанный рекламой фирмы систем безопасности, и вытащили из него все подробности последней встречи с тренером. Потом всю информацию о действующих лицах, потом всё, что мог рассказать о прошлом.
Откуда полиция могла знать о происшествии? Наверное, от служащих отеля и от Джастина, от кого ещё? Где он живет? Маркус рассказал. Бианка начала подробный инструктаж, что делать и чего не делать, как вдруг в проулке появилась знакомая тёмно-красная субару и затормозила у дома. Оттуда вышел Джастин, воровато оглядываясь по сторонам. Маркус выскочил из машины и окликнул его.
– А! Вот ты где! – с облегчением воскликнул тот.
Он тоже забрался к ним в машину, и их беседа всё больше напоминала какой-то воровской сход.
Да, полиция к нему пришла. Детектив Ферроуз насела на него и начала вытягивать информацию про тот вызов. Джастин увиливал как мог, ссылаясь на плохую память, невнимательность и хронический пофигизм, но полиция, к сожалению, уже знала и номер скорой, и имена обоих парамедиков, которые были на вызове, и многое другое.
– Они знают всё, – добавил Джастин шепотом. – Не от меня. Я сказал не помню, ничего не случилось, типа у пациента начался понос, и он убежал в туалет. От госпитализации отказался. Не будем же мы ловить… Но они знают. Спрашивали, что я знаю о тебе, о твоём детстве, о школе, в которой он был твоим тренером. Не велели тебе звонить. Правда забыли запретить разговаривать, – ухмыльнулся он. – И ещё, и ещё! – вдруг торопливо зашептал он, – чуть не забыл! Они спрашивали про пистолет!
– Какой пистолет? – спросил Маркус.
– Пистолет Габриеля! – воскликнул Джастин. – Ты его не брал?
– Я? С какой стати? – удивился Маркус.
– Ну так вы были напарниками! – тоже удивился Джастин.
– Ну и что? При чём тут пистолет?
– А при том, что он пропал! – заговорщицки сказал Джастин, – из его ящика! А может из машины. Он не помнит!
– А он что его на работу приносил?
– Конечно! А ты не видел? Он мне показывал!
– Нет, не видел. Когда пропал-то?
– Не знаю. Могу сказать только, что слышал. Эти с шерифом обсуждали, когда отошли в сторону, – добавил Джастин. – Я подслушал. Что вы были напарниками, что пистолет пропал, и что калибр подходящий!
Лукас и Бианка посмотрели друг на друга озадаченно и долго молчали.
– Почему шериф? – наконец спросил Лукас, – что он делает в этой компании? Ты с ним как-то пересекался?
Маркус мрачно кивнул и нехотя рассказал про свои попытки подать заявления.
– Понятно, – ответил Лукас озабоченно.
– Когда вас вызвали в отель, – спросила Бианка, – если, вы говорите, что люди стояли в отдалении, могли ли они слышать, что происходит в машине?
– Не думаю, – пожал плечами Джастин.
– Так откуда полиция могла узнать? Если ваша камера, как вы говорите, не работала.
Они замолчали и задумались, и вдруг у Маркуса сверкнула отчетливая мысль:
– Адвокат! Может он звонил своему адвокату?
Все замолчали и воззрились на него, и тут Маркус с ужасом почувствовал, что в воображении Бианки и Лукаса разворачивается одна и та же картина, как он, Маркус, ночью подходит к двери комнаты в мотеле, как слушает под дверью разговор тренера со своим адвокатом, как достает пистолет Габриеля…
– Нет, нет! – воскликнул он. – Это не то, что вы думаете! Если он звонил адвокату, то скорее всего сразу после происшествия! Еще в отеле «Супер 8». И я этого не делал! Я его не убивал!
Они несколько смущенно переглянулись, потом Бианка сказала Лукасу, стараясь, чтобы её тон звучал успокаивающе:
– Да, это хорошая идея. Попробуй узнать про адвоката. Это очень логично. Если этот мерза… э… покойный уже попадал в ситуацию и у него был адвокат, то он мог позвонить. Полиция проследила звонки покойного, нашла адвоката, и у того уже не было причин скрывать. Конфиденциальность уже не работает. Он мог рассказать о происшествии.
Она помолчала, повернулась к Маркусу, и тон её был мягкий и нежный, словно она разговаривала с психически больным:
– Ты не переживай. Всё будет хорошо. У них нет прямых доказательств и пока нет оружия.
– Откуда вы знаете?
– Если бы у них что-то было, они бы уже тебя арестовали.
– Имей в виду, – добавил Лукас, – что они скорее всего будут за тобой следить и прослушивать ваши телефоны, потому просто веди себя тихо, ни с кем не общайся.
И он уже знал, что они ему не верят. Что в их глазах он виновен…
* * *
С тех пор Маркус почувствовал присутствие. Как и сказала Бианка, полиция организовала слежку, и теперь, выходя из дома, он погружался в их поле. Он знал, где они сидят, где паркуются, откуда смотрят. Однажды он почувствовал, что они тайно вскрывали его машину и видимо осторожно перекопали содержимое. Они были рядом и ждали затаившись, он тоже ждал. Чего-то, что должно случиться.
Вопрос – что и когда?
* * *
– Знаешь, есть такая притча, – грустно сказала Кицунэ ночью, когда они ложились спать.
– О чём? – спросил Маркус.
После её признания он чувствовал себя не в своей тарелке. Словно что-то между ними изменилось, и он пока ещё не мог справиться с этим.
– О человеке, – сказала она печально, – который стоит на склоне скалы и держится за деревце. Вверху его ждет лев, внизу крокодил…
– Ужас, – сказал Маркус стараясь улыбнуться. – Я читал. И там ещё что-то было про мышь, которая подгрызает корни этого дерева.
– Да, – ответила она. – И про ягодку, которая растёт на этом склоне. Прямо как у нас. Сзади один зверь, впереди другой. И всё рушится под нами…
– А в руках последняя ягода, – Маркус обнял её. – Может это и есть рай?..
Они долго молчали, слушая жизнь, которая извещала их о каждой новой прошедшей секунде тиканьем старинных часов в гостиной.
– Кстати, – очнулся Маркус, – я ухожу в отпуск. Завтра работаю последний день!
– Хорошо, – ответила она, прижимаясь к нему.
Они заснули обнявшись, и Маркус был рад, что Кицунэ больше не одна, что у неё есть Элена. Если что-то случится с ним самим…
Об остальном он старался не думать.


Глава 81. Телешоу. Двейн Рейни. 27 сентября
– Включи телевизор! – тихо сказал Рейни в телефон. – Седьмой канал.
– А что там? – спросила Дубчек, зевая в трубку.
Но Рейни уже слышал в трубке фоном то же самое, что шло с его телеэкрана.
– Святое дерьмо! – пробормотала она мрачно и отключилась.
На экране агент Крейг на пенсии, по-прежнему кругленький, седой и представительный, рассказывал о своем старом расследовании. Том самом. Про изувеченные трупы двух молодых людей в маленьком курортном городке на берегу океана.
Невозможно остановить интерес людей к разного рода преступлениям. И конечно святое дело – делать на этом деньги. В ход идут разные журналистские штучки с представлением разных версий, мнений разных сторон. «Вы говорили, что вас осудили несправедливо,» скажет популярный ведущий отбывающему пожизненный срок, «вы же хотите рассказать правду?» и тот может согласиться, не задумываясь, что он будет лишь частью шоу. Что там, конечно, прозвучат разные версии, но в итоге произнесут и приговор. И зритель выключит телевизор с уверенностью, что посадили того, кого надо. Или как в данном случае – с уверенностью, что преступнику удалось успешно исчезнуть и замести следы. И он до сих пор ещё ходит на свободе.
Конечно, авторы телепередачи пытались выглядеть объективными – ведь только так они могли растянуть историю на пару часов экранного времени. Сначала они в подробностях рассказали о жизни обоих молодых людей, вытащили на экран некоторых старых друзей из ЛГБТ клуба и родственников. Потом излагали обстоятельства смерти. Ранения обоих были описаны красочно и в подробностях. Конечно, показывали кое-какие фото с места преступления – в основном детали, а сами тела давали с размывкой. Публика такое любит. Любит и боится. Боится и любит. Кто-то останется недоволен фотографией, а кто-то размывкой.
Но все-таки прогресс, подумал Рейни. Раньше толпа с восторгом смотрела, как людей на арене терзают дикие звери…
А потом ведущий начал рассказ о преследованиях геев тех лет. Вытащил на экран кого-то, кто отказался показывать лицо и рассказал про группу ультра-религиозных, в которой он состоял, и которая избивала представителей нетрадиционной ориентации. А потом намекал, что были и более экстремистски настроенные люди. Перед каждой рекламной паузой шоу обещало продолжение с великими тайнами и ужасными открытиями.
И наконец: начался рассказ об Айзеке Берге. Серьёзным почти трагическим тоном диктор говорил о его любви к жене и дочерям, о бизнесе, но затем с ноткой драматизации перешёл к его двойной жизни. Игры в казино, подпольные алмазы! Калейдоскоп кадров с членами мафии и судебными процессами тех лет, заголовки старых газет про нелегальный рынок драгоценностей. Материал был сочный.
И наконец, началось про измены Берга. Показали воспоминания пары приятелей из клуба, причем оба очень искренне отметили, что Берг был необыкновенно добрым, мягким и отзывчивым человеком, совершенно не способным на насилие в любом виде. Однако уход от жены в ЛГБТ-общество, а потом уход оттуда к другой женщине из-за денег, по мнению ведущего, характеризовал Берга не с лучшей стороны. А главное, на этом фоне подавался намёк на пороки ещё более страшные. Был ли Берг серийным убийцей? Ведущий шоу не утверждал явно, он просто задавал вопросы. Но этого было достаточно. Драма разворачивалась всё круче.
– Мой отец невиновен! – сказала Лея с экрана и начала рассказывать, что расследование продолжается, что следователи работают…
И Рейни чётко отметил множественное число. Но когда дальше она появлялась на экране, то упоминала только одного агента Марселя Деври. Видимо журналист сообщил ей имя. Никаких других имён и новых подробностей она не озвучила. Или, скорее, это просто не включили.
Зато дальше диктор начал рассуждать на тему странной гибели самого агента Деври. Драматизируя и растягивая шоу, разбавляя бесконечными видовыми съемками – знакомые окрестности, тот самый дом и тот самый подвал – ведущий рассуждал о том, было это ограбление, самоубийство или устранение. И даже не надо было говорить в открытую; достаточно ставить намёки в нужных местах. И всё шоу создавало впечатление, что Берг не только сбежал, но ещё и убил агента, который продолжал работать над старым случаем и может быть даже вышел на след.
Шоу закончилось в полночь, но Джину это не остановило.
– Это натуральное вредительство! – пыхтела она в трубку. – Этот придурок захотел славы!
Если бы у неё была возможность бросить трубку как на старых телефонах, то она наверное бы это сделала. Однако это было невозможно, и потому досталось столу. Когда она отключилась, сразу раздался другой звонок.
– Агент Рейни? Э… Я прошу прощения… – голос вначале такой тревожный и звонкий вдруг упал и затих.
Рейни даже увидел, как Лея, поднявшись от телевизора, достала свой ежедневник, перелистала, нашла его визитку, приклеенную к одной из февральских страниц, набрала номер и только потом взглянула на часы.
– Ничего, я ещё не сплю. И я тоже смотрел.
– О! Вы представляете! Они всё перевернули с ног на голову! – воскликнула она со слезами в голосе. – Почему вы не сказали, что мой отец невиновен?!
– Потому что никто ко мне по этому поводу даже не подходил. И я только сейчас впервые узнал, что они сделали такой сюжет.
– О боже! – тихо сказала она. – О боже! Что же это?! Как же так? Я же им всё рассказала про ваше расследование…
– Было бы лучше, если бы вы мне позвонили сразу, как только к вам обратились по этому вопросу.
– Да… Конечно… – прошептала она, — Но что-то же нужно сделать?!
– Боюсь, что всё делать уже поздно.
– Но это надо запретить, снять с экрана!..
– Это уже показано. Какой смысл сражаться сейчас? И к тому же у нас свобода слова. И поверьте, я уже попадал в такие ситуации. Пост-решения на них не существует. Хорошего пост-решения. Даже если мы пригрозим судом и потребуем извинений, нам скажут про эту самую свободу слова, а потом начнут раскручивать на информацию, чтобы сделать продолжение. И не факт, что оно будет лучше.
– Но что же делать? – в её голосе звучало отчаяние.
– Жить, – вздохнул Рейни. – Расследовать дальше. И надеяться, что мы найдем настоящего убийцу. Кстати, вы не дадите координаты тех людей, которым вы давали интервью?
Несколько дней он звонил по указанному телефону, но его встречал только автоответчик. Он звонил и в телестудию, ему обещали, что передадут информацию авторам передачи, но никакого ответа он не получил.
Социальные сети отреагировали всплеском, но это была не информация, а эмоциональная грязь. Фонтаны грязи. Не было толку и от телефонных звонков озабоченных граждан. Берга уже «видели» в десятке штатов от Аляски до Флориды. Даже в Мексике. Кто-то похожий или кто-то подозрительно выглядит… Многое, к счастью, отсеивалось ещё при получении – опытные телефонные операторы уже знают, что после каждой такой передачи бывает наплыв звонков, из которых некий процент это «летающие тарелки», но остальные звонки передавали ему, и работа с ними пожирала всё его время.
Однако следующая неделя принесла новый урожай, на сей раз трагический…
* * *
– Да, похоже это он, – сказал агент Крейг на пенсии, выпрямляясь от кровати, на которой покоилось обнаженное окровавленное мужское тело.
При жизни человеку было около пятидесяти. Полнеющий, лысеющий, изнеженный и не привычный к тяжёлой работе и гимнастическому залу. Он лежал поверх одеяла навзничь, руки чуть раскинуты в стороны. Кровь от ран на груди, животе и лице уже высохла, а под телом впиталась в ткань и почернела. Те же страшные чёрные глазницы, как на фотографиях в старом случае. Так же изувечено лицо.
Вокруг убитого ходила команда экспертов, обутых в пластиковые мешки, чтобы не оставлять следов. Они фотографировали, собирали отпечатки пальцев и образцы всего и вся.
Горничная отеля обнаружила тело и вызвала охрану, охрана позвонила менеджеру, тот в полицию, и поскольку в такой цепочке обязательно найдётся человек, который смотрит эти передачи, кто-то позвонил и в ФБР. И не только туда, так как под окнами, за кордоном мигающих полицейских машин, беспорядочно стояли телевизионные минивэны, толпились журналисты и зеваки. А в комнате находились мэр и шеф полиции Вашингтона, Барбара Брейди, Дебора Флетчер, шеф Ланкастер и даже замдиректора ФБР. И лишь недавно вспомнили про агентов Дубчек и Рейни. Между делом. И те только что приехали и обозревали происходящее в очень мрачном расположении духа.
Обутый в пластиковые мешки на ногах и в голубых резиновых перчатках, Рейни успел сделать пару кругов по комнате протискиваясь между экспертами, начальством и мебелью, осмотрел ванную, шкафы, тумбочки, выглянул в окно, осмотрел тело, вышел в коридор, вернулся обратно и теперь стоял скептически обозревая толчею. Дубчек проделала примерно то же самое, и теперь стояла рядом и явно хотела всех убить.
– Да, похоже это он, – повторил агент Крейг повернулся к начальству, – Берг. В смысле его работа.
– Во-первых, Берг не убивал, – заметил Рейни.
Все вдруг повернулись к нему и впервые его заметили.
– Во-вторых, – продолжил Рейни, – кто бы ни был реальным преступником тогда, тут работал не он. Это подражатель.
– Молодой человек, – несколько обиженно начал Крейг, делая упор на слове «молодой» – вы только начали работать с этим делом, а я на нём уже давно. Ранения очень схожие, одежда, документы и э… те же части тела забраны в качестве сувениров…
Дубчек издала звук, похожий на рычание, но потом всё же перешла на человеческий:
– О чём вы подробно рассказали всему миру несколько дней назад! Спасибо вам большое! Так что это даже не подражатели, а благодарные поклонники.
– Однако! Агент Дубчек! – воскликнула Барби, срываясь на фальцет и жалея, что послушалась шефа и вызвала их.
– Три главных различия, – перебил её Рейни, выходя на первый план. – Вернее, три из того, что сразу бросается в глаза. Первое, раны самозащиты.
– Э… – только вякнул агент Крейг, оборачиваясь к покойному и как-то сразу теряя энтузиазм.
Шеф наклонился и поднял руку убитого. И точно – между запястьем и локтем были видны порезы, словно человек пытался закрываться руками и отбиваться, чего в старых случаях не было и близко.
Все присутствующие приблизились, рассматривая, и Рейни в очередной раз удивился, насколько смерть полностью лишает достоинства. Всего несколько часов назад это был живой человек, а теперь это тело, оно лежит на всеобщем обозрении перед толпой со всем своим лишним весом, открытыми интимными частями, которые, впрочем, кто-то прикрыл куском голубого пакета, и страшными ранами – и ничего уже не стесняется…
– Так… он, наверное, уже в солидном возрасте… – вдруг нашелся Крейг. – Не смог сразу…
– О, да, конечно! – съязвил Рейни. – Если вы всё ещё думаете, что это Берг, то ему уже семьдесят пять!
– Второе, – мрачно продолжила Дубчек, заходя с другой стороны кровати, – кровавая баня!
Это действительно остро бросалось в глаза именно когда, к несчастью, появилась возможность сравнивать. И стало очевидно, что тот, кто убивал в старом случае, явно не любил кровь и не хотел её видеть. Он наносил первый смертельный удар, а потом ждал. Ждал пока сердце перестанет биться, пока кровь перестанет пульсировать, пока не остановится совсем. Медленно она стекает вниз внутри тела, а убийца в это время осторожно раздевает жертву – и только десять, пятнадцать минут спустя он вынимает нож из тела и начинает так же медленно наносить бессмысленные ранения, стараясь при этом не разбрызгивать. И потому, крови на старых местах преступления было гораздо меньше, чем в похожих ситуациях. Тонкие струи стекали с неподвижно лежащего обнажённого тела, и аккуратные круглые капли падали с ножа тем, где он готовил новый удар.
А в данном случае удары наносились хаотически, человек отбивался, кровь разбрызгивалась, разлеталась по комнате. На окружающих предметах можно было увидеть цепочки капель, слетевших с ножа. Сначала это была драка. Раздевали тоже труп, но делали это небрежно, потому кровь стекала из ран широкими струями и размазывалась одеждой. После этого, правда, добавили еще несколько ранений – они отличались, так как меньше кровоточили и кровь уже стекала по лежащему телу.
– Я думаю, – продолжил Рейни, – что сначала человек получил несколько ударов и только после этого умер. А в старых случаях, первый удар был смертельным, остальные декорация.
– Тогда, может быть, вы объясните, – начал Крейг раздраженно, – почему тогда никто в соседних комнатах не слышал криков?
– Потому что, – ответила Дубчек с нарастающей яростью едва удерживаясь, чтобы не воткнуть в него сосиску пальца, – есть и третье различие! Это наличие сообщника, а скорее нескольких. Кто-то держал этого парня за шею и зажимал его рот, пока другой его резал.
– И вы можете найти его ДНК во рту покойного, – добавил Рейни. – Тот кажется его крепко укусил. Может даже остались образцы кожи и тканей. Кровь на зубах убитого очень вероятно принадлежит одному из убийц. На лице и шее убитого также могли остаться отпечатки пальцев.
– Вы хотите сказать, – уточнил шеф, – что этот случай не принадлежит к старой серии?
– Нет, – ответил Рейни снимая перчатки. – Думаю, что это скорее мелкие нарко-разборки, которые пошли неправильно и зашли слишком далеко. И имея тело на руках, они вспомнили шоу и инсценировали преступление, не зная мелочей.
– Почему нарко? – спросил шеф.
– Почему мелкие? – спросила мэр.
– В туалете, – ответила Джина, – на полу за бачком видна еле заметная белая пыль. Может это здесь давно, но может и относится к случаю. Мусорное ведро перевернуто и мусор рассыпан, что-то оттуда забрали. Может парень прикупил какой-то пудры, чтобы смешать с массой и отсыпать себе часть товара, и подельники это обнаружили.
– А мелкие, – сказал Рейни, – потому что у крупного бизнеса другой стиль работы. Здесь виден стиль кустарей, разрабатывающих окольные дороги.
– Понятно… – сказал шеф.
– Рейни, Дубчек, вы готовы вести этот случай? – проснулась Барби и решила изобразить начальство.
– Он не имеет к нам никакого отношения, – ответила Джина. – У нас много работы. Обычная полиция вполне справится, – добавила она, глядя на шефа полиции и тот кивнул в ответ.
– И кстати, – добавил Рейни, продолжая рассматривать лицо покойного, – Похоже, убитого зовут Барри Гарроуз. В позапрошлом году он проходил свидетелем по делу Акилы Менде. Хотя с такими ранениями его трудно сразу опознать.
Возникла немая сцена. Деятельность вокруг приостановилась, все воззрились на него в изумлении. Кроме Флетчер, которая держала в руках планшет и уже что-то набирала.
– Что? – спросил Рейни оглядывая их всех.
Заместитель директора ФБР выпрямился и спросил:
– Он проходил по вашим делам?
– Нет, я просто работаю со старыми файлами. Кое-что пролетало мимо.
– И вы просто вспомнили? – спросил замдиректора скептически.
– Да, – ответил шеф Ланкастер вместо Рейни, причём в его голосе звучала нотка зависти. – Он помнит.
– Бывший адвокат, – начала Флетчер, уже найдя информацию и зачитывая фрагменты со своего планшета, – застукали с проституткой… лишился лицензии… развод… двое детей… подсел на наркотики, начал приторговывать… катался курьером по мелочи...
Она протянула шефу портрет на планшете, и начальство сгрудилось вокруг, глядя то на портрет, то на покойного. Шеф даже взял планшет и поднес ближе к изуродованному лицу. А Флетчер добавила, повернувшись к Крейгу:
– Так что я думаю, этот парень не гей. В качестве четвертого различия…


Глава 82. Находка. Маркус Левин. 9 октября
– Сюрприз! – возник знакомый противный голос где-то рядом.
Ощущение тревоги зазвенело в ушах и свело грудь.
Маркус огляделся. Магазин большой, народу много, но никого подозрительного рядом не оказалось. Весь день он провел в госпитале с Кицунэ, потом отвёз её домой, и поехал в магазин. Собирая продукты в корзинку, он внезапно испытал этот странный приступ.
Он остановился, осмотрелся ещё раз, оставил корзину с продуктами и пошёл на улицу, оглядываясь вокруг. Остановился около входа, постоял и направился к своей машине, пытаясь понять ощущения и привычно отыскивая глазами машину полиции. Она стояла достаточно далеко с его пассажирской стороны, не проявляя никакой активности, и ничего страшного, казалось, нигде не происходило.
Маркус огляделся. Автомобили на парковке жались поближе к магазину. Несколько фонарей отбрасывали слабый свет. Тёмная машина полиции казалась пустой. И тем не менее, что-то происходило, и Маркус не мог понять. Не было никакого желания возвращаться в магазин, но всё же надо было купить молока и хлеба, и он решил поехать в другой. Пусть это всё выглядит глупо, но всё же…
Он подошел к своей машине. Что за чёрт! Окно было приоткрыто. Вот идиот! – подумал про себя Маркус, вспомнив, что сам открывал окно по дороге и забыл закрыть.
Слегка успокоившись, он открыл машину, запрыгнул на сиденье, и выругался ещё раз, ощутив под собой что-то твёрдое – опять сел на тёмные очки! Уже предвидя найти их в обломках, он в то же время внезапно ощутил, что предмет слишком твердый… Он засунул руку под себя, вытащил этот предмет – и вздрогнул и отбросил в ужасе, когда в сознание вошло, что это не очки. Это пистолет...
Ствол мерцал стальным блеском на полу под пассажирским сиденьем, такой реальный и такой нереальный одновременно. И теперь на нём отпечатки его, Маркуса, пальцев!
Маркус понюхал ладонь – она пахла машинным маслом и порохом.
Вытереть… Надо вытереть…
Стоп! Гарь и масло будут на ветоши… И он вспомнил какой-то рассказ Кобо Абе, который описывал как водоворот в безумие. Пытаясь устранить один след, человек оставлял второй, третий… И каждое новое действие делало его, невиновного, всё более и более виновным в глазах полиции…
Маркус сидел, тяжело дыша и глядя на этот страшный предмет, и не знал, что ему делать, и в голове звучали сирены. А вдруг это то самое оружие? Да, определенно то самое. Маркус снова поднес ладонь к носу и ощутив запах спросил «кто?» Перед глазами сразу развернулась довольная улыбка Билли. Играющий мальчик… Злой и страшный играющий мальчик. Чудовище, которому что-то от него нужно. Подойти под носом полиции и подбросить пистолет в его машину! Незаметно для этой самой полиции! Это в его духе. Значит прятать тоже не имеет смысла. Теперь, где бы он ни спрятал, куда бы ни выбросил, пистолет точно окажется в полиции. Анонимный звонок, безымянный свидетель…
«Что делать? Что делать? ЧТО ДЕЛАТЬ?» звенело пожарной сиреной в голове. Рядом стояла машина полиции, а у него в кабине лежал тот самый пистолет, из которого…
Спастись, спрятаться, спрятать от всех, чтобы никто не нашел, даже Билли! КАК? ГДЕ? Лес? Река? КАК и ГДЕ?
Руки тряслись. Маркус сидел какое-то время не двигаясь, только достал зачем-то пузырёк жидкого антисептика и несколько раз протер руки, пытаясь дышать медленнее и медленнее. Наконец пришло относительное спокойствие. Он запустил машину, включил фары и поехал. Выехал с парковки медленно, словно проверяя дорогу, но повернул не домой, а в другую сторону – сам не зная куда. Сразу увидел, что машина полиции тихо тронулась и пошла следом, держа дистанцию. С парковки магазина выезжали ещё несколько машин, но та самая светилась хищным голубовато-стальным цветом. Тот свет, который Маркус видел своим другим зрением. Чуть вдали за несколькими машинами появилась ещё одна с таким же характерным свечением.
Руки сами поворачивали руль в сторону от дома. Маркус долго ехал по полутёмной просёлочной, свернул на совершенно тёмную улицу, которая вдруг слегка замерцала в его видении призрачным светом, как номер на столе в казино.
Он ехал между территорией школы и прудом, и его преследователи крались за ним на хорошей дистанции. Это были теперь единственные автомобили, идущие в том же направлении, что и Маркус. Вскоре вокруг стеной встал лес, иногда разрежённый отдельно стоящими коттеджами и группами домов. Дорога петляла. Начались пустыри, потом снова группы деревьев и домиков.
Полиция по-прежнему поворачивала за ним; одна машина относительно близко, вторая – держа дистанцию. Маркус медленно проехал какой-то населённый пункт и выехал на магистраль. Здесь уже наблюдалась какая-то жизнь, транспорт, заправки, торговые точки, и первый преследователь слегка отстал, вторая машина вообще потерялась из виду, но Маркус всё равно знал, что она рядом. Он повернул снова в сторону леса, туда, где опять заметил след слабо светящегося трассера. На этот раз первый не последовал за ним, а проехал мимо. Зато вторая машина подошла ближе. Сзади появился ещё один преследователь; они шли за ним, как хищники время от времени сменяя друг друга.
Маркус приближался к очередной чёрной полосе леса и вспоминал историю с сумкой – там был резкий поворот, и под его прикрытием парни выбросили мешок незаметно для полиции. Если бы такой же поворот… Незаметный, чтобы они проехали по инерции… А что потом? Ответа не было.
Вдруг его внезапно прострелила мысль, что они могут поймать сигнал с его сотового. Он хотел выключить его, но снова испугался, что вдруг он может посылать сигнал даже в выключенном виде? В книгах и фильмах люди вынимали даже батарейки… Да, подумал он, это может быть и паранойя, но всё же... Маркус открыл окно и выбросил телефон далеко в ночную тьму. Еле удержался, чтобы не выбросить и пистолет. Еле удерживался, чтобы не вдавить педаль газа в пол до упора. Нет никакого смысла это делать: догонят сзади, блокируют дорогу спереди, задержат, найдут… Об этом размышлять не хотелось. Он по-прежнему ехал, не поднимая скорости и не знал, что делать.
«Хочу исчезнуть, хочу исчезнуть» думал Маркус. «Меня тут нет!» И сам понимал, какой это абсурд. «Я», «меня» – это уже наличие… Надо думать как-то иначе!
И он стал думать про мистера Смита. Какого-нибудь мистера Смита. Возвращающегося с работы. Буднично, спокойно, много лет одним и тем же путём. Библиотекарь… банковский служащий… нет, работник автомастерской… Большой, лысоватый… Он подгонит машину к дому, достанет почту, откроет дверь, и к нему выбежит весёлый пёс. Они пойдут прогуляться, вернутся, хозяин включит телевизор, найдет баночку пива, устроится поудобнее на софе и будет смотреть футбол или вечерние новости…
Справа вдоль дороги тянулись жерди ограды, стояли несколько лошадей и смотрели на огни машин, слева тянулись пустыри с отдельными деревьями и домами. Какой-то автомобиль вырулил с боковой дороги справа и не торопясь поехал перед Маркусом в том же направлении. «Мистер Смит» пристроился в хвосте, немного снизил скорость и начал думать про баночку пива. Он увидел, что впереди идущий внедорожник даже похож на его джип – и просто слился с его движением, стал с ним одним целым, повторяя его манёвры. А машине сзади, которая шла теперь непосредственно за Маркусом, пришлось ещё несколько отстать, чтобы не упираться прямо в затылок.
Вскоре какой-то посторонний грузовичок выехал с боковой проселочной дороги позади него и поехал следом за Маркусом – как раз между ним и его преследователем. Это было кстати. И Маркус почувствовал, что полицейский тоже испытал облегчение.
Вскоре впереди идущая машина вошла в черноту леса, и Маркус нырнул за ней, повторяя её повороты – направо, развилка, налево… Фонарей давно уже не было – только фары, габаритные огни и изредка светящиеся из леса окна коттеджей. И вдруг Маркус почувствовал, что его словно что-то толкнуло: «сейчас!»
Машина впереди повернула направо и потерялась за деревьями, потом она повернула налево и снова исчезла из виду за густым лесом, но в свете фар на мгновение мелькнула другая дорога, грунтовая, отходящая вправо – куда-то вниз по склону в глубину чащи. Маркус резко дёрнул руль вправо, соскочил с асфальта на грунтовку, выключил фары, двигатель, перевёл машину на нейтраль, и тихо-тихо стал сползать вниз в черноту, придерживая машину тормозом. На него наползли густые ветви с обочины, поскрежетали по обшивке и закрылись сзади, словно занавес. Маркус сидел в полной темноте и практически ничего не видел, но услышал, как сзади прожужжала по асфальту одна машина, другая, спустя немного времени третья. Потом всё затихло.
Он чуть отпустил тормоз, и машина медленно поползла вниз на одной только гравитации. Маркус почти въехал в дерево, остановился, вырулил на еле заметный просвет и теперь снова сползал вниз, слушая хруст колес по гравию и придерживая машину тормозом. Он увидел, как во тьме засветилась пара огоньков – глаза какого-то хищника и подумал, как это звери могут что-то видеть в такой тьме? И вдруг вспомнил «своего» койота. И сразу заметил, что тьма вокруг стала растворяться, словно откуда-то появился слабый сумеречный свет. Он позволял видеть и дорогу, и лес вокруг.
Грунтовка выровнялась, и он снова завёл мотор. Вскоре за поворотом впереди возникли открытые ворота, и дорога уходила в них. Маркус не понимал, что делать, но оставаться в темноте посреди леса не хотелось. Тем более, что полицейские в любой момент могли осознать ошибку, спохватиться и начать его искать. И он поехал вперед в надежде найти сквозной выезд.
В тот момент, когда он миновал ворота, они вдруг начали плавно и бесшумно закрываться…



Глава 83. Встреча. Маркус Левин. 9 Октября
Дорога закончилась в узком пространстве между забором, гаражом и домом. Дом был двухэтажный старый, увитый плющом, забор тоже покрыт густой куделью; листва уже желтела. Фонарей не было, но Маркус видел всё вокруг словно в сумеречном свете.
Он сидел в машине и не знал, что делать, чего ожидать. И поэтому он просто слушал свои ощущения. Опасность? Нет, чувство опасности ушло. Облегчение? Да, стало легче на душе, спокойнее. Теплее, что ли…
В доме горели окна. Кто-то выглянул в одно, потом в другое. Потом засветился фонарь над входной дверью. На порог вышла женщина в деревенском синем платье до щиколоток, кутаясь в вязаную шаль и рассматривая машину. Она не боялась.
– Тихон? – позвала она.
Маркус открыл дверь машины и вышел.
– Здравствуйте, – сказал он робко.
– Добрый вечер, – сказала женщина с сильным славянским акцентом. – А где Тихон?
– Кто?
– Ты один?
– Да.
– А Тихон… О, бедный малый! – она приложила руку к губам, потом перекрестилась справа налево. – Царствие небесное. Помяни, Владычица, раба твоего…
Она бормотала на другом языке, но Маркус понимал. Еще раз перекрестившись, женщина снова посмотрела на Маркуса – теперь уже долгим испытующим взглядом и сказала:
– Ну проходи, гостем будешь. Как тебя зовут?
И не дожидаясь ответа крикнула кому-то в доме:
– Иисус, пойди, закрой шлагбаум.
Из дома вышел высокий темнокожий юноша в футболке и спортивных штанах; он зевал и потягивался. Удивлённо посмотрел на Маркуса.
– Привет, – сказал он, надел ветровку, взял фонарик с веранды и ушёл в темноту леса.
Маркус зашёл в комнату и огляделся. За прихожей была маленькая и ухоженная гостиная с камином, уставленным слониками и прочими сувенирами. На длинном столе лежала красивая скатерть ручной работы из лоскутков. В камине горел огонь. В воздухе плавали сказочные ароматы, и Маркус вдруг понял, что очень голоден.
– Ужинать будешь? – спросила женщина, появляясь из кухни с подносом. На нём стояли дымящаяся глубокая сковорода и стопка тарелок. – Да не беспокойся, они скоро спохватятся, но не скоро найдут.
– Откуда вы знаете?
– Оттуда же, откуда ты знаешь мой адрес, – улыбнулась женщина, и Маркус увидел, что она очень красивая. И грустная. И ей, наверное, чуть больше пятидесяти. Длинные тёмные волосы, собраны в косу, кудрявые пряди обрамляли лицо.
Ещё два визита на кухню – и на столе появились мелко-нарубленный капустный салат, тарелочка с селёдкой, тарелочка с солёными огурцами и два фарфоровых чайника – большой с кипятком и маленький с заваркой.
Бесшумно вернулся Иисус, и тоже сел за стол.
– Девочки! – позвала женщина громко.
– Сейчас! – ответили два молодых женских голоса из глубины дома.
И вскоре в комнату вошли две миловидные девочки лет тринадцати – одна со светлой кожей, другая с тёмной. Хозяйка положила дымящееся и ароматное нечто на тарелку, добавила туда капустный салат и поставила перед Маркусом.
– Не бойся, – сказала она, чуть улыбаясь, – это просто жареная картошка с луком и грибами.
И стала раскладывать остальным. Иисус, который устроился на ближнем торце стола, подвинул себе свою тарелку и начал жадно есть. Маркус пока медлил. Девочки тоже не торопились, разглядывая гостя с любопытством и симпатией.
– Ну хорошо, – сказала хозяйка, наконец собрав себе на тарелку еды и садясь напротив Маркуса. – Давай знакомиться. Меня зовут Ольга. Хотя здесь я числюсь под другим именем. И я тебе его не скажу.
Юноша и девушки никак не отреагировали на подобное заявление.
– А тебя зовут…
– Маркус… – сказал он.
– И ты работаешь на скорой помощи.
– Да, – ответил тот, – откуда ты знаешь?
– И однажды вас вызвали по адресу, – продолжала она и вздохнула, – и это был человек, который умирал или…
Она замолчала, глядя в упор на Маркуса, и молодые люди тоже замерли.
– Уже умер, – ответил Маркус.
– И ты поранился… – продолжила Ольга.
– Кто ты? – спросил Маркус. – Что тебе от меня нужно?
– По-моему, это тебе что-то нужно. Это ведь ты ко мне приехал, – ответила она.
– Да, – Маркус вдруг потупился, – да, я… Просто…
– Просто ешь, – сказала она. – А то остынет. Всё остальное потом.
* * *
Они закончили ужин в молчании. Ольга разлила чай и убрала сковороду и тарелки на поднос и унесла на кухню, и молодые люди подключились на помощь. Через минуту на столе остались только чай и душистая выпечка. Ольга что-то сказала на кухне девушкам, и те выглянули в гостиную, приветливо помахали Маркусу, сказали «пока!» и ушли. Юноша словно тень вернулся в гостиную и устроился на кресле неподалеку с каким-то смартфоном в руках и в наушниках, но явно было видно, что он продолжает наблюдать за гостем. И Маркус почувствовал, что наушники только для декорации, и в них тишина. И он готов жадно слушать всё, что будет сказано.
Маркус сидел, положив руки на колени и чуть съёжившись. Ему было неловко, и он не знал, что делать. Тикали часы-ходики на стене. Вдруг что-то щёлкнуло, окошко открылось, появилась кукушка и прокуковала десять раз. Наконец, погремев посудой на кухне, вернулась хозяйка и снова села за стол напротив Маркуса.
– Ну хорошо, – сказала она, и запнулась, не зная, как продолжить. Обернулась на юношу и улыбнулась ему:
– Ты хотел увидеть. Вот, смотри, – и чуть кивнула в сторону Маркуса. – Видишь, ничего страшного.
– А что должно быть страшного? – спросил Маркус, поворачиваясь к Иисусу.
– Нет, это я так, – смутился тот.
– Представляешь, – сказала Ольга, поворачиваясь к Маркусу, – его мать назвала его Иисусом и отдала в приют.
– Зачем ты так? – спросил Маркус укоризненно, испытав внезапно острое чувство сострадания. И повернулся к нему и добавил, – она не могла сама. Она была…
– Да-да, расскажи ему, кто она была, – сказала Ольга, внезапно напряжённо и ядовито.
– Расскажу, – ответил Маркус глядя прямо в его тёмные жадные глаза. – Она была маленькой девочкой в страшном лесу с чудовищами. Её мать была наркоманкой, и девочка ходила в школу голодной и ела сухие макароны, потому что некому было их приготовить. И она воровала, чтобы просто поесть. Ты родился, когда ей было всего четырнадцать и она уже была в колонии. И там хотя бы кормили. А когда вышла оттуда, она ничего не знала, что с тобой делать, она сама была ребёнком, и денег у неё тоже не было. И она совсем не умела жить нормально, никто её не научил. Но она очень любила вас обоих, она просто не могла вас защитить и погибла сама… Её вины в том нет. И твоей вины тоже.
По лицу Иисуса пробежала судорога.
– Она была очень доброй, – продолжал Маркус. – Она назвала тебя Иисусом потому, что надеялась, он тебя защитит. И надеялась, что в приёмной семье тебя будут кормить.
– Ой, я сейчас заплачу! – иронично заметила Ольга.
– Ты её не слушай, – сказал Маркус Иисусу кивая на Ольгу, – она хочет казаться злой, чтобы быть сильной. Она тоже была в том лесу, с чудовищами. И она добрая, она тебя любит, только боится это показать. Чтобы ты не подумал, что она слабая, и что ей бывает больно.
– Я знаю, – тихо сказал юноша. Он теперь звучал совсем как мальчик. Может быть, он и был ещё совсем мальчик. – Я знаю, – повторил он и голос его сорвался.
– Добрая? Я злая! – возмутилась Ольга, но голос её тоже дрогнул, – Я его поймала, когда он пытался вскрыть мою машину! Обычно он вскрывает за секунды. Но тут не получилось. Можешь понять, почему он руку сломал.
– Она не хотела, – сказал Маркус юноше. – Это просто случается. Иногда без нашего желания.
Тот промолчал в ответ, только сглотнул.
– И кстати, – сказала Ольга, – лечить пришлось за мой счет.
– Я не думаю, что ты нуждаешься, – ответил Маркус.
– Ну… в общем нет, не нуждаюсь, – сказала она улыбаясь.
Маркус почувствовал, что ей нравится говорить об этом. Словно наконец-то ты среди своих, среди себе подобных.
– А ты тоже?… – вдруг спросил Иисус Маркуса, но запнулся и не знал, как продолжить.
– Да, он тоже, – ответила за него Ольга.
– А ты можешь меня научить? – спросил снова юноша, выдернув наушники их ушей и пожирая Маркуса взглядом. – Она не хочет.
– Нет, он не может, – снова ответила она, – этому не научишь. Я же тебе говорила, это нужно развить в себе самому!
– Но ты же можешь и без этого! – воскликнул Иисус, – безо всякого этого!
– Да, я могу… – ответила она. – Но это как в том кино; ты должен быть джедаем. Помнишь? «Да пребудет с тобой Сила!», – она улыбнулась. – Либо она есть, либо её нет.
– Джедаем надо родиться! – воскликнул юноша. – А тут другое! Он получил Силу! Ты сама сказала!
– Получил, – ответила она тихо. – И я получила. И ты не знаешь, что к ней прилагается. И он ещё не знает, но хочет узнать, – она говорила про Маркуса в третьем лице, но потом повернулась к нему и посмотрела испытующе. – Ты можешь задавать свои вопросы.
Маркус набрал воздуха в грудь, но не мог вымолвить ни слова. В голове был полный сумбур, и он не знал, что спросить.
– Впрочем, – вдруг сказала она, внезапно посерьезнев и запнулась, закусила губу, потом наконец решилась. – Я предложу тебе лучший способ.
Она снова замолчала, вздохнула и вдруг положила руки на стол, раскрыв их словно держа большое невидимое блюдо.
– Я предлагаю сделку. Информация за информацию. Я узнаю всё о тебе, а ты узнаешь всё обо мне. И поверь, – она сделала паузу, – мне это будет так же неприятно, как и тебе. Никому не нравится, когда есть кто-то, кто знает о тебе все твои сокровенные мечты и глупости, все твои грехи и ужасы… Но во-первых, – она сделала паузу, – у нас сейчас один общий и очень опасный враг…
Маркус съёжился под её взглядом, но промолчал, и она продолжила:
– И мне нужна информация о нём. Всё, что происходит с ним сейчас, всё что он делает. И к сожалению, ты этого не знаешь. Но я смогу увидеть хотя бы то немногое, что ты знаешь, даже если это совсем-совсем мало.
Она надолго замолчала и чуть наклонилась вперед, её руки на столе чуть придвинулись. Маркус от этого движения немного подался назад.
– Во-вторых, – продолжала она, – я для тебя намного опаснее, чем ты для меня. А он куда опаснее, чем я. Потому поверь, тебе гораздо важнее знать обо мне и о нём, чем мне о тебе. И знать, что я сделала, и на что способна. И ты всё это узнаешь, – сказала она мягко. – И получишь ответы на многие свои вопросы.
Она вздохнула и помолчала. Потом добавила:
– А я в обмен получу просто небольшую информацию о нём. В надежде, что будет хоть что-то полезное, что я могу использовать против него…
Она по-прежнему сидела, не двигаясь, и Маркус понял, но ещё не решался. Он оглянулся на юношу. Тот окаменел и только переводил взгляд с одного на другую, и во взгляде этом читались то ли ужас, то ли восторг.
– Этот обмен, – продолжила Ольга ещё тише, – куда более выгоден тебе, чем мне, и я иду на него только потому, что… очень нужно знать… текущее состояние дел. И сейчас через пару секунд я уберу руки, и больше никогда тебя об этом…
И Маркус судорожно вздохнул, вынул руки из-под стола, и словно ныряя в ледяную воду протянул ей. Их пальцы судорожно переплелись…
* * *
Как электрический разряд прошёл через его тело и сознание. Взрыв, растянутый во времени или наоборот жизнь, втиснутая в одно мгновение. Наверное, так же бывает перед смертью, когда вся жизнь пробегает перед глазами. С той лишь разницей, что это была не его жизнь.
Сколько прошло времени – они не представляли, да это было и не важно. Они наконец открыли глаза и посмотрели друг на друга словно увидели впервые. Потом медленно разомкнули руки, оба чуть подавшись назад. Маркус не мог собраться с мыслями, в голове всё ещё был этот взрыв, другой мир, другая страна, другая жизнь, другое всё. И он не мог быстро прийти в себя.
А Ольга выпрямилась, глядя на него печальным взглядом и сказала:
– Мне очень жаль… Обо всём, что с тобой случилось.
Он вздохнул и приходя в себя ответил:
– Мне тоже жаль. Очень жаль… что так всё… у тебя…
Она кивнула и опустила глаза. Потом покачала головой, и лицо её погрустнело:
– Тихон… Я совсем его не знала… Сколько лет… Бедный малый. Как жаль… Он для меня был как тайна за семью печатями.
– Мне иногда приходят его воспоминания, – ответил Маркус.
– Да, – тихо сказала она. – Я видела…
Они помолчали ещё и вдруг Маркус словно очнулся:
– Но ты хотела иметь это, ты выбрала! А я… Почему, зачем?! Я не просил, я не хотел! Мне это не нужно! – воскликнул он. – Зачем она захотела? Я не просил!
Ольга вздохнула и покачала головой.
– Ты работаешь на скорой, – ответила она, чуть покачав головой. – Сколько разных вещей происходит с людьми, о которых они не просили, и которых не хотели?! Это им не нужно! Кому нужен перелом позвоночника и инвалидное кресло на всю жизнь? Это кто-нибудь заказывал? Полчаса веселья и кто-то получил ВИЧ. А кто-то не виноват даже в этом! Непьющий, соблюдающий правила, просто попался на дороге пьяному водителю и остался калекой. Разве они выбирали это? Это жизнь, и это просто случается. И всё может случиться с тобой каждую минуту. На кого-то упадёт дерево, а кто-то примет не то лекарство... Но ты от этого огражден. И если задуматься, что ты предпочтешь: инвалидное кресло, или вот это?
Маркус молчал.
– И ещё масса хороших вещей в придачу! – продолжила она.
– Каких? – с напряжением в голосе спросил он.
– Исполнение желаний, например, – ответила она чуть укоризненно. – Твои мысли, твои желания в момент их появления превращаются в маленькие магниты! Невидимые нити притягивают в твоё поле твои мечты. Незаметно выстраиваются цепочки событий, мелких, случайных. Сумка с деньгами, лотерейный билет…
– Подожди! Подожди! – воскликнул Маркус, так как она затронула что-то очень болезненное. – Ты говоришь, сумка с деньгами… Значит ли это, что если я захотел сумку с деньгами, то кто-то захочет ограбить банк?!
– О, я поняла! – улыбнулась она. – Ты спрашиваешь, виноват ли ты в том ограблении?
– Да, – помрачнел Маркус.
– О, нет! – она уже смеялась. – Это уже что-то от мании величия! Мы не виноваты во всём, что происходит в мире. Они бы ограбили банк и без твоей помощи. Потому что они этого хотели, и они бы это сделали. Но мы живем в мире случайностей и неопределенностей. И возмездия… По стечению их обстоятельств рядом появилась полиция, началась погоня. Так заложено в их цепочку событий, и к этой цепочке ты не причастен. А что не заложено? Они могли повернуть в одну сторону, могли в другую. Полиция нагоняла, и они решили избавиться от вещей, для этого свернули в лес. Могли в один, могли в другой. Но повернули к тебе. И это твое влияние, твой магнит. Ты просто чуть-чуть прогнул реальность в своем направлении. Линия их судьбы пересеклись с твоей в одной точке. Конечно, твоя воля: принять или отказаться, но всё же…
– То есть каждый может намечтать…
– Да. Машину, например. Рок-звезду в подружки.
– Не надо рок-звезду, – сказал Маркус мрачно. И вдруг вспомнил Тали. – То есть если я захочу, чтобы…
– Да, она бы пришла к тебе сама, – ответила Ольга жёстко и с ненавистью, и Маркус уже знал причину.
– Это неправильно! – тихо сказал он, вспоминая слова Кицунэ. – Если она придет, потому что я приказал, а не потому, что она хочет. Этого не должно быть!
– Не все так думают, – грустно вздохнула Ольга.
– В этом и проблема! – ответил Маркус горячо. – И к тому же есть вещи, которые… Нельзя захотеть. Вернее… нельзя получить назад…
– Какие? – спросила она с усмешкой.
– Простые. И главные, – ответил он тихо. – Как твоя семья. И моя. И самое большое мое желание это обнять снова моего отца, а оно невыполнимо. Увидеть мою мать, которую я… в реальности… даже не видел никогда. Вылечить мою жену. Понимаешь! А все эти машины и деньги это мусор! Просто мусор!
Улыбка ушла с её лица.
– Вот ты, – продолжал Маркус страстно, – чего ты хочешь больше всего на свете? Если посмотреть в глубину? В самую суть! Только честно!
– В самую глубину? – спросила она после долгого молчания. Ей не хотелось говорить. – Сейчас? После всего? – она на несколько мгновений закрыла глаза. – Остановить ту колесницу зла, которую я запустила когда-то. Тихон сказал тогда, много лет назад. Сначала мы невинные дети. Потом однажды нас настигает колесница зла, сминает, ломает… И хочется оттолкнуть от себя эту боль, этот ужас. Но отталкиваешь её на других людей, и им тоже больно. Отталкивая от себя, несёшь смерть и боль другим. Ломаешь чужие судьбы. И толкаешь её вверх по склону, и она снова катится на тебя. И ты снова толкаешь, а она возвращается. И с каждым разом всё тяжелее и тяжелее. И однажды не выдержишь, и придется принять её всю, со всем её страшным багажом.
Она помолчала и добавила:
– И я тоже не могу получить одну-единственную вещь, которую на самом деле хочу. Чистую совесть. И мне за всё придется платить. Береги свою. Однажды понимаешь, что это самое большое богатство. И как правило, когда уже поздно.
– Как рай… Пока ты в нём, ты об этом не знаешь.
– Да. А узнал, когда оттуда вылетел. Но уже поздно.
– Кицунэ сказала, что рай он вокруг. Счастье здесь и сейчас. Но мы в это не верим, ищем чего-то лучшего. А потом, когда теряем, оказывается оно было… Простое, теплое… Рядом.
– И мы его не заметили… – Ольга улыбнулась.
Они долго молчали, слушая, как за окном поднимается ветер и шумит в ветвях.
– Будет дождь, – сказала она. – Тебе пора домой.
И вдруг словно спохватилась, напряглась, вспомнила что-то очень важное и добавила полу-вопросительно, полу-утвердительно:
– Слушай, а тот пистолет, который он тебе подбросил, он ведь у тебя?
– Да, – ответил Маркус тоже приходя в себя и внезапно вспоминая эту проблему, – да! И я совершенно не знаю…
– Дай его мне, – сказала она, судорожно вздохнув. – Я спрячу. Я помогу тебе.
И видя, что он замер нерешительно, добавила с нарастающей страстностью в голосе:
– Это вещь, которая была в его руках! Это его… мысли, чувства! Это информация о нём! Это как раз то, что мне надо! Я знаю, что у тебя нет причин мне верить, но…
– Но ведь тебя тоже могут найти и обыскать…
– О, нет, – улыбнулась она. – Нас не так-то просто найти. Впрочем, мы тут долго и не задержимся.
Он неопредёленно махнул рукой и ответил:
– Машина открыта. Бери, – и добавил тихо, все ещё сомневаясь. – Если спрячешь, я буду благодарен.
Она поднялась и стремительно вышла.
* * *
По дороге Иисус всё время хотел что-то спросить, но так и не решился. Они проехали через лес вверх до той самой асфальтовой дороги, где Маркус повернул на грунтовку. Но дороги не было! Грунтовка упиралась в сплошную стену вечнозеленого вьюна. Иисус вышел и под этим вьюном нашел низкую калитку, заросший шлагбаум, отодвинул его с дороги словно занавес, и проход открылся. Маркус выехал, и оглянувшись заметил, как юноша закрывает калитку обратно, и проезд исчезает. Вместо него появляется зелёная непроходимая на вид чаща.
Он доехал без происшествий, и уже около дома почувствовал, что где-то рядом некто кричит по телефону возбужденным шепотом: «Он вернулся!» И уже знал, что скоро ему на машину тайком установят следящее устройство…


Глава 84. Водка. Двейн Рейни. 11 октября
– Пр-р-роходи! – Рейни открыл дверь и пошёл обратно в прихожую чуть вальяжной походкой.
– О! – сказала Дубчек озабоченно и встревоженно. – Что стряслось?
– Хор-роший вопрос! – тон его был беззаботен, и шёл он ровно, но несколько напряжённо.
– Рейни, мы работаем! – тихо сказала Дубчек. – Ра-бо-та-ем! Это что такое?!
– Ничего! Просто натюрморт, – ответил он, разводя руки в стороны.
В просторной прихожей на журнальном столике на кружевной салфетке стояла запотевшая бутылка водки «Серый гусь», на другой салфетке – хрустальная вазочка с кубиками льда и алыми вишнями, на третьей одинокий стакан. Рейни сел на диван и приложил палец к губам. Было ощущение, что он уже принял.
Дубчек с грохотом бросила сумку об пол, так что весь дом слегка вздрогнул, села в кресло напротив, сверля его глазами поверх бутылки. И тут увидела, что бутылка запечатана.
– Ш-ш-ш! – снова показал Рейни. – Тише!
– Где твоя жена? – спросила Дубчек.
Кричать смысла не было. Что случилось, то случилось, теперь придется иметь дело с последствиями, но все проблемы решаемы. И она знала, как их решать.
– Утром уехала на какую-то конференцию. На неделю, – он запрокинул голову назад на подушки дивана и раскинул руки. – Скажи мне, какие конференции могут быть у домохозяйки?
– Тебе нельзя пить, и ты это знаешь!
– Знаю, – сказал Рейни. – Шеф угостил по дороге. Зашли в бар поужинать и он налил. Себе и мне. Шеф! По одной рюмке. Легальная разрешенная доза даже для вождения. И я дурак выпил. Неловко было отказаться.
– И купил «Серого гуся»? – мрачно подытожила Джина.
– Чёрт! Дубчек, я мечтал о нём целую неделю! – начал Рейни. – Какое неделю?! Месяц! Год! Вот так, на камнях, с вишней. Представлял… – он выпрямился, резко выдохнул, и посмотрел Джине прямо в глаза. – Проблема в том, что я не покупал.
Она помолчала, осмысливая, а натюрморт стоял между ними, как мираж, и наконец сказала:
– Лора не оставляет тебе спиртное.
– Именно. Потому я и не открыл. Хоть и очень хотел… Ты не представляешь, чего мне это стоит, – он сглотнул.
– Представляю. Говоришь, она уехала утром?
– Да. И, как всегда, забыла включить сигнализацию. Я уже звонил, спрашивал.
– Друзья?
– Кто?
– Следы взлома?
– Нет.
– Ключ?
– Никому не оставлял. Она говорит то же.
– Жучки?
– Возможно. Очень возможно. Ещё не проверял.
Они смотрели на сверкающую запотевшую бутылку с голубой этикеткой. Прозрачная кристально чистая птица смотрела на них невинным глазом и, понятно, молчала. Салфетка под бутылкой начала пропитываться стекающей влагой, и по количеству влаги было видно, что поставили её совсем недавно. Кубики льда под вишнями были почти совершенной формы и только-только начали терять остроту краев. Три салфетки разных размеров – но под одним и тем же углом. Как на рекламной фотографии.
– Композиция… Детали… – задумчиво сказала Дубчек.
– Ты ещё стакан не рассмотрела, – ответил Рейни плоско и без эмоций.
Приземистый стакан толстого стекла – из наборов, которые продаются на Хэллоуин. Со своей стороны Джина видела только белую матовую поверхность и нарисованные стекающие по ней алые капли. Она встала и зашла со стороны Рейни. И увидела привидение вроде Каспера и подпись: «Бу-у-у!»
– Привидение… – тихо сказала Джина и глаза её заблестели. – Призрак… Он в курсе расследования… Он даже знает своё кодовое имя…
– И знает, кто ведёт его дело, – тихо подхватил Рейни, – знает адрес и слабые стороны. И у него есть ключ!
– А что, если взрывчатые вещества?! – спросила Джина напряжённо оглядываясь.
– Не думаю, – ответил он. – По крайней мере не сейчас. Это скорее визит вежливости. Желание покрасоваться, а не уничтожить. Похвастаться своей силой и властью. Возможно понаблюдать, заставить нервничать. Игра. Пока игра. Убийство на потом. Как…
Он хотел сказать про случай с отверткой, но промолчал.
– Может быть, – согласилась она, явно думая о том же. – Очень в духе нарциссиста… Однако на самом деле не известно! – она вдруг реально занервничала. – Черт возьми! Пошли отсюда! Давай вызывать команду. Хотя, при его таком внимании к деталям, мы не много найдем…
– Зато можем искать в департаменте, кто является источником утечки информации.
– Да, это очень… логично, – мрачно вздохнула Джина.
– И похоже мы давно на осадном положении. Может и тот сыщик работал на него…
– А может и не он один…



Глава 85. Ольга Коваленко. Много лет назад
– Певунья! – сказал отец весело, – Артисткой будешь!
– Стрекоза! – сказала мать недовольно, – Уроки выучила?

Чужая жизнь, чужой мир, чужое солнце. Тёплое и нежное сквозь листву, как во снах Тихона.

Мягкие детские руки, рисующие девочку цветными карандашами. Его руки. Вернее её, Ольги. Пририсовывают жёлтую корону на коричневые волосы, заплетённые в косу…
Те же руки, листающие большую книжку с картинками – сказки, красочные, яркие с серым огромным волком и принцессой в причудливом наряде. Царевич превращается в шмеля, витязь – в сокола…
Лес вокруг… Тёплый, зелёный, шумящий…
Детские руки, выкапывающие маленькую лунку в лесной земле и складывающие в ней орнамент из стёклышек, цветов и бусинок. Сверху – кусочек стекла. Потом засыплешь землей – и только ты одна знаешь место, где лежит заветный секрет… «А посмотри, какой у меня!» говорит подружке, и чуть разгребает землю на стеклышке. И они смотрят «сокровища» друг друга и восхищаются. И кажется, что пройдут годы, и кто-то случайно смахнет верхний слой земли в этом месте, и удивится, заметив стекло и под ним красивый орнамент из цветных бус и стеклышек…
Лес за окном… Тёмный ночной… Лай собаки…
Собаку зовут Мулька; она большая, белая с коричневыми пятнами. Добрая и хорошая. Можно таскать за уши, обнимать и повязывать бантик.
Коза Зорька привязана к колышку на лужайке. Она чёрная и вредная. Глаза дикие, страшные. Близко подходить нельзя – сразу встанет на дыбы и приложит тебя рогами, если не успеешь убежать. Признаёт только мать, и только ей позволяет себя доить.
Козье молоко парное, тёплое. Процеженное через марлю. Подносишь кружку ко рту и впитываешь запах и тепло…
Куры во дворе сбегаются на зов: «Цып-цып-цып!»…
Цыплята – крошечные, жёлтые, в решете. Мама нежно переносит их в коробку и мелко-мелко крошит им варёное яйцо. Они очень смешные – бегают, клюют, пищат и капают маленькие серые капельки.
Прятки. Около сарая с ребятами. Лучше всего бежать за сарай и за кусты. Ты всех видишь, а тебя никто…
Игра в войну. Она старшая, она и командир, и разведчик…
«Оленька, иди домой кушать!» Мама наливает красный борщ, кладёт ложку сметаны. Хлеб из магазина – только завезли. Душистый, белый, тёплый, с хрустящей золотой корочкой – самое вкусное на свете!
Кино в клубе. Чёрно-белый экран, на нём красавица поёт про улыбку, которая без сомненья, вдруг коснётся ваших глаз. После кино она поет подружкам. «Ой, Олька, так здорово! И ты такая красивая, прямо актриса!» восхищаются они.
Вертится перед зеркалом, делая лица, как актриса, потом рожицы. Смешно!
Школа – большая в соседнем поселке. Сюда их привозят на автобусе, как и других ребят из соседних сел. Первый звонок, все с цветами. У неё новый коричневый ранец и новые сандалии, коричневое платье и белый фартук. В руках тоже букет цветов, а на косах огромные белые банты… Первые буквы, такие корявые, фиолетовыми чернилами…
Книги – её новая страсть. Готова сидеть полночи напролёт. Записалась в библиотеку, но она такая маленькая! Перечитала в ней все интересные книги… Иногда мать и отец берут её в город, оставляют в юношеской библиотеке, а сами идут за покупками. Тут сплошные богатства! Знакомая библиотекарша тётя Нина показывает ей новые книжки, и она сидит с ними часами, даже забывая про бутерброды, которые ей оставили родители… Та же тётя Нина разрешает ей брать книжки с собой домой, зная, что она вернет их нескоро – в следующий приезд. Книги разные; сначала она болеет «Царьградской пленницей», потом «Одиссеей капитана Блада», потом «Таис Афинской» и рассказами Ефремова, которые ей припасает тётя Нина тайком, потом «Леопард с вершины Килиманджаро»…

Странные эти приезжие. В ватниках с чемоданами. Как с войны. Тётка толстая в платке, страшная как ведьма, а парни вроде ничего. Только у одного нос совсем на бок. Побили что ли? И вид как с похорон. А старший – совсем цыган…

«Но бродит по свету легенда о том, что в доме том счастье живет…» поёт она громко и чисто. Вокруг лес и небольшая поляна. Тишина, только шум листьев в вершинах и посвисты птиц. Так хорошо в этой тишине и одиночестве. Голос звонкий, сильный. «Как ты здорово поешь!» говорят ей все. И пророчат карьеру певицы. Или актрисы. Она ловит эти взгляды, волнующие, тревожные… и мечтает…

Максимка… Такой высокий, темноволосый. Глаза большие, печальные как у коровы. Переросток и второгодник. Похоже не только в одном классе оставался на второй год, но какой красивый! Учительница молодая и та на него засматривается. А он на неё. Но когда Ольга поет, то никто не смотрит ни на кого больше… «Приходи в кино», говорит, «Сегодня про мушкетеров.» Конечно приходит. Да что там приходит – бежит в кино. На ней самое красивое платье, белое в розовых цветах… И мечты потом неделями – гуляешь по лесу, поёшь и мечтаешь. Как он поцелует, как в кино…

И вдруг что-то страшное… Там в лесу. Стоит человек в тени под деревьями и смотрит. Слушает её песню. Как будто по песне ножом ударил, всё оборвалось. Она перепугалась не на шутку, бросилась бежать. Даже не поняла, откуда такой ужас. Неделю потом в лес не ходила, боялась… Но вдруг однажды пошла снова. И ноги не идут, и страх в душе такой, что не сказать, но идёт… На ту самую поляну. И он опять стоит там… Улыбается. Ужасная улыбка. Словно зверь. И она больше ничего не помнит, только запах… пиджак его затертый… и всё так близко… и страшно… и навсегда…

Ужасные сны… Медведица бродит за ней по пятам… Не убежать, не скрыться… Она везде; глаза огненные, дикие… Ты в лес, а она за каждым кустом. Ты в подвал, а она вылезает из кадки с огурцами… Бросается, кусает прямо в живот… Просыпаешься с криком… Мать беспокойная, встает, успокаивает…

В бане весь пол залит кровью. Её кровью. Она смотрит в ужасе. Это не месячные, это много-много хуже. Мать тихо крестится. Ополаскивает, вытаскивает её в предбанник, помогает вытереться, одеться, уводит в дом, укладывает в постель. Ничего не говорит, но всё поняла. Всё знает. Ночью они говорят с отцом, и она слышит их тревожные голоса. Отцовские взрывы гнева, материнские увещевания. Однажды отец всё же прорвался к ней в комнату: «Говори с кем гуляла!» Сжавшись в комочек, тихо отвечает: «Не хотела я…» Отец настаивает: «Говори, кто?!» Шепчет: «Николай... Не хотела я…» Мать ловит уже руку отца, занесенную для удара: «Слышишь, не хотела! Не сама она!» Отец слушать не хочет: «Откуда ты знаешь?!» Но мать не сдается: «Знаю! Не хотела. Если бы хотела, то с Максимкой бы пошла! К доктору надо!» Мать садится рядом и обнимает, гладит её по голове, шепчет что-то утешающе. И она наконец начинает плакать…

Городская докторица похожа на свинью: «Ну что, нагулялась, подруга?!» Мать взъярилась: «Она тебе не подруга! И ты ей тоже! Мы к тебе по болезни приехали, а ты себя ведешь как…» Свинья отвечает злобно: «Ты мне тут не тычь!» Из-за её спины появляется другая докторица, маленькая и сморщенная, как черепашка в седых кудельках. Тихо окликает: «Сима, сходите, пожалуйста, в процедурный, принесите чистые зеркала! И можете идти на обед.» И свинья, которая оказалась медсестрой, покорно выходит. Черепашка в кудельках осматривает её нежно и вежливо. Потом терпеливо ждёт, пока она оденется. Назначает анализы, лекарства. Посылает свинью по каким-то делам, а мать в аптеку, которая на первом этаже. Когда мать уходит, берёт за руку и говорит грустно: «Знаешь, девочка, это конечно тебе решать, но если кто это сделал насильно, то… надо бы заявить в милицию… Хотя, конечно, нормальной жизни в селе после этого не будет…» Ольга кивает и не знает, что сказать. Ей назначают процедуры – мучительные и болезненные… Через несколько дней приехали на новый осмотр, потом ещё на один. На последнем визите черепашка опять послала мать за лекарствами, снова выставила свинью из кабинета и сказала проникновенно и грустно: «Знаешь, я не хочу при твоей матери. И ей это знать не надо. Но есть большой шанс, что детей у тебя не будет…» И Ольга уже понимает, что большой шанс сказано просто для надежды. Что детей у неё просто не будет…

Отец сам не свой, спал с лица, не хочет есть. По ночам они с матерью шепчутся о чём-то. Вернее, мать шепчет, а отец молчит. Она просит, умоляет, заклинает чего-то не делать. А он молчит. Несколько раз ночью видела мужиков около дома и отец среди них. Курят, мрачно обсуждают что-то приглушенными голосами. Уходят. Под утро отец возвращается, а весь день опять мрачный, как на похороны. Ночью мать снова умоляет его шепотом…

Несколько дней работала с девчонками на силосе. Большой аппарат, из которого сыплется перемолотая трава. Подставляли большие бумажные мешки, наполняли, оттаскивали, ставили новые. Те, что постояли и просохли, зашивали огромной иголкой и шпагатом. Травяная пыль на всем – на волосах, на одежде, на лице. Время от времени ходили умываться и просморкаться; из носа выходила черно-зеленая грязь. «Не зашивай сразу», говорил старичок-завхоз. «Дай просохнуть, а то и загореться может». И точно – мешки стоят тёплые, а некоторые даже горячие, хоть и солнца никакого нет. Потом за мешками приезжают мужики, кидают на грузовик и увозят. В тот день уже смена закончилась, они только отряхнулись и отмылись, собрались домой, вдруг услышали крики и звон. Побежали смотреть – башня силосная полыхает. Страшным диким огнём. Словно не трава, а порох. Народ суетится, пытается тушить, но куда там! Смотрела издалека в ужасе, заметила отца в толпе. Когда башня начала падать, словно ножом кто-то в сердце ударил – боль нестерпимая.
Дальше ничего не помнит. Только похороны и мать рыдает над гробом…

Школа, где ни на кого не хочешь смотреть. Все тебя обсуждают за спиной, а ты глазами в учебник и зубришь, потому что думать ни о чём не хочешь.
Максим уезжает. Армейские сборы. Валька провожает его. Прошёл мимо, даже не посмотрел в её сторону… Ночью исплакала всю подушку…

Дядя Сёма, материн брат, отвозит мать в город к доктору. Вечером приезжают – чернее тучи. Потом через неделю едут в город на операцию. Неделю мать пролежала в больнице, Ольга сидела рядом, отказывалась уезжать. Потом дядя Сёма привёз их всех домой… Пару месяцев мать ходила по стеночке, потом стало лучше… Вдруг через год слегла и уже не поднялась. Приходил доктор, посмотрел, покачал головой… Через две недели хоронили…

Кладбище. Страшно, одиноко. Все разошлись, только дядя Сёма и его жена тетя Валя, стоят рядом, ждут. «Пошли. Поминки начинать». Отвечает: «Я приду. Скоро». Свежая земля на могиле горбом. Второй горбик рядом пониже уже зарос травой – отца. Могильные плиты неправильной формы с овальной фотографией в центре. И мать, и отец улыбаются. Все разошлись, она стоит одна и не может плакать. Вдали одинокая фигура, и ей на мгновение почудился Николай. Ужас взрывом. Тот же пиджак и та же кепка. Но нет, это Тихон. Долго стоит молча. Близко не подходит. На кладбище больше ни души. Наконец не выдержала, идёт к нему и кричит: «Ну что, смотришь?! Доволен?! Тоже хочешь?!» Не выдерживает, начинает бить его кулаками в грудь, как била бы Николая, что-то кричит, но и сама не понимает. Под конец не выдерживает, начинает плакать, и он принимает её рыдания и горькие слова. Принимает удары, раскрыв руки, словно хочет взять их все себе, наконец обнимает её, прижимает к себе и ждёт пока она затихнет. И по-прежнему молчит… Когда она успокоилась, посадил в кабину своего грузовика и повёз домой на поминки. По дороге сказал:
«Что бы ни захотела, я помогу. В город переехать или поступить куда… Работу найти. Квартиру. Деньги. Всё. Что надо сделаю, только скажи.»
Она горько и с ненавистью отвечает: «Чтобы я с тобой тоже?»
«Нет», говорит он. «Просто. Я в долгу. За мою семью».
«Накажи Николая!» восклицает она из сердца. «Накажи его!»
«Не могу», отвечает. «Колдун он. У него большая сила. У матери тоже, она его защищает. У меня малая, мне против них никак. Проси другое».
Она опешивает от его слов, отшатывается и видит его словно в первый раз. Выдыхает испуганно: «Отпусти меня!» Он останавливается, и это уже деревня, и её дом совсем рядом; она бежит без оглядки…

Поздний вечер. Она идет одна домой. Торопится. Темно, страшно. Боится, что опять будут ждать эти. Вчера удалось убежать, а сегодня? Точно, стоят трое. Рожи наглые, злые. Курят. Заметили её, лыбятся: «Ну что ты от нас бегаешь? От своего счастья бегаешь!» На сей раз они её не пропускают, один ловит за руку: «Ну ты хоть поговори с нами!» Другой начинает шарить по ней руками. «Отпусти!» тихо вскрикивает она. Громко кричать не хочет. Они только смеются.
«Отпусти!» властно говорит голос со стороны.
Все повернулись. Неподалеку стоит Тихон. Повторяет спокойно: «Отпусти».
«Что?! Твоя что ли?!» Злобно начинает один, и все трое сжимают кулаки.
«Моя», отвечает Тихон и даже не пытается увернуться, когда они бросаются на него. Но первый спотыкается и летит с криком на землю, другие падают на него. Вопль боли и ужаса. Упавший первым с трудом садится и смотрит на свой окровавленный живот, распоротый какой-то железякой, торчащей из земли, и начинает громко завывать как раненая собака.
«Уходите», спокойно говорит Тихон. «А то хуже будет».
«Ты, паскуда!» кричит один, поднимая товарища с земли, второй бросается на Тихона, но спьяну в темноте спотыкается ногой о ту же железку, с размаха летит на землю и разбивает лицо.
«Ты… Ты…» воет он, зажимая рану и наконец уходит вслед за приятелями, которые медленно бредут, постоянно оглядываясь и матерясь.
«Не ходи так поздно», говорит Тихон и ждет пока она, дрожа и оглядываясь, уходит в дом.

Все в селе только о том и говорят… Но при ней все разговоры затихают. Иногда шепчут за спиной, чтобы услышала: «Бесстыжая! От жены уводит!» Она проходит спокойно и твердо, не глядя по сторонам.
Кто бы знал, как ей эта твёрдость дается…

Снова в городе с дядей и тётей. Ходили за покупками, купили ей пальто на зиму, валенки, шапку. Потом пошли по своим делам, а она осталась в той же старой любимой библиотеке. Тут всё, как всегда, как в мире до того, как. Хоть оставайся на всю жизнь. Та же старенькая тётя Нина – опешила увидев её. По ужасу в её глазах увидела, поняла, как она изменилась. Расспрашивает, а что расскажешь?! И говорить-то не хочется. Так, бормочет нехотя… Ходит вдоль полок, листает книжки, просматривает новые или находит читанные, как старых друзей. Но ничего не берет. Уже не знает, когда приедет обратно. И приедет ли… Небольшая группа людей сидит вокруг стола, и одна девушка читает какую-то книгу вслух. Сознание выхватывает: «Прости меня и как можно скорее забудь. Я тебя покидаю навек. Не ищи меня, это бесполезно. Я стала ведьмой от горя и бедствий, поразивших меня…» Замерла как приклеенная и слушала-слушала, пока не увидела дядю и тётю в дверях. Бросилась к девушке: «Что это за книга? Можно ли взять?» Нет, оказалось, что она одна и только в читальном зале. Она готова заплакать. Подходит тётя Нина, которая смотрела на неё всё это время со стороны, кладет ей книгу в руки: «Это подарок. Возвращать не надо».
И чтение ночи напролет, и смех, и слезы, и полёты над ночным городом в компании кота и чудовищ, и бал Сатаны…

Она стоит и смотрит из леса на дом Тихона. Видит Алёшу, который катается на велосипеде около дома, а потом играет на улице с котёнком. Видит его мать, которая вышла и позвала его в дом. Настал вечер, пришел Тихон, пошёл к дому. Но не вошёл, остановился и смотрит на лес, прямо на неё. Она знает, что её не видно, она за кустами, но он видит. Идет прямо к ней, в глазах вопрос, но сам молчит. Она тоже долго молчит, а потом срывается:
«Буду твоей служанкой, рабой, делай со мной всё, что хочешь. Только хочу стать ведьмой!»
Отвечает: «Ты ведь не для добра просишь. Ты его наказать хочешь».
Она шепчет, подходя ближе: «Добро, зло, какая разница! Просто помоги мне!»
Он вздыхает с напряжением: «Страшного просишь. Не знаешь, чего просишь. Как запустишь ты эту колесницу, дальше будет всё страшнее. Прими как есть. У тебя всё будущее впереди…»
«Нет у меня будущего. И прошлого тоже. Ни отца, ни матери, ни мужа. И детей не будет. Доктор сказала. Какое будущее?! Вон Максимка ушёл, даже не глянул…»
Молчит в ответ. Она не выдерживает снова:
«Ты ведь хочешь меня! Бери. Только научи меня, где взять силу!»
«Её так не возьмешь… Это… Не получится…»
«Ты обещал!»
Он молчит, глядя печально: «Всё зло, которое ты сделаешь, ляжет на меня тоже…»
«А на кого ляжет зло, которое сделал Николай?»
Молчит. Молчит и смотрит…
«Ты обещал» повторяет она, как заклинание. «Ты сказал, проси, что хочешь!»
Он качает головой.
Она бьёт его наотмашь по лицу, руку простреливает боль, и она вскрикивает, хватается за плечо.
Он тоже пугается: «Прости, я не хотел…»
Она отшатывается и убегает прочь через лес… Слезы душат, и она падает на поляне в рыданиях.

Приходит через неделю. И ещё. Он так же подходит, смотрит и так же печально говорит: «Не могу. Не в моей это власти. Я бы тебе свою отдал. Но не можно это. Даже если сам очень хочу».

Полная луна. Огромная, низкая, над деревьями. Руки голубые в этом свете. Она распустила волосы, разделась и стоит нагая на той поляне. Как Таис, как Маргарита…. Травы душистые, пьянящие, и она сама становится словно безумная от этого запаха. Хочется летать... Летать, чувствовать свободу, радость… Оставить всё позади… В душе решимость. Мысленно зовёт его; вся вложилась в этот зов. «Если колдун, то услышишь и придешь! Тихон!»
«Что тебе нужно от меня?» стоит на краю поляны позади под деревьями во мраке; Она вздрогнула на его голос, повернулась.
«Ты обещал», говорит она.
«Ты же знаешь, я тебе уже сказал…» говорит он тихо и неуверенно.
«Знаю», сказала она и пошла к нему опьянев от своей решимости.
«Не надо», еле вымолвил он. «Нехорошо это».
«Всё равно все в селе уже о нас болтают».
«У меня нет того, что ты хочешь», сказал он уже почти умоляюще.
«И ты не можешь мне это дать», ответила она, приближаясь. «Ты уже говорил». Она протягивает к нему руки и кладет на грудь.» Когда сможешь, тогда и дашь. Просто возьми меня…»
Он закрывает глаза, снимает свой пиджак и кладет ей на грудь, загораживая от себя её наготу. Она невольно отступает, смущается, обхватывает пиджак. Он заскорузлый, пропахший потом, соляркой и табаком. Наверное, ни разу не стираный.
Он тихо говорит: «Если я это сделаю, ты сама мне не простишь. И я себе не прощу... Никогда...»

Все с ума сошли с этой американкой. Зубы лошадиные, волосы как пакля. Катается везде со своим магнитофоном. Записывает. Частушки, грустные песни, припевки, скороговорки, заговоры. Даже к ней привели: «Оля, спой!» и американке: «Она у нас лучшая певунья!» Она отказалась. Она уже видела, как эта коза с Николаем через всё село как на выставке гуляет. И ничего ему не случается. А ей самой каждый день, как нож острый. Хоть и хорошо, что глаза его цыганские на неё теперь даже не смотрят. Но лежишь в пустом доме, и такая тоска! Ночью глаз не сомкнешь…

Николай уехал с этой девицей в город. Одеты чисто, как гости на свадьбу. Видела, как мать Николая стоит на обочине и провожает машину сына с новой подругой глазами –ох и страшный же взгляд! Мороз по коже!

Неделю назад ей исполнилось семнадцать, и она сидела одна во всём доме со старыми фотографиями на стенах. Ничего не готовила, никого не приглашала, и никто не пришёл. Даже из подруг. Скорчившись на диване, укрылась одеялом, обняла коленки, так и просидела всю ночь. А сегодня был последний звонок, выдали аттестаты. Где-то там сейчас идёт выпускной бал. Все девчонки в белых платьях, мальчишки в костюмах – танцуют в спортзале школы… Хорошо, что конец, можно уехать в город, и прощай всё навек! В медицинское училище; там справлюсь. Уж точно буду лучше, чем та свинья. На доктора не знаю, наверное, не смогу… Посмотрим…
Сна нет. Сидит, слушая сверчка и часы-ходики. Пропели «Ку-Ку!» одиннадцать раз.
Стук в ночное окно. Испугалась, но открыла. Думала, кто-то из школьных подруг. Но это Тихон. У него страшное мёртвое лицо. Смотрит на неё в упор и молчит. Наконец произносит с трудом, губы еле шевелятся, словно с мороза:
«Ты хотела силу…»
Словно взрыв внутри. Сама помертвела, хотела прошептать, но только губы шевелятся «Да», а ни звука не может произнести. Сказала – и испугалась ещё больше.
«Пошли», - говорит он.
Она выходит из дверей, он протягивает ей руку. Она берёт его руку и, как была в тапках и халате, идёт за ним по ночным задворкам. Идут долго, торопливо – на другой конец села, к дому Николая. И только подошли, как вдруг пахнуло ужасом и гарью. Дом вздрогнул, окна вылетели прочь, и пламя – дикое, страшное, адское – вырвалось наружу. И вой… Боже, какой вой! Мороз волной по коже, и хочется кричать!
«Пожар!» вскрикнула она тоненько. «Ой, мамочки!»
«Да, пожар» ответил он мёртвым голосом. «Ты хотела силу…»
«Там твоя мать!» кричит она в его остановившиеся глаза, глядящие в пожарище, адское пламя отсвечивает на роговице. Слышит крики на улице и треск и рёв пламени.
«Да, там моя мать», отвечает он без эмоций.
«Надо спасти!» кричит она ему, тряся за грудки, словно пытаясь разбудить.
«Не спасти». отвечает он. «Её уже нет».
«Ты не знаешь!»
«Знаю. Так ты хочешь силу?»
«Да!» отвечает она внезапно, перекрикивая рёв пламени и собственный ужас. «Да, я хочу!»
«Обратной дороги нет», сказал он тем же мёртвым голосом, поворачиваясь и страшным взглядом глядя прямо в глаза. «Точно хочешь?»
«Да!» отвечает она, и ужас поднимается в душе, и мурашки бегут по спине. И сама уже не уверена, и хочет убежать прочь, спрятаться, забраться под кровать. И всё же повторяет: «Да, хочу».
Он берёт её руку и ножом взрезает ей мякоть ладони.
Она вскрикивает, пытается отдёрнуться, но он крепко держит, поднимает её открытую ладонь, протягивает в сторону пожара и начинает говорить какой-то заговор. Кровь стекает на е локоть, потом в подмышку, её всю трясет, она начинает кричать: «Нет! Отпусти!» Он отпускает, но в тот же момент словно что-то набрасывается на неё, что-то огненное, страшное, как та медведица, прыгает в её рану и бежит, как огонь, по всему телу… Она кричит и падает без сознания.

Очнулась дома в постели под одеялом, прямо в халате, трясясь в лихорадке. Рядом тётя Валя.
«Ты нас напугала!» говорит она, трогая её лоб. «Пропала. Простыла что ли?»
Но она снова уплывает в сон-забытьё и уже ничего не слышит… Маленькие цыплята бегают в лукошке и пищат… Кошка выбегает из сарая, в зубах мышь… Садится и начинает её есть… Мышь ещё шевелится…

Тётя сидит рядом, кладёт мокрое полотенце на лоб, рядом с ней доктор… Снова забытьё…
Снова очнулась, утро, светло. Солнце играет на занавесках. Тётя наклоняется к ней, гладит по голове:
«Ну как ты? Получше?»
«Да», пытается сказать она.
«Ну напугала ты нас…»
Она ставит около кровати табуретку, на неё тарелку манной каши с золотым кружком расплавленного масла в середине. Сама садится на стул рядом:
«Оля, ну сколько раз я тебе говорила! Давай переедешь к нам. Дом продадим, хоть какие-то деньги у тебя будут. В город поедешь учиться. Свет клином не сошёлся на этом месте».
Она садится в кровати, чувствуя тошноту и слабость, и видит, как вокруг головы и плеч тёти разливается нежное зеленовато-голубое свечение. Тетя кладет ей на колени доску для раскатки теста и ставит на неё тарелку, дает ей ложку: «Покушай. А то вон исхудала как! Сейчас чай принесу».
Она берёт ложку и видит свою ладонь с подживающей раной…



Глава 86. Эксперимент. Маркус Левин. 15 октября
– Но все же… Пусть эволюция, я согласна, – сказала Кицунэ Шмуэлю. – Но ведь вдруг есть что-то ещё?
Кицунэ полулежала на диване в гостиной после очередной выписки из госпиталя. Шла двадцать пятая неделя её беременности. Она чувствовала себя всё хуже с небольшими островками относительно неплохого самочувствия, но уже стало понятно, что ничто не может удержать стремительного падения в пропасть. Потому у всех на душе было нехорошо, но тем не менее все старались делать бодрый вид.
– А что может быть ещё? – спросил Шмуэль осторожно.
Он был в тяжёлой ситуации: с одной стороны принципы, но с другой… Не будешь же лишать последней надежды человека, которому осталось не так много…
– Что-то большее, чем просто животная эволюция, – сказала Кицунэ.
– Ну какое может быть…
– Да, что-то другое! – воскликнула Кицунэ.
Она тоже была в сложной ситуации. Человеку с опытом «чего-то другого» всегда трудно объяснить это «что-то» человеку без опыта и без желания принять.
– Например?
– Например… Человек, как состояние энергии. Информационное поле, сознание без тела. Как жизнь после жизни. Многие об этом рассказывают, записывают переживания… Есть же исследования…
Шмуэль осторожно переглянулся с Маркусом, потом с Эленой и наконец вздохнул.
– Знаешь, я конечно… не верю… – сказал он извиняясь. – Я думаю, что там ничего нет. Но я ведь имею право на свою веру?
Кицунэ кивнула улыбаясь.
– Однако мой брат, Арик… он уверен в обратном.
– Почему? – жадно спросила Элена.
Шмуэль помолчал, но потом всё же нехотя сказал:
– Он был в аварии. Почти погиб. Так он считает.
– И что? – спросила Кицунэ в ожидании.
– Да все то же, – смущаясь сказал старик. – Классический посмертный опыт, как его расписывают в этих книжках. Увидел своё тело на земле, медиков, которые делают искусственное дыхание. И понял, что это смерть. Конец… Конец этой жизни, но ведь он ощущал себя живым…
Он замолчал, и все тоже надолго замолчали, пытаясь осмыслить сказанное.
– И? – не выдержала Элена.
– Почувствовал приказ вернуться, – продолжил Шмуэль нехотя, – так он говорит. Внезапно оказался снова в теле. Ощутил его. Оно было холодное и полное боли. С тех пор он сильно изменился. Ушел из науки. Стал раввином! Представляете?! Занимается Каббалой! Полный мешугене! А был такой талантливый ученый…
Маркус почувствовал облегчение и увидел, как Элена и Кицунэ тоже несколько воспрянули духом и даже начали улыбаться.
– Я однажды… – призналась Кицунэ, – хотела попасть в исследовательскую группу, которая занималась всякими паранормальными явлениями. Но её, как оказалось, закрыли…
– Да, знаю, – сказал старик чуть раздражённо, – но она… эта группа…
– Что? – спросила Кицунэ, уже намереваясь сражаться. – Почему вы не хотите…
– Да не «не хочу»! – ответил старик, – я вовсе не против! Просто я за науку, и если наука откроет это ваше что-то, я первый буду за… Почему, например, не принять в качестве простого предположения, что это часть природы, а не что-то вне её? Что это законы природы, а не нарушение их? Тогда и подходить надо с научной точки зрения, а не отвергать науку, как преграду вашим фантазиям. Вон, когда они затеяли эксперимент и он дал очень странные результаты, то я даже заинтересовался…
– Кто?
– Арик с Бенечкой. Бенечка это мой сын. И Изя, мой постдок.
– Что? – спросила Кицунэ потрясенно. – Какой эксперимент?
– Почти по чтению мыслей! – ответил тот, явно стыдясь воспоминаний.
– Что?! – поразились слушатели.
– Ну не совсем мыслей…– рассмеялся старик, – но всё же…
– Расскажите! – воскликнула Кицунэ, когда молчание затянулось.
– Ну ладно, беды не будет, – согласился старик. – Тогда модно было разрабатывать это направление. По чтению мыслей, я имею в виду. Карточки Зенера и всё такое. Мы честно попробовали! Но, понятно, провалились. Результаты совершенно ничтожные. И был у меня постдок один, Изя, очень талантливый мальчик. И они как-то сошлись все втроем и это было как… ядерная реакция! И тогда Изя сказал, что читать мысли с помощью этих карточек это глупость в принципе.
– Почему? – удивилась Кицунэ.
– Потому что… Если смотреть с позиции законов природы, той же эволюции и выживания вида… Ну скажи, какое значение для живого существа имеют дурацкие значки и цвета?
– Наверное, никакого… – нерешительно сказала Кицунэ, хотя ей очень хотелось сказать обратное.
– Конечно! Они не несут смысла. А что для живого существа несет смысл? В дикой природе, я имею в виду.
– Выживание… – сказала Кицунэ задумчиво.
– Вот именно! А значит, если что-то передаётся… ну в качестве гипотезы… то только то, что несёт информацию, от которой зависит выживание. И потому передача и приём эмоции ему виделись более вероятными, так как за эмоцией и общением через эмоции стоят миллиарды лет эволюции, а за мыслью от силы несколько сотен тысяч. Это раз.
Старик задумался и какое-то время молчал, но Элена напомнила, и он продолжил:
– Второе… Вот скажи, – он посмотрел на Кицунэ, – какая принципиальная разница между чтением мысли и чтением эмоции на расстоянии? Если мы хотим вообще доказать, что это может существовать.
– Н-н-наверное никакой, – задумалась та. – И то, и другое это информация без носителя…
– Именно! В любом случае это прежде всего сигнал! А поскольку для организма эмоции и чувства это чисто химические реакции, потому никакого видимого внешнего выхода у них нет. Потому если вдруг удастся доказать, что их можно передавать на расстояние без прямого общения, то это будет что-то действительно значительное! Так?
– Так.
– И затеяли они надо сказать очень странный эксперимент. Я даже не знаю как к нему относиться, но признаться я тоже… увлёкся их энтузиазмом.
– И? – нетерпеливо подтолкнула Кицунэ. – Что? Получилось?
– Не торопи меня, я так быстро не могу. Тебе сразу результат подавай! Я тебе суть рассказываю. Как они продумывали эксперимент. От этого зависит и результат.
– А… Понятно…
– Следующий важный момент. Если у тебя будет выбор, кого ты скорее бросишься спасать, близкого человека или кого-то постороннего? Чью эмоцию больше шансов почувствовать на расстоянии, если это вообще возможно? О ком мы переживаем?
– Конечно о близких, – улыбаясь ответила Кицунэ.
– Именно! – воскликнул Шмуэль.
– То есть они приглашали пары?
– Да. Супругов, близких многолетних друзей и так далее. И задача была не доказать, а хотя бы увидеть для начала, есть ли хоть какая-то корреляция между эмоциональными состояниями двух людей в разных комнатах…
Старик неожиданно надолго задумался.
– И как они это сделали? – спросила нетерпеливо Элена.
– А… – очнулся тот. – Да… Испытуемым сказали, что это социальный эксперимент на знание, на внимание друг к другу… Ну что-то там придумали на семейные темы… Один человек смотрел видео-ролик, склеенный из разных сюжетов контрастного эмоционального содержания, ну например, один эпизод, показывающий веселую семью на пляже, другой техногенную катастрофу, третий, скажем, день Благодарения, потом эпизод из фильма ужасов, детский праздник, террористический акт… Ну и так далее. Секунд по двадцать каждый… И задали задание вспоминать, есть ли какая-то связь с личными переживаниями в контексте супруга или друга…
– А другой? – подхватила Кицунэ.
– Человек в другой комнате получал задание рассказать о своём супруге. Просто сидеть и рассказывать, как можно больше. Поток мысли. Обоих снимали на камеру, обе камеры, понятно, синхронизированы…
Маркус вдруг услышал, как звук словно уплывает и растворяется вдали; его голова закружилась, а во рту появился металлический вкус. Он оглянулся, пытаясь понять, что происходит и встретил взгляд Кицунэ. В её глазах вдруг вспыхнуло такое отчаяние, что он понял – что-то происходит. Здесь и сейчас происходит что-то важное и страшное. Что рай заканчивается.
И вдруг опрокинуло ощущение, что он видит Кицунэ в последний раз. И что он так и не смог прийти в себя от её признания и так и не смог простить по-настоящему. И она это знала, и словно принимала это наказание. Вернее, наказывала сама себя.
Он подошёл, сел рядом и обнял её, словно пытался удержать это последнее мгновение, и она тоже обхватила руками его шею и прошептала сквозь сдавленный спазм: «Прости…» Он прошептал в ответ: «Ты тоже прости меня.»
Как последняя секунда рая…
В тот же момент в дверь постучали:
– Откройте, полиция!


Глава 87. Арест. Маркус Левин. 15 октября
– Ну что? – повторил толстяк, нависая над Маркусом, – ты не хочешь с нами разговаривать? Ты слишком важная персона? Да?
Это была крошечная камера с зарешёченной стеной. За решёткой был зал полицейского управления, полный обычной рабочей суеты. Никто не обращал на них внимания.
Кроме Маркуса в камере было ещё двое арестованных, оба темнокожих. Один огромный полный, волосы веревками свисали до плеч. Другой тощий в красной бандане. Оба в полуспущенных джинсах и чёрных худи.
Маркус стоял у решетки и смотрел в зал, а толстяк рядом навалился на прутья и рассматривал его в упор.
– Ты слишком гордая птица? – спросил он, наклоняясь ещё ниже и дыша спиртным перегаром Маркусу прямо в лицо. – Но я тебе должен сказать, что мы тут все одинаковые! И вот я с тобой по-доброму. Вежливо говорю, давай знакомиться! Меня зовут Джеф. А тебя?
Маркус сглотнул, но не ответил.
– Хассан, он нас презирает! – ответил Джеф, обращаясь к тощему, – он сюда залетел случайно, и его скоро заберёт пронырливый адвокатишка, а мы тут оставайся!
Он взял Маркуса за грудки и прижал к решетке. Хассан подскочил и начал уговаривать:
– Слушай Джеф, оставь! Не трогай ты его! Только хуже сделаешь!
– Что хуже? Куда хуже?
– Оставь, они прибегут, начнут своими тизерами! Оставь, – уговаривал парень.
– К черту! Наплевать мне на их тизеры! Не боюсь я их. Я вот его спрашиваю по-хорошему…
Маркус еле удерживался, чтобы не позвать на помощь. Почему-то ему показалось, что никто не подойдет. Но внезапно начал кричать Хассан:
– Эй, вы, там, кто-нибудь! – он двери и бить кулаками в железные прутья, но никто не отреагировал. – Оставь, Джеф, оставь, – уговаривал он толстяка.
– Плевать! – воскликнул Джеф, – Видишь, нам тут всё можно. Я могу тебя убить, – сказал он Маркусу. – И никто тебя не спасёт! Никакой адвокатишка! Вот смотри!
Он протянул руку к шее Маркуса, но в тот же момент вскрикнул от боли и запрокинулся назад.
– Ты что? – воскликнул Хассан, обращаясь к Маркусу, – что ты ему сделал?
– Ничего! – ответил Маркус потрясённо поднимая руки вверх и невольно отступая назад, – ничего я не делал, ты же видел!
А толстяк ещё громче вскрикнул, теперь уже согнувшись вбок и завернув руку за спину. Внезапно он упал на колени и начал корчиться от боли, и теперь это был уже не крик, а вой. Лицо его покрылось испариной, а тело било крупной дрожью.
На крик прибежали несколько полицейских и детектив Ферроуз.
– Что вы тут шумите? Что ты ему сделал? – спросила она Хассана, стоящего рядом.
– Ничего я не делал! – воскликнул Хассан, – вызовите скорую помощь! Ему плохо.
– К чёрту! Пусть не придуряется. Никакой вам скорой.
– Помоги! – вдруг тоненько-пронзительно закричал толстяк. – А-а-а! Доктора!
– У тебя есть доктор рядом, – насмешливо воскликнула Ферроуз. – Вот к нему и обращайся.
– Вызовите ему скорую! – воскликнул Маркус, – ему на самом деле плохо!
– Да?! И какой же диагноз, профессор?! – Ферроуз не была настроена миролюбиво.
– У него камень выходит из почки! Ему срочно надо в операционную! – воскликнул Маркус.
– Ну да?! – детектив не двинулась с места.
– Ты человек или нет?! – воскликнул Маркус, замечая, что на шум и крики наконец начали подходить ещё полицейские, и выглядели они мрачно. – Ему больно!
Толстяк уже катался по полу, изгибаясь и хватаясь за низ спины, и его крик становился всё более тонким, пронзительным и судорожно-прерывистым.
– Может правда вызвать? – спросила темнокожая женщина в форме. – Ты, доктор, – добавила она, обращаясь к Маркусу, – ты же можешь что-то сделать?
–Здесь я ничего не могу! – Маркус старался перекричать вопли Джефа. – Ему нужно срочную операцию! Вызови скорую!
– Да вы что, суки, – кричал Хассан, – вы что стоите!? Вон доктор говорит! Вызовите скорую! Чёрная жизнь имеет значение!
И он начал скандировать лозунг, ударяя кулаком в прутья.
– Он прикидывается! – решительно отрезала детектив.
– Прикидывается?! Да ему сейчас реально так больно, что… – Маркус не нашёл слов. – Вызови скорую!
Вдруг толстяка обильно вырвало, и темнокожая полицейская выругалась и бросилась к телефону.
На скорой приехали Крис и Линда.
– Это недоразумение, – ответил Маркус на их удивленные взгляды. – Скоро всё разрешится.
И объяснил, что с толстяком. Они не стали спрашивать, откуда он это знает, и это было хорошо. Когда скорая уехала под сирену, увозя Джефа в наручниках и пару полицейских в сопровождении, жизнь в управлении начала успокаиваться. И про них снова все забыли.
– Эй, – начал кричать Хассан. – А прибрать тут?
– Уборщик придёт вечером, – ответила полицейская.
– А что нам тут это нюхать целый день? – возмутился парень.
– Ну и нюхай.
– Дайте мне воды, тряпку и резиновые перчатки, – сказал Маркус, – я приберу.
– Ты чо! – возмутился парень, – пусть они прибирают! Это их работа.
– А кто думаешь прибирает на скорой? – спросил Маркус, поворачиваясь к полицейской. – Принесите, пожалуйста. И мешок для мусора.
Она усмехнулась, покачала головой, но всё же принесла ему всё, что он просил, и добавила рулон салфеток.
– Эй, мэн, – удивился сосед, забираясь с ногами на скамью, – ты чо? Пусть они прибирают!
Маркус молча надел перчатки и начал собирать жижу с пола. Он как раз закончил, когда в управление ворвалась Бианка.
* * *
– Ну что, доктор, – насмешливо начала Ферроуз, усаживаясь за стол напротив них в крошечной комнате, – поставь мне тоже какой-нибудь диагноз.
– Слишком много витаминов, – сказал Маркус, – от них у тебя вот эти штучки, – он показал на свою щеку, где у Ферроуз гнездились новые угри.
Она неловко крякнула, поёжилась и покосилась на Бианку, потом на своего напарника. Бианка подарила Маркусу неласковый взгляд и поджала губы.
– Тебя предупредили о твоих правах? – спросила она.
– Да, – ответила за него Ферроуз. – Он получил предупреждение Миранды, его права ему зачитаны, так что всё в порядке. И всё записано. Можете проверять. На технических мелочах вы его не освободите. И под залог его не отпустят.
– Это не вам решать, – ответила Бианка. – На основании чего вы его задерживаете? В чём обвиняете?
– О! У нас есть много интересного! – ответила Ферроуз. – Вот например!
Она выложила на стол фотографии. На одной была богатая комната и лежащий в центре ковра неприятного вида тощий человечек в очках, в костюме и с растрепанными волосами. На второй лицо крупным планом. Во лбу было пулевое отверстие.
– Как вам это? – спросила Ферроуз, показывая фотографию Маркусу. – Двадцать пятого марта кто-то вошёл в дом и застрелил этого господина. Сначала мы думали, это ограбление. Но, как выяснилось, ничего не пропало. Интересно, не так ли?
– Не вижу ничего интересного, – ответила Бианка.
– А зря, – ответила Ферроуз, – потому что за несколько дней до этого, точнее четырнадцатого марта, по тому адресу была вызвана скорая помощь. Мальчик получил травму. И знаете, кто приехал на вызов? Маркус Левин и Габриель Кинг. А на следующий день после этого, некто Маркус Левин пришёл в полицейское управление, чтобы подать заявление о домашнем насилии…
Маркус открыл было рот, чтобы ответить, но получил чувствительный пинок под столом и закрыл рот.
– А вот этот случай ещё интереснее!
Ферроуз достала фотографии другой квартиры. Там царил хаос. Разбитые и целые бутылки, сломанный стул, незаправленная постель. И среди этого хаоса лежали два тела – мужчина и женщина. Темнокожие, лет сорока, неопрятного вида.
– Семнадцатого февраля был сильный снегопад, – продолжила детектив, – и двое детей убежали из дома. Их нашли, полиция позвонила в скорую, и по вызову приехали… – она сделала многозначительную паузу, рассчитанную на эффект, – Маркус Левин и Линда Харди. И опять несколько дней спустя, мистер Левин пожаловался на случай домашнего насилия в этой семье в полиции. А шестого мая кто-то вломился в эту квартиру и убил мать тех двоих детей и её бойфренда. Как вы можете догадаться, оружие было то же самое.
– Если он пожаловался официально, то зачем, по вашему мнению, ему надо было кого-то убивать? – спросила Бианка.
– Затем, что жалобу его не приняли, – ответила Ферроуз с претензией. – И он решил взять дело в свои руки. Не так ли? – она повернулась к Маркусу, на что тот промолчал.
– Это все красивые сказки, – ответила Бианка. – У вас есть это оружие?
– Э… – замялась Ферроуз, явно не желая произносить очевидное, но наконец нашлась. – С оружием вообще очень интересная история. Габриель Кинг, бывший напарник мистера Левина, как раз незадолго до того происшествия купил оружие именно того калибра. И как вы, наверное, догадались, это оружие странным образом исчезло прямо перед первым убийством!
– Да ну!? – Бианка не стеснялась быть ехидной. – А я слышала, что оно пропало после, а не до!
– От кого вы это слышали?! – напряглась Ферроуз. – Владелец просто подал заявление после! Пистолет пропал намного раньше!
– И владелец даже не помнит, когда именно! И вы на этом делаете свой случай!
– О нет! – прошипела следователь, – у нас есть ещё! Очень много интересного. Потому что в том самом месте свидетели как раз видели человека в униформе парамедика за полчаса до стрельбы.
– Что?! – восхитилась Бианка. – На самом деле?! Вы действительно считаете его полным идиотом? Что человек пойдет на убийство в своей форменной одежде и с его именем, нарисованным на груди?!
Ее скепсис сделал своё дело. Ферроуз помрачнела. Но она не сдавалась.
– Это ещё не всё! – сказала она похоронным голосом. – Третий случай самый интересный! Мистер Джонсон и мистер Левин, как выяснилось, оказались да-а-авними знакомыми. И это очень плохо закончилось для мистера Джонсона.
– И оружие то же самое? – скептически спросила Бианка.
– Да, как вы, наверное, догадались!
– И у вас его тоже нет, – ещё более радостно ухмыльнулась Бианка.
Детектив в ответ только промолчала, поджав губы.
– А отпечатки пальцев? – спросила Бианка и по мрачному виду Ферроуз поняла ответ. – А другие более веские доказательства?
– По-моему уже достаточно веские! – отрезала та.
– Это веские?! У вас есть хоть один отпечаток пальца моего клиента хоть на одном месте преступления? Хоть один волос? Хоть что-то, что может поместить его на одно из этих мест преступления? У вас есть оружие? Ах, кто-то рядом купил пистолет! Чушь! Вы же понимаете, что все это всего лишь обстоятельства! – сказала Бианка. – Вы ищете козла отпущения, потому что более серьезную работу вам делать просто лень! У вас нет никаких прямых доказательств! Практически ничего нет!
– Судья так не думает! – отрезала Ферроуз и повернулась к Маркусу. – И надо сказать, ты заставил нас понервничать! До сих пор не представляю, как тебе удалось от нас ускользнуть. Может быть, именно тогда ты и спрятал оружие. А то зачем бы тебе уезжать на край света от больной жены?! Даже свой сотовый выбросил, чтобы мы не отследили! – она положила на стол перед ними телефон Маркуса в пластиковом пакете, – Но теперь всё! Судья выдал ордер, так как преступник…
– Подозреваемый! – перебила Бианка.
– И это уже не вам решать! – торжествующе закончила Ферроуз.


Глава 88. Эмили. Двейн Рейни. 16 октября
– Ты знаешь, Рейни, ты мне надоел! Ты мне очень мешаешь!
Голос раздался прямо над ухом. Раздражённый и противный. Мужской, слегка в нос. Двейн, не открывая глаз, отметил высокой степени нарциссизм. Но когда открыл глаза, то это не помогло. Вокруг была тьма. Он попытался понять, где он, и что он делает. Он не понял. Он где-то сидел, и на ощупь это было его кресло на работе. Перед ним прощупывался его стол. Но тьма вокруг была абсолютной.
– И даже не пытайся! – сказал голос снова, – ты всё равно не поймешь. Но мне нужно тебе сказать пару слов. Ты меня слышишь?
Возражать или сопротивляться не имело смысла, потому Рейни подумал: «да». И что, наверное, это сон.
– Да хоть бы и сон! – ответил голос. – Хоть даже бред! Какая разница!? Главное, чтобы ты получил это сообщение. А сообщение такое: Ты! Мне! Надоел!
Каждое из слов было сказано очень раздельно и с нарастающим раздражением.
– Окей, я тебе надоел, – подумал Рейни, стараясь звучать спокойно и размеренно, как разговаривают с идиотами, общения с которыми нельзя избежать. – Я понял.
– Нет, ты не понял, – ответил голос. – Но сейчас поймешь. Скоро. Я вот подумал, – наигранные интонации становились ещё более неестественными, – что тебе нужен урок! Давай посмотрим, кто там у тебя… А! Дочь, милая капризная Ума, к которой сейчас клеится мальчик с гадким венерическим заболеванием…
Рейни почувствовал жжение в солнечном сплетении. И он по-прежнему ничего не видел. А голос явно улыбнулся и продолжил:
– Ну ладно, это не интересно. Кто еще? Ашок? Да, покуривает травку, мечтает уехать в Колорадо, где это легально… Но в Калифорнии… скоро будет легально, но пока ещё нет, потому он может легко попасться… И, да, сегодня к его соседу придут с обыском, а заметут и его тоже. Ну кто ещё? Ах! Лора! Влюблена по уши… Но не в тебя… Я тебе как-нибудь расскажу… Но она ведь не такая женщина… Или такая?
Голос, казалось, приблизился, и Двейн даже слышал дыхание.
– А! Придумал! У нас ещё есть папа!
Рейни молчал, вцепившись в обивку кресла, а голос продолжал:
– Который далеко не молод, и пора ему, наверное, уже отдавать концы…
Двейн не выдержал:
– Если я тебе так мешаю, то почему тогда не расправиться со мной? Если ты такой всемогущий, то для тебя это не составит труда!
– Конечно не составит! – ответил голос. – Надо подумать. Может и правда?
Голос издал несколько кокетливых звуков и добавил с неестественной жеманностью:
– Но я на самом деле милосерден! Что же делать? О! Я придумал! Ты её все равно никогда не любил!
Рядом раздался хлопок в ладоши. Рейни вздрогнул и начал видеть. Внезапно, словно в его мозгу включили свет.
Он действительно сидел в своем кубике на своем кресле.
Он выскочил в коридор и огляделся, но вокруг было пусто. Рабочее время уже кончилось, сотрудников не было. А он видимо задремал, хотя раньше за ним такого не замечалось.
Он стоял в оцепенении, пытаясь понять значение этого сна и справиться с приступом острого беспокойства, потом подумал: «К чёрту! Что я теряю?», ещё раз воровато огляделся, взял сотовый и набрал телефон дочери.
– Ну что? – спросила она чуть капризно, увидев от кого звонок.
– Он болен. У него венерическое заболевание, – тихо сказал Рейни безо всякого вступления. – И не спрашивай, откуда я знаю.
– Что? – дочь явно была выбита из колеи, – откуда ты знаешь?
Он отключился. Набрал телефон сына.
– Ашок, сейчас к твоему соседу придут с обыском. Заодно перероют и твою комнату. И лучше отправь всё в унитаз, выносить из дома опасно.
– Что? – перепугался сын.
– Срочно, – сказал Рейни и тоже отключился.
Он стоял и его трясло от ожидания чего-то. Он стоял и смотрел на телефон в своей руке. Но когда этот телефон зазвонил, он всё равно вздрогнул.
– Папа?! – воскликнул он, услышав странные звуки по телефону, похожие то ли на бульканье, то ли на всхлипывание, – Я выезжаю!
* * *
– Папа, – сказал он, обнимая ссутулившегося старика и испытывая острое чувство боли& – Что случилось?
Он никогда не видел отца таким. Словно внутри него всегда был титановый стержень, который вдруг внезапно вынули. Отец не сумел произнести внятно ни одного слова, только жалко всхлипывал.
– Что случилось? –Двейн повернулся к Рейвен, сестре, которая тоже вышла к нему из палаты.
– Мама, – ответила та, – упала с лестницы. С тех пор не приходила в себя. Врачи говорят…
Она тоже всхлипнула и закрыла рот рукой.
* * *
Эмили появилась в его жизни ещё до смерти матери. Она приходила помогать по хозяйству, и мать, сгорая от болезни, не ревновала, а наоборот, вовлекала её все больше и больше. Просила сходить за покупками, помочь со стиркой. Двейн уверял, что он и сам может, но мать продолжала настаивать. Она, казалось, не замечает влюбленных взглядов Эмили, направленных на отца, и только приветствовала, когда восторженная прихожанка организовывала помощь общины любимому пастору, у которого умирала жена. Почему-то Двейну казалось, что его мать хочет, чтобы отец и Эмили чаще общались, словно она хотела «передать» мужа в хорошие руки.
Всё было так предсказуемо; и через год после похорон двадцатипятилетняя красавица с восторгом приняла на себя роль жены сорокалетнего пастора и первой леди церкви. Все, впрочем, этого ожидали давно, и шушукались о них, и за них молились. И на свадьбу съехались несколько сотен прихожан. Они были очень красивой парой – оба высокие, белокурые, счастливые…
Двейн тяжело тогда переживал ситуацию, чувствовал себя отверженным и преданным и не упускал случая язвить: «Она влюблена не в тебя, а в пасторскую должность. Пациентки влюбляются в психотерапевтов и врачей, прихожанки в пасторов, подчиненные в начальников. Это не настоящая любовь». Отец вздыхал и продолжал верить в свою мечту. Понимал, что сыну тяжело, и ничего не мог с собой поделать. Эмили была красивая, удивительная девушка, собрание всех достоинств и истинной веры. Она даже начала изучать психологию, чтобы стать социальным работником и консультировать нуждающихся в их церкви. Но этим планам не суждено было сбыться, она начала рожать его отцу детей одного за другим: четверых дочерей и двоих сыновей. Все как на подбор выросли высокие, белокурые и такие же красивые. И теперь все сидели тут в палате, печально глядя на женщину на больничной койке в трубках и проводах под мерно пикающим прибором.
Это было странно и иррационально. Отец, окруженный своими родными детьми, искал утешения у него, можно сказать отщепенца и маленького семейного дьявола. На шестнадцать лет старше самой старшей сестры Рейвен, и в доме он был кем-то вроде пугала и главного скептика. Для него не было святынь, он подсмеивался над всем. Похоже отец перед визитами Двейна на семейные праздники предупреждал жену и детей воспитывать в себе терпимость и добросердечие к тем, «кто не мыслят так, как мы». И братья и сёстры всегда смотрели на него с ощущением смеси ужаса и восторга, словно ожидая молнии с небес на его грешную голову.
Но сейчас он просто был старшим сыном; и на его руках рыдал отец, который терял любовь своей жизни. Двейн вспоминал свою мать, о которой отец так не плакал, но в сердце его уже не было боли и обиды, это уже давно прошло. Зато пришло понимание, что ведь он на самом деле любил её, эту женщину. И был с ней счастлив много лет… И может быть она тоже любила его, а не его пасторский сан? И кто он такой, чтобы судить, что правильно, и что неправильно?
– Это моя вина! – всхлипывал отец. – Надо было давно переехать в дом без лестниц! А я вс не мог… Столько воспоминаний… Мы искали новый дом и мне ничего не нравилось! Боже, за что?! Почему? За что Ты наказал ее?! Почему не меня?! Она была такой…
– Может всё ещё будет хорошо! – сказал Двейн с энтузиазмом, которого не испытывал, – может быть она выздоровеет! Ты главное верь, ты же меня всегда учил.
– Да… Да… Я верю… – отвечал отец тоном, в котором этой веры не слышалось…
* * *
Рейни позвонил в контору и взял несколько дней отгулов по семейным обстоятельствам. Позвонил Лоре, она тоже немедленно выехала и вскоре стала частью той команды, которая тихо кружила вокруг: сидящие в молитве у постели больной, организующие визиты, обеды и всё такое. Здесь она была в родной среде; она давно тосковала по «своей» церкви; много лет упрекала, что они переехали.
Через три дня врачи начали их готовить к очень плохому известию, и еще через три дня отец выписал Эмили из госпиталя домой. Она была на аппарате искусственного дыхания, но уже никто не верил, что она придёт в себя.
Ждать больше было нечего, но Двейн ещё не мог уехать и оставить отца. Они собирались у кровати больной, они молились, взявшись за руки за семейным столом. И все уже знали, что всё закончилось, но изображали, что верят в чудо, хотя на самом деле никто уже не верил.
И, судя по всему, отец сдался. Он внезапно превратился в дряхлого старика, и это было такое невыносимое зрелище, что Двейн понял, что не может этого так оставить. И не знал, что же он мог сделать.
Ночью он лежал в своей старой комнате, которая уже сильно изменилась с тех пор, но отсветы и тени на стене были такие знакомые, и его накрыло ощущение, что вернулось детство. Вспомнил свои собственные слова к Немзис: «Это не та помощь! И не та мотивация! Это поддержка в суеверии!» И капитулировал. Он понял, что разговаривает с нею: «Да, да, ты меня поймала… Но если он не может ходить без костылей, то будет немилосердно оставить его без них… Пусть костыли, но если без них хуже… Не будешь же перевоспитывать человека в таком возрасте…»
Он оборвал этот диалог. Он понял, что просто хочет увидеть отца таким, каким его видел всегда – сильным и уверенным. И путь к этому был только один.
Он встал, оделся и вышел в комнату Эмили. Отец по-прежнему сидел, согнувшись около её постели, почти не реагируя на окружающее. Тикали приборы, ритмично шипел аппарат искусственного дыхания. Рядом сидела Рейвен; она уговаривала отца идти спать, и каждый вечер это была выматывающая процедура. Двейн попросил:
– Оставь нас. Я уложу его.
Она кивнула, погладила его по плечу, приласкала и поцеловала отца и ушла.
– Папа, – сказал Двейн, презирая себя за свою капитуляцию. – Нам надо поговорить.
Тот покивал отрешенно, но не поднял головы и не повернулся. Может почти и не слышал. Двейн сел рядом на кресло, ещё хранившее тепло Рейвен, и взял ладонь отца в свои.
– Папа, ты говорил, что это твоя вина… Ты знаешь, я боюсь, что это моя вина.
– Что? – еле слышно спросил тот. – Нет…
– Да. Послушай меня пожалуйста. Я никому не могу сказать об этом, только тебе. Мне нужен совет, я не знаю, что делать…
Это были настольно необычные слова из его уст, что отец повернулся к нему. И в глазах его начал появляться вопрос. По крайней мере не отрешенность смерти. И это было уже что-то.
– Расскажи мне, как это произошло. Ты точно знаешь, что это… несчастный случай? Кто-то был рядом? Кто-то видел?
– Да… Я и Рейвен. Мы были около двери, а она спускалась по лестнице… Разговаривала с нами… И вдруг споткнулась… Мы не успели подбежать…
– Никто не толкал?
– Нет, – прошептал старик. – Почему ты спрашиваешь?
Двейн сделал глубокий вдох и долго молчал.
– Что? – опять спросил отец. – Почему ты спрашиваешь?
Двейн покачал головой и наконец решился:
– Ты веришь в дьявола? Или дьявольские силы?
Это был ещё более необычный вопрос для Двейна, и отец явно не знал, что отвечать. По крайней мере ему. Потому он молчал и Двейн продолжил:
– Я расследую странное дело, где… которое… в котором есть совершенно необъяснимые вещи и силы. И много людей уже погибло… Мне угрожают… Моим детям, моей семье… тебе угрожают... Я очень боюсь за всех. За Уму, Ашока, за тебя… Но я не могу поймать его, этого преступника. Доказательства исчезают, люди погибают. Иногда от естественных причин или от несчастных случаев... По крайней мере так кажется. Я не знаю, что делать, и мне страшно. Он сказал, что что-то случится с Эмили, но я не мог его остановить!
– Кто?! Кто сказал? – прохрипел отец.
– Кто-то… Не знаю… В этом и проблема. – Двейн нервничал, не зная, как сказать, – Кто-то… У тебя бывали… видения? Откровения? Что-то непонятное, необъяснимое?
– Да… – тихо промолвил отец.
Двейн удивился и замолчал. И даже не знал, как продолжить. Они долго сидели и слушали тиканье и ритмичное шипение приборов.
– Угрожали? – наконец тихо сказал отец, – Детям?
– Да. Лоре, детям… И тебе, твоей семье… Чтобы остановить расследование…
– Когда? – прошептал отец.
– Незадолго до твоего звонка. Это был словно сон… или галлюцинация. Я вышел на след, и может быть всё ближе, но это стало опасно. У нас в отделе сотрудник погиб. Другой тяжело ранен. Вроде случайность. Свидетели погибают. Тоже будто случайность. Но как-то всё… неслучайно. А доказать нельзя. И теперь я боюсь идти дальше… Может быть если бы я отступил, она была бы… Ничего бы не случилось…
Отец долго молчал, но молчание это изменилось. Что-то рождалось внутри этого молчания. Наконец отец вздохнул и тихо спросил:
– Можешь рассказать?
– Да, – ответил Двейн с облегчением.
И начал. Он внезапно обнаружил, что наконец-то может рассказать обо всей этой чертовщине искренне, не опасаясь, что тебя посчитают умалишенным или экзальтированным. И можно говорить обо всем, даже самом странном.
Он рассказывал полночи, и давно не испытывал такого облегчения от рассказа. Даже про странные сны с Немзис и про таинственных стариков. Это всё больше становилось странно для него самого, но отец был благодарным и внимательным слушателем, он словно начал просыпаться от тяжелого сна, и даже задавал вопросы.
– То есть словно у человека просыпается дар получать удачу? – тихо спрашивал он, – как странно… я где-то читал…
– Вы всё не спите? – спросила Рейвен, заглядывая в комнату. – Идите, я подежурю.
– Да… Да… – внезапно начал подниматься отец. – Да, тебе надо спать, сынок, иди. Я тоже пойду…
Двейн отвёл его в его спальню и довёл до кровати.
– Да, иди отдохни. И, сынок… Спасибо, что ты мне рассказал…
– Да. Ты прости меня… Я боюсь, что это моя вина…
– Нет, не вини себя. Но иди. Мне надо… Побыть одному… Помолиться…
Двейн ушел к себе, и закрывая дверь слышал тихий шепот отца...

Через два дня в воскресенье отец попросил отвезти его на службу в церковь. Он уже давно не проводил службу; в их большой и полнокровной церкви было целых три пастора, но в то утро они приехали всей своей осиротевшей семьей. И когда старый пастор Рейни попросил дать ему слово, кто мог ему в этом отказать?
Он был ещё в слегка отрешённом состоянии, но Двейн отметил, что отец уже не сгибается в бессилии и отчаянии. Он шёл к кафедре прямо и спокойно, тяжело опираясь на трость, и зал затаил дыхание в ожидании и готовности выслушать любой стон его горя и встретить его любовью и пониманием…
Старик долго молчал. Несколько раз он вздохнул, словно пытаясь начать, но лишь с третьего раза ему удалось.
– Дорогие мои… Вы все моя семья, вы все… знаете… что… случилось…
Зал молчал так, что слышно было жужжание самолета в пасмурном небе.
– Да, нам нужны ваши молитвы. Эмили и всем нам. Нам нужны ваша любовь и поддержка, и я вам очень благодарен за всё... Но не об этом я хочу сегодня сказать.
Он опять вздохнул и решился. Голос его зазвучал громче.
– Я хотел спросить… Вы задумывались, – спросил он наконец, – что такое вера? И что такое счастье? Многие годы я думал, что Бог дарует счастье тем, кто верит. И моя жизнь словно была тому доказательством. Потому что многие годы так и было. Самое большое чудо, о котором только я только мог мечтать: любовь, семья, дети, церковь, вера, всё было единым целым. И когда такое случается в судьбе, то возникает мысль, надежда, мечта… назовите это как хотите… что так и будет всегда. До самого конца. Было ли у вас такое?
Зал шевельнулся и шёпотом выдохнул согласие.
– Но не торговля ли это? – спросил пастор, тихо указывая ввысь, – я Ему преданность, а Он мне счастье! И вера тихо исчезает, а на её место незаметно приходит… Жажда! Страсть! К деньгам, благополучию, безоблачному небу… Продлить этот сладкий сон до конца! А когда вдруг приходит несчастье, – продолжил пастор, возвышая голос, – не начинаем ли мы кричать «За что?! Боже! Я же верил Тебе, я думал, что если я с Тобой, то и Ты со мной!» И думаешь, что раз пришло несчастье, то значит Он меня оставил…
Он надолго замолчал, и зал дышал этим молчанием как один организм. А пастор вдруг обратился вверх, и теперь разговаривал уже с другой аудиторией:
– Я забыл только одно… И в счастье это так легко забыть! Что Ты был в том Гефсиманском саду, и думал, что Твой Отец, Твой Учитель, Твой Бог тебя покинул. Ты лишался всего: друзей, учеников, надежд… самой жизни… Ты тоже плакал… Но нашёл силы сказать, что да свершится воля Твоя, а не моя…
Когда влюбленные соединяются у алтаря, не произносят ли они слова клятвы, что будут вместе в счастье и несчастье, в болезни и бедности… Но на самом деле они хотят только счастья, забыв об остальном… Я планировал, – усмехнулся он, – я воображал свои похороны! Я воображал, как любовь моей жизни провожает меня… Но думал ли я о том, что она будет страдать? Вот так страдать, как я страдаю сейчас? Я хотел ей более трудной работы! Я хотел купаться в счастье до конца и оставить ей горе… Я роптал на Твое решение. Но Тебе виднее… И я принимаю…
Пастор снова обратил взор ввысь и надолго замер и наконец тихо добавил:
– Если кому-то суждено испытывать боль разлуки, то пусть это буду я, а не любовь моей жизни…
– И как много раз я роптал на Тебя! За всё, что идет не по-моему! Я выговаривал Тебе! – усмехнулся он снова. – Но как часто вижу, порой годы спустя, что Твоё решение мудрее! Бесконечно мудрее! И не моим ограниченным умом понять эту мудрость! Я роптал, что моя первая жена, милая Дэви, о спасении души которой я так мечтал, не приняла Тебя. Что мой старший сын тоже отверг мою веру и мой путь… Но теперь я вижу, что у Тебя для всех есть Свой План, который мне недоступен. И он, мой сын, сейчас ведёт битву, которую Ты поручил ему, а не мне.
И ещё я забыл! За все эти годы счастья я забыл, что мы находимся в битве! В битве добра и зла! Которая не прекращается ни на минуту! А я, как последний трус, просил счастья и довольства, когда другие сражаются! Я забыл даже думать, что наше счастье это только короткий отдых на привале! И Ты даровал мне не минуты, а жизнь, целую жизнь наполненную радостью! Но вот пришло пробуждение, и теперь я вижу больше, я вижу, что Ты ведешь войну, которую мне не дано понять… Что мир гораздо сложнее, чем я видел до сих пор… Что я по-прежнему не понимаю величия Твоих планов…
И когда это величие наконец проникло в мою душу, я затихаю в робком молчании, в восхищении перед неведомым и необъятным… Только хочу смиренно сказать: мы все Твои воины, и мы все готовы отдать всё и саму жизнь в этой битве…
– Мой Боже, – он склонил голову в молитве, – спасибо Тебе за счастье, которое Ты даровал мне в этой жизни. Я знаю, что если Ты забираешь Эмили, значит на то у Тебя есть причины, и не мне судить. И знаю, что она сейчас с Тобой, в Твоем сердце, как и в моем, и я спокоен. Я принимаю тот путь, которым Ты ведешь меня. Я смиренно склоняю голову перед величием Твоей тайны…
Молитва продолжалась, но Двейн не столько слушал её, сколько смотрел на зал, на людей, которых он когда-то отверг, и думал о своем. Может быть, немного жалел, что он не способен слиться с ними вот так в едином порыве и едином чувстве. «Святая корова», мысленно говорил он Немзис, «я даже сижу в церкви…» «Хорошо», ответила она. «Что хорошего?» спросил он, но она только улыбалась.
* * *
– Отправляйся, – сказал ему отец, когда они вернулись домой. – Отправляйся на свою работу, нечего тратить тут время. Отправляйся, и делай то, что должен. Не бойся и не отступай. Мы будем за тебя молиться.
И Двейн уехал. И почему-то верил, с отцом что теперь всё будет в порядке. Пусть не хорошо, ведь хорошо уже не будет, но по крайней мере он видел прежнюю титановую ось внутри старого тела, и от этого было спокойнее.


Глава 89. В суде. Маркус Левин. 17 октября
– Я не опоздал?! – спросил Джастин, увидев их в коридоре суда.
– Нет, – ответила Бианка, подавая ему ладонь. – Как раз вовремя. Только сегодня ещё ничего не будет. Это просто процедура.
– Какая? – спросил Джастин.
– Его спрашивают, считает ли он себя виновным, он отвечает, и они назначают дату следующего заседания. И на том всё обычно заканчивается. Это очень не быстро. Не как в кино.
– А когда я смогу отсюда выйти? – спросил Маркус. – Ведь ты же можешь устроить… под залог?
– Я пыталась. Пока не получается. Но я сегодня ещё попробую. Всё зависит от массы вещей... К тому же проблема денег…
– Но ведь они вряд ли назначат большую сумму, – сказал Маркус, стараясь скорее убедить себя, чем её. – Ведь у меня нет больших доходов! Джастин, сколько мы можем набрать? Двадцать?
– И тридцать, наверное, можно, – ответил тот. – И ещё в кредит что-нибудь.
– Этого мало, – сказала Бианка задумчиво. – Хотя кто знает… Может быть получится. Да и ситуация твоя тоже… Ты готов, к тому, что я буду на этом играть? Больная жена, ожидающая ребенка.
– Да, да. Конечно! Но больше денег у меня пока взять неоткуда… Но если я буду свободен, то кто знает… Может смогу найти что-нибудь…
– У вас есть богатые друзья? – спросила Бианка с сомнением переводя взгляд с одного на другого.
– Нет, – ответили оба.
– У меня тоже нет. И нет богатых клиентов.
– Сколько нужно?
– Ну для начала одного, чтобы я заплатила Лукасу. А лучше много, – вздохнула Бианка. – Проблема ведь не столько в том, чтобы доказать, что ты невиновен. Для жюри этого недостаточно. Задача в том, чтобы найти кого-то, кто подойдет в качестве виновного. А это большое расследование.
– Давай сделаем так, – сказал Маркус, – сначала мы все же заплатим тебе сколько есть, хоть несколько тысяч, а потом…
Он замолчал, пытаясь придумать что потом. Мозг отчаянно искал варианты. Где взять денег? Ну где в его ситуации он мог взять денег?
– Для начала одного? – спросил он внезапно, ощущая странную мысль, прилетевшую внезапно.
Бианка только усмехнулась, а Джастин раскрыл рот и вытаращил глаза, но ничего не сказал, явно азартно ожидая развития событий.
– Подойди вон к той паре, – сказал Маркус, указывая на двоих мужчин в костюмах, которые стояли в конце коридора и явно напряженно выясняли отношения.
– Зачем? – озадаченно спросила Бианка.
– Просто, – ответил Маркус. – Просто доверься мне. Подойди.
– И что? – ещё более озадаченно спросила она.
– И начни разговор.
– Я не могу, – ответила она. – Тот, который справа, это мой коллега по цеху и главный соперник. Я должна ему двести долларов, а у меня сейчас их нет.
– У него есть, – сказал Маркус показывая на Джастина.
Тот с готовностью вытащил деньги.
– Подойди и отдай, – сказал Маркус.
Она посмотрела на него как на идиота.
– Иди-иди, – сказал он. – Я твой клиент, слушай меня. Пожалуйста!
– Хорошо, но я вам не должна.
– Нет, конечно, – ответил Маркус. – Это я тебе должен. И ему, – он указал на Джастина.
– Идёт.
Она покачала головой, резко выдернула деньги из руки Джастина и пошла по коридору, цокая каблучками и гордо задрав голову.
Они оба пронаблюдали, как она подошла к мужчинам, начала разговор и вручила деньги коллеге. Тот машинально взял бумажки, но посмотрел на неё как на назойливую муху, в то время, как его клиент продолжал что-то настойчиво говорить, даже не заметив Бианки. Вернее, не удостоив её внимания. Он продолжал настаивать, в то время как адвокат старался его вежливо заткнуть, явно не желая продолжать спор при посторонних. Бианка по-птичьи склонила голову на бок и что-то спросила. Оба мужчины сделали одновременно жесты – что-то вроде «иди отсюда». На что Бианка усмехнулась, а Маркус уже мог читать её эмоции даже со спины, и начала спокойно и уверенно что-то им рассказывать. Клиент вдруг воззрился на своего адвоката, с каждым словом выпрямляясь всё выше. А тот, напротив, словно становился ниже и ниже ростом и уже начал оправдываться, махая в воздухе руками – с папкой и купюрами. Это не помогло. Гневный клиент выхватил у своего адвоката папку и было ощущение, что он его сейчас приложит по голове. Но всё же этого не случилось. Клиент сделал глубокий вдох, успокаиваясь и что-то спросил у Бианки. Та кивнула, начала отвечать, размеренно, спокойно, перечисляя по пальцам, но через несколько минут секретарь открыла дверь в зал суда и пригласила всех внутрь. Бианка торопливо протянула мужчине свою визитку и бросилась к Маркусу.
– Ну как? – спросил Маркус тихо, пока они входили и занимали свои места.
– Главный менеджер госпиталя! – ответила Бианка шепотом. – А этот мой коллега никогда не был силен в медицинском праве и в медицинских ошибках. Как он вообще взялся за это дело?!
– Он думал, что знает.
– Да, наверное, – ответила Бианка задумчиво.
– И хотел затянуть, чтобы сделать его постоянным клиентом.
– Каждый хочет…
– А ты обещала ему быстрое решение?
– Да. Я сказала, что это возможно.
– Сделай это, – сказал Маркус твердо. – В смысле, реши его проблему быстро. Он тогда станет обращаться к тебе всегда.
Она посмотрела на него скептически и сказала:
– Еще не факт, что он вообще обратится.
– Факт. Обратится, – ответил Маркус. – Ему очень надо.
– Откуда ты знаешь?
– Не важно…
Она покачала головой, открыла рот, чтобы что-то сказать, но в это время судья подняла голову и судебный процесс начался.


Глава 90. Перевод. Маркус Левин. 30 октября
– Они собираются тебя переводить! – сказала Бианка с порога. – Я почти договорилась о залоге, но тут все как с ума сошли!
– Переводить? Куда? – удивился Маркус.
– В другой округ!
– Почему?
– Что-то мямлят о невозможности провести непредвзятое рассмотрение дела из-за освещения в прессе. А я не видела! Даже странно. Обычно хотя бы в местных новостях дают информацию, а тут нигде. Говорят, был крошечный сюжет, но кому интересны все эти домашние сцены, когда застрелили пару террористов! Но всё равно убийство, вернее несколько… А в прессе ничего! Даже подозрительно!
«Подозрительно?» подумал Маркус. «Это не подозрительно, это совсем-совсем другое». Он вдруг чувствовал острое ощущение опасности.
– Бианка, – спросил он, – а что, если наоборот привлечь прессу? Устроить шумиху? Все-таки четыре убийства!
– Это очень-очень опасно! Если в головах у жюри они смогут посеять, что эти случаи связаны, то ты не знаешь, что там взрастёт к концу судебного процесса!
– И всё-таки… Ты же сказала, что мы сможем посеять обоснованные сомнения! Ведь так?
– Не совсем. Я говорила, что нужен кто-то, кто выполнит роль преступника в умах жюри. Если такового не будет, это будешь ты!
Маркус опустил голову в ладони и замолчал в отчаянии. Кроме всего, Бианка сообщила ему, что состояние Кицунэ резко ухудшилось. И что, что он мог сделать?! Он сидел, закрыв лицо руками, и какое-то время не замечал, что говорила Бианка. Вдруг он очнулся:
– Слушай, ты можешь… – перебил он её и замолчал, не зная, как высказать мысль, которая казалась ему абсурдной. Нет, не сама мысль, а скорее объяснение её… – Ты можешь сделать одно дело?
– Опять подойти к паре мужчин? – усмехнулась она.
– Почти, – ответил Маркус. – Кстати, как там было? Он к тебе обратился?
– Ты представляешь, да! – ответила Бианка восторженно. – В тот день после заседания он меня нашёл, мы всё обсудили, и он… ты представляешь, он меня нанял. И сразу заплатил! А вчера ещё один подошёл по рекомендации первого!
– Найми секретаря, – сказал Маркус. – Это тебе скоро понадобится.
– Не думаю…
– Думай. Или даже ассистента, – добавил Маркус. – Присматривай уже сейчас.
– Ну до этого…
– Скоро, – ответил Маркус решительно, – увидишь. Я сказал.
– О, дья.. Впрочем… – пожала плечами она и добавила, иронично глядя в потолок, – Боже, пусть его слова сбудутся! Ну так и что я должна сделать?
– Поехать в Вашингтон и зайти в кафе.
– Она смотрела на него, удивлённо подняв брови.
– Какое-то конкретное?
– Да. Кафе около шпионского музея.
– И зачем это, позвольте вас спросить? – тон её становился всё более и более язвительным.
– Пообедать, – ответил Маркус. – Просто пообедать. Это надо…
Он испытывал острую досаду, из-за невозможности вразумительно объяснить. Но перед его мысленным взором стояло лицо Ольги. Оно появилось внезапно и теперь мягко затухало. И вместе возникла эта мысль.
– И в какое время, дорогой клиент? – она уже поджимала губы в усмешке.
– Не знаю… Где-то после полудня…
– То есть… программа: первое, прийти в ресторан. Второе, заказать что-нибудь поесть. И третье, поесть.
– Да, – выпалил Маркус. – Просто сделай это. И пусть будет, что будет. Так надо!
– Слушай, – она навалилась на стол напротив него, приблизив своё лицо к его. – Это несерьёзно. У меня мало времени!
– Завтра, – ответил Маркус. – Я прошу.
– Значит ли это, что ко мне кто-то подойдет и предложит какую-то информацию? – она пыталась сообразить, что происходит.
– Может, – сказал Маркус. – Все может быть. Просто приди туда…
– Это какой-то бред! – она вздохнула и покачала головой.
– Бианка, – у Маркуса был умоляющий вид, – у тебя ведь появились уже два клиента. Я говорил…
– Ладно, – ответила она тихо, – Я посмотрю…



Глава 91. Подпись. Двейн Рейни. 30 октября
Ночью ему приснился чёрный зверь. Тот самый…
Вечером Рейни вернулся в опустевший дом. Долго не мог заснуть, ворочаясь и размышляя о том, что же делать. И под утро ему приснился этот зверь.
Огромный и мохнатый, он стоял в пустыне среди урагана, и его длинная спутанная шерсть развевалась по ветру. Но теперь он больше походил не на собаку, а на тибетского мохнатого яка, и Двейн больше не чувствовал страха. Даже наоборот, сострадание.
Зверь тяжело дышал, и медленно поворачивался из стороны в сторону. И оказалось, что чернота урагана вокруг – это не просто стихия. Это что-то живое и страшное. Оно кружилось вокруг, слившись с тенью, собираясь наброситься и разорвать. Клыки и глаза светились в темноте… Казалось, что всё это принадлежит одному существу – словно гигантская многоголовая гидра, и уйти зверю некуда. И сам он по сравнению с этой огромной тварью кажется все меньше и меньше…
Озираясь по сторонам и готовясь к бою…
Может быть последнему…
* * *
– Что происходит? – думал Рейни утром в своем кубике. – Что происходит? И что делать?
И вдруг краем глаза заметил Невилл. Она проходила мимо его кубика, держа какую-то папку. У него было ощущение, что она хочет остановиться, но она прошла мимо. Через несколько минут она мелькнула снова, замедлила шаг, но снова прошла, не решаясь зайти. Он зарегистрировал боковым зрением её присутствие и ждал, что она подойдет, но она не отваживалась. Когда она сделала третью попытку, то в конце концов он сам не выдержал, выехал на кресле в коридор и заметил ей в спину:
– Если ты хочешь что-то сказать, то просто скажи.
Она остановилась и медленно повернулась, прижав папку к животу, словно защищаясь.
– Я тебе это говорю только один раз, – продолжил он. – Если у тебя есть какая-то мысль, пусть она даже кажется абсурдной, ты лучше скажи. Для этого мы здесь все и работаем вместе, чтобы составлять коллективный разум.
Она опустила голову, втянула её в плечи, и ещё не решалась. Он добавил:
– А если ты стесняешься, значит всё ещё больше думаешь о себе и своей роли. Если тебе по-настоящему становится важно дело, то тебе уже всё равно, что о тебе подумают.
И он въехал на кресле обратно в свой кубик. Невилл постояла еще мгновение, потом зашла и села на краешек кресла.
– Вы говорили про логику поведения… – сказала она наконец тихо. – И я хотела спросить…
– Ну?
– Вы можете мне сказать? Вы нашли этого человека, – она помолчала, – колдуна… шамана… Помните, те письма… потому что про него сказали, что он выигрывает в казино? Это была единственная причина или что-то ещё? Я не прошу вас говорить, – добавила она торопливо, – если это секрет. Но если нет, то… Были какие-то другие причины?
Двейн посмотрел на неё долгим пытливым взглядом и решил сказать правду:
– Нет, других причин не было.
– Хорошо. Я тут подумала… Это только мысли… Про логику поведения… Событий…
Рейни молчал. Она тоже молчала, но потом наконец решилась, словно прыгнула в холодный поток.
– Я не знаю, как это привязать к реальности, к делу, но просто… Однажды мы с девчонками в лагере болтали о том, о сём. О всякой ерунде. Ну например, что было бы, если бы на самом деле была волшебная палочка, исполняющая желания. Или джинн. И у всех были мысли какие-то… – она замялась и пожала плечами, – типовые. Глупые в общем. Никто не мечтал, например, выиграть президентскую программу или быть принятой в Йейл с полной оплатой. Или найти хорошую работу. Каждая мечтала только о двух вещах: куча денег и роман с какой-то знаменитостью. Кинозвезда или рок-звезда, известный футболист. Или если не деньги, то драгоценности.
Рейни кивнул, пытаясь понять, о какой логике она говорит, и у него вдруг появилось ощущение, что это действительно что-то важное. Что она вошла прямо в главный нервный канал…
– Я сама, – добавила она, глядя куда-то в пространство и явно испытывая стыд, – когда в детстве читала сказки про пещеру с сокровищами, то мечтала попасть в такую и увешаться драгоценностями. Но это так…
Она опять засмущалась и продолжила.
– Я недавно начала расспрашивать парней, что было бы, если бы. Каков был бы набор желаний? И практически все мечтают о тех же вещах с одной поправкой, что вместо драгоценностей у них автомобили. Или яхты. То есть деньги, машины, кинозвезды. Как в этих двух случаях. Как будто кто-то решил исполнить их желания… Словно у них появился приятель, какой-нибудь маньяк-миллионер, и начал играть с ними в странную игру. Сначала исполняет желания, а потом… Кто знает, что потом…
Рейни не подал виду, но даже слова были практически его собственные – «маньяк-миллионер».
– Это звучит глупо? – наконец спросила она.
– Нет, – сказал он тихо. – Вовсе нет. Это даже очень… – и замолчал, не зная, какое слово подобрать.
– То есть те два случая…
– Три, – ответил Рейни тихо. – Ты давно тут не была, не знаешь новостей. Три случая. Толстая одинокая медсестра, которая вдруг выиграла в лотерею, встретила телезвезду своей юности и нашла изумруды саудовской принцессы. В своей машине. А потом была арестована за убийство нескольких пациентов, и убежала из тюремного автобуса.
– Что? – спросила Невилл потрясённо.
– Вот именно, – ответил Рейни. – Если бы только это хоть как-то помогло делу…
– Это может… – прошептала она, наконец отрывая папку от живота и опуская её на колени.
– Что? – удивлённо спросил он.
– Это может… – ответила она чуть задыхаясь.
Трясущейся от волнения рукой она вынула из папки и положила перед Рейни распечатку фотографии. На снимке был молодой темнокожий парень в состоянии ликования. Он держал огромного размера рекламный чек.
– Этот парень, – сказала Невилл, – выиграл шестнадцать тысяч в местном казино несколько месяцев назад. Это фото с сайта казино. Я обследовала все местные и неместные… Кто выигрывает, сколько, и так далее. Я туда звонила, но они отказались говорить мне имя. Конфиденциальность и всё такое. У меня ещё нет должной авторизации. А фотография была сделана с разрешения…
– Я тоже вначале просматривал… – сказал Рейни. – Я его помню. Но он засветился только раз…
Он не стал признаваться, что давно оставил попытки найти таких «счастливчиков», когда прочитал, сколько в стране казино, в том числе виртуальных. Шансов найти реальный случай были столь малы! Выигравшие в лотерею тоже не торопились мелькать на телеэкране.
– А вот это…
Она разложила веером несколько фотографий, и пояснять было не надо, потому что на них была Бренда в розовом парике на фоне толпы фанатов. И на каждом снимке рядом с ней в обнимку – темнокожий парень в роскошном костюме. Снимки были ночные, зернистые, «телефонного» качества, с разных телеканалов, паразитирующих на жизни звезд, но парень выглядел очень похоже.
– Это когда она приезжала в Вашингтон несколько месяцев назад, – продолжила Немзис. – Тоже никто не знает имени парня.
– А как я это упустил? – спросил Двейн потрясенно.
– Вы, наверное, эти новости не смотрите…
– Пожалуй да… – признался он. – И… Это точно он?
– Да, это он. У бе… простите… у всех… У нас затруднено распознавание людей с другими этническими признаками. Например, для меня все азиатские лица кажутся похожими… Людей африканского происхождения мне легче распознавать. Похожих на меня… Вы индийского происхождения… Я имею в виду... этнически лица другие…
– Хорошо, хорошо, – перебил ее Рейни торопливо. – Понятно. И кто этот парень?
Но она вместо ответа выложила перед ним еще несколько распечаток.
– А вот это было снято на весеннем автошоу в Нью-Йорке. Я только что нашла. На зимнем Вашингтонском он не засветился. А вот Мэрилендские новости.
На фотографиях был тот же ликующий парень, демонстрирующий всем ключи на фоне огромного кадиллака. На паре снимков он был в зале автошоу под лучами прожекторов, а на другой фотографии – на залитой солнцем парковке около пожарной станции в форме парамедика.
– Ты узнала про него что-нибудь? – спросил он потрясённо.
– Да, – ответила Немзис, – вот это его станция, двадцать шестая в Принц Джордж каунти в Мэриленде. Его зовут Джастин Торн.
Она выложила на стол распечатку его водительских прав.
– Он работает на скорой помощи. Я его видела. Я… даже за ним следила какое-то время.
– И? – нетерпеливо спросил Рейни.
– И ничего… – она чуть раздосадовано пожала печами. – Снимает квартиру в Боуи, недалеко от станции, живет с девушкой. Хороший парамедик, отличная характеристика. Ничего с тех пор…
– А кто она? Не Бренда же…
– Она… нет… она э… из Южного Судана, училась на медика, но не закончила, не нашла финансирования, просрочила визу и все такое. Но сейчас снова в университете. Заплатила за осенний семестр…
– Ну то есть не из мира кинозвезд…
– Нет… Вот я и не знаю…
Она замялась, и Рейни тоже не знал, что сказать, перебирая фотографии.
«Близко, близко», говорил его внутренний собеседник голосом Джины, «мы вот-так близко!»
– Я даже туда ходила, – смущенно улыбнулась Немзис, указав на фото станции, – представилась, что я из новостей. Его самого не видела, но… Расспросила про машину… Они говорят, что он её уже продал. Но все говорят, что он выиграл. Но… – Тут она как-то засмущалась.
– Что не так? – спросил её Двейн.
– Только когда я начала звонить устроителям автошоу, то у них в информации числится, что выиграл не Торн.
– А кто?
– Они не говорят. Конфиденциальность. У меня недоста…
– Понятно. Дай мне их телефон, у меня достаточно авториза… – начал Рейни и вдруг замолчал, перебирая фотографии.
Что-то важное тикало в глубине подсознания. Что-то очень важное, но он не мог поймать. Что-то из совсем недавнего… Взгляд упал на фото Джастина в униформе. И в его сознании вспыхнули слова сержанта Андерсона: «тот парнишка парамедик». Рейни сделал глубокий вдох и замер.
– Раз покойник, – сказал он тихо, – два покойник…
– Что?! – спросила Невилл, хлопая глазами.
– Ничего… – сказал он, поднял палец вверх, попросив молчания, и схватил телефон.
– Сержант Андерсон, добрый день! – сказал он, услышав знакомый голос. – Это агент Рейни. Вы помните меня? Мы беседовали… Да… Вы помните тот случай, кото… Да… Не забудешь… Хорошо. Скажите, кто нашел того покойника? Вы или… а, парамедик… Вы искали в доме, а он… в сарае… А вы не помните, как его звали? Вы говорили, что он ещё к вам приходил навестить. Не Джастин?… Нет?.. А… мама помнит… Приходил в полице… Маркус? Маркус Левин… Спасибо! Передайте ей тоже спасибо…
Рейни положил трубку и увидел, что Немзис испытывает ту же дрожь, что и он. Он быстро набрал имя в своём поисковике.
– Парамедик, – сказал он. – На той же станции!
На экране появилось водительское удостоверение с фотографией, и Немзис тихо ахнула. Торопливо перебрав распечатки, она выхватила ту, которая была сделана на автошоу. Рядом с Торном стоял тот самый парень – растрепанный с бледным испуганным лицом. Они бросились перебирать остальные снимки, и нашли того же парня на фото казино. Он стоял чуть поодаль в глубине, в тени и смотрел куда-то в сторону с потерянным и совершенно больным видом.
В следующую секунду Рейни уже набирал телефон станции скорой помощи.
– Он… в отпуске… – почему-то шёпотом сказала диспетчер и голос у неё был испуганный.
– А вы не дадите его домашний и сотовый? – спросил Рейни и назвал своё имя, все регалии и номер удостоверения. – И телефон Джастина Торна. Он тоже у вас работает…
Перепуганная диспетчер выдала информацию, даже не проверяя.
* * *
– А его арестовали! – сказал Джастин Торн, когда они не дозвонились Маркусу Левину.
– Что?! – спросил Рейни и резко встал, испытывая состояние адреналинового взрыва. Ощущение начала схватки, которую он проиграл семь лет назад. – Арестовали?! За что?!
– Ну они толком не говорят… – начал голос, причем явно врал.
– Кто?! Где? Пожалуйста! Это очень важно!
– Э… Говорят, что убийство… – нерешительно начал голос.
– Где он?! Кто ведет его дело?!
* * *
И после мучительных попыток прозвониться в полицейское управление, потом договориться, потом убедить, потом приказать, он бросил трубку и почти бегом побежал в приемную Барби, почти сметя её по пути, так как она как раз направлялась к нему…
Её лицо было каменным и страшным, а глаза расширенными.
– Ко мне в кабинет! Оба! – скомандовала она и пошла впереди.
Когда они проходили мимо перепуганной секретарши, она скомандовала тем же каменным тоном:
– Ваши телефоны.
– Что? – удивился Рейни, – Зачем?
– Ваши телефоны, – более настойчиво и с ударением произнесла Брейди, – нам не нужно сейчас никаких помех.
Рейни нехотя подчинился, положив свой сотовый в специальный небольшой металлический ящик на столе секретарши, а Невилл отдала свой.
– Спасибо, – нарочито вежливо и медленно сказала Барби и жестом пригласила их в кабинет.
С напряжением вздохнула, и слышно было, что её дыхание дрожит.
– Нам не нужно никаких помех… – повторила она, как запнувшаяся пластинка, – никаких помех…
Она явно не могла вспомнить, что ещё надо сказать. Потом вдруг сообразила:
– Что случилось?
– Призрак действует, – ответил Рейни. – Призрак активен и действует. Та же подпись. Нам нужно перехватить это дело срочно!
Но Барби внезапно отвернулась, задумалась о чём-то и подняла руку с указательным пальцем вверх. Рейни замолчал. У него было ощущение, что она разговаривает по телефону, вернее кого-то слушает, но телефона у неё в руках не было, скобки-наушника в ухе тоже.
– Никуда не выходите. Ждите меня здесь. Я сейчас, – сказала она и вышла. – Это срочно.
Дверь кабинета осталась приоткрытой, и было слышно, как Барби о чём-то тихо говорила с Маршей. Он не мог слышать всё, но судя по отдельным словам это был чисто «домашний» трёп, «здоровье… нервы… лекарство?.. Да… может быть… Принести?.. По рецепту… Хороший доктор…»
Марша успокаивалась, и их голоса журчали непрерывным потоком.
Рейни посмотрел на Невилл, и вдруг у него возникло иррациональное чувство, что что-то происходит. Прямо сейчас. И это что-то действует, и его надо остановить.
Он встал и пошёл к выходу. Барби стояла на пути снаружи офиса и снова повернулась к нему с тем же каменным лицом.
– Нет, – сказала она. – Не уходите. Нам надо всё обсудить.
– Мне в туалет, – ответил он, пытаясь пройти мимо. – Срочно.
– Пожалуйста, – снова ледяным тоном сказала она, – всего одну минуту.
– Мне сейчас станет пло…
Дверь захлопнулась прямо перед его носом, а сама Барби осталась снаружи. Он подергал ручку, но она не открывалась. Было ощущение какого-то бреда. Фантастического бреда!
Рейни потряс головой, прошёл по кабинету и сел, но мозг его, взорванный адреналином и чувством опасности, не мог остановиться.
Внезапно вскочив, он стремительно подошёл к начальническому столу – и не увидел телефона! Банального простого рабочего телефона, шнур от которого уходил в тумбу стола, а тумба была – Рейни перегнулся через стол и подергал дверцу – закрыта на ключ. Бред! Бред-Бред-Бред!
Однако айфон Барби лежал на столе среди бумаг. «На пароле», подумал Рейни, но сразу вспомнил, как однажды видел Барби, набирающую пароль. Прямо под перепуганным взглядом Невилл, он схватил айфон, активизировал и ввёл этот код. Телефон ожил, и в следующий момент Рейни уже набирал номер Дубчек. Его сразу сбросило на голосовую почту, и он тихо сказал:
– Призрак действует. Мэриленд. Арестован парамедик Маркус Левин. Детектив Ферроуз…
В этот момент замок двери клацнул; Рейни отключился и положил мобильник на стол тыльной стороной вверх, чтобы светящийся экран не бросался в глаза, сел в кресло, сделал глубокий вдох, повернулся к окну и медленно-медленно выдыхая принял скучающий вид, стараясь не замечать Барби, которая наконец вдвинулась в кабинет походкой зомби.
Он слушал её, но весь был где-то там, где в этот момент Джина смотрит на изображение макаки на своем телефоне, недовольно кривит рот, и мысленно кричал ей, «слушай! слушай!» И надеялся, что она сейчас включает голосовую почту, и что дальше она будет делать именно то, что нужно…
* * *
Сметая на пути к машине всех неудачно попавшихся на дороге, первое, что она сделала, это позвонила шефу. Не пробившись, она оставила сообщение, но потом стала звонить на любой телефон в отделе и поймала Бека, уже выруливая среди густого потока машин.
Словно всё было против неё. Траффик двигался со скоростью телеги, и даже выставив мигалку, включив сирену и заставив машины сползать на обочины, Дубчек всё равно не могла мчать быстрее по тесным переполненным дорогам.
Когда, проклиная всё на свете она подогнала машину к зданию суда, арестованного уже выводили в наручниках к машине. Рядом возмущаясь, шла темнокожая молодая женщина, явно адвокат, размахивая бумагами, но её не слушали.
Не паркуясь, Дубчек бросила машину с отрытыми дверями и мигающим синим фонарём посреди проезжей части и пошла навстречу, держа свой щит-удостоверение перед собой. Если обычно вид её был грозен, то теперь он был просто ужасен.
– Кто здесь начальник? – грозно спросила она.
– Я, – ответила мужиковатая шатенка в униформе. – И я уже объясняла вашему агенту, что это юрисдикция штата, и мы вполне управимся сами без федеральной помощи. Сам губернатор…
Дубчек уже была готова применить всю мощь своего командного голоса, как внезапно сзади раздался мощный и уверенный голос шефа.
– Сам губернатор, – сказал он, выходя на передний план вместе с Флетчер, – уже только что одобрил передачу арестованного под юрисдикцию федеральных органов. У нас есть на то веские основания.
В воздухе повисла напряжённая пауза, во время которой уже третья машина присоединилась к пробке, и из неё выпрыгнул Бек.
– Мне нужен документ… – сказала шатенка напряженно оглядываясь.
– Он у вас сейчас будет, – сказал шеф.
И после всего какого-то часа бюрократических проволочек и выяснений отношений, отсылки и получения факсов и ещё часа мучительного вечернего столичного трафика, три машины въехали в подземную парковку конторы. И ничего по дороге не случилось…



Глава 92. Арестованный. Двейн Рейни. 30 октября
Это было словно дежавю, словно состояние, которое он уже однажды переживал, но судьба решила его повторить. Впрочем нет, раньше его интересовал профессор, теперь он уже охотился на охотника.
Вместе с шефом, Дубчек, Брейди и Кардоси, они стояли перед экранами, на которых была видна комната, где за столом сидел человек, на которого по мановению судьбы упало внимание Призрака.
Невысокий, бледный, худой парень своей прической напоминал Стивена. Одетый линялую джинсовую куртку, под которой виднелась голубая футболка. Сжав руки в наручниках в кулаки и положив их на стол, он сидел неподвижно и закрыв глаза, хотя брови его иногда вздрагивали, как будто он думал о чём-то неприятном или испытывал боль. Кулаки его тоже чуть подрагивали в напряжении. Потом он вообще сцепил руки, и костяшки его пальцев побелели, дыхание становилось чаще, и сам он еле заметно раскачивался, словно на него положили тяжелый груз, и он пытался его держать.
Всё это выглядело странно и неестественно, и Рейни не знал, как это интерпретировать. Тогда он просто взял папку с материалами и вошёл в комнату. Агент Дубчек вошла следом.
– Ну что ж, давайте знакомиться, – сказал Рейни, расстегнув наручники подозреваемого, потом усаживаясь за стол и выкладывая перед собой папку. – Меня зовут Рейни. Агент Рейни. А вы…
Он сделал паузу, чтобы дать возможность арестованному её заполнить. Тот молчал. На мгновение он открыл глаза, взглянул на посетителей и снова закрыл.
– А вас зовут Маркус Левин, – сказал Рейни, когда молчание затянулось.
Во всей позе арестованного чувствовалось нарастающее напряжение. Иногда он стискивал зубы. Рейни чувствовал себя лишним. Как будто сейчас что-то происходит, а он не знает, что именно, и потому мешает. Ощущение не из приятных.
– Мистер Левин, – начал он снова, но арестованный только еле заметно покачал головой, явно отказываясь общаться.
– Постарайтесь понять, – снова начал Рейни, но тут его телефон ожил.
Это был шеф:
– Рейни, тут звонок с проходной. Бианка Вайн, адво…
– Это мой адвокат, – сказал арестованный, открывая глаза, хотя Рейни был абсолютно уверен, что тот ничего не мог слышать в его телефоне. – Я буду говорить только в её присутствии.
Агент Рейни вздохнул и попросил Джину встретить и эскортировать визитера. С порога адвокат заявила:
– У вас нет никаких причин задерживать моего клиента!
– Мэм, – прогудела агент Дубчек, вдвигаясь следом, – его обвиняют в убийстве. Как минимум в одном, а может и в четырёх.
– Да ну?! – картинно удивилась Бианка, садясь рядом с арестованным. – И какие же доказательства? У вас есть оружие? Желательно с его отпечатками пальцев.
Парень внезапно взял её за руку и сразу отпустил, но она похоже даже не заметила, занятая разговором. И это выглядело вовсе не как рукопожатие.
– Мэм… – начала Дубчек.
– Нет у вас оружия! – перебила Бианка. – Зато у вас есть несколько похожих случаев, когда человека подставляли. Несколько! Как минимум три! Человека арестовывали, обвиняли в убийстве, начинали процесс, а он оказывался невиновным!
– И откуда вы это знаете?! – спросила агент Дубчек, грозно надвигаясь на адвоката, но миссис Вайн была не робкого десятка.
– Вы же не думаете, что я буду называть вам мои источники? – сказала она кокетливо.
– Детка, ты играешь с огнём…
– Я вам не детка, – отрезала адвокат. – Я настаиваю на объективном рассмотрении. Были ли такие дела? Айзек Берг? Джон Хорсшу? Лайза Кемпбелл? Было?
– Никто ещё не доказал, что они были невиновны…
– Никто не доказал обратного! – воскликнула Бианка. – И у нас кстати по закону презумпция невиновности. И признайтесь, вы же на самом деле знаете, что они никого не убивали. Вы ищете другого человека, которого называете Призрак!
– Мэм, – прорычала агент Дубчек, – вы немедленно назовете нам свои источники инфор…
– То есть вы знаете, что я невиновен, – внезапно ожил подозреваемый. – И знаете, что моя жена сейчас в госпитале. И знаете, что она умирает, и вы всё же держите меня здесь…
– Черт возьми, мальчик, – агент Дубчек использовала всю мощь своего голоса, – ты не понимаешь, с кем ты имеешь дело! Он похищает людей под носом у полиции!
– Нет, – ответил Маркус, поворачиваясь к Рейни, как к более разумной силе. – Он использует полицию, чтобы похитить людей.
– Откуда ты знаешь? – спросил Рейни, но голос агента Дубчек был куда громче.
– Тем более! – воскликнула она, но Левин перебил:
– Я не убегу, вы же понимаете, – он продолжал говорить это агенту Рейни.
– Я понимаю, – ответил тот. – Мы не этого боимся. Мы боимся, что ты исчезнешь, как твои предшественники. Возможно, не по своей воле.
– Ему нужны мои связанные руки. Если я свободен, то этого… надеюсь… не случится.
– Но шансы есть? – спросил Рейни.
– Есть. Но их меньше, когда я свободен.
– Чёрт возьми… – сказал агент Рейни, – Чёрт возьми…
Он встал, отвернулся от стола, глубоко вдохнул и поднял взгляд напрямую в видеокамеру.
– Моя жена умирает, – сказал Маркус напряженно глядя в его спину. – Сейчас.
Агент Рейни внезапно повернулся и сказал:
– Ты не можешь этого знать!
– У неё рак в последней стадии. Ей внезапно стало хуже. Сильно хуже! Они решили делать кесарево, и она может не выжить! И ребёнок… он тоже… может не выжить, он сильно недоношенный… – дыхание его перехватило, и он замолчал, с напряжением выдохнул и тихо добавил, – пожалуйста…
– Если ты мне расскажешь. Как можно больше!
– Пожалуйста, – повторил тот ещё тише, словно не слышал.
– Пошли, – не выдержал Рейни, и чувствуя себя последним идиотом под потрясённым взглядом агента Дубчек и не менее потрясёнными, он был в этом уверен, взорами начальства. – Но мы будем рядом. И вокруг будут люди… Чтобы защитить тебя. Если что.
– Если что, они не защитят, – сказал тот очень тихо, и Рейни понял, что так оно и есть.
Адвоката они потеряли где-то по дороге. На выходе из конторы к ним присоединились несколько человек, явно поднятые шефом по тревоге, а на середине пути до госпиталя их догнали ещё несколько машин. Одна с мигалкой пошла впереди, в результате они добрались относительно быстро. По дороге Рейни получил звонок от шефа, и тот сказал: «Упустишь – это на тебе». Рейни ответил: «Знаю».
Они вошли, или даже скорее ворвались в госпиталь, сопровождаемые десятком человек, и через несколько минут стремительной почти пробежки по коридорам входили в комнату ожидания – как раз в то время, когда двери операционной открылись.
Кроме Маркуса к доктору подошли ещё двое – старик и женщина. Рейни остался в дверях и не слышал, что они говорили, но это и так было понятно. Вид у доктора был мрачный, и в общем Рейни был рад, что он не слышит. Наблюдать сцену человеческого горя и отчаяния – не самое приятное занятие. Он чувствовал себя последним негодяем. Хотя оказался всего лишь последним элементом в цепочке чиновников, однако от этого было не легче. Потому он просто занялся делом. Он оставил охрану, вышел и занялся организацией наблюдения, изучением помещения, коридоров, всех возможных входов и выходов, камер и прочих систем безопасности, время от времени пересекаясь с очень мрачной Джиной и стараясь не встречаться с ней глазами. Показывая удостоверение там и сям, он проверил план размещения камер видеонаблюдения госпиталя. Когда он вернулся, ему доложили, что Маркус Левин сейчас в операционной вместе с семьей; им разрешили войти и попрощаться – с женщиной и ребёнком, мальчиком. Джина стояла под дверью как немой страж.
Девочка выжила. Ее перевели в реанимацию…
* * *
– Вы с ними? – тихо спросила медсестра, подойдя к нему в коридоре. Она выглядела очень усталой.
– Можно сказать да, – ответил Рейни, – А что?
– Вот фото… – ответила она, смутившись и протягивая ему сотовый. – Когда он был еще жив… Мальчик… – она печально вздохнула.
Он взял телефон и увидел фото младенца с чуть приоткрытыми глазами.
– А это девочка, – она перелистнула и открыла другой снимок. – Она жива. У неё все относительно хорошо. Насколько это возможно учитывая ситуацию. Просто фото… Если это важно…
– Это важно, – тихо ответил Рейни. – А что это?
– А? Что? Где? – спросила она, не понимая.
– Вот. Царапина. У неё на лбу.
– А… Да… Странно… Откуда? Я и не заметила… Если дадите телефон, я вам перешлю…
Он дал свой номер, и медсестра переслала ему снимки.

Вечером в тишине госпиталя Рейни сидел и думал, насколько система пропитывает сознание. И чем собственно Алекс Загоров хуже? Скажи «Харе Кришна», и Алекс говорит. «Отдайте ваши телефоны», приказывает Барби, и он отдает. Кому-то говорят: «Вы арестованы», и человек протягивает руки в наручники. Впрочем, последнее – это уже закон выживания. Любое другое действие чревато. Но всё это привычный круг вещей. Даже если появляется мысль не подчиниться, то всё равно потом срабатывает механизм сознания, и… Так проще жить. Так безопаснее. На автомате, не задумываясь…
Он бродил по коридорам между двумя помещениями. Заглядывая в комнату морга, он видел старика и женщину рядом с двумя телами, одно из них было крошечным. Заглядывая в реанимационную, он видел за стеклянной стеной Маркуса Левина рядом с колпаком, под которым лежала крошечная девочка. Ходил по коридорам, думал, вспоминал, пытался придумать, что же делать… И не мог…
Он не понял, сколько времени прошло, когда раздался звонок на сотовый.
– Ну что там? – спросил шеф.
– В каком смысле? – ответил Рейни.
– В смысле, что он рассказал?
– У него умерли жена и ребенок, – ответил Рейни устало.
– То есть, ты с ним даже ещё не говорил.
– Нет.
– Тебе нужны ещё трупы? – спросил шеф с нажимом после некоторого молчания, – Ты сам настаивал, что Призрак действует и всё такое. А он важный свидетель. Единственный. Вези его обратно в контору.
Рейни хотелось бросить телефон об пол.
Он пошёл обратно к комнате реанимации, около которой стояли охранник и агент Дубчек о чём-то тихо беседуя. Но внутри кроме девочки и медсестры уже никого не было.
– Куда он вышел? – спросил Рейни у охранника.
– Он? Вышел? – сказал удивленный охранник. – Он не выходил! Медсестра выходила…
– Она там. А его нет, – ответил Рейни.
Джина, не веря, ворвалась в дверь и увидела, что человек исчез.
С нарастающим беспокойством они побежали в комнату морга; там по-прежнему сидели старик и женщина, но Маркуса Левина там тоже не было.
– Где?! – Рейни уже был готов хватать охранников за грудки, что было излишним, так как все были на нервах, осматривая кабинеты и туалеты на этаже и на соседних этажах.
Всё было бесполезно. Его не видел никто, словно человек испарился.
И только когда Рейни и Дубчек бросились в помещение с камерами, когда они прокрутили назад видеонаблюдение из коридора около реанимации, только тогда они увидели этого парня, который выходит из помещения и спокойно проходит мимо охранника и Джины, а те даже не поворачиваются в его сторону и не задают ни одного вопроса. Словно не видят.
– Не может быть! – воскликнула Джина. – Не может быть! Просто! не может! быть!
Но увы это было.



Глава 93. Поиск. Двейн Рейни. 31 октября
Его отследили по камерам до самого выхода из госпиталя. Прямо у центрального входа он поймал такси и уехал. С камер наблюдения сняли номер такси, и вдобавок наряд полиции был послан к дому Левина.
Ни самого подозреваемого, ни его машины около дома уже не было. Полиция активизировала навигатор, тайком установленный на машине Левина, и поймала сигнал, но после поисков и погони по ночному городу оказалось, что это совсем посторонняя машина. Видимо Левин обнаружил устройство и подбросил в другой автомобиль. Его объявили в розыск, но всё было бессмысленно, человек словно провалился сквозь землю.
Рейни и Дубчек обосновались в конторе и несколько часов не слезали с телефонов, принимая звонки полиции и общаясь с разными инстанциями, но часы напряженных поисков не принесли никакого результата.
Несколько раз мимо них проходил мрачный шеф, на появление которого Рейни даже не среагировал, послав всё к чёрту, включая свою дальнейшую карьеру. Барби даже не показывалась.
И все усилия были напрасны.
Пока вдруг не раздался звонок дежурного.
– Агент Рейни, тут спрашивают из полиции вас лично… – сказал оператор. – Какая-то женщина говорит, что её похитили. И кричит: «Позовите агента Рейни, ФБР», и ещё про какого-то Маркуса…
* * *
– Как я могу успокоиться?! Что вы говорите?! – воскликнула женщина в состоянии близком к нервному срыву. – Я не могу! Это ужасно!
Она закрыла лицо руками и дышала тяжело захлёбываясь. Она была на большом сроке беременности и одета в домашний голубой банный халат, тёплую розовую пижаму и пушистые белые тапки с кроличьими ушками. Всё это было обильно перепачкано красноватой грязью. Пышные рыжие волосы разметались по плечам в полном беспорядке. Кто-то набросил ей на плечи куртку полицейской униформы. Она вся тряслась – то ли от холода, то ли от потрясения. Вокруг них стояло ещё несколько полицейских и Флетчер, которая тихо общалась с кем-то по сотовому. Это был кабинет начальника пожарной станции на Гленн Дейл.
– Это ужасно! – повторила она, всхлипывая. – Я не могу! Не могу!
– Хорошо, понятно, – сказал Рейни тихим голосом и мягко улыбаясь, – вы не можете успокоиться. Потому мы все сейчас будем бегать и кричать, как всё ужасно!
И он потряс руками, словно это маленькие цыплячьи крылышки. Женщина издала какой-то невольный судорожный смешок и внезапно успокоилась.
– Простите… – сказала она смущённо, всё ещё прижимая ладонь ко рту. На лице остался грязный след.
– Ну вот и хорошо, – ответил он. – Выпейте воды.
Он протянул ей бутылку, и голос его теперь был мягкий и завораживающий. По крайней мере он ничем не выдавал состояния, в котором он находился.
– Вы в полной безопасности, – сказал Рейни тихо.
И когда она сделала глоток и поставила бутылку, он взял салфетку из коробки рядом, смочил водой, и начал вытирать её ладони. Эти движения гипнотизировали и успокаивали её. Не прерывая своего занятия Рейни тихо сказал:
– Вот и хорошо. Всё в полном порядке. Вы в полной безопасности. Как вас зовут?
– Тали… Тали Гиршман… Простите… Голд.
– Тали, миссис Голд, очень приятно. Меня зовут агент Рейни. ФБР. Вы говорите, что вас похитили?
– Да!
Она судорожно выдохнула, порываясь сжать ладонь в кулак, но он продолжал мягко водить по ладони салфеткой, и она снова расслабилась. Наконец вздохнула, взяла салфетку из рук Рейни и начала вытирать свои ладони сама.
– Как? – спросил Рейни. И в ответ на её непонимающий взгляд добавил, произнося спокойно и размеренно. – Вы говорите были дома. А ваш муж был…
– На работе, – она замерла, сжимая салфетку. – Он позвонил, что задержится... Семинар…
– Понятно. И кто-то постучал?
Она кивнула.
– И вы прямо открыли дверь? Незнакомцу? Тихо-тихо… – остановил он новый приступ паники, – вы в безопасности. Вы в полной безопасности.
– Я посмотрела в глазок… Это был Маркус…
– А, понятно. То есть это был Маркус Левин… – подытожил Рейни.
По спине пошли мурашки.
– Нет! – воскликнула она, прижимая ладони к груди. – Нет! Но он был совсем как Маркус. Он стоял, отвернувшись от двери, словно смотрел на кого-то, и у него были волосы… футболка, куртка… все… как Маркус… И он грыз ногти… Я открыла, а тут он повернулся… Такое ужасное лицо… Гримаса…
Она закрыла глаза в ужасе.
– Понятно. У него было оружие? – спросил Рейни.
– Да, пистолет. Большой.
– Ясно, – сказал Рейни, – и вы вышли за ним…
– В машину. Он приказал…
– В его или вашу?
– Мою…
– И вы сели на пассажирское?
– Нет, за руль… Он велел взять ключи…
– А вы не видели, на чём он приехал? Какие машины стояли рядом? Что-нибудь… не как всегда?
– Нет… Нет… – она затрясла головой.
– Ничего, всё хорошо… А дальше?
– И мы ехали… Он говорил куда поворачивать…
– Вы можете сказать, куда вы ехали?
– Нет, нет, нет! – она снова начала мелко трясти головой и заводиться снова, и Рейни снова взял её руки и начал тихо шикать.
– Ш-ш, ш, всё спокойно, всё хорошо. Вы просто ехали…
– Да, – она снова начала успокаиваться. И вдруг вспомнила – Белтвей! Мы ехали по Белтвею долго… Потом был указатель NASA… Он сказал свернуть…
– И вы доехали до самой NASA?
– Да… Кажется…
– То есть вы съехали на Гринбелт роуд?
– Не знаю… Может быть…
– Вот и хорошо! Все замечательно! – говорил Рейни спокойным гипнотизирующим голосом, замечая, что Флетчер немедленно транслирует информацию кому-то по телефону, – а потом?
– Потом… Свернули налево…
– Что там было?
– Ничего… Пусто… Никаких домов в смысле…
– А что было?
– А… Кажется забор… Длинный проволочный забор… И лес за забором… Да, с двух сторон. Никаких фонарей…
– Понятно, – и повернулся к Деборе, – Гуд Лак роуд?
– Не знаю, – ответила Тали, – Лес вокруг… Потом пустыри…
– Понятно. Что дальше?
– Мы остановились… Где-то там… На пустыре…
– Трассы рядом не видели?
– Нет… Вдали лес… Поля… Обочина… И скалы…
– Скалы?! Какие там скалы?!



Глава 94. Скалы. Маркус Левин. 31 октября
– Я же говорил, что сделаю тебе подарок! – сказал Билли. – Тебе нравится?!
– Отпусти её! – ответил Маркус, – Отпусти! Что ты делаешь?!
Между ними была пропасть. Они стоял на тех самых скалистых утесах, которые он видел в мире Тали. Маркус – на той вершине, где когда-то стоял его манекен, а Тали на «своём берегу». Билли держал пистолет у её виска, другой рукой охватывал её шею.
Маркус протянул свои невидимые руки, для которых не существовало расстояний, и почувствовал, как он обхватил запястья Билли, стараясь отвести смертельную опасность от виска Тали и освободить её шею. Медленно-медленно их руки поднимались, стиснутые страшным напряжением. Маркус какое-то время чувствовал, что Билли пытался нажать на курок, но не смог. Однако он улыбался, и улыбка эта была полна ненависти.
– Конечно я могу её отпустить! – наконец прошипел он. – Но куда она пойдет?!
Тали наконец выскользнула вниз из-под локтя Билли, но вскрикнула и запрокинулась назад, увидев, что прямо от её ног сорвался кусок скалы и полетел вниз, в черноту пропасти. Где-то далеко раздался гулкий стук, рассыпавшийся в дробные перестуки, потом ещё один.
Она сидела, одной рукой придерживая тяжёлый живот, другой ища опору позади. И стараясь найти опору ногам. Ноги беспомощно скользили по халату, и Тали запрокидывалась всё больше назад и приникая к Билли, пытаясь отодвинуться от пропасти, но тяжелый халат не давал ей это сделать.
– Тали, – сказал Маркус как можно более спокойно. – Это всё только иллюзия. Никакой пропасти здесь нет.
Из-под её ног с грохотом оторвался другой кусок скалы, и она потеряла опору, невольно вскрикнула и запрокинулась назад и почти легла на спину у ног Билли, раскинув руки и цепляясь за камни.
Маркус пытался приказать, чтобы она видела ту самую дорогу, которую он сам-то видел очень смутно, но не мог. Билли был много-много сильнее. Его иллюзия царила страшной реальностью в уме Тали, и Маркус не мог пробиться.
– Тали, – сказал он спокойным голосом, – просто закрой глаза. Закрой глаза, девочка. Всё будет хорошо.
Тали послушно закрыла глаза, но иллюзия шла изнутри, из её ума, и она закричала в ужасе:
– Я всё равно вижу!
Целая часть стены медленно поползла вниз с протяжным грохотом и гулом, и Тали снова вскрикнула.
Билли и Маркус стояли, разделенные пропастью, оба с поднятыми словно в молитве руками. Их невидимые руки, соединенные в смертельной хватке, дрожали от напряжения.
– Я знаю, девочка, я знаю, – говорил Маркус спокойно, – ты всё равно видишь. Потому что это иллюзия. Ты сейчас на обочине дороги, и никакой пропасти рядом нет. Пощупай вокруг руками. Что ты чувствуешь?
– Ничего… – испуганно вскрикнула Тали, пытаясь ощупать скалы вокруг себя. – Я ничего не чувствую!
– Верь мне, – ответил Маркус спокойным голосом, не в силах преодолеть эту преграду. – Просто верь. Это дорога. Грязная обочина. Поле вокруг. Не смотри вниз. Смотри вверх. Смотри прямо вверх. Встань на четвереньки. И ползи отсюда. Медленно, спокойно…
Она послушалась. В той иллюзии её руки уже были над пропастью.
– Не смотри вниз, просто двигайся вперед. Левее, левее. Хорошо. Еще левее… А теперь прямо…
Маркус и Билли продолжали стоять, разделённые иллюзорной бездной, и Маркус чувствовал, что его силы на исходе. Напряжение становилось невыносимым, и он боялся, что ослабит хватку. Пока ещё держался. Пока.
Билли перестал тратить силы на разговор. Он скалился, его лицо чернело с каждой секундой. Он становился похож на демона с глазами, горящими красным огнём.
– Хорошо, девочка, – продолжал Маркус. – Очень хорошо. Двигайся прямо. Скоро ты увидишь машину, двигайся вперед…
Он уже стал голосом в её голове, и расстояние не мешало ей его «слышать».
– Я вижу! – вдруг вскрикнула она. – Машина!
Автомобиль стоял на обочине с включенным двигателем и горящими фарами, и это был единственный источник света среди чёрного леса. Среди чёрного бытия
– Хорошо, – сказал Маркус, – очень хорошо! Уезжай скорее. До первого полицейского. Попроси агента Рейни из ФБР. Агент Рейни... Скажи ему моё имя… – повторял он уже на исходе сил. Последнее, что успел заметить. теряя сознание, как её машина рванула с места и нервными зигзагами понеслась вдаль по чёрной дороге постепенно выравниваясь…
* * *
Машину Маркуса вскоре нашли. Она стояла среди огромного пустыря на обочине лесной дороги, и около неё были следы двух других машин, одна из которых была явно машина Тали, другая неизвестная. Еще нашли несколько человеческих следов, но никакой другой информации про вторую машину и этих людей у них не было. Полиция старалась как могла, но все понимали, что найти машину без примет около оживленной трассы в принципе невозможно.
Почти сутки они кружили по окрестностям, и на всех направлениях была объявлена повышенная тревога, но всё было напрасно. Все концы обрублены…
* * *
– Я тебе сказал, что это на тебе, – тихо произнес шеф.
– Я знаю, – ответил Рейни. – Я готов подать заявление. Хоть сейчас.
– Нет, – ответил тот. – Ты подашь заявление, когда его найдешь.
Рейни пожал плечами. Он не хотел спорить и не хотел вообще говорить.
– Утром я звонил твоей жене, – добавил шеф, – попросил её уехать на неделю-другую. А пока иди домой и поспи. Там новые двери и новый замок; вот твои ключи. Ты уже на ногах не держишься…



Глава 95. Встреча. Двейн Рейни. 1 ноября
– Чёрт возьми, Рейни, я уже говорил тебе, что ты мне надоел!
Этот раздражённый голос встретил его дома. И он принадлежал не Лоре. Это был мужской голос. Знакомый мужской голос. Нарочито искажённый, словно у актёра, играющего мультипликационного злодея.
Рейни только вошёл и включил свет и стоял в прихожей, ещё не закрыв за собой новую укрепленную дверь c двумя замками. Перед ним открывался коридор, но он пока не видел говорящего; тот был слева за углом стены.
Зато он услышал перепуганное дыхание. Почти детское, тонкое, всхлипывающее. Выхватил пистолет из кобуры, снял с предохранителя, дослал патрон в патронник. И медленно, не желая того, сделал шаг. Он не хотел видеть того, что происходило там, в комнате прихожей, но у него не было выбора.
– Папа… – услышал он тоненький всхлип. – Папа…
Ума стояла, закрывая собой тёмную мужскую фигуру; она была в джинсах и открытой белой маечке с серебряной звездой на всю грудь. Руки её были заломаны за спину, а по горлу тонкой струйкой стекала кровь – из того места между шеей и подбородком, куда на несколько миллиметров входил наконечник большого охотничьего ножа. На маечке уже расплывалось яркое красное пятно.
У человека за её спиной были чёрные кудрявые волосы до плеч. Они закрывали лоб и щёки и синтетически поблескивали. На глазах очки. На переносице небольшой шрам…
Держа точку между глаз гостя на мушке, Рейни протянул вторую руку и приподнял ладонь, словно пытаясь остановить происходящее.
– Всё будет хорошо, девочка, всё будет хорошо, – сказал он тихим и спокойным голосом.
– Да, мне тоже этого хочется, – ответил мужчина.
Он говорил тем же искаженным гнусавым голосом, в котором слышалось раздражение.
– Давай поговорим, – голос Рейни звучал тихо и успокаивающе. – Что тебе нужно?
– Мне нужно, чтобы ты сейчас на месте и сразу застрелил себя! – ответил гость злобно. – Ты мне очень мешаешь, Рейни. И моё терпение на исходе!
Ума всхлипнула и подпрыгнула от боли. Нож вошел в её шею еще на миллиметр, а струйка крови на шее стала чуть шире.
– Понимаю… Подожди… Давай поговорим…
– Не перебивай! – раздраженно воскликнул гость. – А то у меня дрогнет рука! Я знаю, ты хочешь гарантий! Моя гарантия, что и жена, и дети агента Деври живы, с ними ничего не случилось. И дети Берга. Я не воюю с детьми. Когда взрослые послушны.
Он сделал паузу, в которой слышалось только всхлипывающее дыхание девушки. Что-то было не так… Не так! Рейни никак не мог понять. Что-то странное происходило с волосами Умы, и звук плавал в голове и отдавался эхом. Сознание раздвоилось и никак не хотело соединяться. Ему надо было срочно собраться, а он не мог понять…
– И твоя дочь умная девочка, – продолжил гость, – она хочет жить, она никому! – он сделал паузу – ничего! – пауза, – не скажет. Как не сказали девочки Деври. Потому что они любят маму, и хотят, чтобы она была жива.
– Хорошо, хорошо, позволь мне ска…
– Нет! – воскликнул гость. – У тебя только три секунды. На счет «раз» один дюйм вглубь. На счет «два» будет два дюйма. На «три» всё остальное. Раз.
Его рука чуть дёрнулась и Ума взвизгнула в такт; порез на её шее расширился, кровь побежала широкой полосой, а тело начало дрожать крупной дрожью.
– Хорошо, остановись! Я сделаю…
– Два… – начал гость.
И Рейни выстрелил…
* * *
Когда Невилл и Дубчек подъехали к дому по ночной улице, они услышали стрельбу и увидели, как из ярко-освещенного прямоугольника входной двери выскочил человек в чёрном и пригибаясь запрыгнул в маленькую тёмную мазду. Джина с пассажирского сиденья немедленно включила полицейскую рацию, бросила его Невилл и крикнула: «Передавай!» А сама вывалилась из машины и бросилась к дому Рейни выдергивая пистолет.
Невилл нажала на газ, сообщая полиции приметы машины и водителя, но погоня длилась недолго, только два квартала. В конце соседней улицы весь перекресток почти перекрыла гигантская мебельная фура, неуклюже проезжающая слева направо. Мазда взвыла, сделала резкий вираж направо, мелькнув синим бортом в свете фонаря и успела обогнуть морду фуры. Она улетела дальше, а водитель грузовика с перепугу начал выкручивать руль, и сбил пожарный гидрант. Изогнутое чудовище заехало на тротуар и полностью блокировало всю дорогу, из-под него ударил фонтан воды. Невилл еле успела затормозить на тяжелом внедорожнике прямо перед бортом машины.
Но она успела увидеть номер мазды в свете фар. И поскольку дорога впереди была практически перекрыта, она задним ходом на скорости подогнала машину обратно к дому Рейни. Туда уже с визгом тормозов заезжали ещё машины, из одной выскочил сам шеф, из другой ещё двое. Следом полицейские с мигалками полностью закрыли переулок. Невилл бросилась в дом.
Рейни на четвереньках ползал по полу прихожей, пистолет всё ещё зажат в руке, и шарил по этому полу словно слепой, который что-то уронил.
– Где он?! – закричал Рейни с пола.
– Убежал! Уехал! За ним сейчас погоня! – крикнула Дубчек.
Она подхватила Рейни за грудки и подняла с пола, но он сам схватил её за грудки.
– Он был один?!
– Один! Один! Он был один!
Джина вывернула из его руки пистолет, маячивший около её уха, хоть оружие явно было разряжено, потому не опасно. Потом сама схватила его за лацканы и слегка встряхнула. – Что случилось? Ты ранен?
На лбу Рейни сверкала горизонтальная алая борозда, из которой в нескольких местах стекали струйки крови. Они наползали на его брови и бежали по лицу.
– Никого?! Никого больше не было?! – все ещё не успокаиваясь повторял Рейни, снова оглядываясь по сторонам, озирая в основном пол.
– Нет, никого!! Что стряслось?! – Дубчек уже начала слегка шлёпать его по щекам, чтобы привести в чувство.
– И здесь никого нет?! – всё ещё в состоянии близком к панике кричал Рейни.
– Нет, никого! – снижая тон ответила Джина. – Успокойся, тут никого нет.
– Чисто, – сказала Флетчер входя в прихожую с половины Лоры и выглядывая на улицу. Спенсер поднялся из подвала и заправляя пистолет в кобуру ответил тоже «чисто». Шеф что-то сказал полицейским у входной двери, и они отошли назад.
– Ума! Звони ей! – Рейни скороговоркой выпалил номер Джине. – Он держал её в заложницах…
– Рейни, её не было! – попыталась вразумить его Дубчек. – Ни на улице, ни здесь. Тебе показалось!
– Я знаю, я слышал, – несколько успокаиваясь и уже с раздражением ответил тот, – Но он угрожал! Надо охрану! Круглосуточно!
– Рейни, он здесь, а она в Калифорнии…
– А если нет?! – воскликнул тот. – Или если у него есть ещё нанятые! Эти…
Он тряс руками, забыв слова от перенапряжения.
– Всё, всё! Звоню! – примирительно сказала Джина глядя на шефа, который кивнул и стала набирать номер.
Рейни, чуть успокоившись, сел на диван, закрыв ладонями лицо и размазывая кровь. Он чуть раскачивался и слушал её разговор с дочерью, в то время как остальные рассматривали пулевые отверстия в стенах прихожей. Три на противоположной стене и ещё несколько веером следовали в сторону входной двери. Там же на полу они увидели ещё один пистолет.
– Ума? Привет, девочка, это Джина… Да, ты помнишь. Ты где?... А, понятно. У тебя всё в порядке?... Никто не приходил?... Слушай, у нас тут ситуация… Да… Было нападение… На ваш дом… Мама? В отъезде. В порядке, надеюсь… Папа почти… Нет, всё уже хорошо… Нет, пока не поймали…
Флетчер подошла ближе ко входной двери и подняла пистолет двумя пальцами, показывая шефу и остальным. Это был кольт сорок пятого калибра. Его патронник отъехал назад, показывая, что магазин пуст. Они осмотрели стены вокруг и обнаружили на противоположной от входа стене пулевое отверстие. Одно. Та самая пуля, которая отметила лоб Рейни горизонтальной чертой. Стреляли от входной двери.
Дубчек продолжала:
– Ты пока не открывай никому, ладно? Как ты посмотришь, если у тебя какое-то время подежурят… Да… Понимаю, общежитие, места нет… А в отеле? За наш… Или я поговорю, чтобы ты переехала на квартиру под охраной на время… Да, с подругой можно… Пока всё не успокоится… Согласна? Хорошо!
И увидела, как Рейни отнял ладони от лица, повернулся к ней, и глаза его в ужасе расширяются.
Всё ещё слушая телефонную трубку и произнося, «да… да…» время от времени, она показала ему знак успокоиться. Она прекрасно знала семейную ситуацию Рейни, в которой если ребенок говорит папе «да, хорошо», то это или чужой ребенок, или чужая вселенная…
– Да, я договорюсь… Лично!.. Сама позвоню в деканат… Тебе перенесут крайние сроки…
И Рейни успокоился. Мир снова был правильным…
А шеф в это время набирал телефон отделения ФБР в Калифорнии...
* * *
– У тебя аптечка есть? – спросила Дубчек, когда все разговоры были закончены.
– Вот, – сказала Невилл, входя с улицы с автомобильной аптечкой.
– Я её видел… – сказал Рейни тихо.
Он сидел на диване в прихожей, глядя на то самое место, где всё происходило. Глаза его упали на три пулевых отверстия в стене.
– Я её видел. Вот тут. Он держал её и втыкал нож ей в горло.
Он показал как. Джина потрясенно молчала.
– И я видел её так четко…
– И что он хотел? – тихо и напряженно спросил шеф.
– Чтобы я убил себя. Как Деври.
– Но ты… Ты не… – Джина не смогла закончить фразу. Не смогла даже начать.
– Я выстрелил… В него… Всю обойму! И не попал!
– Вы попали, – сказала Невилл. – Вы его ранили. Вон капли крови. Он зажимал бок…
– Я хорошо стреляю, но я не попал… – ответил Рейни словно не слышал. И вдруг вспомнил.
– Звук! – воскликнул он, закрыв глаза ладонями и восстанавливая картину в памяти. – Звук шел не с той стороны, что изображение! Сначала был из комнаты, а потом что-то изменилось… Звук шёл от входной двери! Я начал стрелять веером по звуку… Он, наверное, просто вошел следом… Но я не видел!!
– Чем он был вооружен?
– Охотничий нож. Большой, стальной, жёлоб для стока крови, красная рукоять из-под черной перчатки…
– А пистолет ты не видел?
– Нет! Какой пистолет!? Это был нож… – и вдруг остановил себя, – но был звук выстрела… вот отсюда! Прямо в ухо! – показал он направление на входную дверь. – Но я не видел пистолета, я только слышал выстрел…
– Один?
– Да… А дальше только щелчки…
– Похоже, – сказала Флетчер, показывая ему кольт.
– А она? – напряженно спросила Джина. – Ума?
– Она исчезла… Упала на пол и исчезла…
– Как галлюцинация? – прошептала Невилл.
– Не знаю… – ответил Рейни, – Просто её не стало!
– Гипноз? – тихо спросила Невилл не ожидая ответа.
Рейни закрыл глаза, засунул руки подмышки и тихо раскачивался вперед-назад. Видно было, что его тело трясет крупная дрожь. Дубчек вытащила из кармана плоскую оловянную фляжку, подумала и собралась положить её обратно в карман.
– Дай, – сказал Рейни, почувствовав её движение, открыл глаза и протянул руку.
Дубчек посмотрела на шефа и тот еле заметно кивнул. Рейни стремительно выглотал содержимое и наконец почувствовал, как напряжение отступает. По крайней мере он перестал раскачиваться.
– Как вы узнали? – спросил он, уже явно расслабляясь и позволяя Невилл заняться его лбом. – Почему приехали?
– Звонок, – ответила Флетчер. – Анонимный звонок на линию ФБР. Женский голос. С акцентом. Сказал про нападение на дом агента Рейни. Больше ничего. Она просто отключилась.
– Кто? – спросил Рейни, обводя глазами присутствующих.
– Мы думали ты знаешь… – ответила Флетчер.
Все опять замолчали, пытаясь осмыслить происходящее. Невилл наконец протёрла его лоб и лицо салфеткой и наклеила пластырь, и тут Джина не выдержала.
– Как тебе удалось? – спросила она. – Как ты понял, что… это… не она? Что её тут нет? Или ты этого не понял? Как? Как это… было?! Ты ведь не положил оружие, не застрелил себя?
Он открыл глаза. Какое-то время ещё сидел, глядя туда – в несколько минут назад – пытаясь понять. И на пол, где только что казалось лежала его дочь…
– Потому что Лора не оставляет мне спиртное… – сказал он тихо и отрешённо.
– Что? – спросила Джина, глядя на него как на безумца.
– Лора никогда не оставляет мне спиртное… – повторил он под напряжёнными взглядами присутствующих.
Он встал и подошёл к стене, где висел портрет Умы на залитой солнцем поляне.
– А моя дочь никогда! – он ударил ладонью по стене рядом с фотографией. – Никогда не наденет второй раз тряпку, которую я похвалил!
Джина подошла и увидела, что на той фотографии Ума одета в белую тонкую маечку с большой серебряной звездой на груди.
А Рейни больше ничего не сказал, но в памяти его ещё стоял образ дочери, волосы которой сначала выглядели в точности как на этой подростковой фотографии, а потом внезапно начали на глазах превращаться в то безобразие, которое он видел на её селфи в фейсбуке. И вспомнил, как татуировка на её шее меняла очертания – то это была змея, то хвост рептилии, то дракона, следуя всем его размышлениям о возможной форме тату. И этого он уже сказать не мог. И случившееся несколько минут назад теряло реальность и становилось чем-то вроде ночного кошмара. И весь его опыт переговоров в экстремальных ситуациях летел в тартарары, когда внешний вид заложницы меняется прямо на глазах… Рана на лбу и так саднила довольно сильно, но Рейни всё же незаметно ущипнул себя. Было больно…
Все молчали, явно пытаясь представить себя в подобной ситуации, наконец шеф шумно вобрал воздух носом.
– Хорошо, что мы имеем? – ворвался он в напряженную тишину голосом реальности. – Машина, преступник, описание?
– Синяя мазда. Я дала номер полиции, – сказала Невилл.
– Хорошо, – ответил шеф и снова повернулся к Рейни, – как он выглядел? Приметы и всё, что можешь! Хотя конечно, если он такой мастер-фокусник…
Дубчек выпрямилась и начала выпаливать скороговоркой рост, вес, волосы, очки, но Рейни вдруг повернулся к шефу, и глаза его снова расширились в напряжении, которое взорвало его мозг вспышкой.
– Я знаю, кто это, – сказал он тихо. – Это К… К…
Его рот свело судорогой, и он не мог больше произнести ни звука как ни пытался. Джина подошла и влепила ему пощечину, он наконец выпалил:
– Конрад!
* * *
И снова под сирены машины неслись по городу к дому, где проживала Барбара Брейди и её супруг Конрад Шнайдер, внося переполох в этот респектабельный округ, но было уже поздно. Синяя мазда с тем самым номером стояла небрежно брошенная около дома с ключом в замке зажигания. Дверь в дом оказалась приоткрыта. Барбара в домашнем халате лежала на диване в гостиной, и во лбу её темнела аккуратная дырка с тёмным пороховым ободком от выстрела в упор. Второе отверстие – в середине груди. Диван под ней промок от крови…
* * *
Рейни стоял на улице около дома Брейди и курил. Он даже не помнил, у кого он спросил эту сигарету. Вокруг давно царила ночь, но суета не успокаивалась, а похоже только разгоралась. Несколько машин судмедэкспертов в беспорядке наполняли квартал, дальше стояли полицейские машины с мигалками, но к счастью без сирен, далее горели прожектора автомобилей прессы и толпились зеваки.
Эксперты перекапывали дом, извлекая на свет документы Конрада Шнайдера, его банковские бумаги и всю его обширную собственность и пытаясь найти, куда и на чём он мог отправиться. Повышенная тревога была объявлена в аэропортах и на главных дорогах. Но всё было бессмысленно. И Маркус Левин, и Конрад Шнайдер исчезли бесследно. Другая команда работала в доме самого агента Рейни, потому идти ему было некуда.
Уже стало понятно, что скорых результатов поиск не даст, и теперь Рейни стоял на улице и думал, что же делать. Впрочем нет, он уже потерял способность думать. Потрясения последних полностью выпотрошили его.
Из дома вышел шеф и, увидев его в таком состоянии, подошел и предложил остановиться в отеле. Сказал, что уже договорился, его отвезут. Рейни кивнул, и не видя более никаких причин торчать тут на месте, побрёл за шефом, докуривая остаток сигареты. Тот открыл ему дверцу какой-то машины и Рейни сел не глядя. Он даже не взглянул на водителя и даже не знал, кто его везет и куда, пока не услышал:
– У него в коллекции были парики. Японское волокно.
За рулем была Невилл. Рейни кивнул и промолчал. Но хотя бы начал озираться, возвращаясь в реальность.
– Как вы узнали, что это Конрад? – спросила она.
– Что? – переспросил он.
– Как вы узнали, что это Шнайдер? – повторила она. – Он был узнаваем в гриме?
– Это был не грим, а галлюцинация, – ответил Рейни слабым голосом. – Внушение. Хотя я не знаю, как это делается. И он старался, чтобы образ был похожим на Карла. Шрам на переносице, очки. Он может внушать… Как видение скал той женщине. Как видение… Умы…
Он покачал головой и даже зажмурился на миг.
– Тогда как вы узнали? – спросила она, помолчав. – По голосу?
Он тоже надолго замолчал, задумался, и она даже решила, что он заснул. Но он ответил, испытывая неловкость:
– Логика поведения… Событий… Я не смогу объяснить…
– Логика поведения? – удивилась она. – Почему нельзя объяснить?
– Потому что… она отличается от житейской логики. Я правда не смогу…
– Но все же… – настаивала она, – Даже если это… что-то необычное, трудно объяснимое… Вы же мне сами говорили про коллективный разум! – и наконец добавила, – я никому не скажу, я обещаю!
Рейни только покачал головой и закрыл глаза, но сразу открыл их. Плечи его бессильно опустились.
– Не сейчас… – ответил он. – Нет сил…
И она поняла и тоже замолчала.
У него кружилась голова и он боялся уснуть на ходу. Но когда закрывал глаза, он видел свою дочь с ножом в горле и струю крови, стекающую на белую маечку. Он открывал глаза, и дорога расплывалась перед ними.
Он молчал, пока она парковалась, пока договаривалась с метрдотелем, заполняла анкету и расплачивалась, открывала комнату и проверяла её окна и пожарный выход – так, на всякий случай.
В номере он снял галстук и пиджак и расстегнул пару верхних пуговиц на рубашке. Присел на край стола в комнате и упёрся потемневшим взглядом в плинтус. Ждал пока Невилл уйдет. И уже думал, как он сможет перенести эту ночь? Видение дочери терпеливо подстерегало его за тёмным занавесом век…
– Всё в порядке, – сказала Немзис.
Она нерешительно остановилась перед ним и не понимала, что ей делать дальше. В ней боролись самые разные желания; одно из них было попрощаться и уйти, но оно было далеко не самым сильным. Однако она сделала попытку сказать «до свидания». Потом добавила:
– Может принести что-нибудь поесть?
Он только тихо качнул головой, не отрывая глаз от плинтуса. И тогда она внезапно приникла к нему.
– Стресс… – прошептала она прямо в его губы, пахнущие дымом.
Ладонью она прикоснулась к его впалой щеке, покрытой обильной двухдневной щетиной и добавила:
– Просто сбросить стресс… Очень тяжелый день…
– Да… тяжелый день… – пробормотал он.
И сил сопротивляться у него уже не было…


Глава 96. Ловушка. Маркус Левин. 1 ноября
– Добро пожаловать в кошма-а-ар! – прошептал голос.
– Ма-а-ар… ма-а-ар… ма-а-ар… – подхватило эхо.
Маркус стоял на одинокой вершине скалы картонной фигурой. Его раскачивало ветром и сбрасывало вниз, он летел в пропасть, а Тали уходила в картинный мир с пряничными домиками…
Мальчиком он бежал по бесконечному лесу и где-то там происходило что-то ужасное, а он опаздывал, бесконечно опаздывал. Выбегал на склон, спотыкался и снова летел в пропасть…
Он вбегал в раздевалку, и за ним захлопывались двери. А перед ним стоял тот самый тренер с усами щеточкой. Он был жирный и огромный, его руки тянулись и доставали его повсюду… Он убегал, убегал и не мог убежать…
Перед ним открывался коридор, и он вбегал в подземелье и вспоминал, что уже был тут – в длинном тоннеле, где на стенах висели обветшалые мумии и скелеты. И он бежал по этому тоннелю, а мумии тянули за ним бесконечно-длинные руки… И движения его становились всё медленнее и медленнее… И он застывал, как жук в капле смолы.
Он плыл по подземелью, и течение, тягучее как патока, выносило его в огромный зал. Стены его терялись во тьме. В середине зала стояли четыре высоких старинных кресла по краям большого квадрата. В креслах сидели мумии с руками на подлокотниках. И одна из них это он…
Он был трупом, прочно окрученным бинтами. Только глаза открыты, но они пусты и мертвы. В других креслах тоже покойники – высохшие, покрытые плесенью, они держались прямо только потому, что обмотаны такими же бинтами. Они мертвы, но Маркус чувствует в этих трупах какое-то присутствие – как огонь в глубине или скорее тление.
Видение было особенно мерзко и страшно, но когда Маркус сделал попытку проснуться, то ничего не получилось. Он дёрнулся ещё раз, и наконец очнулся.
И почувствовал холод. Ледяной могильный холод.
Судорожно вдыхаемый воздух принес ужасный запах мёртвого разлагающегося тела, сырости и плесени – запах склепа. И ещё какой-то другой. Более тревожный…
Запах свежей крови…
– Да, да, – раздался знакомый шёпот, – это уже не сон!
– Сон… сон… сон… – подхватило эхо.
Маркус приподнял голову. Он лежал на каменном полу, и единственный источник света был телеэкран на противоположной стене, который слегка светился багровым. На этом фоне высвечивался чёрный силуэт, и Маркус уже знал, кто это.
– Ты видел свое будущее, – шептал Билли. – Недалёкое будущее причем. А сейчас ты видишь настоящее.
Человек приблизился к камере, и теперь лицо заняло все пространство экрана:
– Технически ты ещё не труп, но это уже неизбежность… Неизбежность… Не-из-беж…
Боль по всему телу и пульсирующая боль в голове.
– …ность… Не-е-е-е-избе-е-е… жность! – голос стал почти неразличим. Потом добавил уже более слышимо. – Добро пожаловать! Это твоя конечная станция…
Морщась от боли, Маркус с трудом попытался перевернуться, но не смог, так как его руки были связаны за спиной. Ноги тоже были связаны. Рот заклеен скотчем.
Извиваясь, как червяк, и пытаясь приподняться, он упёрся лбом во что-то липкое и отдёрнулся в ужасе – это была человеческая ладонь. Холодная как камень.
Прямо около него лежал человек с дырой во лбу. Под ним глянцево чернела лужа крови. В слабом багровом свете, Маркус увидел раскинутые руки, крысиное личико и вывернутый в последнем крике рот. Ещё дальше на боку лежал другой человек, огромный как гора.
– Да, да, – продолжал голос с экрана, – ты не один. Я подумал, что тебе будет скучно. А так у тебя есть компания!
Света от экрана было ничтожно мало, но всё же приподнявшись, насколько возможно, Маркус разглядел, что это огромный зал, в центре которого лицом друг к другу стоят четыре высоких старинных кресла. В них, казалось, кто-то сидел, но фигуры были неразличимы и неподвижны. Между креслами на полу стояли толстые свечи, окружая богато украшенную керамическую вазу с полусферической крышкой. Но свечи не горели.
Зал был длинный, его стены утопали во тьме, но было ощущение легкого шевеления – словно паутина слегка колышется на слабом ветру. Или, скорее, водоросли в глубине.
И лишь в одной стене виднелась дверь.
Маркус лег и попытался освободиться. С трудом удалось рассмотреть, что ноги его замотаны скотчем. Это хорошо, подумал он, значит возможно руки тоже связаны только липкой лентой.
Преодолевая отвращение, он подполз к лежащему человеку, стараясь не задеть лужу крови, и попытался ощупать его карманы руками, замотанными за спиной. Вдруг руки его встретили большую декоративную пряжку на поясе покойного, и он начал рвать ленту о край этой пряжки. Работать пришлось долго, но в конце концов он сумел освободить руки. Затем сорвал скотч со своего лица. Разорвать ленту на ногах было уже намного проще, особенно когда он нашел связку ключей в кармане человека – и просто перепилил ленту ключом.
Он поискал по карманам покойного, нашёл зажигалку и зажёг несколько свечей в центре зала. Слабый огонь всё же был живым и Маркус жадно протянул руки, согреваясь над пламенем. И только потом заметил, что сферическая крышка на вазе — это на самом деле череп с черными глазницами. И ваза под ним была урна с прахом. Сидящие в креслах фигуры промокли от разложения и засохли. Видимо провели годы и десятилетия на этих креслах. Единственное место, не закрытое бинтами, были глаза, и они уже зияли чёрными провалами. Одно кресло пустовало, и Маркус понял его предназначение.
– Тебе нравится? – спросил зловещий и торжествующий шепот с экрана, – Скажи, что нравится. Это моя святыня, моя коллекция. Здесь я храню мои самые ценные экспонаты! Гордись, ты среди них!
Маркус не хотел это слушать, он просто весь сосредоточился на крошечных огоньках, а голос продолжал шептать, сопровождаемый багровым мерцанием:
– Вообще-то, сюда я собирался поместить твоего предшественника. Но игра случайностей вовлекла тебя. Представляешь, если бы в тот день вашу скорую послали к кому-то другому, ты бы теперь обнимал свою женщину…
Маркус молчал.
– Но это ты. Ты взял Силу, и потому теперь этот трон по праву принадлежит тебе. Тебя это радует? – голос ерничал и издевался. – Кстати… Ты уже знаешь, колдун не может умереть, пока не передал свою Силу другому. И не может жить, потому что не может жить его биологическое тело. И тогда он просто существует…
Голос уже шептал еле слышно:
– Но утешься. Однажды я приду, и тогда твоя Сила перейдет ко мне!
Он отодвинулся и закатал рукав, показав несколько шрамов чуть ниже запястья.
– Видишь?! Вот это мой первенец… Жаль, мне не удалось сохранить его целиком, только прах… Но остальные вполне! Так и твоё тело… Оно останется… Вечно... В моём музее…
Билли пошёл от экрана, а за ним развевался чёрный плащ. Он отошел ещё дальше и распахнул его как крылья.
– Приготовься, – и голос отдавался эхом в глубине подземелья, – я дарю тебе Вечность!
Он расхохотался сатанинским смехом.
Маркуса начал пробирать ужас. Он взял одну из свеч и пошёл к двери. Она оказалась металлическая и сплошная без замка. Стук в неё отдавался глухим эхом, и возникало ощущение, что вверху огромная толща камня.
– Да-а-а, – прошептал Билли неестественным шёпотом, – это твоя моги-и-ила.
Ужас прополз по спине холодной змеей, выступил испариной на лбу. Хотелось кричать, но очень не хотелось этого показывать. Он просто пошёл по подземелью, освещая стены слабым светом свечи. Заметил красный огонек камеры над экраном и второй над дверью.
А Билли продолжал:
– Это место моя частная собственность, вдали от всех населенных пунктов... Его не знает никто… Здесь никого нет, даже крыс и мышей!.. Сюда никто не ходит, и никто… никогда… не придёт…
На стенах висели портреты, некоторые крупным планом, некоторые из газет с заголовками или их фрагментами. Все они были оправлены в красивые рамки с золотой каймой и паспарту, рядом с ними висели газетные вырезки тоже в рамах, подходящих по стилю. Некрологи, сводки происшествий, криминальная хроника. Под портретами на бронзовых табличках были выгравированы имена. «Достопочтенный судья Джозеф Николас Болтон», «Фред Джозеф Болтон», «Джозайя Рустер», «Колетт Шнайдер»…
– Никто… никогда… не придет… – шептал Билли, – Кроме меня. Я приду обязательно. Посмотреть, как твои дела. Скажем через неделю или лучше две. А ещё лучше месяц для гарантии. А то некоторые бывают очень живучи.
«Джон Майкл Хорсшу», читал Маркус, «Айзек Джейкоб Берг», «Лайза Хоуп Кемпбелл», «Mарсель Деври», «Патрик О’Даффи»…
– Я вернусь, когда будет уже слишком поздно, – продолжался шёпот, – для какой угодно надежды... Пообщайся и познакомься со своими теперь уже вечными спутниками.
«Чак Улкис», «Феликс Баназински»… Имена и лица… Имена и лица… Маркус шёл мимо этой галереи, пока не встретил лицо Кицунэ – её студенческая фотография, когда она была ещё с длинными волосами. Он вздрогнул, и отшатнулся в ужасе.
– Да-а-а, – протянул радостный тихий голос, – это она-а-а! А скоро рядом будет твой сын… И ты… А вскоре может быть и твоя дочь… И ещё кое-кто… Посмотри внизу!
Маркус посмотрел вниз и увидел, что на полу тоже расставлены портреты – он сам, Жасмин, Эрик, Тали, Шмуэль и кто-то еще…
– Ещё нет, – хихикал голос, – но это случится скоро! Приготовься! Я всех навещу!
– Это был ты… – спросил Маркус, – С Жасмин?
– Конечно! Я всегда сначала нахожу тех, кто знает о моём объекте интереса как можно больше. Это был грандиозный и бесподобный я-а-а-а!
Маркус в отчаянии повернулся к залу, но зал и его обитатели были безмолвны. Он бросился к двери и начал бить в неё ладонями и кулаками и кричать:
– Эй, кто-нибудь! Помогите!
И остановился, когда услышал хихиканье Билли:
– Да, я забыл сказать! Использовать свою Силу, чтобы пообщаться с кем-то снаружи, ты не сможешь, я поставил сюда все возможные защиты, которых ты даже никогда не знал и о которых никогда уже не узнаешь. Такие неучи и скептики, как ты, никогда не были в состоянии оказать должное уважение оккультным наукам. Потому оставь надежду всяк сюда попавший. Никакая Сила тебе здесь не поможет!
Маркус перестал долбить дверь, это было бессмысленно. Он повернулся к экрану и смотрел на огромный нос и губы, которые шептали:
– Все эти годы никто не открыл мой тайник. Никто не вошёл сюда для них, – на экране показался огромный палец и указал в направлении мумифицированных мертвецов, – А это… уже двадцать, чёрт возьми, восемь лет! Или девять? Не важно. Никто не войдет сюда для тебя.
Маркус остановился и задумался. Защита… Что такое защита? От кого или от чего?
– Койот… – подумал он.
И увидел зверя, который сидел рядом, и вид у него был понурый и бессильный.
Маркус попробовал выйти из тела, как он делал раньше, и понял, что не может этого сделать. Он словно был вморожен. Словно он простой человек, и никогда не летал… И ещё он не мог видеть ничего вокруг, когда попытался увидеть окружающее сквозь стены. Отдалённые светящиеся силуэты скользили по периметру, но он видел их словно сквозь рифленое стекло или ледяные стены. Они безучастно проплывали мимо, и только одно пятно света стояло напротив него. Пятно, напоминающее силуэт женщины с ребёнком… Кицунэ. Но она не могла приблизиться и стояла молча и обречённо, готовая стоять здесь вечно…
– Нет! – сказал себе Маркус. – Меня так просто не возьмёшь!
Он погасил все свечи, кроме одной, которую взял и пошел изучать, что ещё есть в зале. Сначала он обыскал покойников. Не тех, которые сидели в креслах, а тех, которые лежали у двери. Сотовых телефонов у них не оказалось, но у большого был револьвер. Пара выстрелов в дверь не принесла никаких результатов, кроме страшного грохота, отдающегося эхом в зале, и Маркус положил револьвер в карман. После некоторого колебания он снял с большого покойника куртку с дырой в спине и надел на себя, чтобы спастись от холода.
Продолжив осмотр подземелья, он наконец составил картину. Это был просто большой зал с одной дверью. Одно отверстие в полу с торчащим концом трубы – видимо когда-то приготовленное для канализации. Но труба была размером в несколько дюймов. Рядом были засохшие и окаменевшие остатки экскрементов, показывающие, что люди до него здесь жили какое-то время и тоже могли перемещаться. Были и отверстия вентиляции, но слишком высоко.
– Ты забыл посмотреть сюда-а-а! – игриво прошептал Билли, показывая огромным пальцем вниз.
Маркус подошёл посмотреть ту стену в тени под экраном и увидел большой деревянный стол, на котором стояло несколько разноцветных бутылок и большой пузатый стеклянный бокал, накрытый обломком стекла. В бокале в желтоватой жидкости плавали несколько глазных яблок с кровавыми прожилками и оборванными нервами и несколько человеческих ушей.
Маркус отшатнулся. Потом всё же подошёл и протянул руку к одной из бутылок. По спине побежали мурашки, и он отдернул руку.
– Да, ты угадал! – ерничал Билли. – Это не совсем вода. Так скажем, пить её вредно для здоровья. Но однажды наступит момент, когда ты будешь так хотеть пить, что тебе станет всё равно! Впрочем, ты уже хочешь! Ты хочешь пи-и-ить… Пи-и-ить…
Да, он хотел пить. Он стоял и смотрел на эти бутылки с болезненным чувством, пытаясь преодолеть позыв.
– Кстати, – шептал Билли, – синяя бутылка это лёгкая и очень сладкая смерть. А вот зелёная это страшная боль, которая, впрочем, быстро закончится. О! Нет! Я, кажется, перепутал! Я не помню, которая сладкая смерть!
Он начал мелко тонко хихикать, потом продолжил:
– В прозрачной бутылке находится тяжёлое быстрое забытье с последующим переходом в мир иной… а в чёрной… Ну в общем, ты можешь поэкспериментировать сам… О, совсем забыл! Я даже возможно оставил настоящую воду среди этой коллекции, но я не помню, в которой бутылке… Впрочем, когда тебе будет уже совсем плохо, у тебя есть ещё и ствол, это самое быстрое и надёжное решение всех проблем… Прямо в висок или в рот! Бум, и ты даже не почувствуешь боли! Потому что скорость пули намного выше скорости болевого импульса!
Маркус взял револьвер, вышел на середину зала и сделал выстрел в экран. Экран замигал, Маркус выстрелил ещё. И экран погас совсем. Он попробовал попасть в камеру тоже, но не смог.
Когда, наконец, он услышал пустой щелчок, он спохватился и подумал, что может быть действительно стоило оставить один патрон…
Но было уже поздно.


Глава 97. Информатор. Двейн Рейни. 2 ноября
– Я тут задумался, кто ваш информатор? Спенсер? Бек?
Рейни стоял, засунув руки глубоко в карманы, а перед ним на каблуках кокетливо покачивалась Бианка Вайн, одетая в чёрный костюм, белую блузку и чёрные туфли со стальными каблуками. На плече в такт её движениям покачивалась большая чёрная сумка коуч. На лице сверкало торжество.
Они стояли на улице под окнами конторы, не обращая внимания на противный холодный дризл, этакое среднее арифметическое между мелким дождём и густым туманом.
– Он явно в курсе последней информации, – продолжил Рейни задумчиво, – ваш источник. Так что явно из отдела… Неужели его зовут… Мария?
Ликующее выражение её лица не изменилось. Вернее, оно стало ещё чуть-чуть более ликующим. Улыбка была столь победной – как полная уверенность, что он не догадается. Значит банальный вариант отпадает…
– Вы не узнаете, – ответила она.
– А… Понятно… – пробормотал он, достал сотовый и набрал номер.
– Стивен, привет, – сказал он, наблюдая её лицо, – ты не спустишься на улицу около входа? Тут возник вопрос.
Её улыбка осталась прежней по форме, но из неё словно вынули победную радость.
– Я не открываю мои источники. Я не обязана это делать. И вообще я спешу, – завила она и сделала попытку развернуться и уйти. Но Рейни поймал её за локоть.
– Вы же хотели договориться о сделке для клиента! – сказал он. – Пойдёмте, поговорим, – и он попытался увести её в сторону входа.
– Мне некогда, – она вывернула свой локоть. – И никакой сделки быть не может, поскольку мой клиент просто невиновен.
– И вы не знаете, где он находится?!
– Нет, я не знаю. И пропал он, кстати, из-под вашего заботливого надзора!
Она ещё раз попробовала уйти, но тут из дверей выскочил Стивен и потрясённый бросился к ним.
– Николь! – воскликнул он. – Это ты?! Я тебя везде искал!
– Ни одного слова! – она подняла палец с кровавым ногтем в предупреждающем жесте, – не произноси ни одного слова!
– Что? Что с-с-случилось? – спросил нерешительно Стивен, переводя взгляд с неё на Двейна.
– Случилось много интересного, – ответил Рейни.
– Ни одного слова, – повторила Бианка Стивену. – Иначе… – она явно не знала, что сказать дальше, так как любое продолжение было равносильно признанию вины.
– Её зовут не Николь, – ответил Рейни. – Это адвокат…
– Да, адвокат, я зна… Почему не Николь? – вдруг спохватился он.
– Адвокат, того человека, – продолжил Рейни, – на которого охотился наш Призрак.
– Что? – удивился Стивен.
– Да, да, тот Призрак, ДНК которого ты обрабатывал, – Рейни печально вздохнул.
– Что? – снова повторил Стивен ещё не веря. И радость в его лице сменилась совсем иными чувствами.
– Я должна поговорить с моим клиентом наедине, – резко отрезала Бианка, взяла Стивена за локоть и повела в сторону от агента Рейни.
– А он тоже ваш клиент? – спросил Двейн вдогонку.
– Да. Он мой клиент, – ответила та.
И начала что-то горячо говорить убитому Стивену. Его вид становился ещё более убитым, если только это было возможно.
Рейни стало жалко парня. И в принципе ему совсем незачем было встряхивать эту ситуацию, тем более что она все равно не могла привести туда, куда надо. Он повернулся и пошел обратно в контору, оставив пару выяснять отношения.
– Постойте! – воскликнула Бианка. – Вы куда?!
– Работать, – ответил Рейни останавливаясь. – Человек пропал, и я хочу его найти. Как я понял, вы мне в этом помочь не можете.
– А вы… – она на мгновение замерла удивленно, – вы будете на него э… подавать…
– На кого? На Левина? Вы же сами знаете, что нет. У нас на него ничего нет.
– Нет, на Стивена. То есть Трешера.
Рейни вздохнул и вернулся на несколько шагов.
– Я не Молох, я не пожираю детей, – сказал он печально. – Но если начнут разбираться, то всё может выплыть наружу. А разбираться боюсь начнут. Начальство очень сердито.
– Но вы… – сказала она вкрадчиво, – ведь можете не говорить… Вы можете за него заступиться?
– Как вы на него вышли? – спросил Рейни. – Это чисто любопытство.
– Случайность, – пожала плечами Бианка, – он обедал в ресторане, с ним грубо обошлись, сказали, что он что-то своровал, начали обыскивать…
– Но рядом оказался адвокат, и дело хорошо закончилось, – подхватил Рейни. – Ваш новый клиент стал богаче на…
– Можно было бы раскрутить на семьдесят, но это была бы большая процедура. Мы предпочли двадцать, но сразу. Из них половина моя по нашему уговору. Это не по правилам, знаю, но я очень стеснена в средствах, – сказала она, явно пытаясь подкупить откровенностью и повторила, – вы же можете за него заступиться?
– И Стивен промолвил волшебные буквы Ф, Б и Р и…
Рейни внезапно вспомнил свою ночь в обществе Немзис и почувствовал, что его щёки начали гореть. С облегчением подумал, что это, наверное, не заметно. И добавил:
– И долгая ночная беседа принесла много интересного…
Стивен начал заливаться краснотой, и у него-то это было заметно. А Бианка совсем тихо и умоляюще повторила:
– Ведь вы можете никому не говорить…
– Я не умею врать так хорошо, чтобы побить детектор лжи. Потому если меня начнут основательно трясти, то… не могу дать гарантии. Впрочем, я тут тоже задержусь ненадолго…
– Почему?! – перепугался Стивен. – Из-за меня?!
– Нет, – успокоил его Рейни. – Из-за меня. Я упустил клиента мисс Вайн и потерял Призрака…
– Но… Но… – Стивен, как всегда, запинался, когда нервничал, – как же?! Как же так?!
– Да так, – Рейни опять почувствовал приступ усталости, тошноту и полную безнадежность. – Самое лучшее для тебя это тихо исчезнуть из отдела. Доучиться и искать работу в частной конторе. Я тебе как твой… вроде как наставник… могу сказать, что путь в госструктуры тебе закрыт или скоро будет закрыт. Я сам вопрос поднимать не буду, но он скоро всплывет, когда они будут искать козла отпущения. Я тебя вычислил, они тоже вычислят. Опытные следаки, пересчитают нас по пальцам… И тогда кому-то будет плохо…
Он оглянулся, и подумал, что сам он тоже не может служить образцом высокой морали. И добавил тише:
– Нам обоим будет плохо… А ты, кстати, можешь стать очень хорошим специалистом, может даже блестящим, правда только в том случае, если кто-то будет за тобой ходить по пятам и сохранять за тобой файлы, расставлять по полочкам оборудование и наводить после тебя порядок. И держать тебя под контролем. Ты найдешь другую работу, но моей рекомендации лучше не проси, потому что я скажу честно то же самое, что сказал тебе сейчас.
Стивен печально покивал, а Двейн помолчал немного и не выдержал:
– И чёрт возьми, я не знаю, какой совет вам дать! Ситуация полное дерьмо! Держитесь насмерть за пятую поправку. И поженитесь, – мрачно пошутил он, – чтобы не давать показания друг против друга. Мне вас топить нет никакого желания и мне это совсем не нужно…
Стивен и Бианка воззрились друг на друга, и лицо Стивена по цвету уже напоминало свеклу.
– А что мне нужно, – тихо сказал Рейни снова засовывая руки глубоко в карманы и глядя в пустоту, – так это хоть какая-то новая информация. Хоть что-то, что я могу использовать в розыске! Хоть крупица…
Они стояли молча и Бианке явно нечего было сказать.
– Э… – вдруг замялся Стивен, – м-м-м… а-ашина!
– Что?
– По-по-пожар… Когда вы ра… ра… с.. ск…
– Рассказал?
– Да. Я ездил на место… Я там был. В лесу. На с-с-след.. де…
– Следующий день?
– Да! До дождя. Ис.. ис…
– Искал?
– Да! Где поставить машину… если… поближе… к…
– К лесу…
– Да! И там было м… мо… мокрое место…
– Нет. Я не видел. Было несколько дней жары.
– Н… н… – Стивен мучился и с ним страдали все, кто его слушал.
– Что нет?
– Ручей! – вдруг пробил тот.
– Где?
– Ст… ст… ру…
– А… Русло для дождевой воды? Стоковые воды?
– Да!
– Где?
– За домами… – Стивен показал руками тупик и расположение нужного дома.
– Я туда не заглянул… И что?
– След! – ответил Стивен.
– Чей? – удивился Рейни.
– Машины! Я сделал с-с-с…
– Слепок?! Снимок?!
– Ага. Деф… ха… ха… деф…
– Характерный дефект?
– Да.
– А человеческие?
– Н… н… – Стивен замотал головой.
– Понятно. Ты тоже не нашел, – уточнил Рейни, устав слушать. – И что?
– Т… Та же машина, ч… ч…
– Та же машина что где?!
– Где Ле…
– Где нашли машину Левина?!
– Да!
– Понятно. Значит это тот же серый вэн… Ну что ж… Этого можно было ожидать, – задумчиво сказал Двейн. – Это все?
– Н… Не… – Стивен замотал головой. – Че… че…
– Человечьи следы? Ты же сказал, что не было.
– Нет, где Ле…
– Понятно.
– Да! Че… – и он показал четыре пальца, – И её…
– Четыре следа? – спросил Рейни, – Один, наверное, Левин, другой Шнайдер. Размеры, наверное, девятый и одиннадцатый.
– Да. Есть! И се… се…
– Седьмой размер?
– Да!
– Значит кто-то маленького роста…
– Ага. И пят… пят…
– Ну не пятый же! Пятнадцатый?
– Да! – с облегчением согласился Стивен.
– Пятнадцатый?! – повторил он, чувствуя мурашки по спине. – Пятнадцатый и седьмой?!
Это можно было объяснить только чудовищной усталостью последних дней. Такой усталостью, что его мозги начали ему отказывать. И на экране его воображения возник кто-то большой, несущий две канистры бензина через лес. И может быть рюкзак. Не большой, а огромный. В чёрном спортивном костюме.
«Частные сыщики», подумал он голосом Джины. «Он же нанимает бедных частных сыщиков! Неудачников, готовых на любую работу, в том числе и грязную!»
– Спасибо! Отлично! Ты гений! – сказал он и бросился в здание вытаскивая сотовый и набирая телефон Дубчек.
* * *
– Можно я тоже поеду? – спросила робко Невилл, торопливо семеня рядом за ними, когда они с Джиной спускались в подземный гараж. Не было терпения ждать лифт.
Рейни просто ещё не знал, как себя вести с ней теперь и чувствовал себя очень неловко:
– Слушай, мне очень нужно, чтобы кто-то был на связи и следил за эфиром, за полицейскими сообщениями. За всем, что происходит вокруг. Это очень! Очень! Очень важно! Сообщай мне обо всём вообще, что хоть немного подозрительно! Хоть чуть-чуть!
– Зачем? – прогудела Джина. – Он уже далеко.
– Нет, – ответил Двейн. – Думаю ещё нет.
– Почему? – она воззрилась на него мрачно исподлобья.
– Что-то его ещё держит здесь… Может… Это только предположение…
– Что? Что может его тут держать?!
– Не знаю… – взорвался тот. – Что-то!
– Бред! – отрезала Джина. – Он уже далеко.
Рейни не ответил, но остановился на лестнице, снизу вверх посмотрел Невилл в глаза и тихо добавил:
– Очень прошу. Это очень важно. Хорошо?
Женщины озадаченно переглянулись и Немзис кивнула.
– И будь на связи, – добавил Рейни, – спасибо!
* * *
Запасшись ордерами на обыск, они вскрыли и контору, и пустые квартиры обоих сыщиков. Они нашли документы на аренду складских помещений, которые тоже вскрыли. И нашли картины и коллекции монет, драгоценностей, серебра и даже старинные книги судьи Болтона. Видимо Бернар носил канистры в один конец, а картины и прочие артефакты в другой. Трудно представить человека, который бы оставил ценности в доме, предназначенном для сожжения.
Они не нашли только главного – самих частных сыщиков Ангела Кубрика и Бернара Делакройса.
* * *
– Ну что, объявлять их в международный розыск? – мрачно спросил шеф. – Мексика или Канада?
– Не думаю, – ответил Рейни, – скорее всего... в гостях у мистера Рустера. – И он показал вверх.
– Вряд ли, – Шеф поджал губы, покачал головой. – Вряд ли там. Скорее там…
И он показал вниз.



Глава 98. Воспоминания. Ольга Коваленко. Много лет назад
– Сила это как парус, – сказал Тихон, глядя вдаль, туда, где красное солнце плавно садилось за город. – Ты его ставишь, и ветер гонит твою лодку к цели.
– А что тогда ветер? – спросила Ольга, следя за полетом птиц.
– Ветер это просто жизнь. Она течет себе как воздух. Или как эта река. И все по этой реке плывут как могут. Кто гребет руками, кто веслами. А у тебя есть парус…
– А какая цель?
Вечер был тихий и тревожный. Они сидели на берегу реки, и волны тихо набегали на песок. Перистые облака окрашивались в пурпур и кровь. На другом берегу реки был город, а над городом поднимались дымы от заводских труб и летали стаи голубей.
– Какая цель? – повторил он задумчиво, – Вот это-то как раз и самое трудное. Всё остальное легко, просто держи мысль чистой, хоти, думай о цели, и она сама к тебе придет. Вопрос только, какая цель.
– Ты говорил, что университет, там, деньги, квартира… Это?
– Да… И это тоже… Только…
– Что?
– Только я хотел это сделать для тебя, чтобы ты обустроилась. Нам для других работать надо.
– А что ж для себя-то?
– А для себя нельзя.
– Почему? – испугалась она.
– Потому что опасно это. Для души.
– Что ж опасного-то? Если просто захотеть квартиру или поступить в институт?
– Когда для себя просишь, ты в долг берешь. Когда для другого, ты его отдаёшь.
– Ну значит можно и так, и так? – спросила Ольга. – Да и какие у меня долги? Что я кому должна?
– Мы все что-то должны.
– Нет, неправда! – воскликнула Ольга. – Не должна я никому и ничего! И брат твой злыдень уж точно не для других старался.
– Николай за своё поплатится. А нам о чужих долгах лучше не беспокоиться. Нам лучше своих не делать.
– Ну а что страшного, если я захочу… замуж? – спросила Ольга настойчиво.
– Может и ничего. Для начала. Страшно, что появится привычка. Ты захотела и получила. А это нам нельзя. Трудно остановиться. И покатится с горы твоя колесница, и потянет тебя прямо в пропасть…
– А… – сказала она. – Понятно. А я боялась, что как шагреневая кожа.
– Что?
– Книжка такая. Там человек нашёл такой кусок кожи. Заколдованный. И что ни пожелал, то исполнялось. Но только кусок тот становился меньше и меньше, от каждого исполнения желания. А как исчезнет кусок это смерть. История такая.
– Надо же… – ответил Тихон удивлённо.
– А что, у нас тоже… смерть?
– Нет. Хуже. Гибель души. Мне отец сказал. Держи говорит душу чистой, а колесницу легкой.
– А деньги? Ты деньги берешь за работу?
– Иногда беру.
– А как же служение? – усмехнулась она.
– Надо же на что-то жить. И потом, когда люди платят, они уважают, что ты делаешь. Ценят, берегут. А если за так досталось, то вроде как и выбросить не жалко.
– То есть можно?
– Можно. Только не очень много. Смотри, кто сколько может дать, и не бери лишнего. И не хоти ничего для себя. Наш дар это служение.
– А как же Николай?
– Его судьба мимо него не пройдет…
* * *
Легко сказать для себя не делать! А ты попробуй не хотеть! Захотела в Москву. Но попросила Тихона, и он сделал. Все сделал, даже отвез её. Подала документы прямо в медицинский – и приняли! И экзамены входные как орешек, и весь их хваленый конкурс как не для неё! И общежитие хорошее, и словно жизнь заново! Только вот той любви, того трепета уже не будет никогда. И отца с матерью больше не обнимешь. И порой такая тоска… Всё думается – как там этому вурдалаку в своей Америке?… Пусть ему кость боком в горле! И сама невольно присматривается к людям на улице, вслушиваешься в иностранную речь… Записалась на курсы, зубрит язык, словно на самом деле собралась. И думается – а почему нет?

Тихон приезжал пару раз навещал, спрашивал, что надо. Ничего не надо. Впрочем нет, в Америку надо. Говорит ему: «Давай ты для меня пожелаешь, а я для тебя!». Тот качает головой печально. Понимает – зачем…
* * *
Дональд – большой, высокий, статный. Бизнесмен. Не очень богатый, но всё же… Встретились случайно на набережной, разговорились. Глаз с неё не сводит… Так всё просто. Встреча за встречей… Свадьба… Прощай Москва, здравствуй Нью-Йорк. Тихона нет, что с ним случилось – не известно. Зовёт его мысленно, но зов уходит в никуда. Два года пролетели, как пустой сон. И вроде неплохо живется, но уже хочется свободы. Да и Дональд этот спрашивает, не завести ли им ребёнка, а она молчит… Загадала развод. И чтобы ей денег осталось побольше… И надо же! Его журналисты застукали с любовницей. Шумиха в прессе; ей нашли хорошего адвоката, развели чисто, богато, красиво…
* * *
Чужая страна, чужие люди, чужое все. Иногда такая тоска наворачивается, что всё бы бросила и улетела обратно. Деньги, свобода – всё есть, но ничего не надо. Несколько ночей плакала, вспоминая детство, отца с матерью, Максимку… Всё казалось, что счастье – обычное тихое счастье – так было возможно, что ничего больше не нужно, ни ведьминой силы, ни заграницы, ни богатства. К чёрту и Николая, пусть он провалится! Уехать бы домой. Но дома нет, и Максимка… Где-то он сейчас? Что-то делает? Может семья? Может сына ведет в школу?.. И вдруг увидела его – в бараке, пьяного с приятелями за водкой и картами, рядом женщина голая лежит на кровати. Они ржут как лошади, а зубы у него золотые, страшные… И не Максимка, тот, с печальными глазами, а урод какой-то, хуже зверя. Страшно смертным страхом. Ужас… Ночь не могла заснуть после того видения. Проклятый дар! Лучше бы не видеть – тогда бы хоть надежда была…
* * *
Темный длинный коридор. Грязный и дурно пахнущий. Ей идти через весь проход до лестницы, потом на пятый этаж. Лифт опять не работает. Ветер свистит в разбитое окно. Ругань за одной из дверей на первом этаже. Где-нибудь всегда ругаются. Но сегодня ещё визжит ребенок. Грубый мужской пьяный голос кричит по-русски:
– Я тебе говорил, никаких щенков тут не разводить! Говорил?
Женщина в отчаянии кричит:
– Не может она сегодня с ней сидеть! Завтра отвезу обратно! Только на денек ведь взяла!
В ответ грязная ругань. Дверь распахивается, и оттуда выходит мужчина в наколках. В одной руке подмышкой держит девочку лет трех, которая визжит. За ним на коленях ползёт женщина. Кричит, умоляя отдать девочку. Мужчина не слушает, продолжает идти по коридору, ругается матом.
– Отдай! – уже воем кричит женщина, вскакивает на ноги и бросается с кулаками на мужчину. Тот отшвыривает её страшным ударом и продолжает свой путь. Девочка визжит, бьётся. Мать снова поднимается, снова бежит вдогонку. Визжит: «Не тронь! Она же дитя! Не тронь! Возьми меня! Сколько хочешь, как хочешь!» Голос её срывается, но мужчина оборачивается и отбрасывает её еще более страшным ударом, потом пинком:
– Кого хочу, того и возьму!
Женщина еле кричит, брызгая кровью из разбитых губ:
– Вызову полицию!
Мужчина останавливается, достает пистолет и делает шаг к ней:
– Шо?! Шо ты сказала?!
Стреляет ей прямо в голову. Она падает. Он стреляет ещё. И ещё. Грязно ругается.
Поворачивается, смотрит злобно, видит её и пугается:
– Ты хто? – Поднимает пистолет на неё, – Шо пялисси?
Девочка продолжает кричать. Взрыв ненависти. Что-то страшное поднимается внутри. Встает дыбом. Она… Нет… уже не она, а медведица… До потолка. Страшная медведица-мать, на защите медвежонка. Пистолет ещё направлен в её сторону, но не успевает. Она лапой отрывает ему руку и ударом челюстей разгрызает ему голову. Голова лопается как сырое яйцо. Всё происходит молниеносно… Она останавливается, сама ещё не веря тому, что случилось, ощущая страшную тошноту, головокружение и вкус сырого яйца и крови на зубах. Реальность возвращается, словно собираясь из кусочков. В этой реальности мужчина ещё стоит, и рука на месте, но выстрела сделать уже не может, Голова цела, только всё тело его начинает дрожать крупной дрожью, и внезапно пот выступает на лице. И смертный ужас появляется в глазах.
Она выхватывает девочку из-под его руки, и тот падает на грязный пол с перекошенным лицом, издавая что-то вроде хрипа или воя:
– Ва… ва… ви…
– Бог поможет, – отвечает она, уходя наверх.
– Шко… – хрипит он, беспомощно шлёпая ладонью по грязному полу, вторая рука лежит недвижная, парализованная, пистолет валяется рядом.
– Полиция вызовет твою скорую, – говорит она и уходит, слушая вой приближающихся сирен и пытаясь подавить рвотный приступ.
На следующий день увидит в новостях, что сутенер убил проститутку и упал разбитый инсультом; скончался в госпитале. Но про ребёнка никто ничего не скажет, словно его не существовало. Свидетелей происшествия тоже не найдут. Да и зачем искать, когда всё и так ясно как день. К ней на пятый этаж с вопросами никто не придёт. И прощай Нью-Йорк – она съедет через неделю, молодая мама с малышкой, девочкой, Зоей, Заей, Заинькой…
* * *
Другой штат, другая жизнь. Больше похожа на их деревню. Хорошо, что подальше от большого города. Она начинает водить машину, ей очень нравится. Страшно и хорошо! Посещает университет, по-прежнему медицинский, только уже в Америке. Иногда подработка – сервис, приборка. Не то чтобы нужны были деньги, а скорее опыт, общение, и ещё увидеть, как они, американцы, живут. Сама спрашивала себя, зачем, и сама себе отвечала – хочется. Интересно. Может искала кого получше и побогаче. Нет, наверное, добрее. Работа простая, а по сути – как в музеи ходить. Приезжают в дом, чистят, убирают, готовят. Их несколько женщин разных возрастов, разных стран. Деньги не тратила, а собирала, часть отсылала дяде с тётей, копила Заиньке на хорошую школу, на университет. Зая моя, загляденье и утешение… Воркует как голубка… Сначала всё спрашивала, где мама, а теперь уже называет мамой её…
* * *
Дом судьи – богатый, красивый. Старинные картины, золочёные рамы. Всё так отделано – залюбуешься. А внутри, в душе – словно гнилой, даже уйти хочется, так там гадко. На третий день уже подумывала, не отказаться ли от этой работы? Но как-то приехали на смену, позвонила в ту дверь – и открывает Максимка! Почти точь-в-точь, те же глаза коровьи печальные, те же тёмные волосы нестриженые. И сердце словно обожгло, словно кто-то услышал её молитву и дал ей прошлое вернуть, то самое, до того как… Да, ему еле семнадцать, может и меньше, а ей уже больше двадцати, но своего возраста не знаешь, не чувствуешь. Словно пятнадцать опять. И живёт теперь от встречи до встречи – несколько слов скажет, и думаешь об этом всю неделю словно школьница…
* * *
Ночью словно взрыв внутри – что-то случилось. Или случится вот-вот! Кое-как оделась, выскочила, запрыгнула в машину. Куда ехать? В темноте и не ездила ещё никогда. На шестом чувстве добралась. Тот самый дом, где её Максимка живет. Ноги сами идут, но не в дом, а дальше, в сад, где она чует есть проход между двумя панелями сетчатого забора в кустах. И вот он домик – словно собачья будка! Как можно человека так держать?! Ворвалась туда как призрак, и видит, как урод большой и сильный выкручивает ему руки. Окликнула их снаружи, урод испугался, выскочил. «Кто такая?» кричит. «Вызову полицию!» Но кричит шёпотом, а сам трясется. Бросился к ней с бейсбольной битой и понятно «споткнулся». Она тогда натешилась с ним играя. Стояла и смотрела, как он корчился в пыли. И Максимка её стоял и смотрел таким взглядом, что полжизни отдать не жалко. «Что это?» спрашивает. «Как ты делаешь?» Улыбается, отвечает ему «Как джедай. Кино смотрел? Да пребудет с тобою Сила…» Он восклицает: «Это только в кино!» Она в ответ улыбается загадочно. Он снова восклицает: «А я, я смогу так? Можешь научить? Всё отдам!» Она улыбается: «Так нет у тебя ничего!» Он помрачнел: «Рабом твоим буду… Навечно…»
* * *

– Тихон, – зовет его тихо, настойчиво. – Ты обещал!
Сама стоит на поляне у озера. Стоит и смотрит на луну. И зовёт:
– Ты обещал.
– Я помню, – появляется так же из-за спины, словно и не в другой стране, и не через полсвета. Прямо как был, в старой одежде и кепке. – Я помню. Оставила бы ты это… Беда будет…
– Ты обещал, – повторяет как заведенная. – Теперь она его не защищает.
– Он силен. Сильнее тебя… – голос слабый, больной.
– А если вдвоём? Мы вдвоём-то сильнее… – настаивает она.
– Страшного хочешь. Не знаешь, чего хочешь…
– Знаю. Ты обещал…
– Обещал, значит сделаю. Помогу. Только жалеть будешь до конца своей жизни.
– Не буду.
Молчит, не отвечает. Знает, что прав… И я теперь знаю, что прав. Почему не остановил? Почему не набил по щекам девчонке глупой, непослушной, страшной и злой?!
Ах, Тихон, почему я тебя не послушала?!


Глава 99. Склеп. Маркус Левин. 5 ноября
Одна за другой свечи догорели до основания, и Маркус оставил одну на всякий случай, зажигая её время от времени и гася снова. Смотреть было не на что. Его руки и ноги онемели, рот пересох, а жажда была настолько мучительной, что он начал слизывать сырость со стен. На холодном камне конденсировалось немного влаги, и это приносило слабое, но облегчение. Тем не менее жажда была столь мучительной, что он понял, что действительно однажды не устоит и выпьет что-то из коллекции Билли. Он унес бутылки с этой жидкостью к канализационному отверстию, и закрывая нос вылил одну за другой. От запаха некоторых из них щипало глаза, некоторые жидкости пенились и шипели. Только одна бутылка с синеватой жидкостью не вызвала никаких спазмов внутри, когда он взял её в руки. Он открыл и понюхал. Запаха почти не было, и не было ничего пугающего. И он решился. Это была действительно просто подкрашенная вода… Словно ему подарили жизнь. Он с трудом заставил себя сдержаться и выпил лишь немного. Время от времени прикладывался снова и делал крошечные глотки. И удивлялся, как стремительно убывает её содержимое…
Бокал с глазами он поставил на пол. Лёг на стол, свернулся калачиком, завернулся в чужую огромную куртку и попытался согреться.
Время от времени снова приходил в себя, бродил по залу, слизывая капли влаги с ледяных стен, и опять ложился на стол. Забывался тяжёлым сном или проваливался в забытьё. Потом пришли галлюцинации.
Мумии вставали с кресел, ходили по залу и о чём-то разговаривали. Потом сам превратился в туман и плыл над озером, а на воде покачивались утки, и около кувшинок возвышалась цапля… Вода… Много воды…
– Не делай ничего, – сказал ей Тихон, – Я всё сделаю сам. Не бери грех на душу. И не ходи туда.
– А как же сила? – спросила Ольга. – Куда она уйдет?
– А этого нам знать не нужно. На этом нашей судьбы не будет.
– А если он тебя? – с испугом спросила Ольга.
– Ну значит такая судьба… – ответил тот. – Но ты не лезь, ты не поможешь…
Не послушала…
«Что? Что он сделал?» вспоминал Маркус трясясь на своем столе. «Как? Как он победил этого колдуна? Как мне это сейчас узнать?.. Тихон!»
На асфальтовой дорожке прыгала девочка. Она была смуглая с миндалевидными глазами. И это была его дочь, Софи. Нет, кажется, это была Кицунэ… А может быть Абигейл… Потом они прыгали все вместе…
Однажды приплыла черепаха. Маркус открыл глаза и увидел зелёный свет. Он сидел в крошечном пластиковом пузыре и вдыхал последние молекулы кислорода, стараясь экономить, а вокруг был безбрежный океан. Черепаха смотрела на него круглыми глазами, и блики солнца играли где-то в вышине на поверхности. Так бесконечно далеко!
А потом она заработала лапами-ластами и уплыла в эту вышину, туда, где воздух, и Маркус снова остался один в плотном и непробиваемом пластике.
– Защита… – думал Маркус. – Я мыслю, значит я существую. Я вижу океан, значит я сам этот океан, я в нём и часть его. Момент, когда я представил океан, я стал им. Как можно поставить защиту на мысль, например? Как можно удержать её в пределах тюрьмы, какая бы она ни была?
– Ну хорошо, – ответил он сам себе. – Мысль удержать нельзя, но проблема в том, что и использовать её тоже нельзя. По крайней мере в моей ситуации. Ты всё равно в ловушке…
Он с трудом перевернулся на спину, испытывая боль во всём теле.
Ловушка? Что тот мальчик рассказывал про магнитные ловушки? Как бы ты ни пытался удержать частицу, но стоит поднять энергию, и она убегает. Исчезает из ловушки. Может быть, надо было изучать физику, и тогда бы… Или психологию…
– Шмуэль, – спросил он. – Так чем закончился тот эксперимент?
И увидел гостиную со старым паркетом и портретами на стенах. Шмуэль стоял посреди комнаты без ролятора, разглядывал своих родственников на стенах и улыбался задорной улыбкой. Вдруг он повернулся к Маркусу и воскликнул разводя руками:
– Ничего не болит! Представляешь!? Ничего не болит!
Он улыбнулся ещё шире и добавил:
– Ты, кстати, обещал прочитать по мне Кадиш!
И тут Маркус увидел, что в комнату из спальни вышел какой-то человек, за ним Рива. Но они не заметили Шмуэля и остановились разговаривая. По разговору Маркус понял, она провожает доктора.
– Я в коме, – сказал Шмуэль, весело махнув рукой. – Воспаление легких с осложнениями. Через пару часов всё закончится! Или уже закончилось? Устал я хоронить родных. Китти была такая хорошая девочка… – у него перехватило горло. – Пора и мне тоже. Ну так как? Завтра пятница, ты придёшь в синагогу?
– Я не смогу, – сказал Маркус не открывая рта. – Меня самого скоро уже не будет в живых.
Он и сам уже улыбался и чувствовал себя хорошо – в этом мире без боли.
– Почему? – вдруг забеспокоился Шмуэль.
– Потому что иногда люди всё же выигрывают в лотерею, а иногда попадают в руки серийным убийцам, – сказал Маркус спокойно.
И он действительно чувствовал это возникшее глубокое спокойствие, как будто все проблемы наконец закончились, и можно отдыхать.
– Я умираю, – добавил он. – Я не знаю, сколько времени я без воды и еды, и сколько времени у меня осталось. И я даже не знаю, где я.
– Мой мальчик, – сказал старик с нарастающей тревогой, – мой мальчик, что ты говоришь!?
– Не волнуйся, – Маркус уже чувствовал радость, которой его заразил молодеющий на глазах старик, и ему действительно становилось спокойно и хорошо. – Расскажи лучше про…
Он оглянулся, но Шмуэля уже не было. И комната вдруг начала изгибаться, портреты с живыми лицами наклонялись к нему и удивлённо следили за ним глазами, но это уже были не портреты родных, а другие – на стенах подземелья. И Маркус почувствовал, что начинает расти в размерах, а может улетает, и только последние удаляющиеся звуки, который он услышал – были быстрые шаги доктора и Ривы к Шмуэлю и оклик:
– Сейчас! Иду, папа, я иду!
И голос Шмуэля внезапно постаревший и сиплый:
– Арик… Позвони Арику…
Маркус открыл глаза, но это было бессмысленно, потому что вокруг царила полная тьма. Он знал, что очнулся в подвале потому, что в сознание снова ворвался запах разложения. Магнитные ловушки и побеги из них остались в мире частиц размером не больше протона.
И вдруг темнота закончилась. По крайней мере в небольшом пространстве в центре зала.
Перед ним стоял некто. На сей раз, человек слишком отличался от фантастического ряда галлюцинаций, потому Маркус даже удивился. Это был старик с кудрявой седой бородой и в вязаной серой шапочке, одетый в пальто с одной только пуговицей, чёрные брюки и старомодные ботинки. На его локте висела старая трость, а в руках он сжимал носовой платок, которым протирал круглые очки. Старик надел очки, осмотрелся и хмыкнул.
Он повернулся к Маркусу, потом начал рассматривать зал – и тут в подвале произошла почти неуловимая трансформация: взгляд старика действовал как слабый прожектор, и в том месте, куда он смотрел, на стене появлялось слабо-светящееся пятно. А сама стена, казалось, была покрыта зелёной паутиной или водорослями, которые чуть колыхались и пытались ускользнуть от взгляда. А когда старик переводил глаза на другой портрет или некролог, на прежнем месте ещё долго колыхалось пятно света, мягко затухая. И Маркус с ужасом увидел, что со стен на него смотрят живые глаза призрачных существ – как будто это не портреты, а оконца, в которые выглядывали узники. Они просыпались и начинали озираться в ужасе.
Теперь почти весь зал словно был подсвечен нереальным голубовато-зеленым светом, и Маркус видел глаза в отчаянии, смотрящие на него из разных углов этого склепа. И пустые глазницы мумий, сидящих в центре зала, тоже ожили, и эти призрачные глаза наполнялись болью.
Старик остановился напротив одной мумии и потребовал:
– Скажи мне твоё имя!
Слабое голубое колыхание шевельнулось над креслом, и голос, похожий на шелест, произнес:
– Джон… Майкл… Хорсшу…
– Твое имя, – повернулся старик к следующему.
– Лайза Хоуп Кемпбелл… – прошелестела тень.
– Айзек Джейкоб Берг… – не дожидаясь команды прошептал третий.
А старик уже вёл указательным пальцем по стенам, высвечивая слабое шевеление и глаза, смотрящие из разных мест: «Твоё имя!»
И имена летели к нему, как протянутые руки, как мольба, как последняя надежда.
И когда прозвучало последнее имя, он указал рукой вдаль, и Маркус увидел Кицунэ, которая стояла в отдалении, прижимая к себе ребёнка.
– Имя, – повелительно сказал старик.
– Нет, нет, – воскликнула Кицунэ, – я не хочу, я должна…
– Имя, – повторил старик, и тень Кицунэ заколебалась как от ветра.
– Нет, нет… – прошелестела она.
– Кицунэ, – сказал Маркус.
Вернее, не сказал, а подумал, но удивился, что это прозвучало громко и отчётливо.
– Кицунэ Левин, – добавил он, чтобы быть уверенным.
Она вскрикнула и затихла.
– И Рафаэль Левин, – добавил он.
Наступила тишина. Но это была уже не мёртвая тишина, а живая, наполненная какими-то слабыми звуками, словно кто-то всхлипывал или тихонько молился, или шептал. Лёгкое мерцание ещё пробегало по стенам, как судорога, но человек уже исчез, растворился в воздухе, словно никогда его не было. Может это галлюцинация? Впрочем, что тут не галлюцинация?

* * * *
Раввин Шломо был в приподнятом настроении.
В зале сидело всего семь человек, и он сам был восьмой, так что явно не хватало до кворума. В этой реконструкционистской синагоге, как, впрочем, и в большинстве американских синагог, давно уже перестали считать кворум по наличию только мужчин; считались все присутствующие вне зависимости от пола. Но даже при таком подходе людей не хватало, и они уже вряд ли скоро появятся. День был по-зимнему холодный, и в такие дни люди предпочитали зажечь свечи и посидеть дома. Потому не удастся прочитать Бореху и Кадиш, хотя, впрочем, может к Кадишу люди успеют подойти. Рав Шломо был вполне готов к любому варианту, он был рад провести службу даже для одного прихожанина, и такие моменты случались. В такие случаи он просил посетителя сесть на первый ряд, «а то», жаловался он шутя, «я чувствую себя очень одиноко». И добавлял, что не возражает, если тот будет разговаривать с соседями.
Они быстро проскочили первые молитвы и благословения. И когда рав начал бодрым голосом петь «Леха Доди», то услышал, как тихо хлопнула входная дверь и приободрился. Конгрегация всегда любила, когда во время приветствия Субботы-Невесты кто-нибудь приходил, и получалось, что все кланялись входящему. И это всегда были смешные моменты, особенно когда этот прихожанин оказывался мужчиной. Каждый раз радостный рав не забывал вспомнить шутку, о том, что «в нашей синагоге очень часто Суббота-Невеста оказывается с бородой». И увидев пришедшего, рав улыбнулся – это был именно тот случай.
Но вошедший старик не улыбался, он стоял у входа, дожидаясь пока все закончат петь и поклонятся воображаемой входящей невесте, потом взял книгу с полки, стоящей у входа, и спокойно пошел прямо к кафедре, где рав Шломо уже прокашлялся, чтобы в сотый раз рассказать приготовленную шутку. Но старик поднялся к нему и поклонившись спокойно произнес:
– Спасибо, рав, если позволите, я продолжу.
Его просьба звучала мягко и вежливо, но рав почувствовал, что это скорее приказ. И в госте было столько внутренней силы, что рав Шломо опешил и даже захотел подчиниться. Он обвел глазами зал и увидел, как лица двоих пожилых прихожан осветил благоговейный восторг. Один даже начал толкать соседа локтем в бок и говорить громким шепотом: «Арие! Рав Арие!» И даже начал вынимать из кармана сотовый телефон! Рав Шломо приготовился высказать нарушителю, но того уже настиг взгляд и голос вновь прибывшего:
– Хаим!
Осознав ужас почти совершенного «греха», Хаим сунул скорее телефон в карман и сел на место, но был поднят снова на ноги величественным жестом рава Арие, который указал ему на первый ряд. Как провинившийся ученик, пожилой Хаим трусцой перебежал на указанное место, и уши его горели.
Рав Шломо почувствовал себя выбитым из колеи и совершенно лишним. Всё же он набрал в грудь воздуха и сказал:
– Да, пожалуйста! Продолжайте!
И сошёл в зал. И рав Арие поднял руки вверх, приглашая всех встать, повернулся к свиткам Торы и начал читать Бореху глубоким чуть надтреснутым голосом.
Рав Шломо удивился, потому что в синагоге, как ему казалось, было только девять человек. Он оглянулся, и вдруг увидел, что за те несколько последних секунд в зале появились ещё трое и тихо встали в заднем ряду. И ещё несколько человек входили в зал. Они брали книги с полки на входе, осторожно пробирались на свободные места и включались в молитву.
Став на час рядовым членом конгрегации, рав Шломо иногда оглядывался, и видел, как приходят люди, как будто по непонятным причинам у них возникла потребность сегодня посетить синагогу. Пришли даже те, кто годами приходили только по самым большим праздникам.
И когда подошло традиционное время поминальной молитвы, старик поднял глаза и обратился к конгрегации:
– Мы поминаем сегодня…
И Хаим с переднего ряда вскочил с листком в руках и прочитал имена. Потом по очереди вставали те, кто пришел помянуть родственников, и тоже называли имена.
Рав Арие слушал, склонив голову, словно впитывая эти имена, потом сказал:
– Среди тех, кого мы поминаем сегодня, также почивший вчера мой брат Шмуэль Вайзман, а также Кицунэ и Рафаэль Левин, Айзек Джейкоб Берг, Джон Майкл Хорсшу, Лайза Хоуп Кемпбелл…
Имена продолжались длинным потоком. Рав Арие говорил медленно, тщательно выговаривая каждое имя, и каждый вслушивался в эти странно и иногда совсем не по-еврейски звучащие имена.
Потом он вздохнул, сделал паузу, и все, кто поминал родственников, по традиции встали. Потом странным образом поднялись и все остальные, и рав Арие начал слова поминальной молитвы:
– Ит-гадАл ит-кадАш шмей раббА – Да возвысится и освятится Его великое Имя!
– Амейн, – выдохнул зал…
* * *
Маркус потерял счёт времени. Желание пить и есть уже пропало, он не чувствовал своего тела, и это было хорошо, так как он перестал чувствовать и запах. В глазах летали искры, и он следил за их полетом с детской радостью.
И вдруг сквозь пелену он увидел Шмуэля – молодого и красивого, как на старых фотографиях. Тот стоял рядом и смотрел на него печально.
– Прости меня, – подумал Маркус, – это моя вина… Я не смог тебя защитить…
– Вина в чем? – спросил тот не открывая рта.
– В том, что ты умираешь…
– Я тебе говорил, что у тебя мания величия, – улыбнулся молодой Шмуэль. – Я умираю, потому что я жил. Все умирают однажды. И это моё время.
– Нет…
– Да. Это мое. Но не твое, вот что плохо.
– Это не важно, это уже не важно.
– Это важно, – печально ответил Шмуэль. – И это неправильно.
– Мы никогда не знаем своего времени, – подумал Маркус. – Мы стремимся, учимся, делаем карьеру, а для чего? Ведь в конце всё равно одно и то же. Ты после девяноста с чем-то, я после двадцати с чем-то. Мой сын не прожил и дня…
– Это не твоё время, – ответил Шмуэль и внезапно посмотрел вверх, где открывалось голубое пространство.
И Маркус тоже увидел это пространство и ещё увидел, как вокруг появился зыбкий золотой свет, и в каменном зале возникло словно голографическое изображение другого зала – синагоги наполненной людьми.
– Ты обещал прочитать по мне Кадиш, – безмолвно прошептал Шмуэль.
– Я не могу открыть рот! – подумал Маркус.
– Ты достаточно громко думаешь, – улыбнулся Шмуэль.
Видение зала колыхалось и туманилось по краям – светлый и наполненный людьми он вибрировал, словно видимый сквозь поток воды, текущей по стеклу.
– Это мой брат Арик, – сказал Шмуэль и указал на человека за кафедрой, и Маркус увидел того самого странного старика из подземелья.
В этот момент прихожане встали, рав начал читать Кадиш, и Маркус мысленно присоединился.
– Ит-гадАл ит-кадАш шмей раббА…
– Амейн, – выдохнул зал.
– Бъялма дивэра кхирутей… – продолжал раввин вместе с залом, и Маркус вторил им, – ве-ямлих малхутей…
И тут произошло что-то странное. Как будто голубой огонь с золотыми струями начал разгораться в подземелье, и Шмуэль был в кругу этого огня. Его изображение растворялось и бледнело под этими струями, летящими вверх, пока не исчезло совсем, и от этого пламени разливалось ощущение радости и покоя.
Чувство любви и счастья охватывало и переполняло грудь, и Маркус увидел, как свет расширяется, приближается к креслам, и тот человек, которого звали Айзек Джейкоб Берг, повторяющий слова молитвы и потрясённо наблюдающий за всем, вдруг с трудом оторвал руку от подлокотника и протянул её в свет. Это была не рука скелета, прикрученная к креслу, а другая – словно созданная из света. Сам себе не веря, он поднялся, и свет подался к нему навстречу, и человек весь засветился радостью, начал растворяться в пламени и уноситься ввысь.
Следом Лайза уже протягивала руки, и вскоре поток подхватил и её, потом Джона, потом всех остальных одного за другим. Какая-то необыкновенная радость была в этом стремительном всепоглощающем потоке, и Маркус всем своим существом устремился туда. Он стоял теперь в кругу света, свободный и счастливый, раскинув руки и омываемый волнами любви.
Он видел, как размывались и рушились стены ледяного замка, который последние часы, дни или столетия был его обиталищем. Видел, как поток уносит обломки, сгорающие и рассыпающиеся в нём. И когда рухнули стены, он увидел, как Кицунэ с сыном бросилась к нему в этот свет, но когда вбежали в него, поток начал растворять их, и почти соприкоснувшись с ним пальцами протянутых рук, они растворились полностью. И на мгновение Маркуса коснулось их счастье.
Сколько это длилось? Секунды? Годы? Времени не существовало. Была только необыкновенная светлая радость соединения миров, любовь, огромная нежность наполняла мир.
А потом всё закончилось. Портал закрылся, свет иссяк, и только слабое свечение в виде столба ещё возвышалось посереди зала медленно затухая.
И вдруг Маркус понял, что он остался один. И что он ещё жив. И каменные стены стоят как стояли… И это ощущение наполнило его ужасом.
Он был действительно один. Все ушли туда – в этот свет, в эту любовь, а он остался. И он будет умирать в неизвестности, а потом сидеть тут мертвый – сорок, пятьдесят, сто лет в надежде… на что?
Его разрывали рыдания, он остался один в этом склепе.
На сей раз совсем-совсем один…
* * *
– Инопланетяне, – сказала женщина со щенком на руках. – Они захватили всё.
Она стояла на старой грунтовой дороге посреди пустыря и каких-то развалин рядом со своим маленьким старым грузовичком. Щенок в её руках тихо тявкал и перебирал лапами.
– Да, они захватили всё, – ответил задумчиво белобородый старик в пальто и вязанной шапочке.
Он постоял, рядом протирая круглые очки, потом водрузил их на нос и осмотрелся. Вокруг возвышались старые заброшенные времянки и забор из колючей проволоки.
– Я видела! – сказала женщина тревожно, показывая на пространство за забором. – Прямо тут! Он убил собаку!
У неё задрожал подбородок, и она указала на серый труп внутри огороженной территории.
– У них тут база, – шепотом добавила женщина, показывая вверх потом вниз под землю, – Тссс! И тут был свет! Такой сильный!
– Да, прямо тут, – согласился старик, внимательно глядя ей в глаза.
– Вы верите? – спросила женщина удивлённо.
– Я верю, – медленно ответил старик и добавил печально. – Я сам видел.
– Надо же что-то делать?! – возмутилась женщина. Её подбородок снова затрясся от возбуждения, и щенок снова начал скулить и тявкать, – позвонить в полицию?! Это же заговор!
– Обязательно, – ответил старик. – Только если им сказать, что здесь инопланетяне, то они не приедут, – старик посмотрел ей в глаза долгим и значительным взглядом. Потом добавил печальным шепотом, – потому что заговор! Они захватили всё.
– Да! Всё! – ответила она тоже перепуганным шёпотом.
– Но если сказать, что плохой запах, то приедут. Мет-лаб. Варят наркотики. Мет, амфетамины.
– Да! Точно! – воскликнула женщина и повторила в возбуждении, – мет-лаб. Варят наркотики. Запах. Мет-лаб… Варят… наркотики… Мет… витамины…
Она приложила палец к губам, и старик согласно кивнул в ответ, опустила щенка в кузов, вытащила из кармана свой сотовый и набрала 911 пытаясь рассмотреть название улицы на ближайшем покосившемся указателе…
* * *
– Что может быть хуже, чем ретивый инспектор с фантастическими карьерными планами? – думал сержант Шор. – Только инспектор с возникшим шансом эти планы реализовать.
– Ну где и что тут может быть? – спросил он сердито.
– Здесь сто лет никто не проходил! – вторил ему напарник, подсвечивая фонариком дорогу, засыпанную мусором.
– Тем не менее, – сказала инспектор, – нам надо всё проверить.
– Да тут одни развалины, ни одного живого строения! – снова сказал Шор.
– И все же я настаиваю. Мы не можем так легко игнорировать жалобы, поступающие от населения.
– Особенно перед выборами… – пробурчал Шор.
Они шли по территории, отбрасывая носками обуви те или иные остатки цивилизации, куклу Кена без ноги и руки, ржавый гаечный ключ, гнилую коробку от пиццы…
– Ах! – тихо вскрикнула инспектор.
– Что?! – чуть раздраженно заметил сержант.
– Вот! – воскликнула она, указывая на труп собаки с разбитой головой.
Кровь уже засохла и почернела. При жизни она явно была кормящей… Они все сгрудились около трупа и какое-то время мрачно созерцали его. Но в конце концов пошли дальше без комментариев.
– Вот! – снова воскликнула она, торжествующе показала на старые шприцы, которые лежали в куче земляного мусора рядом с будкой.
– Да, да, видим, – ответил Шор раздраженно. – Если вам нужны такие штучки, то можете ехать на городскую площадь, там этого добра…
Они осмотрели уже почти все развалины «комплекса», но не нашли ничего более подозрительного, чем труп несчастного животного.
– Вон ещё одно здание, – сказала инспектор.
Полицейские переглянулись и закатили глаза.
– Это не здание, – сказал Шор медленно. – Это сортир.
Каменный сарай без окон был окружен сталагмитами засохшей грязи, и кое-где она даже была ещё сырая. Асфальт вокруг лежал лишь отдельными кусками. Шор подошел к покосившейся двери с висячим замком, зачем-то подергал ручку.
– И что будем делать?
– У вас есть инструмент, – ответила инспектор.
Шор скептически сдвинул нижнюю челюсть влево, потом вправо. Но делать было нечего. Он послал молодого парня за большими кусачками из багажника, и вскоре сержант карикатурно-вежливо распахнул дверь перед начальством.
– Инспектор, – сказал он.
Она посветила внутрь фонариком вокруг сделав несколько кругов и вдруг спросила удивленно:
– А что это?
Шор даже не заглядывая внутрь, закатил глаза и спросил иронично:
– Ну что, дерьма не видели? – и нехотя заглянул внутрь. – Э… – сказал он всматриваясь во что-то странное.
В центре сарая лежала огромная куча картона и досок, но привлекало внимание нечто в середине этой кучи. Это нечто было маленького размера, оно сверкало металлом и мощью, видны были кнопки. Кто-то хотел прикрыть это нечто, но картон чуть сполз вниз.
– Это не бомба? – спросила инспектор испуганным шёпотом.
– Бомба?! Бэ! – скептически сказал полицейский, но голос его предательски дрогнул.
Он неуверенно подошёл, отодвинул картонку, и они наконец узнали этот предмет. Это был новый цифровой замок, совершенно неуместный в куче старого картона.
Шор несколько потея отгрёб мусор в сторону, потому что даже само слово «бомба» делает людей предельно осторожными. И оказалось, что это не куча мусора, а что-то другое, мусор был только прикрытием. Когда картон убрали, все увидели бетонный бугорок и стальную наклонную дверь в нём.
– Святое дерьмо! – прошептал сержант Шор.
Замок был не один, их было по меньшей мере три, два из них встроенных. И дверь эта вела в бетонный бункер, пробить который можно разве что бункерной бомбой.
– Ну что, вы всё еще считаете вызов населения ложным?
– Да уж… – заметил сержант Шор, – может быть в этом что-то есть. Но здесь нет никакого запаха, как говорилось в заявлении.
– Если дверь закрыта, то и запаха нет, – ответила инспектор, словно разговаривала с умственно неполноценным. – Возможно запах был раньше. И явно видно, что здесь имеет место подозрительная активность, и к нам поступила жалоба, которую мы обязаны рассмотреть.
– Тем не менее это частная собственность, хозяин её не установлен, и вторжение на эту территорию не авторизовано, – пытался отбиваться сержант Шор, уже представляя вызов команды, полночи возни, чтобы обнаружить кипу старой контрабанды.
– Тем не менее…
– Такую дверь можно только автогеном, а у нас нет должной авторизации…
– У меня есть. Вызывайте автоген.
Ругая всё на свете, сержант подчинился.
Автогенщики прибыли только через час. С ними приехали ещё несколько полицейских. На всякий случай. Ещё через час дверь поддалась, и после изрядного времени наконец остыла.
– Ну что, пошли смотреть сокровища Али Бабы, – сказал Шор инспекторше. – Сезам, откройся!
Он потянул за ручку и дверь начала тяжело открываться. Без единого звука.
По спине сержанта побежали мурашки. И он теперь был рад, что за его спиной есть несколько крепких вооружённых парней.
Лестница вела глубоко вниз в бункер, в глубине виднелась ещё дверь, но тут автоген уже не понадобился, замок был простой висячий, его перекусили большими кусачками. И когда дверь открылась, в нос им ударил жуткий запах, который заставил всех закашляться и начать нюхать рукава. А потом вынимать оружие. Потому что запах мёртвого тела полицейские начинают различать на своей работе очень быстро.
Сержант Шор держа в одной руке пистолет, в другой фонарик, забыл все инструкции, когда переступил порог и осветил зал.
– О, Боже мой, – медленно сказал он, обводя фонариком пол и стены и задерживаясь на двух телах около входа в чёрных высохших лужах крови.
– О… Боже… мой… – ещё тише сказал он, освещая сидящие мумии.
– О… Боже… – ещё тише произнес он и запнулся, когда луч фонарика упёрся в живые слепо моргающие глаза…


Глава 100. Конрад. Маркус Левин. 8 ноября
Конрад лежал в просторной кровати и смотрел в окно. Его знобило, и антибиотики, которыми он мазал рану, помогали медленно. Давно уже этого с ним не было! Рана незначительная, пуля только взрезала кожу и небольшой подкожный слой, и всё же это было странно и неприятно. Раньше, казалось, можно было выпрыгнуть в окно многоэтажки не глядя, чтобы приземлиться в открытый грузовик, наполненный матрацами. В самую середину. Но что-то случилось, всё начало давать сбой. Его удача отказывала, работая против другой удачи. Как было бы просто – убить на месте, но пистолет… Что это был за пистолет? И он вспомнил, как выходя около дома Рейни не глядя взял пистолет из бардачка. Но это был не тот, который он туда положил! А тот, который он подбросил Маркусу... С почти пустой обоймой, потому что он сам его разрядил. По спине пошли мурашки. Как это могло случиться?! Как оружие могло оказаться в моей машине? Как он мог это сделать?! Как он мог знать?!
Конрад кружил по комнатам, время от времени надолго замирая перед монитором и наблюдая свой подвал через камеры, которые могли видеть и в полной темноте. Даже когда у него был жар, и рана еще нарывала, он всё равно делал свой «обход». Сначала часто, потом реже. Все было по-прежнему.
Сначала Маркус ещё передвигался, но потом он ложился на стол и надолго замирал. Снова кружил по залу, снова ложился на стол, свернувшись в калачик. Всё было спокойно. Часы… сутки… вторые… Он только посмеялся, когда Маркус «застрелил» экран, позлился, когда тот разрядил пистолет и вылил его коллекцию ядов. Ещё больше разозлился, когда тот нашел бутылку воды… Вспомнил, что действительно оставил там одну, и сам не понял почему… Чёрт, зачем?! Зачем я это сделал?!
Что ж, ничего не поделаешь, придется ждать подольше… Приятных тебе мучений, придурок!
Конрад заказывал обед по телефону; из ресторана ему доставляли заказ, ставили под дверь и забирали чаевые, которые торчали в щели двери. Он смотрел разные шоу, часто переключаясь на новости, которые уже в принципе всё рассказали, что могли, и теперь просто повторяли одно и то же.
Сначала сводки новостей были истерические, он смотрел их и смеялся. Это были репортажи об убийстве начальника отдела ФБР, потом о старых расследованиях, о серийных убийствах – да, публика такое любит! – и наконец о самом себе, анализ своего прошлого – ненавижу! – и о своих арестованных счетах и собственности. Этого было не жаль. Это всё равно только вершинка айсберга, которую он оставил им, как кость. Он и не собирался жить в этой стране вечно. Его ждал остров, на котором стоит удобная вилла, больше похожая на скромный дворец – с вертолётом и охраной. Иногда он думал, почему бы не уехать прямо сейчас? Бросить всё. А потом может быть приехать через год, с другим именем, лицом и паспортом. И забрать силу тогда… Нет! А что, если кто-то перехватит раньше?! Жажда силы ему была словно жажда наркотика для наркомана. И он говорил себе, что всего-то ждать ещё несколько дней!
И ещё он говорил с Ольгой.
– Я до тебя доберусь! Скоро! – шептал он.
Но она стояла вдали посреди поля, и смотрела на него чуть улыбаясь, молодая, красивая, сильная... Потом её губы начинали шептать заговор, она расчёсывала длинные волосы и бросала в его сторону гребень.
И между ними стеной вставал лес.
Удача на удачу… Его сила была больше, намного больше, но она всё же ускользала…
– Ничего, скоро я доберусь! – думал он. – Старый волк защищал тебя, но его больше нет! И того мальчишки скоро больше не будет. И его сила перейдет ко мне! И тогда я приду за твоей!
Но она стояла в поле по пояс в высоких травах. Веткой крестила стороны света, потом сдувала с ладони пух одуванчика. Пух летел и собирался в туман, он ложился между ними, и Конрад уже не мог её видеть.
И он чувствовал беспокойство. Чувствовал, хотя не видел никаких причин. Нет, конечно, с одной стороны причины были ещё какие – его искали по всей стране, его объявили в розыск даже в Интерпол, но всё это были такие мелочи! На любую такую ситуацию у него были заготовлены сценарии и пути отхода. Ему было даже немного смешно, что его ищут во всех штатах, в каждом аэропорту, и даже в других странах, а он тут, у них под боком, в самой столице! Смотрит в окно на тихую улочку Джорджтауна, где стены увиты цветами на два-три этажа, где улицы тонут в тени старых акаций. И где неподалеку даже живет один из сотрудников отдела! Он знал, что тут его точно не найдут. Потому что тут его просто не будут искать! Да и как? Ходить по домам?
Когда воспаление начало проходить, он даже стал выходить из дома. Конечно, его фотографии были во всех новостях, и телеведущие с выпученными глазами говорили про его умение пользоваться париками и гримом, но не будут же люди подозревать каждого прохожего! И он умел быть невидимым. Другим. Возвращаясь, приходил и снова смотрел в экран, наводил камеру на лицо Маркуса и видел глаза, слепо ловящие галлюцинации… И все равно чувствовал нарастающую тревогу. Что-то пошло не так… Но камера показывала умирающего от голода и жажды человека, и не показывала никаких причин для этого беспокойства.
– Еще пару дней… – говорил он себе. И не мог преодолеть страх.
Нет, увы, это может длиться ещё четыре или даже пять суток! В подвале холодно, а на холоде человек может прожить без воды восемь даже десять дней – и всё это время придется беспокоиться! На жаре человек без воды умирает за два! Только два. Надо было отвезти его в пустыню, и тогда всё было бы уже кончено! Он был бы уже свободен!
Но уже ничего не изменить!
– Ненавижу! – думал он. Ему хотелось броситься туда, и попытаться просто убить! Добить! Приставить пистолет к груди и нажать на курок. И знал, что никаких его сил не хватит преодолеть боль, которая прострелит его руки, и это наполняло его яростью и обидой. Эти несколько дней всегда были непростыми для него, но никогда он не был в такой тревоге.
Он кружил как зверь по комнатам, и всё время возвращался к своим камерам. И не мог заставить себя уйти. Это выматывало все силы…
И тогда он сделал то, что запретил себе делать очень давно – достал шприц. Ничего не случится, если он просто сократит время ожидания. Проспать в сладких видениях пару дней и очнуться, когда всё кончено. «Больше ничего не может помочь», уговаривал он себя. И даже не понял, что голос его подсознания так странно похож на тихий завораживающий голос Ольги.
«Один раз можно», звучал тихий зов. «Один раз…»
И он ушел в мир забытья.
* * *
Придя в себя, он долго лежал и тупо смотрел в потолок, пытаясь сообразить, что нужно сделать. Из всех ощущений и чувств первой вернулась тревога. Она пульсировала в висках и в солнечном сплетении.
Он сел на кровати и отыскал глазами цифровые часы, которые показывали время и дату, увидел, что проспал больше суток. Вышел на кухню и принял лекарство, нейтрализующее наркотик, чтобы вывести остатки дремоты из организма. Почистил зубы, умылся. Оттягивал момент, когда надо будет взглянуть на мониторы. Боялся увидеть, что Маркус ещё жив. Включил новости, которые показали, что новостей в его понимании опять нет. В мире всё как всегда: взрывы в Ираке, столкновения в Сирии, тайные лаборатории наркотиков и семейные ссоры со смертельными исходами в Америке… И да, конечно, ещё перетирают старые истории о нём и старухе Барби. В общем всё спокойно, все, как всегда.
Но чашка кофе сделала состояние тревоги почти невыносимым. Он сбросил с себя апатию и решительно пошел к монитору.
И увидел нос – огромный на всю камеру. Он был живой и поворачивался направо и налево. Потом появился глаз. Конрад вдруг вспомнил, что отключил звук, когда Маркус начал стрелять, и срочно включил его снова. Сразу раздался знакомый голос:
– Транслирует! – сказал агент Рейни кому-то внизу. – Посмотри, можем ли мы найти куда?
Конрад в ужасе отшатнулся, словно Рейни мог его увидеть с той стороны. Потом повернулся к другому экрану и увидел толчею как на вокзале – там были люди! Они были повсюду, около кресел, около стен, полок, где хранились его сувениры, и все эти люди были в униформах с аббревиатурой ФБР на спине.
Конрада пробил ужас. Этого не могло быть! Этого не должно было случиться!
И тем не менее это случилось!
«Можем ли мы найти куда?» сказал нос агента Рейни. А вдруг могут?!
«Всё кончено!» понял он. «Здесь всё кончено».
Он посидел ещё какое-то время в оцепенении, потом стряхнул его с себя и сказал:
– Ну что ж, начинаем план «Б».
Он выключил оборудование и отрубил интернет. Включил компьютер на режим аварийного DOD-форматирования, что займет конечно время, но надеялся, что успеет. К тому же всё содержимое закодировано. Вся необходимая информация – фотографии, банковские счета, адреса – всё хранилось в копиях на секретном онлайн сервере. Он начал собирать вещи. Впрочем, нет, всё уже было собрано заранее. Он просто осмотрелся, взял всё, что нужно взять, отмёл кое-что, что хотелось, но было бы лишним…
Несколько минут – и он полностью готов. На всякий случай включил ненадолго сотовый, который был оформлен на другое имя, потому не страшно – и сразу получил звонок.
Жасмин! И ещё несколько сообщений накопилось от неё за это время.
Он начал возвращаться в свой рабочий режим и сканировать окрестности и людей. Первое, что он проверил, говорит ли Жасмин от себя, или уже работает на них? Нет, он не почувствовал опасности.
– Виктор, привет! – сказала она. – Ты даже не включаешь телефон последнее время!
– Привет! – ответил Конрад стараясь говорить спокойно. – Я был болен, вернее не совсем здоров.
– Что случилось? – чувствовалось, что она серьезно озабочена.
– Да ничего страшного, был на обследовании… теперь уже всё хорошо. Врач прописал мне морской климат и много отдыха на какое-то время.
– Морской климат! Отдых! Мечта! – рассмеялась Жасмин. – А как насчет хорошей кампании? Моя смена закончится через десять минут, а там два выходных и праздники. Я отправлю Эрика к маме, и мы с тобой проведём это время вместе. Можем действительно съездить на океан, это только пара часов отсюда.
– А как насчет таких планов: я приглашаю вас обоих ко мне в гости в мой дом во Флориде?
Он помолчал и продолжил мягче:
– Я понимаю, может это немного скучно для Эрика, но у меня там гараж, несколько роскошных машин, яхта, а мальчики любят такое. Там сейчас тепло! Мне хочется, чтобы он начал привыкать ко мне. Я надеюсь, что в будущем наши отношения станут… В общем, я скучал, Жасмин, очень скучал по вас. Я начинаю вас обоих ощущать своей семьёй, – сказал он еще мягче. – Так что ты думаешь про путешествие в мою холостяцкую обитель у южного океана?
– Ты серьезно?! – в голосе её был нескрываемый восторг.
– Я серьезно. Я знал, что у тебя заканчивается смена и уже хотел брать такси и ехать к тебе, сделать сюрприз, но ты меня опередила!
– Зачем такси? Я сейчас сама заеду за тобой! – воскликнула Жасмин.
– О! Не стоит! Иди забирай сына, а я подъеду к тебе домой. Даже собираться не надо. Там есть все необходимое. А чего нет, то купим.
– Я звоню Эрику прямо сейчас! Мне десять минут до школы и оттуда пять до дома. И мы тебя ждем! О боже мой! Это что-то невероятное!
– Хорошо, – улыбнулся Конрад, – скоро увидимся!
* * *
Бип… бип… бип…
Маркус открыл глаза. В мягком голубом свете, он ещё плавал там – в океане любви и нежности, и это было как детство, как счастье.
Он бежал-бежал по дороге, где она идёт сначала вниз, а потом вверх среди деревьев – прямо навстречу отцу, который вышел из-за поворота и начал спускаться по склону. Он бежал, распахнув руки, и видел, как отец тоже улыбается и раскрывает свои и опускается на колено…
Бип… бип… Ритмичный звук, совсем неуместный в этом сне, становился назойливым и беспокоящим.
Бип… Постепенно изображение начало фокусироваться, и Маркус увидел, что голубое – это не небо, это занавеска, которая закрывает окно.
Он поморгал, и увидел потолок, систему, которая питала его вену какой-то прозрачной жидкостью. Провода, трубки… Какой-то человек сидит рядом в кресле…
Госпиталь.
Он жив?
Он приподнялся на кровати, вернее сделал такую попытку и услышал слабый звяк. Его рука была прикована к краю кровати наручником.
– О! Мистер Левин, я вижу вы проснулись! – сказал ядовитый женский голос рядом. – Доброе утро! С возвращением!
Это была детектив Ферроуз, рядом с ней маячил её молчаливый напарник, и он был не в лучшем расположении духа.
– Я не знаю, какие такие власти вас освободили, но теперь вам от меня не уйти. Эти два трупа…
– Какие два трупа? – прошептал Маркус. Говорить нормально у него не получилось.
– Те два трупа в подземелье. И не говорите, что это не вы. Вы стреляли, у вас пороховой налет на руках. Мы проверили. На пистолете ваши отпечатки.
Маркус закрыл глаза. Кошмар продолжался.
Однако он длился недолго. Потому что в тот же момент в палату ворвался Яков, за которым задыхаясь еле поспевала медсестра.
– Вот они! – выпалила она, указывая на посетителей. – Я вам говорила.
– Что здесь происходит? – воскликнул Яков упирая руки в боки. – Кто позволил?!
– Нам ваше позволение не нужно, – заявила Ферроуз поднимаясь. – Здесь в палате опасный преступник.
– Вы перепутали, – сказал Яков. – Ваши преступники свободно бегают по улицам, а вы арестовываете их жертв!
– Позвольте! – возмущенно начала детектив.
– Не позволю! Вон отсюда! – сказал Яков, махнув на прибывших полотенцем. – Быстро! Выметайтесь! Это палата, где лежит очень больной человек…
– Я не уйду! – возмутилась Ферроуз. – И если надо, я принесу ордер.
– А! То есть, ордера у вас нет, вот и выметайтесь. Человек из одного концлагеря, а они его в другой! Вон отсюда! Уберите эту штуку! – сказал он показывая на наручники.
– Я детектив…
– Вы можете перестать им быть, – сказала мощная женщина в сером свитере и джинсах, появившаяся в дверях, и Маркус узнал агента Дубчек. – И может вам всё же заняться чем-то, что у вас получается лучше? Где не нужны мозги, поскольку у вас их всё равно нет…
Не обращая внимания на окружающих, она подошла к кровати Маркуса и сняла с него наручники.
– Агент Дубчек, – возмутилась детектив, – это моя юрисдикция!
– Слушай, девочка, – сказала Джина, глядя на неё сверху вниз, сгребая её за грудки могучей лапой и выталкивая перед собой из палаты. – У меня были несколько очень нервных дней! И я где-то на краю. Потому заткнись и выметайся. Я тебе не мальчик и церемониться не буду.
Продолжая зажимать в кулаке воротник Ферроуз, она бесцеремонно выставила её наружу, развернула и подтолкнула под лопатки не обращая внимания на её нечленораздельные выкрики.
– Вы… Что вы… себе… позволя… – раздалось уже за дверью.
Агент Дубчек остановилась у порога, посмотрела на её напарника очень недобрым взглядом и показала ему знак «выметайся». Тот подчинился без единого слова, столкнувшись в дверях с агентом Рейни.
– А вы кто такие?! – возмутился Яков. – Убирайтесь!
– Нам очень-очень нужно! – сказал агент Рейни, доставая удостоверение. – Это на самом деле срочно и не терпит ни малейшего отлага…
– Вон отсюда, я сказал! – настаивал Яков, но Маркус вдруг прошептал:
– Яков, не надо. Пусть… Это важно…
– Маркус! – воскликнул Яков.
– Надо… Очень надо… Только дай мне пить…
И он с жадностью припал к бутылке воды. В ту же минуту в палату ворвался Габриель:
– Маркус, что случилось? Как ты? Тут полици…
И он замолчал, увидев агентов ФБР.
– Габриель! – Маркуса вдруг пробило страшное воспоминание из подземелья. – Габриель, это он! Тот самый, который… к которому ушла Жасмин… Он хочет их убить, её и Эрика… Тали… Шмуэля…
Судорога свела его тело, и он терял сознание, но всё еще пытался что-то говорить:
– Охрану, поставьте охрану… Срочно…
– Скорее, – сказал Яков медсестре, и та ввела лекарство в систему.
И снова пришло блаженное забытьё. И он уже не видел насмерть перепуганного Габриэля. Не видел, как агенты выводят его из палаты и начинают расспрашивать…
Он снова провалился в голубой свет.
* * *
Вот оно! Он чувствовал это!
Полностью придя в себя и стряхнув наркотический дурман, Конрад уже испытывал адреналиновый драйв, погоню на своём хвосте. Ещё не погоню, а пока только словно тучи, сгущающиеся на горизонте. Он сидел в такси около дома Жасмин и ему уже хотелось приказать ехать к ближайшей станции метро, смешаться с толпой, раствориться в этом мире, появиться где-то на другом конце оранжевой линии, где у него есть небольшой склад и запасная машина и ехать в глубину страны, пока ещё относительно безопасно. Залечь на дно и переждать. И тихо просочиться через заграждения, когда пик опасности минует.
Он улыбался хищной улыбкой. И сканировал пространство все время. И чувствовал, как растет напряжение. Когда раздался звонок, он даже вздрогнул. Она сказала, что подъезжает. Конрад вышел из такси с небольшой сумкой. В доме не осталось ничего, что могло бы его скомпрометировать. Компьютер уже закончил второе блич-форматирование и скоро начнет третье. Отпечатки пальцев и ДНК? Ну что ж, они уже их имеют в огромном количестве, как и фотографии, так что волноваться опять же нечего. В лицо его всё равно практически нельзя узнать, и таксист видел совершенно другого человека. Потому что он так приказал.
Жасмин подъехала прямо к подъезду, счастливо улыбаясь. Эрик сидел на заднем сиденье и мрачно смотрел в окно. Он не поднял глаза на Конрада и не ответил на приветствие, когда тот открыл пассажирскую дверь и поздоровался.
– Ну как, готовы к морским путешествиям? – спросил он бодро.
– Мам, можно я останусь с папой? – спросил Эрик, не глядя на Конрада.
– Эрик! – возмутилась Жасмин. Она испытывала неловкость и не знала, как решить проблему. – Как ты можешь! Виктор так много сделал для нас! К тому же морское путешествие на яхте! Это же здорово!
– Можно я останусь с папой? – снова спросил Эрик мрачно.
Жасмин смотрела на Конрада, который старался изобразить добрую улыбку. Это удавалось только для тех, кто очень хотел верить, что он способен на добрую улыбку. Конрад уже испытывал сильный внутренний зуд, и вдруг его пронзило острое чувство возникшей реальной опасности. Он понял, что они взяли след! Они готовы сесть ему на хвост. Но он все еще сохранял мягкий тон. Играть с опасностью – это добавляло драйва. Он сел в машину и сказал:
– Жасмин, дорогая, я думаю не стоит форсировать отношения. Если он не хочет сейчас ехать с нами, то может действительно ему лучше остаться с отцом? Я не хочу заставлять! Дай ему время, милая. Отношения это серьезно, и важно не сломать их слишком поспешным сближением.
Жасмин сидела, не в силах решить проблему. Потом сказала, что ей надо бы позвонить. Конрад ответил, что можно просто заехать в госпиталь, у них есть время. Всё время на свете!
– Поехали, позвоним с дороги.
* * *
Пятнадцать минут заняла дорога с сиренами от одного госпиталя до другого. Машины уважительно скатывались к обочинам, когда свистящая и мигающая кавалькада стремительно неслась по дорогам.
Госпиталь Святого Фомы встретил их недоумевающими администраторами. Да, Жасмин уже ушла, её смена закончилась полчаса назад. Одна, без сопровождающих. Номер её машины? Ах, да, у неё новая машина! Её бойфренд подарил ей серебряный мерседес, очень красивый и дорогой! Номер не помним… Спросите у охраны, у них есть список. Куда уехала? Сказала, в аэропорт, только возьмет Эрика. Какой аэропорт? Без понятия!
В школу они уже опоздали, ни сотовый, ни домашний телефон не отвечали.
По тревоге были подняты и поставлены наряды на всех направлениях, ведущих в Балтимор и к аэропорту Рейгана, одновременно попробовали засечь её сотовый. Он показал стационарную точку недалеко от её дома. Туда тоже выехали люди. К тому времени как они достигли точки, телефон уже «ушёл». Его обнаружили в одном из соседних кафе в кармане у не очень опрятного гражданина. «Это не мой, я нашёл на дороге!» сказал он, и судя по всему это так и было. Эта ниточка тоже оборвалась…
* * *
По дороге Эрик оживился, он смотрел в окно в радостном ожидании встречи с отцом, а Жасмин ещё немного нервничала. Конрад попросил её телефон, и предложил позвонить Габриелю.
– Да, конечно, – обрадовалась Жасмин, немного смущенно и отдала ему сотовый, который Конрад тотчас же незаметно выбросил в приоткрытое окно. Достал свой, который выглядел так же, и сымитировал разговор с Габриелем. Но когда Эрик попросил поговорить с отцом, сделал вид, что тот отключился. «Ты же сейчас его увидишь.» Потом отвлекал их разговорами, пока они не выехали на Белтвей. И Конрад приготовился.
Сейчас!
Он застонал и схватился за сердце.
– Что?! Что случилось!? – воскликнула Жасмин.
– Сердце! – сказал Конрад имитируя боль, – о боже мой! Быстрее, пожалуйста, быстрее! Хорошо, что госпиталь близко! Доктор сказал, что это может случиться! А-а!
Он дёргался, имитировал боль и стонал, срываясь на крик. Одновременно Жасмин кричала что-то бессвязное, нажимая на газ, и обгоняя машины, стремясь быстрее доехать до госпиталя. И когда наконец Конрад увидел нужное место, где на съезде с Белтвея были сломанные ограждения, у неё уже была достаточно хорошая скорость. Он разблокировал и приоткрыл свою дверь, нагнулся к Жасмин, резко дернул руль в сторону обочины и сразу отбросился назад на свое сиденье, поджимая ноги к груди.
Жасмин закричала и попыталась выправить машину, но было уже поздно. Как серебряный снаряд мерседес сорвался с полосы и врезался в деревья у дороги. Воздушный мешок на водительской стороне был испорчен, но Жасмин об этом уже не узнала. Конрада ударило мешком и засыпало тальком, и всё прошло для него вполне сносно; он отстегнул ремень безопасности и вывалился из машины. Конечно, не обошлось без некоторых ушибов и царапин, и рана тоже начала сочиться кровью, но тем не менее ему было лучше, чем его спутникам. Подбирая сумку, он посмотрел на окровавленные тела и улыбнулся. Хорошо, что госпиталь рядом. Их доставят прямо по адресу!
Немного хромая, он быстро пошёл по травянистому спуску, ведущему от шоссе. Слушая сирены вдали и прячась между редкими деревьями, вышел в небольшую долину. Полчаса ходьбы – и он оказался около нескольких жалких строений, одно из которых принадлежало ему. В нём стоял потёртый старый чеви хэчбек с запасом одежды. Конрад надел грязную фланелевую куртку, бейсболку и тёмные очки – и машина не торопясь поползла по грунтовой дороге в южном направлении, выехала на хайвей, ведущий на юг, и растворилась в потоке.
Через два часа он приедет на своё маленькое ранчо, затерянное в сельской местности, побреет голову, разрисует себя временными татуировками и станет совсем другим человеком… Он уже чувствовал как ощущение опасности тает. Он открыл окно и закурил сигару.
Торопиться некуда. Весь мир был у его ног.


Глава 101. Эрик. Маркус Левин. 8 – 15 ноября
– Это всё из-за тебя! – голос Габриеля был тихим и убитым. – Это всё из-за тебя!
Он повторял как мантру, чуть раскачиваясь в кресле около кровати Маркуса.
– Они говорят, что этот урод охотился на тебя! Из-за тебя он полез в мою семью, он её развалил! Он убил мою жену… Мой сын…. Мой сын…
– Выпей, – мягко сказал Яков, протягивая Габриелю таблетку и стакан.
Тот сделал попытку отмахнуться. Но его воля была уже не та, и он всё же принял лекарство.
– Пошли отсюда, – Яков мягко взял его за плечо и добавил кому-то, – уложите его, ему надо поспать. – И добавил более раздражённым и утомлённым тоном, – нечего вам тут делать! Идите все отсюда! Ему нужен абсолютный покой! Я сказал абсолютный! Он всё равно не в состоянии…
Какие-то тени качались рядом, пытались уговаривать Якова, но тот стоял как скала.
А Маркус лежал, словно тень или туман над озером. Он медленно просачивался через стены и окна и плыл по территории госпиталя, над деревьями, над столиками в парке…
– Это всё из-за меня… – думал он.
– У тебя мания величия, – отвечал ему Шмуэль, – Когда ты наконец перестанешь брать на себя чужие грехи?!
– Да, у меня мания величия, – согласился Маркус.
Медленно, как туман, до него дошёл смысл сказанного Габриелем: «Он убил мою жену!»
Жасмин… Жасмин убита… А Эрик? Что с Эриком?
«Эрик!» позвал он, но в ответ слышал молчание.
Он пытался увидеть Эрика мысленным взором, но не мог.
«Поток… Где его жизнь?» спрашивал Маркус, но ничего не видел.
Почти не видел. Тонкая нить… Еле заметная светящаяся нить, соединяющая небо и землю и почти растворившаяся в тумане…
Сознание плыло, как река… А Эрик – как светящийся силуэт на другой стороне этой реки, неощутимый, прозрачный…
Маркус стоял перед койотом и говорил ему: «Эрик… Я хочу, чтобы он жил!»
Но тот сидел понуро и измученно и не мог подняться…
Маркус хотел представить Эрика живым и здоровым, веселым, полным жизни – и не мог. И серая тень койота стояла молча и виновато. Воздух вокруг него вибрировал, индифферентный, невозмутимый, как пар над болотом.
«Эрик, Эрик, Эрик», повторял Маркус мысленно. Но увидеть не мог.
Зато увидел его новую ярко-синюю машину, которую Габриель подарил ему на день рождения. У него у самого была похожая в детстве…
– Я ничего не могу… – подумал Маркус обессиленно. – Я никого не спасу... Это не в моих силах… Не надо себя обманывать. Я не волшебник...
И он расслабился и затих. Это было как озеро вечной печали. Словно в его жизни больше никогда не будет радости.
Его мысли плыли, как по тому чёрному тоннелю с мумиями – медленно, безнадёжно, в ожидании пропасти…
Только обрывки воспоминаний ещё крутились в памяти – просто лоскутки старого мира, как клочки газеты в потоке…
Машина – та самая его машина…
Ханука. Отец, вручающий ему эту машину. Бабушка, накрывающая на стол. Теплый запах халы, смех и беготня. Гости. Шмуэль, уже тогда немолодой, но бодрый и здоровый. Его брат… Вот, где я его видел… Арик, рав Арие. Михаэль, которому исполнилось десять, и ему подарили такую же машину, только красную… Детская считалочка, которую они переделали из вечерней молитвы: «Мимини Михаэль» – говорил он брату, пробегая мимо и слегка его шлёпая. Михаэль смеялся и бежал его догонять, хотя и не очень при этом торопился.
«Мимини Михаэль» учила бабушка повторять слова защитной вечерней молитвы. «Справа от меня архангел Михаэль. Умисмоли Гавриэль: слева архангел Гавриэль». Это мое имя… Меня зовут Гавриель…
Габриель появился перед его мысленным взором…
Вот он и Эрик счастливые возвращаются с футбола, горячо обсуждая матч. Эрик идёт вприпрыжку, широко размахивая руками…
Вот отец и сын делают семейный барбекю, рассуждая о марках машин…
Вот Эрик с бейсбольной битой и в шлеме, а Габриель гордый стоит на краю поля…
А где Жасмин?
Он вдруг понял, что во всех этих воспоминаниях Жасмин или отсутствует, или маячит где-то на заднем плане. Ведь она тоже была там на поле, но словно почувствовала Маркуса и отпрянула в толпу зрителей.
Жасмин… И он начал искать её в толпе.
Она уходила, растворялась… Он пытался её увидеть, но она ускользала за спины людей и исчезала из вида.
Он поднялся выше, словно вырос или взлетел… И увидел её убегающей вглубь потока людей, который становился гуще. Но это уже была не праздничная толпа болельщиков, а тёмные люди без лица – одни силуэты. Они наводняли поле и шли на него.
Сгустилась тьма, словно настали сумерки, и мир потерял краски. Остались только серая и чёрная. А Жасмин убегала прочь. Маркус видел её с высоты. Взгляд её метался по сторонам, и она старалась укрыться, стать ниже ростом. Но он уже поймал, и не отставал, он уже устремился за ней. Он летел серой тенью поверх голов…
Как там дальше в той молитве? «Умилфанай…» впереди меня… кто там был впереди меня? Свет! Уриэль! «Умилфанай Уриэль», думал он.
Поток людей становился всё гуще и темнее… Света впереди не было, только тьма. Пространство поля словно сворачивалось в широкий коридор, идущий вниз; поток людей двигался вверх к выходу, а Жасмин бежала в обратную сторону, вглубь, в темноту, проталкиваясь среди теней.
«Уме-ахорай Рафаэль…» «Рафаэль-целитель, защити меня сзади», всё метались слова детской молитвы в голове.
И тут он увидел, что Жасмин сжимает в руках свёрток. Нет, не просто сверток, это был ребёнок! Эрик! Всё внутри отозвалось.
– Эрик! – позвал он.
Но Эрик прижимался к матери и чувствовал себя в безопасности. Он был маленький, грудной младенец, он доверчиво приник к ней, а она несла его в преисподнюю. И ему было всё равно – как и любому младенцу – куда несёт его мать, лишь бы она была рядом.
– Жасмин, остановись, там опасно! – воскликнул Маркус.
Жасмин услышала, вернее почувствовала его крик, и стала убегать ещё быстрее.
Коридор сузился и превратился в колодец, по стенкам которого вверх ползли скрюченные чёрные тени, руки-когти впивались в скользкие стены и срывались, соскальзывали вниз. Кто-то наступал на головы или цеплялся за чужие спины.
Вокруг стояла уже почти кромешная тьма. Маркус видел только жуткие сияющие глаза и зубы существ – уже и не людей вовсе – а чудищ, которые прорывались к выходу. И слабое мерцание женщины, которая убегала. Она бежала так, как бегут по горизонтальной поверхности – по головам и спинам – туда, где мерцал страшный чёрно-багровый свет, из которого не было выхода, а Маркус скользил за ней беспомощный, не в состоянии сократить дистанцию. Коридор поворачивал, разветвлялся, и Жасмин сворачивала то в один рукав, то в другой, всё удаляясь. И все коридоры, даже если они уходили в сторону, всё равно вели вниз, в это чёрное голодное пламя.
– Нет, всё неправильно! – понял Маркус.
И мысленно представил, что он у Жасмин на пути, и встал раскинув руки. Это произошло внезапно, и он не знал, как это случилось – он просто оказался перед ней в коридоре, ощущая спиной чёрный жуткий огонь, его давление, его засасывающую власть. Как будто страшные лапы протягивались из темноты и старались дотянуться. А Жасмин бежала на него. Увидев, вскрикнула и метнулась в сторону, прижимая к себе Эрика. Коридор оказался внезапно пуст и узок, как тоннель.
Жасмин бросилась обратно, но Маркус снова оказался на её пути – везде, в каждом тоннеле, куда бы она ни поворачивала.
Жасмин упала на колени и тихо-тихо начала что-то говорить Эрику-младенцу. Она гладила его волосы и щёки и Маркус слышал бессмысленный набор ласковых материнских слов. Она делала вид, что не видит Маркуса, и он физически ощущал, как её сопротивление отталкивает его, как пространство вокруг неё раздвигается, а пол прогибается вниз, как чаша… Нет, как воронка, и то, что казалось камнями, вдруг начинало колыхаться, словно желе, медленно уступая саморазрушительному отчаянию женщины.
– Жасмин, – взмолился Маркус, – отпусти его! Он ни в чём не виноват! Не наказывай его!
Жасмин не слышала, вся погруженная в игру матери с младенцем, а Маркус как заворожённый смотрел на медленно прогибающийся колеблющийся пол чаши. Он уже чувствовал чёрное пламя под ней. Коридор раскалялся и наливался багровым цветом.
– Жасмин! туда нельзя!
– Он будет со мной! Я защищу его! – бормотала женщина. – Я спрячу его!
Таинство погружения продолжалось с завораживающей магией песочных часов – словно Жасмин сидела на груде песка, уходящего в отверстие. Медленно и неотвратимо.
– Да что это я?! – вдруг рассердился Маркус.
И сказал твердое: «Нет!»
И снова встал между ней и чёрным пламенем.
Он не знал, в каком пространстве он находится, где низ и где верх. Всё выворачивалось и скользило вокруг, а он просто стоял между ней и чернотой, которая открывала зев, готовая поглотить их всех.
– Ближе! – приказал он.
И твердо взял Жасмин за плечи.
И как только эта твердость вошла в него, у неё больше не было сил сопротивляться. Она безвольно повисла на его руках, и он повел её от пропасти, от ужасной удушающей голодной черноты.
И услышал свистящий многоголосый вой.
Жасмин задрожала, а он обнял её за плечи и прижал к себе их обоих. Вой перешёл в оглушающий визг и скрежет, а коридор заколебался и начал прогибаться под ними, охватывая их со всех сторон. Багровые стены зашатались и стали сворачиваться в сферу. На стене появились три пятна в виде глаз и рта, сложенного в крике «О», которые были ещё темнее, чем стены. Бездонная пасть и пустые глаза, полные ненависти. Нет, уже не ненависти, уже чего-то нечеловеческого и страшного, чему нет названия… Они оказались словно внутри хэллоуиновской тыквы, где огонь горит не внутри, а снаружи и идти больше некуда.
Хотелось закрыть глаза, но здесь у него не было глаз. Он видел всё вокруг одновременно. И идти было некуда, их окружило со всех сторон. Но где-то внутри он приказал, потребовал: «Вверх!» И вспомнил, что там было что-то сверху, в той молитве… И вдруг понял, что те слова из детства так и крутятся у него в уме всё это время. «Мимини Михаэль, умисмоли Гавриэль…» Только не испугаться! Легко сказать… «Умилифнай Уриэль… Умеахорай Рафаэль…» Что ещё? Что-то было еще! Сверху!
Маркус наблюдал, как стены гигантской тыквы колышутся, как пасть и глаза стали трескаться по краям, терять форму и соединяться между собой трещинами. Пасть стала расти в высоту и превращаться в человеческую фигуру, а то, что было глазами, оказались страшными ладонями-морскими звездами, они шевелились как змеи и нависали всё ниже над ними, они делились на две, на три… Маркус увидел, что фигура растет в размере и приближается, что у неё появляется лицо, почему-то в центре живота – лицо Конрада, постепенно всплывая выше к плечам. И на каждой лапе-ладони было то же лицо. Эти лица деформировались во что-то звериное, или даже адское. Чему нет названия в мире людей и зверей. Гидра росла в размере и окружала их со всех сторон.
Но это было странно видеть и чувствовать, словно он мог заслонить Жасмин с Эриком – тоже со всех сторон. И заметил, что Эрик становился всё меньше и меньше – и уже размером с котёнка…
– Умилифнай Уриэль… Умеахорай Рафаэль… – повторял Маркус чтобы не испугаться, – Что там было ещё? Что-то было ещё!
«А женщина?» спросила Кицунэ тогда, «мать… защитница…»
– Шехина! – вдруг пробило Маркуса. – Над головой! «Вэ ал роши Шехинат Эль!»
И увидел, как из всех пастей Конрада вылетела огненная чёрно-бордовая молния и устремилась прямо в его грудь.
Шехина… В детстве она представлялась ему большой птицей, которая бросается на защиту птенцов.
И что-то накрыло его словно белыми крыльями… и грудь его свело спазмом нежности и любви. Он закрыл собой Жасмин. И как в замедленной съёмке увидел, как молния входит в его грудь…
– Всё это иллюзия, – приказал он. – Сон. И ты не властен надо мной, ты просто призрак. Тень.
И увидел, как эта ветвистая молния вдруг выворачивается наизнанку, отразившись с оглушительным грохотом. Словно из его, Маркуса, груди выросла другая молния – голубая, сверкающая, огромная – и летит прямо в эту многоголовую черноту из ожившей ненависти.
Он не услышал грохота – чувства ему уже отказали.
* * *
Он взял Эрика на руки и понёс. А Жасмин шла… или плыла в воздухе… или летела за ними безвольно и бесчувственно как немая тень. Маркус держал её за руку и говорил, какой Эрик вырастет большой и умный, какой он будет замечательный человек, чудесный доктор, как будет спасать детей, как всё в его жизни сложится… как он захочет. И чувствовал, что Эрик становится снова младенцем, что он растёт – вот ему уже два года, вот три, пять… И почему-то было совсем не трудно нести его одной рукой.
И ещё он чувствовал, что Жасмин напротив растворяется в потоке ветра, и вскоре только слабая тень ещё колыхалась рядом на кончиках его пальцев. И только когда наконец он ощутил, что тьма ушла и опасность миновала, он ослабил эту внутреннюю хватку. И ощутил всей душой её глубокое облегчение.
И она исчезла, словно туман, оставив в нём облако тёплой печали…
И почувствовал, что его трясёт от напряжения, и что он вот-вот упадёт, и что держится из последних сил.
* * *
Он очнулся в своей палате со всей атрибутикой – капельница, телевизор, посетитель. Бабушка сидела около него, но он почти не видел её лица на фоне окна.
– Ты меня напугал, Маркус, – сказала она укоризненно.
– Я не хотел, – ответил он, тихо улыбаясь, и не выдержав спросил, – я умер?
– Не говори глупости! Ты просто нездоров. Все будет хорошо, – приказала она твёрдым и немного обиженным голосом. Потом начала протирать его лоб прохладным полотенцем. – И зачем только ты связываешься с этими ужасными людьми?
– Я больше не буду, – ответил он по-детски и улыбнулся.
И снова отключился. Хотя иногда чувствовал, что вокруг ходят какие-то люди, что-то с ним делают, иногда проходят сквозь бабушку, которая тоже сидит рядом и что-то ему говорит. Он просто лежал во внутренней тишине, и ему было в ней хорошо.
Потом он увидел отца. Тот смотрел на него печальными огромными глазами и гладил его руку. И говорил: «прости меня». Потом Маркус почувствовал настоящее тепло ладоней, и оказалось, что это не отец, а Михаэль.
– Прости меня, братишка, – сказал тот.
– Мне не за что тебя прощать, – у Маркуса получился только слабый шёпот.
– За то, что я не был рядом, когда был тебе очень нужен. Прости…
И он опять уплыл в забытьё.
Однажды прилетела сова. Она сидела на спинке его кровати и смотрела на него укоризненно.
Он улыбнулся и спросил:
– А почему не белая?
Она хмыкнула и сказала с насмешкой:
– Если у тебя настроение «Гарри Поттер», то купи себе круглые очки. Шрам у тебя уже есть, в твоей тупой башке.
Однако встрепенулась и стала белой. Он улыбнулся и спросил:
– Как вы там?
– Мы хорошо, – ответила Ольга.
– Успели? – спросил он, устало закрывая глаза. Он всё равно её видел.
– Куда?
– Переехать. Вас не нашли?
– Главное, что он не нашел. Он шёл за тобой достаточно близко, но всё же не смог… Да, мы переехали. И ты не знаешь куда.
– Я и не хочу.
– Ну прямо и не хочешь?! – она улыбнулась.
Потом помолчала ещё немного и наконец сказала:
– Если надо будет, то все равно найдешь… И спасибо тебе за всё.
– За что? – спросил Маркус.
– За всё, что ты сделал, – она надолго замолчала и наконец добавила. – За то, что остановил мою колесницу зла. Я толкнула её в мир, а ты её принял в себя. И остановил.
– Ты мне помогала, – ответил он.
– Я помогала… Как могла… Но я не смогла тебя найти. Он сильнее... Был сильнее… Прости.
– Не за что.
– Ты мог погибнуть…
– Да, наверное…
Маркус надолго замолчал, а она тоже сидела и слушала бип-бип его мониторов. Наконец заметила:
– Но уже всё кончено. К счастью. И не известно, сколько бы зла совершилось, если бы не ты.
– Я не знаю о чем ты… – начал Маркус, но она перебила.
– Знаешь. Все эти смерти, все они произошли, потому что… Из-за меня. Я запустила это…
– Ты была ребёнком, – ответил он, – раненым ребёнком…
– Я знаю, знаю. Ты любишь всех прощать и всем находить оправдания… Прямо Иисус! И к тому же это не важно, кем я была и почему это сделала. Важно, что всё это зло однажды ко мне вернется, я знаю, – голос её чуть задрожал. – Я готова. Это будет правильно. Но главное, что нового больше не будет… Надеюсь…

Когда он снова очнулся, рядом сидел Габриель и смотрел беззвучный телевизор, который показывал новости.
– Сколько времени? – спросил Маркус.
Габриель вздрогнул и повернулся к нему. Потрогал его лоб, проверил мониторы. Когда убедился, что всё в порядке, только тогда спросил:
– Как себя чувствуешь? Что-нибудь болит?
– Нет, – ответил Маркус и почувствовал, как во всем теле начинает появляться боль. – Сколько времени?
– Лучше спроси, который день, – ответил Габриель.
– Который день? – послушно спросил Маркус, теперь ощущая, как пульсирующая боль в голове разворачивается на полную мощь.
– Пятнадцатое! Ты лежал в отключке неделю! – Голос его был мягкий и тихий.
– Софи… – испугался Маркус.
– В порядке, она здесь в госпитале под присмотром и охраной. Тут Элена и твой брат.
– Спасибо… – сказал Маркус.
– Шмуэль умер, – добавил Габриель тихо. – Похороны уже прошли. И Кицунэ тоже… похоронили. И твоего… сына…
– Рафаэль, – сказал Маркус, – его зовут Рафаэль.
Габриель печально покивал головой и добавил:
– Они не знали, где ты. И когда… Если…
– Если меня найдут…
– Да. Потому похоронили. Яков. Твой брат прилетел. Рива. Джастин. Элена. И этот… старик приходил, раввин, брат Шмуэля.
– Арик… Рав Арие… – прошептал Маркус.
– Ещё ребята со станции. Ещё какая-то молодежь. Всё организовали…
– Спасибо.
– Не мне, – сказал Габриель.
Маркус надолго замолчал и вдруг вспомнил:
– А как Эрик?
Габриель ничего не мог с собой поделать и начал расплываться в улыбке, а в глазах заблестели слезы:
– Он очнулся. Он меня узнал…


Глава 102. Пожар. Двейн Рейни. 15 ноября
Рейни сидел в госпитале в фойе для посетителей и перебирал стеклянные шарики в ладонях. Они скользили между пальцев, исчезая и появляясь вновь, и он полностью погрузился в эти скольжения. Рядом сидела Невилл, не в силах уйти. И не в силах оторвать взгляд от плавных движений его рук. А он старался её не замечать, ещё смущаясь того, что между ними произошло. Он не знал, как к этому относиться, не решался об этом говорить, и был изрядно вымотан событиями последних дней. Потому просто полностью сконцентрировался на своём занятии.
– Вот видишь, – наконец сказал он, мельком взглянув на Немзис, – есть повод для радости. Если бы я был врач, то у меня на руках тоже был бы покойник, госпожа богиня Возмездия.
– Что? – спросила она, не поняв.
– Я говорю, что у всех случаются неудачи. И за всё приходится платить, даже за мою небольшую насмешку над вами тогда. Вот теперь сижу, как полный идиот… Впрочем, почему «как»?
– Нет, я не о том… я про возмездие.
– Немзис, – ответил он, – Немезида. Богиня Возмездия.
Он швырнул шарики в урну. Ему хотелось выпить. Не просто выпить, а напиться по-чёрному. Ему хотелось забыть о происшедшем, ему хотелось говорить о какой угодно ерунде, только бы не думать, что ещё один раунд проигран, причем так бездарно.
– Разве ты не знаешь? Я думал, что каждый интересуется своим именем, что оно означает.
– Из меня плохая богиня Возмездия, – грустно улыбнулась она, – и к тому же… Меня записали Немзис по ошибке. В роддоме. Мама назвала меня Номза.
Двейн посмотрел на неё удивленно и промолчал. Но она прочитала вопрос в его взгляде.
– Номза это «милосердная» на языке ндебеле – она вздохнула и долго молчала, наблюдая диктора новостей на экране, – А можно спросить про твоё имя? Тебя назвали Двейн, потому что… тёмный? это о цвете кожи? Твой отец белый…
Он посмотрел на неё долгим взглядом. Она смутилась, извинилась, сказала, что не хотела его обидеть.
– Нет, ничего страшного. Извиняться не за что, – ответил он наконец, – ты опять наводила справки про мою семью?
Она кивнула, смутившись ещё больше. Он вздохнул.
– Отец записал меня Двейн, потому что мама хотела назвать меня Дайаван. Впрочем, она так и называла. Все четырнадцать лет пока была жива.
– Дайаван? – тихо улыбнулась Немзис, – это что-то значит?
Он снова какое-то время не хотел отвечать, наконец вздохнул:
– Такое же, как у тебя.
– Что? – сначала не поняла она.
– Милосердный. Только на Санскрите.
– Что?! – теперь она удивилась. И потерялась. И не знала, что сказать.
Они долго молчали, слушая телевизор. Потом она решилась.
– Твои родители… Как они познакомились?
Он улыбнулся, глядя в прошлое. В историю, которую ему рассказывали много раз. И которая, как он понял однажды, была ложью. Белой, конечно. Но всё же…
– Мой отец был тогда молодым миссионером в Индии. Хотел спасти мир. И встретил девушку, которая была вдовой. Знаешь, в Индии до сих пор есть детские браки, когда родители заранее договариваются о свадьбе детей. Конечно, дети начинают жить вместе по достижении возраста, но она «овдовела», когда ей было лет десять. Для таких женщин, говорят, в Индии нет будущего. Считается, что они приносят несчастье. Когда мой отец встретил её, ей было восемнадцать. Он сделал ей предложение, увёз в штаты, они поженились, она приняла христианство. По крайней мере, так мне рассказали.
– Я не заметила, чтоб ты был добрым христианином, – улыбнулась Немзис.
– Да и она-то в принципе никогда не стала. И она считала меня благословением и милосердием Лакшми. Оттуда и имя, – Рейни улыбнулся. – Она тайком держала крошечный алтарь с божествами. И читала надо мной мантры. Сарасвати, чтобы я был успешен в науках и искусствах, Лакшми, чтобы у меня была хорошая память и изобилие, Ганеша, чтобы я всегда был на верном пути, чтобы всегда проникал в суть вещей, и иллюзия не закрывала от меня истину. Нарасимха, чтобы ни человек, ни зверь, ни демон не одолел меня…
Он покачал головой, словно подсмеиваясь над этим.
– Ну по крайней мере, – пожала плечами Немзис, растроганная его откровенностью, – ты не можешь сказать, что ей это не удалось.
Он поднял на неё удивлённый взгляд.
– Это была шутка, – ответила она смущенно, но вдруг после паузы добавила более уверенно, – а может и не шутка…
– Ты же сказала, что борешься со своими предрассудками, – улыбнулся он.
– Да… – протянула она чуть смущенно, – я боюсь, что они победили… А ты не можешь мне сказать, какие это были мантры? Я хочу попробовать…
Он вздохнул и покачал головой в изумлении.
– С таким настроем в этой конторе…
– У тебя же получается и прекрасно. И к тому же я… ухожу, – вдруг сказала Немзис.
– Что? Почему? – и Двейн внезапно почувствовал укол какого-то сложного чувства. Досада? Разочарование? Боль потери?
– В Смитсониан, – она улыбнулась, жадно впитывая его реакцию. – Я посылала научное предложение, оно выиграло. У меня теперь есть грант. Три года на научное этнографическое исследование. И на докторскую диссертацию. С января начинаю новую работу.
– Ну что ж… э… поздравляю!... Большому кораблю… – сказал Двейн, но ещё не в силах стряхнуть волну грусти, которая на него обрушилась. Немзис похоже это заметила.
– И потом, – добавила она нерешительно, – ни в какой конторе не любят отношения между сотрудниками…
Но вдруг она увидела, что он отвернулся и уже не слушает. Его глаза вдруг расширились, и он подался к экрану телевизора. Но Немзис упустила момент, который привлек внимание Рейни, и теперь она не могла понять, что его так взволновало.
– Которому принадлежал этот мотель, мог погибнуть в огне, – говорил голос диктора, а в это время по экрану бежали кадры ночного пожара. – Как говорит администратор мотеля, мистер Джекдоу приехал накануне вечером и никуда не выходил, и больше никто его не видел…
Рейни выхватил телефон и набрал номер.
– Дубчек, ты смотришь новости? – спросил он чуть задыхаясь.
– Какие? – спросила она.
– Пожар!
– А, сейчас, – сказала она и Рейни услышал щёлканье клавиш компьютера. – Норфолк? Вирджиния?
– Не знаю. Прямо сейчас новости по телевизору. Срочно! Имя! Предполагаемая жертва!
– Э… Вот, нашла. Франц Джекдоу… А ч-ч-что? – спросила она, замедляя, делая паузу и пытаясь понять сама. Она очень хотела понять раньше, чем он ей подсказал.
– Дубчек! – и теперь он сделал паузу.
И она догадалась.
– Святое дерьмо! – прошептала она, – Джекдоу! Кавка по-чешски! Франц Кафка?!
В этот момент дверь в палату распахнулась, оттуда стремительно вышел Габриель.
– Вы ещё здесь! – воскликнул он, задыхаясь от волнения. – Пожар! Он узнал его!
* * *
Маркус лежал в тишине, наблюдая игру теней и света на потолке и бессмысленные фигуры на телеэкране. Пока не показали фото Билли. Или Конрада. Он почувствовал, как мурашки побежали по коже. Это было фото с водительского удостоверения. У человека на фото была бритая голова и татуировки на шее, видимые из-под футболки. Неузнаваемый, совсем другой, но это был он.
Маркус нажал кнопку звука телевизора.
– Предполагают, что Франц Джекдоу, которому принадлежал этот мотель, мог погибнуть в огне, – говорил голос диктора, а в это время по экрану бежали кадры ночного пожара. – Как говорит администратор мотеля, мистер Джекдоу приехал накануне вечером и никуда не выходил, и больше никто его не видел.
Вошёл Габриель, хотел что-то сказать, но Маркус сделал предостерегающий жест.
– Пожар начался в четыре утра и быстро охватил значительную часть комплекса. Пожарные еще работают, – продолжал диктор, – и количество жертв пока не установлено… Многие жители мотеля благополучно успели покинуть здание…
– Это он, – сказал Маркус. – Это был он.
И Габриель впился глазами в экран.
– Персонал говорит, что в мотеле не было дымоуловителей, – продолжал диктор, – Причины пожара пока не известны. Полиция не исключает версию поджога…
– Скажи Рейни, – сказал Маркус, но Габриель уже выскочил из палаты.
* * *
– Звони шефу, – только бросил Двейн, и Немзис запрыгнула на пассажирское сиденье доставая телефон.
Поставив мигалку, они неслись по ночным дорогам словно огненный призрак. Лавируя на огромной скорости между другими машинами и иногда включая сирену, они проделали трехчасовой путь за час с небольшим. Немзис сидела, сжавшись на пассажирском сиденье, вся в тревожном ожидании.
Поздний зимний рассвет они встретили в окрестностях дымящихся развалин и оцепления из пожарных и полицейских машин. Дубчек успела подъехать даже раньше. Ещё раньше успел долететь приказ шефа и последовавшее местное оцепление и даже местная команда экспертов, а пожарные только-только закончили работу.
Рейни и Невилл показали удостоверения и включились в расследование, осматривая остатки пожарища и машину покойного, пока спасатели разбирали завалы в поисках возможных жертв. Это была знакомая рутина с небольшими перерывами на кофе и сэндвичи…
Он испытал странные ощущения, когда наконец из-под обугленных обломков дома извлекли это корявое, чёрное и обугленное нечто, похожее на мумию с широко открытым ртом и костлявыми руками, застывшими в классической позе зомби из фильмов ужасов. На запястье виднелся закопченный ролекс, а на шее знакомая витая цепочка, тоже почерневшая и деформированная. Теперь на ней был виден и брелок.
– Что?! – спросила Джина не веря глазам, – Дарт Вейдер?! Вот урод!
Да, это оказался вполне уместно закопченный представитель тёмных сил, глаза которого, чуть протертые, засверкали бриллиантовым блеском. Тело сгорело почти до скелета, и только ещё на животе в чёрной корке виднелись влажно поблескивающие трещины. В воздухе разливался запах сгоревшей отбивной.
Да, конечно, сомнения ещё были, и их было много, ибо инсценировать собственную смерть нетрудно, однако анализ ДНК и заключение от дантиста должны были дать ответ. И всё же… Они так давно за ним охотились, что очень трудно было подавить тягостное чувство неопределённости и тревожного ожидания. И ещё какие-то чувства боролись в душе. Похожие на древний глубоко зарытый ужас. Рейни испытал истинное облегчение, когда эти обугленные останки оказались, наконец, запакованы в чёрный пластиковый мешок. И то же облегчение испытывали окружающие.
Стоял то ли вечер, то ли утро, то ли просто пасмурный тёмный день. Очень хотелось спать. Жесточайший драйв последних дней закончился, и Рейни вдруг понял, что с трудом держится на ногах. Он пронаблюдал, как эксперты водрузили мешок на каталку. Подошёл и пронаблюдал как мешок погрузили в чёрный вэн ФБР, потом отвернулся, собираясь отойти, но в это время кто-то качнул дверцу машины, возде которой он стоял, и ему попало острым краем прямо по лбу. Этот кто-то начал испуганно извиняться, но Двейн даже не заметил, кто. Он отмахнулся и дал им знак рукой, разрешая ехать.
Водитель захлопнул дверцу с облегчением, и достал сигареты. Полицейские присоединились к нему, и Рейни тоже не выдержал, снял резиновые перчатки, и попросил у них одну. Он прикурил и пошёл по территории, пытаясь стряхнуть с себя сон. Немзис увидела, как он уходит, и пошла за ним, не решаясь, однако, его окликнуть.
По сумеречной долине плыл туман. Серые голые деревья застыли, создавая ощущение тревожного ожидания. Заметно темнело. Серая дымка висела в воздухе, уплотняясь около земли, ноги по колено утопали в этом облаке, и реальность исчезала.
Прямо за двухэтажными домиками мотеля начиналась коротко-стриженая травянистая низина и дальше лес, и Немзис видела, как Двейн вышел на этот пустырь, покрытый дымкой, и превратился в бледный силуэт, который озирался по сторонам. Вдруг поза его изменилась, что-то внезапно привлекло его внимание. Он остановился и нерешительно пошёл в том направлении, явно пытаясь что-то рассмотреть…
* * *
Их было четверо, четыре смутных силуэта около леса. Они стояли, одинаково подняв руки так, словно держали в них невидимые чаши. Три фигуры стояли чуть в отдалении и были совсем слабо различимы – юноша и две девушки. И ближе всех стояла женщина. Одетая в длинное тёмное платье с короткими рукавами и тёплую вязаную шаль. И вдруг Рейни увидел, что с её ладони по руке стекает струйка крови, и капли капают с локтя на траву. А женщина тихо говорила что-то на незнакомом языке. И прошло какое-то время, прежде чем Рейни понял, что он узнаёт это лицо. По спине побежали мурашки.
И в этот момент он споткнулся…
* * *
Немзис шла следом и пыталась рассмотреть, что так сильно привлекло его внимание, но не могла, как вдруг увидела, что он исчез. Она тихо ахнула и бросилась в то место, где он упал в туман. Но он уже поднимался, отряхивая живот и колени, протирая глаза и странно морщась.
– Споткнулся, – сказал он, смущенно улыбаясь. – Устал. Где они?
– Кто?
– Люди! Тут были люди! – сказал он озираясь по сторонам.
– Тут никого нет!
– Были же… – тихо добавил он, снова протирая глаза. – Померещилось? Надо поспать…
– Ой, – тихо воскликнула Немзис, – у тебя кровь!
– Где? – спросил он, прикладывая руку ко лбу и уже чувствуя, что в ложбину между носом и щекой затекает струйка крови.
– Ничего, пустяк! – сказал он и пошатнулся.
– Нет, не пустяк! – Немзис потянула его к машине, – срочно надо обработать!
А Двейн всё ещё протирал глаза от ослепительной вспышки, которая взрывом наполнила сознание…

Глава 103. Книга. 15 февраля
В дверь постучали, и Маркус как всегда сначала слушал свои ощущения, а потом шёл открывать. На сей раз ощущения были странные. Знакомые, которые когда-то были опасны, но на сей раз он этой опасности не чувствовал. И ещё какие-то – тоже знакомые и тоже когда-то опасные…
– Добрый день. Как дела? – спросил агент Рейни. Он виновато улыбаясь смотрел на Маркуса, который держал на руках Софи.
Девочка в ответ разулыбалась беззубым ртом. Она еще не очень хорошо держала голову, но настроение у неё явно было прекрасное. Маркус тоже улыбнулся:
– Хорошо. Как у тебя?
– Так же, – ответил Двейн, протягивая ему руку. – Я не по делам… У нас ничего против вас нет…
– Я знаю, – ответил Маркус и тоже улыбнулся, глядя испытующим взглядом. – Но я не пожимаю рук, ты извини…
– А… – ответил тот, неловко убирая протянутую ладонь.
– Ты не понял, – Маркус покачал головой и вдруг у него появилось ощущение, что он может говорить открыто… – Если я до тебя дотронусь, я буду знать о тебе всё. Я пока не умею закрываться от чужой… жизни, чужой информации, – и помолчав добавил, – и кстати ты тоже узнаешь всё обо мне. Мне этого пока не хочется.
– А… Понятно, – ответил тот, испытывая облегчение.
Он убрал руки глубоко в карманы и сразу вспомнил, как пожимал руку Конрада… Немедленно захотелось вытереть руки, по спине пошли мурашки, но потом наступило облегчение, что всё наконец закончилось. Экспертиза показала, что это он, их Призрак. И эта чёрная страница, наконец, закрыта…
– Да, это хорошо, – ответил Маркус, проходя в комнату и кивком приглашая гостя внутрь.
– Ты же не дотронулся до меня, – сказал Двейн проходя следом. В голосе его звучало недоверие.
– Чтобы знать о других, не обязательно дотрагиваться. Ты же сам читаешь мысли и состояния других людей. Мог это делать и раньше.
Рейни почувствовал себя не в своей тарелке. Он привык быть наблюдателем, и оказаться наблюдаемым было неожиданно. Словно его вытащили на свет из его укрытия.
– Что?! Что ты можешь знать обо мне? – тихо и чуть раздражённо спросил он.
– Задавай вопросы, – ответил Маркус улыбаясь.
– Ну хорошо! – ответил Двейн, все ещё не в состоянии обуздать эмоции. – Что меня больше всего волнует?
– Больше всего?
– Да.
– Два вопроса, – ответил Маркус. – Первый, что делать с этой… проблемой… а скорее с этим даром, который на тебя свалился. Ответ: просто жить. Изучать себя, свои состояния, свои новые способности. Постепенно будет открываться понимание, умение. Владение… Постараться не наделать глупостей раньше, чем… полностью научишься управлять. А второе… Ты хочешь чаю? – перебил он сам себя.
Он уложил Софи в кроватку, приготовил чай, и они сели за стол.
– И второе? – уже отчасти погасив свое напряжение спросил Двейн.
– Второе, – ответил Маркус глядя куда-то внутрь себя, – ты разрываешься между двумя женщинами. С одной тебя связывают чувства, с другой годы и дети. И ты не можешь решить…
– И что ты посоветуешь? – скептически усмехнулся Двейн.
– Ничего, – ответил Маркус. – Это твоя проблема. Могу только сказать, что видно со стороны. И ты сам это легко можешь увидеть в других, но в себе это заметить сложно. Когда особенно сильно врастёшь в ситуацию.
Он вздохнул, помолчал и продолжил:
– Ты думаешь, что твоя жена тебя любила… А она любила свою мечту. Она так восхищалась твоим отцом, что почему-то решила, что ты пойдешь по тому же пути. Будешь пастором, а она будет первой леди церкви… И в глубине души ты это знаешь. И не можешь смириться с тем, что она никогда не любила и даже не знала тебя как такового. Она так и прожила с мечтой, а не с тобой. И потому ты пьешь. Чтобы объяснить себе, почему ты, умный, красивый, талантливый человек для неё всего лишь неудачник, который не способен воплотить в жизнь её мечту. Которая, кстати, ей самой уже не нужна…
– Чушь! – возмутился Рейни, неожиданно испытывая раздражение и неловкость.
Но Маркус уже не мог остановиться, словно он открыл какой-то кран, и оттуда хлынул поток, и он уже не мог удержать его в себе:
– И каждый раз, когда ты её обнимаешь по ночам, ты чувствуешь, что она тебя не хочет. Даже когда приходит к тебе сама. И потому ты чувствуешь себя насильником. И испытываешь проблемы. Потому что читать людей это твоя профессия, и ты прекрасно это делаешь. И ты давно уже все почувствовал, но не можешь просто открыть на это глаза. И потому снова хочешь сбежать и напиться. Чтобы объяснить себе, что это ты плохой, а она хорошая и жертвует собой ради тебя несовершенного. И ещё чтобы ничего не предпринимать…
– Всё! Остановись! – прошептал Двейн.
И Маркус наконец замолчал, хотя ещё какое-то время дрожал от напряжения, постепенно успокаиваясь. Они сидели и слушали Софи, которая гремела погремушками и издавала разные звуки. Наконец Двейн вспомнил, зачем он, собственно, пришел.
– Тут вот фотографии, – сказал он, тоже успокаиваясь и протягивая свой телефон, – Мне медсестра дала. В тот день. Это твой сын…
– Спасибо, – тихо ответил Маркус.
* * *
И ещё одна встреча состоялась вскоре.
– Папа, привет. Как у вас дела? – сказал Двейн входя.
– Всё так же, – ответил старик вздохнув.
Он резко состарился за последние месяцы, но по крайней мере держался прямо.
– Познакомься, – сказал Двейн, пропуская гостя вперёд, – его зовут Маркус. Мы хотели посмотреть… – добавил он неловко. – Можно мы пройдем к Эмили?
Она по-прежнему была на аппарате искусственного дыхания, и Маркус прошёл к её кровати. Он осторожно взял её за руку и долго стоял, задумчиво опустив голову. Потом словно очнулся, грустно покачал головой и тихо сказал:
– Её время закончилось.
– Что? Откуда? Как? – тихо спросил старик. – Как ты можешь это знать?!
– Папа, – ответил Двейн, – он знает, что говорит. Просто поверь. Ты меня столько раз уговаривал верить, я же тебя прошу в первый раз.
И отец принял. И слушал последние слова Эмили, которые ему передавал Маркус. А потом она попросила «отпустить» её. Освободить от этого уже неработающего тела. И обещала ждать отца там, где для них готово место, и откуда она не торопится уходить. И отец наконец принял.
И когда они собрались уезжать, отец попросил подождать и ушёл в свою комнату. Через несколько минут вернулся с небольшим свёртком. В нём в тёмно-синем бархате и голубом шифоне с золотой вышивкой оказался крошечный дорожный алтарь резного сандала с Лакшми и Ганешей. И Двейн был тронут до глубины души.
– Я не верю, – сказал он отцу, – и не могу стать верующим.
Но глаза у самого были влажные.
– Я знаю. И не надо. Но это память о Дэви. Думаю, тебе это нужнее.
– Да, – ответил Двейн, бережно держа тёплый ларец, источающий дивный аромат, – Спасибо…
– И вот ещё, – добавил отец, протягивая ему папку. – Я говорил, что читал что-то. Посмотри.
Двейн открыл папку и увидел книгу, вернее обрывок старой книги, вернее даже старинной, которой может быть сотня или больше лет. Несколько жалких фрагментов – рассыпающиеся кластеры страниц без обложки и титульного листа.
Он не выдержал и начал читать, передавая прочитанные страницы Маркусу. Текст начинался с середины предложения:

…В семейном архиве которого автору удалось найти личные мемуары его родственника, в которых он описывает свои индийские путешествия, напоминающие путевые заметки мадам Блаватской. В частности лорд Р. рассказывает об одном почти исчезнувшем племени, которое ему посчастливилось найти в диких предгорьях севера Индии; они называли себя кулужун. Подобно тоддам и муллу-курумбам из Южной Индии, описанным мадам Блаватской, это племя тоже обладало необычными психическими способностями, но не принадлежало какой-то из определенных сторон добра и зла. Они могли творить и то, и другое, что им заказывали. Местные жители прибегали к их помощи как в хорошем, так и в плохом. Известно много случаев, когда кулужун привораживали удачу для заказчика или неудачу для его недруга или просто выполнение желания.
Лорд Р. признался, что, конечно, не поверил в выполнение желаний, но поскольку ему были интересны местные обычаи и обряды, он решил сделать «заказ». Он попросил, чтобы нашёлся его старинный фамильный перстень. Перстень этот был семейной реликвией, перешедшей к нему от отца, а тому от деда, но пропал ещё в Англии много лет тому назад. Лорд Р. очень сожалел об этой потере. Впрочем, он даже не надеялся, что это желание сбудется. Тем не менее он заплатил, и ему было обещано, что через два-три месяца пропажа к нему вернется.
Однако прошли и два, и три месяца без всяких признаков находки, так что лорд Р. признался, что совершил глупость, поверив. Он забыл о происшествии, относясь философски к потере тех весьма небольших денег. Когда экспедиция …
…
…событие, которое он объяснить был не в состоянии.
Он вышел погулять по местному базару, и внезапно стал свидетелем погони за вором. Человек убегал, но толпа и несколько стражников настигли его и повалили на землю; что-то вылетело из рук этого человека, пролетело несколько футов и ударилось прямо о сапог лорда Р. Стражники скрутили вора и увели, и никто не обратил внимания на этот крошечный предмет. Лорд Р. наклонился и увидел около своего сапога перстень. Кольцо имело несколько специфических уникальных особенностей, и спутать его было ни с чем нельзя. Это был тот самый перстень, который пропал много лет назад в Англии. Хозяину было совершенно непонятно, каким путем его фамильная драгоценность могла оказаться в Индии, но тем не менее перстень к нему вернулся, и этот факт он не может отрицать.
Отвлекаясь от повествования, автор хотел бы заметить, что попросил члена семьи, фамилию которой он назвать не может в соответствии с пожеланием этой семьи, показать ему эту фамильную драгоценность. Это редкой красоты сапфир, оправленный в золото, и в орнаменте просматриваются элементы старинного герба семьи. Считается, что перстень был изготовлен в пятнадцатом веке в единственном экземпляре. Он был запечатлён на нескольких фамильных портретах, которые автору тоже удалось увидеть.
Семейство добавило некоторые подробности к этой истории, о которых лорд Р. тогда знать не мог. После его смерти один из старых друзей лорда посетил его поместье, и был поражен, когда увидел у молодого лорда этот перстень. Он не сказал, почему его это так взволновало, но через два года, незадолго до своей смерти, он написал письмо сыну лорда Р. с признанием, что, когда он однажды гостил в поместье ещё юношей, он не выдержал искушения и украл этот перстень. За это ему было стыдно всю его жизнь, и он даже обдумывал, как вернуть это кольцо законному владельцу, но однажды проиграл его в карты другому офицеру. Впоследствии он узнал, что тот офицер уехал служить в Индию. Вся эта история, конечно, не объясняет ни в малейшей степени, как кольцо могло вернуться прямо в руки владельца, тем не менее добавляет любопытные подробности…
…
…Адьяр, встречался и с самой мадам Блаватской. Глубоко впечатленный этой встречей, он рассказал ей об истории с кольцом и о том племени и попросил её объяснений. Она ответила, что когда-то в древности это были жрецы, поклоняющиеся Рудре, хотя она думает, что это даже более древний культ; они славились тем, что могли, как они говорили, «приручать духов». Это очень опасное занятие, так как если в ауре человека оказывается посторонняя сущность, то она может полностью подавить волю самого человека. В мире, отрицающем развоплощённые сущности, это явление приписывают психическим болезням. Но многие сотни, а то и тысячи, лет назад служители культа сумели создать некую относительно безопасную форму «сотрудничества» с этими сущностями; те становятся чем-то вроде посредников между психическим миром и так называемым объективным, миром проявлений.
Окрестные племена называли этих сущностей демонами Рудры, или просто силой, а легенда самого племени гласит, что это не просто духи, а старейшины племени, которые, отойдя в мир иной, становятся его защитниками и посредниками в общении с миром божеств и демонов. Хозяева питают их своими жизненными флюидами, в то время как духи защищают хозяина, выполняют его желания, приносят удачу, отвращают от него опасности, что делает хозяина во многом неуязвимым. Некоторым людям удавалось присвоить два, а то и три духа, но это чрезвычайно опасно для хозяина, как управлять колесницей диких тигров. Для этого нужна очень высокая дисциплина мышления.
Духи становятся зависимыми от человека, питаясь его жизненными флюидами и стремятся найти нового хозяина, потеряв прежнего. Сам хозяин не может никому передать своего духа по своей воле, также как и дух сам по себе не может покинуть хозяина. Он переходит к другому только после смерти владельца, делая эту смерть порой чрезвычайно мучительной. Именно поэтому жители племени селятся группами, большую часть которых составляют члены семей и ученики носителя демона. Когда он близок к смерти, все члены клана собираются в его доме и производят над ним своеобразный обряд. Они непрерывно начитывают особую мантру и наносят себе порезы на теле. В момент смерти демон покидает умершего и притягивается на запах крови одного из группы – и соединяется с ним до самой смерти нового владельца. Считается, что самое мощное соединение дают ранения в верхней части тела, особенно на голове.
Мадам Блаватская также заметила, что в некоторых окрестных народах осталась традиция наносить себе порезы и ранения, так как в какое-то время они видели, что люди обретают после этого странную силу. У других народов наоборот кровопролитие строго запрещено, чтобы предотвратить подобную передачу. Позднее реальный смысл обеих традиций был полностью утрачен и объяснён другими причинами.
Впоследствии племя потеряло знание о том, как «приручать» новых сущностей, оно только могло передавать потомкам уже «прирученных».
Лорд Р. упоминает, что мадам Блаватская также сказала, что часть племени ушла в Тибет, а отдельные кланы даже дальше. И если племя, как таковое, рассыпалось и ассимилировало, то прирученные силы всё равно продолжают переходить от одного человека другому, в том числе проникая уже в другие народы. В частности, у некоторых сибирских колдунов и шаманов отмечали подобные способности, которые правда существуют уже в значительно вырожденном состоянии. И когда такой колдун умирает, то к его дому люди боятся подходить. Много дней оттуда слышатся вой и крики. Однако смельчак, желающий получить силу колдуна, может приманить её на свою кровь, нанеся себе ранение.
Еще мадам Блаватская сказала, что каждый человек в принципе может развить в себе те же способности безо всякой «посторонней» помощи, и что она не хотела рассказывать об этом племени именно потому, что вместо развития своих естественных природных оккультных сил, человек будет прибегать к поискам посторонней силы, и это чрезвычайно опасно, и может вложить сильное оружие в недостойные руки.
История, изложенная лордом Р. была настолько поразительна, что автор перечитал все труды и письма мадам Блаватской и её современников из Теософской ложи, но не нашел никаких намёков на данное племя. Автор также связывался со штаб-квартирой Теософского общества в Адьяре и с Лондонской ложей, но там тоже никто не мог сообщить никакой информации. Более того, к рассказу лорда Р. отнеслись скептически; за ним в определённых кругах давно закрепилась репутация человека со странно…

– И это всё?! – нетерпеливо спросил Двейн, перелистывая рассыпающиеся страницы.
После пробела в двадцать листов начиналось что-то совсем другое – просто путевые заметки, но ничего более по теме. Много страниц впереди тоже отсутствовали. Не было ни обложки, ни каких других опознавательных знаков, по которым можно было бы узнать книгу.
– И это всё, – ответил отец.
– Что это за книга? – спросил Двейн.
– Не знаю, – ответил отец. – Ни названия, ни автора. Ничего! Много лет назад собираясь путешествовать я перекапывал всё, что мог найти об Индии. А наша университетская библиотека как раз вычищала архивы и выставляла старые книги на распродажу, выбрасывала совсем обветшалые. Все эти фрагменты географических книг, приготовленные для мусорного ящика, я забрал себе. И это всё, что там было…
«Вот тебе и раз-покойник, два-покойник», подумал Двейн.
Он перечитал и посмотрел на Маркуса, который тоже прочёл и положил листы на стол. Оба долго молчали и думали о своём.
Все шарики наконец падали в свои лунки, и всё становилось очень понятно. И, к счастью, им не надо было никого убеждать, что все это может быть на самом деле…
* * *
На следующие выходные семейство Рейни снова собралось вместе. Всей своей большой командой, с женами, мужьями и детьми. Приехала Лора и даже Ума, и Ашок. Приехали все. Семья попрощалась с Эмили, и доктор отключил её от машины искусственного дыхания.
И Двейн увидел, как Эмили уходит в голубой свет…
* * *
– Так почему всё же Конрад? – спросила Немзис, лежа на его плече. – Ты так и не сказал, как ты узнал. И почему Мэриленд? Почему здесь? Как они все оказались в одном месте?
– Зачем тебе это? – нехотя ответил Двейн, перебирая её пушистые пружинистые мелкие кудри. – Всё уже позади…
– Как будто так легко выбросить из головы вопрос, который мучает месяцы, просто сказав «всё уже позади»! – ответила она. – Я не понимаю. Ну например, Конрад… Я вижу, что он был действительно миллионер, даже как выяснилось миллиардер, маньяк, это понятно. Но зачем вся эта игра? Почему именно эти люди? Как он подстраивал выигрыши? И почему аресты? И почему, как ты говоришь, по логике событий это он? Как ты понял?
Он вздохнул перед неизбежностью.
– Пообещай, что никому не скажешь.
– Обещаю! – сказала она, возбуждённо и чуть испуганно приподнимаясь. – Никому и никогда, пока ты не дашь добро.
– Все предположения, – начал он, – были в принципе почти верны, за исключением одного. Мы думали, что это некто подстраивает выигрыши. Это не так.
– А как? – испугалась Немзис.
– Представь себе, что у человека появляется свойство… Как бы глупо это ни звучало… Свойство притягивать удачу…
– И они действительно выигрывали? – прошептала Немзис, – прямо по-настоящему?
– Да. По-настоящему. Они притягивали удачу. Каждый по-своему. К каждому приходила какая-то их мечта…
– Словно кто-то нашел волшебные бобы? – шепотом спросила она. – Или волшебную палочку?
– Ну что-то вроде, – улыбнулся Двейн.
– То есть… Можно захотеть… познакомиться с телезвездой…
– Или миллионершей.
– Вот это да… – прошептала Немзис, садясь на постели.
Видно было, что она верила ему сразу и во всём.
– И если человек притягивает удачу, – тихо сказал Двейн, – если его мечты исполняются… то о чем будет мечтать преступник, на хвосте которого сидит полиция?
– О том… – задумалась Немзис, – чтобы знать, что знает полиция…
– Конечно. И направлять её куда нужно ему. По ложному следу. Потому его мечта это тот человек, который участвует в расследовании. Или даже ведёт его дело…
Она долго молчала, пытаясь осознать. Потом спросила:
– И когда ты это понял?
– Не сразу. Мое подсознание как-то к этому подошло. Когда я подумал, что… а вдруг они могут это делать сами? Исполнять свои желания. Сначала сознание сопротивляется; в это трудно поверить. Потом как-то щёлкнуло, и все встало на свои места…
– И значит, – вдруг догадалась Немзис, – эти бобы… эту волшебную палочку можно забрать?
– Что-то вроде, – повторил тот.
– Только, наверное, это непросто сделать…
– Именно…
– А как?! – спросила она, и это был совершенно естественный вопрос в такой ситуации.
– Ты же видела, – ответил он серьезно. – Ты же всё это видела сама.
И она легла рядом и замолчала; и он чувствовал, что она смотрит на все эти события по-новому, ощущает их странные запутанные повороты, переосмысливает всё заново.
– Кстати, – добавил Двейн, – вон там на столе лежит папка. Обрывки старой книги. Прочитай, тебе будет интересно…
И слушал её потрясенное молчание, когда она листала старые рассыпающиеся страницы, а сам мысленно спросил: «Так почему действительно здесь? Почему всё это случилось в одном месте?» И сразу пришёл ответ. Ему последнее время ответы стали приходить быстрее, чем раньше. Перед ним возникло видение огромной воронки: словно пространство прогнулось, и случайности одна за другой подталкивают людей и явления к исполнению этого желания. Конрад хотел стать богом; получив силу он захотел другую, третью. Будущее могущество казалось ему безграничным… И он «заказал» это. И построил свой собственный храм.
Немзис наконец прочитала и легла снова к нему под одеяло.
– Значит тот человек, – спросила она, – тот парамедик… он… тоже? – она запнулась на полуслове, боясь произнести то, что думает.
– Да, и он тоже… – тихо сказал Двейн.
«И хотел бы я знать, кто ещё», подумал он, вспоминая Ольгу и тех молодых людей…




Эпилог

Прошло время, как говорят в сказках.
Маркус и Софи живут всё в том же старом доме. Сначала Элена жила с ними и ухаживала за малышкой, потом она вышла замуж и переехала к мужу, который живёт неподалеку. Маркус помог ей устроиться работать в детский сад, тот самый, куда он отдал Софи. Так что Элена совершенно счастлива.
Маркус любит этот район, в котором он вырос. Здесь по соседству ещё стоит тот дом, в котором он провел первые несколько лет своей жизни. Дом, который помнит их семью. Маркус часто смотрит на тот домик и даже говорит ему «привет». Наверное, он мог бы выиграть в лотерею и купить его, но зачем? Нельзя же вместе с домом купить обратно свое детство.
Ещё он перешёл на работу в местное отделение скорой помощи. Ему не приходится долго ездить на работу, и у него теперь светло-голубая униформа. Он также узнавал в местном госпитале, там сказали, что готовятся расширяться и скоро могут открываться позиции, так что всё может быть… Но он ещё не решил, хочет ли. Он понял, что первые минуты после происшествия – самые важные, и он может гораздо больше помочь. И к тому же он так и не получил заветный диплом врача. Можно выиграть деньги, но нельзя выиграть свободное время, а его время теперь безраздельно принадлежало дочке.
Его напарница по работе – мощная темнокожая женщина по имени Шана. Ей почти шестьдесят, и она всю жизнь проработала на этой станции. И она тут всех знает. В их первый совместный рабочий день она сказала решительным голосом:
– Я не знаю во что ты веришь, но я и мой напарник всегда начинаем день с молитвы. И так было все мои годы работы, и так будет до самого конца! Дай мне свои руки!
Маркус не возражал. Он улыбаясь протянул ей руки, и она взяла его ладони и произнесла:
– Дорогой Боже, Иисус Христос, молю тебя, пусть сегодня будет спокойный день, пусть минует всех болезнь и несчастье, беда и напасти, а если что случится, то спаси, исцели и даруй спасение всем душам. Амен.
Маркус улыбался и тоже сказал «Амен» в конце.
– Ну что? – спросила она, пытаясь расшифровать его улыбку, – готов к работе?
– Я тоже хочу, – ответил Маркус.
– Что? – удивилась она.
– Сказать молитву.
– А… хорошо… – осторожно ответила она, пытаясь понять, насколько он серьёзен.
А он всегда чуть улыбался, потому понять было невозможно. И они продолжали держаться за руки, как маленькие дети.
– Мимини Михаель, умисмоли Гавриель… – начал Маркус.
– Стоп, стоп, стоп, – перебила она, – что это за молитва?
– Это еврейская, – ответил Маркус.
– Я хочу знать перевод, – решительно потребовала Шана.
И он рассказал. Она подумала и сказала, что ей даже нравится. И признала за ним право на «его молитву».
Конечно, она любила командовать. И придирчиво надзирала за всеми его действиями. И молитвенно относилась к протоколу. И сколько бы лет практики у него ни было, у неё всё равно было больше. Но её настроение постепенно изменилось со скептического и возмущённого «с чего ты это взял?» на удивленное «откуда ты это знал?!» Маркус терпеливо объяснял, стараясь, чтобы это звучало, как учебник и конечно придерживался протокола.
И кстати теперь он больше не ходит растрёпанным, так как Шана за этим следит очень строго напоминает ему, что пришла пора постричься. Он благодарит её и навещает парикмахера. Он вдруг понял, что иметь короткую стрижку очень удобно – ведь можно вообще не причесываться, и никто этого даже не заметит…
Собственная личная жизнь Маркуса всё не складывается. Он пытался заводить отношения, но пока Софи была маленькая, старался больше уделять внимания ребенку. Когда ей исполнилось три, Маркус попытался познакомить её со своей подругой, но первый же вечер знакомства закончился печально. Софи надулась, отказалась слушать сказку и даже общаться. Маркус не стал уговаривать девочку, вместо этого грустно сказал подруге, что, наверное, слишком рано, и что надо дать малышке ещё время. Подруга ушла, обидевшись. Но Маркус помнил, какое сильное чувство незащищённости и одиночества возникло у него самого, когда его отец привёл в дом женщину, которую он, Маркус, не мог принять.
Они встречались ещё какое-то время, но отношения были всё холоднее. Однажды пытаясь их спасти, Маркус постарался подготовить Софи, пообщаться с ней, объяснить… Софи дулась какое-то время, потом нехотя согласилась, но в назначенный день женщина упала на работе и вывихнула ногу, и вечер отменился. Забирая дочь из детского сада Маркус увидел её торжествующее выражение лица и почуял недоброе.
Вечером он сел у камина, посадил Софи на колено, они подкладывали лучинки в огонь, обсуждали дела, и он думал, что же делать. Потом решился и объяснил, что то, что она сделала это нехорошо. И так делать больше не надо. Он рассказывал о своей работе, о том, как спасает людей, и как это важно, чтобы кто-то помог, когда у тебя несчастье. И что нехорошо причинять другим боль. Но как ни старался, она всё же надулась. И он понял, что нужно Решение. И сказал, что если Софи что-то не нравится, то не надо делать ничего плохого, надо просто сказать.
– И она больше не придёт? – спросила она.
– И она больше не придёт, – ответил Маркус со вздохом.
Софи помолчала и сказала, что не хочет, чтобы приходила эта женщина.
И Маркус принял. На том его роман и закончился.
Когда Софи чуть подросла, Маркус подумал, что пора им начать какую-то общественную жизнь. И по пятницам по вечерам стал водить дочь в синагогу. И ещё иногда ходил с ней в ту студенческую буддийскую группу, в которую ходила Кицунэ, хоть там уже никого из старых знакомых почти не осталось. Он подумал, что Китти это было бы приятно.
У Софи появились подруги и обожательницы всех возрастов. Её заваливали игрушками на дни рождения и праздники, а у пожилых леди в синагоге появилось новое хобби – найти Маркусу пару. Он посмеивался, но в конце концов действительно начал встречаться с одной приятной молодой женщиной. И так же несколько месяцев после начала отношений он пригласил её в дом, предварительно поговорив с Софи. Та согласилась, была более общительна, изучала ситуацию. Ничего не сказала отцу, но он почувствовал, что что-то не так.
– Софи, – спросил он осторожно, – ты не сделаешь ничего плохого?
– Нет, – сказала она, невинно хлопая глазами. – А хорошее можно?
И Маркус удивился и ответил, что, наверное, можно. И вскоре пожалел. Потому что через короткое время его подруга прибежала совершенно счастливая: она подавала заявление на более высокую позицию, и её взяли. И эта работа находится в другом штате. Она, конечно, приняла её без размышлений. И спросила Маркуса, не хочет ли он переехать с ней, но он не захотел. И вечера Маркуса снова безраздельно принадлежали дочери.
Однажды во время вызова на пожар, Маркус делал искусственное дыхание девочке, вынесенной из огня, и вдруг увидел Софи, стоящую неподалёку и испуганно наблюдающую за его действиями. И поскольку люди вокруг пробегали сквозь неё, он понял, что Софи на самом деле не здесь, она где и полагается ей быть, в детском саду. Мысленно он стал ей рассказывать, что он делает, стараясь звучать настолько спокойно, насколько можно в такой ситуации. И она услышала и действительно успокоилась. И вскоре исчезла. Вечером она его расспрашивала, и он отвечал.
Иногда после этого он видел её снова во время особо тяжёлых происшествий. Она видимо ощущала его состояние и приходила. И странным образом он чувствовал, что её присутствие помогает.
Однажды ночью пришла Абигейл, дочка Тали. Где-то там далеко у неё была очень высокая температура, и Маркус нянчился с ней полночи. Проснулась Софи и спросила, кто это. Маркус объяснил, что это его друг – маленькая девочка, которая сейчас очень болеет. И Софи тоже стала её «лечить». И под утро Абигейл исчезла, и Маркус почувствовал, что там уже всё хорошо.
Однажды он увидел Софи с мальчиком. Они выходили вместе из детского сада и улыбаясь шли ему навстречу – и было странное ощущение, что он уже его знает. И не сразу понял, что это его сын.
– Рафаэль, – сказал он, улыбаясь, так и не привыкнув к его имени.
Мальчик улыбнулся и исчез, оставив радость вокруг.
– Мы играем вместе, – сказала Софи немного извиняясь, – ему скучно одному.
– Это хорошо, – сказал Маркус. – Мама говорила, что он может снова родиться где-нибудь. И у него могут быть новые мама и папа.
– А у нас? – спросила она требовательно.
– Не получится, – сказал Маркус, – у нас только папа.
И Софи замолчала глубоко задумавшись. И Маркус снова подумал, что надо очень осторожно выбирать слова. И даже мысли. Но вечера Маркуса по-прежнему принадлежали ей, хотя теперь их разговоры были… В общем, если вы не воспитывали такого ребёнка, то вам будет трудно это понять.
Пока однажды…
* * *
Бывают такие события, которые делят время на до и после.
И был конец смены, буквально двадцать минут до её окончания.
– На выезд! – Шана поднималась на водительское сиденье. – Что-то случилось у Питерсонов!
Семья Питерсонов жила по соседству с Маркусом.
– Сердечный приступ? – Маркус пару раз предупреждал Дика, что нужно сбрасывать вес.
– Они не поняли. Они говорят ребёнок звонил, скорее всего Лиза. Ей только шесть. Говорит Дику плохо. Или Рику… Кто такой Рик? Может у них гости? Поехали скорее.
Они доехали за пять минут, но Дик Питерсон стоял около дома невредимый и ужасно сконфуженный, похожий на Шрека в необъятной жёлтой футболке, старых шортах и шлёпанцах.
– Я прошу прощения, Шана! Это всё дети! Я уже позвонил и отменил, но было поздно.
– Лиза, что случилось? – воскликнула Шана таким тоном, каким говорят взрослые с детьми, стараясь одновременно выглядеть страшно и не испугать.
Лиза виновато опустила голову.
– Я хотела спасти Рика. Я сказала, что ему нужна помощь. Ведь он же тоже Питерсон, и ему плохо! И Майк сказал вызвать помощь.
Майк, которому было десять, стоял рядом.
– Я сказал пожарников… – пробурчал он, глядя исподлобья.
– Пожарники это если пожар, – ответила Лиза.
– Вы знаете, что обманывать нехорошо? – спросила Шана.
– Знаю, – печально сказала Лиза, – а я не обманывала. И потом папа сказал, что если что-то сделал плохое, то нужно признаться. Вот я и призналась. И вообще это не плохое, я хотела спасти!
Маркус смотрел на девочку с улыбкой. Она была сконфужена, но не запугана, явно любимый ребенок любящих родителей. В доме всё было хорошо.
– Ну так, где же наш пациент Рик Питерсон? – спросила строго Шана, выпячивая грудь и упирая руки в бока.
И все посмотрели наверх, откуда раздался истошный мяв.
Рик, с легкой руки Лизы теперь Питерсон, сидел высоко на ветке высочайшего дерева в округе и изредка издавал вопли о помощи. Обычный почти взрослый котенок, полосатый сверху и белый снизу.
– О-о! – сказала Шана, – и давно он там сидит?
– Почти сутки, – сказал Дик, – вчера забрался. Мы думали, спустится сам, но он пока не может. Вот и не знаем, что делать. Но я не говорил им вызывать…
– Ладно, успокойся. Ничего страшного, – сказала Шана, довольная, что смена заканчивается без драмы. Потом повернулась к Маркусу, – может и вправду вызвать пожарных?
Маркус улыбнулся.
– Сейчас я его сниму.
– Как?
– А вот как.
Он достал из машины куртку униформы, надел её задом наперёд просунув руки в рукава и сделав что-то вроде большого подола, который раздвинул и приготовил место, куда ловить кота.
– Ты что, смеёшься?
Маркус улыбаясь подошел к дереву и позвал:
– Кити-кити-кити!
– Да ладно! – воскликнули одновременно Шана и Дик, – не пойдёт!
– Мы уже звали, – сказал Майк. – Он не прыгает.
– Хотите поспорить? – улыбнулся Маркус.
– Да на упаковку пива, – ответил Дик.
– Готовь упаковку. Я великий заговариватель кошек! Кити-кити-кити!
И в тот же момент с истошным воплем котёнок взлетел в воздух и вертя хвостом приземлился прямо Маркусу в «подол».
– Получай своего Рика Питерсона, – сказал он Лизе, протягивая ей возмутителя спокойствия.
Котёнок не стал ждать объятий девочки, он вырвался из куртки и галопом бросился в дом. Дети побежали за ним.
– Как ты это сделал?! – удивилась Шана.
– Я сказал «кити-кити!»
– Ну серьезно!
Маркус только смеялся. Впрочем, не только он.
– Ладно, – сказала Шана, – считай, что смена закончилась. Поедем на базу за твоей машиной или хочешь прямо тут остаться? Я тогда завтра за тобой заеду.
Маркус снял фонендоскоп и пояс с рацией и отдал Шане, которая ещё осталась обсудить что-то с Диком, и пошёл в детский сад забирать Софи.
Он любил эту дорожку. Аллея шла мимо их дома, где они жили с Софи, потом чуть дальше мимо дома, где он вырос. И Маркус увидел около него коробки с вещами и мебельную машину. Кто-то въезжает, и это хорошо. Дом давно пустовал, и его было жалко, как родного человека. Появились жильцы – это как появилась душа; дом оживает людьми.
А дальше дорожка в зелени деревьев поднималась к церкви, на крыльце которой он любил играть с Михаэлем по вечерам, когда отец возвращался с работы. С широкого крыльца была видна вся дорога, идущая от церкви сначала вниз, потом вверх на пригорок к автобусной остановке. И когда отец появлялся там на дороге и начинал спускаться с холма, они бежали к нему раскинув руки, и заходящее солнце освещало всё оранжевым светом. И отец тоже улыбался и ловил их в свои большие руки. Они обнимались, и шли вместе домой. Теперь за тем пригорком был расположен детский садик, в котором училась Софи, и иногда проходя этой дорожкой Маркус вспоминал те моменты детского счастья, особенно когда солнце сияло таким же счастливым оранжевым вечерним светом.
И уже поднимаясь на пригорок Маркус почувствовал что-то странное, голова его закружилась, и словно кто-то коснулся его плеча…
Он оглянулся, и увидел маленького мальчика, который бежит к нему, протягивая руки. И словно мир перевернулся, и это было как его детство, как будто он сам бежит к отцу…
И вдруг он каким-то чудом знал, что этот мальчик – его отец.
Горло его свело спазмом, глаза наполнились слезами. Он распахнул руки и опустился на колено, и мальчик вбежал в его объятия и обхватил его шею крепко-крепко. Маркус стоял на этом залитом солнцем склоне среди деревьев и слышал, чувствовал всей своей душой любовь отца. И мгновение словно застыло…
Пока он не услышал знакомый до боли женский голос:
– Маркус, куда же ты убежал! Иди ко мне, мой хороший!
И сквозь радугу в глазах он увидел женщину в чем-то светлом и знакомое облако рыжих волос, и солнце просвечивало их золотым сиянием.
Она протягивала руки к нему и говорила тоненько:
– Маркус!
Потом вдруг после мгновения узнавания голос её упал на октаву ниже, и она сказала почти шепотом:
– Маркус…
А он стоял с мальчиком на руках и почти не мог видеть сквозь слезы.
– Привет. Как жизнь? – спросил он наконец, пытаясь проморгать пелену с глаз и выдавить спазм из горла.
– Хорошо, – сказала она тихо. Почему-то смутилась и поправила волосы.
– Семья?
– А… – сказала она, виновато улыбаясь и разводя руками, показывая на мальчика и на Абигейл, которая подбежала и теперь стояла рядом, глядя испытующе, – вот она, моя семья...
– Работа?
– Я ушла, – сказала Тали, и в голосе её появились слёзы.
– Почему? – обеспокоился Маркус.
– А ты не слышал? Весь университет об этом говорил.
– Я давно там не был. О чём?
– Альберт. У него начался роман со студенткой. И его попросили из университета... Мы разошлись. Они уехали в Австралию, представляешь! Развод за две недели до рождения сына…
Голос её задрожал, и она отвернулась в сторону. Потом отдышалась и добавила:
– Продала дом. Слишком много грустного... Нашла работу здесь в колледже. Сняли жилье. А ты?
Маркус молчал, слова застряли в его горле. Как вдруг протокольный голос Шаны возник над ухом.
– Он вдовец, мэм, его жена, бедняжка, умерла от рака.
Шана гордо смотрела, как из рамы картины, из окна машины скорой помощи. Они оба даже не заметили, как она подъехала и затормозила посреди пустынного склона.
– О, Боже, как жаль… – сказала Тали.
– У него дочка, – продолжила Шана. – И он живет здесь, как раз рядом с вами. У вас всё в порядке?
– Да, – ответила Тали, не сводя глаз с Маркуса, – мой сын убежал. Вот поймали.
– Поймали? Ну и хорошо! Спасатели в действии! – прогремела Шана, обозревая ситуацию.
Её по-прежнему никто не замечал.
– Маркус, – сказала она тем же протокольным тоном, – леди переехала сюда, и ей, наверное, нужна помощь. Распаковать и всё такое.
– Да, конечно, – Маркус начал приходить в себя, – я только хочу взять Софи из детсада. И покормить, – и неожиданно добавил, – пойдемте ко мне ужинать?
– Ах, да, – торопливо сказала Тали, – детсад… я как раз хотела узнать, где здесь хороший детсад…
– Он самый лучший. И очень близко, – ответил Маркус.
Они пошли по дорожке не замечая, что машина скорой ещё ползла какое-то время рядом, а Шана за рулём счастливо улыбалась; ей будет что рассказать на станции.
Они шли и разговаривали. О чём? Конечно, о детях! О чём ещё могут говорить родители? Это бездонная, неисчерпаемая и спасительная тема – только начни. А потом они смотрели детский сад, и Софи показывала свои владения, одновременно наблюдая за новыми друзьями отца, а Тали жадно смотрела на Софи, и не могла понять своих чувств. Ревность к той женщине, которая была женой? Зависть? Растерянность? Но ведь она сама выбрала…
И Тали в смятении, вдруг поняла, что это была часть его жизни, прошедшая без неё, и это было неправильно! Как если ты выбираешь между двумя, и по прошествии лет твой избранник, который в глазах окружающих по сотне параметров лучше, находит любовницу, а второй оказывается добрым семьянином – но только с другой… И она потерялась в вихре чувств. К тому же, как каждая женщина, которой когда-то признавались в любви, подсознательно думала, что без неё-то в его жизни не может состояться ничего хорошего. А оказалось, может…
Она смотрела, каким удивительным человеком он стал. Или был всегда, только она не замечала? И она теперь терялась под его взглядом, словно она обычная старшеклассница рядом с самым обожаемым мальчиком школы…



А потом все возвращались впятером домой, и Софи бегала вдогонялки с маленьким Маркусом, внимательно наблюдая, чтобы он не споткнулся – ведь маленький же! А он был рыжий, кудрявый, с веснушками, и такой хороший, что Софи даже спросила, а не можем ли мы его оставить себе? А Маркус чуть не пошутил, что «только с мамой», но во-время остановился. Вспомнил, что с этой девочкой надо очень осторожно выбирать слова. И даже мысли. Смутился, извинился перед Тали, и она смеялась.
А потом малыш устал и опять забрался на руки к Маркусу, а девочки шли, держась за руки и обсуждая шёпотом какие-то свои девичьи секреты и содержимое карманов. Там всегда найдется несколько Очень Важных Драгоценностей и Удивительных Секретов.
И это была пятница, и они приготовили ужин как раз к тому времени, когда начинался Шабат. Сначала Софи не хотела уступать своё место старшей женщины в доме и право зажигать свечи, но потом она милостиво согласилась, и слушала и даже немного подсматривала как Тали читает молитву и как её ладони кружат над пламенем свечей.
И тихий вечер наступил. Дети убежали в кукольный домик Софи, наполненный мягкими игрушками, и Абигейл в нём очень понравилось. Взрослые приходили их проведать, а сами всё говорили и говорили… Потом замолчали, и думали каждый о том, почему же их разнесла судьба?
Вскоре оказалось, что девочки заснули на мягком полу домика, а маленький Маркус прибежал на колени к большому, и тоже заснул. А большой смотрел на него и слушал жизнь, как она летит, как белая птица, пролетает, сгорает – и возрождается вновь…
«Ты знаешь…» мысленно сказал он Кицунэ и не придумал, что сказать ещё. Она улыбнулась и ответила: «Знаю…»
«Ты знала», добавил он, улыбаясь.
«Надеялась», ответила она.
Тали сидела рядом и тоже молчала. И вдруг ей до боли захотелось увидеть Маркуса с ребёнком на руках – совсем маленьким, только что родившимся, похожим на него, на Маркуса… И он словно услышал её мысли и поднял на неё взгляд… Такой пронзительно знакомый, чуть удивленный, чуть виноватый… И она, смутившись, захлопала ресницами. И подумала, а можно ли всё начать сначала? И простит ли он её когда-нибудь?
А он слушал мерное тиканье часов – словно самой жизни и думал, и вспоминал… Как он страстно мечтал вернуть утерянное, впадал в отчаяние от невозможности этого, а оказалось – всё так просто. Просто люби и мечтай, и спокойно иди в будущее, и все любимые и ушедшие, как ты думал навсегда, однажды вернутся. Чтобы сказать друг другу когда-то не досказанные тёплые слова. И расстанутся, чтобы встретиться опять…
И вдруг он увидел, что однажды возьмет на руки маленькую девочку и назовет её Кицунэ… Но может и не девочку, может назовет её по-другому, но это будет она. И ещё увидел, что однажды позвонит Михаэль, и скажет, что открывается очень хорошая позиция, и его приглашают на интервью… «И знаешь, как раз рядом, где ты живешь… Где был наш дом… А ты не знаешь, его не продают?» И Маркус ответит, что пока его сдают, но кажется скоро выставят на продажу. И Михаэль обрадуется, и они вдруг начнут говорить и проговорят чуть ли не полночи… И Маркус уже знал, что Михаэль получит эту работу, и купит тот самый старый дом, и они переедут всей своей большой и шумной семьёй. И что однажды они все снова будут вместе.
И большая птица жизни сделает ещё один круг. И ещё один…
Она ведёт нас странными дорогами, чтобы научить чему-то, что мы ещё не умели раньше, и полюбить тех, кого ещё не полюбили… И в итоге окажется, что все мы, всё человечество, это одна большая-большая семья…
И кто знает, может быть, однажды придёт время и люди это вспомнят, и утихнет всякая вражда, и исчезнут споры и ссоры, и забудутся обиды… А в бесконечной гирлянде появится ещё один цветок, новая жизнь и ещё одна новая сказка…
И птица жизни сделает ещё один круг. Шехина, обнимающая этот мир белыми крыльями. Неостановимая, прекрасная, полная любви…