1 января 1988 г.
Женя Пищикова отчего-то стесняется собственной фамилии и свои публикации подписывает либо девичьей материнской, либо псевдонимами. Запоздало поздравляя её с замужеством, спросил, не взяла ли фамилию супруга. Говорит:
– Будешь смеяться, но одним Пищиковым больше стало – благоверный мою взял!
Похоже, теперь Женя отношение к своей фамилии переменит.
4 января 1988 г.
Вечер Жени Попова в ВТО. Вёл «приспускатель оргазма столетий» Витя Ерофеев. Народу много (рекламный запас «Метрополя» не иссякает). Повидал почти весь семинар Слуцкого – от Гены Калашникова до Погожевой. Познакомился с Федотом Сучковым: поблагодарил за публикации Платонова, позвал в свою скульптурную мастерскую.
Когда прощались, я поцеловал Ахмадулиной руку и сильно покарябал нос об её массивный перстень.
– Не волнуйтесь, – успокоила Белла Ахатовна, – я не Лукреция Борджия.
7 января 1988 г.
Вероника утром:
– Мне снилась Африка и верблюды. Много верблюдов!
– Ты на них каталась?
– Как же я могла кататься, я ведь спала!
11 января 1988 г.
На ловца зверь бежит: два дня звонил Абдулову насчёт публикации, а сегодня нос к носу столкнулись в 18-м троллейбусе (Сева ехал из «Огонька» с вёрсткой текста о Высоцком). Договорились 20-го встретиться на Таганке, взять фотографа – из Мытищ привезут скульптуру ВВ (ко дню рождения во дворе театра установят). 23-го прилетает Марина Влади – открывать мемориальную доску на доме по Малой Грузинской, где они жили. А 1-го февраля выйдет номер «Советского экрана», целиком посвящённый Высоцкому. Лёд тронулся!
18 января 1988 г.
Дожили – в Доме архитектора вечер Галича. Первый официальный – с афишей и портретом на пригласительных билетах (Слава Лосев постарался). Друзья Александра Аркадьевича в наличии: Ким, ИГрекова, Рязанов и Евтушенко, конечно. Получился перебор: вечер оказался таким тяжеловесным, что мы с Черновым сбежали после антракта. По лёгкому снегу вышли на Тверской бульвар, и тут Андрей удивился: «Когда ты вечер Галича у себя дома устраивал в 79-м, сказал бы нам кто, что доживём до такого концерта в Москве и до конца не высидим».
25 января 1988 г.
На доме, где жил и умер Высоцкий, открыли мемориальную доску (Влади на её открытие вчера прилетела). Очень много людей: подолгу оценивают работу Рукавишникова (хорошую), задирают голову на окно и лоджию поэта на восьмом этаже... Банально, только само лезет в голову: «К нему не зарастёт народная тропа!»
26 января 1988 г.
«Асса» Сергея Соловьёва: умеет САС первым увидеть и показать явление, которое будет волновать всех только ЗАВТРА. И выбор Говорухина на роль советского гангстера точен: Станиславу Сергеевичу даже играть тут нечего – достаточно быть самим собой.
30 января 1988 г.
Женя Шкловский прислал «Лит. обозрение» с рецензией Наташи Камышниковой на мою книжку. Если бы и читатель был столь же чуток и доброжелателен!
1 февраля 1988 г.
Номер журнала «Советский экран», весь посвящённый Высоцкому, разошёлся столь быстро, что купить его невозможно. Нашёл два последних экземпляра в газетном киоске кинотеатра «Гавана», к которому смог пройти лишь приобретя билет на ближайший сеанс.
2 февраля 1988 г.
«Холодное лето 53-го», с последней ролью Папанова и очень хорошей работой Приёмыхова в роли сосланного после войны фронтовика-разведчика «Лузги».
5 февраля 1988 г.
«Я, конечно, вернусь...» – так умудрился написать про 4-серийную ТВ-передачу Рязанова о Высоцком, что не понять, хвалю или ругаю. Представляю, как казнит себя Эльдар Александрович за сказанные Владимиру Семёновичу слова, что в образе Сирано он видит только реального ПОЭТА, потому пригласил на эту роль Евгения Евтушенко. Такие обиды не забываются.
20 февраля 1988 г.
Два дня назад из окна ленинградской квартиры выбросился Башлачёв. Новость принёс Денис Новиков, который в поисках собственной поэтической среды лишь недавно познакомился с кругом Саш-Баша – с питерским Рок-клубом, с коим год назад сблизился на фестивале в Черноголовке. Сам Денис выглядит сильно подавленным: эти ребята ему симпатичнее и ближе, чем наша московская поэтическая тусовка.
27 февраля 1988 г.
«Амадеус» Милоша Формана – один из самых безукоризненных фильмов, что я видел. Вроде есть полная режиссёрская версия, на полчаса длиннее прокатной, но мне пока попадается одна и та же, дублированная Володарским.
5 марта 1988 г.
Юру Полякова во «Взгляде» спрашивают:
– В «100 днях до приказа» что-то вырезали?
– Господи, да что там резать!..
Резать и впрямь нечего, а вставить можно – дав солдату, которого под поезд толкнул, мою фамилию, Юрий Михалыч за все вытертые об него ноги отыгрался. Вообще у всех коммунистов сильно языческое сознание: убить врага словом.
9 марта 1988 г.
Попытка угона самолёта многодетной семьёй Овечкиных, семь братьев которой составили джазовый ансамбль «Семь Симеонов» и в полном комплекте решили бежать за рубеж. Поскольку ансамбль был малолетним и досматривали их спустя рукава, они смогли пронести на рейс «Иркутск–Ленинград» охотничье оружие и попробовали захватить лайнер. Но после посадки в Питере местные силовики решили отличиться и попытались взять самолёт штурмом. В итоге убиты чуть ли не все угонщики, а кроме них несколько пассажиров и членов экипажа. Этой трагедии могло бы не случиться, если бы... Вот это и удручает больше всего: кому была нужна перестрелка с подростками, которых, удайся им этот угон, в тот же день вернула бы любая цивилизованная страна.
13 марта 1988 г.
Встретил в овощном магазине Колю Булгакова: давно не виделись, зашли ко мне домой. На кухонном столе лежала газета со статьёй Нины Андреевой «Не могу поступаться принципами!» – Коля на полчаса уткнулся в неё носом: «Да, ...да, верно... так...».
Надо же, говорит, какие нынче мудрые статьи печатают, а я ничего теперь не читаю. – Совсем ничего? – Так... «Историю» Карамзина, из журналов «Молодую гвардию», «Москву» иногда просматриваю...
На том и простились: того живого, бурлескного, ироничного человека, какого я знал десять с лишним лет, больше нет.
–––––
Вечером в телеящике – встреча детей с бессмертным классиком С.В.Михалковым.
Дедушка сверкал чувством юмора:
– Записочки складывайте сюда, к подножию памятника.
– Какое у меня самое удачное стихотворение для взрослых? А вы сами как думаете? Конечно же, «Гимн Советского Союза»!
– Где я был? Везде я был! Ткните пальцем в глобус и, если в океан не попадёте,
там я тоже был!
– Вы ведь впервые видите живого Михалкова!.. (И т.д., и т.п. – до тошноты).
22 марта 1988 г.
В «ЛР» пришла телеграмма из Оренбурга: 18-го умер поэт Илья Елин. Несколько лет назад Илья Михайлович позвонил мне в редакцию: «Однофамилец, давайте познакомимся». Я ответил, что познакомлюсь с удовольствием, только вот однофамильцы мы относительные: он от своей настоящей фамилии Елинсон отнял три последние буквы, а я от своей – три первые. Мы с ним так никогда и не встретились, но сегодня стало горько, будто потерял родного человека.
6 апреля 1988 г.
Пришёл прозаик Станислав Гагарин – в прошлом алкаш, а ныне радетель Всесоюзного общества «Трезвость». Радостный: к нам Коля Бурляев примкнул (ожидаемо – читали, как Высоцкий ему в «Эрмитаже» первый стакан водки налил, и понеслось). Тут влетает Миша Успенский – услышал конец разговора и встрял по-простоте:
– Я как раз пишу одну штуку, там завязавшие мужики носят по зоопарку два ведра водки и суют под нос всем зверям – ищут, кого бы символом общества «Трезвость» сделать.
– Очень остроумно! – взорвался Гагарин и ушёл, саданув дверью.
7 апреля 1988 г.
Нынче «чистый четверг»: до полудня прибирался в квартире, потом поехал на Тишинский рынок – мясо на разговление купить. У дверей павильона встретил Олега Чухонцева, и мы с полчаса проговорили на тёплом солнышке, а когда стали прощаться – рядом тормознула машина и из неё вылез Смехов. И ещё полчаса слушал Веню Борисовича, который с Таганки почти ушёл, намерен собственную студию открыть и прозу писать...
Листая подаренную Смеховым книжечку «В один прекрасный день», вернулся домой и уже на пороге спохватился: а зачем я на Тишинку-то ездил?..
8 апреля 1988 г.
Зашёл к Абдулову за книжкой Высоцкого «Я, конечно, вернусь...» (самой полной и качественной из всех, на сегодня изданных). Севы долго не было, два часа славно беседовал с его мамой, вдовой Осипа Наумовича. Она, конечно, тоже пишет воспоминания, где будет много о Высоцком и Марине Влади: в этом доме начинался их роман, в простенке у окна пролетел «медовый» месяц, здесь ВВ едва не умер от разрыва горловой аорты. Вот и спорь с утверждением, что Поэт – наполовину Судьба: без Колдуньи жизнь Высоцкого была бы абсолютно иной, а то и вовсе оборвалась бы на взлёте.
10 апреля 1988 г.
Ходить с Булычёвым на тусовку нумизматов никак невозможно. Едва приценился к «медали мороженого мяса» (за зимнюю кампанию 1941-го года), Игорь подошел и развалил сделку:
– Зачем тебе фашистская атрибутика?
Начал торговать ополченческий крест 1812-го года – опять отговорил:
– Не стоит он таких денег. И вид нетоварный – я тебе в лучшей сохранности найду.
Так и ушел я пустой. А Булычёв в метро похвастался – показал должностной знак
«Старший дворник Исаакиевской площади No 5». В идеальном виде, даже булавка цела.
Восторгается:
– Не будь таких жетонов, как бы ты сегодня узнал, что пять старших дворников одну площадь мели! А им в помощь ещё и младших работников метлы десяток!
23 апреля 1988 г.
Сообщение о присуждении Ленинских премий (Тенгизу Абуладзе за «Покаяние») и о неприсуждении – Дудину, Ананьеву, Залыгину. Для СП СССР это пощёчина.
29 апреля 1988 г.
По ленинградскому ТВ – круглый стол «Советской культуры»: Конецкий, Герман, Товстоногов и др. (разговор на три с половиной часа). Виктор Конецкий:
– Нина Андреева – бандерша из Смольного института благородных девиц!
1 мая 1988 г.
Дождался выхода всех журналов с романом Гроссмана и прочитал книгу «Жизнь и судьба» целиком. Роман незаурядный, хотя по уровню отнюдь не «Война и мир», как считают многие. Стало понятным желание нашей критики объявить «Жизнь и судьбу» романом века, поставить в один ряд с «Тихим Доном», «Чевенгуром», «Мастером и Маргаритой» – когда эпопея Гроссмана столь же гениальна, то оценочная шкала советской литературы более-менее упорядочена, но если эта книга – второй ряд отечественной прозы, где «Пушкинский дом», «Сандро из Чегема», «Дом на набережной», «Чонкин», «Верный Руслан» и др., (что и очевидно, и почётно), то в каком ряду Бондарев, Проскурин, Алексеев?..
12 мая 1988 г.
Митя Покровский позвал на Таганку – на репетицию «Годунова» (его ансамбль весь спектакль «озвучивает»), но в последнюю минуту Любимов всё переиграл – пустил прогон спектакля «Высоцкий» с Николаем Губенко. Что понятно: за семь лет игравшийся от случая к случаю спектакль замылился, боль ушла – осталось голое ремесло. Мне сильнее всего жаль «Баньку по-белому», где Золотухин прежде пел, вторя Высоцкому, на манер погребального плача, и это была кульминация спектакля, теперь акцент переместился на сцену «Дом», которую вытягивает только пронзительный надрыв Аллы Демидовой.
Поставив «Годунова», Любимов через неделю улетает в свой зарубеж: вопрос его возвращения до сих пор не решён, да и в театре к отцу-основателю не все относятся с прежним пиететом, как принято считать.
В два часа ночи позвонила Нина Крейтнер: Союз кинематографистов отменил исключение Галича. А писатели что телятся?
15 мая 1988 г.
Актёр Гребенщиков, которого Межиров сбил на машине, вчера умер. Теперь Александру Петровичу тяжело придётся – ВТО и киношники жаждут ответной крови и намерены идти до конца.
16 мая 1988 г.
Позвонила мама: год назад умер отец, а нам его жена удосужилась сообщить об этом лишь сегодня. Уходил тяжело, кочуя из больницы в больницу, потерял исколотые инсулином ноги... И ведь тогда в Гульрипше – на девятый день – я отца, а не Мишу Поздняева, почувствовал!
...Из детских воспоминаний самое яркое – времени нашего житья в Иваново, как я, пятилетний, лежу перед сном в кровати, вслушиваясь в приближающийся к нашему дому грохот марширующих солдатских сапог, и когда от него начинают звенеть стёкла, отец, ведущий свою часть с учений в казарму, запевает за окном песню «Ласточка-касаточка» – и теперь у меня в ушах мягкий папин баритон, тонущий в припеве, который подхватывает сотня голосов...
Его похоронили рядом с матерью. И со всеми медалями – я не считаю, что так правильно, но душа моя спокойна – никакие чужие руки наград отца не коснутся.
Мы с папой так и не смогли помириться, и с этим грехом мне жить до конца.
20 – 23 мая 1988 г. / Ленинград
На три дня приехали в Питер – ратовать за «ЛитРоссию». Свободного времени совсем мало, так что повидать всех питерских друзей не получалось. Может, оно и к лучшему, потому как Миша Успенский в тутошних компаниях не в своей тарелке, хотя Рудик и постарался не смущать сибиряка «жидовскими штучками».
Поселились с Успенским в одном номере (уверял, что не храпит). Вечером вздумали заварить чай – Миша заметил, как я выдернул вилку телевизора за провод, и сурово отчитал: «Никогда больше так не делай!». Минуту молчали, потом начали ржать. Теперь это наша коронная фраза.
24 мая 1988 г.
Вечер «ЛитРоссии» в Ленинской библиотеке кончился досадным провалом Миши Успенского – ему пришлось выступать после Задорнова, доведшего зал до колик своим «Письмом генсеку», а у Миши эстрадный опыт нулевой, юмор «бумажный» (для глаз). И хоть Задорнов потом засыпал Успенского комплиментами, он сильно переживает неудачу. Это зря: его рассказы даже Хазанову расчитать не удаётся.
25 мая 1988 г.
Ушёл профессор Алексей Лосев (на 95-м). Тахо-Годи рассказывала на институтской лекции по античке: чтобы не отвлекать будущего академика от науки, решили ему про войну не говорить. Однако же пришлось – когда начались авианалёты на столицу, и в Вахтанговский театр попала бомба, философ поинтересовался-таки, отчего в доме стёкла звенят (в кабинете Алексея Фёдоровича шторы и в мирное время не раздвигались). Услышав про нашествие фашистов, Лосев отмахнулся:
– Никакие войны, после Второй Пунической, меня совершенно не интересуют!
(Правда, потом Великая Отечественная и до него достучалась: дом Лосева на Волхонке уничтожила бомба (есть фото философа на развалинах).
26 мая 1988 г.
После работы поехал по делам в Переделкино. Вернулся домой в полночь и сел под дверью – Лена с Никой на даче, свой ключ я отдал Успенскому, а он куда-то пропал. Хорошо, у соседа гуляла компания, в которой и просидел до З-х часов ночи. Когда гости ушли, Андрей уже собрался постелить мне на кухне, тут я на всякий случай позвонил в свою дверь и да – выпивший Успенский проспал весь вечер, а тут звонок его спящий мозг кое-как пробудил... Была бы я ему жена – прибил бы, но я редактор Михаила Глебовича, и он мне ещё живой нужен.
27 мая 1988 г.
Вечер Галича в Доме кино. Уже не тот первый камерный, в Доме архитектора, а с невероятным аншлагом – еле-еле приткнулись на боковом пандусе. Вели Нина Крейтнер и Эльдар Рязанов, говорили Борис Чичибабин, Михаил Козаков, Семён Лунгин и Валерий Аркадьевич Гинзбург, пели Андрей Макаревич, Дима Межевич и Юлий Ким. Под занавес показали фильм норвежского режиссёра, но в половине 12-го ночи на него мало кто остался. А мы с Юрой Бабийчуком и Мишей Успенским ещё и погуляли, дойдя пешком до моего дома.
Забыл сказать, что Пригласительный билет Слава Лосев (спасибо ему!) сделал с большой фантазией и любвью.
2 июня 1988 г.
Колосов позволил-таки мне провести вечер редакции в ДК Ильича со своей компанией (но зама своего Егорунина навязал – проследить, чтобы наши ля-ля имидж «ЛитРоссии» не опошлили), и всё получилось тип-топ. Позвал Булычёва, Иртеньева, Чернова, Макса Кривошеева, Веронику Долину и Катю Горбовскую, так что зал, несмотря на жару, пустым не был. Всё действо Игорь-Кир рисовал на обороте своего рассказика шаржи на выступающих, а поскольку рассказ был принесён мне, я получил ещё и семь замечательных рисунков.
3 июня 1988 г.
Ливанов говорит, что у меня лёгкая рука: в марте послал его многострадальную повесть про Ивана, себя не помнящего, Борису Никольскому в питерскую «Неву» («ЛитРоссия» печатать наотрез отказалась), и там её через месяц опубликовали.
Сейчас Василий Борисович затеял свой личный театр – «Детектив». Под крышей КГБ, который пустил пробивного шерлохолмса в свой клуб на Большой Лубянке.
Ливанова застал в возбужденном состоянии: кипит. – «Возможен ли такой «жанровый» театр в принципе?» – «Конечно, народ обожает детективы! Аншлаг предсказан 100-процентный».
Худрук и главреж в наличии – сам Василий Борисыч и Виталий Соломин. Ещё есть главбух (денежки счёт любят). И пять актёрок – самых-самых. Которых ВБ тут же построил шеренгой – ну, как? Хороши, ага: рыжая, шатенка, русая и две блондинки. Которых роднила одна весьма пикантная деталь – их бюсты колебались в амплитуде от пятого до девятого номеров.
Через час разговора с Ливановым возникла чёткая уверенность, что суть творческого поиска – проба актрис, и тем дело кончится.
4 июня 1988 г.
Чудовищный взрыв поезда в Арзамасе – 1 (несколько вагонов хозяйственной взрывчатки) – огромное число жертв... Терроризм или обычное разгильдяйство?
5 июня 1988 г.
Давно заметил за собой: если нужно выбирать из двух вариантов – предпочитаю третий. Два последних года, когда разрывался между двух семей и двух женщин (жён, уже нелюбимых), измотали вконец: жил в какой-то апатии, машинально, не думая даже, куда кривая вывезет.
В середине апреля обедал в литгазетовской столовой, а за столиком в углу шумно гужевалась киношная молодёжь – Андрюша Титов, сын Юры Чулюкина, еще пара ребят из их «детской» тусовки. Девушка в этой компании была одна, сидела ко мне спиной, не обернулась ни разу. Очень она мне понравилась – осанка, рассыпанные по плечам русые волосы, тугое терракотовое платье, и я вдруг реально ощутил – каким-то необъяснимым чутьём п о н я л, что эта девушка, лица которой не вижу, – м о я, и что у нас будет всё: яркий роман, вместе прожитые годы, дети... Даже смешно стало: сейчас уйду, так и не узнав, как она выглядит и как её зовут, и мы с ней никогда больше не встретимся...
Ушёл, забыл сразу о том случае, а неделю спустя эта девчушка принесла в мой кабинет подписные полосы (только по волосам и терракотовому платью и узнал).
Я про себя назвал её Фыфкой, месяц мы присматривались друг к другу, а вчера у меня дома она не оттолкнула моих рук, осталась до утра, и все преграды рухнули в небытие – её жених Макс, все мои перед кем-либо обязательства...
17 июня 1988 г.
Гена Жаворонков купил мне подшивку «МН» за 1987 год – заехал в редакцию и застал у него Женю Попова с Сергеем Чуприниным. Естественно – направили стопы в Домжур... («конец цитаты», как нынче принято писать в таких случаях).
19 июня 1988 г.
Воскресное ТВ–смотриво:
– «Высший суд» Герца Франка с последующей дискуссией школьников в ЦДЛе.
– Катаняновский фильм об Ахматовой (слабенький, совсем без хроники, ктр сохранилось довольно много, но Василий Абгарович почему-то ею пренебрёг).
– Фильм о Гарике Каспарове – оч. хороший, но с перебором пендалей в адрес «гадёныша» Карпова (пересолили).
28 июня 1988 г.
Открылась XIX партконференция, от которой все ждут какого-то откровения, выхода к новым горизонтам. По–моему, зря ждут! – сказал ворчливый скептик.
30 июня 1988 г.
Под закрытие конференции Ельцин реабилитации захотел! Уже анекдот есть:
врывается матрос–железняк, обвитый пулемётными лентами и с пулемётом в руках в зал заседаний, кричит:
– Кто тут Ельцин?
– Ну, я!
– Боря, пригнись! – и пулемётной очередью по президиуму: та-та-та-та-та!..
1 июля 1988 г.
Мурзик понаделала кучу значков, которые поочерёдно прикалывает, выходя на улицу. Один очень смешной – «Папа, ты не прав!» (переиначила фразу, которую на XIX партконференции Лигачёв сказал Ельцину).
5 июля 1988 г.
«Маленькая Вера». Замечательное кино! – замечательный Пичул, замечательная Наталья Негода (звезда покруче Гурченко будет!).
Самый убойный кадр – маленький советский негрятёнок, смотрящий по телевизору мультик про доктора Айболита: «Не ходите, дети, в Африку гулять!»...
7 июля 1988 г.
Рассказываю о молодых писателях в институте Патриса Лумумбы. Иностранные студенты любознательны: записывают имена, названия книг. Говорю:
– Замечательная книжечка вышла у Виктора Коркия – «Чёрный человек, или Я бедный Сосо Джугашвили».
Тут в зале встаёт огромный негр:
– О каком чёрном человеке вы говорите?
Кожей ощутив приближение катастрофы, начал мямлить:
– Это такой поэтический образ... вот в поэме Есенина...
Ничего они не поняли – теперь встала негритянка:
– В книге Коркия рассматриваются проблемы расовой дискриминации?
– Не-е-е-т! – завопил я дурным голосом, но и третий, и пятый вопросы были про негров.
Тут критик Идашкин, человек дошлый и тёртый, принял огонь на себя:
– Сейчас я вам всё объясню. Есть у нас понятие: «чёрное золото»...
Что Идашкин рассказал неграм про уголь, я уже не узнал – под шумок бежал постыдным бегством.
15 июля 1988 г.
– Посылка из Красноярска – Успенский прислал 50 штук своей местной книжечки «Дурной глаз». Теперь моя очередь делать Мише первую столичную.
– По ТВ – беседа В.Кардина с Вл. Дудинцевым («Голос Америки», да и только!).
– Вечером во «Взгляде» японист Вл. Цветов, говоря о литгенерале Проскурине, прежде травившем Твардовского, а теперь входящем в комиссию по созданию памятника Василию Тёркину, посоветовал Петру Лукичу сделать себе харакири.
20 июля 1988 г.
В «ЛГ» Щекочихин, беседуя со своим любимым милиционером Гуровым, некогда застрелившим льва Кинга Первого и предрёкшим, что «лев готовится к прыжку», свой разоблачительный материал о реальной советской мафии назвал: «Лев прыгнул!». Жаль, что лично цензурировавший все Юрины статьи Щёлоков этот текст уже не прочтёт.
25 июля 1988 г.
До четырёх утра с Ниной Крейтнер и Валерием Аркадьичем готовили публикацию Галича для «ЛитРоссии». Уломать Колосова на этот раз оказалось проще простого – только и спросил главреда: «Хотите «ЛГ» дорогу перебежать?»
1 августа 1988 г.
Утром разлепил глаза, и первая мысль: не хочу в редакцию ехать – снова деньги на венок собирать... Добрался до конторы, а там все в зелёной тоске: умер поэт Диомид Костюрин, редактор отдела стихов. Егорунин показал свидетельство о смерти – причина: шок, кровопотеря. Говорю Саше: либо машина сбила, либо с высоты. Оказалось, что из окна выбросился наш тихий «динамит в кастрюле».
Он полгода пролежал в психушке с диагнозом «канцерофобия», но кроме боязни умереть от рака, внешне у него всё было в порядке: женат на внучке–дочке Гулиа, книжки исправно выходят, Пугачёва пять его хитов поёт... Вот уж точно, чужая душа – потёмки.
16 августа 1988 г.
Под станцией «Бологое» сошла с рельс «Аврора»: погибли больше ста человек. ТВ никто не верит – все говорят о теракте, но Щекочихин разузнал, что это – хулиганство, а виноваты школьники: как чеховский злоумышленник, открутили несколько гаек...
18 августа 1988 г.
Вышла подборка стихов Русакова (очень крепкая и кстати – три дня назад у него был день рождения). В конце дня Гена с женой заехали за газетой и мной на Цветной бульвар, и мы отправились гулять. Пешком дошли до моего дома, по дороге накупив разных вкусностей, и тут Люда увидела пельменную. Смотрю, и у Гены тоже глаза загорелись: зайдём? К моему предупреждению, что у них есть реальная перспектива закончить день в реанимации Склифа, супруги-поэты остались глухи. В неаппетитной липкой духоте они выбрали самый обшарпанный стол, с ностальгическим любованием расставили на пластике тарелки с синими пельменями в лужах уксуса, гранёные стаканы с кофейной бурдой и блюдечки с резиновыми беляшами. И – жмурясь в лучах закатного солнца, поминутно обмениваясь лирическими взглядами – принялись всё это уплетать...
Очевидно, чтобы проникнуться прелестью советского общепита, нужно десять лет прожить в стерильных Соединённых Штатах.
21 августа 1988 г.
На Пушкинской манифестация по случаю 20-летия ввода наших танков в Прагу. Хорошо, что мы с Вероникой не поехали туда гулять – рассказывают, что менты устроили свалку с битьём, около 200 человек рассовали по «воронкам». Ну и милиции тоже досталось. Говорят, что на такие «несоветские» митинги, благо заявки на них подают заранее, внедряют коммунистов из заводских парткомов: мешать изнутри, сеять смуту...
23 августа 1988 г.
Днём пошли с Вероникой в «Мир» на «Кинг-Конга» (был риск, что она испугается, но девушка продержалась). Потом отдал её бабушке, а сам поехал к Русакову. На Трубной встретил Митю Покровского (только на два слова и хватило времени), а на Пушке – Витю Коркия (с ним было по пути на «Юго-западную», где меня ждал Андрей Чернов.
В кабинете Русакова на стене висит мой большой портрет Тарковского – Арсений Александрович сам подарил любимым ученикам Гене и Люде (знал бы я судьбу своих фотографий!). Выпив, под настроение сели смотреть комедийку «Русские идут!» (Гена – виртуозный синхронист), пока не приехали Олег Хлебников с Аней, которая под утро и развезла нас по домам.
28 августа 1988 г.
На Кузнецком выставка русского «авангарда». Занятно, не более того, но и это приводит публику в негодование: годы «академизма» приучили её к тому, что настоящее искусство должно быть серьёзным.
1 сентября 1988 г.
В редакции появился Юз Алешковский – розоволицый, солидный, почти серьёзный. Стоял в коридоре в окружении друзей, шумно вспоминая, когда здесь был в последний раз. Тут закончилась редколлегия, из кабинета вышел Лейкин:
– Юз, какими судьбами? Совсем не изменился!
– А ты, Няма, постарел, морда пархатая!
– Когда ж ты, наконец, изменишься? – всплеснул руками Лейкин. – Ничего святого у тебя нет!
– Тут, Няма, ты ошибаешься! – Юз воздел палец к небу: – Во мне святого до х.я!
Потом принёс к нам в отдел свою – народную! – песню «Товарищ Сталин, вы большой учёный» в авторской версии, распорядясь перечислить гонорар «Мемориалу».
2 сентября 1988 г.
Когда ты неуч, при встрече с человеком знающим оторопь берёт. Благодаря шмелёвской статье «Авансы и долги», у нас половина читателей прозрела: оказывается, вся мудрая экономика – проще пареной репы. Конечно, это не так, и говоря с Николаем Петровичем в полной мере осознаёшь, сколько там подводных камней. Теперь то и дело слышишь: почему Шмелёв обречён читать лекции сотне спецов, а не призван руководить Госпланом или Минфином? – Да потому, что он теоретик, а там нужны практики.
4 сентября 1988 г.
Вчера у Чернова родилась очередная (третья) дочь: вместо ожидаемого Прохора – ДАША. Про которую Андрюша сказал одно слово: рыжая!
12 сентября 1988 г.
В редакции фильм Андрона Кончаловского «История Аси Клячиной...» – та самая «сверх–сверхлитература», за которую так ратует Адамович. Удивительно, но за двадцать лет фильм абсолютно не устарел.
15 – 18 сентября 1988 г. / Ленинград
Верно говорят, что влюблённые глупеют. В Питере одно из самых любимых мест – булочная–кафе на Театральной площади, замечательная не только свежайшими «Ленинградскими» пирожными, но и тем, что там близ столиков телефон-автомат. По которому, поглощая кондитерские изделия и попивая кофе, легко обзванивать друзей. Пока мы с Фыфкой здесь лакомились, я договорился с Рудиком о встрече в Александровском парке – возле модернового памятника матросам, которые в русско-японскую войну 1905 года затопили свой эсминец, чтобы не сдавать его врагу. Когда я приезжал в Питер в начале 70-х, сверху на головы матросов из кингстона ещё текла вода – её давно нет, но памятник этот, открытый ещё до революции Николаем Вторым, по-прежнему выразителен. И вот подходим мы к нему, полчаса ждём Рудика – наконец бежит, грозя кулаком:
– Ты мне сказал, что памятник называется «З а т ы к а ю щ е м у»! Скажи спасибо Татьяне, которая сообразила, что ты имел ввиду «Стерегущему» !
20 сентября 1988 г.
Вышел «Горизонт» с полной стенограммой избиения Пастернака.
30 сентября 1988 г.
Гуляя с Никой возле Тишинки – заглянули домой к Булычёву (занесли Игорю газеты с его публикацией). Порадовались итогам внеочередного Пленума ЦК, на котором «Меченый» продолжает укреплять свои позиции: кучу функционеров отправил на пенсию. А главное – перевёл Егора Лигачёва с идеологии на капусту и помидоры (доигрался дед с химиком Ниной Андреевой).
Глядя на Нику, которая с высунутым от восторга языком рассматривала шлемы, кивера и прочие коллекционные головные уборы, Игорь сказал:
– Самый замечательный возраст! Вырастет – приведёт к тебе домой лоботряса, как моя Алиса: в первый же приход выдал себя: «Это сколько же мерседесов на полках без толку пылится!»...
Увы: судьбы почти всех коллекций, как правило, незавидны.
4 октября 1988 г.
Позвонила Наташа Старосельская: вчера умер Фёдор Ависович Колунцев. Весь вечер обзванивал общих знакомых – сам на похоронах быть не смогу: спешно улетаю в Махачкалу.
6 – 12 октября 1988 г. / Дагестан, Махачкала
В «Совписе» навязывают переводить роман о Батырае (дагестанский Лермонтов, тоже в 27 лет умер). Написала его праправнучка классика Сарат – сорок печатных листов (мрак – сплошной набор случайных слов). Ладно, поехал по батыраевским местам, благо что в этих краях пока не бывал. А в дорогу, видимо, надлежало прихватить роман лже-классика Нурпеисова, на котором спёкся Юрий Казаков, переписав его от первой страницы до последней точки. Вообще литературное донорство – не такое безопасное дело, как считается: не счесть, сколько на нём талантливых писателей сгорело.
Сарат Гаджиевна подготовила мне «культурную программу»: экскурсию по Махачкале (от бюста Гамзата Цадасы до виллы Гамзатила Расула, где мы как бы «случайно» встретили Абу-Бакара) и приглашение на свадьбу «с национальным колоритом». Приезд столичного журналиста местные акыны восприняли с жаром – на второй день мне в гостиницу принесли шесть доносов – на всех скопом и на каждого в отдельности. Принимая их гадкие писульки, сразу осведомлялся: вы за Расула Гамзатова или за Абу-Бакара? (расклад – 50 на 50). Чтобы не вникать в эти пошлые дрязги, плюнул на всех и на три дня уехал в горы, в сторону Чечни.
Места там потрясающие: ехали по Левашинской дороге, мимо Ая-Кака – вдоль «тёплой речки» Вана Херке – до Чахи и Дегвы. Машина наша еле вскарабкалась на гору Мехела-каб, где хутор Ая–Махи (место второй половины недолгой жизни Батырая). Могила его сохранилась, а дом – нет. Здесь живут его потомки – две женщины и девочка: приняли нас хорошо, угостили буйволиной сметаной. Отсюда видно море, но скоро поползли облака (или туман) – низкие, закрывая луга в долине. Вообще мне везло: день выдался солнечный, шофёр быстро вёл машину (60 км. по серпантину). Очень красиво: осенние горы «волчьего» окраса словно покрыты ярким лоскутным одеялом лесов...
Через Ая-Кака вернулись к разъезду, свернули на Урахинскую дорогу. Миновав Ая–Лизи-Махи, через перевал горы Цабарги, мимо утонувшего в тумане ущелья Махарги–Махи – к селению Урахи (Верхнему), где родилась и росла Сарат и где жил, женившись, Батырай. Тут семейный дом Батырая сохранился хорошо, даже утварь того времени, оружие (холодок свёл лопатки, когда взял в руки кинжал, оборвавший жизнь многих неверных). Получил в подарок старинный оловянный кувшин для воды. Осмотрел ветхую мечеть, даже на минарет вскарабкался. В Нижний Урахи спускаться не стали...
Возвращались другой дорогой – в объезд горы Цабарги, заглянув в Аймау–Махи (хутор, где Сарат разжилась картошкой, набив ею весь багажник). На реке Вана Херке – недалеко от памятника партизанам, погибшим в боях с Деникиным, – поужинали, пока не сгустилась темнота...
В последний день зашёл попрощаться к Абу-Бакару (он мою командировку в СП отметил), отоварился на рынке «винными ягодами», два разных рецепта варенья из которых дала мне Сарат.
13 октября 1988 г.
Вернувшись из поездки, в ворохе почты нашёл письмо от Кати. С фотографией Шурочки и надписью на обороте: «Слабо на полку поставить?..»
Не слабо – поставлю, да, но это единственное, что могу, – семьи у нас не получилось, и теперь это уже непоправимо: за минувшие полгода в моей жизни появилась женщина, которую я с каждым днём люблю всё сильней и безоглядней.
15 октября 1988 г.
Неделю назад – в один день с моей мамой – Фёдору Ависовичу Колунцеву исполнилось бы 65. Не исполнится – упокоился на Армянском кладбище, рядом с любимым мастером Платоновым. В последний путь его проводили друг детства Булат Окуджава, Николай Евдокимов, весь их Литинститутский курс…
Осталось всё-таки записать за Колунцевым его байку, которую сам наверняка не оставил в письменном виде.
В середине 50-х первый роман Колунцева издали в Югославии, и молодого писателя пригласили в Белград. Вместе с ним поехал советский классик Леонид Леонов. Тогда в СССР еще не придумали ВААП, гонорары писатели получали сами. «Ты, Фёдор, валютой зря не сори, – сказал Леонид Максимович. – Вообще держись за меня: учти, любая твоя выходка по приезде станет известна».
Колунцеву тридцать лет, загранпоездка – первая в жизни, и он полагал, что вдвоём с мэтром свободен от соглядатаев. А напротив их гостиницы, в баре Дворца труда, показывали стриптиз. «Учти, что в Москве всё сразу будет известно! – твердил Леонов. – И я тебя в бар одного не пущу!» Пошли вместе.
Стриптиз выглядел затейливо: по зальчику ходила певичка в лёгком балахоне, на столах страждущих лежали ножницы, и любой мог отрезать от прикида артистки всё, что захочется.
По мере того, как одеяние певички уничтожалось, свет постепенно гас, в её руках появился длинный китайский фонарик. И тут она обратила взор на Колунцева – тогда колоритного жгучего брюнета с окладистой ассирийской бородой. Вручила иностранцу фонарик, жестами объяснив, что светить на неё впотьмах нужно не абы как, а уперев тубус в пах и вращая им, как фаллосом. «Фёдор, последний раз говорю, что в Москве всё будет известно, и я в этом безобразии участвовать не намерен!» – шипел Леонов, разрезая на певичке лифчик. А когда дама осталась совсем без ничего, классик силком увёл молодого писателя из зала.
Фёдор Ависович искренне уверял Леонида Максимовича, что никакой слежки за ними не заметил. Но – да, в Москве о походе на стриптиз все как-то узнали: «Ну, Федор, поведай, как ты крутил хером в югославском стрип-баре!» – то и дело приставали к нему коллеги. Колунцев понял, что других загранпоездок ему теперь век не видать. Однако уже через полгода его вызвали в иностранную комиссию СП и секретарь Тельпугов сказал: «Пакуй чемодан, Фёдор, тебя включили в поездку – в Англию вместе полетим». Как честный человек, Колунцев напомнил, что он жутко вёл себя в Белграде. «Да уж не сомневайся, все вспомнили, когда утверждали состав группы, – рассмеялся Тельпугов. – Но я тебя отстоял: сказал, пусть летит, если ему есть что показать!..»
18 октября – 17 ноября 1988 г. / Сухуми, Гульрипш
При вылете из Москвы в аэропорту случилось ЧП: в моём чемодане обнаружили нож с выкидным лезвием. В панике позвонил Щекочу – Юра сказал: лети спокойно, на обратном пути разберёмся. Пока составляли акт, едва не опоздал на самолёт, но кое-как всё утряслось – в три часа дня уже был в своём 407-м номере. Из-за которого тоже пришлось ругаться: узнав, что я прилетаю с девушкой, директор выделил нам роскошный гостевой люкс на верхнем этаже (только что там месяц прожили Щекоч с Ажгихиной), а у нас путёвки в два одноместных, на третьем и четвёртом, при том, что я прибыл на месяц, а Фыфка прилетит на десять дней.
Из раздражающих моментов в Доме творчества – жена Юры Карабчиевского с его сыном-художником Димой, который канает под Ван-Гога: пока его мамочка читает в беседке в саду, он врубает магнитофон, месит краски и мажет морду. Мама уверена, что сын гений, потому ему можно всё, и если он что-нибудь себе отрежет в подпитии – это будет лишь подтверждением его избранности.
18 ноября 1988 г.
Незадачливый провокатор Аркадий Норинский, пославший антисемитское письмо в журнал «Знамя» Григорию Бакланову и мгновенно найденный КГБ, получил за злостное хулиганство полтора года условно.
19 ноября 1988 г.
Сегодня узнал, что на прошлой неделе Ирка Зайцева отбыла в Италию, чтобы оттуда перебраться в США. С мужем Дерберендикером, чью фамилию я наконец научился выговаривать, и трёхлетним сыном Лёвушкой, который там вырастет уже американцем. Очень жалею, что не вышло попрощаться. И ещё жалею себя и всех нас, русских читателей, которые остались без Иркиных обаятельных книжных иллюстраций: ТАМ у неё будет какая-то совсем иная жизнь...
20 ноября 1988 г.
Великолепный фильм Бортко «Собачье сердце»: гениальный Евг. Евстигнеев – доктор Преображенский, совершенно невероятный Толоконников – Клим Чугункин–Шариков, для Романа Карцева – Швондера никаких эпитетов не хватит. Отдельно похвала Юлию Киму за песню и частушки! Ей-ей, Булгаков порадовался бы.
22 ноября 1988 г.
Утром в Литинституте – на семинаре Есина рассказываю студентам, почему их не печатают. Пытаюсь объяснить, что если рукопись вернули с вопросами, со следами редактуры и пометами на полях – надо не брать ластик (смех в классе), а садиться и по строчкам разбирать, какие претензии к тому или иному тексту. И пытаться свои рукописи самим дорабатывать – не дай им Бог вторично оказаться на столе у того же редактора с прежними огрехами.
Вечером – Аскольдовский «Комиссар». Конечно, это шедевр. То-то его и убивали двадцать лет.
23 ноября 1988 г.
Сообщение о необъяснимой смерти г–жи Кристины Онассис (ей было всего 37): овдовел наш «флотоводец» Сергей Каузов, который дал буржуазной девушке бесценный опыт советской жизни. Жильцы писательского дома в Безбожном до сих пор вспоминают, как оторопела она, не обнаружив в кране горячей воды (ясно, что без неё проводили профилактику, но она же приехала), а потом ещё и потребовала, чтобы из-под её окна убрали дребезжащий трамвай...
24 ноября 1988 г.
«Московские новости» продолжают подсчёт, во что обошёлся 70-летний разгул Софьи Власьевны. По мнению Роя Медведева, с 1917-го по 1957-й Россия потеряла ок. 68 миллионов.
– 1927 – 1928 гг. – ок. 80 – 100 тыс. (репрессии).
– Начало 1930-х – 500–600 тыс. (200 тыс. – чл. ТКП).
– Коллективизация 1933 г. – 240 тыс. (Рой Медведев)
– 381 тыс. (подсчёт 60-х)
– ок. 10 млн. (Сталин – Черчиллю)
– Голод 30–х – ок. 6 млн. умерло (на Западе считают – 4 млн.)
– 1934 г. – 17–18 млн. репрессированы, в т.ч. убито 10 млн.
– 1937 – 1938 гг. – 5–7 млн. репрессированы, в т.ч.1 млн. расстрелян.
– 1939 – 1940 гг. – 2 млн. жертв.
– 1941 – 1946 гг. – 10 млн. убито,
– 3 млн. переселено в 1942 г.: умерли, убиты 1 млн.
– 1947 – 1953 гг. – 1 млн. репрессирован.
––––––––––
ВСЕГО: 60 млн. репрессированы, убито – 33,5 млн.
26 ноября 1988 г.
«Неделя совести» в Клубе МЭЛЗа. На сцене: Бухарина-Ларина, Юрий Никулин, Адамович, Евг. Евтушенко, Старостин, Фёдоров (врач), Карякин, сын Хрущёва... Такого количества «врагов народа» здесь прежде не было никогда.
27 ноября 1988 г.
По ТВ – беседа В.Познера с реж. фильма «Власть СОлоВЕЦКАЯ» М.Голдовской.
29 ноября 1988 г.
Вечером Ника мне сказала:
– Ложись наконец спать, только, пожалуйста, не храпи – ты своим храпом всю душу мне разрываешь!
Спрашиваю, откуда она это выражение взяла.
Говорит:
– Высоцкий же поёт: «Взвыл я, душу разрывая...»
30 ноября 1988 г.
Всё-таки провинциальный юмор Успенского весьма специфический – вырубаю:
– журнал «Конокрадство и скотоложество»;
– объявление в морге: невостребованные в течение 7 дней трупы зачисляются в труппу анатомического театра;
– вчера на опушку леса вышел живой еврей: видно суровые сибирские морозы выгнали носатого из чащи.
И т.д., и т.п.
7 декабря 1988 г.
В 11 часов 41 минуту по местному времени в Армении произошло чудовищное землетрясение. Город Спитак – там в эпицентре было в 10 баллов – больше не существует. Говорят о 45–50 тысячах погибших. Поразительно, что Азербайджан ликует: «Аллах услышал!..»
10 декабря 1988 г.
Из суеверий: на 10 декабря было назначено открытие ресторана «Спитак» на месте двора при музее Конёнкова (летом там часто выставляли «проветривать» скульптуры Сергея Тимофеевича, но в перестройку его кто-то купил). Очень стильная двухэтажная постройка, с армянской чеканкой и витражами. Сегодня на калитке объявление, что всё отменено.
В стране траур: мы с Успенским собрались на спектакль в Клуб МГУ, но Женя Славутин его снял, однако показал для десятка зрителей обещанный прогон постановки по пьесе Вити Коркия «Чёрный человек...».
11 декабря 1988 г.
Повесть В. Зазубрина «Щепка» – самое страшное, что написано о зверствах ЧК. Прочитал – и ночью не мог заснуть, так сильно ныло сердце.
15 декабря 1988 г.
Секретариат СП РСФСР выгоняет бедного Михаила Макаровича Колосова, даже не предложив ему никакой другой должности. Свинство, конечно, но и я повинен в смещении главреда (очевидно же, что кроме как из его сейфа скандальную стенограмму пленума, избранными местами опубликованную в «Огоньке», из других мест выкрасть не могли). А теперь кто бы ни пришёл в «ЛитРоссию» – Крупин, Личутин, Михайлов, Саватеев или Журавлёв – поворот вправо уже неизбежен: колосовские попытки лавировать между ТЕХ и ЭТИХ больше не проканают.
19 декабря 1988 г.
В редакцию привезли новый фильм Мамина «Фонтан», где дебютировал Митя Яснов-Баевский. Очень хорошо, но «Праздник Нептуна» переиграть невозможно.
22 декабря 1988 г.
На фестивале неигрового кино в Свердловске гран–при получил дивный ролик «Тот, кто с песней...» – про графомана, на заказ сочинящего гимны для всяких трудовых коллективов, причём всем пишет по одному шаблону – и слова, и музыку.
30 декабря 1988 г.
К Новому году ЦК КПСС сделал советскому народу подарок – отовсюду снял имена Брежнева и Черненко.
31 декабря 1988 г.
Год закончился на печальной ноте – умер Юлий Даниэль. В литературе он не оставил глубокого следа (стихи на «троечку», проза лучше, «День открытых убийств» останется), но их с Синявским процесс стал тем рубежом, который окончательно размежевал наших писателей, породил правозащитное движение.
ФОТО: На Марсовом поле / Ленинград, май 1988 г.
Архив © Georgi Yelin / съёмка Михаила Успенского
ФОТОАЛЬБОМ к дневнику этого года – все 32 снимка привязаны к датам:
https://yadi.sk/a/XNc8gYBkKB0HFg
––––-