Прогуливаясь по тенистому парку, я решил улыбаться весь день. По моим подсчетам, ничто не в силах было сломить моей улыбки. Руки по карманам, на голове кукушка свила гнездо, я шел вдоль аллеи и, глупо улыбаясь, казался самому себе американским продавцом (скажем, стоявшим за кассой со вздернутым к небу козырьком). Зачатки осени, солнечные лучи пробиваются сквозь еще зеленые деревья, порывистый ветер, еще не до конца определившийся в своем направлении. В этот день не было ничего постоянного – временное потепление, обеденный перерыв у работников труда, отрывистое стаккато падающих с карниза капель. По всей видимости, ночью шел дождь, ведь не случайно на аллее поблескивали островки луж. А я все беспечно улыбался, лавируя между ними.
Нужно признать, что мне совсем не трудно было держать улыбку в узде – она не напрягала, да и на душе, подражая ей, начинало карабкаться что-то веселое. Так вот, оказывается, в чем разгадка! Настроение можно и нужно создавать самому. Достаточно натянуть свежую улыбку точно чистую пару носков. И вот вам уже комфортно, вы веселы и беспечны. Главное, нигде не намочить ноги, что и случилось со мной некоторое время спустя.
Проходя парк обочиной, я никак не хотел вдаваться в его подробности. Пусть себе живет своей жизнью. Однако вскоре пришлось нарушить прежний замысел, когда на детской площадке, расположенной недалеко от тротуара, я заметил удивительную четверку. То были двое взрослых и ровно столько же детей. Невольно заинтересовавшись, я сбавил шаг и со своей широкой, но никому не предназначенной улыбкой стал ходить туда и сюда, описывая полукруг. Все было достаточно просто, но эта простота и сразила меня. Вообще я люблю что-нибудь идеальное и достойное подражанию. На мой взгляд, это и есть победа над всеми возможными условностями жизни.
Итак, между песочницей, качелями и небольшой горкой, разместилась одна семья. Недалеко от песочницы стояли друг против друга отец и его маленький (лет трех) сынишка, который явно копировал манеры отца. Между ними оставалось пространство, по которому мчалась туда и сюда пластмассовая машинка. Отец направлял ее сыну, и тот с невозмутимым криком счастья отправлял ее обратно. Лица обоих светились улыбкой, а потому и я себя здесь лишним не чувствовал. В нескольких метрах от них, на небольшой скамейке расположилась прекрасная половина одного целого.
Красивая молодая женщина заплетала в косички волосы девятилетней дочери, которая сидела смирно и лишь перебирала в руках яркую резинку. Было видно, с каким наслаждением она доверилась матери. Более того, казалось, для нее это были самые счастливые минуты. Ну разве может быть что-то дороже прикосновений матери? Ее любовь передается даже на расстоянии, не говоря уже о телесном контакте.
Возможно, я казался полным идиотом, который все улыбался непонятно чему и словно ждал, когда же освободят его песочницу и он сможет с присущей ему жадностью запустить руки в холодный песок. К счастью, я не страдал подобным недугом, хотя и мог бы попробовать. В жизни человека всегда должно быть что-то такое, что уводит его в сторону. Без этого не было бы желания держать под контролем свои действия и эмоции. И так как я всего лишь улыбался, будем считать, что это и было вывихом в моей жизни. Но совсем не это занимало меня в ту минуту. Счастливая семья – полет в синхронных движениях обоих крыльев – вот что более всего интересовало меня. Счастье, с которым перекатывалась игрушка. Восторг, с которым заплеталась коса. И все эти действия, совокупность которых и называлась жизнью, цеплялись за что-то глубинное во мне и переплетались с тем светлым чувством, которое поднимала на поверхность моя беспечная улыбка. В эти секунды я наблюдал прекрасную картину, ловил оттенки и вскрикивал вместе с маленьким мальчиком, когда тот, в очередной раз запустив машинку, неуклюже ронял ее на бок.
Помните, я говорил о луже? Так вот, я угодил в нее ровно тогда, когда в очередной раз машинка, не удержав сцепление с дорогой, с грохотом повалилась на землю. Следом за ней произошла авария и в моем сердце. Помню, меня что-то больно кольнуло, когда, предчувствуя неладное, я увидел приближающихся взрослых. То были двое - мужчина и женщина, которые ну никак не гармонировали с венком, который я так бережно опустил на счастливую семью. Катастрофа приближалась с каждым их шагом. Их ноги как-то особенно сильно вминали упавшие листья в землю, отчего моя улыбка чуть не съехала с лица и не стекла по телу. Мужчина держал бутылку в руке, взбалмошная жидкость болталась в ней, как оторванная заплатка на штанах сорванца. Другая рука его была свободна, и он поспешил приобнять ею свою подругу, чопорно дымившую удлиненной сигареткой.
Вскоре эти двое подошли ближе и встали у самых качелей, точно являлись прямыми их владельцами или, на худой конец, арендаторами. Весь вид их говорил о правах владения. Только вот чем?
Я перестал ходить (не помню, что было с моей улыбкой) и стал судорожно переводить взгляд с одних взрослых на других, утопая в луже по самые щиколотки. Далее все происходило, как в немом кино. Слайд за слайдом, пластмассовая машинка остановилась, коса была заплетена, отец погладил подбежавшего сына, дочь с благодарностью обняла мать. Лишние в этой черно-белой ленте продолжали упрямо стоять. Мужчина с бутылкой даже позволил себе нетерпеливо постукивать каблуком. То, что было дальше, не поддается уже никакому здравому смыслу.
Женщина докурила сигарету почти до основания (на фильтре отпечатался след губной помады) и как-то безразлично позвала детей. И те пошли на зов с таким выражением лица, словно были птичками, оказавшимися в силках. Веселье сменилось грустью, на лицах повисло чувство непередаваемой муки. Как! Почему?! Я хотел было броситься с кулаками на этих самозванцев! Но в порыве гнева совсем забыл, что промочил ноги. Отец и мать проводили взглядом (в котором еще светилась надежда) детей, подошли друг к другу, взялись за руки и зашагали прочь. Тут уж я совсем потерял нить повествования. Примкнув к антигероям этого эпизода, дети последовали за ними. Женщина закурила новую сигарету, как-то брезгливо взглянула на заплетенные косы девочки и пробормотала что-то еле слышно. Мужчина залпом осушил бутылку и небрежно отбросил ее в сторону. Затем он взял мальчика на руки, громко икнул и, сказав что-то жене, повернул туда, откуда появился.
Я остался один. В полном недоумении, с открытым ртом, я жадно ловил воздух и молился о том, чтобы все случилось наоборот. Чтобы дети принадлежали истинным родителям, а не биологическому сгустку фитины. И почему все так перековеркано в этом мире? Почему те, чьи сердца источают любовь, обречены быть одни, в то время как миром властвуют грех и тьма? Нам не дано постичь непостижимое, и потому мы вынуждены наблюдать, строить догадки, путаться в домыслах... В итоге я погряз в луже настолько, что лишь чудо могло спасти меня в ту минуту. И оно спасло.
Секундная стрелка еще не успела сделать несколько полных оборотов, как я увидел мужчину, по ошибке принятого мной за отца. Он бежал в сторону удаляющихся силуэтов, на лице застыла неподдельная улыбка, пронзающая насквозь. В руках он сжимал пластмассовую машинку, позабытую чужим сыном. Помню, в тот момент моя улыбка достигла апогея и переросла в безудержный смех. Увы, но у меня так и не получилось проходить с улыбкой весь день...