...одиноких сердец...
А было так. Сидим мы с ней за столом. Смотрю, она странная какая-то... Вдвоём, только вдвоём. Третий лишний, как говорится, хе-хе... Странная какая-то. Куда-то смотрит мимо всё время, и глаз мутный, несфокусированный глаз, в расфокусе. Будто видит меня... а будто и не меня. Ты чего? Ты часом не приболевши? А она смотрит мимо меня - и такая, знаете, леденящая улыбка. Мне аж страшно стало. Хотя я ничего не боюсь. Я, доктор, такого насмотрелся по жизни, мне уже бояться как-то смешно... Может, говорю, доктора позовём? Молчит... И опять леденящая улыбка. Ну, я, конечно, из-за стола встал. По комнатам прошёлся, везде посмотрел, нет ли кого-чего кое-где. Потому что была у неё привычка эта. Да всякого было, чего теперь вспоминать. Как мы с ней... лучше не вспоминать. Я вообще сторонник того, чтобы бабам воли не давать. У них от этой воли крыша едет, ну и... проявления всякие. Но прошёлся - чисто... А возвращаюсь - на, он уж за столом сидит и наворачивает из моей порцайки! Эта довольная такая. Вася пришёл. Ну, тут я и... Короче, убежал гад и спрятался где-то в квартире. Не хватай, говорю, за руки. А то сама огребёшь по полной. Опять, говорю, начинаешь? Я воды. А то сушняк такой в горле после вчерашнего. Она любит пошалить. Это есть. Разыскал его. В комнате сунулся под кровать - там! Я чуть головой раму не прошиб: вылезай, чего разлёгся, не дома. Он ни в какую. Вытянул всё-таки за хвост. Ну и... что скрывать. Не сильно, а так, учительно, по-доброму... топором. Да, топором. А как же не насмерть? Топором разве по-другому получится... Конечно, насмерть. Топор всегда там стоял, да. Чтобы под рукой был, если что. Так у нас всё спокойно было, домовито. Я после работы в магазин, картошечки там, хлебушка. Выпивали, а что? Это не запрещено. Иногда и выпьем, в том беды никакой. Жизнь непростая штука. Выпил - и вроде понимаешь. А так... Надоела она, жизнь эта. Непонятная и невообразимая.
- У женщин характера нет, - захохотал Василий Иванович. - Ты что! У них обстоятельства! И вместо характера - умение не потеряться в этих обстоятельствах. С возрастом женщина наработает приёмы, заучит слова, а подготовленные заранее позиции позволят ей не потерять, а приобрести в любой ситуации. Вот это - женский характер. Ум, честь и совесть, которые в каждой новой эпохе будут новыми. Женщина непобедима, пока ты подходишь к ней с человеческих позиций.
- А надо с каких, Василиваныч?
- А не надо!
Ой, а можно я вас буду называть - Сержант? Сержант Пеппер. Шлеппер, бедситтер, мазафакер. Нет-нет, это я так. Можно водички? Сушит после вчерашнего. Спасибо. Мне парни в общаге этот альбом прокрутили. Я тогда приехала только. Ну и поплыла, конечно, и закрутилась. Мы ведь кто? Мы утки, нам бы дробь покрупнее, ха-ха-ха! Васю я знаю давно. Лет пятнадцать его знаю. Мы ещё в Питере познакомились. На флэту. Знаете, надо было как-то вписываться, ну вот и... Он тогда, правда, не такой, с хаером был, заплаты на джинсах. Рассказывал, как его в Париже в магазин не пустили в этих штанах. Или в Барселоне? Не помню. Я водички? Спасибо. Сушит по чёрному. Вчера? Ну, вчера что было... дайте вспомню. Ну, Вася приходит, а этот спал уже в комнате. Да он обторчался вчерняк, как обычно. Мы зашли посмотреть, хоть жив ли. А он под кровать устроился и там спит. Ну, мы накатили. Да не было ничего. Пошалили чуть-чуть. Ничего такого не было, Сержант, поверь, было бы - сказала бы сразу, мне нечего скрывать. Я теперь чистая. И здесь чистейшн, и там чистейшн. Хоть сейчас в рай. Да никто никого топором не бил, нет у нас топора. Глюки это. Он, когда выпьет, всегда топор хватает, которого нет и не было, бегает как дурак по квартире: Лизавета, выходи, Лизавета, старуху-процентщицу уже зарубил, а теперь и тебя прикокну! Меня? Даша. А меня выпустят? Вот спасибо. А то сушняк такой в горле, что не приведи господь.
- Самурай - это не тот, который сделал себе сэппуку и пошёл пить чай с конфетами "Подмосковные вечера". Не-е-ет. Настоящий, живой самурай делает сэппуку ежедневно. И мало того, что живот вспорет и выпустит всё зло мира оттуда, так ещё верный Санчо Панса напоследок снесёт ему буйну голову мечом - напрочь! Потому, ниже пояса много зла и ещё больше глупости, но в голове - главное зло и самая большая глупость.
- А какая это, Василиваныч?
- Не знаю... но - опасная! Самая опасная та, которую не знаешь, - так, не так?
- Не знаю, Василиваныч!
Эбенезер. Рувим Исаакович. Тысяча девятьсот пятьдесят девятый. А кто, по-вашему, я - узбек, если меня зовут Рувим Исаакович Эбенезер? Высшее филологическое. Нет, не философ, а учитель русского языка и литературы. Да, в школе. По существу дела я могу показать всё. Вот мы были в Америке... ничего, если я воды отопью? Засуха, просто не приведи... Да. Так вот. Были мы в Америке. Едем. И заехали по невнимательности на улицу с односторонним движением. Все едут сюда, и только мы туда. И никто не гудит, никто не показывает средний палец. Ну, ошиблись люди, бывает. Мы доехали до развязки и дальше поехали правильно. А у нас? Я на днях ходил в супермаркет, там дверь такая, знаете, вращается... И вот она встала и ни в какую. Я сдуру и подтолкни её. А её не нужно толкать, дверь эту, она сама вспомнит - и опять заработает. Вдруг слышу, громко так: вот дурак... Смотрят на меня девицы незнакомые, и такое у них презрение на лицах написано - не передать! Ну вот зачем это? И во всём у нас так. На улице... лицо, как будто я ему сто миллионов должен. А зачем давал? Вы читали Гершензона. В сборнике "Вехи". Он пишет, что наша интеллигенция на девять десятых поражена неврастенией. Во-первых, почему только интеллигенция? И почему на девять десятых? На все десять! Все, все больные. Ходим угрюмые, смотрим кисло, как будто в штаны наклали, извините за сравнение. Да ничего у нас не было. Пошалили маленько. Она женщина, я мужчина. Carpe diem. Жить скучно. А тут хоть это. Не убивал я.
- А ты что - верующий? - захохотал Василий Иванович. - Ну, признайся: веришь в Бога?
- Не знаю. Думаю просто об этих вещах, и всё.
- О каких вещах-то? Петька? О тех вещах, которых нет?
- Есть. Когда думаю - они есть.
- А когда не думаешь? Эх, философ... Ну и где же твой Спаситель?
- Придёт, - убеждённо сказал Петька. - Он придёт - и сглазит всё... нет, сгладит... Сглазит или сгладит?
- Сгладзиет.
- Ты поляк, Василиваныч?
- Нет, я позитивист.
- Как же ты нас в бой поведёшь?!
Сколько ещё будем пестовать гроздья гнева? По незнанию? Ну, сколько? От них - пьян будешь, до похмелья, будешь изумлен, сиречь вне ума своего, но сыт - нет, не будешь... Сколько жить вчерашним днём, не видя новых людей и времени нового, непривычного для нас, а потому и непризнаваемого... вышли, ну так войти пора! "...но в покаянии мя приими, и в разум призови..." Кто же, кто призовёт? "... да не буду стяжание, ни брашно чуждему..."
- Да... да, слушаю. Говорите.
В трубке зашуршало и завозилось, и где-то далеко-далеко, на краю света, незнакомые голоса запели: "We're Sergeant Pepper's Lonely Hearts Club Band, we hope you have enjoyed the show..."
- Блазнит.
И выключил телефон.
2016