ГЛАВА 24
О, ПАРИЖ!
Огромная белая зала с легкими обшитыми парчой скамейками на изогнутых ножках, рассеянный свет, льющийся из больших окон с не задернутыми белоснежными шёлковыми шторами, на матовых стенах в зеркалах бронзовые светильники, высокий потолок украшает круглая хрустальная люстра с множеством свечей, по углам большие напольные керамические вазы с чёрными розами. И кучка столпившихся возле небольшого овального столика с напитками дам в украшениях, фижмах и высоких причёсках. На лицах прекрасного пола пудра и яркая помада, не желающая держаться на губах.
Лакей высокопарно представил нас обществу, дамы круто обернулись, а я обмерла от страха и волнения. В нос ударил насыщенный запах духов. Духи были разнообразными и смешивались в воздухе, являя неожиданный, необычный для обоняния неприятный эффект.
- Ваше Сиятельство, – выделилась из толпы худенькая невысокая женщина средних лет с невыразительными чертами лица. – Рада вас видеть, Ваше Сиятельство. – Её зелёные глаза придирчиво пробежались по моей персоне. Минута, и дама обворожительно улыбнулась. – Ваша невеста графиня Мария Шереметьева чудо как хороша.
Улыбка была ненатуральной, так же неестественно обрадовались мне подруги говорившей комплименты.
Странно, но я почти понимала французский язык. Открытие утешило, и я облегчённо вздохнула.
- Шарлотта де Буйе, - представив мне хозяйку дома, галантно склонил парик Оболенский. - Вы как всегда прекрасны, маркиза.
С парика посыпалась пудра. Захотелось чихнуть, и я потёрла переносицу, чтобы не опростоволоситься.
Из двери, ведущей в неизвестное помещение, гурьбой вышли мужчины, облаченные так же как и мой предполагаемый жених. Только их бархатные костюмы отличались цветом, изобилием кружев, да драгоценности великим множеством золота и камней. Странные запахи загуляли по помещению. Естественно, мы познакомились.
Не буду описывать пустой болтовни тёплой компании, так как дамы, в основном, говорили о погоде и нарядах, господа о политике и своих загородных замках. Я жалась к Григорию и молчала. А когда, почувствовав жажду, отошла от него, чтобы взять со столика бокал с водой, услышала разговор, вмешаться в который не решилась.
- О, Фаринелли! – всплеснула руками миловидная графиня де Гюэ. - Поверьте, кастраты – самые лучшие любовники!
- И русские, - добавила виконтесса де Круа.
- Русские - варвары, они купаются почти каждый день! – графиня сморщила хорошенький носик. – У русских есть так называемые бани, в них они уже давно смыли воду, освятившую их при крещении.
- Нагота греховна, - закатила глазки баронесса Лашоссе.- Русские моются голыми, и у них нет божьих жемчужин!
- У них есть даже выгребные ямы, - присоединилась к компании хозяйка дома.
- Выгребные ямы опасны, - опять лидировала де Гюэ. – В двенадцатом веке в Германии в Эрфуртском замке сгнили полы, и император Фридрих с подданными провалился в выгребную яму, расположенную в подвале. Император не пострадал, но некоторые подданные захлебнулись, среди них был мой предок.
- Какой ужас! – прошептали дамы.
- У них выгребные ямы во дворах, - уточнила маркиза. – А насекомые и грязь мне неприятны, хотя вы их и превозносите. Папа Климент Пятый умер от поноса, папа Климент Седьмой от вшей, у герцога Норфолка тело покрылось болячками и его еле отходили. Пришлось применить воду.
- Достаточно было пустить кровь, - фыркнула баронесса.
- Кардинал Флери и католическая церковь считают, что носить на себе вшей и блох – христианский подвиг, - не сдавалась графиня.
- Посмотрите на наших русских гостей: как хорош князь и как приятна графиня Шереметьева. От них ничем не пахнет, даже духи не нужны, - миролюбиво произнесла Шарлотта.
- Главное её достоинство в том, что не знает французского, - прошипела графиня.
- Месяц назад я познакомилась с русским, - мечтательно улыбнулась виконтесса. – У него нет титула, он не знает нашего языка, но красив как бог. И благороден как бог! Он вылечил моего отца от простуды и теперь гостит в нашем замке.
- И русский стал твоим любовником! – с улыбкой констатировала факт Лашоссе.
«Этого разговора не может быть, - не веря своим ушам, опешила я, - потому что не может быть никогда».
И тут нас пригласили в соседнюю комнату, оказавшуюся столовой. Длинный стол, накрытый белоснежной, в тон шторам, ажурной скатертью был заставлен серебром и золотом, на котором лежали диковинные кушанья. В хрустальных графинах сверкало рубинами и янтарём вино, бутыли с шампанским и, судя по цвету, коньяком высились, раздвигая пузатыми боками затейливые блюда. Хрустальные бокалы переливались в лучах заходящего солнца, изящные соусницы разных цветов, рисунков и конфигураций предлагали своё загадочное содержимое проголодавшимся гостям. Чёрные розы в золочёных вазах разделяли каждые полметра настольного пространства.
Наконец, мы сели за стол, и я, переваривая подслушанный разговор, с любопытством оглядела замысловатую сервировку. Боярин оказался справа, слева плотный господин в пенсне по имени Жан де Ледрю. Жан де Ледрю был графом, но настоящим, не в пример мне.
-Шартрез, графиня? – поднёс бутылку с неизвестным содержимым Ледрю. И тут я почувствовала запах. Скорее, это была нестерпимая вонь, и она шла изо рта мило улыбающегося графа. Редкие, источенные кариесом, зубы, словно магнитом, притянули моё внимание.
Я уставилась в полное улыбающееся лицо и увидела, как какое-то мелкое насекомое выглянуло из-под парика и спустя секунду спряталось за длинными седоватыми кудрями. Граф почесал лоб, его глаза светились дружелюбием. И тогда я обратила внимание на его руки. Они были в укусах. После ночёвок в придорожных гостиницах и у меня оставались такие ранки на теле. Неужели?
- Паштет из фуа-гра с трюфелями, тарталетки, профитроли, салаты, сыр? – почувствовав моё напряжение, зашептал на ухо Григорий. - А там лягушачьи лапки, устрицы и улитки. Их есть не надобно.
И он кивнул куда-то в дальнюю сторону стола.
Полилась тихая музыка, люди тихо переговаривались, пили и, аккуратно орудуя приборами, не спеша ели яства лучшей в мире кухни – французской. Я тоже порылась серебряной вилкой в экзотическом салате, вонь от соседа и услышанное отбили нагулянный прежде аппетит. Стало казаться, что резкий запах от немытых тел доносится отовсюду. Захотелось встать и уйти. И тогда я поняла нежелание Оболенского ехать на светский приём.
Так прошли полчаса. Или больше. Князь обеспокоенно поглядывал на меня и старался развлечь непринуждённой беседой. Слева тоже слышалась оживлённая речь, то господин Ледрю приглашал нас в свой замок.
- А сейчас «герцогиня из домашней птицы с кремом»! – торжественно объявил лакей и водрузил на середину стола нечто оригинальное, окрашенное во все цвета радуги.
Общество заулыбалось и потянулось к неведомой «герцогине».
- Никогда не видел таких красивых дам, - время от времени шептал мне на ухо Ледрю и старался дотронуться до руки. Князь нервничал, но терпел.
Через полчаса принесли «эпиграмму на Турвиля из ягнёнка», затем «»сладчайшего омара а ля Ришелье», затем…..
На улице темнело, слуги зажгли свечи, весело озарившие столовую с жующими
аристократами.
Неожиданно мочевой пузырь заявил о себе, стало неуютно, я заёрзала и завертела головой по сторонам в поисках заветной двери, ведущей в туалет. Две дамы, имён и регалий которых я не запомнила, поднялись и направились в сторону залы. Я, извинившись перед мужчинами, последовала за ними. Пройдя залу, они углубились в небольшую комнату, минуту подумав, я тоже нырнула в неё.
Замерев в напряжении, дамы стояли по стойке смирно.
- Простите, сударыни, хочу в уборную, - тщательно подбирая слова, обратилась я к ним по-французски. Женщины повернули ко мне лица, переглянулись, но с места не сдвинулись.
- В нужник – минуя паузу, прошептала я.
Передёрнув плечиками, француженки ожили.
- У вас есть бурдалю? – поинтересовалась та, что помладше.
- Что? – не поняла я и тут увидела, как наклонившись, из-под фижм дамы вынимают удлиненные ёмкости, заполненные жёлтой жидкостью.
- Нет, – начиная догадываться, что именно находится в ёмкостях и что означает это слово, растерялась я.
- Можете взять у меня, – великодушно предложила старшая и позвонила в колокольчик. Вбежала служанка, подняла с пола бурдалю и тут же выплеснула содержимое в открытое окно на благоухающий цветник с ночными фиалками
«И чем сейчас будет там пахнуть – провожая глазами её действие, озадачилась я
– цветами или мочой»?
- Сходите в кусты, – поняв моё нежелание воспользоваться предложенным интимным предметом, посоветовала молоденькая и кивнула в сторону сада.
Ничего не ответив, я выбежала во двор и завернула за аккуратно подстриженный кустарник. Возле раскидистого дерева голым задом ко мне присел на корточки один из высокородных гостей.
Словно вспугнутое лесное животное, я метнулась к дому, остановилась возле крыльца, и тут меня прорвало. Из глаз полились слезы.
«Увидеть Париж и умереть, - попыталось пошутить эго, но тут же авторитетно заявило. – Сегодняшний Париж не такой».
И это страна прекрасной Анжелики – маркизы ангелов, купающейся в сериале в роскошной ванне, полной воды с лепестками роз, и это века красавиц героинь Жульетты Бенцони и Беатрис Смолл! А как же Лермонтов со своим нелепым стихотворением, он не учил историю?
- Машенька, – неожиданно услышала я. - Поедем домой, Машенька.
Вздрогнув, я обернулась. За моей спиной стоял Оболенский.
- Я отказался от бала и поведал, што ты захворала, - ласково произнёс он.
- И тебя так легко отпустили? – не заметив, что перешла на «ты», всхлипнула я.
- Не желали отпускать, – улыбнулся он, – но сжалились. Французы доброхотны и сочувственны.
Продолжение:http://www.proza.ru/2016/12/24/340