Глава пятая 3. Лечение бородавок простым внушением

Ольга Новикова 2
Мы отправились в буфет, находившийся в административном крыле и попили чаю с бутербродами - непохоже, что учащихся и учителей здесь баловали изысками кухни. Но мне было в значительной степени безразлично, чем утолять голод, а спиртного здесь и вовсе не продавали, кроме имбирного пива, которого Мэртон милостиво разрешил мне взять.
Я не представлял себе, во что должна превратиться моя жизнь в этих стенах, но уже тогда чувствовал, что не задержусь здесь, и мне было в значительной степени безразлично, где спать, что есть и чем заниматься. Однако, вольно или невольно, кое-что мне пришлось видеть и кое во что вникать в ближайшие же часы и дни.
Учащиеся школы разных возрастов - от девяти-десятилетних и до взрослых девушек и парней - не отличались от сотен тысяч других детей в подобных заведениях. Одетые в одинаковую тёмную форму, девочки и девушки с гладко уложенными волосами, мальчики и юноши с короткой стрижкой, они производили впечатление единообразия и одинаковости, насколько я с первых же часов узнал, обманчивое, ибо не только характеры, но и социальное и материальное положение их весьма рознилось. Часть из них обучалась за казённый счёт - талантливые и способные дети-сироты, дети из неполных и малоимущих семей. В качестве платы за учёбу они в свободное от занятий время переодевались в грубую робу и исполняли работы по содержанию школьной территории и помещений. Более богатые сверстники, возможно, презирали их за это, но втихомолку, ибо малейшие признаки такой демонстрации превосходства пресекались немедленно и жестоко - в первый или второй день моего пребывания в школе за слово «нищеброд», адресованное своему товарищу, второкурсник из хорошей семьи был нещадно выпорот в экзекуторской и оставлен без десерта на неделю.
Заправляла всем директор - мисс Дуррит - старая дева лет сорока, чопорная и властная. Я познакомился с ней ещё до понедельника, буквально столкнувшись на дорожке, когда избавившись от ушедшего в гостевую комнату Мэртона и не испытывая особенного удовольствия от пребывания в собственном тесном жилище, вышел погулять по холодку и обдумать свои дальнейшие перспективы в свете последних событий.
- Нас некому представить, - услышал я сухой и твёрдый, как наждачный камень женский голос и, обернувшись, увидел сухопарую сдержанно, но дорого одетую даму, опирающуюся на лёгкую трость. - Вы, по-видимому, наш новый естественник - доктор Уотсон?
Я поклонился и, в свою очередь, тоже высказал догадку, что имею счастье беседовать с досточтимой директрисой.
- Мне вас рекомендовали, как человека ответственного, но слабовольного и подверженного дурным привычкам, - проговорила она. - С другой стороны, мне дали понять, что запугивать вас, шантажировать или ставить ультиматумы бесполезно - за место вы не держитесь, и направлены сюда как бы даже не своей волей. Я могу вас только просить: в том случае, если вы решите, что с вас хватит, поставьте меня в известность и не демонстрируйте свои слабости детям. Человеку, который просил за вас, я обязана, у меня не было возможности отказать ему. Надеюсь, вашей ответственности хватит на то, чтобы я не пожалела горько о своём решении вернуть долг таким образом.
- Мне ещё два дня назад было почти всё равно, жить или умереть, - ответил я. - И также безразлично, где быть и что делать. Извольте, за вашу откровенность я вашу просьбу исполню - ни пьяным, ни неаккуратным, ни чрезмерно депрессивным на вид меня ни вы, ни дети не увидите. До той поры, пока я смогу это контролировать, разумеется, но и тогда я просто исчезну, не мозоля глаза никому. Преподавать основы медицины на том уровне, который подразумевает школа, я думаю, для меня труда не составит, если, конечно, я смогу воспользоваться вашей библиотекой книг и учебных пособий, не уверен, разве что, в своей способности справиться с классом, но мне случалось командовать взрослыми солдатами и читать лекции студентам, ассистируя в университете, так что, думаю, и здесь больших проблем не будет. Скажите мне теперь вот что: личные дела учащихся - это ведь не тайна под семью замками? Для педагогов, я имею в виду, это ведь не тайна? Могу я узнать о том, кто оплачивает пребывание здесь одной из старшеклассниц.
- Зависит от того, кого из старшеклассниц вы имеете в виду, - осторожно откликнулась мисс Дуррит, - и для какой цели интересуетесь.
- Я говорю о мисс Айрони Мак-Марель. Видите ли, - я придумал подходящее враньё, - мне при знакомстве с этой юной леди бросилась в глаза, как врачу, некоторая особенность её походки. Ребёнок этот, несомненно, болен, и я бы хотел узнать у её родителей или опекуна, насколько на это обратили внимание, и пользует ли девочку врач. Вы же, как я понял, наняли меня не только преподавать, но и лечить?
- На этот счёт вы можете не беспокоиться, - сухо сказала мисс Дуррит. - девочку осматривали лучшие ортопеды и Эдинбурга, и Лондона.
- Напротив, ваш ответ только усилил моё беспокойство. Потому что проблема её явно не ортопедического характера. Ей нужен специалист по нервным болезням. Прошу вас, сообщите мне адрес её родителей, чтобы я мог написать им.
- Уверяю вас, в этом нет необходимости. Впрочем, и родителей у неё тоже нет- она сирота.
- На казённом счету? - скривился я, всем своим видом давая понять, что полностью разуверился в словах о «лучших ортопедах Эдинбурга и Лондона».
- Нет, её содержание оплачивает опекун - очень влиятельный и далеко не бедный человек.
- Он живёт поблизости? В Эдинбурге?
- Нет, в Лондоне. И, будьте покойны, он вполне в состоянии обеспечить свою племянницу вниманием самых ярких медицинских светил, - «уж поярче вашего», - читалось в её словах.
«Племянницу», - ухватил я оброненный кусочек информации. Ну что же, похоже, моя догадка верна, и Айрони содержит здесь Майкрофт Холмс. А вот известно ли ей, кто её опекун, видится ли она с ним и что вообще знает о себе? Я припомнил наш разговор о Шерлоке Холмсе и почувствовал, что девчонкой затеян он был неспроста. И знает она о себе, похоже, куда больше, чем думают её наставники. Мне хотелось посоветоваться с единственным человеком, кому я мог более-менее доверять - с Мэртоном, но проблема была в том, что и ему я не мог доверять до конца. Ставленник Майкрофта Холмса, он мог и тут действовать по его указке, а какие соображения движут мистером Майкрофтом Холмсом, и каковы его дальнейшие планы, как в отношении племянницы, так и в отношении меня, я понятия не имел.
- Ведь это её выпускной класс? - спросил я.
- Да. Она будет выпущена с багажом знаний, который не посрамит даже леди, а кроме того, с умением оказывать сестринскую помощь больным. Возможно, этот навык ей и не пригодиться никогда, но, возможно, если опекун не планирует её устройство во взрослой жизни, он пригодится, и она сможет получить место сиделки, даже сестры милосердия в больнице или доме призрения.
- А если ей захочется, скажем, закончить университет? Ведь, кажется, теперь женщинам не возбраняется получать высшее образование? Есть ли у неё задатки к этому?
- Сколько угодно - она умная девушка, хотя не всегда направляет свой ум в нужное русло. Вот, не далее, как в прошлом месяце, - госпожа директор укоризненно вздохнула. - Вы же не местный, не знаете легенд о Магоне - сыне дьявола?
Я вздрогнул, вспомнив залитый дождём и озаряемый всполохами молний лагерь в долине Шантадирага.
- В молодости слышал что-то такое от однополчанина.
- Это, по легенде, оживший мертвец. Он умирает, потом выкапывается из могилы и возвращается туда, где привык жить, но изменённый. Местные крестьяне боятся этого Магона, оставляют на кладбищах кресты на могилах, кладут обереги, чтобы, не дай Бог, кто-то из мёртвых не попытался возвратиться домой, рассказывают о нём небылицы, будто видели то тут, то там в образе разных умерших. Необразованные тёмные люди… Так вот, наша милая Рона Мак-Марель подбила нескольких старшекурсников ночью пойти на кладбище и немного особым образом подкопать могилы, чтобы создать видимость, будто их кто-то раскапывал изнутри. Сказано - сделано. И ведь пробрались ночью мимо дежурного воспитателя, мимо сторожа, лопаты из сарая стянули. И вы себе не представляете, что тут началось наутро. Все позапирались в домах, молились, боялись, кого-то схватили по подозрению в колдовстве - чуть до убийства дело не дошло. Наши великовозрастные озорники струхнули, кинулись признаваться. Но только, когда дело выяснилось, стало ещё хуже. К нам приходил викарий с жалобой. Кое как удалось потушить этот пожар, заплатив в общину немалую сумму денег. Виновных наказали, конечно, но что там за наказание - оставление без десерта, вокабулы, стояние во время классов. Телесно старшекурсников наказывать у нас запрещено, лишать пищи - тоже. Конечно, они чувствую себя фактически безнаказными.
Я не смог сдержаться и рассмеялся, поймав себя на том, что, похоже, впервые засмеялся от души за последние пять лет. Определённо, моя поездка удалась.
- Я ведь правильно понял - преподавать основы медицины мне предстоит именно в старшем классе?
- У нас не говорят «классы» - у нас говорят «курсы», - поправила она. - Да, именно, мы преподаём основы медицины на последнем курсе. У вас будет небольшая аудитория: девять мальчиков и пять девочек. Надеюсь, вы справитесь.
Я тоже выразил такую надежду, на чём, пожелав друг другу спокойной ночи, мы разошлись, и я вернулся к себе в свою не то тюрьму, не то келью.

Ночью - виновата ли в том теснота моей спальни или что-то другое - я увидел во сне жуткий удушающий кошмар. Мне снился мой друг Шерлок Холмс, который по недосмотру оказался похоронен живьём, и я слышу, как где-то в гробу под землёй он бьётся и кричит, теряя последние силы, а у меня нет ни лопаты, ни кирки, ни даже ножа, чтобы откопать его. И вот я пытаюсь рыть землю руками, а она, слежавшаяся и мёрзлая, не поддаётся, и я срываю ногти, с ужасом прислушиваясь к слабеющим стонам из-под земли, пока, наконец, откуда-то не появляется мой фельдшер Оруэлл со страшными шрамами на месте глаз. «Вам нужна лопата? - спрашивает он. - Вы можете выкопать его оттуда, но кто знает, во что он превратился. Вы же слышали эту легенду о сыне дьявола - Магоне, ходячем мертвеце, наделённом силой, но не наделённом душой?»
Мне некогда слушать всю эту чушь, я выхватываю лопату и начинаю рыть, рыть изо всех сил, но чем больше я рою, тем яснее становится для меня, что всё это иллюзия, сон, что Холмс мёртв, и мне никакими силами не вернуть его к жизни. И самое жуткое, чего я боюсь даже во сне, что сейчас подойдёт сзади и тронет меня за плечо рукой Мэри. Мёртвая Мэри.
Я проснулся в поту и в слезах и долго не мог успокоиться - такого тяжёлого рецидива моей вины и моей тоски у меня не было уже давно. Я понял, что если не выпью, сойду с ума, выбрался из постели, оделся и вышел, не зная, честно говоря, что собираюсь делать - идти искать и будить Мэртона, стучаться в лавочку или паб и просить милостыню - одно совершенно точно: оставаться в четырёх стенах я не мог.
Стояла кромешная ночь - ещё даже не брезжило, но воздух оказался вдруг таким чистым и ароматным, так непохожим на смрадный лондонский смог, что мне немного полегчало от него, и я побрёл уже привычной дорогой к озеру. Миновав прибрежные кусты, на самой прибрежной полосе у воды я увидел вдруг дрожащие оранжевые блики, а приблизившись, понял, что меж камней неярко горит потаённый костерок.
Я даже не удивился, признав в одинокой фигуре у костра мою новую знакомую - Айрони Мак-Марель. Услышав мои шаги, она встрепенулась, чутко и испуганно повернула голову, но, узнав меня, снова расслабилась и опустилась на охапку травы, нарванной ей для подстилки.
- Вам позволяют ночевать не в спальнях? - спросил я, подойдя и нелепо возвышаясь над ней.
- Нет, конечно, - она подвинулась, освобождая мне место на своей подстилке. - Садитесь, не вынуждайте меня задирать голову.
Я послушно опустился на травяное сиденье.
- Хотите курить? - спросила она. - Я не буду возражать, если курево у вас с собой. Только имейте в виду, что это здесь тоже запрещено - преподаватели не курят при студентах.
- Я не совсем настоящий преподаватель, - сказал я. - да и вы уже выпускница. Но портсигар я, увы, дома оставил.
- Потому что выскочили оттуда, как ошпаренный, даже сорочку не заправили и носки не надели. Жажда замучила?
- Кошмар приснился, - сам не знаю, почему, признался я. - И - да, вы правы - моя дурная наклонность тут же подняла голову. Но я должен бороться.
- Кому должны? - с интересом спросила она. - Я слышу это слово по сто раз в день, и мне никто не может внятно ответить на вопрос: кому? Может быть, Богу? Я не очень-то в него верю. Может быть, тем, кто дал мне жизнь? Они мертвы, насколько я знаю. Их памяти? Я их почти не помню, и не знаю никого, кто бы помнил. Моему опекуну? Он сам исполняет свой долг передо мной, жаль, что на взаимозачёт не согласен.
- Разве вам здесь плохо? - спросил я - без удивления и без упрёка - скорее, задумчиво. Я вполне допускал, что ей могло здесь быть плохо.
- А вам здесь плохо? - вопросом на вопрос ответила она.
- Я здесь случайно, - пожал плечами я. - И не своею волей.
- Я - тоже.
- Зато теперь, когда я познакомился с вами, не сочтите за комплимент, мне, пожалуй, стало здесь… интересно.
- Теперь, когда я познакомилась с вами, - эхом откликнулась она, - не сочтите за комплимент, мне тоже сделалось интересно.
Я тихо засмеялся - второй раз с тех пор, как сошёл с поезда. Но всё-таки уточнил:
- Я вас интересую, как писатель? В частности, как автор цикла рассказов о Шерлоке Холмсе в «Стрэнде»?
- Вы меня интересуете, как человек, - сказала она. - В частности, как человек, знавший Шерлока Холмса не по циклу рассказов в «Стрэнде».
Я снова подумал, что она знает о своём происхождении больше, чем говорит, но не мог решить, попробовать заставить её раскрыть карты прямым вопросом - с Шерлоком Холмсом это бы сошло - или занять выжидательную позицию и цедить знание глотками, как… как… увы, на ум приходили только алкогольные ассоциации.
- Плохо ваше дело, - проговорила она, внимательно наблюдая за мной. - Сколько же времени вы уже пьяница?
Странно она говорила - девочка ещё, но как взрослая, покровительственно, просто и немного резко, как будто имела право так говорить. Но меня уже трудно было смутить - я давно дошёл до стадии несмущаемости, поэтому, пожав плечами, ответил просто:
- Последние три года уж наверняка - ведь это незаметно происходит. Меня вот и из госпиталя выгнали - пришлось соглашаться на любое прибежище, мне выбирать не приходится. Здесь не хуже, чем где-либо.
- И что думаете дальше делать? Кончите жизнь в канаве? Или у вас другие планы?
- Вообще-то изначально я думал кончить жизнь в канаве, - не стал отпираться я. - Но пока повременю, пожалуй. Мне здесь нравится. Здесь нет лондонского смога, и душа меньше болит.
- И что, готовы здесь осесть и пустить корни?
- Пока вы не закончите курс, может быть, - сказал я, подобрал сухую ветку, сунул в огонь и залюбовался, как пляшет на её конце крохотный язычок пламени.
- Так дело во мне? - вроде бы удивилась она.
- Я думаю, вы сможете меня понять, - проговорил я, всё так же не отводя взгляда от пляшущих огоньков. - Пять лет назад я в одночасье лишился двух очень сильных своих привязанностей. Я потерял почву под ногами, у меня не осталось никого на всём белом свете, я одинок. Более того, в смерти моих дорогих любимых людей я чувствую и свою вину. Жить с этим и даже ни с кем не поделиться - невыносимо. А вы… вы мне напоминаете…
- Я? - она иронично вздёрнула бровь и сделалась в неверном свете костра так похожа на Холмса, что я не удержался от короткого прерывистого вздоха.
- Ваш опекун, - проговорил я, решившись. - Кто он?
- Мистер Майкрофт Холмс, - спокойно, даже слишком спокойно, ответила она. - Шахматный министр. Мне кажется, вы уже догадались.
- Вы видитесь с ним?
Теперь и она взяла по моему примеру сухую ветку:
- Он приезжал однажды. Шлёт лаконичные телеграммы и дорогие подарки. Нечасто. Вы говорили об одиночестве, доктор… Вас не удивит, если я скажу, что мне знакомо это чувство не меньше, чем вам?
- Не удивит, - почти без голоса выдохнул я.
- Тогда, возможно, вас не удивит и если я скажу, что рада вашему приезду. Но именно сейчас нам лучше возвращаться в спальни. Такие прогулки учащимся запрещены, да и вас по голове не погладят.