Никогда не говори никогда! Ведь, клялась же я себе не писать о советских женщинах-модницах. Оказалось, не так много о них и написано, а о провинциальных щеголихах и того меньше, почти ничего. Да и «Очаровательные франты Советских лет» как бы требуют логического продолжения темы. Несомненно, щеголеватых женщин в мире и в нашей стране гораздо больше, чем мужчин, а значит и тема есть и предмет описания. И ещё, какой предмет! С уверенностью могу сказать - нет на свете краше русских женщин! А сколько красивых, да ещё умных, работящих и покладистых - не сосчитать. Значит, не грех написать об их предпочтениях и пристрастиях в одежде в разное время, будь то середина двадцатого века со всевозможными ограничениями и правилами, или его конец, более свободный и, как ни странно, во многих смыслах не такой интересный, как предыдущий период, и в моде тоже.
Ах, какая женщина!
Сейчас скажу чистую банальность - каждая женщина стремится выглядеть привлекательно, она хочет нравится себе, другим женщинам и мужчинам. Себе - для повышения самооценки, другим женщинам, чтоб завидовали, и мужчинам, чтобы падали от восторга и "сами в штабеля складывались", ну и, чтобы было за кого замуж выходить и строить прочную ячейку общества. Для этого, мы на протяжении всей истории человечества выработали целую систему обольщения мужчин, кстати, в этом нам помогали они сами, зная свои запросы и прихоти изнутри.
В эту парадигму входит широкое понятие моды, включающей в себя самые новые направления в создании одежды, обуви, украшений, духов, средств макияжа, ухода за телом, волосами, кожей лица и ногтями. То есть, заботы о каждом сантиметре женского тела от макушки до кончиков пальцев. И это оправдано: согласитесь, ухоженная дама выглядит гораздо привлекательнее неухоженной.
Ах, мужчины, если бы вы знали, на какие жертвы именно для вас идёт каждая женщина! В борьбе за своего единственного она способна при самых скромных внешних данных сотворить из себя красотку, а выйдя замуж, ею оставаться, если хочет крепкой семьи. Да-да, оставаться красавицей, хотя в нашей стране никто не отменял в её жизни пробежки по магазинам за продуктами после работы, а, в прошлом веке - очередей! О, эти многочасовые очереди за продуктами и модными «шмотками». Они укорачивали жизнь и те часы, которые каждая из нас могла бы провести со своими любимыми! Ещё совсем недавно мы стирали бельё руками и полоскали его в речке, зимой - в проруби! Постоянно готовили завтраки, обеды и ужины, мыли горы посуды. Погода в доме зыбко держалась на чистоте, готовке, рождении детей, кормлении, одевании, воспитании и сопровождении их в детские сады и школы. Сколько нужно было иметь сил и стойкости для выполнения этой, само собой разумеющейся, работы, и при этом находить время для любимого, отвоёванного у других желающих, мужчины. А грядки и посадки в деревне или на даче, поездки в лес за грибами и ягодами? Последнее рассматривалось исключительно, как отдых. А если женщина плюс ко всему училась в институте, потом в аспирантуре, и, например, писала стихи и прозу (вот, баловство-то!), или занималась общественной работой? Такой женщине надо было памятник при жизни поставить.
Пиджак, наброшенный, и речной жемчуг
Вообще, у нас каждой женщине надо памятник ставить, а особенно деревенской. На этом месте я задержусь. Крестьяне у нас всегда были как-то не в чести, государство отводило им второстепенную роль, может быть, из политических соображений, памятуя, что в деревне всегда был крепок частный сектор. Крестьянин, имевший хозяйство, не сильно радовался революционным преобразованиям, посколько мог прокормить семью и без посторонней помощи. Принято было в городе надувать щёки и через губу, с презрением, говорить о сельском жителе: «Деревня! Ни одеться, ни вести себя не умеет». Причём в нашем городе, Вологде, про каждого можно сказать «деревня», ибо все мы из неё вышли.
На самом деле, любой мало-мальски неглупый человек понимал - жизнь и работа в деревне была каторжной, до семидесятых годов прошлого века самой низко оплачиваемой, а село незаслуженно принижали. А уж деревенская женщина, особенно после революции и всех последних войн, работала за себя и за всех не вернувшихся домой мужиков. Она и слова такого «мода» - не слышала, лишь бы было чем тело прикрыть от холодов и дождей. Но даже в глухой деревне женщина оставалась женщиной, она хотела быть красивой и привлекательной.
Очередная банальность - особую привлекательность женщине всегда придавали чистота и опрятность в одежде и в облике. Этим-то и славились русские крестьянки. Хоть и бедная на них была одежонка, зато щёлоком стиранная, на солнце высушенная и, чугунным утюгом на углях глаженая. Помнится, бабушка Сима из нашей деревни летом всегда носила длинную тёмную юбку, светлую блузку из домотканого льна, вязаную, из овечьей шерсти кофту, резиновые сапоги или тапки и через день меняла фартук, единственное, что она могла себе позволить часто менять. На голове всегда сиял белизной платочек, видный издалека, с дороги. По этому платочку мы определяли - баба Сима дома, никуда не ушла - ни в коровник, ни в поле, ни в лес. Во все другие сезоны она, на ту же блузку с кофтой, надевала телогрейку, на белый платочек - вязаный шерстяной платок, а на ноги валенки с галошами. Зимой, на выход (например, для поездки в райцентр), одевалась в жакетку из чёрного плюша на вате, доставшуюся ей по наследству ещё от собственной мамы, вот и вся мода.
Молодые женщины и девушки летом носили ситцевые платьица и косынки, где-то добывали отечественные ботинки, но, в основном, тоже ходили в кирзовых и в резиновых сапогах; чулки носили незатейливые – хлопчатобумажные, они держались на ногах круглыми резинками. Платья, юбки и блузки шили сами, или заказывали у деревенской швеи, не отличавшейся фантазией и одевавшей всю деревню одинаково. А там, где не было ни швеи, ни швейной машинки, одежду мастерили с помощью иглы и ниток. И как же аккуратно и красиво получалось - стежочки ровные, одинаковые, ни за что не догадаешься, что это ручная работа! Особым шиком, было в праздник поверх платья набросить мужской пиджак, в уши вдеть скромные серёжки, а шею украсить старинной ниткой бус из неровного речного жемчуга. Туфли в обиходе тоже случались, но их носили только во время поездок в город, в дороге переобувались.
Волосы заплетали в косу или в две косы и убирали под платок, так они меньше мешали работать.
Из косметики деревенские женщины знали лишь помаду, да и то начали ею пользоваться только в семидесятых годах, но не все и по праздникам, в клуб да на танцы, и с большой осторожностью - деревенские парни и мужики не любили, когда бабы и девки красились.
Городские щеголихи - "офицерова жёна", тётя Галя
Самыми большими модницами в провинции считались "офицеровы жёны", особенно в пятидесятых годах. Чувствуете, какая неприязнь зашита в этом сочетании слов, а всё из-за тщеславия женщин, их желания выставить напоказ свои тряпки и безделушки пред голодным и раздетым после войны женским большинством. Также язвительно вслед расфуфыренной женщине говорили: "Вон, жертва моды пошла!"
Мы жили тогда в Архангельске. "Офицеровой женой" и "жертвой моды" называли тётю Галю, соседку и маму нашего с братом дружка, Юрки. А мне она казалась самой красивой и шикарно одетой женщиной на свете.
На дворе стоял 1956 год, в нашем военном городке показывали много привезённых из побеждённой Германии фильмов с Гретой Гарбо, Мэри Пикфорд и Марлен Дитрих в главных ролях. Журналов мод мы тогда не знали, и эти фильмы служили неисчерпаемым источником модного вдохновения тёти Гали и прочих дам из нашего городка. Они копировали даже причёски американских кинозвёзд. Причём, кудрей тогда добивались самым изуверским способом, с помощью электрической завивки. Так и вижу тётю Галю перед зеркалом в парикмахерской, куда мы с Юркой и братом Сашкой неизменно её сопровождали. Ей только что разделили волосы на пряди и закрепили какими-то резиновыми штучками, потом чем-то смочили, на что-то накрутили, проложили бумажками и включили электричество. Вся экзекуция длилась минут пятнадцать, затем волосы остывали и с головы всё снимали. Говорили, такая завивка держалась очень долго, почти полгода, её ещё называли шестимесячной. Однако волосы со временем отрастали, и приходилось начинать всё снова, но предварительно ножницами срезать старую завивку, а то могла подгореть и отвалиться вся шевелюра.
Тётя Галя, вслед за любимыми артистками, ярко красила губы, сурьмила и выщипывала свои широкие брови, сросшиеся на переносице, и пуховкой наносила на красные щёки и нос рассыпчатую розовую пудру из хрустальной круглой пудреницы. Ей нравились узкие юбки длиной до середины икры, с разрезом сзади и шёлковые блузки. Она носила расклешенное драповое полу пальто и туфли на высоких толстых каблуках, вставленные в чёрные резиновые ботики на кнопочках. Её маленькую голову на полной шее украшала маленькая шляпа с вуалькой, этакая фетровая полоска от уха до уха с резным бантиком сбоку.
В отличие от деревенских красавиц, тётя Галя была счастливой обладательницей шёлкового белья и прозрачных чулок со стрелками. Скорее всего, эти шикарные вещи покупались в комиссионках, куда их сдавали моряки. Они возили из-за границы особенно пользующееся спросом импортное бельё: белые, розовые и чёрные бюстгальтеры, пояса с резинками, шёлковые панталоны и комбинации. Отечественный бельевой трикотаж среди офицерских жён не котировался, он не отличался красотой, хотя был крепким и носким. До настоящего качества в одежде у государства тогда руки не доходили, страна после войны восстанавливала города и тяжёлую промышленность.
Многие женщины в военном городке, и тётя Галя в их числе, не работали. В будние дни, дома, она по переменке носила два халата: то «китайский» - шёлковый, прямой халат, украшенный восточным рисунком и широкими рукавами, то ситцевый - в цветочек, длинный, с широкой юбкой, щедро отделанной рюшами. Она зябко прятала руки в широких рукавах «китайского» халата, или, во время ходьбы, кокетливо запахивала разлетающиеся полы ситцевого халатика. В праздники тётя Галя наряжалась в чудесные платья из пан бархата и крепдешина. Её «обшивала» чудо-портниха, Муся. Из небольшого отреза, невероятными усилиями добытой ткани, она умудрялась выкроить юбку «полу солнце», а верх платья приладить по фигуре, подложив большие, бывшие тогда в моде, плечики. Тётя Галя выглядела во всём этом великолепии совершенно неотразимо.
Среди полковых дам популярностью пользовались драгоценности - полные ручки тёти Гали были унизаны кольцами с камушками, а запястье сжимал массивный золотой браслет. Обручальные кольца тогда не носили, как пережиток прошлого, но даже у моей скромной мамы были маленькие часы в золотом корпусе и комплект, состоявший из тонкого колечка и небольших серёжек с настоящими крошечными рубинами. Мама подарила мне этот комплект на окончание школы, а я через пару лет, благополучно его потеряла.
Спасительные "Курсы кройки и шитья"
Моя мама не считалась большой модницей. В отличие от тёти Гали, она имела двоих, а впоследствии троих детей, и работала в школе. Как я понимаю, у неё не хватало времени, а может быть и денег, чтобы ходить к портнихе, или искать недоступные вещи по комиссионкам. В общем, одевать себя, нас с братом и сестрёнкой, мама приспособилась после окончания "Курсов кройки и шитья". Эти спасительные курсы были очень популярны и позволяли многим женщинам экономить средства на еду.
С тех пор и до конца семидесятых годов юбки, платья и даже костюмы, себе, мне и моей младшей сестре, мама шила сама. А брату шила ситцевые трусы и летние брюки.Зимой мы носили школьную форму, уж она-то всегда присутствовала в магазинах. Мамины и мои платья были довольно скромными. Ткани для них покупались в простых магазинах, там, где на полках лежали свитки холста, бельевого хлопка, ситцев, сатинов и поплина, полушерсти и, изредка, шёлка. Дети росли, и раз в два года мама шила для девочек по одному ситцевому платьицу. Мы с радостью, до дыр, носили эти обновки, они позволяли, не задумываясь, бегать по лужам, влезать на заборы и крыши сараев, в общем, предаваться счастливой детской жизни.
А вскоре наша лёгкая промышленность начала выпускать вполне приличные вещи, с тем только недостатком, что в магазины в большом количестве, целыми партиями, поступала совершенно одинаковая одежда и обувь. Купит мне мама, бывало, плащ, или пальто, надену его и встречаю по пути в школу или в институт «рОдных сестёр», в такой же одёжке.
Невероятные семидесятые
В начале семидесятых годов мои пятнадцатилетние сверстницы и я чувствовали себя уже взрослыми девушками. И мы, конечно, интересовались модой. У нас появились журналы мод из Москвы и Риги. Рига казалась чем-то далёким, недоступным и почти заграничным и рижский журнал мод пользовался особенным спросом.
Кроме официальной моды среди молодёжи существовала собственная мода, она внезапно вспыхивала и молниеносно распространялась. К примеру, среди девочек, вдруг, остро модными стали мужские зимние шапки, и этот тренд держался не менее десяти лет. У меня такой шапки не было, хотя очень хотелось её иметь.
А что делалось с появлением плаща «Болонья», его хотели иметь все, от мала до велика! Этот итальянский короткий, прямой плащ коричневого или стального цвета, бесподобно шуршал при каждом движении и при ходьбе и был пределом наших мечтаний. Его носили старшеклассницы и старшеклассники, конечно, те, кому удавалось это счастье достать. Тогда же в нашем лексиконе появилось слово - «достать», то есть проявить недюжинные способности и оборотистость в покупке желанной вещи. В нашей семье заниматься «доставательством» считалось позором, мама, коммунистка, учительница истории и в последующем директор школы, считала это недостойным занятием для советского человека и особенно школьницы. Так что, у меня плаща «Болонья» не было. Но я по этому поводу не переживала - зависть мне была чужда.
Большую роль в провинциальной моде, как прежде, играло кино. В десятом классе многие девочки, под влиянием французского фильма «Бабетта идёт на войну», отрезали косы и научились начёсывать волосы. Взбитая причёска так и называлась – «Бабетта». И, как ни сопротивлялись учителя и родители, мы все возводили на своих молодых и глупых головках нечто похожее на «Бабетту», а затем под влиянием нового итальянского кино почти всем классом сделали стрижку «под мальчика». Я тоже стремилась идти в ногу со временем и со всеми, хотя у меня была толстая красивая коса до колен. Мама целый год не разрешала мне остричь косу, но потом под напором моих доводов, просьб и слёз сдалась.
А одна девочка из нашего класса, приехавшая с родителями из Германии, где служил отец семейства, повергла в культурный шок весь класс и всю школу, появившись на одном из праздничных вечеров в широкой нейлоновой юбке колоколом с подъюбником на пластмассовом обруче. Обручей в Вологде мы не нашли, но юбки и подъюбники тут же смастерили. И как шикарно было отплясывать в них Чарльстон и Твист на школьных вечерах! Из-под модных туфель-тапочек на плоской подошве, только пыль летела!
В одиннадцатом классе у нас возникла мода на специально сшитые школьные формы. До этого все носили одинаковые коричневые платьица из полушерсти, купленные в детском магазине, а также чёрные и белые хлопчатобумажные фартуки. В старших классах я училась в привилегированной школе, её посещали дети семейств, живших в центре города, к ним относились военные, учителя, врачи и партийные работники. Эти семьи не бедствовали, и мои одноклассницы живо реагировали на перемены в моде того времени. Самые красивые и популярные девчонки сразу переоделись в новые формы, сшитые в «Доме одежды» (так назывался первый дом моделей в нашем городе) из бордовой, тёмно-коричневой шерсти и из вельвета. Даже фартуки этим девочкам шили из поплина и шёлка. Кто-то придумал украшать формы белыми, вязанными крючком, воротничками и манжетами. Многие научились вязать ради такой красоты. Я осталась в старой форме, но воротнички и манжеты вязала не хуже других.
В начале семидесятых годов в провинции революционно изменилась обувная мода – появились узконосые лодочки, туфли на маленькой «шпильке», тонком невысоком каблучке, или "гвоздике", за ними следовали сапожки! Эти вожделенные туфли и сапожки мы тоже впервые увидели в кино. Такую обувь уже можно было, отстояв очередь длинною в день, купить в Центральном универмаге на специализированном отделе, она поступала из стран социалистического лагеря, Польши и Чехословакии.
Как ни странно, спрос на модные товары порождал не дополнительное производство, или закупку, а «дефицит» - новое понятие и слово, относящееся ко всему, что не лежало на полках в магазине, но было скрыто в недрах директорского фонда и под прилавком у, поднаторевших в нелегальных продажах, продавцов. Они продавали товар «своим» и не без выгоды лично для себя. Поэтому купить дефицитные вещи можно было «по блату», «из-под полы», или у спекулянтов, фарцовщиков. Спекулянты предлагали нам модные "шмотки" из стран "соцлагеря", а японские зонтики, импортную косметику, сигареты и ультрамодные джинсы из "капстран".
Джинсы "форэвэ" (навсегда)
Мода на джинсы, немаркие, рабочие брюки из плотного холста, смерчем ворвалась тогда в нашу страну и до сих пор царствует среди всех слоёв населения и им все возрасты покорны. Даже моя девяносто двухлетняя мама носит сегодня мои старые «Левиса» и совершенно счастлива, так ей в них удобно и приятно ходить.
У меня с джинсами своя любовная история. Впервые, я попала за границу в 1966 году, студенткой первого курса иняза Вологодского пединститута. Меня пригласила в гости девочка Мила из словацкого городка Свит, в Высоких Татрах. Я переписывалась и дружила с ней с седьмого класса. В первый же день моего приезда Мила критически обследовала мой гардероб и заявила, что все вещи – два платья, юбка и брюки, сшитые мамой, никуда не годятся и их надо срочно переделать. Она была на год моложе меня, но в практичности и во многих женских навыках могла дать мне фору. Первым делом, Мила существенно укоротила мои платьица и юбку, заявив: «У нас так не носят, юбка должна быть двадцать сантиметров над коленями!» Я во всём соглашалась с подружкой, чтобы не выделяться среди её товарищей и не казаться смешной. Мы сходили в детский магазин и купили мне недорогие серые джинсы для мальчиков, словацкого производства. За один вечер моя подруга волшебно превратила их в модные брючки, существенно заузив и укоротив штанины. Далее она проделала очень сложную операцию: поменяла на джинсах застёжку - вместо пуговиц вшила в гульфик металлическую молнию. Теперь отличить меня от окружающих можно было только по русскому языку и по знанию разговорного английского. Эти простенькие джинсы, хранящие тепло Милиных рук, я носила все четыре года учёбы в институте и не забуду их никогда, они были первыми в череде других, более модных и современных, прописанных на их родине, в США.
Дневные красавицы
Одна моя подружка называла дневными красавицами накрашенных девиц, резонно полагая, что на ночь они смывают всю красоту.
В провинции семидесятых годов в моду вошла косметика. Мы не видели и не знали импортной косметики, поэтому верхом совершенства казались популярные отечественные духи «Красная Москва», «Белая сирень», «Серебристый ландыш» и простая чёрная тушь для ресниц в маленьких картонных коробочках с пластмассовой щёточкой. Поплюёшь, бывало, на эту тушь, разотрёшь щёточкой и красься в своё удовольствие. Пудра и помада считались средствами ухода для взрослых женщин. Краски для волос и для бровей использовались только в парикмахерских и тоже для взрослых. А как хотелось иногда, просто из любопытства, попудриться, или накрасить губы!
В одиннадцатом классе мы с подружками, втайне от родителей, учились подводить глаза, чёрным карандашом рисовать на верхнем веке чёрточку, похожую на большую запятую. Специальной косметики для этого в стране просто не существовало, и мы пользовались мягкими чертёжными карандашами. Взрослые продвинутые модницы, поверх карандаша красили веки голубыми и бирюзовыми тенями. Где они их только добывали?! Ресницы доводили отечественной тушью с добавлением хозяйственного мыла до состояния стоячих стрел, а потом пальцем загибали их вверх.
Школьницы в старших классах ещё не пудрились и губы не красили, зато осторожно подкрашивали глаза, взбивали, завитые на стальных бигудях волосы, а потом, за отсутствием лака, обрызгивали их из пульверизатора для одеколона, подслащённой водой. Шикарный образ довершался юбкой-колоколом или укороченным платьем-трапецией, или каблучками-шпильками и шёлковыми чулками со стрелкой. Поскольку мы всё равно понемногу носили то одно, то другое, то третье, учителя смотрели на модниц сквозь пальцы, особенно, если те хорошо учились. Троечницам и двоечницам их «неземная красота» ставилась на вид. В общем, в школе мы пользовались косметикой сдержанно, но за её стенами старались одеваться и краситься так, как нам нравилось и в силу собственного понимания моды и красоты. Какие же мы были глупые и смешные!
В институте право пользоваться косметикой и модно одеваться обрело законные основания.
Модная жизнь уже тогда текла под девизом – можно всё! Под влиянием Запада у нас запоздало появились свои «хиппи». Мы тоже «хипповали» - отрастили волосы до плеч, оделись в цветастые батники, приталенные короткие блузки, в широкие брюки клёш, в тяжёлые ботинки на широком каблуке и толстой подошве, она называлась платформой. А я после поездки в Чехословакию сделала химическую завивку и стрижку – «длинный паж», а ля Анджела Дэвис, так, что волосы стояли торчком вокруг лица и придавали мне несколько странный и нездешний вид.
Всё это особенно шло молодым и стройным девочкам и ребятам, хотя и сообщало им некоторую развязность. Среди девушек в моду вошло курение. Это очень раздражало старших, поскольку свобода в одежде, граничащая с неряшливостью, нарочито изображаемая свобода нравов, наводили на мысль о том, что молодёжь без дела болтается по городу, курит, пьёт, танцует и в голове у неё ветер. На самом деле, лишь малая часть молодых людей могла себе позволить подобный образ жизни, большинство же, несмотря на модные тряпки и причёски, училось в институтах и университетах, «за комсомолом» бежало на целину, в Сибирь и на БАМ, осваивать новые земли и работать в поте лица. В моду вошли студенческие строительные отряды, которые позволяли молодым людям во время летних каникул заработать денег на учёбу и на почти безбедную жизнь. Модно было покупать и читать книги, писать и читать публике стихи, петь песни под гитару и обсуждать события, происходящие в родной стране и во всём мире.
Ударим "красотой" по бездорожью
В 1968 году я закончила учёбу в институте и в сентябре отправилась по распределению работать в районный центр Вологодской области, Тарногу. Тогда в эти места только самолётом можно было долететь. Представляете, какая красота полетела на кукурузнике в райцентр преподавать английский язык в сельской школе?
На мне была коротенькая серая юбочка, расширенная к низу, с маленьким кармашком, (пришитым мамой для красоты), вискозная сине-белая полосатая блузка с коротким рукавчиком, на ногах жёлтые чешские босоножки на невысоком толстом каблуке, а на голове короткая стрижка с начёсом. Этот «стильный» вид подчёркивался ярко накрашенными глазами – голубыми тенями, чёрной подводкой и чёрной же тушью на ресницах. К чести местных учителей надо сказать, что они и глазом не моргнули, когда увидели меня в первый раз, наверное, пожалели.
Вслед за мной в Тарногу прилетела одногруппница, Геля. В модном смысле, мне до Гели было, как до Луны. Она сразу обращала на себя всеобщее внимание, и тем, что была хороша собой и великолепным вкусом в одежде, хотя её боевой раскрас мало чем отличался от моего, а волосы были одновременно трёх цветов – своего тёмного, светлого и местами рыжего - так краски легли. Среднего роста, с женственной фигурой, Геля была одета так, будто только что сошла с обложки модного журнала.
Если на мне, в основном, были вещицы, сшитые мамиными руками, то Геля носила импортные платья, узкие юбки и кофточки. Её хорошенькие ножки летом украшали чешские лодочки на шпильке, а зимой австрийские замшевые полусапожки тоже на шпильке, от них трудно было глаза отвести. Взрослые мужчины и мальчики из старших классов и не отводили.
Я зимой ходила в чёрном пальто на вате фирмы «Маяк» с воротником из овчины и в самостоятельно связанной шапочке из чёрной шерсти, а Геля носила шикарную шубку из каракульчи и кокетливый берет, сделанный из жутко модного и ещё мало доступного мохера. Другое дело, что зима нас быстро уравняла в одежде, поскольку холод стоял небывалый, средняя температура воздуха составляла минус тридцать градусов по Цельсию, а в отдельные дни опускалась, страшно сказать, до минус пятидесяти двух градусов.
Спасла от обморожения хозяйка комнаты, мы снимали её на двоих. Добрая женщина дала нам, непутёвым, по паре валенок и по шерстяному платку.
Жизнь в Тарноге была суровой с её холодами и отсутствием городских удобств, так что, почти на год о моде пришлось забыть.
Самый жуткий вид не может помешать судьбе свершиться!
Я вернулась в город в самом начале восьмидесятых. Там текла совсем другая, новая жизнь, и у меня появились новые друзья и подруги. Кто-то познакомил меня с Галей, художницей по трикотажу. Знакомство с ней я расценила, как подарок судьбы, оно открыло мне дорогу в трикотажную мастерскую, впоследствии превратившуюся в фирму «Вологодский трикотаж» или сокращённо - «Волтри». Даже просто смотреть на Галю было сплошным удовольствием, она демонстрировала на себе все новейшие модели, ею же и созданные. Не каждой женщине удавалось заказать в «Волтри» то, что мы видели на ней. Это были эксклюзивные, авторские вещи.
Я помню первую встречу с ней у наших общих знакомых. Невысокая, с большими карими глазами, худенькая, как и положено художнице и модели, она предстала передо мной в платье машинной вязки из тонкой шерсти в чёрно-терракотовой палитре. Оно было в полоску - от самой тонкой, до широкой полосы в двух местах - у талии и по низу юбки. Верх платья, с широкими ультрамодными накладными плечами, с напуском, был собран на талии под поясок. Юбка, тоже широкая и длинная (в моду вошла длина – «миди» и «макси»), мягкими складками обтекала Галину фигурку. Почти всё платье, связанное в роспуск, было полупрозрачно. Маленький плотный чёрный воротничок и такая же планка с пуговицами на груди завершали это, сказочной красоты, произведение искусства.
Через некоторое время Галя продала его мне, а себе связала новое, ещё лучше. Я была выше и шире её в плечах, но художницу это не смутило. Она загадочно посмотрела мне в глаза и молвила: «Танюша, трикотаж – понятие растяжимое!» Я до сих пор в этом уверена.
А потом были ещё платья, свитера и костюмы с модным люрексом и без, с рукавами «летучая мышь» да всего не перечесть. Галя стала для меня, как теперь выражаются «иконой стиля». Мне нравилось в ней всё, не только её безусловный талант художника, но вкус и умение найти всё необходимое для своих шедевров. Удивлял парадоксальный ход рассуждений, приводивший её к точному воплощению замыслов. Она начинала создавать платье или костюм с покупки пуговиц! И уже к пуговицам подбирала нитки, рисовала и отдавала мастерицам в производство модель. А как просто и понятно она учила меня делать дневной макияж: «Надо накладывать пудру и краски бледно, бледно, но много, много!» И это в то время, когда от модной косметики с её кислотными оттенками, блёстками и перламутром, рябило в глазах.
На зависть окружающим, во всяком случае мне так казалось, я ходила с короткой ассиметричной стрижкой, рыжими от хны волосами, глаза подводила зелёным карандашом и красила ресницы зелёной тушью; гордо носила шикарные Галины платья, золотые босоножки на платформе с высоченной шпилькой и деревянные бусы - каждая бусина с голубиное яйцо.
Удивительно, что именно тогда, я встретила своего будущего мужа, скромного и мало разговорчивого инженера, но, совершенно замечательного человека. Он оторопел от такой «красоты» и влюбился, то ли в «красоту», то ли в смелость и бесшабашность. Это я к тому говорю, что даже самый странный и, подчас, жутковатый вид не может помешать, судьбе свершиться.
Все оттенки моды и её роль в обществе
На этом я, пожалуй, остановлюсь. В девяностые годы Советский Союз приказал долго жить, в прошлое ушло многое из того, что было с ним связано, в том числе и советская мода. А новая Россия и новая мода ещё только рождались в муках. Мода, вообще - лёгкая и весёлая Муза, она отступает в тень во время революций, войн и тяжёлых перемен. Мода любит мир, покой, развитие, благоденствие и... деньги.
Одно время мне казалось, будто мода легкомысленна и необязательна, то есть не нужна. Оказалось - это совсем не так. В современном мире мода сопровождает человека, а может быть опережает его. Она одевает и согревает, дарит радость, веселит, иногда раздражает, часто приводит в отчаяние, но без неё жизнь немыслима. Она имеет свою историю, науку, технологию и производство, социальную подоплёку. Она зарабатывает огромные деньги, разъединяет и объединяет отдельных людей и целые народы. Она – объект культуры и средство влияния! Вот, что такое мода, поэтому я взялась писать о ней. А ещё потому, что в Советском Союзе, были уникальные и непривычные условия её появления, развития и существования.