12 января 1983 г.
Прощание с вдовой Андрея Платонова в крематории Донского монастыря: тихое, малолюдное. Коля Тюльпинов сказал над гробом, что мир знал только двух великих женщин – Елену Сергеевну Булгакову и Марию Александровну (кажется, он искренне так считает). Кроме дочери Марии Андреевны, был поразительно похожий на Андрея Платоновича внук Саша (судя по облику, безнадёжно спивающийся). Спросил у Тюльпинова, как мне быть с очередной публикацией, и Коля сказал: «Делай, что считаешь нужным, – здесь не до мелочных разборок, а Машу я как-нибудь нейтрализую».
14 января 1983 г.
У Шкловского – визирую интервью, безрезультатно выбиваю сноски:
– Виктор Борисович, отдел проверки не может найти, где Достоевский пишет, что стоя на эшафоте он думал о Дон-Кихоте.
– Я верно знаю, думал!
– Нужна точная ссылка, иначе вычеркнут.
– А место, где я рассказываю о броневиках, выкинули?
– Да, – говорю, – без вариантов.
– Ну и довольно с них! Всё бы им вычёркивать!..
В болгарском журнальчике «ЛИК» перевод интервью с ВШ озаглавлен: Само животът остава в изкуството.
Шкловский веселится:
– Ничего подобного не говорил! Выговорить невозможно!
21 января 1983 г.
Беседу со Шкловским на топтушке похвалили, но тут же и замечание сделали: слишком много пишу материалов «с ненашими авторами». Сказали, что мне следовало бы составить списочек предполагаемых персонажей, среди которых редакторат хочет видеть писателей «другой ориентации» (?!) – Маркова, Алексеева, Проскурина. Обещал подумать. В конце концов, составить список не проблема, да и побеседовать не грех: мне они по-человечьи любопытны.
21 января 1983 г.
Вечер Саши Аронова в каминной ЦДРИ (Жуховицкий вёл). Как ирония, если не издёвка, – фраза на пригласительном билете: «Судьба книги – судьба поэта»: книги у Аронова нет и не предвидится, только такие вечера для нескольких десятков поклонников – единственный бальзам для его Музы. И для его жены Тани, которая, сдаётся мне, периодически сомневается, настолько ли талантлив её Саша, как все о том говорят.
Вообще лицо поэта – интонация:
Не надену шапку, никого не буду слушать
мне нужна совсем другая, а не эта ерунда ерунда.
Пойду на улицу, отморожу себе уши –
пускай отвалятся, вот вы узнаете тогда!
25 января 1983 г.
Аполлинер у нас пока вообще неизвестен – единственный сборничек стихов в «Литпамятниках» целиком переведён добротным толмачом Кудиновым. Из которого вроде бы и следует, что Аполлинер поэт небесталанный, только вот переводы в том не очень убеждают. Ну разве же это стихи?! –
«Привет вам, солдаты, бутыли,
в которых бродит горячая кровь»,–
абсолютно голый подстрочник. Кудинов блестяще знает французский и старофранцузский, только вот с поэзией у него напряг. Самойлов владеет французским в пределах учителя средней школы, но он большой поэт и переводит не слова, а образы. И те же строчки у него мускулисты и звонки:
«Спешите, спешите, солдаты, –
бутылки с кровавым шампанским!»
Самойлов перевёл их для беллетристической книжки польки Юлии Хартвиг, которая нашпиговала свой текст фрагментами стихов и строчками Аполлинера. Десять лет я ждал, что эти переводы выйдут отдельной книжкой, а её нет и нет. Сегодня сказал Давиду Самойловичу, что хотел бы иметь стихотворение «Виноградарь из Шампани» в его переложении целиком. А он огорошил:
– Я ведь только эту пару строк и сделал...
1 февраля 1983 г.
Как и я, отмечать своё тридцатилетие Миша Поздняев поехал к Сёмочкину – «Стало хорошей традицией…». Как и показывать Ксан Ксанычу своих избранниц: Миша взял с собой Олю. (Мой приезд на белые ночи с Машей Ж-кой Сёмочкин явно не одобрил, что немудрено – девушка больше чем на 14 лет не выглядела.)
3 –10 февраля 1983 г. / Иркутск
Прилетел в Иркутск, забросил вещи в гостиницу и пошел в больницу к Распутину. Палата оказалась пуста – Валентин Григорьич на несколько дней сбежал домой. Оставил на его кровати подарки от московских друзей, апельсины «из Марокко» и сборник «Собеседник – 3 / 1982 с моей публикацией Платонова.
Вечером заехал Толя Кобенков – увёз к себе в Ангарск, где на его кухне просидели ночь за бутылочкой вина.
4 февраля 1983 г.
Местная пресса убивает. От этого объявления в «Иркутской неделе» совсем дурно (адрес превращает заметку даже не в фарс, а в изощрённую издёвку).
Продолжается приём домашних и бродячих животных.
Цена за собаку – 2 руб., за кошку – 1 руб. При сдаче животных иметь при себе паспорт.
Адрес приёмного пункта: ул. БОРЦОВ РЕВОЛЮЦИИ, 1
Удивительно, но никто из местных друзей ничего жуткого здесь не видит.
5 февраля 1983 г.
Открылось совещание молодых литераторов Сибири. Конечно же, самый многочисленный семинар – у Распутина: его мнение особенно ценно. В первый день обсуждали очень сырые рассказы, где были только ирония и грусть, но Валентин Григорьевич вдруг заговорил не о конкретной прозе, а о тенденции:
– Это всё от Зощенко, а нам такой литературы не надо. Я сейчас читаю «Затеси» Астафьева – вот это книга, вот как надо писать!..
Тут я не сдержался – сказал, что если вся наша литература будет состоять из одних «затесей», на ней можно сразу крест ставить. На мою голову, зал шумно захлопал, и это вывело Распутина из себя: не дождясь перерыва, вытащил меня за дверь, в глазах неподдельные слёзы:
– Как вы можете хорошо отзываться о Зощенко! Ведь Платонова чтите, а вот он автора «Голубои; книги» ненавидел!..
Володя Крупин попытался встрять:
– Не обижайся на Валю, он сейчас в очень нервном состоянии. Я вас помирю.
Собственно, мы не ссорились – сразу и окончательно разминулись.
6 февраля 1983 г.
Суровые сибирские морозы угробили мой любимый «Флексарет»: сначала никак не мог понять, почему на улице мои пальцы липнут к металлу – дублёнка была нараспашку, в гостиничном номере спал с открытым окном, и обещанные –28 градусов совсем не чувствовал. Потом удивлялся, что объектив поворачивается с большим усилием (смазка замёрзла), покуда он не оказался у меня в пальцах. Понимая, что остался без фотоаппарата, побежал в Дом быта, где нашёл мастера, который при мне нарезал новую резьбу и подобрал необходимые винтики. Потерял я на этом половину дня, зато кое-как починился (хотя бы на время командировки – в Москве придётся думать, чем буду снимать).
7 февраля 1983 г.
Днём побывал в музее декабристов, который здесь в очень красивом деревянном доме Трубецких, и в доме-музее Волконских. Декабристские могилы разбросаны по всему Иркутску: Поджио, Загоскин, Шелехов, Панов, Муханов, Бечастный…
Снимал город и Знаменский собор, возле которого на берегу Ангары расстреляли адмирала Колчака (самодельный крест из крупных камней местные монархисты регулярно выкладывают на этом месте, но сейчас его не было, только несколько запорошённых снегом цветов на льду – как раз сегодня 63-я годовщина убийства флотоводца и верховного правителя России).
8 февраля 1983 г.
За два дня набрал кипу рассказов для газеты, выклянчил в обкоме машину и сегодня чуть свет укатил «во глубину сибирских руд». Ощутить протяжённость сибирских дорог можно лишь проехав по ним: на карте всего-то 4-5 сантиметров, а в реале – четыре-пять часов езды (в Нерчинск вообще самолётом лететь нужно). На мое; счастье, навязанный обкомом инструктор выхлебал бутылку водки, храпел всю дорогу, и удалось тормознуть – сфотографировал до сих пор действующий Александровский централ.
В Урике – у деревянной школы и развалившегося Преображенского собора 1776 года – могила Никиты Муравьёва. В Олонках, где упокоились Раевские, – только три плиты посередь снежной пустыни...
На обратном пути в бурятской деревне купил молока: колченогий старик с топором зашёл в сарай, откуда донеслись чудовищной силы удары, и вынес белую ледяную глыбу, кило на три, которая у меня на гостиничном столе таяла до утра.
9 февраля 1983 г.
Весь день провели на Байкале. В живописной церквушке, которую Мотыль снял в «Звезде пленительного счастья» (никакого отношения к декабристам она не имеет), застал батюшку из Киева – он только-только сюда распределился, хорошо знает отца Михаила, и доверительно поплакался: как на каторгу сослан – прихожан нет совсем, разве что с началом туристического сезона появятся...
После прощального банкета, пошли на Байкал – на место, где погиб Вампилов. Оказалось, он не утонул: сам выгреб на берег, и тут прихватило сердце – его шевелить нельзя было, а местные мальчишки принялись искусственное дыхание делать, давили на грудь...
В конце своих воспоминаний, Распутин выдавил: «Хорошо, Саша вовремя умер – не видит, что с его страной сделали. Ему бы больно было...»
10 февраля 1983 г.
Прощальный вечер с Толей Кобенковым и поэтом из Читы Вильямом Озолиным (очень симпатичный человек, сын литинститутского ученика Сельвинского Яна Озолина, в 27 лет расстрелянного в 1938-м). Литературный мир и впрямь тесен – дочь Озолина Даша в свойстве с Олесей Николаевой.
Утром втроём поехали на Маратовское кладбище – по глубокому снегу еле-еле дошли до могилы Вампилова: по-братски распив бутылку «Столичной», четверть вылили на надгробный камень драматурга...
18 февраля 1983 г.
Вечером у Володи и Олеси, Чернов бубнит: денег нет, заработать приличным способом не получается. Вигилянский советует: «Займись переводами – сотни национальных поэтов по всей стране сидят и ждут, когда их откроют русскому читателю, – всякие Пысины, Сакины...»
Звонит телефон, Олеся снимает трубку – и, с квадратными глазами, сползает по стенке: «Алексей Васильевич Пысин... ищет хорошего молодого переводчика для своей новой детской книжки...»
За минуту всё и разрешилось.
21 – 24 февраля 1983 г. / Руза
Первый молодой писатель, которого встретил на совещании в Рузе, – Ксюша Драгунская. Когда видел её в последний раз, было ей лет 10–12, а теперь она – вполне зрелая леди.
Поднимаюсь по лестнице, а она сидит на перилах и качает ногой.
– Слезь сейчас же! – говорю.
– Что, дяденька у нас морализатор?
– Нет. Но дяденька своими глазами видел, как человек навзничь падает в лестничный пролёт.
Фыркнула, однако с перил тотчас слезла.
Пятое московское совещание молодых писателей в Рузе: полное обновление лиц, имён. Семинарами руководят Нагибин, Колунцев, Бакланов, Старшинов, Грушко, Чухонцев и Мориц, то есть выбор на любой вкус.
Нагибин был предельно мягок, хвалил всех. Когда обсуждали рассказы Ксении Драгунской, Юрий Маркович вдруг ни с того ни с сего заметил, что нынешняя мода называть дочерей простецкими именами – Дашами, Глашами или Настями – вызвана тоской русского барства по горничным (Ксюша очень обиделась).
За обеденным столом – с Чухонцевым, Павлом Грушко и Сергеем Гончаренко. Когда ты в компании с двумя выдающимися испанистами, разговор так или иначе заходит о переводах, но Павлу Моисеевичу интереснее Андрей Платонов – спрашивает, каковы шансы выпустить его записные книжки отдельным изданием. У меня шансов никаких – я хочу их только распечатать, а дальше готов отдать любому литературоведу, который сможет сделать грамотный комментарий и найдёт общий язык с Машей.
Я поселился с Лёвой Новожёновым, который первым делом прояснил, как мы используем комнату в любовных целях: чётные часы его, нечётные мои, а если свет в окне не горит, то в комнату ломиться не нужно. Сказал юмористу, что он может распоряжаться ключами по своей надобности, но только до полуночи, поскольку предпочитаю спать в покое, и Лёву такой вариант вроде бы вполне устроил. Но в последнюю ночь он условие нарушил: приволок инструкторшу райкома...
Блюдя нашу нравственность, устроители в десять вечера запирали корпуса, сочтя эту меру вполне эффективной. В итоге пострадали Колунцев и Старшинов – их лоджия была первой от входа, и балконная дверь всегда распахнута, поскольку Фёдор Ависович вечно курит трубку: захожу к ним в полночь – Старшинов, лёжа в пальто на кровати, бабьим дискантом поёт частушки, Колунцев невозмутимо посасывает чубук, а мимо толпой снуют семинаристы с бутылками и девицами. Общение настолько дорого всем собравшимся, что гениальный фильм Формана «Полёт над гнездом кукушки» показывали в пустом зале.
Познакомился с Юнной Мориц, Сашей Ерёменко и Вероникой Долиной, чьи песни прежде не слышал (действительно хороши – и по слову, и с голоса).
В последнюю ночь так хотелось спать, что просьбу Лёвы погулять по коридору я проигнорировал: посоветовал отпустить комсомольскую богиню и тоже уснуть одному. Утром просыпаюсь – на кровати напротив из-под одеяла выглядывает большая мужская ж.па, густо поросшая чёрными волосами, ну я и шлёпнул по ней тапком. Каково же было моё удивление, когда, после женского визга, над ягодицами – вопреки всем законам анатомии – появилась сонная Лёвина голова...
25 февраля 1983 г.
Стоило мне отлучиться из редакции, как это сразу обернулось глупостью – по распоряжению Лейкина портрет Самойлова (по-моему, вполне удачный, если учесть его больные глаза) по контуру вырезали из фона и превратили в коллаж. Моё недоумение Наума Борисовича просто разозлило: «А вы считаете нормой, что еврей снят на фоне кирпичной стены? – его расстреливают, что ли?»
Этот аргумент мне даже в голову не мог прийти, но у редколлегии свои заморочки.
26 февраля 1983 г.
По дороге на Украину, Самойлов на несколько дней приехал из Пярну, принёс ему газеты с нашей беседой «Метелям не задуть свечу!». У Давида Самойловича живут–хозяйничают Олег Хлебников с женой Аней, сели ужинать. За столом читал по памяти рассказы Успенского, над которыми Самойлов смеётся, но такая проза ему чужда.
К полуночи влетела раскрасневшаяся с мороза Варька (я думал, дщерь Самойлова давно спит – ей же в школу чуть свет). Оказалось, забежала домой на полчаса, поесть и погреться, – до утра за билетами на концерт Пугачёвой коченеть. Набивая еду за щеки, Варвара восторженно верещала, какая Алла Борисовна гениальная, и на сцене, и в быту. Когда она ушла, говорю Самойлову: позвали бы Пугачёву в гости – глядишь, познакомясь с заземлённой кумирихой, пацанка излечится. Давид Самойлович отмахнулся: всё это уже проходили – после вечера в компании со звездой Варька окончательно на неё запала, а Пугачёва теперь на всех концертах, узрев в толпе у сцены огненные Варькины патлы, кричит ей: «Давай, рыжая, давай!..»
1 марта 1983 г.
Щекочихин считает, что самоубийство жены Щёлокова (десять дней назад застрелилась из наградного пистолета мужа) целиком на совести Андропова, который в войне с МВД взял верх, а на посту генсека может всё, и следующая пуля достанется Анисимычу. В разговоры, будто она (жена Щёлокова участница войны и характера была боевого) перед самоубийством стреляла в Андропова, поскольку они соседи по дому и вполне могла подойти к нему на расстояние вытянутой руки, и даже легко его ранила, Юра не верит. Однако же дыма без огня не бывает, а разговоры о том идут на всех уровнях.
8 марта 1983 г.
В полуночном мёрзлом троллейбусе пьяный мужичок сам себе во весь голос поёт песню Аль Бано и Ромины Пауэр «Счастье»:
Я без прописки, живу в общежитии – я лимитА:
Феличита! Феличита! Феличита!
Сиська налево, сиська направо – это мечта:
Феличита! Феличита! Феличита!..
В простонародном восприятии «счастье» – не что-то среднего рода, а такое же красивое непереводимое понятие, как тётка–«Акварель» у деда Щукаря.
12 марта 1983 г.
Андрей Черкизов устроил у себя в Нагатино вечеринку – весь нагибинский семинар собрал. Хозяина перебивать неудобно, и он этим воспользовался – всех укатал своими монологами (большей частью про Юлиана Семёнова, с которым вроде как в дальнем родстве состоит). Когда курили с Драгунской на кухне, говорю: «Сейчас напьюсь и закачу Черкизову сцену ревности!»
Ксюша смеётся: «Только ты не знаешь, что Андрюшу девушки не волнуют!»
Я вспомнил привычку Хемингуэя представлять своих знакомых в постели, живо вообразил папу Хэма в содомских утехах с Черкизовым, и мне тоже смешинка в рот попала. Сразу и ушёл. И Ксюшу уволок из этого свинарника.
14 марта 1983 г.
Выдержал чудовищный бой на редколлегии – все как упёрлись в стих Ерёменко про Неопознанный Летающий Объект, так и требовали хором его снять. Упросить удалось только не снимать совсем, а заменить другим Сашиным стихотворением. Заменили – Лейкин с Колосовым, на час запершись в кабинете, сами выбрали:
«…Недомоганье. Тоненький компот.
Одна больная гласная поёт,
поёт и зябнет, поджимая ноги,
да иногда замрёт на полдороге,
да иногда по слабенькой дороге
проедет трикотажный самолёт…»
16 марта 1983 г.
Ровно в 17.00 в 12-м роддоме на Малоярославской моя Лена родила девочку (вчера роженицу повезли в МОЙ 9-й, но там оказался карантин, и выбирать не приходилось. Трудно поверить, но уже в восьмом классе я точно знал, что у меня будет дочь и что её будут звать Вероника.
21 марта 1983 г.
Получил из роддома своих девушек. Малявка очень смешная – жутко похожа на меня, что вряд ли обрадует её по мере взросления. Зато характер ангельский – совсем не плачет.
22 марта 1983 г.
Колосов выразил мне «фэ» за стихотворение Ерёменко:
– Как же мне надоели читатели: спрашивают, не сошла ли с ума «ЛитРоссия», и как вообще понимать такую поэзию! (Гениальный «тоненький компот» всех убил!)
– А вы, – говорю, – этих идиотов посылайте на...
– По-вашему, Сергей Владимирирович Михалков тоже идиот?! – взорвался Колосов.
Да упаси Бог! – он просто в старческом маразме.
24 марта 1983 г.
Появился Женя Попов – весёлый, хоть и сильно помятый (три года расплаты за участие в «Метрополе» даром не прошли). Отчитался, что за это время написал полсотни рассказов, и хорошо бы их куда-то сосватать. Легко сказать, только с «метропольским» ярлыком по редакциям ходить бесполезно. Зная трусоватость «ЛитРоссии», мог предложить лишь один вариант – попросить врез у Феликса Кузнецова: он метропольцев травил, ему их и отмазывать.
Идея Жене понравилась – тут же натюкали письмо в СП Феликсу Феодосьевичу. Не держа камень за пазухой, я известил об этом Лейкина, и он мудро заключил: «Даже если ФФ такую бумаженцию подпишет, пусть Попов с ней в «ЛГ» идёт, и если там получится – мы тут же следом...»
Глядя на Попова, убеждаешься, что настоящий прозаик – не только лужёная задница, но и ангельское терпение: у кого другого руки опустились бы, но у Жени сибирский характер – любую травлю переможет.
26 марта 1983 г.
Приехал Сёмочкин, собрались у Вигилянских. Володя рассказывает, как учительница на уроке задала Николке вопрос, что он ел на завтрак, и мальчишка стал перечислять: хлеб, картошку, капусту... Классная дама была в шоке: а масло, сыр, колбасу родители тебе не дают? Николка растерялся, тогда девятилетняя Александрина (они в одном классе учатся) ринулась выручать младшего брата: кто же в пост такую скоромную пищу ест?.. Понятно, отца вызвали для объяснений, и Володя учительницу добил:
– У всех семей разный достаток, и незачем такими дурацкими вопросами выявлять социальное неравенство.
30 марта 1983 г.
После того, как в прошлом году (17 ноября) таксист едва не убил нас обоих, чуть не врезавшись в бетонный надолб на Савёловской эстакаде, я чудом не погиб нынче.
Идя утром в контору, вышел из троллейбуса не на Цветном бульваре, а раньше – на Самотёке, перешёл под мостом на другую сторону и достал сигарету. Обычно я закуриваю на ходу, но сегодня дул сильный ветер – трижды гасил зажигалку – остановился, и в ту же секунду вынырнувший следом из-под эстакады грузовик не вписался в левый поворот – перед моим носом вылетел на тротуар и врезался в подъезд дома, как раз между чебуречной и кофейней, после чего на смятую кабину ещё и упали куски эркера. Оторопь (ещё шаг, и грузовик вмазал бы меня в стену) была такова, что я даже не остановился – только сев за свой стол в редакции, перевёл дух…
Спасибо тебе, мой ангел-хранитель!
Вечер Олега Чухонцева в Доме учёных: вёл Гена Красухин, читал (по книжке) Веня Смехов (обещанного в афише Юрского не было – наверняка и не собирался).
10 апреля 1983 г.
Вечер молодых поэтов в ЦДРИ – Клуб читателей: «Стихи из завтрашних книг» (ведёт Аронов). Замечательная компания: Головков, Горбовская, Ерёменко, Олеся, Поздняев, Чернов, Яснов – так бы и выпустил всё, прочитанное сегодня, под одной обложкой – остановленное мгновение.
13 апреля 1983 г.
Маму с приступом (камни!) госпитализировали в 36-ю больницу: намереваются оперировать, хоть честно предупреждают, что исход 50 на 50. Вариантов нет.
15 апреля 1983 г.
Олеся спросила, как назвали дочь, а она почти месяц безымянной живёт – кроме героини фильма «Летят журавли», у меня других вариантов нет, но родня на дыбах: будут дразнить Вероникой Маврикиевной. Говорю: загляни в святцы – если даже окажется какая-нибудь Фёкла или Хавронья, так тому и быть. Олеся полистала книжечку – на 16-е марта ни одного имени, а рядом – только Вероника. Что и требовалось...
18 апреля 1983 г.
Письмо Коли Булгакова из Ялты:
«Приежай. У меня здесь есть кипятильник с кастрюлькой, чёрные чернила для авторучки, ножницы, клей, ластики, бумаги листов ок. 100 могу выделить. Всё остальное привози сам. Впрочем, могу и машинку тебе оставить, зато сюда приедешь налегке».
Хитрый хмырь: я оставлю дома свою крошку-«Колибри», а потом из Ялты потащу его многотонный «Ундервуд». Да и зачем мне Ялта, когда мне снится Гульрипш?
27 апреля 1983 г.
Маму оперировали: когда вошёл в палату – лишился языка (коричневый труп на кровати лежал), так что медсестра меня тотчас вывела. Отдали мне 72 камня из восьмидесяти (!!!), которые достали… А я накануне никак не мог заснуть – клеил средневековый замок, использовав в его основании все «литературные» камешки: с кремнистой тропы Лермонтова из Пятигорска, с могилы Набокова, от Волошина из Коктебеля…
18 мая 1983 г.
Звонил Распутину, записывал его прощальное слово о Фёдоре Абрамове (умер 14-го). Послушать Валентина Григорьевича, так судьба писателя определилась тогда, когда он случайно был обнаружен похоронной командой, а потом первую блокадную зиму провёл в ленинградском госпитале. Я попытался задать вопрос, что побудило его сделаться следователем СМЕРШа и сколь сильно этот факт биографии повлиял на то, что Фёдор Абрамов – уже аспирант ЛГУ – участвовал в травле «космополитов» Эйхенбаума и Азадовского. На это Распутин ответил, что ничего про космополитов не знает, для него Абрамов – совесть русской нации, о чём он и хотел бы сказать над его гробом.
20 мая 1983 г.
Вышел мой, ещё с Марией Александровной подготовленный, Платонов – Лейкин настоял, чтобы эта подборка из записных книжек называлась «Мой новый путь» (у меня было гениальное – «Деревянное растение»).
Конечно, я слукавил: написал, что публикация М.А.Платоновой – подразумевая покойную Марию Александровну, а гонорар по разметке выписал дочери Марии Андреевне, очень надеясь, что она перестанет ерепениться. Зря надеялся – ответом на посланные Маше газеты была полная тишина, ну да мне не привыкать – главное, что тексты Платонова вышли.
23 мая 1983 г.
Опять выступаю свадебным фотографом и свидетелем в ЗАГСе, теперь у Миши и Оли Поздняевых. У ребят это событие проходное, главное – венчание – будет через полтора месяца в Отрадном.
27 мая 1983 г.
Маша Платонова накатила на меня телегу главному редактору: хитростью проник в их дом, воспользовался доверчивостью вдовы, попрал этические нормы... (не получилось у Тюльпинова удержать её от глупостей). Колосов сначала потребовал объяснительную, а сегодня вызвал на беседу. Говорили нудно и долго – незаметно свечерело, а мы всё сидели в потёмках, как два дурака.
– ...Три года у нас работаете, а мы про вас ничего не знаем.
– Что мешает? Вам известно, где я живу, вот и заехали бы как-нибудь на чаёк или водочку. Не как генерал к рядовому – как к собрату по цеху...
Эта незатейливая мысль показалась Михал Макарычу столь абсурдной, что он не сдержался:
– Почему вы ничего не боитесь? Ладно за себя, так у вас дети есть, надо о них думать.
Тут уже я не стерпел:
– Самое большее, что вы можете, это уволить меня, даже с волчьим билетом. Но я умею делать руками массу полезных вещей: плотничать, книжки переплетать. И работу всегда найду. А вот вы чего боитесь – не понимаю. У вас и детей-то нет...
Последнюю фразу сказал зря – больная для Колосова тема. Он процедил сквозь зубы, что больше меня не задерживает, и я понял: ещё одним врагом прибавилось.
31 мая 1983 г.
Как же огорчает небрежение к молодым поэтам! – на программке вечера «Юности» в Политехническом: Вероника ДоМина, Евгении; БОКимович. Ну да, «не надо заводить архива», но элементарная память о начале...
11 июня 1983 г.
Умер великий Артист и Учитель Андрей Алексеевич Попов. Которому ткачиха и министр культуры Фурцева, спутав его со звездой цирка, однажды сказала: «Здравствуй, Солнечный клоун!»…
На сцене ЦТСА я Попова не видел (вообще не мой театр), а во МХАТе только в Ефремовской «Утиной охоте» по Вампилову – в тот тяжёлый 1979 год, когда Попов оставил пост худрука Театра имени Станиславского, не сумев удержать там своих учеников Морозова, Васильева и Райхельгауза, которые в этих стенах смогли успешно нашуметь, однако за три года так и не прижились...
Всего-то 65 лет, каких этому высокому красивому человеку просто нельзя было дать. Не забуду две встречи с ним в прошлом году – в Пахре, когда он говорил с молодыми актёрами, и под чугунным – на ножках – балконом Литинститута, где я укрывался рядом с ним от бурного июльского дождя... Как же всё это рядом, а ты фотоаппарат робеешь достать!
21 июня 1983 г.
Евг. Евтушенко 50 лет и по такому случаю ему дали Орден Трудового Красного Знамени. Мы эти события уже прозевали, и Лейкин с Колосовым вызвали меня – спросили, не хочу ли сделать большую беседу с юбиляром. Самое смешное, что вот так, наспех, – не хочу (надо было раньше думать). А если уж «ЛитРоссия» очень хочет что-то напечатать, то я бы напомнил читателю, как двадцать лет назад наша газета с подачи Хрущёва трахала Е.Е. и его друзей во все дырки – почему бы не перепечатать из номера «ЛР» от 5 апреля 1963 года форменный донос на Евтушенко, Вознесенского и Аксёнова под названием «Докатились!»? Жаль, что Лейкин и Колосов моё предложение не одобрили.
26 июня 1983 г.
Днём с Александром Ефимычем Шварцем ездили в Клуб коллекционеров, где у меня был «пиковый интерес» на 2 тыс. рублей, а потом заехали к нему домой. Когда зашёл разговор о том, что почти у всех штатских героев Гайдара имелось личное гражданское оружие, а мама Шварца в 1930-м была учителем в сельской местности, Ефимыч крякнул и полез в шкаф. Где между глаженым бельём с тех лохматых времён хранится… пистолетик ТОЗ, калибра 6.35. С полной обоймой, где первый патрон – холостой, за ним два боевых, а три последних – разрывные. То есть и набор патронов не случаен: захотев застрелиться – лишь испугаешься, но будет возможность одуматься, два других – стрельнуть в воздух или разбить какую-нибудь вазу, а три последние – действительно серьёзные пули…
3 июля 1983 г.
За два последних года церковь в Отрадном стала у нас «базовой» – и венчаемся, и детей здесь крестим без всякои; оглядки. Наверняка местные прихожане догадываются, что после того, как двери в храм закрываются изнутри, там происходит некое неафишированное таинство, но верующие люди всё же особые, лишних вопросов не задают. Сегодня, когда Поздняев с Олей вышли из церкви обвенчанными мужем и женой, местная старушка спросила:
– Откуда вы, такие красивые?
– С небес, бабушка, – ответствовал Миша.
– То-то и гляжу, неземные вы.
14 июля 1983 г.
Бывают такие дни, когда в редакции вдруг – не сговариваясь – сходятся старые друзья, каждый из которых лучше новых двух, и сегодняшний четверг как раз оказался таким. Первым пришёл Димыч, который вообще в «ЛитРоссии» меня не навещает (просто был рядом и вспомнил, что у нас тут хорошо кормят). За ним появился поэт Володя Друк, следом прозаик Витя Посошков. Потом Гена Смолин (пролётом из Ленинграда в Красноярск), художник Илья Нарижный и наконец афоризмист Голобородько. Поскольку номер ещё не был подписан, а мы гурьбой перебрались в буфет, Лейкин через час прислал за мной курьера: «Наум Борисович просит передать, что день взятия Бастилии у нас не является праздничным днём!»
17 июля 1983 г.
Мама наконец смогла приехать на «Правду», где я тоже не был с весны: собрали малину и вишню, после чего и уехали сразу. На даче хозяйствуют сестра Ивка с мужем Валерой, и теперь у них появилась дочь – поскольку своих детей Господь им не дал, удочерили 7-летнюю дочь погибших друзей.
28 июля 1983 г.
Голобородько укатал нас своими «тезисами и антитезисами», а потом едва не был убит Черновым. Когда при нём умудрился сказать, что Пушкин по заданию Бенкендорфа ездил в Оренбургские степи, чтобы осуществлять тайный надзор за Тарасом Григорьичем Шевченко (ага, через десять лет после своей смерти).
К версии Голобородько, что «Слово о полку Игореве» – черниговское писание, Андрей уже привык, а тут как сидел в уголке с пепельницей, так и метнул её в нашего украинского пушкиниста. Жаль, что промахнулся.
31 июля – 5 августа 1983 г. / Рязань
Прибавление семейства побудило искать дополнительный заработок – рязанский прозаик Толя Овчинников организовал нам с Черновым чёс по своим окрестностям. Наша бригада выглядит вполне эстрадно: сначала Толик рассказывает о своей писательской организации и над чем работает местный классик Матушкин, потом Андрей читает кусочки из своего перевода «Слова о полку Игореве», а я под занавес исполняю номер: «В юмористическом портфеле «ЛитРоссии».
Слушают нас где как, но проза жизни тут сурова, на интерес к художественной литературе не шибко сподвигает. Когда выступали на Спас-Клепиковской ватной фабрике (столетний деревянный барак с земляным полом), милая девчушка, радуясь неожиданному перерыву, вышла на улицу, села на завалинке, закатала край юбчонки и вытянула голые ноги, зажмурилась на пригреве...
Время остановилось в есенинском Константинове, Клепиках, Екшуре, Криушах, и места здесь просто платоновские – возвращаясь после выступления пешком по шпалам заброшенной узкоколейки, читаем клейма на рельсах: 1887 – Hute... 1896 – Кн. Белосельского завод... 1907, 1914 – Krupp... (Соседнюю Орловщину после войны отстроили заново, а сюда немец чуть-чуть не дошёл.)
Перед отъездом, по традиции, посещаем обком – отмечаемся у инструктора по культуре. Пока Овчинников челомкается в других отделах, комсомольских лет девица дотошно нас расспрашивает: «Окуджава песни больше не пишет, окончательно на прозу перешёл?.. А роман «Вечный зов» Иванов продолжать будет?..». Заходит Толик: «Кончай, мать, лапшу на уши вешать! Давай-давай, накрывай стол! Не видишь, что ли? – свои ребята, муходавские!..». Глядя, как девица послушно извлекает из шкафа яблоки, тарелку со сливами и бутылку портвейна, Чернов оброняет неосторожную фразу: «Ну, ребята, это же просто разврат!». Услышав контрольное слово, инструкторша мигом раскрепощается: «Разве ж это разврат? Разврат – когда раз-в-рот, раз-в-зад!..»
Мы с Андреем, давясь хохотом, на четвереньках ползём в коридор...
6 августа 1983 г.
Вчера – прощальный ужин в ресторане гостиницы «Ловеч». Под бесконечно играемую оркестром мелодию «Felicitа» (через год после триумфа на фестивале в Сан-Ремо гениальная песня докатилась и до Рязани). С утра поехали в село Константиново (Овчинников свою культурную программу выполняет исправно), где дом Есенина так обработали антипожарной пропиткой, что он стал зелёным, и где в переделанной под музей церкви почему-то выставили дальнобойный пистолет Кухенройтера, из которого (не такого же, а именно из этого!) якобы был убит на дуэли Лермонтов. Там как раз оказался туристический автобус из Москвы, и мы договорились с водителем, что он нас довезёт.
С днём рождения, Георгий Анатольевич!
22 августа 1983 г.
Пожалев нищенствующего классика Голобородько, дал ему заработать сотню–другую ответами на самотёк, что у нас делают внештатные рецензенты (50 коп. – ответ на полстраницы, рубль – за целую), ну Владимир Ильич и постарался…
К рецензиям (в 99 случаях из 100 – с уведомлением об отказе в публикации) высоких требований не предъявляется (главное – чтобы вежливо), и обычно в редакции за рецензентами не перечитывают. Абсолютно случайно на глаза мне попались копии Голобородькиных писем, когда первые их экземпляры уже были вложены в конверты и ждали отсыла. Покоившаяся сверху рецензия поразила краткостью:
«Уважаемый N.N., – писал Голобородько. – Поздравляем Вас: Вы законченный графоман и Вашу ахинею никто нигде никогда печатать не будет. Желаем Вам дальнейших творческих успехов!»
Фамилия адресата была мне знакома: автор нескольких десятков книг прозы, один из старейших прозаиков российской глубинки и секретарь областной писательской организации, ко всему земеля нашего главреда и большой друг газеты. Холодный пот прошиб, как представил лицо этого писателя, получи он из любимой редакции такую цидулю. В ужасе перелистнул – вторая дословно повторяла предыдущую. И пятая, и двадцатая... – все 50 Голобородько написал будто под копирку, только фамилии и менялись...
Почту вовремя удалось перехватить, письма Голобородько и все их копии спешно уничтожили, а самому Владимиру Ильичу в приработке пришлось отказать. К чему он отнёсся философски, сказав:
– Когда денег нет, они начинают пахнуть!
17 сентября 1983 г.
Только сегодня узнал о смерти Леонида Губанова, чей свежий голос, если верить Вознесенскому, «засосало читательским невниманием». Внимание он придумал себе сам – вместе с Кублановским и Алейниковым в середине 1960-х затеял СМОГ (Самое Молодое Общество Гениев), выпускал поэтический самиздат, пошумел на Пушке у Пампуша. Так же, как Ефим Зубков и многие другие, жил случайными заработками, однако не спился и не повесился – просто ушёл в тень: за всё десятилетие 1970-х я видел его два или три раза. И вот умер – то ли от сердечного приступа, то ли от передоза – в знаковые для поэта 37 лет.
23 сентября 1983 г.
Едва начал писать интервью с Окуджавой у него дома в Безбожном, как на стройке за окном включилась циркульная пила, и визг её забил на диктофоне всю нашу двухчасовую беседу. (У Николая Грибачева похоронный оркестр играл.) Договорились, что расшифрую запись, как расслышу, потом сядем и все ответы вместе выправим.
Не думал, что БШ очень памятливый – когда прощались, спросил: «Вы с той девушкой, которая про меня стихотворение написала, по-прежнему дружите?.. Тогда скажите ей, что я на неё не сержусь. Пусть появится, я свою новую книжку подарю...»
24 сентября 1983 г.
День с утра не задался, так же и кончился. Приехал к Леониду Леонову – думал, что обрадую его свежей совписовской книжечкой «Evgenia Ivanovna», и будет старик разговорчивее, а он в ярость впал: почему в мягкой обложке?! (опять отодвинул нашу встречу на неделю). Потом два часа в «Знамени» у Вадима Кожевникова: то Вознесенский статью принёс (минус полчаса), потом Давид Кугультинов взялся читать новую поэму на 500 строк (ещё час – еле вытерпел эту графоманию), и моё время вышло...
12 октября 1983 г.
Заказная книжка к юбилею «Советского писателя» у меня горит синим пламенем: только Бондарев, Кожевников и Грибачёв говорят правильные слова, а звёздные старики ершатся и сводят счёты друг с другом. И полоса невезения не кончается: позавчера Леонид Леонов свой текст кое-как подписал, а дальше – опять приходится ходить и канючить.
Говорю Катаеву: может быть, вспомните что-то еще не напечатанное о Горьком?
– Только непечатное. При Горьком, например, было невозможно рассказать антисоветский анекдот. Он был абсолютно твердокаменный большевик! Как и Есенин, которого все обожали, он дверь в Кремль ногой открывал...
Осторожно высказываю просьбу совписовского начальства:
– Может быть, погуляем по переделкинским дорожкам? – как бы между прочим, позовём с собой Каверина, я ваш диалог запишу, сфотографирую вместе?
Валентин Петрович серьёзно спрашивает:
– А что, разве есть такой писатель? У меня за забором живет какой-то пенсионер Каверин, я с ним изредка здороваюсь.
От Катаева – к Каверину: поговорим про «Два капитана», «Исполнение желаний»?
– Сколько можно!.. Готов рассказать про Серапионовых братьев, обэриутов, но только если вы заранее заручитесь согласием литначальников – они о настоящей литературе слышать не хотят...
В издательском архиве, куда я временно допущен, лежат замечательные записки покойного Исидора Штока:
«Когда взяли автора «Конармии», я побежал к Катаеву:
– Валя, что случилось с Бабелем?
– Кто вы такой и зачем задаёте провокационные вопросы?! – Валентин Петрович вскочил из-за стола, побелел лицом: – Я вашего Бабеля не знаю, мы вообще виделись один раз, и то случайно!»...
Увы, пока Катаев и другие герои той эпохи живы, напечатать это не получится.
15 октября 1983 г.
В № 323 ж–ла «Америка» про памятник погибшим во Вьетнаме. Рассмотрели 1 тысячу 421 проект. Остановились на идее Майи Йинг Лин, студентки архитектурного факультете Йельского университета. На стене – фамилии 57939 погибших.
21 октября 1983 г.
Сдал всю работу для «Совписа» и теперь с чистой совестью могу уехать в Гульрипш. Если что будет нужно дополнить – доделаю, когда вернусь.
В «ЛитРоссии» тоже все хвосты подтянул, даже на письма чайников ответил. Поскольку теперь нужно оставить деньги жене и дщери – отдал «на обмен» в букинистический собр. соч. Конан Дойла, поставив на него заведомо нереальный запрос (4-томник Ницше), чтобы выкупить его через два месяца за 100, потеряв на этом двадцать процентов (к тому времени деньги придут).
Как обычно, взял себе СВ – молясь, чтобы до Сухуми ко мне никого не подсадили и можно было бы спокойно печатать на машинке.
24 октября – 20 ноября 1983 г. / Абхазия, Гульрипш
Женщина из обслуживающего персонала (абхазка) рассказывает, как её в 15 лет украл будущий муж: Утром родители уехали на похороны в горы. Вечером приезжает дальний родственник, говорит: мама с папой в аварию попали, в больнице лежат. Села к нему в машину, поехали... Так и украли: подкупили родственника, привезли в другую деревню. Мать потом удар хватил – еле-еле оправилась. А она так и живёт с похитителем: двадцать лет уже, двое детеи;...
Поскольку Дом творчества «ЛГ» с осени до весны пустует, издательство отдаёт путёвки на сторону: в прошлый мой заезд тут отдыхали шумные молдавские колхозники, а сейчас – мрачные донецкие шахтёры. Угодить которым тяжело. В день приезда персонал устроил постояльцам ужин при свечах, так шахте;ры потребовали весь свет включить – они в столовую пришли, надев парадные костюмы с орденами и медалями, а впотьмах наград не видно.
Сосед за столом, мужик с въвшейся под ногти угольной пылью, два дня ворчал, что в номерах даже радио нет (телевизора ему мало), и достал директора – во все комнаты принесли репродукторы. И что, теперь доволен? – как бы не так:
– Ты их радио слышал? – по-русски ни слова, песни грузинские до полуночи горланят! И зачем ты сюда столько лет ездишь?
За обедом дулся, дулся, а потом пошел к директору – требовать... домино!
3 ноября 1983 г.
Две недели работал в одиночестве, а сегодня приехал Коля Булгаков. Совсем как настоящии; писатель – с семью чемоданами: один с одёжкой, в двух рукопись новой книги и пачки чистой бумаги, в четвертом записные книжки, в пятом словари, в шестом стальной «Ундервуд», в последнем – церковных размеров Библия (карманного формата – Колю не устраивает: глаза сломаешь).
Поскольку в одноместном номере Булгаков со своим багажом не поместился, а Дом творчества в это время полупустой, Коле без проблем дали двухместный, окнами в горы. Когда я вечером зашёл к нему – посмотреть, как устроился, то застал впечатляющую картину: из поставленных одна на другую банкеток Коля соорудил аналой для Библии, из постельных тумб – что-то вроде конторки (как Гоголь, пишет стоя), но более всего поразила кровать – сэндвич из четырёх матрасов, четырёх одеял, восьми подушек, ещё и с инкубатором (меж матрасов был засунут плоский масляный электросогреватель, провод от которого тянулся к розетке).
7 ноября 1983 г.
Соседство с Булгаковым идеальное – он спит с десяти вечера до пяти утра, а я ложусь в пять и дрыхну до полудня. Договорились, что обедаем за разными столами (когда пишешь, лучше бы ни с кем не разговаривать), но вечерами можем на часок встречаться в баре. Никаких свежих литературных новостей Коля не привёз. Вообще, сказал, даже читать ему не хочется – еле-еле осилил «Пушкинский дом» Андрея Битова.
Отзыв был краток и всеохватен:
– Что-то такое в нём есть, – сказал Коля. Подумал и добавил: – А чего-то и нет.
Утром плотник Нодар – большой поклонник всех живых писателей в Доме творчества «ЛГ» и Фазиля Искандера в отдельности, спросил:
– Писателя, который носом на Гоголя похож, как зовут?
– Булгаков, – говорю.
– Он что написал?
Хотел пошутить: «Мастера и Маргариту», но вспомнил, что родом Нодар из Сванети, и шутить передумал.
8 ноября 1983 г.
Все разговоры – о том, почему вчера на Мавзолее не было Андропова. То есть всё, о чём судачили целый год, как бы получило подтверждение – что жена Щёлокова стреляла в генсека и задела ему почку, после чего покончила с собой (так же гораздо интереснее, чем просто считать главу государства больным).
10 ноября 1983 г.
В канцтоварах на углу шоссе и поворотом дороги на Гульрипш Булгаков купил книжку критических статей XIX века, где очень много о Гоголе и Белинском, и теперь каждый день при встрече цитирует мне своих любимых славянофилов. Для Коли я – западник, которого нужно жалеть и просвещать.
17 ноября 1983 г.
Булгаков сидел в баре с бутылкой «Ахашени» – повод был весомый:
– У меня сегодня юбилей – двадцать лет писательской работы.
Вычел из Колиных 33-х означенное число и вспомнил: точно! – ноябрьский номер журнала «Юность» за 1963-й год, на одном развороте – справа начало повести Василия Аксёнова «Апельсины из Марокко», а на левой полосе рассказ школьника Коли Булгакова.
Засиделись в баре до сумерек. Глядя на дальнюю чёрную гору, где мерцал одинокий огонёк, Коля сказал:
– Родись мы на той горе, только к двадцати годам узнали бы, что есть какая-то художественная литература. А что можно самим книжки писать, нам бы вообще никогда в голову не пришло!
19 ноября 1983 г.
Мой географический рубеж – как бы граница России – город Таганрог, подъезжая к которому заранее стою у окна. И когда близ станции в тёмном небе вспыхивает неоном страшная надпись «УЖЕС» («Утёс», конечно), всегда говорю себе: «Ну вот я и дома!...».
21 ноября 1983 г.
Всё-таки личные отношения – момент весьма щекотливый. Два месяца назад дал Чернову на рецензию книжку Юры Гейко «Сайга». Андрей писать отказался: на «троечку» повесть. Потом у меня дома застал он автора с женой, и Марина Дюжева своим актёрским обаянием Чернова проняла: перечитал он книжку – не такая уж и плохая.
Нынче рецензия вышла в «ЛР», идём с Андреем по коридору – навстречу Щекоч, издали кулаком грозит: «С ума сойти! – мои друзья хвалят моих врагов!..»
6 декабря 1983 г.
Фильм Динары Асановой «Пацаны» – очень хорошее кино: жёсткое и честное. Между тем, в прокате он горит – мало кто любит смотреть драмы, где правда жизни столь неприглядна.
10 декабря 1983 г.
Чернов с язвительными питерскими девицами (дочь лингвиста–акцентолога Даша Колесова с подругой). За два часа достали нас вконец, издеваясь над московским нашим произношением: мАлАко, МАСторг, яиШница… Потешаясь над украинской мовой, никогда не задумывался над тем, как говорим мы сами.
14 декабря 1983 г.
Появился Николай Исаев. С новой отличной повестью, которую я сегодня же напечатал бы в двух-трёх номерах с продолжением, но разрешить такое в «ЛР» редакторат может лишь литературным генералам, а никак не тридцатилетнему автору.
Как молодому офицеру на Кавказском театре военных действий досталась лошадь. Совсем неуправляемая: команд не слушает, шпорам не подчиняется, парадный строй ломает, а в сабельной рубке кидается в самую гущу боя, и сзади к ней лучше не подходить – сразу лягнёт. Измучился с ней офицер, наконец спросил: «Да кто её прежний владелец?» – «Поручик Лермонтов, полгода назад убитый на дуэли»…
18 декабря 1983 г.
Нагибина последнее совещание молодых, похоже, доконало: за месяц получил от него рукописи пятерых авторов – с одинаковыми записочками: «Помотрите, и если соберётесь печатать – напишу врез». Все рассказы пустые, бессюжетные, со множеством огрехов, и по отсутствию пометок на полях машинописи, которые прежде Юрий Маркович делал в изобилии, понятно: не читал, не смотрел даже. И в разговоре посетовал, что стареет, сил мало, и нужно успеть ещё со своими делами разобраться...
20 декабря 1983 г.
День рождения Ксюши Драгунской у неё дома. С милой подругой детства Катей Шукшиной – обе они сироты, выросли без отцов: когда умер Виктор Юзефович, Ксюше было шесть лет, и если старший брат Денис успел сохранить об отце подробную память, то дочь помнит его лишь в общих чертах. Очень грустно.
25 декабря 1983 г.
Три дня назад угасла Татьяна Ивановна Александрова – перед этим двое суток была без сознания, и вот ушла, и весь свет для Берестова померк…
Прощание в Первой градской: Валентин Дмитриевич совсем разбитый – плакал, просил прощения, что не смог спасти. Дома немного собрался – стал показывать последние рисунки жены, рассказывать о её неисполненных планах. Обещает доделать всё, что сможет (для Берестова единственный способ пережить горе, ведь они были как птицы-неразлучники).
Дома у них висит фотография, где Тане 15, а Берестов на год старше, однако тогда они друг друга не разглядели – снова встретились лишь через десять лет, когда у обоих были свои семьи и дети, и с того времени уже не расставались…
29 декабря 1983 г.
Звонил Юра Гейко – снова благодарил за черновскую рецензию (считает, что именно благодаря ей у него наконец тронулась повесть в «Новом мире»). Едва с ним поговорил – прорезался Юра Поляков: озадачен, какая волосатая лапа толкает Гейко – не сам же этот шоферюга такой пробивной. А что если сам?
ФОТО: Дом творчества «Литературная газета», Гульрипш / Абхазия, Сухуми, осень 1983 г.
© Georgi Yelin / съёмка Николая Булгакова
ФОТОАЛЬБОМ к дневнику этого года – все 30 снимков привязаны к датам:
https://yadi.sk/a/3bgL3j1R3pAQyA
-----