Улицы города давно окутала ночная темень. Может, что было ещё и не так поздно, но зимой темнеет рано. Где-то на центральной площади фонари горят, а здесь — темень. Окна в домах гаснут — редко кто сейчас поздно ложится.
Из подворотни вышел человек, молча огляделся, и зашагал к зерновым амбарам. Было холодно, человек дул на руки, выпускал пар изо рта, и на бороде оседал иней. Около одного из амбаров неизвестный застыл. Потом оглянулся. Никого на улице. Вытащил из кармана тулупа спички. Тихо буркнул про себя: «Вот глупцы!»
И в самом деле — под старой деревянной стеной амбара лежало сено. От него амбар займётся враз. А потом и другие. Вспыхнула спичка, огонёк потянулся к сену.
— Епишка! — незнакомец подпрыгнул, отскочив от стены. Спичка упала в снег и погасла.
— Ерошка! Ты? Что ты тут делаешь? — незнакомец пытался разглядеть лицо, пытаясь увидеть, насколько изменился друг. — Ты что, с ними теперь? -
— Нет, Епишка. Не с ними, — фигура оставалась неподвижной, как изваяние. — А ты, как погляжу, теперь с теми. -
— А мне что делать, сам посуди. Страны нет, власть безбожная. -
— А там, видимо, очень божеская? — фигура всё так же недвижима. — Предатель! -
— Не предатель я, Ерошка! Кому присягу давал, того и нет больше. И от клятвы я свободен. -
— Брешешь, брехунец! Я тоже клятву давал. И видишь — я не с ними. А тебя давно узнал. Раз ты вернулся, да тайно, так точно не с добром. А от клятвы тебя никто не освободит. Тебя могут и предать, а вот ты-то сам предавать права не имеешь. И если и нет того, кому присягал — одно храни присягу. -
— Хватит, Ерошка! Хватит! — незнакомец сделал шаг к фигуре. — Нельзя держать присягу, когда тебе изменили! Нельзя… -
Прогремел выстрел. Человек молча опрокинулся навзничь, не издав ни звука. Только снег скрипнул. Неподвижная фигура стала удаляться. Только казалась, будто она так же неподвижна, как и раньше.