Глава 12
***
Снег.
Мне кажется, что он уже идёт во время холодной осени, легко ложится на плечи, выпадает прямо из трещин на сером потолке и покрывает толстое одеяло, под которым прячутся побелевшие от холода руки. В маленькой комнате без обоев больше нет ни светильников, ни ламп. В ней нет ничего, кроме кровати, звёзд, нарисованных когда-то перманентным маркёром на потолке, и зацарапанных карандашом имен на одной из стен. Бетонный пол здесь больше не покрывает ворсистый ковер, и лампочки, свисающие с потолка больше никто не меняет, потому что зажигать их больше некому. Люди, ходившие когда-то по освещённым коридорам бункера, больше никогда не выйдут из своих комнат, а двери им больше и не откроют. Бумаги, разбросанные по полу кабинета с шкафом, в котором стоят ровным рядом папки, не окажутся ни у кого в руках. Винтовую лестницу, соединяющую внешний мир с маленькой бетонной комнаткой с железной дверью, никто не очистит от пыли, которую в темноте, наверное, никто даже и не заметит.
А я замечаю.
Ведь мои вечно-закрытые глаза, так полюбившие дневной свет, прозревают лишь в полной темноте.
Ресницы дрожат, а пальцы, привыкшие к постоянному напряжению, касаются неровных бетонных стен и впиваются в чью-то холодную руку.
И что-то дрожит.
Наверное, в тот самый момент, когда наши ладони вновь соприкоснулись, а я разглядела черты черты лица человека, стоящего вблизи, что-то произошло.
Этот человек лишь заглянул в пустую комнату моей памяти, и грязными разводами вновь поселился на ее стенах. Он не сказал ни слова и порезал мне горло своим молчанием.
Он стоял в пустой комнате, в месте, где прошла вечность размером с секунду.
В очередную секунду, которая в очередной раз обошла нас обоих стороной.
Арчер стоял на расстоянии вытянутой руки и не решался подойти ближе. Его ладонь вспотела, он отпрянул и вытер её о край рубашки. Затем вновь протянул руку, которую я неспешно сжала за кисть, и вздрогнул, когда мои пальцы стали исследовать дорожку из шрамов у него на руке.
— Не говори о них, — прошептал он еле слышно, когда я набрала воздуха в легкие, чтобы спросить его, как так вышло. — Я расскажу когда-нибудь сам.
И стена из моего недоверия начала рушиться по кирпичикам.
Мы стояли молча держась за руки несколько минут, а потом парень сел на кресло, стоящее у входа в запертую ванную комнату. Я потеряла его в темноте, шла на его голос, формулировала вопросы в своей голове, которые совсем уже не могли в ней ужиться. Я хотела узнать, где он был все это время. Почему он не вернулся. Почему он не ушёл с нами. Почему он такой странный. Почему он встретил меня в тот дождливый четверг февраля и разрушил все, все испепелил.
Но парень спросил меня первый. Он держал в ладони засохший кленовый листок, пахнувший наступившей осенью, и вложил мне его в ладонь.
Арчер прошептал мне: — Как вы здесь вновь оказались?
И все последние несколько месяцев осени и лета проскользнули перед глазами. Я сжала в ладони сухой листок, рассматривая его, и вздохнула.
Мне не хотелось вновь вспоминать.
— Знаешь, я так много всего говорю, а все равно остаюсь неуслышанной.
Хруст пальцев, усталый вздох и ответ: — Я услышу. Ты только попытайся.
Арчер откинул голову на спинку порванного красного кресла с многочисленными дырками от сигарет и закрыл глаза, в последний раз взглянув на звёзды на потолке, а я, преподнеся замерзшие пальцы к губам, начала говорить.
***
Глава 13
Это была ночь. Несколько человек бежали под дождём к автобусной остановке и смеялись. Дома, окружающие их, горели многочисленными огоньками, окна каждого дома блестели и переливались разными цветами, а по стеклам стекали капли дождя.
Пит, снявший свой пиджак, держал его над головой и неуклюже бежал к остановке, а мы с Саймоном смеялись над тем, как часто он поскальзывался и снимал свои ботинки, чтобы избавиться от воды в них. Светлые волосы парня прилипали к его лбу, а он хмурился и протирал глаза. Тогда Пит еще не совсем разучился улыбаться.
Мы ехали домой в старом трясущемся автобусе, стекла которого были полностью покрыты разводами, из-за чего казалось, что мир по ту сторону стекла приобретал причудливые размытые формы. Несмотря на то, что был еще вечер, автобус почти не совершал остановок, потому что все люди исчезли, попрятавшись по домам. Все окна в домах, плотно прижавшихся друг к другу по обоим сторонам улицы, светились. Лишь дом с желтой крышей, казалось, пустовал.
Выбежав из автобуса, мы пошли к наших дому по мокрой траве совсем босиком, держа в руках ботинки. Зайдя внутрь, мы включили свет и как всегда пошли на кухню, оставляя за собой на коврах следы от мокрых босых отпечатков наших стоп.
В тот вечер, когда мы вернулись домой, в первые за долгое время я заглянула в комнату к Элисон, которая как и прежде неподвижно лежала на своей кровати с закрытыми глазами. Пит навещал ее очень часто, проводил с ней все свободное время, которое только у него было. Я не знаю, какой она запомнилась ему, но я все помню, что на ней было одето тонкое платье светло-голубого цвета с расстегнутыми пуговицами. Ткань на её руках просвечивалась, местами обнажала её побелевшие до безобразия руки. Рыжеволосая девушка была похожа на туманное облако, которое с каждым днем все больше рассеивалось, оставляя лишь росу из слез на наших лицах.
Почувствовав мое присутствие, девушка проснулась и попросила меня помочь ей сесть. Элисон слабо держала меня за руку и пыталась улыбаться. Рыжеволосая просила меня держать её за руку и не отпускать, потому что она боится оставаться одна. Она больше не включала свет в своей комнате и не писала стихи, написанием которых увлеклась в последние дни нашего пребывания в разрушенном доме. Она прошептала мне, что в каждой горящей лампочке, в каждой зажжённой спичке, видит чьи-то лица. Она сказала, что теперь боится читать что-либо, потому что эти картинки в её голове, эти люди, живущие у неё в памяти, они кричат.
— Иногда мне кажется, что людей зажигают, как бенгальские огоньки.
А потом тушат о снег.
Она читала эти слова, написанные ручкой поверх заголовка газеты и протирала свои красные глаза. — Меня потушили. — И голос ее стал тише. — Время прошло. — И
Элисон скомкала газету так сильно, как только могла.
Она сжалась в комок, и глаза её перестали выражать какие-либо эмоции. Рука Элисон ослабла. В комнате запахло лакрицей. В маленьком окошке было еле различимо убегающее за горизонт солнце. Чай в крошечной белой кружке, который я принесла для Элисон, остыл, как и все её чувства к миру. Рыжеволосая провалилась в глубокий сон, а я бесшумно закрыла дверь в её комнату и на протяжении четырёх месяцев больше её не видела.
***
Глава 14
Долгое время я лежала на полу своей комнаты в ту дождливую ночь, а в окно моей комнаты светил фонарь, стоящий где-то далеко, в самом конце улицы. Мне казалось, что он был так похож на старый маяк, который подавал мне сигнал бедствия своим монотонным серым свечением. Фонарь освещал лишь половину комнаты, затрагивая часть бежевой стены, где висели мои рисунки, на которые я больше не могла даже смотреть. Пару дней назад Саймон бережно поднял их с пола и стряхнул с них пыль. Потом он достал из нижнего ящика стола булавки и вновь повесил картинки обратно на стену.
Я стояла за дверью и смотрела на то, как долго он разглядывал рисунок Арчера с потушенной сигаретой, зажатой между его тонкими пальцами. Парень был нарисован с приоткрытыми потрескавшимися губами. Казалось, что он мог сойти с рисунка и сесть в маленькое кресло, стоящее у входа в комнату. Он был просто молчаливо сидел в кресле, как прекрасное дополнение этой комнаты. И меня самой.
Саймон не понял, что этот парень делал среди изображений людей, которые были так дороги нам обоим, он согнул рисунок пополам и положил его в свой потрёпанный бумажник, чтобы его больше никто не нашёл. Я не нашла.
Но темноволосый не понимал, что нельзя так просто избавиться от памяти о человеке, слова которого долгое время жили у тебя под ребрами.
Арчер. Все всегда почему-то сводилось к нему. Он был тем самым больным местом, о котором никому не хотелось упоминать. Сумасшедший парень. Ненормальный.
Глупый.
А я все же питала к нему симпатию. К такому, какой он есть. К обычному парню с крепкими руками, полными шрамов. Элисон, Пит, Саймон, все они знали, что между нами двоими всегда что-то происходило. Что-то совсем непонятное и необъяснимое. Именно поэтому они никогда о нем не говорили.
Темноволосый парень не вымолвил ни слова об Арчере с тех пор, как мы выбрались из бункера. Лишь Элисон иногда вспоминала его, увидев карандашные изображения Арчи на обшарпанных обоях.
А я вновь вытащила этого парня из шкафа забытых ими воспоминаний. Говорила в камеру все то, что только могла вспомнить о нем. Я надеялась, что когда-нибудь он увидит эту запись, услышит мои слова и поймет, что не все еще потеряно, что есть еще люди, которые его помнят, даже если все эти люди - один человек.
Сидя в маленьком кресле на подсвеченной сцене во второй раз, я видела, как блестели глаза Саймона, сидящего на диване рядом с Питом. Они оба покосились на меня, будто бы спросили: «Зачем? Почему ты о нем говоришь?».
И я знала ответы на все эти вопросы.
Именно Арчер привел нас в бункер. Именно Арчер спас Элисон. Спас меня. Именно Арчер остался там, глубоко под землей, потому что мы его бросили.
Бросили. Этим словом пропахла вся комната. Старые кресла, от которых тянуло табачным дымом, разом заскрипели. Я заметила, как заискрились лампы перед тем, как погаснуть.
Всего лишь за пару мгновений все цвета вокруг поблекли, слились в бесконечное чёрное полотно.
Маленькая самодельная сцена, которую парень с переносной камерой все время подсвечивал крошечными лампами секундно погасла. Я успела запомнить её последнее тёплое свечение. За погаснувшей сценой последовал маленький синий огонёк на чайнике, который тоже перестал светиться. Кружка с пакетиком чая, выпала из моих ослабевших рук и приземлилась на диван. Ноутбук, на котором застыли последние кадры из нашего смонтированного ролика, замигал. На экране застыли красные глаза Саймона.
Его почти незаметные слезы.
Глядя на них, в темноте кто-то вздохнул.
И следом за вздохом закачалась люстра.
***
Глава 15
Я сильно держалась трясущимися руками за ручки стула. Все тело пульсировало так, что казалось, что каждая мышца была пережата.
Откинув немного голову назад, я попыталась начать нормально дышать. Пыталась привыкнуть к поглощающей темноте.
Слышались шаги. Один, два. Тяжелые шлепания, будто кто-то шёл по воде.
— Я посмотрю, что там. — Сказал Пит, подходя к двери. Его пальцы, обхватившие дверную ручку, отражались в тысячи маленьких чёрных зеркал.
За ним почти бесшумно последовал паренек с включённой камерой. А Саймон сидел на соседнем кресле. Застывший. Приваренный.
Он тяжело встал на ноги. Также тяжело сделал пару шагов. Казалось, что если он совершит ещё один шаг или вздох, он упадёт или рассыпется.
Но спустя пару неимоверно длинных минут Саймон и я уже стояли у распахнутой двери. Мы вглядывались в потемневшие улицы маленького городка, который стал нашим домом на такое короткое время.
Пит и парень с камерой уже были где-то вдалеке. Мы видели их тела только в свете фар быстро скрывающихся за горизонтом машин. Все куда-то торопились. Все куда-то убегали.
Маленькие узкие дороги города были перекрыты транспортом. Огоньки зажигались и гасли в ночи. Где-то выла оглушающе сирена. Три машины, водители которых не справились с управлением, вылетели на обочину и перевернулись. И огоньки погасли.
И никто вокруг больше не вздыхал.
Саймон шёл впереди меня по перекрытой дороге следом за Питом. Его старые кроссовки ступали прямо по непрерывной четкой белой линии. По обоим сторонам от парня неслись машины. И все гудело. А Саймон только разводил руки в стороны, пытаясь не сорваться на бег.
А потом он все же резко остановился, посмотрел на левую часть дороги и побежал. Казалось, что даже сама земля содралась от того, как тяжело он передвигал ноги, пытаясь быстро бежать, но все было иначе. Саймон, все суставы которого хрустели, бежал по асфальту, а земля под его ногами покрывалась едва заметными трещинками.
Саймон бежал по дороге, кашляя от пыли, в которую погрузилась ночная улица. А тень Пита затерялась среди мигающих обрывков моих воспоминаний.
Я помню лишь то, как все дрожало. Как послышался скрип колос, поднялась огромная струя дыма, и кто-то закричал.
А я просто закрыла глаза руками и попыталась представить себе, что ничего, помимо меня и моего голоса, твердившего слова "Свой собственный герой", больше нет.