Вспоминая Цусимкое сражение

Александра Шишмарёва
Вспоминая  Цусимское сражение

Посвящается моему прадедушке Федору Петровичу Шамшеву, герою Цусимы.

Я пишу эти строчки сидя за письменным столом в моей комнате, в коммунальной квартире в Петрограде. Сейчас 1925 год. На кровати спят  мои двое детей, Ванечка и Федечка.  На кухне готовит чай жена. Сморю на  них и сердце радуется. Вспоминаю себя двадцать лет назад, молодой был двадцатитрехлетний парень, именно тогда меня и вместе со многими другими пошел из родных Балтийских вод на Дальней Восток, в составе второй Балтийской эскадры. Наши корабли прошли через пол земного шара, чтобы получить оплеуху от японцев. Прошло столько лет, а я как сейчас помню. Я служил на броненосце «Орел» в артиллерийской башне. Бой с японцами начался рано. Мы ожидали его на 2 дня позже, то есть 16-17 мая. Вследствие чего корабль и экипаж не был в полной боевой готовности.  Оружия наши были типа «Бородино» с электрическими двигателями. 4-12 дюймовые п 40 калибров, установки Меллера и пушки Барановского и пулеметы. Бой начался с левой сторону на дистанции 57 кабельтовов . Японцы атаковали первыми.  Мы вступили в бой только при дистанции 55 кабельтовов. Сначала мы стреляли по броненосцу «Маказе»   , когда же он удалился, начали обстрел «Иватэ». Я входил в число дальномерщиков, всего нас было 14 человек.  Оптические прицелы были установлены в Ревели, в спешке, и мы еще не до конца за это время научились ими пользоваться, поэтому стреляли  неуверенно. Во время плаванья у нас были практические стрельбы и тренировки. Сражение началось после того как на «Суворове» был поднят флаг.  Поскольку истанция была большая, в бой вступили не сазу. Главный удар противник наносил по «Ослябе», которой вскоре через час пошел ко дну. «Суворов» горел. Нас нещадно атаковал «Иватэ», по которому мы вели постоянный огонь. Дистанция была не большая 30 кабельтов, и мы шли параллельными галсами. Под нашим огнем вражеское судно, было сильно повреждено и отошло. На нашем «Орле» тоже было много разрушений. Горела батарейная палуба, пострадали приборы управления.  После героической гибели «Осляби» японцы перевели огонь на нас и на «Александра 3» . К этому моменту мы несли потере- был смертельно ранен капитан корабля, и старший офицер. Командование кораблем на себя принял мой командир Федор Шамшев.  Он долгое время оставался один в рубке, будучи раненным. 
Артиллерия была повреждена: был сбит комендорский колпак, повреждены прицелы, в левой кормовой башне орудия побиты осколками и смещены прицелы. В правую заклинило. В батарее орудия заливало волной. Носовые и корморые казематы уничтожены. Дальномеры пришли в негодность. Это только что я мог наблюдать. Я как раз находился в правой башне. Когда от снаряда и осколков орудия заклинило, мы с моими товарищами пытались их починить. Безуспешно. Я направился в рубку, сообщить командиру о случившемся. Как я до нее добрался и уцелел один Бог знает. Рвались снаряды. Осколки под ногами, пожары кругом. Когда я зашел, это было около половины седьмого вечера, то увидел Шамшева истекающего кровью. Все это время с 12 часов дня, он не был ни кем сменен и  находился в рубке. Отдавал распоряжения, и вел бой. Меня поразило его  мужество, хотя я и сам был ранен в руку. Но не сильно. Я подбежал к нему.
-Федор Петрович, вы бы шли к врачу. Вы весь ранены?
-Ничего, Василий, потерплю. Не на кого оставить, сам видишь, голубчик. Как там на палубе?
-Да правую башню заклинило.
-Плохо. Починить сможете?
-Пытаемся.
- Ну иди. Я смотрю, ты задет осколком?
-Да, господин старший лейтенант.
-Сходи на перевязку сам, да и если увидишь кого нибудь из офицеров живых, позови сюда. Чувствую долго не протяну. 
В этот момент раздался взрыв. Меня отбросило.  Федор Петрович упал. Вскоре поднялся, его осыпало осколками и оцарапало бок и руки.
-"Бородино", сопротивляется? Посмотри, Вась?  - Он взял подзорную трубу, среди огня, и дыма, трудно было рассмотреть, рубка была на половину разбита.  -, где же он? Не вижу. Ничего не вижу! Господи, тонет. Тонет!
Тут он упал, потеряв сознание. Я крикнул на помощь.  Прибежал лейтенант Рюмин и с ним два матроса. Рюмин сменил командира. А мы понесли Федора Петровича в лазарет. Раздался последний вражеский выстрел. Разрывом снаряда нас сбросило вниз с трапа.  Бой кончился.  В лазарете мне перевязали раненую руку, и достали осколок из груди, полученный в ходе падения с трапа. Командир, находился в забытьи. Ран было у него много: ранение головы и лица, ранение в левое плечо с перелом кости, ранение в живот, контузия головы, разрыв барабанных перепонок, ранение в кисть правой руки. Вечером я долго молился, за здоровье моих товарищей, в моей башне убило 3 х ребят и командира, который при всех ранениях вел столь сложный бой. Не требуя замену себе и терпя адскую боль. Прошло столько лет я до сих пор восторгаюсь его мужеством. Судьбу его с  1917 года я не знаю, по слухам он эмигрировал. Пусть он был, дворянином и богатым, но он был поистине героям. Героям битвы.  Я служил под его командованием, и он ко мне и я к нему хорошо относился. Не могу о нем сказать ничего дурного.  После  сражения мы сдались в плен японцам. И через несколько месяцев вернулись на родину. В плену мы узнали о позорном Портсмутком мире.
Сейчас об этой империалистической проигранной войне подзабыто. Время другое.  Я пишу сейчас поздним вечером эти строки, чтобы мои дети знали, что пережил их отец, и кем он был, а так же проявляли уважение ко всем людям, к кому бы классу они не относились.