Иллюстрация "Эстер, Ахашверош и Аман". Частное собрание.
АВРААМ МОНОСЗОН
1914, Могилев - 2007, Москва
В Могилеве, в Могилеве,
Могилеве на шабат,
в Могилеве на шабат
был картофельный салат
и гусиная шейка –
как молочная пенка!
Папа деткам, папа деткам
на головки руки клал.
Папа деткам, папа деткам,
папа деткам броху дал:
"Кэ Эфраим в хи Менаше" –
пусть это мальчики будет ваше!
"Кэ Сара вэ Ривка, вэ Рахель, вэ Лея" –
пусть хорошая жена будет у еврея!"
"Ваихъи эрев, ваихъи бокер" –
пусть Менаше будет врач,
а Эфраим – брокер.
В Могилеве, в Могилеве,
в Могилеве в декабре,
в Могилеве в декабре
много снега на дворе!
*
Художник Моносзон жил бедно, а когда после долгих лет работы вышел на пенсию, то вообще оказался на грани нищеты. Однажды он принес мне книгу о художнике Танхуме Каплане и попросил двадцать пять рублей. Храню ее теперь на память о хорошем человеке. Картины у него я тоже покупал дешево, а что-то он нам дарил.
*
Ибн Гвироль живший в Испании в одиннадцатом веке, автор гимна "Адон Олам" – "Владыка вселенной", который знает почти каждый еврей. Однажды Моносзон поинтересовался, есть ли связь между его фамилией и словами "в-ху ниси у-МАНОС ли" – "Он мое знамя и прибежище" Я предположил, что связь имеется, и добавил, что отчество Окуджавы происходит от слова "шалва" – "спокойствие". "Шалом в-шалва", – вспомнил художник слова субботней молитвы.
*
Абрам Исакович мечтал остаток жизни прожить в Эрец Исраэль. Он обращался в Сохнут, но каждый раз в праве на репатриацию ему отказывали. "Вы пожилой человек, - объяснял служащий, – один вы в Израиле сориентироваться не сумеете, а родственников, которые смогли бы о вас позаботиться, нет". Смотри его картину «Опоздал (Моя алия)», 1980. Картон, масло, 69х50
*
Близких родственников у него действительно не было. Папу Ицхака и маму Лею расстреляли в Могилеве осенью 1941. Два брата погибли на фронте, сам он воевал до победы. Имелся, правда, одинокий и немолодой пасынок-мешумад (от слова «ашмада» - уничтожение, так называют еврея-выкреста уничтожающего свой Будущий Мир) со странным нееврейским именем, который очень огорчал старого художника. Известно ведь, что конь леченый, вор прощеный и кое-кто крещеный – никуда не годятся.
*
"Эх, если бы этот князь-пьяница выбрал Тору, – рассуждал его друг-художник, – другая бы у нас история была. Да только кому это здесь надо: "Песах – праздник свободы"? У евреев предки были пророками, а у меня – крепостными крестьянами. От этого и психология у нас рабская. Нам в вере другое ближе: вначале над ним солдаты измывались, потом итальянский офицер копьём проткнул, а труп-то, понимаешь, ожил и на небо улетел! Лонгина, офицера этого, конечно, в святые произвели! В общем обычная, волшебная и жестокая, русская сказка!"
Мандельштам назвал нацрут "звериным и басенным". У Бродского есть строки: "Входит некто Православный, говорит: "Теперь я главный… Дайте мне перекрестится, а не то – в лицо ударю…" Метко, точно и забавно!
*
Когда в 1999 году я готовился к репатриации, московский Музей еврейского наследия и Холокоста приобрел у меня картину Моносзона "День победы". На ней был изображен пожилой ветеран с медалькой на груди, который вышел на улицу родного и чужого для него города. Ветеран весело и радостно улыбался.
Да будет благословенна память художника Авраама сына Ицхака!
*
Жил художник натощак,
он всю жизнь писал полотна,
по субботам кушал плотно,
а по будням кое-как…
А по будням кое-как…
Наблюдая жизнь в окно,
он, к палитре припадая,
наносил на полотно
то, что видел наблюдая…
Наносил на полотно.
А когда прошли века,
и состарились картины,
их достали с чердака,
обмели от паутины…
Но, когда прошли века.
Увы, когда прошли века!
Он в музеях, тот чудак.
Я хожу смотреть полотна.
По субботам ем я плотно,
а по будням кое-как…
А он в музеях, тот чудак.
Ведь вот в музеях, тот чудак.
Из книги А. Фильцера «Современное еврейское искусство: галут - алия - Эрец Исраэль», Иерусалим, 2011.