НАСТЯ
Отработав долгих пятнадцать лет на вредном производстве, Алевтина по состоянию здоровья ушла в военизированную охрану этого же предприятия. Условия труда её устраивали: работа не трудная, да и смены сутки через трое давали возможность быть больше дома с детьми. Прежняя работа в загазованности, на норме, физически тяжёлая, оплачивалась так же, как здесь, в охране. Давали даже талоны на питание, да ещё обмундирование, которое, правда, часто заменяли: по уставу положены портянки, а давали чулки, вместо гимнастёрки можно было взять постельное бельё, и т.д.: завхоз старалась для рабочих. За это, конечно, люди были ей благодарны.
Теперь Алевтина работала стрелком ВОХР, и ей это нравилось. Отдохнувшая за трое суток, с отличным настроением она собиралась на службу как на праздник. Устав выучила быстро и, побывав на всех постах, выразила своё мнение, правда, только раз: «Да у вас тут курорт. За что вам только деньги платят? И немалые. Я столько же получала в цехе, где надо было действительно пахать». Начальник караула узнала об этом и отругала её. Люди в команде подобрались разные по возрасту, но больше пожилые. Некоторым из них было и но семьдесят лет, и больше. Но требования ко всем были одинаковые. Служба есть служба, и тут уже не смотрели, что ты почтенный старик или бабушка. Да и не выглядели они на свой возраст. Подтянутые, одетые по форме, утром, как и все, получали оружие,
наган и к нему семь боевых патронов.
Сначала Алевтине со здоровьем даже полегчало, но ближе к осени состояние снова ухудшилось, и она всерьёз начала готовиться к операции, назначенной на декабрь. А пока было лето, работы полно: надо посадить всё в огороде, вы-
растить урожай...
Обычно на пост отправляли одного человека, а на некоторые – двоих. Три часа смены за разговором проходили незаметно. Конечно, солдатам на посту нельзя разговаривать, петь, спать, курить, но охрана только приравнивалась к ним. Что ещё делать, если тепловоз не беспокоит и ворота открывать не надо, да ещё на улице дождь или мороз? Вот и сидели они в тёплой сторожке и вели задушевные разговоры...
Откуда Настя была родом, Алевтина не знала, но явно то нездешняя говор – не местный. На вид ей можно было дать лет 48, может, чуть больше. Как-то ночью сидели они вместе на посту. Настя сама начала разговор вопросами к Алевтине: «Откуда ты к нам пришла, где до этого работала? Сколько детей, замужем или нет?» Получив ответы на свои вопросы, начала говорить о себе:
– А я давно туг работаю – 22 года, надоело уже, а куда уйдёшь? Неграмотная – всего три класса, вот и всё образование. Когда война началась, мне шесть лет было. А когда немцев из нашей деревни выбили, я пошла в первый класс, а мне уже 10 лет. Отца на войне убили, мать второй раз замуж вышла. Помогала ей, в поле работала. В шестнадцать лет решила из деревни уехать. Нас тогда много девчат подалось в город.
Что я только, Аля, не пережила во время войны, ты и представить себе не можешь. Немцев как тебя видела. Уехала из деревни на Урал, попала в Соликамск. Сначала работала на стройке. Вышла замуж, муж хороший был. Детей я ему не смогла родить – простыла во время войны. Хорошо с мужем жили, дружно, не обижал меня. Потом он заболел, слёг, и ухаживала я за ним долго – целых пять лет. Ох и намучилась же я! Он кушал хорошо, поправлялся. Поднять его не могу, а надо и перевернуть, и помыть, а сил не хватает. Квартира у меня маленькая – одна комната. Сначала-то я с ним спала, а потом у меня начались головные боли, нервы на пределе. Ведь я женщина здоровая: он рядом спит, а толку никакого. Пошла к врачу, тот посоветовал: «Не ложись с ним». А я знаешь, Аля, любила его, жалела, не с ним, так рядом на раскладушке лягу. Врач посоветовал найти другого мужчину – и это при живом-то муже? А так вот и получилось. С Володей, с которым сейчас живу, мы работали в одной команде, только в разных караулах. Знаешь ведь его? Маленький да хроменький, моложе меня на три года. По сравнению с моим мужиком как раз половина его. Да жизнь у него, Аля, тоже не сложилась. Баба его загуляла, ну и пришлось ему уйти в общежитие.
Послали однажды нашу команду в колхоз на картошку. Покопали, покопали – обед начался. Сели кружком, разложили тормозки, получилось не хуже, чем на день рождения. Ну и выпили, конечно, посмеялись. А я возьми да и скажи: «Hу вот, выпили, поели, мужика бы где найти!» Все засмеялись и мне на Володю указывают: «А чем тебе этот не мужик — свободный, молодой! Как, Володя, мужик ты или нет?» «Мужик», – отвечает он. «Ну вот тогда и докажи, что ты мужик!» – «Так пойдём». – «А пойдём!» И ушли мы, Аля, под общий смех. Ушли в лес, да больше и не вернулись на делянку. Так пришла ко мне поздняя любовь. Сначала скрывались, да разве скроешь? И мужик мой знал. Ходил Володя к нам больше года, помогал мне с мужем, мыл его. А когда тот умер, Володя и с похоронами помог. Муж меня перед смертью благословил, сказал, что обиды на меня не держит: «Живи с Володей, держись за него»...
АНАТОЛИЙ
В следующий раз на этот пост Алевтину отправили с мужчиной. Она призналась, что знает его уже давно, да и жену его, и детей. Когда-то, выйдя замуж, она жила в их доме, в одном подъезде. «Только вы жили на третьем этаже, а мой свёкор и свекровь – на втором», – напомнила Алевтина.
– Да, давно это было, – не сразу ответил Анатолий. Видно было, что эта тема ему неприятна. – Гуляла моя жена с твоим свёкром. Красивый он был, высокий, и звание военное имел большое. Куда уж мне, коротышке, с ним было тягаться! Сколько я жену просил: «Опомнись, Галя, ведь трое детей у нас». Всё сам с ними занимался, а у неё одна любовь в голове, как с ума сошла. Только не добилась ничего. Сосед жену-то свою бросил, конечно, ещё тот гуляка был, да не ради моей, а с другой жить стал. А Галя с горя да со стыда, ведь все знали, взяла да и уехала из города. Вот что любовь-то делает. Остался я тогда
с детьми один. Трудно доставалось - и варил, и стирал, и в школу на собрания ходил, а детей не бросил. Сейчас все самостоятельные. Работают, приходят иногда, а как же. Сын-то часто заходит, да непутёвый он – выпивает, а девки хорошие, замужние, внуки есть. Мне 62 года, на пенсию вышел, а дома сидеть не хочу, да и копейка не лишняя.
– А почему над вами бабы подсмеиваются? – спросила Алевтина. – Говорят, что какая-то молодая с вами живёт?
– Живёт. Куда её денешь. Молодая, да несчастная. 28 лет ей, да уж три года как я с ней живу. Не пойму, кто она мне – то ли внучка, то ли жена, то ли дочь. Познакомились мы с ней вечером. Темно было. Я вышел покурить, дождь накрапывал, ветер холодный. Смотрю – на лавке девушка сидит, худенькая такая. Вроде ревёт, а может, от дождя лицо мокрое, волосы спутаны, да и одета не по погоде. «Чего, – говорю, – ревёшь? – Замёрзла?» «Замёрзла», – отвечает. «Так иди домой, раз замёрзла». «Нет, – говорит, – у меня дома, живу у тех, кто пустит». «А что, семьи-то нет?» «Нет, никого у меня нет». Пожалел я её тогда, пригласил к себе, у меня квартира двухкомнатная. Пока мылась в ванне, пельмени сварил - у меня денег хватает, холодильник полный. Чистую рубаху свою дал, для сугреву стопочку налил. Ну, согрелась она, смотрю – кемарит. Положил спать на диван, она и уснула. Бельё её сам постирал, думаю – до утра высохнет. А назавтра мне на сутки идти, хотел я её отправить на улицу, да опять пожалел: больно сладко она спала. Закрыл дверь на замок и ушёл. Бабы тогда меня высмеяли: «Ну, Анатолий, придёшь домой, а её нет. С балкона выпрыгнет - и поминай как звали». Переживал, да. Но не убежала. Сварила суп и полы помыла. Да так и осталась жить. А спать со мной я не приневоливал. Сама легла, не сразу, конечно. «Старый, - говорит, - ты, а добрый, и идти мне
некуда». Приглянулась она мне.
– Так, говорят, убегает она от тебя?
– Убегает, молодая ведь. Года полтора прожили, познакомилась она с парнем и ушла к нему. Одевал я её в самое лучшее, ничего не жалел. Даже на работу не посылал: живи – и всё. Но ушла. Погоревал я тогда, привык ведь к ней. Но простил. Немного с тем прожила, пришла вся избитая. Не напоминал ей об этом. Отлежалась, поправилась – и опять за гулянку. Так и живём. Я-то уж как мужик плохой, а ей молодого надо. Нагуляется и приходит, и опять всё тихо. Обцелует меня, обласкает, а я ей опять всё прощаю. А что бабы смеются, так Бог им судья. Они бы и сами рады побыть на её месте. А я вот привязался душой к ней. Полюбил, что ли, не знаю уж. Всё ей прощу, лишь бы меня не бросила.
Голос у Анатолия задрожал, и он потянулся за платком...
АННА
С Анной Алевтина познакомилась поближе всё на том же посту. Стояла осень. Дождь и ветер загнали их в сторожку, где было не то что тепло, а даже жарко. Батареи и трубы накалились так, что пощёлкивали. Алевтина чувствовала себя плохо: болезнь прогрессировала. Тянущие боли в животе не прекращались даже после таблеток. Анна – маленького роста, чернявая, с чёрными глазами, фигурой походила больше на девчонку. На вид ей было лет пятьдесят. Разговорились. Алевтина рассказывала ей о своей судьбе: что живёт сейчас она с детьми, а с мужем – алкоголиком и тираном – разошлась. Легче от этого не стало, потому как все проблемы легли на её плечи, а она болеет и ждёт операции. И картошка у неё не выкопана, а ведь уже середина сентября, и помочь ей совсем некому. Анна слушала eё не перебивая, только соглашалась с ней иногда, а порой вставляла слово, что всё это ей знакомо, потому как жизнь она прожила не лучше. Вырастила дочь одна, с большим трудом. А теперь и та страдает. Двое детей у неё, а с мужем пришлось разойтись – бил её и детей гонял.
– Забрала я их к себе. На пенсию вышла год назад, но помогать надо, дочь одна бьётся. Вот и подалась в охрану, поработаю, сколько смогу. Так ты говоришь, Алевтина, одна живёшь? А мать-то у тебя есть?
– Есть.
– Так что же она тебе не помогает?
– Так уж получилось. Она любит больше своих сыновей. Мы с сестрой вышли замуж, значит, должны жить семьёй и почитать новую родню. Теперь мы вроде как ихние, а не её. Поговорка «С сыном живёшь– так на печку ложись, а с зятем – так за скобу держись» – её любимая, часто она её повторяет.
– А кто мать-то у тебя, где живёт?
– Тут, в городе – в микрорайоне.
– Так и я там же живу. А кто такая, может, я знаю её?
Алевтина назвала имя и фамилию.
– Неправда! – возмутилась Анна. – Я эту женщину знаю, очень порядочная, и дочерей у неё нет, а только два сына.
Алевтина заплакала и сквозь слёзы добавила:
– И две дочери: я и Катя.
– Ты меня не переубедишь, – ответила Анна. – Я с ней часто вижусь, здороваемся, я бы про тебя знала.
И Анна замолчала, сердито отвернувшись. Потом, правда, добавила:
– Я у неё сама спрошу.
Через день они встретились на занятиях. Анна сама подошла к Алевтине и сказала, что виновата перед ней, не поверив её словам.
– Я тебе помогу, – вдруг выпалила она. – Завтра я к тебе приду, и мы с тобой будем копать картошку, сколько сможем.
Алевтина даже не знала, что ответить этой хрупкой, маленькой, уже немолодой женщине. Анна так убеждённо и уверенно говорила, что вселила надежду и силу в
упавшую духом Алевтину. Она поверила, что та действительно завтра, несмотря ни на что, придёт, и они вместе выкопают картошку. Утром Алевтина ждала Анну, хотя плохо верилось, что совсем чужой человек придёт ей на помощь. Но та пришла. Погода хмурилась: небо было затянуто серыми тучами, моросил мелкий дождь, но они копали. Мешков с картошкой прибывало. Отдыхали в маленьком сарайчике, который стоял в огороде вместо дома. Насквозь промокшие, поели всухомятку и снова копали. На огородах ни души, а они бились над рядками с картошкой как очумелые.
– Всё, пойдём передохнём, – взмолилась Алевтина, – больше не могу, нету сил.
– Пойдём, – ответила Анна.
В сарае было две небольших лавочки. Вот на них-то они и пристроились полусидя и уснули. Проснулись от холода. Обе дрожали, а согреться негде и нечем.
– Знаешь, Анна, на сегодня хватит. Мы с тобой, наверное, с ума сошли – больше половины выкопали. Как складывать мешки будем, они ведь тяжёлые?
– Будем, – ответила Анна, – сложим в сарай и на замок закроем. Лишь бы не утащили. А с суток придём, остальную выкопаем. Не разболеться бы только.
Алевтина испытала такую благодарность к этой маленькой, но сильной духом женщине! Она подошла к ней, обняла и сквозь слёзы прошептала:
– Какая ты, Анна!
– Какая? – удивилась та.
– Хорошая! Спасибо тебе.
НАТАЛЬЯ
Пробыв долгое время на больничном после операции, Алевтина ещё месяц отгуляла в очередном отпуске. Теперь надо выходить на работу, втягиваться в график выхода по суткам. Здоровье немного поправилось, хотя швы на животе всё ещё болели. Посильные дела по дому все переделала, за тяжёлые пока не бралась – боялась, сторожилась, хотя побелить бы надо. А как с работой справиться? Справку о переводе на лёгкий труд всё же дали, хотя служба в военизированной охране не тяжёлая. Конечно, могли отправить на КСП на лыжах, да и сам пост зимой сдавать надо чистым: убрать снег, подмести, всё как положено по уставу.
Зима ещё не сдавалась, и погода стояла не мартовская – с морозами и метелями. И всё-таки Алевтина с радостью собиралась на службу. С людьми поговорить можно, да и вообще интереснее, чем дома сидеть. Зимой долго не нагуляешь: в магазин да в садик за детьми – вот и вся прогулка. Переживала за ребятишек: каково им будет без матери, без догляда целые сутки оставаться? Долго утром наказывала, что покушать, да чтоб на ночь закрылись, да чтоб спички не брали, уроки все сделали… С мужем год назад разошлась и крутилась с тремя детьми как могла. Летом держали огород, прожить было легче – овощи всякие, грибы-ягоды. Сыновья помогали весной землю вскопать, а осенью картошку выкопать, капусту убрать. Дочка в этом году в школу пойдёт. Собрать бы её, приодеть, да чтоб не хуже других была, а денег на всё не хватало. Часть урожая придётся продать, особенно клубнику, с неё хорошая выручка. Уродилась бы только нынче, не вымерзла. С осени подсадила несколько десятков новых усов, всех кустиков вместе со старыми насчитала 420, если урожай будет, то выкрутятся.
В первый же рабочий день много нового узнала: кто-то рассчитался, а кто-то в новеньких ходит. На разводе в стороне заметила молодую женщину лет 30. Худая, высокая, она выделялась среди пожилых своей несуразностью, неопытностью и еле уловимой застенчивостью. Чувствовалось, что не прижилась она ещё здесь, и, наверное, не приживётся – чужая какая-то.
После развода в раздевалке из отрывочных разговоров товарок Алевтина поняла, что девушка эта чем-то уже сильно здесь отличилась. Обсуждали её бабы за глаза уж больно строго. Жаль, Алевтина было обрадовалась, что молодая поступила в команду и теперь есть с кем поболтать, а то одни старпёры по 60-70 лет.
Отправили на дальний спаренный пост, и надо же так случиться – с этой новенькой. По дороге познакомились. Звать Натальей, 26 лет – моложе, чем предполагала Алевтина. Приняв пост, долго сидели в жарко натопленной сторожке, пока ждали тепловоз. Новенькая молчала, сидела к Алевтине боком, уставившись в угол. Алевтина с интересом разглядывала её, пыталась завести разговор, но он не клеился. Она давно увидела жёлто-зелёные разводы на её скулах, под глазами, но делала вид, что не замечает. Молчать Алевтина не могла: соскучилась, сидя дома, по людям. Поэтому как можно веселее сказала:
– Ох и насиделась я одна-то. С такой радостью на работу вышла. Блузку нагладила, волосы на бигуди накрутила – причепурилась! Ты, видно, без меня поступила? Сколько смен-то уже отслужила? Работать тут можно. Сутки через трое для дома самое то: всю работу можно переделать.
Наталья ответила односложно: «Да». Не верила, видимо, что с ней можно вот так запросто, спокойно разговаривать. Алевтина поняла, что лёд тронулся, засуетилась: достала из пакета хлеб, яйца, конфеты. Быть им на посту долго, целых три часа, и хоть по уставу не положен приём пищи, но до проверки начальником караула далеко, можно успеть и чаю попить.
Наталья немного порозовела и даже заулыбалась. Поведала, что работать ей тут тоже нравится, но всё же придётся уйти, потому как опозорилась она перед командой хуже не бывает. Дальше – больше. Намолчалась, видно, захотелось душу излить:
– Живу с мужем и двумя детьми в шлакоблочном доме на втором этаже. Из удобств – вода холодная и туалет с выгребной ямой, отапливаемся дровами. Муж её намного старше, работает шофёром, и вот как раз в дровах-то мы нужды не знали. Николай – мастер на все руки: и заработает, и картошек насадит, и дров наколет, да и по дому, что надо, всё сделает. А уж в выходные-то напивается, да всё мне и припоминает. Не раз попадало за «нерадивость», за «лень». Сама я во всём виновата. Всё ведь было хорошо, старший сын в школу пошёл, другой – ещё в садике. Я на стройке работала, бывало, тоже приходила выпивши: от коллектива не хотела отрываться. А пьяной-то делать ничего неохота. А надо сварить или постирать, печь истопить, да ещё поросёнок, куры, собака. Муж придёт с работы, а я сплю. Всё сделает сам, сквозь сон слышу – уроки с сыном делает. Дети, особенно старший, к нему больше тянутся. Всё бегают за ним, а я злюсь. Говорю им: «Он плохой, отец ваш, он меня бьёт». Младший меня жалеет, а старший за отца заступается. отвечает мне, что сама плохая. Спать я с мужем тоже не стала. На работе мне парень молодой понравился, 22-летний, а на своего смотреть не могла. Старый, 42 года ему, щетиной весь зарастёт, бензином пропахнет. А тот светленький, голубоглазый да весёлый. Мы с ним всю смену, бывало, просмеёмся. Да мужик долго без бабьей ласки, видно, жить не может. Вот мужа и пригрела соседка-змея. Мы в одном подъезде живём, только она на первом этаже. Немка она, одногодка ему. Уж такая чистенькая вся, ухоженная. И стёкла у неё чистые, и цветы, и тюль на окнах. Повадился мой мужик к этой немке: дров ей привезёт, наколет. Смотрю в окно – дрова несёт. Я думала – домой, ан нет, не поднялся – значит, для неё старается. Я – скандалить, ребята – за него. В общем, избил он меня и ушёл к ней, до утра не появился. Скараулила я её в подъезде да всё и высказала: курва, говорю, ты немецкая, недобитая. С мужиком моим связалась. И камбалой одноглазой её обозвала. Глаз у неё один наполовину закрыт. Обидно мне было. Ничего она не ответила, а в суд на меня подала за оскорбление личности. Мужик мой узнал про это, обругал меня и совсем к ней ушёл. Вещи свои ещё не забрал. Домой заходит к ребятам, уроки с сыном выучит, дров при-
несёт и уходит к ней. А я злюсь. Опять её скараулила, дрова она несла из сарайки, а я полено схватила да ей по голове и ударила.
Суд уже был. Присудили мне штраф 500 рублей в пользу государства и сообщили на работу. Теперь мне тут уж не работать, уйду я. Не работы боюсь – от людей
стыдно…
Наталья замолчала, а потом продолжила:
– А знаешь, что я ей сказала, когда из суда-то вышли да по лестнице спускались? – Наталья, как мне показалось, повеселела: – Всё равно, говорю, ты рыба, но не скажу, какая.
Алевтина молчала. Да и что тут скажешь? У каждого из нас своя судьба.