- Нигде так не любуешься природой, как за городом, - такие мысли приходили мне в голову, когда под вечер я решил присесть на лавочку возле своей дачи отдохнуть от своих дачно-огородных дел. – В городе что? Суета… А здесь… Раздолье…
Закат тем временем пылал, и не нужны ему были ни мои вздохи, ни мое восхищение. Ярко-красный цвет то переходил в малиновый, то сгущался до багрового.
- К Петровичу, - ни с того ни с сего подумал я.
Прошло минут двадцать. Петровича не было. Прошло еще минут двадцать. Петрович ещё не появился.
- Значит с самогонкой придет, - сделал я вывод и пошёл готовить закуску.
Пожарил яичницу, сорвал несколько помидоров и пяток огурцов. Хотел было сделать салат, но потом раздумал. Нам такие изыски ни к чему, поэтому я махнул рукой (и так сойдет) и пошел за стаканами.
Только я поставил на стол два стакана и бутылку водки в холодильник, как на пороге моих владений показался казацкий чуб Петровича. Вскоре вместе со своим чубом явился и сам хозяин пышного чуда. Не было у него большей гордости, чем этот чуб.
- Эх, - говорил Петрович, - и отец, и дед, и прадед были казаками видными, а мне от них только чуб и достался. Зато какой!
Глаза у Петровича озорно поблескивали, было видно, что он уже где-то грамм сто пропустил.
- Здорово, сосед, - бойко начал он.
Здорово, Петрович, Только какие же мы соседи? Ты чуть ли не другой стороне хутора живешь.
- Нет, ты не прав, - глубокомысленно начал Петрович. – Все мы соседи на этой земле.
Петрович, будучи слегка навеселе, мог делать две вещи: философствовать и ругать власть.
Вечер обещал быть интересным, а беседа поучительной.
- Я к тебе пришел не воду в ступе толочь, - с этими словами Петрович поставил на стол бутылку с самогоном, - а попробовать первачка, что бабка моя выгнала.
- А я тебя уже ждал, закуску приготовил, - пригласил я гостя за стол.
- Надо же, ну нюх у тебя, уважаю. Даже я сам не предполагал, что окажусь у тебя, - Петрович от удивления восхитился моим предвидением.
Я только развел руками, не рассказывать же ему об ассоциациях, а то обидится.
Мы не торопясь уселись за стол. Петрович налил по полстакана самогонки, на меньшую порцию он никогда не соглашался.
Когда я первый раз поставил на стол рюмки, то он возмутился:
- Мы что, бабы? Что это за пиндюрки? У тебя что, нормальной посуды нет?
Нормальной посудой для Петровича были двухсотграммовые граненые стаканы.
Выпив, крякнув и закусив огурцом, мы несколько секунд сидели словно оглушенные.
- Силен первак, - первым выдохнул я.
- А то, - согласился Петрович, потом достал свой мундштук и закурил сигарету.
У Петровича была какая-то особенность удивлять людей:
- Не люблю, когда табак на губах липнет, но и сигареты с фильтром не люблю. Вот и пользуюсь мундштуком.
Табачный запах струился по вечерней прохладе.
- Я чего-то пришел… Вот ты слышал, что сегодня министра за взятку арестовали.
- Ну, слышал. Наверное, следователи хорошо сработали.
- Экий ты наивный. Небось, позарился не на свой кусок. А тот, кому должен был отойти этот кусок, осерчал. А все жадность несчастного министра.
- А как же справедливость? Вор должен сидеть в тюрьме.
- Это правильно, вор должен сидеть в тюрьме. Так наш прохвост-министр не вор, он – крадун.
От неожиданности я даже поперхнулся:
- Петрович, это что за крадун?
Петрович опять плеснул горючей жидкости в стаканы и с достоинством продолжил:
- Ты понимаешь, наша власть не ворует, она берет и, крадучись, всё тащат в свою норку. При этом каждый чиновник смотрит на вышестоящего и ждет его молчаливого согласия: «Мол, бери, черт с тобой. Все мы малость грешны». Тут главное – лишнего не взять. Мигом полетят пух да перья. Не пощадят никого. Так что крадун должен меру знать.
- Не любишь ты, Петрович, власть, - засмеялся я.
- Не люблю, - согласился Петрович, - я баб люблю. А власть я должен уважать и бояться.
- А ты не боишься?
- Сейчас нет. Чего крадунов-то бояться? Они сами всех боятся.
- Завидуешь?
- А чему завидовать? За место бойся, за имущество бойся. Тюрьмы бойся. Молодой жены и то опасайся.
- А жены зачем опасаться?
- Так они старых жен побросали, молодых понаходили, а теперь ходят и лоб потирают: рога пробиваются. Зудят.
- А может это любовь?
- Ну да. Вот так в животик на ножках молодая красотка и влюбится. Не смеши. Деньги, вот что привлекает.
- Так что, и исключений нет?
- Может и есть. Но ведь исключения только подтверждают правила.
- Петрович, вот ты долго в совхозе проработал, тоже ничего не брал?
- Брал, как не брать. Только брал то, что сам вырастил. Возил сено, зерно. Потом скотину выкармливал и государству сдавал. Крадун же ничего не производит. Он всех обирает, всё себе тащит.
- И что вся власть такая?
- Вся, - безапелляционно заявил Петрович. – Но это не самое плохое. Хуже, что самогонка закончилась.
- Эту беду мы поправим, - сказал я и принес из холодильника бутылку водки.
- Вот это другой вопрос.
Петрович разлил водку по стаканам, мы выпили.
Петрович посмотрел вокруг и вдруг неожиданно закончил:
- Вот живу сколько лет, а до сих пор миру удивляюсь. Красота-то какая. Давай-ка лучше споем, пока моя бабка за мной не пришла.
Немного помолчав, мы начали петь:
Из-за острова на стрежень,
На простор речной волны…
И никому не было дела ни до власти, ни до попавшего в беду министра. Лишь песня разливалась по саду, да жалко было персидскую княжну, которую бросил в холодные воды бурной реки донской атаман…