прогулка по ночному сайгону. Рок

v

А.ЛАЗАРЕВ



; ПРОГУЛКА  ПО  НОЧНОМУ  САЙГОНУ
; (быль и фантазия)
;
;

;
;
;


; Москва 2000










1

Была суббота, около восьми утра. Я стоял на балконе третьего этажа гостиницы «Тхань Да» и наблюдал за маленькой птичкой, которая бойко прыгала по ветвям огромного развесистого дерева, росшего прямо перед балконом. Дерево сплошь было усыпано гроздьями ярко-оранжевых цветов. Сквозь его ветви виднелась гладь широкой реки, на которой играли солнечные блики.
Из ресторана-поплавка, стоящего на якоре у берега, чуть слышно доносилась музыка. Было тихо, тепло, но еще не жарко.
Я только что приехал с теннисного корта, на мне были шорты и мокрая от пота теннисная майка. По телу разливалась приятная усталость.      
Пора было принять душ, спуститься вниз за пивом и предаться отдыху под чудные мелодии Хулио Иглесиаса. Впереди были выходные дни.
В это время за моей спиной резко зазвонил телефон. «Кого это несет в такую рань?» - подумал я, - «Это наверняка приглашают к директору гостиницы на очередную разборку по поводу неуплаты за аренду жилья». Надо сделать вид, что меня нет дома. Настроение сразу испортилось.
Однако телефон продолжал трезвонить. Пришлось войти в номер и снять трубку.
-Господин полковник? – голос говорившего был с хрипотцой, - меня зовут Альварес. Я привез вам привет от вашего сына из Нью-Йорка и небольшую посылку. У меня мало времени. Мы могли бы встретиться через час в отеле «Рекс», - был назван один из фешенебельных отелей Сайгона, - знаете, там, на крыше есть   площадка для отдыха с бассейном. Я подойду к вам сам, сын описал вас, и показал вашу фотографию, - не дожидаясь моего ответа, на том конце положили трубку.    
Мне показалось странным, что говоривший был уверен, что я его пойму. А ведь он говорил по-испански.
За полчаса до назначенного срока я   спустился вниз, сел в машину и выехал из ворот гостиницы. Переехав мост, отделяющий остров, на котором находилась гостиница, от остального города, я оказался на узенькой улочке, по которой сплошным потоком в двух направлениях двигались велосипеды, мотороллеры, мотоциклы, рикши и какие-то немыслимые тележки, нагруженные как приличные грузовики. Зазора между участниками движения практически не было, но вся эта нескончаемая масса все-таки двигалась, и среди нее медленно плыл мой автомобиль.
Ближе к центру улицы стали пошире и, наконец, миновав генеральное консульство Франции, я повернул налево возле самого крупного в Сайгоне католического костела, перед которым возвышалась огромная скульптура божьей матери, и выехал на тенистую улицу, ведущую на набережную реки Сайгон. Возле китайского ресторана, оставив слева отель «Каравелла», повернул на светофоре направо и выехал на    Ле Лой. Еще раз, повернув направо возле представительства «Аэрофлота», я выехал на площадь, посреди которой был разбит огромный цветник и возвышалась какая-то скульптурная композиция. Обогнув цветник, я остановился около центрального входа в отель «Рекс». Ко мне уже бежал босоногий вьетнамец неопределенного возраста, размахивая на бегу растопыренной пятерней. Это означало, что он возьмет с меня пять тысяч донгов, если я найму    его охранять мой автомобиль на время моего отсутствия.
Пять тысяч донгов составляли всего пол доллара, а такой вид воровства, как «раздевание» машин, карманные кражи и кражи из дамских сумочек были широко распространены в центре Сайгона и выполнялись виртуозно.
Согласно кивнув сторожу, я вошел в хорошо кондиционированный холл отеля. Тот час передо мной возник служащий в форме, напоминающей форму генералов некоторых островных государств теплых морей. Он проводил меня до лифта, непрерывно улыбаясь, как будто возможность видеть меня доставляла ему истинное наслаждение.
Поднявшись наверх, я очутился на крыше отеля, которая представляла собою сад с расположенном в нем рестораном, баром, саунами и небольшим бассейном. Это было уютное местечко для отдыха. Экзотические птицы, сидевшие в клетках, оглашали сад своим многоголосием
Тут и там в шезлонгах и плетеных креслах сидели, вернее, полулежали в купальных костюмах, которые в основном представляли собой две узенькие полоски материи на груди и ниже, в большинстве             женщины. Несколько мужчин в плавках расположились на высоких скамьях у стойки бара.
Я недолго колебался, что заказать у подошедшего ко мне официанта из бара. Пиво было почти единственным напитком, который я предпочитал всем остальным. Поскольку случай был особый, я позволил себе дорогой «Тайгер».
Усевшись за столик рядом с каким-то зверем, искусно выполненным из подстриженного куста с мелкими густыми листьями, я стал ждать, изредка поглядывая по сторонам. Сидевшая напротив меня полноватая дама европейской наружности бросила в мою сторону несколько заинтересованных взглядов, но, убедившись в отсутствии ответной реакции, разочарованно отвернулась.
Как и следовало ожидать, ни в назначенное время, ни      пятнадцатью минутами    позже, в течение которых я решил подождать незнакомца, никто ко мне не подошел. Еще выезжая из гостиницы, я чувствовал, что встреча не состоится.
Спустившись вниз, я спросил у портье, в каком номере остановился сеньор Альварес из США. В ответе я почти не сомневался - сеньор Альварес в отеле не проживает.
Итак, кто-то, по-видимому, проверил и убедился, что я нахожусь в Сайгоне, проживаю в отеле «Тхань Да», номер 319 и что я это я. На крыше отеля «Рекс» многие были с фотоаппаратами и видеокамерами. Так что запечатлеть меня на пленку незаметно не составляло никакого труда.
Машина моя за это время успела нагреться до температуры утюга, позволяющего гладить чистый хлопок. Наступило самое жаркое время дня. Расплатившись со сторожем, я нырнул в салон раскаленного авто. Хотелось побыстрее в мой кондиционированный номер, а бутылка холодного, запотевшего пива «Сайгон» просто стояла перед глазами, мешая управлять автомобилем. Все это не позволяло мне сосредоточиться и проанализировать, что же произошло.
Вернувшись, домой, я решил подождать, не последует ли новый звонок. Но телефон молчал. Досада от несостоявшейся встречи и недоумение по поводу отдельных деталей всей этой истории постепенно улеглись.       


          2

Подача была прицельной и очень сильной, однако каким-то чудом я сумел дотянуться  до стремительно отскочившего мяча и в свою очередь нанести резкий подрезанный удар. Мяч приземлился в такое место корта, где взять его было невозможно. Это  была победа, которую принес мой последний удар, и  это доставляло мне огромную радость.
Едва мы закончили играть, как раздались первые раскаты грома, а  через мгновение хлынул ливень. Удивляться было нечему, стоял сезон дождей.
Когда мы добежали до припаркованной  чуть в стороне  от корта моей машины, то были мокрыми до нитки.
Миновав пруд с цветущим лотосом, я медленно выехал из парка, где находились корты,  и также медленно поехал  по дороге, ведущей к гостинице. Дворники практически не справлялись  с потоками воды, обрушивсимися на лобовое стекло машины.
Однако  когда я въехал  в ворота гостицы, ливень также внезапно, как и начался, прекратился. А еще через мгновение выглянуло солнце, которое начало выпаривать только что лившуюся с небес воду. Тут же влажность воздуха поднялась. Стало душно.
Тем не менее, впереди предстояло два выходных дня, которые должны были начаться  по заведенному ритуалу: контрастный душ, много пива, музыка и ленивый отдых. На этот раз  я собрался слушать  Михаила Шуфутинского.
Однако и на  сей раз ритуал был нарушен самым неожиданным образом. Становилось уже традицией  нарушать мой покой дурацкими звонками. На этот раз говорили на арабском языке, я это слышал, как и слышал  говорящего со мной переводчика
-Мы хотим передать вам привет от полковника Абу Хана. Полковник   желает знать, все ли благополучно в вашем семействе, все ли здоровы, не нуждается ли в  чем-нибудь достопочтенный друг его, - переводчик говорил на очень хорошем русском языке
Я молчал, ожидая продолжение разговора. Мы бы очень хотели, чтобы, - тут последовало обращение на арабском, означающее высшую степень почтения, - не покидал в ближайшее время место своего пребывания, ибо аллаху угодно, чтобы полковник Абу Хан встретился с вами и лично выразил свое вам почтение, - последовали короткие гудки, разговор был окончен. Похоже было на приказ.
Я действительно знал полковника Абу Хана. Несколько лет назад я официально представлял в одной из жарких стран солидную фирму, которая строила там несколько очень серьезных объектов. Все, что было связано с созданием этих объектов, носило сугубо конфиденциальный характер.
Одним из моих визави был полковник Абу Хан. Я очень часто встречался с ним в его офисе. Мы вели переговоры, подписывали двухсторонние документы.
Каждый раз, когда я приезжал в офис Абу Хана, я видел перед собой совершенно разного человека. Если Абу Хана не беспокоил его недуг, навстречу мне поднимался радужный, гостеприимный хозяин. Усадив меня за стол, он тут же предлагал сигареты и отдавал распоряжение принести крепчайший кофе, превосходно приготовленный каким-то секретным способом. Абу Хан улыбался, шутил, легко подписывал принесенные мною документы, а когда мы заканчивали переговоры, провожал меня до двери, поддерживая под руку.
Другое дело было, если его недуг обострялся. За столом сидел бледный, небритый человек. Он не поднимался мне навстречу. Не было ни сигарет, ни кофе. В такие дни, чувствуя ситуацию, я старался быстрее покинуть его кабинет, ссылаясь на срочные дела в нашем посольстве.
Абу Хан был очень набожным человеком. Помню, как однажды мы поехали с ним инспектировать ход строительства объекта, расположенного далеко в пустыне. Дорога была длинной и утомительной. Солнце палило невыносимо. Однако когда наступало время молитвы, Абу Хан просил остановиться, доставал молитвенный коврик и, став на колени, совершал молитву. Я терпеливо ждал, поражаясь силе фанатизма. До сих пор у меня перед глазами стоит склоненная фигура, изможденного болезнью человека в военной форме, на фоне бесконечной, раскаленной пустыни. Я завидовал полковнику – у меня такой веры не было ни во что.
То, что Абу Хан хочет лично приветствовать меня в Сайгоне, было, конечно, блефом. Просто кому-то было надо, чтобы я какое-то время находился в Сайгоне.

3

В гостинице “Тхаъ Да” проживала вся наша группа, состоявшая из ученых и технических работников, командированных в Сайгон для работы в совместном с вьетнамцами научо-исследовательском тропическом центре. Когда-то многочисленная, она теперь была настолько мала, что без труда умещалась в одном микроавтобусе РАФ, в котором по выходным дням  мы обычно ездили к морю отдохнуть.
Ближайшей точкой от Сайгона, находящейся на берегу моря, был небольшой, но очень уютный городок Вунг Тау. На его юго-восточной окраине находились великолепные естественные пляжи. Надо было только успеть приехать до наступления отлива, когда море удалялось от берега метров на сто, оголяя дно, которое еще час назад было покрыто толстым слоем воды.
Да и загорать после десяти утра было не только бессмысленно, но и небезопасно – ультрафиолет начинал действовать во вред организму. Поэтому отъезд от гостиницы назначался на шесть утра.
Кто-то из наших когда-то выбрал один из таких диких пляжей, мы застолбили местечко и приезжали сюда как к себе домой. На утесе, возвышавшемся над пляжем метров на сто, располагалась огромная белая фигура с раскинутыми в сторону руками, так что издалека ее можно было принять за крест. Поначалу я думал, что это фигура Христа, но мне объяснили, что это святой Джон – покровитель моряков.
Добраться до Вунг Тау  можно было часа за два сначала по дороге  номер один, которая шла строго на север и пересекала всю страну. Параллельно ей, то, удаляясь, то, приближаясь, шла узкоколейная железнодорожная ветка, доставшаяся стране еще от французов. Дорога действовала до настоящего времени. Не очень часто, но можно было видеть едущий по ней игрушечный паровозик, за которым тянулись пять-шесть вагонов с невероятным количеством людей, висящих на подножках, окнах и еще держащихся бог весть за что.
Проехав километров  10-15  по дороге номер один, надо сворачивать направо на дорогу, которая  и ведет непосредственно в Вунг Тау. Первое впечатление у вас будет такое, что вы едете по сплошной деревне: только что вы проехали последнюю хижину, как уже видите первую, но это уже другая деревня. Хижины едва проглядывают из зарослей бамбука и высокой травы. Огромные, развесистые деревья создают плотную тень.
Ехать приятно, но не гоните, если вы не хотите въехать в толпу велосипедистов или, на худой случай, передавить кур или собак.
Утолить по дороге голод и жажду не составляет никаких проблем. Я вам рекомендую один ресторанчик, который вы без труда узнаете по большому навесу из пальмовых листьев. Здесь прекрасно готовят суп “Фо” и жареное мясо. Запить все это можно пивом “Сайгон” или  777 –другого не берите.
Обычно  я не принимал участия в поездках на пляж. Мне хватало и служебных поездок в Вунг Тау среди недели. Здесь находилась главная контора нефтяной компании “Вьетсовпетро”, с которой мы усиленно пытались вступить в деловые отношения. Так что я бывал здесь очень часто, иногда пару раз в неделю.
Но на этот раз пришлось поехать: из Ханоя прибыл ревизор. Несмотря на то, что это был мой приятель, по старой совковской привычке я старался окружить его вниманием, следуя старой заповеди: чем больше ревизор будет занят развлечениями, тем меньше у него останется времени на ревизию.
После пляжа мы с ним отделились от остальной группы и зашли в невесть как оказавшийся в этих краях чешский ресторанчик с холодным пльзеньским пивом, которое после поджарки на солнце воспринималось как божья благодать.
За столиками сидели вьетнамцы, но были и лица европейской наружности, вернее кавказской национальности. Дело в том, что большинство нефтяников, работавших во “Вьетсовпетро”, были бакинцами.
Поэтому я не очень удивился, когда при очередной отлучке в туалет ко мне подошел высокий мужчина с черной копной волос и узенькими усиками. Не глядя мне в лицо, он вдруг заговорил по-испански:
-Вам звонил сеньор Альварес. К сожалению, он не смог с вами встретиться, примите извинения. В ближайшее время произойдут события, которые могут показаться вам странными. Но вы ничему не удивляйтесь.Те, кому положено, контролируют ситуацию.
Он исчез также стремительно, как и появился.Сколько я потом ни вглядывался в лица сидящих в ресторане людей, я так и не обнаружил моего нового знакомого.
Всю обратную дорогу я молчал, пытаясь смоделировать ситуацию, которая могла бы быть причиной столь пристального внимания к моей скромной персоне сразу с нескольких сторон
Ничего путного в голову не пришло.

4

Приморское отделение  тропического центра располагалось в небольшом городке Нячанг, уютно раскинувшимся на живописном берегу Южно-Китайского моря. От  Сайгона его отделяло  около пятисот километров по довольно скверной, но живописной дороге. Можно было добраться сюда и поездом, который с черепашьей скоростью двигался по узкоколейке, построенной еще французами. Самым же быстрым и удобным  был, конечно, самолет, летавший из Сайгона ежедневно.
Город располагался на берегу залива, в акватории которого было множество маленьких островов, покрытых лесом и торчащих из воды эдакими горбами. Сразу же за городом тянулась невысокая горная гряда, покрытая лесом. Ровная и практически постоянная температура в течение всего года делало это место уникальным для отдыха. Вдоль бухты тянулся широченный песчаный пляж, за которым следовала полоса пальмовой рощи и уютная набережная.
Если не было сезона дождей и море не штормило, то его ровная поверхность  так и манила окунуться в его прозрачные, теплые воды. Иногда мы приходили купаться в море даже ночью. В какое-то время года, точно не помню, за плывущим в ночном море пловцом возникало фосфорическое свечение – это светились какие-то микроорганизмы.
На душе было удивительно легко. Проблем не было  или они были очень далеко.
Никогда и нигде потом я не испытывал такого удивительного чувства невесомости. Казалось, стоит только разбежаться по пляжу, и ты взлетишь и будешь парить, глядя сверху на необъятные просторы океана.
Здесь на набережной находился военный санаторий, на территории которого нам было выделено  несколько вилл для проживания  наших сотрудников. Забор, окружающий эти виллы, создавал замкнутое пространство, а единственные ворота, к тому же охранявшиеся бдительным и злющим Пиратом, и вовсе создавали впечатление полной обособленности.
Я часто бывал здесь и, не скрою,  мне нравилось это место, где можно было  ощутить себя полностью отрешенным от остального мира.
Время здесь текло спокойно и размеренно. Некоторые проблемы не могли коренным образом повлиять на общее течение жизни, они лишь придавали ей пикантную  остроту, как приправа к блюдам, подававшимся в популярном ресторанчике, который мы непременно посещали, как только приезжали в Нячанг. Ресторанчик был знаменит своим меню из продуктов моря. Здесь можно было отведать совершенно немыслимые блюда из крабов, креветок, осьминога, каракатицы, трепангов и, конечно, из рыбы.
Так продолжалось до тех пор, пока он не появился в Нячанге.
К тому времени мы уже успели  из-за финансовых трудностей потерять несколько вилл, которые тут же были заняты представительствами различных фирм.
Очень быстро освобожденные нами помещения превратились в современные, прекрасно обставленные офисы, над входами, в которые появились    ярко горящие по вечерам вывески.
Одна из них гласила, что здесь находится   представительство тайваньской фирмы, занимающейся рыбопромыслом.
Вскоре на сцене появился и глава представительства некто Дик. Он оказался очень обаятельным китайцем тайваньского происхождения, в очках, с приятным лицом, на котором постоянно играла улыбка. По его словами его мать, проживающая в     Америке, была очень богатой женщиной, однако после того, как Дик крупно проиграл в рулетку в     Монте Карло, она практически прекратила с ним связь, предварительно выплатив его очень крупный долг. С тех пор он жил собственным трудом.
Очень скоро  между ним и директором южного отделения Сусевым установились самые дружеские отношения, которые постепенно переросли в ежевечерние его визиты, на которые он являлся   непременно с бутылкой дорогого виски  и какими-нибудь лакомствами.
Вечера, как правило, проводили за игрой в какой-то очень сложный  морской вариант домино. После случая  в Монте Карло Дик никогда не играл на деньги, поэтому игра получалась веселой и раскованной, да и виски способствовали этому.
В очередной свой приезд в Нячанг нас представили друг    другу, и я  тоже включился в игру. Было весело, а тому, что Дик иногда внимательно смотрел на меня, я в начале не придал значения – ну, изучает нового для себя человека. Однако вскоре стало ясно,  что Дик интересуется мною неспроста.
Я ждал  дальнейшего разворота событий, как вдруг произошла эта ужасная катастрофа.
Рейсовый самолет, следовавший из Сайгона в Нячанг, на борту которого находился Дик, вместо того, чтобы зайти на посадку со стороны моря, стал совершать ее со стороны гор, хотя низкая облачность и плохая видимость из-за дождя должны были подсказать командиру корабля наиболее безопасный вариант посадки.
Самолет упал в горах, но пилотам каким-то чудом удалось избежать страшного удара о землю, и самолет после падения остался практически не разрушенным. Почти все пассажиры остались живы, хотя многие из них получили тяжелые травмы. Были  организованы поиски самолета, однако вертолет, посланный в район катастрофы, разбился в горах с более тяжким исходом -  весь экипаж погиб. Экипаж второго вертолета отказался лететь, ссылаясь на погоду. По-видимому, в таких условиях поиски действительно не могли привести к успеху, а только увеличивали бы число жертв.
А тем временем некоторые пассажиры упавшего самолета сумели выбраться из него и попытались идти по направлению к побережью. Те, кто не мог двигаться из-за серьезных травм, оставались в самолете.
Прошло несколько суток, погода не улучшалась, и стало ясно, что помощь не придет.
Потом будет выяснено, что погибнут все от холода, голода и ран, в том числе и те, которые пытались идти сами. Останется в живых одна голландка, которая несколько суток  просидела в кресле с переломанными ногами рядом с давно умершим женихом, с которым она совершала свадебное путешествие.
Все вьетнамские газеты опубликуют имена погибших, среди которых будет и Дик.
Это была ужасная трагедия, но что же хотел Дик от меня.
Надвигались какие-то события, на душе становилось все тревожнее, и я решил переговорить с Хао.

5

В пивную к Хао я приехал перед самым ланчем, когда пивная наполняется до отказа, и персонал и сам хозяин начинают метаться между низкими плетеными столиками, разнося пиво и закуски.
Меня встретила Чи, симпатичная жена Хао с редкой для вьетнамки точеной фигуркой, и проводила к свободному столику.
Хао содержал пивную среднего класса, но она позволяла ему безбедно существовать. Поговаривали, что Хао был связан со спецслужбами, чем я и хотел воспользоваться. Надо было поговорить.
Мальчики Хао мгновенно поставили на стол двухлитровый , запотевший жбан пива, непременные орешки и быстро удалились.
-Будешь что-нибудь есть?- Хао разлил пиво по высоким стаканам.
-Пожалуй, печенку. Нигде в Сайгоне  не готовят ее так вкусно, - надо было подготовить хозяина к основному вопросу, создав ему хорошее настроение.
Когда был выпит второй жбан пива, и мы оба разомлели, наступил момент, упускать который было нельзя – через несколько минут в пивной начнется пик.
-Хао, - я чуть помедлил , прикуривая от протянутой зажигалки. – Кто-то интересуется мною. Звонят, назначают свидание, но не являются. В Нячанге пытались вступить со мною в контакт, да вот трагедия помешала. Ты там знаешь, с кем поговорить.
Он очень внимательно посмотрел на меня, и лицо его вдруг перестало быть той постоянной маской улыбчивой любезности, с которой здесь все как будто родились.
-Хорошо, я попробую, - он неожиданно резко встал и протянул мне руку. На том и расстались.
Садясь в машину, я ощущал почти физически его взгляд, направленный мне в спину.
Через несколько дней Хао позвонил мне в гостиницу и пригласил посетить его новое заведение. Срок аренды помещений на старом месте кончился, пивная перебазировалась на новое место рядом с самым большим костелом.
Пиво, как всегда, было отменным. Мы обсуждали достоинства нового места, а я с нетерпением ждал, что же мне скажет хитрый Хао.
Наконец, он внимательно посмотрел мне в глаза, медленно закурил и сказал:
; Они не знают общего замысла.  Знают только, что людям, пытающимся вступить с тобою в контакт, приказано идентифицировать тебя, - Хао употребил именно это слово, приведя меня в изумление, - но нити ведут в штаты. Вторые – это твои бывшие друзья по делам /он назвал страну/. Вот их и опасайся. – Он весело рассмеялся, глядя на мою погасшую физиономию.
Первый раз я уходил из пивной, бросив недопитым почти половину жбана пива.

         


         6

Теперь уже трудно вспомнить, кто предложил эту прогулку по ночному Сайгону. Скорее всего, это был я сам, уж больно хотелось что-то изменить в нашей монотонной жизни. Дело происходило вечером. Мы, как всегда, сидели перед телевизором, но не обращали ни малейшего внимания на то, что там мелькало на экране. Вьетнамское телевидение в ту пору было чрезвычайно неинтересным. Мы лишь перебрасывались словами, впрочем, в смысл сказанного тоже никто не вникал. Все уже было выпито, клонило ко сну. Как вдруг я сказал ту самую фразу, которая стала в последствии крылатой: «Не испить ли нам пивка, охлажденного слегка».
Генеральный открыл один глаз, его черные, свисающие усы шевельнулись. Он молча встал и пошел к выходу.
Мы все поняли это как сигнал к выступлению. В последствии он скажет, что направлялся на балкон проветриться, да кто теперь это установит.
 Молча мы спустились вниз, подчиняясь не принятому решению, а скорее чему-то подсознательному. Я сел за руль, остальные разместились в салоне. Все места оказались заняты, значит, нас было пятеро. Генеральный сидел рядом, выпятив нижнюю губу. Огонек его сигареты терялся где-то в усах.
-Куда, шеф? – спросил я, в общем-то ни к кому не обращаясь.
-К бабам, - хихикнул кто-то, остальные промолчали.
-Прогулка по ночному Сайгону, - объявил я и нажал на педаль газа.
Непрекращающийся поток велосипедистов, рикш, мопедов, сквозь который  казалось, невозможно проехать, уже немного спал. Город ложился рано и также рано вставал. Однако, еще работали многочисленные кафе, лавки. Прямо на улицах стояли столики, за которыми сидели поздние посетители. Сверкали витрины дорогих магазинов, почти отовсюду лилась музыка.
Сайгон непохож на другие, виденные мною города. Сайгон есть Сайгон. Иногда мне кажется, что я где-то уже видел это здание или эту площадь. Наверное потому, что здесь господствовало смешение стилей и эпох. Рядом с современным зданием мог оказаться старинный особняк времен французской колонизации. Долго я не мог привыкнуть к многочисленным костелам, так прочно сидело в моем сознании, что восток это буддизм, ну, может быть, ислам, а тут классические или сверхсовременные костелы, каких не встретишь и в Польше.

7

Когда я очнулся и попытался открыть глаза, то ничего не увидел. По-видимому, была глубокая ночь, и находился я в каком-то помещении без окон. Чувствовалось, что вокруг меня есть что-то живое и огромное. Потом я понял, что это были спящие люди. Это их сонные вздохи и всхлипывания поначалу я принял за дыхание большого животного.
Нас слегка качало, значит, я был в каком-то плавучем сарае, скорее всего в трюме огромной баржи, так как работы двигателя не было слышно, а между тем едва заметное поступательное движение ощущалось.
В трюме стояла невероятная духота и отвратительный запах. Я лежал на голых досках, но под головой оказался какой-то сверток – это была моя одежда, собранная в узел, а сам я лежал совершенно голый.
Я попытался вспомнить, что со мной произошло, но это оказалось свыше моих сил. Голова трещала, невыносимо хотелось пить, но особенно хотелось очутиться мгновенно в подмосковном зимнем лесу и нырнуть в пушистый, белый снег.
Я протянул руку, чтобы хоть наощуп определить, кто меня окружает. Рука ощутила тепло чужого тела и вдруг я одернул ее: сомнений не было – рядом со мной лежала голая женщина. По другую сторону лежала еще одна. Судя по упругим грудям, на которые я натыкался, это были молодые женщины. Черт возьми, куда же я попал?
Попытка вспомнить вновь не дала никаких результатов. Лишь отрывочные картинки мелькали перед глазами, но соединить их в одну большую никак не удавалось. Тогда я попытался смоделировать события. Вот, что у меня получилось.
По-видимому, мы попали в какое-то заведение, где было много женщин. Что-то пили, гремела музыка, сверкали какие-то огни, все вертелось и плыло вокруг. Потом был яркий свет, какие-то вооруженные люди, потасовка, даже пару раз грохнул выстрел.
Но при чем здесь какая-то баржа? Где мои друзья? Куда мы плывем? Эти вопросы не имели ответов, сколько я ни старался их придумать. В голову лезла какая-то чепуха.
Между тем мало-помалу начало сереть. По-видимому, наступал рассвет, и в щели откуда-то сверху стали пробиваться полоски света.
Через некоторое время наверху загрохотало, открылся люк, и в него была сброшена веревочная лестница, по которой вниз начал спускаться толстый, голый по пояс человек. В руке он держал фонарь, которым поводил из стороны в сторону. Проследив за лучом фонаря, я пришел в легкое замешательство – вокруг меня лежали одни женщины, их было человек пятьдесят. Достигнув пола, мужчина что-то резко крикнул по-вьетнамски. Женщины зашевелились, некоторые сели, остальные продолжали лежать.
-Эй, - крикнул я этому человеку, чтобы привлечь его внимание.
Толстяк повернулся на звук моего голоса. По-видимому, нахождение здесь мужчины не было для него полной неожиданностью.

8

Помещение, куда меня ввели, скорее всего, была каюта капитана и представляла из себя квадратную комнату. Нельзя сказать, что оно было убогим, но и роскошью не блистало.
Половину комнаты занимал потрепанный диван грязно-синего цвета, засаленный и потертый на боковинах. Два кресла с диваном составляли комплект мягкой мебели, однако, они никак не гармонировали друг с другом, так как кресла были совсем другого цвета и стиля, да и к тому же они были разными. Между кресел стоял низенький столик, на котором к своему удивлению я обнаружил самовар, который без сомнения был российским. Там же стоял термос и портативная пишущая машинка, из которой торчал лист бумаги.
Правее находился книжный шкаф, сквозь стеклянные створки которого виднелось десятка два деловых папок. В углу стоял небольшой холодильник, на верхней крышке которого размещался телевизор размером четырнадцать дюймов. И, наконец, в противоположном углу стоял письменный стол. Стол был завален какими-то фотографиями, альбомами и свернутыми в рулон плакатами или, скорее, афишами.
Вся эта обстановка почему-то четко запечатлелась в моем  воспаленном мозгу.
За столом восседал маленький человечек, национальность которого определить было довольно трудно, так как он имел черты почти всех народов юго-восточной Азии – так круто он был замешан.
Не поднимая на вошедших глаза, он продолжал листать какую-то папку, задерживая внимание на отдельных, вшитых в нее документах.
-А мы вас искали совсем в другом месте, полковник, - неожиданно на хорошем русском языке проговорил он довольно глубоким голосом для такого малыша. – Присаживайтесь. Что будете пить? Правда, выбор у меня небольшой. Принесите полковнику что-нибудь поесть и пива, - но это он уже сказал по-английски.
Сопровождавший меня толстяк тотчас исчез, и мы остались вдвоем. Впрочем, легкое движение портьеры могло означать, что там кто-то находится, готовый броситься на помощь хозяину, если я вздумаю вдруг проявить агрессивные намерения.
Но для этого у меня не было сил. Я уселся в кресло, все еще плохо соображая, и принялся ждать продолжения событий.
Малыш, по-видимому, остался недоволен тем, что я никак не отреагировал на его фразу, которая по его задумке должна была меня ошеломить. Он молча рассматривал меня, а затем, видимо, решив увеличить дозу убийственной для меня информации, сказал:
-В вашем досье, - он постучал ногтем по пластиковой обложке папки, которую продолжал держать в руках, - есть некоторые неточности, но это не суть важно. И он довольно подробно стал рассказывать о моей работе в одной из стран, где несколько лет назад с помощью тогда еще СССР создавался довольно мощный промышленный комплекс оборонного характера. Некоторые детали в его рассказе поразили меня своей достоверностью.
Я продолжал молчать.
Через некоторое время он вывел меня на палубу. Баржа стояла в открытом море, со всех сторон нас окружала вода, берегов видно не было.

9

Вдруг ровная поверхность моря невдалеке от нас сначала покрылась рябью, а затем как будто закипела из глубины. Прошло несколько минут, прежде чем я понял, что это всплывает большая подводная лодка.
Когда потоки воды стекли с ее рубки, в верхней ее части открылся люк,  и на крошечный мостик выбрался человек, одетый в кожаную куртку. На голове его была надета лихо сдвинутая набок темная пилотка.
Человек огляделся вокруг и, заметив нашу посудину, направил в ее сторону бинокль. Слегка наклонившись вниз, он что-то сказал в проем люка.
-Это за вами, - сказал малыш. – Моя миссия окончена. Прощайте.
Спустившись вниз по узкому трапу вслед за человеком в пилотке, я очутился в довольно просторном коридоре, по обе стороны которого располагались двери с навешанными табличками на английском языке. Толкнув одну из них, сопровождавший меня что-то четко сказал и пропустил меня вперед.
Навстречу мне поднялся подтянутый, слегка тронутый сединой, типичный военный американец. Во всяком случае, он был похож на тех военных, которых показывают в американских фильмах.
На лице его не появилось даже подобие улыбки, но непременная вежливость, воспитанная еще в военно-морском колледже, давала себя знать в позе, в жесте, которым он пригласил меня сесть
Тот час появился стюард-негр с двумя чашечками дымящегося кофе на подносе. Пока еще не было произнесено ни одного слова. Также молча мы выпили кофе.
Наконец, командир подводной лодки, а это, несомненно, был он, подошел к стене и раздвинул шторки, за которыми оказалась карта. Он взял в руки телескопическую указку, раздвинул ее и стал что-то говорить, водя указкой по карте. На лодке, по-видимому, не было переводчика, или командир полагал, что я владею английским. Впрочем, и так все было ясно: мне пытались объяснить, где мы находимся и куда следуем. Одного взгляда на карту было достаточно, чтобы понять, что конечным пунктом нашего путешествия будет военно-морская база американцев на Филиппинах  Субик-Бей.
Командир базы оказался более раскованным человеком, чем командир лодки, который даже не вышел из каюты, чтобы попрощаться со мной, когда мы покидали лодку. Нашелся на базе и переводчик. К моему удивлению им оказался вьетнамец.
-Поверьте, полковник, я понятия не имею, зачем вы так срочно потребовались Пентагону. Как будет выпутываться из этой истории ЦРУ, вовсе выше моих понятий. Я служака, и если вами интересуется Вашингтон, то вы для меня важная шишка. Моя задача переправить вас в штаты, не более того, - командир базы, судя по знакам отличия, генерал, излучал дружелюбие и удивление. По-видимому, я был первым и единственным русским, нога которого ступила на базу Субик-Бей.
Он отхлебнул из высокого стакана, который держал в руке, и продолжал:
-Мой друг, советую отнестись к происходящему как к легкому приключению, которое в любом случае закончится для вас благополучно, если, конечно, у этих пинкертонов мозги не высохли окончательно, -- генерал даже поперхнулся, прикладываясь в очередной раз к стакану,- у вас в номере есть все необходимое, однако по вашему желанию принесут и то, чего нет. Об этом я позабочусь, не скучайте, - генерал встал и протянул мне мощную волосатую руку, - самолет будет готов через час.
Сразу же за его спиной возник негр атлетического сложения, которому он коротко бросил что-то по-английски, и тот пошел впереди меня, жестом пригласив идти следом.

10

Ровно через час огромный военно-транспортный самолет с опознавательными знаками ВМС США, коротко пробежал по полосе, на удивление легко оторвался от земли и стал круто набирать высоту.
Минут через пятнадцать из пилотской кабины вышел улыбающийся негр в военной форме, помахал руками, изображая летящую птичку, и сказал с невероятным произношением только одно слово. Заметив мое недоумение, он произнес более внятно: «Нью- Йорк».
 Итак, мы летели в Нью- Йорк, где уже долгое время жил мой сын. Удастся ли повидаться?
Несколько часов полета прошли в моих раздумьях. Страха не было.
Американцев могли интересовать две проблемы, с которыми я был связан в разное время. Первое. Одна из лабораторий тропцентра изучала отдаленные последствия химической войны американцев во Вьетнаме. Разумеется, их должны были интересовать выводы, к которым пришли наши ученые. Докажи они, что «оранжевый порошок», которым американцы посыпали леса южного Вьетнама, чтобы выкурить оттуда вьетконговцев, до сих пор продолжает оказывать пагубное влияние на здоровье людей, так как привел к образованию в почвах тех краев опаснейшего диоксина, и вьетнамцы смогли бы через международные организации потребовать от штатов возмещение ущерба в огромном размере.
Но я, как администратор, знал эту проблему только в общих чертах. Для квалифицированной беседы на эту тему им нужно было вывозить не меня.
Второе. Несколько лет назад я официально представлял в одной из африканских стран фирму, которая строила там объект оборонного характера. Объект, несомненно, представлял интерес для американцев. Но я никак не представлял, что он их заинтересует с такой неожиданной стороны.
Перед посадкой мой знакомый негр опустил жалюзи  иллюминаторов. Когда я попытался поднять ближайший  ко мне, меня вежливо попросили не делать этого. Так, что Нью-Йорк с высоты птичьего полета я не видел. Не видел я и аэропорта, потому что сразу после приземления был посажен в машину со шторками на окнах, а заднее сиденье было отгорожено от водителя сплошной перегородкой.
Севший рядом со мной постоянно улыбающийся капитан в форме американских ВВС сказал почти без акцента, так присущего американцам:
-Безопасность.
-Что же я так и не увижу город? – спросил я.
-Немножко будете видеть, - капитан вновь заулыбался, показывая ослепительно белые и удивительно ровные зубы, и чуть-чуть отодвинул мою и свою шторки.
Машина неслась по широкому шоссе. Движение было интенсивным, но на дороге царило спокойствие и даже солидность. Я невольно вспомнил ситуацию на наших дорогах.
По-видимому, мы были еще за городом, так как с моей стороны тянулась какая-то водная гладь, а с противоположной стороны к шоссе подступали заросли высоких кустов.
Дорога петляла, и вдруг вдали я увидел арку огромного моста и громаду домов, которые как бы плыли в воздухе, так как нижняя часть их была закрыта дымкой.
-Манхеттен, - сказал капитан, указывая пальцем туда, куда я уже смотрел.
Однако долго мне не пришлось любоваться необычной картиной: машина резко ушла на боковой съезд с шоссе, а затем покатилась по уютной улице, по обеим сторонам которой располагались одно- двухэтажные коттеджи с непременными ухоженными газонами перед ними. Совершенно не ощущалось, что находишься в громадном городе.
-Бруклин, - сказал капитан, - скоро будем приехать, - он все-таки не очень владел русским.
Тем временем машина сделала очередной поворот и остановилась напротив большого дом из красного кирпича, над входом в который висел американский флаг. Полукруглая площадка перед входом уютно окаймлялась маленькими елочками. «Портленд» – прочел я надпись над входной дверью.
-В этом доме живет ваш сын. Обычно в это время он идет в гараж, который находится за углом, и едет на работу. Вы успеете его хорошо рассмотреть,  но пообщаться не разрешено. Сожалею, но у меня приказ, - на этот раз капитан говорил без улыбки.
Я стал смотреть на парадный вход, из которого выходили люди. Обычные люди, обычный дом, обычная улица, однако, это была Америка, Нью- Йорк, Бруклин.
Сын появился внезапно и быстро пошел к углу дома, еще немного и он завернет на другую улицу. Он возмужал, даже потолстел, но выглядел хорошо. По-видимому, жизнь здесь пришлась ему по вкусу.
Только я хотел сказать капитану, чтобы машина последовала за сыном, как она резко тронулась с места, но поехала в противоположную сторону. Свидание было окончено, и длилось оно несколько секунд. Я вопросительно посмотрел на капитана, но он сделал вид, что не замечает моего взгляда. Ну что же, спасибо и за это, я не видел сына пять лет.
Капитан молча протянул мне плоскую бутылочку виски. Теперь мне было уже неинтересно смотреть на город и, отхлебнув из бутылочки, я погрузился в невеселые мысли, которые вдруг накатились на меня. Страха по-прежнему не было, но были вопросы. Что будет со мной? Как закончится вся эта история?
А история продолжала раскручиваться, все больше засасывая меня в свою воронку.
Это был, конечно, психологический прием: прежде, чем начать работать со мной, мне пытались внушить мысль, что Америка не может быть для меня чужой страной, она ведь приютила моего сына. Вон, какой цветущий!

11

Тем временем машина въехала в подземный гараж. Мы молча вошли в лифт, который довольно долго двигался вверх.
Выйдя из лифта, мы оказались в просторном зале, где уже сидели несколько человек в основном в военной форме. Никакой аппаратуры я не заметил.
Тотчас в типично деловом американском стиле (а, может, мне просто не давали возможности придти в нормальное психологическое состояние) начал говорить один из присутствующих. По мере того, как он говорил, внутри у меня что-то закипало. Это был хороший признак – в таком состоянии я думал и реагировал мгновенно.
Но я решил сначала все терпеливо выслушать.
- Нам удалось установить несколько любопытных фактов, связанных с вашей работой в (была названа страна). Сопоставьте их и вы поймете, что наш интерес неслучаен. Факт первый, - говоривший взял со стола несколько листков бумаги и заглянул в них. – В Рос-Гарибе (он назвал маленький городок на юго-востоке страны, в районе которого с нашей помощью строился несколько лет назад оборонный объект чрезвычайной важности) было обнаружено тщательно охраняемое трехэтажное здание. Утром к зданию подъезжали автобусы, из которых выходили люди, в основном мужчины, а вечером они покидали здание, и автобусы увозили их в не менее тщательно охраняемый жилой городок. 
В основном это были арабы, однако, было замечено несколько европейцев и индусов.
Окна здания были завешаны плотными шторами, да и стекла были не простые, а матовые. Вечером, когда в здании зажигали свет, можно было видеть смутные силуэты людей, передвигающихся внутри.
С большим трудом нашему человеку удалось, в конце концов, проникнуть внутрь здания. Каково же было его удивление, когда он обнаружил, что здание пусто, людей в нем нет. А то, что воспринималось снаружи как силуэты людей, оказалось манекенами, которые ездили, стоя на маленьких площадках, каким-то образом приводимых в движение.
Люди только входили и выходили из здания, а работали они совсем в другом месте. Где?
-Факт второй, - последовал новый взгляд на листки. – Удалось сфотографировать и идентифицировать личность одного из европейцев. Он оказался шведом и имел профессию физика-атомщика.
-И, наконец, факт третий, - говорящий улыбнулся, - еще в вашу бытность в тех краях нам удалось с вашей помощью, - раздался смех присутствующих, - измерить уровень радиации в районе объекта. Он оказался гораздо выше естественного фона. 
Один из сидевших за столом подал знак рукой говорившему, и тот замолчал.
Военные о чем-то тихо посовещались.
-Мы решили дать вам возможность отдохнуть и вникнуть в то, что вы уже услышали. Продолжим завтра.
 Весь вечер я провел около телевизора, потягивая виски с содовой. Хозяева проявили щедрость: холодильник в моем жилище был полон еды и напитков.
Как я ни старался, мне никак не удавалось осознать всю серьезность ситуации. Все казалось каким-то нереальным.
Рано утром на следующий день меня посадили в микроавтобус и куда-то повезли. Сначала мы проехали по огромному мосту и оказались в тихом, уютном местечке. Зачем-то менялась дислокация. Уже на обратном пути, когда мы вновь мчались по мосту, капитан объяснил мне, что это знаменитый мост Верразано, названный в честь итальянского мореплавателя Джованни Верразано, первым  из европейцев открывшим нью-йоркскую гавань.
А там, в тихом местечке разговор продолжался, как будто он и не прерывался:
-Итак, мы вышли на версию, что под землей, вернее, под заводом существует другой завод или крупная лаборатория, которая занимается проблемами разработки ядерного оружия.   
Согласитесь, неплохая идея прикрыть секретным объектом еще более секретный.
По нашей версии люди из здания в Рос-Гарибе попадают туда по подземному туннелю. Расстояние немалое, но сооружение такого туннеля с технической точки зрения вполне реально.
Если наша версия окажется верной, то существует реальная угроза, что весьма скоро в руках очередного маньяка окажется ядерная бомба, которую он сможет доставить почти в любую точку земного шара. Кстати, с помощью средств, которыми его снабдила в свое время ваша бывшая держава.
Готовится доклад для принятия очень серьезного решения. Настало время, полковник, послужить миру, а не агрессору.
-Вспомните, - вступил в разговор сидевший в дальнем углу человек в очках, - не били ли сооружены при строительстве объекта какие-либо помещения, не предусмотренные проектом, особенно подземные. Вообще, были ли какие-нибудь на ваш взгляд странности при строительстве. Одним словом, допускаете ли вы, что под основным объектом может существовать подземный, не связанный с основным производством, объект.
Я немного подумал, прежде чем ответить. Кажется, я начал осознавать, в какую опасную игру меня втягивают. Внутри у меня все дрожало, однако, глубоко вздохнув, я постарался придать своему голосу необходимую твердость:
-Прежде всего, я хотел бы, чтобы мне объяснили, на каком основании я был похищен и насильственным путем привезен в страну, к которой я не имею никакого отношения. Это первое. Второе. Почему я должен отвечать на вопросы, которые делают нашу встречу похожей на допрос, и, наконец, третье. Каковы гарантии того, что мое имя не попадет на страницы ваших досужих газет и телевидения? Кто защитит меня от моих бывших друзей? Кто, наконец, даст объяснение правительству моей страны?
Наступила короткая тишина.
Затем поднялся и стал прохаживаться до этого молчавший человек в гражданском костюме. Поскольку все внимательно следили за ним, поворачивая головы вслед за его перемещениями, стало ясно, что это некто с «верху». Так оно и оказалось.
-Я сенатор Гувер, -  проговорил человек довольно густым басом, - и заявляю вам следующее. Во-первых,  с момента, как вы выразились, вашего похищения и до возврата в Сайгон вы находитесь под защитой правительства США. Во-вторых, я уполномочен принести вам официальные извинения за причиненное беспокойство. Однако, обстоятельства таковы, что у нас не было другого пути, как тот, который мы избрали. Что касается ваших бывших друзей, то опасность для вас невелика. Никаких письменных заявлений мы у вас не просим, никаких записей не делается. Мы просим считать нашу встречу беседой, дружеской беседой.
Тут же встал тот в очках и, не давая мне опомниться, сказал:
-Итак, полковник, ситуация более чем ясная. Промедление может привести к трагическим последствиям во всем мире. От вас требуется только назвать те факты, которые могут подтвердить или опровергнуть версию подземного производства.
Что делать? Молчать или говорить? Да и что я мог сказать? Никаких конкретных фактов у меня не было. Хотя отдельные странности, которые были при строительстве объекта,  всплыли в памяти, и я решил рассказать о них американцам. А   выводы пусть делают сами.

12

Уже показалась желтая береговая полоса, и самолет стал медленно разворачиваться, наклонившись на правое крыло. Внизу  поплыли четко прочерченные  улицы, обрамленные низкими строениями с плоскими крышами, среди которых свечками возвышались минареты мечетей.
Наконец, самолет коснулся колесами бетонной полосы, плавно убрал скорость и стал медленно  подруливать к зданию аэропорта, построенному в типичном для арабского  мира стилю.
Мне предстояло ближайшие несколько лет жить и работать в этой стране. Я знал, что работа будет сложной и небезопасной. На душе было неспокойно, как это всегда бывает перед неизвестностью.
Все, чем мне предстояло заниматься, было  окружено завесой строгой секретности, не исключались провокации, попытки соответствующих спецслужб проникнуть за эту завесу. Тем более  что страна, на землю которой мы только что ступили, не пользовалась уважением западного мира, а некоторые страны были настроены к ней просто враждебно.
Для меня с женой уже была готова квартира в небольшом трехэтажном доме рядом с посольством Чехословакии. По другую сторону  дома прямо перед моими окнами располагалась маленькая мечеть без минарета, но на крыше ее был укреплен огромный динамик-колокол, который с раннего утра призывал правоверных к молитве. От мощного звука у нас дребезжали стекла, но постепенно мы к этому привыкли, а через некоторое время мне даже стало нравиться, как искусно  мулла поет свой призыв на молитву.
Я люблю арабский мир, в нем есть какая-то тайна. Арабский язык полон учтивости и располагает к неторопливой беседе.
Эти ощущения пришли ко мне потом, а пока надо было начинать работать, устанавливать связи, налаживать контакты с множеством людей, в том числе и в нашем посольстве.
Наша фирма строила в стране много объектов, но один из них занимал особое положение. Он получался просто красивым и очень скоро стал моим любимым. Я часто приезжал на стройку, вникал во все детали и, как мне казалось, знал обстановку детально.
Некоторые странности в создании объекта, конечно, были.
Само начало строительства объекта уже было странным. По требованию заказчика проект объекта был выполнен  для условно ровной местности. В этом случае проведение инженерных изысканий предполагается после выбора площадки строительства. Однако, на этот раз все было не так.
Сразу после защиты проекта нам было заявлено, что площадка уже выбрана, геологические изыскания на ней уже проведены заказчиком самостоятельно.
Но самое интересное заключалось в том, что на площадке было строго определено и отмечено вбитыми в грунт кольями место строительства подземного тира. Посадка остальных частей объекта на местность не лимитировалась, но о переносе тира не могла идти речь ни на один сантиметр.
Кроме того, нам было объявлено, что выемку грунта на месте строительства тира заказчик произведет сам. Это объяснялось тем, что согласно древним манускриптам здесь могла находиться одна из первых мечетей, существование которой могло внести существенные изменения в историю возникновения и распространения ислама в этом регионе. Выемка грунта должна была сочетаться с раскопками с привлечением археологов и исламистов.
И, действительно, вскоре это место было обнесено высоким забором, выставлены часовые, которые никого не подпускали к забору, и работы начались.
Мы не очень интересовались тем, что происходит за забором, так как тир должен был строиться в последнюю очередь, а пока нам хватало забот на остальной территории объекта. Да и вообще с заказчиком надо было считаться: он был капризен, но богат. А контракт, по которому строился объект, сулил большие выгоды для нашей фирмы. В таких условиях не следовало спорить, где должен находиться тир. Тир следовало строить, даже если бы заказчик пожелал расположить его продольную ось вертикально.
Об этом мы весело болтали, сидя вечером за дружеским столом в командирском домике.
Неказистый с виду внутри он был весьма комфортабельным. Обставленный финской мебелью из светлого дерева, с ковром на полу, домик имел два мощных кондиционера, душ с горячей водой и хорошо оборудованную кухню. В любую жару внутри было прохладно и уютно. Кроме того, в нашем распоряжении был видеомагнитофон с множеством западных фильмов, что по тем временам было большой редкостью. Но особый уют создавал огромный обеденный стол, который к вечеру уже бывал накрыт.
  Генеральный директор объекта сумел договориться со своим руководством в Союзе, чтобы нам вместо технического спирта, необходимого для проведения пуско-наладочных работ, был поставлен чистый медицинский. В стране был строжайший сухой закон, но нас это не волновало: на складе стояло пять бочек этого добра.
Было весело, за столом царила дружеская обстановка.

13

Между тем, объект строился довольно быстро. Вскоре из земли стали появляться элементы, которым положено быть выше нулевой отметки.
Думаю, что с самого начала строительства он попал в поле зрения американских разведывательных спутниковых систем. Условия для этого были идеальными: объект строился в пустыне, над которой практически круглый год простиралось безоблачное небо. Конечно, характер объекта определить с помощью только спутниковых систем было трудно, но по косвенным признакам несложно было вычислить, что создается объект особого назначения.
Располагался он в пустыне недалеко от небольшого городка  Рас-Гариб, от которого строго на юг вела великолепная автострада, недавно построенная какой-то испанской фирмой.
В тот период страна переживала строительный бум. За щедрые нефтедоллары строили все, кому достались контракты, и строили хорошо.
Страна торопилась. Надвигался мировой энергетический кризис, цены на нефть падали, и надо было успеть разумно истратить тот щедрый поток денег, который пока еще продолжал литься в государственную казну.
В нескольких километрах от Рас-Гариба слева и справа от автострады можно было видеть, как быстро растут постройки современного характера. Опытный глаз без труда отличил бы, что слева от дороги располагались жилые домики, а вот справа росли корпуса явно промышленного характера.
Стройка шла споро и ладно: строительная фирма третьей страны дело свое знала.
И вскоре наступило время монтажа технологического оборудования. Эти работы пришлось делать самим: свидетели нам были не нужны.
Несколько раз монтажники сталкивались с «лишними» элементами: то вдруг в стене неизвестно зачем было сделано отверстие, то обнаруживались крепежные элементы, на которых ничего не было.
Да и строительство тира нам разрешили начать при весьма странных обстоятельствах. Когда был демонтирован забор, нашему взору открылся огромный котлован, дно которого уже было залито бетоном.
Тогда обращать внимание на такие мелочи было некогда: приближалось время сдачи объекта в гарантийную эксплуатацию.

14

Прекрасная дорога, построенная германской фирмой «Сименс», доставляла истинное удовольствие тем, кто решил проехать по ней на автомобиле. Идеально ровная на прямых участках на виражах она заставляла автомобиль наклоняться на необходимый угол, чтобы можно было плавно войти и выйти из поворота, не сбавляя скорости. Если добавить сюда звук тихо, но мощно урчащего двигателя «Мерседеса», прохладу кондиционированного салона и музыку, льющуюся со всех сторон, то можно легко себе представить прелесть такого путешествия, даже если оно длиться около двух часов. Я любил эти поездки.
Но на этот раз путешествие не сулило мне никаких удовольствий. Получив извещение, что объект собирается посетить Главком вооруженных сил страны бригадный генерал Дауд, я бросился к «Мерседесу», на ходу бросив своему ближайшему помощнику: «Ты со мной!»
Дальше началась гонка: мы должны были преодолеть 240 километров за полтора часа. Дело осложнялось тем,  что примерно через тридцать минут после нашего отъезда на перегретую от знойного полуденного солнца  землю должна была сразу, без всяких переходов, упасть темнота. Так наступает ночь в тропиках.
Несущиеся  навстречу огромные грузовики и не помышляли переключаться на ближний свет. Они тоже торопились. Торопились побыстрее закончить свой путь, чтобы можно было, наконец-то, поесть и выкурить сигарету. От восхода солнца и до заката правоверные водители не могли этого сделать – стоял один из главных мусульманских праздников рамадан, когда в светлое время суток можно только молиться.
Как мы ни гнали, к прибытию на объект высокого начальства не успели.
Когда мы вышли из машины, у главных ворот объекта нас встретил растерянный генеральный директор. Он сказал, что Дауд вместе со своей свитой уже осматривают объект. С нашими представителями встретиться он не пожелал. Это меня тоже огорчило, так как в его свите навряд ли можно было найти человека, который был способен дать толковые пояснения о состоянии дел на объекте, а это означало, что у Главкома может сложиться неблагоприятное мнение, которое он непременно доложит на самый верх.
В дурном расположении духа мы подошли к входу в тир.
Генерал Дауд и его свита появились в глубине тира и стали приближаться к основному выходу, который был совмещен с амбразурами для пристрелки оружия и был, как я полагал, единственным. Тогда обстоятельства не позволили мне сосредоточиться на вопросе, каким образом генерал оказался в тире, если у основного входа в течение всего вечера находилась большая группа наших сотрудников и, таким образом, проникнуть в тир незамеченной не могла даже мышь.
Дауд был в хорошем расположении духа, улыбался, однако прошел мимо нашей группы молча, как бы не заметив ее. Впрочем, это был обычный стиль поведения многих руководителей в стране на всех уровнях.
Так и не удостоив нас своим вниманием, высокое руководство глубокой ночью покинуло объект.
-Чтоб ты …. – сплюнул на землю генеральный. Полностью его высказывание я не привожу, не всякий поймет его.
На этот раз за столом в командирском домике не было обычного оживления. Может быть, поэтому была выпита двойная доза.
Рано утром по холодку я уехал в столицу.



15

Ливень небывалой интенсивности продолжался около трех часов. Потом будет установлено, что такого здесь никогда не бывало с момента времени метеонаблюдений, а за последние несколько лет дождей не выпадало вовсе.
Ясно, что ливневая канализация, спроектированная и построенная по представленным заказчиком метеоданным, со своей задачей не справилась.
 С пригорка, возвышавшегося с западной стороны объекта, сметя на своем пути ограду, на территорию хлынули потоки мутной воды. Буквально в считанные минуты вся территория объекта была покрыта слоем воды. Вода стала проникать в производственные корпуса.
 В очередной раз пришлось, очертя голову, мчаться в Рас-Гариб, чувствуя как набухает от пота рубашка на спине.
Когда мы, предварительно разувшись, вошли в огромный цех, сплошь уставленный технологическим оборудованием, перед нашими глазами открылась водная гладь озера, из которой островками выступали окрашенные в светло-зеленый цвет станки. Сопровождавший меня генеральный директор мрачно сказал, что сделать ничего нельзя, надо ждать, когда вода уйдет сама.
Однако, наш заказчик так не думал. Во двор одна за другой стали въезжать пожарные машины, какая-то другая техника, которая вскоре была задействована на откачке воды. В первую очередь воду стали откачивать из помещения тира, что нас с генеральным крайне удивило: в тире не было ничего ценного.
 Создалось впечатление, что хозяева бояться, что вода просочиться вниз. Ну и что? Уйдет в песок.
И вдруг в голове вновь возникла картина, когда из глубины тира показался генерал Дауд в сопровождении большой группы офицеров. Так как же они все-таки попали в тир? Я решил дождаться вечера и поговорить с генеральным.

16

Теннисный турнир удался на славу. Он даже получился международным: участвовали финны, немцы, англичане, поляки и мы, русские. Каким-то образом организаторы турнира – наш строительный подрядчик финская фирма «Перусюхтюмя» собрали в Рас-Гарибе этот интернациональный состав. Англичане, работавшие на местной ковровой фабрике, выткали небольшой коврик в форме вымпела, на зеленом поле которого черными буквами было начертано: «Международный теннисный турнир, Рас-Гариб, 19..  год». Это был главный приз турнира.
Перед началом турнира я зашел к ребятам из посольства, которые ведали спецвопросами, посоветоваться, как быть. Последовал принятый у них для таких ситуаций ответ: принять участие, послушать, что будут говорить и в случае чего сообщить. Особенно, если кто-то будет интересоваться объектом.
Турнир состоялся на кортах, которые находились в жилом городке строительной фирмы, в трехстах метрах от северной части ограды объекта, но это была высоченная бетонная стена, полностью скрывавшая все, что находилось за ней.
 Погода стояла великолепная. Царила оживленная атмосфера, настроение было какое-то приподнятое.
 Когда турнир уже подходил к концу, ко мне подошел менеджер строительной фирмы Лаунен и, хитро улыбаясь, сказал:
-Мы хотели бы всех участников турнира пригласить в сауну. Прохладительные напитки и закуска наши, а вот…,- Лаунен знал или догадывался, что у нас есть спирт. Пришлось войти в долю.
Сауна у финнов была великолепной. Огромный предбанник, обшитый светлым деревом, свободно вместил всех гостей, которые были рассажены на длинных скамьях за таким же длинным столом. На правах хозяина Лаунен предложил тост за дружбу. Затем по очереди стали бегать в парилку, но процесс «принятия» не прерывался.
Очень скоро развязались языки, а еще через некоторое время началось разноязыкое пение и дружеские объятия представителей тогда еще не очень дружеских стран. Впервые я видел такую раскованность на международном уровне.
Однако, никто не проявлял никакого интереса к нашему объекту, и я решил, что не придется докладывать ребятам из посольства.
Впрочем, был один момент.… Зачем-то я вышел из сауны во двор и сразу же чуть не столкнулся с кем-то из гостей. Мне показалось, что это был поляк, который поспешно захлопнул крышку какого-то небольшого ящика, но я успел заметить белую шкалу прибора. Тогда я не придал этому значения: уже много было выпито убийственной смеси спирта с водой. Мы немного поболтали и вместе вернулись в шумную компанию.
Уже потом, когда начали разворачиваться описываемые события, вспомнив этот эпизод, я вдруг понял, что поляк что-то мерил своим прибором. Но что?
Никаких электромагнитных колебаний объект излучать не мог, так как это было чисто механическое производство. Значит, мерить можно было только одно – радиацию. Но откуда радиация на нашем объекте? Никаких изотопов на производстве не применялось. Странно.
Наверное, следовало об этом эпизоде доложить ребятам из посольства, но это означало вложить прямо в руки помощнику посла по безопасности некоему Максимову огромную дубину, которой он постарается разнести мне башку. Ведь очень скоро, исследуя этот факт, будет установлено, что в сауне была самая настоящая пьянка с представителями иностранных государств.  А в стране сухой закон, а в Союзе идет борьба с пьянством и алкоголизмом, а откуда алкоголь. И пошло, и поехало.
 Максимов выжал бы из ситуации все: мы с ним не ладили. Просто так достать меня ему было непросто: формально я был первым секретарем посольства, а тут такой случай. И я промолчал.

17

В летнем клубе советского посольства шел прием по случаю очередной годовщины октябрьской революции.
Посол был одет в парадную форму и встречал гостей, стоя у входа в летний кинозал, который был превращен в зал приемов. Гостей было довольно много, но, в основном, это были демократы, друзья по бывшему тогда социалистическому содружеству.
Наконец, поток гостей иссяк, и посол переместился в центр зала. Он нервничал: местные гости, они же хозяева страны, не прибыли. Серьезных выводов из этого делать не следовало – это была обычная манера поведения.
И действительно,  когда прием уже был в разгаре, наконец, прибыла группа человек пять-шесть, в основном состоящая из военных. Военные были у власти, и можно было бы считать, что нам оказано достаточно внимания, если бы не низкий уровень прибывших, хотя некоторые из них имели родственные или племенные связи с самим лидером. Приходилось мириться и с этим.
Разумеется, почти всех я знал, с некоторыми встречался чуть ли не каждый день. Пришлось подойти поздороваться, изобразив радость, дружески похлопывая по плечам.
Среди прибывших оказался лейтенант Мустафа из управления оборонной промышленности. Мне показалось, что он слишком возбужден, а после принятия двух-трех порций виски и вовсе расслабился. Подошел к послу, пытаясь заплетающимся языком говорить с ним по-английски. Но посол тут же перешел на арабский – он в совершенстве владел этим нелегким языком. Однако, и в общении на родном языке Мустафа явно испытывал трудности. Надо было выручать посла, и я подошел к ним. Увидев меня, Мустафа тотчас переключился на русский и стал что-то говорить мне. Посол тем временем отошел от нас, я посчитал свою задачу выполненной и не очень внимательно слушал продолжающего болтать лейтенанта.
Однако, вскоре я насторожился: лейтенант говорил о нашем объекте.
В тот период строительство его было завершено, заканчивалась наладка оборудования, и уже была создана двухсторонняя комиссия по сдаче объекта в гарантийную эксплуатацию. Мустафа был членом этой комиссии, надо было его послушать. Тем временем Мустафа продолжал говорить:
-Все очень хорошо, полковник, - он огляделся по сторонам, - высшее руководство, понимаешь? Очень довольно. Скоро мы там…. Мы им покажем. Там будет такое сделано!
Резкий окрик на гортанном арабском оборвал его на полуслове: перед нами стоял полковник Саид, командующий ПВО страны. Он довольно грубо повел Мстафу к группе стоящих офицеров.
И этому разговору я тогда не придал значения: мало ли о чем можно болтать на подпитии.




18

Последний день уходящего года после длительного ненастья со штормом на море и хлестким дождем неожиданно выдался ярким и солнечным. Уже с утра светило солнце, море успокоилось, к обеду должно было потеплеть градусов до двадцати.
День был выходной, предновогодний, веселый.
Посольство договорилось с какой-то местной организацией о проведении дружеской встречи с теннисным турниром. Я играл в паре с военно-воздушным атташе нашего посольства. Мы составляли довольно сильную пару и надеялись на победу. А вечером мы с женой были приглашены к моему партнеру по корту, что сулило нам хороший стол и теплую, уютную обстановку.
Все это создавало прекрасное настроение. Я, как мне казалось, легко двигался по корту, брал трудные мячи, как вдруг все резко изменилось.
Когда турнир уже подходил к концу, на кортах внезапно появился дежурный аппарата советника по экономическим вопросам. Он подошел к советнику, который играл на соседнем корте, и протянул ему какой-то листок. Тот просмотрел его и принялся выискивать кого-то, вращая головой. Когда его взгляд уперся в меня, он помахал рукой, призывая подойти.
Когда я подошел, советник молча протянул мне бумажку, которая оказалась телексом. Текст предписывал мне немедленно, ближайшим рейсом вылететь в Москву.
Чуть позже я связался с руководством нашей фирмы и попросил отложить вылет на несколько дней, ссылаясь на Новый год, однако мне было отказано в категорической форме. Похоже было на то, что меня отзывают из страны.
Рейсовый самолет «Аэрофлота» , следующий в Москву из Найроби, прибыл в Эль Харра за несколько часов до наступления нового 19…  года. Желающих лететь в новогоднюю ночь было мало, и, когда я поднялся на борт, оказалось, что самолет почти пуст, а в первом классе, где мне полагалось лететь по положению первого секретаря посольства, вообще никого кроме меня не было.
Мои надежды как-то скрасить путешествие рюмкой коньяку не оправдались, так как стандартно симпатичная стюардесса, выждав пока я расположусь, объявила, что это последний рейс в году, все лимиты уже исчерпаны, на борту нет ни капли спиртного.
Поплотнее усевшись в кресло, я стал вновь и вновь  прокручивать в голове события последних дней. Сколько я ни думал, ворочаясь в кресле, какого-то объяснения срочному вызову так и не нашел.
И все-таки сон сморил меня.
Проснулся я оттого, что стюардесса объявляла по радио: наш самолет через двадцать минут прибывает в аэропорт Шереметьево-2, температура в Москве минус восемь градусов.
В аэропорту было на удивление пустынно и тихо. Заспанная таможня особо не придиралась, и уже через полчаса я очутился на улице.
Так для меня начался новый год, который оказался началом целой цепи событий невероятных

19

Когда я вошел в громадный кабинет главы нашей фирмы генерала Алексеева, он стоял у огромного окна, выходящего на Гоголевский бульвар, и смотрел на тихо падающие снежинки.
 Увидев меня, он пошел мне навстречу с протянутой рукой, стараясь выразить радушие.
Мы давно знали друг друга, и мне казалось, что он мне полностью доверяет.
Генерал имел обыкновение вести разговор в шутливом, как ему казалось, остроумном тоне. Не изменил себе он и на этот раз, остроумно поинтересовавшись, зачем это я приперся в Москву в новогоднюю ночь. Встретив в ответ мое молчание, он раскрыл лежащую перед ним кожаную папку и протянул мне лист бумаги. Это был перевод с арабского.
Управление военной промышленности просило руководство нашей фирмы немедленно отозвать из страны меня, как уполномоченного представителя фирмы. В качестве причины указывался мой повышенный интерес к внутренним проблемам страны, не относящимся к моей компетенции. Намек был на шпионаж, а это было серьезно. Хотя с другой стороны мои друзья поступили деликатно, не дав ходу по линии посольства, то есть, не объявив меня персоной нон грата.
 Все это было притянуто за уши, но ведь что-то за этим стояло?
С подписавшим письмо полковником Халилем у меня сложились не только добрые отношения, мы просто обязаны были друг другу. Однажды полковник спас меня от больших неприятностей. Я всегда вспоминаю эту историю с тяжелым осадком на душе.
Кратко суть истории состояла в следующем.
На строящейся по нашему контракту в пустыне военно-воздушной базе Эль-Джауф время близилось к обеду. На специальной площадке уже сосредоточились автобусы, которые должны были везти рабочих в жилую зону на обед.
Водители, тоже наши специалисты, стояли группами, курили. Слышались шутки, смех.
Как вдруг появился еще один автобус. Лихо развернувшись, он стал задним ходом пристраиваться к стоящей колонне. Как потом объяснит водитель, он хотел в шутку припугнуть одну из стоящих поблизости групп, резко газанув задним ходом. Шутка закончилась тем, что один из стоящих был буквально раздавлен, оказавшись между бортами стоящего и паркующегося автобусов.
Пришлось докладывать местным властям, которые тут же арестовали водителя и начали следствие. В то время между нашими странами не существовало специального консульского соглашения, определяющего порядок действия сторон в подобных случаях. Водитель обвинялся в совершении непреднамеренного убийства и по местным законам в лучшем случае был обречен на длительный срок тюремного   заключения. А что такое местная тюрьма, мы уже знали. Попасть в нее не пожелаешь и своему врагу.
Шофера удалось вызволить до суда под мою ответственность, а я тут же был приглашен в наше посольство к «ребятам».
Там мне была прочитана лекция о том, что мы не можем допустить, чтобы советский человек попал в местную тюрьму. Надо принять все меры, чтобы отправить его на родину, где он будет осужден родным судом.
А так как в стране существовал строгий визовой режим для выезжающих из страны иностранцев, консульский отдел посольства не смог бы получить визу для человека, находящегося под судом.
Нужны были специальные каналы, и такие каналы были у меня. Суть плана, разработанного ребятами, заключалась в том, что я должен был провести этого водителя не через то управление, которое курировало Эль-Джауф, и где бы его не пропустили, а через другое, не имеющее никакого отношения к этому объекту, то есть через управление Халиля.
 Мне трудно было противостоять этим идеям, тем более что они исходили от всемогущих в те поры представителей КГБ, которые составляли значительную часть посольства.
Полковник Халиль, внимательно выслушав мой бред относительно больной матери и необходимости срочного вылета, тотчас отдал распоряжение вошедшему офицеру. Тот в свою очередь взял у меня паспорт злополучного водителя и сказал, что завтра к обеду можно забрать его, виза обязательно будет. Поблагодарив Халиля, я, чувствуя себя как нашкодивший школьник, покинул управление.
Светило яркое солнце, дорога шла вдоль лазурного моря, однако, настроение у меня было скверное. Я чувствовал, что эта история на этом не закончится.
Так оно и произошло на самом деле.
Через несколько дней после отлета водителя я обнаружил в своей почте маленький листок, заполненный на арабском. Это оказалась повестка к районному прокурору. Это был симпатичный молодой человек, который объявил, что несколько дней назад при моем содействии незаконным путем из страны был вывезен преступник, отпущенный под мою ответственность.
-Мне известно, - прокурор говорил совершенно спокойно, - что вы дипломат, поэтому мы готовим представление в ваше посольство с объявлением вас персоной нон грата. Такие люди не могут находиться у нас в стране, чем бы они не занимались.
Я тотчас же помчался в посольство. Главный «в кепке», как всегда любезно выслушал меня, развел руками и сказал, что ничего не может сделать. Его ведомство не хотело пачкаться из-за человека, не принадлежащего к их кругу.
Ситуация складывалась безвыходной, а для меня она означала полный крах. И тогда я решился на крайний шаг: я попросился на прием к полковнику Халилю. Теперь я не нес ахинею, а говорил правду. Халиль выслушал меня внимательно, улыбнулся и сказал:
-Работай спокойно, хабиби.
Переводчик слышал, как он тут же отдал приказ Мустафе, чтобы тот позвонил прокурору и велел прекратить дело.
Больше меня не тревожили
Полковник Халиль был, несомненно, самой выдающейся личностью среди тех, с кем мне пришлось работать в стране. Небольшого роста с простым, круглым улыбчивым лицом, он мало походил на окружавших его чванливых и надменных подчиненных, слонявшихся без дела по коридорам офиса с неизменным стеком подмышкой.
Внешность его была обманчива. За ней скрывался умный, образованный человек, владеющий четырьмя языками. С Халилем было легко: он мог вникать в проблему, а, значит, и решать ее.
Думаю, что такой человек не мог полностью поддерживать существующий в стране режим. Но о какой-то оппозиции в то время не могло быть и речи.
Правда, однажды в столице началась какая-то смута. По ночам трещали автоматные очереди, днем улицы были перекрыты многочисленными патрулями, кое-где появились танки. Что-то происходило, но ни пресса, ни телевидение не обмолвились ни словом.
Неожиданно Халиль обратился ко мне с просьбой, не смог бы я на короткое время укрыть его племянника. Риск был огромный, но отказать этому человеку я не мог.
Так почему он подписал письмо о моем отзыве? Догадаться было нетрудно. Очевидно, я перешел где-то черту. Халиль понял или ему подсказали спецслужбы, что я начал о чем-то догадываться, что я вольно или невольно могу проникнуть в тайну объекта в Рас-Гарибе.
В страну я больше не вернулся, а вскоре и вообще ушел из фирмы.
Жалко было бросать любимое дело, которому были отданы лучшие годы, но все когда-то кончается.

20

Американцы внимательно выслушали мой рассказ, но больше вопросов задавать не стали.
Мой капитан объявил, что через два часа мы должны быть в аэропорту, а пока он хотел бы показать мне Нью-Йорк.
-Весь Нью-Йорк, мы, конечно, увидеть не сможем. Посмотрим Манхеттен – это лицо и сердце Нью-Йорка. Если позволит время, заберемся на смотровую площадку небоскреба Эмпайр-Стейт-билдинг.
Оказалось, что Манхеттен не сплошь застроен небоскребами, так что ощущения, что находишься в каменных джунглях у меня не было.
Капитан давал короткие пояснения:
-Пятая авеню… Сорок вторая стрит…Бродвей…Парк-авеню… Гринвич Вилледж. Кстати, вы знаете историю острова? Нет? О, она очень любопытна. Много лет назад один голландец приобрел у местных индейцев остров Манхеттен за безделушки, стоимость которых составляла 60 гульденов. Сейчас это приблизительно 24 доллара.
На смотровую площадку небоскреба мы не попали: поджимало время.
В аэропорту капитан крепко пожал мне руку и сказал:
-Вот и закончилось ваше пребывание в штатах. Надеюсь, что вы покидаете Америку с хорошими чувствами, - капитан протянул мне конверт. – Это вам на дорогу. Да, если у вас возникнут трудности в Сайгоне, обратитесь к консулу Франции, он будет о вас информирован. Прощайте.
В конверте оказалось пять сто долларовых купюр, что резко повысило мои симпатии к капитану и к Америке в целом.
Возвращение мое во Вьетнам произошло тихо и мирно. Уже на следующий день я был в Париже, а еще через день огромный «Боинг-747» компании «Эр Франс» приземлился в международном аэропорту Сайгона.
Аэропорт был построен на месте самой крупной в Южном Вьетнаме военно-воздушной базы США. Еще сохранились арочные укрытия для боевых самолетов, а на противоположном конце летного поля, где уже начинался город, так и остался обезглавленным какой-то храм. Это лихие американские летчики снесли его верхнюю часть, когда сажали свой огромный В-52
Прямо напротив этого храма было построено современное здание со всеми необходимыми службами, и получился первоклассный аэропорт, способный принимать любые самолеты.
Среди пассажиров, прибывших из Парижа, находился мсье Лаваль, Мишель Лаваль, коммерсант, 45 лет, холост. Багажа у него не было, он быстро прошел таможню и вышел на площадь перед аэропортом.
Постоянное сайгонское лето дохнуло влажным жаром.
Как всегда, в день прибытия не частых международных рейсов, в аэропорту и на площади было полно народу. Протиснувшись сквозь галдящую толпу, Лаваль уверенно направился к припаркованному на стоянке автомобилю марки «Рено». Судя по номерам, автомобиль принадлежал Генеральному консульству Франции в Хошимине. Впрочем, французы сказали бы в Сайгоне.
Водитель вежливо приоткрыл дверцу, подождал пока пассажир усядется и тронулся в город. Однако, маршрут его движения не привел бы к Генеральному консульству.
Поплутав по городу, машина переехала мост, соединяющий город с островом, расположенным посреди реки Сайгон и отводного канала, прорытого когда-то американцами. За всю дорогу не было произнесено ни единого слова.
Проехав немного по дороге, ведущей вглубь острова, машина остановилась. Вскоре из нее вышел мсье Лаваль и медленно пошел в сторону гостиницы «Тхань Да». Если бы кто-нибудь смог заглянуть в машину до того, как ее покинул мсье Лаваль, то увидел бы, что тот перед выходом молча передал свой французский паспорт водителю.
Таким образом, по улице уже шел не мсье Лаваль, а я, вновь ставший тем, кем мне и положено было быть по моему российскому паспорту.
Мое отсутствие длилось всего пять дней, а, казалось прошла целая вечность: столько было событий и впечатлений. Легенда, разработанная американцами о моем отсутствии, не потребовалась. Все руководство находилось в Ханое на срочном совещании. Не успев как следует развернуться, тропцентр сворачивал свою работу: наступили новые времена, наука оказалась никому не нужна.
Надо было срочно отправлять людей домой на родину. Генеральный, уезжая в Ханой, передал через сотрудников, чтобы я немедленно занялся этим, как только появлюсь. Пришлось сразу включаться в эту суету, и пошло, поехало, замелькало.
А через некоторое время пришел и мой черед отправляться домой. Уже упакованы вещи, получены паспорта и билеты.
Я стою на балконе и смотрю на реку. Как много воды здесь утекло!
Я полюбил этот край, людей, природу. Но всему приходит конец…
И вот день отлета. В аэропорту, как всегда в этот день, полно народу. С трудом пробиваемся к стойке «Аэрофлота», сдаем багаж, и, наконец, мы в самолете.
Прощай, Вьетнам! Мы оставляем здесь частицу своего сердца.

21

Уже зажглось табло, призывающее пассажиров пристегнуть привязные ремни – самолет пошел на посадку – и в этот момент я увидел его. Сомнений быть не могло – это был один из офицеров службы безопасности на том самом объекте. Он торопливо шел по проходу и, поравнявшись с моим креслом, уронил мне на колени сложенный листок бумаги. Быстро же они меня достали!
Я глянул на соседку: она сидела с закрытыми глазами – то ли дремала, то ли решала свои проблемы.
Осторожно развернув листок, я вложил его в книгу и сделал вид, что читаю ее.
Корявым почерком на листке было нацарапано: «В Дубаи в туалете справой стороны есть дверка. Войдешь туда, там тебя будут ждать. Если не сделаешь, то сразу после взлета самолет будет взорван». Подписи, конечно, не было. Но это, несомненно, были мои старые друзья. То, что они могут взорвать самолет, тоже не вызывало сомнений – на их счету уже было несколько таких случаев.
Они все-таки добрались до меня. Что делать? Я еще раз глянул на соседку, глаза ее по-прежнему были закрыты. До посадки оставалось минут пятнадцать, и  за это время я должен был принять решение. Мысли роились у меня в голове как потревоженные осы.
   Самолет тряхнуло – это были выпущены шасси, и в этот момент я понял, что выхода у меня нет.
…В туалете аэропорта было удивительно чисто, пахло приятным деадорантом. Пристроившись к крайнему писсуару, я стал внимательно осматривать помещение. В конце туалета –действительно имелась дверка, но ней висел замок. У меня немного отлегло от сердца.
Однако, когда, я, дождавшись ухода последнего посетителя, подошел к дверке и осторожно потянул ее на себя, она неожиданно легко поддалась – замок оказался камуфляжным.

22

Промчавшись по летному полю, машина остановилась около самолета, двигатели которого уже работали.
Поднявшись по крутому трапу, я обнаружил, что в самолете кроме меня и четырех офицеров безопасности, которые сопровождали меня в машине, никого не было. Как только дверь за нами закрылась, самолет пошел на взлет и вскоре оторвался от земли. Под нами поплыла желтая пустыня.
Самолет оказался знакомым. Много раз мы с полковником Абу-Ханом летали на нем. Это был военно-транспортный самолет канадской постройки, внутри которого находился комфортабельный пассажирский салон. Низкое шасси создавало впечатление, что самолет того и гляди чиркнет брюхом по бетону.
По моим расчетам лететь нам предстояло часа три-четыре. Надо было обдумать ситуацию. Сидевшие впереди меня офицеры безопасности о чем-то громко разговаривали, не обращая на меня никакого внимания, и я погрузился в размышления.
Первое и самое главное – куда мы летим. Если в столицу, то были призрачные надежды, что каким-то чудом мне удастся выйти на наше посольство или другие российские представительства. Если же мы сядем на военно-воздушной базе Эль Джауф, то дело труба – вокруг на многие сотни километров простиралась пустыня. Ждать осталось недолго: при заходе на посадку по аэродромным постройкам я без труда определю, куда мы прибыли.
Через некоторое время я облегченно вздохнул: мы садились на бывшую американскую военно-воздушную базу Уилус-Филд, расположенную на северо-восточной окраине столицы.
…. Машина резко свернула направо и почти уперлась бампером в закрытые ворота. Справа и слева от ворот тянулась высоченная глинобитная стена, увенчанная колючей проволокой. Вся эта картина напоминала тюрьму, но когда ворота распахнулись, и мы въехали внутрь двора, я сразу же узнал эти современные строения, одно из которых представляло фешенебельную гостиницу с рестораном.
Несколько лет назад именно здесь была поселена многочисленная наша делегация, прибывшая на очередное заседание комиссии по военно-техническому сотрудничеству между нашими странами. В состав делегации входил и я. Тогда мы жили в хороших номерах, питание в ресторане было отменным.
Но мое чувство облегчения быстро улетучилось. Миновав главный вход в гостиницу, мы обогнули ее и оказались перед металлической дверью, выходящей на глухую заднюю стену здания.
Один из офицеров нажал на кнопку справа от двери, она открылась, и мы вошли внутрь. Почти сразу же за дверью начиналась лестница, ведущая вниз, по которой мы и начали спускаться.
Внизу находился длинный коридор, по обеим сторонам которого располагались двери, и когда одна из них была открыта, за ней обнаружился не  фешенебельный номер, а обыкновенная камера, хотя и с элементами некоторого удобства.
Когда дверь за мной захлопнулась, я смог оглядеться. Камера оказалась довольно просторной. Кроме солдатской кровати, стоящей вдоль правой стены, были еще небольшой стол и два стула. На стене висел молитвенный коврик.
Я сел на кровать. Пора было обдумать свое положение и приготовиться к очень трудному для меня разговору, который, несомненно, должен состояться в ближайшее время. А иначе, зачем меня сюда привезли?
Уже было ясно, что мои бывшие друзья знали о моем вынужденном визите в штаты. Знали, кто его организовал. Оставалось выяснить вопросы, которые мне там задавали и мои ответы. С вопросами было более или менее ясно, а вот мои ответы….
Содержание ответов могло круто изменить мою жизнь или прервать ее на некоторое время, пока душа моя не вселиться в другого человека. На это, как утверждалось в некоторых книгах, могут потребоваться столетия. Многовато.
Значит, ответы надо построить так, чтобы они не звучали однозначно, и в случае опасности можно было бы сказать, что меня не так поняли, я, мол, имел ввиду другое.
Напрашивался первый вывод: желательно, чтобы переводил плохой переводчик, которого можно запутать многосложными оборотами и на ошибки которого можно потом сослаться.
Второе. Ни одна душа не знает, где я нахожусь. Значит, надо как-то засветиться перед нашим посольством.
Поразмыслив, я пришел к третьему выводу: ни первое, ни второе не осуществимо. Оставалось надеяться только на чудо.
Грохот открываемой двери прервал мои грустные размышления.
В комнате, куда меня ввели, уже находилось несколько военных, но на мое появление они никак не среагировали. Было накурено. Через некоторое время дверь отворилась, и вошли еще несколько человек. Сердце мое дрогнуло: среди вошедших был полковник Халиль. Он почти не изменился с тех пор, как мы расстались.
Я усиленно искал его взгляда, надеясь прочесть в его глазах свою судьбу, но он не смотрел в мою сторону.
Все уселись за длинный стол, по торцам которого были посажены я и молодой лейтенант с пышными, черными усами, по-видимому, переводчик. Почти все разом закурили, положив на стол одинаковые пачки сигарет: офицеры по-прежнему курили только «Ротманс».
В установившейся тишине  хрипло зазвучал голос полковника, сидевшего посреди стола. Он говорил долго, не оставляя пауз для перевода. Очевидно, эта часть его речи для меня не предназначалась.  Я украдкой наблюдал за Халилем, но он сидел с каменным лицом и ни разу не глянул в мою сторону.
Наконец, полковник закончил говорить. В последней его фразе явственно прозвучало слово «маут». Я знал это слово, оно означало смерть.
Был понедельник, десять часов утра, начиналась неделя, которая могла оказаться последней в моей жизни. Невольно вспомнился тот еврей, которого в понедельник повели на расстрел и его слова: «Ничего себе неделька начинается».
Но было не до шуток. Я весь напрягся, понимая, что сейчас начнутся вопросы. Первым заговорил полковник с болезненным выражением лица. Он тоже говорил долго, но переводчик сказал только одну фразу:
--Назовите себя.
У меня немного отлегло от сердца: даже такую короткую фразу он еле выговорил.
Я полностью назвал себя. Здесь что-либо скрывать было бесполезно. Наверняка в архивах спецслужб страны на меня были самые полные данные.
На второй вопрос – чем я занимался после отъезда из страны и по настоящее время – я также ответил правдиво и полно. Пока это было возможно, надо было отвечать как можно полнее, приберегая односложные ответы на наиболее трудные вопросы. Классическая форма допросов / а это, несомненно, был допрос/ заключается в том, что вам несколько раз задают одни и те же вопросы, а затем выискивают несоответствия в ответах.
Наконец, пошли вопросы, заставившие меня собраться, как перед боем.
-Нам известно, что в течение нескольких дней вы находились в Америке, -заговорил еще один полковник со знаками отличия службы безопасности. – С какой целью?
-Если вам известно это, то должно быть известно и то, что я был увезен туда насильно, - я постарался в голосе обозначить обиду.
-Как это произошло? Кто участвовал в этом? Назовите даты, имена, - теперь вопросы задавал только полковник службы безопасности. Остальные молча курили.
Я рассказал без утайки весь процесс моего похищения, описал лиц, с которыми сталкивался.
-Назвать имена не могу, мне никто не представлялся. Правда, потом в Америке несколько человек называли себя, но думаю, что это вымышленные имена.
Переводчик переводил медленно, у меня было время подумать.
-Расскажите подробно, день за днем, о вашем пребывании в Америке. Важны детали, - полковник неожиданно заговорил по-русски. Это был хороший русский, теперь времени на раздумье у меня не оставалось.
После моего ответа он сделал какие-то пометки в лежащем перед ним блокноте. Все напряженно молчали.
-Теперь перейдем к более конкретным вопросам, - полковник продолжал говорить по-русски. –Интересовались ли американцы какими-либо определенными секретными объектами, которые строились во время вашего пребывания в нашей стране?
Я ответил, что да, интересовались заводом в Рас-Гарибе. Полковник напрягся. Достал пачку сигарет и медленно закурил.
-Чем именно они интересовались? – полковник пристально посмотрел мне в глаза.
Я ответил, что это были обычные вопросы о характере продукции, мощности производства, численности работающих, наличие на заводе иностранцев и т. д.
-Полагая, что эти данные о заводе им давно известны, - добавил я, - я назвал им приблизительные данные, ссылаясь на то, что точных не помню.
Мне показалось, что резкие морщины на лице полковника немного разгладились. Значит, я правильно выбрал тактику ответов. Она была проста: взяв на себя вину по более мелкому эпизоду, скрыть главный эпизод, то есть все разговоры, связанные с подземной лабораторией. Признать, что меня о ней спрашивали, а я отвечал, означало подписать себе смертный приговор.
Я стал усиленно каяться, что зря, наверное, отвечал на вопросы американцев, но мне казалось, что секретность завода давно раскрыта, таким образом, я не нанес вреда народу вашей страны и, тем не менее, я искренне раскаиваюсь в том, что произошло, я боялся за сына, я …
--Хватит, - резко оборвал меня полковник. Чувствовалось, что это его не интересовало.
Он встал и молча направился к выходу, остальные потянулись за ним. Халиль по-прежнему не смотрел в мою сторону.


23

Была глубокая ночь, когда я внезапно проснулся от ощущения того, что в камере кто-то есть. Слабый свет от уличного фонаря, пробивающийся через узкое окошко под потолком, создавал причудливые тени, каждую из которых можно было принять за очертания человеческой фигуры.
Когда глаза мои немного привыкли к темноте, я все-таки различил в углу напротив моей кровати фигуру стоящего человека. Очертания фигуры были нечетки, очевидно, на человеке был надет балахон из верблюжьей шерсти, который здесь носят в холодное время года. Человек не двигался и не произносил ни звука.
Сердце мое бешено колотилось, может, это пришел мой убийца. И когда я уже готов был закричать от страха, я услышал тихое: «Не бойтесь, мы хотим вам помочь».
Сказав это, человек бесшумно открыл дверь и исчез за нею.
Я лежал весь покрытый холодным потом. Что это было? Сон или явь? Наконец, я забылся тревожным сном.
   В течение длительного времени меня не тревожили. Ежедневно в определенное время входил молчаливый араб в длинной белой одежде, ставил поднос с едой, ждал, когда я закончу трапезу, и также молча удалялся.
Дни были настолько похожи друг на друга, что вскоре я потерял им счет. Снаружи в камеру не проникало ни звука, не было ни газет, ни радио. Не полагались мне и прогулки. Навалилась безысходная тоска. Целыми днями я лежал на койке, бессмысленно уставившись в потолок. Существовал ли мир за пределами моей камеры, мне это уже представить было трудно.
В один из таких дней в камеру вошел офицер безопасности, лицо которого мне было незнакомо. Подождав пока за ним закроют дверь, он взял стул, сел около моей койки, на которой я продолжал лежать, и очень тихо начал говорить:
-Мы хотим помочь вам. Те, кто привез вас в страну, требуют вашей смерти, считая, что вы предали наш народ, выдав американцам наши важные секреты. Вам не верят.
Вопрос рассматривался на самом верху. Хвала аллаху, лидер не санкционировал вашу казнь, но приказал вывести вас в отдаленный район пустыни, где вы будете узником, пока не умрете. Но раньше вы сойдете с ума.
Вас должны перевезти через несколько дней. Сейчас мы принимаем меры, чтобы перевозку осуществляли наши люди, - он глянул на дверь и продолжал, - если это нам удастся, то считайте, что аллах услышал ваши молитвы. Ждите.
Он поднялся и быстро вышел из камеры. Мой ответ ему не требовался.
Я продолжал лежать, все также уставившись в потолок. Думаю, что сказанное в тот момент не вполне дошло до моего сознания.
Опять потянулись монотонные дни. Мое больное сознание отказывалось верить, что кто-то хочет мне помочь. Я уже ни на что не надеялся.
Однако, через несколько дней загремел засов и в камеру вошли сразу несколько офицеров. Один из них приказал мне следовать за ними. От длительного лежания ноги не слушались меня, и тогда офицеры подхватили меня под руки. Пока мы шли по коридору, я лихорадочно старался понять, кто это – друзья или враги.
Была глубокая ночь. Во дворе стоял микроавтобус с работающим двигателем. Когда все уселись, автобус выехал за ворота. Улицы были ярко освещены, но совершенно пустынны. В отличие от других столиц, здесь ночной жизни не было.
Сколько я ни всматривался в окошко автомобиля, определить, куда мы едем, не смог. Все молчали.
Минут через тридцать автобус остановился в каком-то переулке и тот, приказавший мне следовать за ними, сказал:
-За углом направо задняя стена вашего посольства, она невысокая. Вам нужно добежать до стены и перелезть через нее. Мы будем стрелять в воздух, - он высунулся из автобуса, осмотрелся и скомандовал: - Вперед!
Раздумывать было некогда, и я побежал, ожидая выстрелов в спину. Пусть лучше смерть, чем пустыня.
Однако, автоматные очереди затрещали, когда я уже завернул за угол.
Падая со стены в рыхлую землю, я заметил, что ко мне уже бежали два человека, очевидно, из охраны посольства.
Помощник посла по безопасности заставил меня повторить несколько раз мою историю, прежде чем он откинулся на спинку кресла и изрек:
-Невероятно! Будем проверять.
Меня поселили в какую-то комнатку на территории посольства и приказали даже не высовываться из нее.
Лишь через неделю за мной пришли. Мы пересекли небольшой внутренний дворик посольства и вошли в главный служебный корпус. Как все было здесь знакомо!



24

Кабинет, куда мы вошли вместе с сопровождавшими меня тремя молчаливыми парнями, несомненно, принадлежал резиденту.
В кресле справа от двери за столом сидел, вальяжно развалившись, человек очень импозантной наружности. Холеное лицо обрамляла густая шевелюра, уже тронутая сединой. В левой руке, лежащей на столе, была дымящаяся трубка. В кабинете плавал густой запах дорогого табака. Прямо над его головой висела застекленная полка, на которой располагалась коллекция из двадцати-тридцати курительных трубок различной конфигурации.
Во всем чувствовалась весомость и солидность, которые подчеркивались подобострастностью вошедших со мною людей.
Человек, сидящий за столом, не встал, не протянул мне руку, он вообще не произнес ни слова, а молча указал мне на лежащий на столе чистый лист бумаги.
-Распишитесь, - наконец, рот его раскрылся, и оказалось, что у него довольно плохие зубы.
Так как стоя это  сделать было затруднительно, я сел и вопросительно посмотрел на хозяина кабинета:
-В любом месте?
-Да.
Я расписался. Он тотчас же передал лист одному из присутствующих, перед которым на столе лежала толстая папка с вшитыми в нее документами. Он открыл ее, пользуясь закладкой, и стал внимательно вглядываться, переводя взгляд с листа на то, что было в папке. Наконец, он поднял голову и молча кивнул смотрящему на него резиденту. Кивок, очевидно, означал «Да».
-Ну, что ж, - резидент поднялся и стал прохаживаться по кабинету. Подойдя к окну, он зачем-то опустил штору и включил стоящий на тумбочке приемник. – Подведем, как говориться, итоги.
В речи его едва улавливался легкий акцент человека, давно не говорившего на русском языке.
-Мы, естественно, проверили вашу личность, - его акцент все-таки не был похож ни на один, на котором говорят наши «националы». – Проверили тщательно, и могу вас обрадовать: мы убедились, что вы тот, за кого себя выдаете.
-Не сомневаюсь, - пробурчал я, однако, главный не обратил на это никакого внимания.
Он продолжал:
-Даже ваша подпись совпадает с той, которая имеется в делах, хранящихся в референтуре посольства. А раз так, надо думать, как вас выручать.
Напряженность, царившая в кабинете, стала спадать, тем более, что «шеф» снял трубку и заказал по телефону кофе и сигареты.
-Сережа, - в свойственной для ценящих себя людей манере он обратился к одному из сидящих за столом, - изложи-ка нам свои соображения.
Тот, кого назвали Сергеем, встал и хотел было говорить, но резидент прервал его на полуслове:
-Ты сиди, сиди, Сережа, и изложи нам все варианты, чтобы можно было еще раз подумать и выбрать наиболее оптимальный и безопасный. Речь идет о вашем вывозе из страны, - это он уже говорил для меня, впервые взглянув мне прямо в глаза.
Судя по тому, что доложил Сережа, существовало четыре варианта.
Вариант №1 предусматривал вывоз меня в Тунис на машине с дипломатическими номерами и затем отправку в Москву самолетом. Вариант был реальный, так как граница с Тунисом для дипломатов была открытой. Но те, кто меня ищет, смогут организовать по дороге автокатастрофу, которая не приведет к человеческим жертвам, но позволит раскрыть тех, кто находится в машине.
Вариант №2 являлся развитием первого варианта и предусматривал поездку в Тунис не на одной машине, а на трех. В этом случае спецслужбам трудно было бы определить, в какой из машин нахожусь я, да и трудно организовать ДТП, в которое попали бы сразу три машины. Однако, вариант был прозрачен для спецслужб, и они могли предпринять какие-нибудь контрмеры.
Вариант №3 предусматривал вывоз меня тривиальным путем, т.е. с оформлением паспорта на чужое имя, оформлением выездной визы, прохождением таможенного и пограничного контроля, ну и так далее. Для этого надо было бы изменить внешность, например, отрастить бороду и побрить голову. Но такие штучки хорошо известны спецслужбам, а потому вариант был признан наиболее опасным.
Остановились на четвертом варианте. При этом «шеф» уточнил, участвовал ли я в период работы в стране в отправке дипломатической почты и помню ли я порядок отправки.
Выслушав меня, резидент набил трубку, раскурил ее и сказал:
-Очень хорошо, что вы все помните. Порядок отправки диппочты с тех пор не изменился. А поскольку вы участвовали в этом деле, вы легко поймете наш замысел. Он заключается в следующем.
В ближайший плановый день отправки диппочты вы вместе с одним из наших сотрудников возьмете подготовленные вализы \специальные мешки для отправки почты\, загрузите в машину и поедете в аэропорт.
Самолет с дипкурьерами прибывает из Найроби поздно ночью. В это время в аэропорту бывает пусто, и служба безопасности не так бдительна. За вами последует еще одна наша машина для подстраховки. Кроме того, в аэропорту будут находиться наши люди, задача которых организовать среди садящихся на этот рейс пассажиров в строго определенное время некоторые беспорядки, которые по нашему замыслу должны привлечь внимание спецслужб аэропорта.
 В это время, которое будет знать ваш напарник, вы погрузите вализы на транспортные тележки и повезете их к самолету через служебный вход.
Офицер, контролирующий этот вход, обычно сидит в своей каморке и кроме специального безымянного пропуска предъявление других документов не требует. Он должен быть один, так как его напарник в это время будет на разборе скандала среди пассажиров.
«Шеф» помолчал немного, раскуривая  новую трубку, отхлебнул кофе и продолжил:
-Пропуск будет на два лица без указания фамилий. Кроме того, мы по своим каналам в осторожной форме информировали полковника Халиля о дате этой операции. Нам известно, что информация до него дошла. Надеюсь, что он предпримет свои меры, облегчающие ваш проход. Иначе, то, что он уже сделал для вас, не имеет смысла.
Далее вы, не спеша, выедете на летное поле и повезете тележку к самолету, который будет стоять справа от основного здания аэропорта. Ни в коем случае не торопиться, не нервничать, не суетиться.
 В самолете сдадите почту дипкурьерам, после чего ваш напарник покинет самолет. Вместе с ним вместо вас выйдет наш сотрудник, который прилетит из Найроби. Вы займете его место в салоне первого класса. Кроме дипкурьеров других пассажиров там не будет.
Ни с кем из пассажиров в контакт не вступать. Сидите себе мирно, спите, читайте. В Будапеште, где будет очередная посадка, из самолета не выходить, ну а в Москве вас встретят прямо у борта.
-Ну вот, кажется, все, - впервые он улыбнулся. – Я изложил план подробно, чтобы не оставалось неясных мест.
«Шеф» снова отхлебнул кофе, попыхтел трубкой, посмотрел на меня, второй раз улыбнулся и завершил:
-Как действовать в случае осложнения ситуации? – задал он вопрос и сам же на него ответил. – Как обычно, то есть не оказывать никакого сопротивления, не отвечать ни на какие вопросы и требовать немедленного вызова нашего консула. Да поможет нам кому бог, а кому аллах.

25

Бог и аллах все-таки существуют и, наверное, дружат, может, даже они братья.
Все прошло без осложнений. Полусонный офицер, едва взглянув на наш пропуск, вяло махнул рукой, разрешая нам пройти. Сдача почты и замена меня на прилетевшего из Найроби сотрудника тоже прошли благополучно.
Стюардесса по моей просьбе доложила командиру, и он разрешил мне войти в пилотскую кабину. Весь экипаж был уже на месте, правый пилот вел переговоры по радио.
Командир протянул мне руку и сказал:
-Я в курсе. Все будет нормально. Вас обслужат по первому классу. Желаю удачи.
Выйдя из пилотской кабины, я направился к своему креслу, как вдруг шторка, отделяющая салон первого класса, резко раздвинулась и в проеме появился офицер-араб в камуфляжной форме. На голове его был красный берет – служба безопасности!
Внутри у меня все похолодело, а ноги стали ватными. Офицер поманил меня жестом в следующий салон. Здесь было еще пусто, но гораздо светлее, чем в первом классе. И тут я узнал его. Это был тот самый офицер, который уронил мне на колени записку перед посадкой в Дубаи. Я был на грани обморока. Бог и аллах, где же вы?
-Не надо так волноваться, - он прилично говорил по-русски. – Мы только хотели убедиться, что с вами все в порядке.
Офицер похлопал меня по плечу и быстро пошел к выходу из самолета. А я продолжал стоять, тупо уставившись в пространство, пока не услышал доносившийся, как через слой ваты, тревожный голос:
-Что с вами? Вам плохо? Пойдемте, я провожу вас на ваше место. – Это была стюардесса. Она взяла меня под локоть и проводила до кресла.
-Я ваша стюардесса, меня зовут Лена. Может быть, вам нужны какие-нибудь лекарства?


Я с трудом выдавил из себя улыбку и постарался придать голосу эдакую беспечность:
-Леночка, сейчас для меня самым лучшим лекарством был бы фужер коньяка.
Она улыбнулась, и уже через минуту я дрожащими руками поднес ко рту доверху наполненный фужер и влил его в себя единым махом. Блаженное тепло начало разливаться по всему телу. Боже мой, до чего же красивых девушек умеет подбирать наш «Аэрофлот»!


                *  *  *

Когда я был уже в Москве, газеты и телевидение сообщили, что американцы нанесли бобовый удар по столице, из которой я так успешно бежал. Основной целью была резиденция лидера. Были жертвы, но сам лидер не пострадал.
 До сих пор для меня остается загадкой, почему же они не бомбили тот самый объект, расположенный в пустыне недалеко от маленького городка Рас-Гариб.


; Сайгон-Нью-Йорк-Москва  1994-1999





;
















 


























             Памяти Михаила Ногтева


;             РОК
   
;                Рассказ


Самолет Ан-12, принадлежащий нашему главному военному советнику во Вьетнаме, должен был вылететь с военного аэродрома, находящегося на северной окраине Ханоя, по маршруту Ханой – Хошимин – Камрань. Вылет задерживался по метеоусловиям на маршруте.
Однако, часам к десяти погода несколько улучшилась и, наконец, вылет был разрешен. Измученные долгим ожиданием те, кто попал в полетный лист, поспешили к самолету. Здесь были вьетнамские и наши военные, рабочие-строители с Камрани, были женщины и дети. В основном пассажиры летели до Камрани – кто возвращался из отпуска, кто впервые летел на объект с таким незнакомым названием.
Пробежав по полосе и подняв тучу брызг, самолет тяжело оторвался от земли и стал медленно набирать высоту.
Это была довольно странная машина. С одной стороны это был транспортный самолет, однако, между грузовым отсеком и пилотской кабиной располагался небольшой пассажирский салон, в котором находилось несколько кресел и даже стоял диван.
Обычно здесь летало руководство, пассажиры попроще располагались в грузовом отсеке, кое-как примостившись среди ящиков, бочек и прочего имущества.
Многие стремились попасть на этот рейс, который назывался «бортом», так как можно было быстро и главное бесплатно пересечь практически весь Вьетнам с севера на юг. Попасть на «борт» было трудно, особенно на этот рейс, так как самолет был переполнен.
На  маршруте погода была сносная, полет проходил нормально, однако на подходе к Хошимину разразился ливень с грозой. Ливень бушевал и в зоне аэропорта. Очень быстро часть посадочной полосы, особенно в ее начале, оказалась под слоем воды, так что с воздуха уже трудно было определить ее боковые кромки, а, значит, и трудно было посадить машину по осевой линии.
Несмотря на это самолету разрешили посадку, так как держать его в воздухе было еще опаснее. Стоял сезон дождей, погода резко и часто менялась. Только что светило солнце, как вдруг небо заволакивало тучами, и начинался страшный ливень, сопровождаемый такими раскатами грома, что, казалось, не выдержат и лопнут перепонки. Видимость сразу резко падала практически до нуля. Попасть в такую грозу в воздухе не предвещало ничего хорошего.
Командир корабля молодой капитан Иваницкий, несмотря на то, что самолет болтало из стороны в сторону, сумел посадить машину. Она побежала по полосе и,казалось, страшное уже позади, как вдруг он почувствовал, что правые колеса основного шасси сходят с тверди. Резко повернув самолет влево, командир дал полный газ и пошел на взлет. Натужно ревя всеми четырьмя двигателями, самолет сумел взлететь. Ни командир, ни кто-либо из членов экипажа не почувствовали в горячке, как переломилась, отлетела в сторону, кувыркаясь в воде, и, наконец, замерла на земле правая стойка шасси, колеса которой продолжали бессмысленно вращаться.
Диспетчеры аэропорта видели с высоты своей кабины, расположенной в башне, возвышавшейся над зданием аэропорта, что самолет остался без правой стойки. Тот час последовала команда командиру корабля: вторая посадка не разрешается, следуйте в Камрань. Вьетнамцы, понимая ситуацию, не хотели происшествия в международном аэропорту. Командиру ничего не оставалось, как подчиниться. Когда он уже лег на курс Камрани, ему сообщили, что у него нет правой стойки и пожелали благополучной посадки. До Камрани было примерно час с небольшим лету, горючего хватало. Сохраняя видимость спокойствия, Иваницкий бодро сказал второму пилоту:
-Ничего, сядем, я не я.
Однако, он нервничал. Набрав высоту, он почему-то приказал всем пассажирам сосредоточиться в пассажирском салоне. Когда за последним человеком захлопнулась дверь, соединяющая пассажирский салон с грузовым отсеком, оказалось, что салон забит по заглушку. Сидели только несколько человек, остальные стояли, тесно прижавшись друг к другу. Сразу стало душно, нечем было дышать. А лететь оставалось еще сорок минут.
Началась мучительная часть полета. Измученные вконец люди, мечтали только о том, чтобы скорее все это кончилось, но никто из них не мог предполагать, что самое страшное мучение еще впереди.
Тем временем самолет вошел в зону устойчивой радиосвязи с Камранью, и командир доложил на землю обстановку. Выслушав его, видавший виды руководитель полетов полковник Сычев только свистнул. Затем он нажал тангенту микрофона и как можно спокойнее сказал:
-Держись, сынок, будем думать, чем тебе помочь. Жди указаний.
Обстановка тотчас была доложена в Москву на ЦКП ВВС. Наступили тягостные минуты ожидания – все думали, какой вариант посадки избрать, чтобы избежать жертв.
А самолет неотвратимо приближался к аэродрому. Здесь уже были рассредоточены пожарные и санитарные машины. Все замерло в тревожном ожидании.
Наконец, когда самолет уже стал виден невооруженным глазом, в динамике на КП послышался далекий голос:
-Принято решение сажать самолет следующим образом. Пусть командир пройдет один раз над полосой таким образом, чтобы правая стойка была за ее кромкой. Прицелится. Садиться будет таким же образом. Мы рассчитываем, если все пройдет благополучно, что, когда самолет потеряет скорость, он накренится вправо, чиркнет крылом по земле, развернется вправо и,скатившись с полосы, остановится. Но нужна ювелирная работа. Как там пилот? Погода?
-Ну, как…После того, что уже случилось, настроение у него должно быть неважное. А тут еще садиться в таких условиях, а у него народу на борту полно, есть дети…Погода нормальная, солнце.
-Ну, бог поможет, больше некому. Как только он сядет, немедленно доложите. Да, и срочно полный список людей находящихся на борту. Как поняли?
-Понял.
Закончив разговор, руководитель полетов тяжело вздохнул и взялся за микрофон:
-Сынок, - нарушая правила радиообмена, полковник продолжил, - надо садиться. Постарайся …, - он подробно со своими комментариями изложил пилоту идею посадки. Он понимал, что такая посадка по плечу лишь асу, да и то с огромной долей везения. А тут за штурвалом был почти мальчишка. Сумеет ли?
Сумел…Но над самолетом и людьми, по-видимому, уже витал рок неотвратимой беды.
Все произошло именно так, как и рассчитывали. Но никто не мог предположить, что самолет, сойдя с полосы, пойдет по той кривой, на которой метрах в двадцати от полосы в одном единственном месте на всем огромном летном поле, возвышались остатки какого-то бетонного сооружения, оставшегося еще от американцев.
Раздался треск – сломалась передняя стойка шасси. Оставшись практически без опор, самолет рухнул брюхом на бетонную глыбу и замер. Когда осела поднятая пыль, взору собравшихся на аэродроме людей предстал неподвижно лежащий самолет без видимых повреждений.
Стало тихо, светило солнце,
 откуда-то доносился птичий гомон. Люди, бросившиеся к самолету, ожидали, что вот сейчас откроется аппарель, и из самолета начнут выходить, выползать перепуганные, раненые, но живые люди.
Однако, аппарель не открывалась, а тем временем из щелей начали ползти струйки желтого дыма – в самолете начинался пожар. Пожарные принялись поливать самолет из брандспойтов, а остальные, используя топоры и ломы, стали рубить обшивку грузового отсека, пытаясь сделать проходы.
Время шло, дым из самолета стал интенсивнее, глухо доносились крики находящихся внутри людей. Наконец, было прорублено отверстие, позволившее проникнуть в грузовой отсек. Но людей здесь не оказалось!
С трудом пробившись через загромоздивший проходы груз, спасатели поняли, что дверь в пассажирский салон заклинило и ее придется взламывать. На это ушло еще несколько драгоценных минут. Ядовитый желтый дым заполнил отсек, работали в противогазах, почти вслепую.
Наконец, дверь была взломана, дым немного рассеялся, и взору спасателей предстала страшная картина: перед ними лежала плотная груда тел с черными лицами, на которых застыло выражение ужаса. Ни одного живого человека обнаружено не было.
Пожар в самолете так и не начался в полную силу, однако, в герметичной кабине люди задохнулись от ядовитого дыма. Удара самолета о бетонное сооружение они уже не почувствовали.
На летном поле было уложено двадцать семь безжизненных тел.
Капитан Иваницкий чудом остался жив. Его тут же увезла медицинская машина, но глядя на него было ясно, что он никогда не оправится от этой страшной трагедии. Был ли он виноват в случившемся или все произошло по воле злого рока? Что перед смертью виделось людям, погибшим в страшных мучениях?
Теперь об этом уже не узнает никто.
               

Сайгон-Москва, 1995 г.
    




              ОГЛАВЛЕНИЕ



1. ПРОГУЛКА ПО НОЧНОМУ  САЙГОНУ - 3          
2. РОК - 111


















               
 
 

А.ЛАЗАРЕВ



; ПРОГУЛКА  ПО  НОЧНОМУ  САЙГОНУ
; (быль и фантазия)
;
;

;
;
;


; Москва 2000










1

Была суббота, около восьми утра. Я стоял на балконе третьего этажа гостиницы «Тхань Да» и наблюдал за маленькой птичкой, которая бойко прыгала по ветвям огромного развесистого дерева, росшего прямо перед балконом. Дерево сплошь было усыпано гроздьями ярко-оранжевых цветов. Сквозь его ветви виднелась гладь широкой реки, на которой играли солнечные блики.
Из ресторана-поплавка, стоящего на якоре у берега, чуть слышно доносилась музыка. Было тихо, тепло, но еще не жарко.
Я только что приехал с теннисного корта, на мне были шорты и мокрая от пота теннисная майка. По телу разливалась приятная усталость.      
Пора было принять душ, спуститься вниз за пивом и предаться отдыху под чудные мелодии Хулио Иглесиаса. Впереди были выходные дни.
В это время за моей спиной резко зазвонил телефон. «Кого это несет в такую рань?» - подумал я, - «Это наверняка приглашают к директору гостиницы на очередную разборку по поводу неуплаты за аренду жилья». Надо сделать вид, что меня нет дома. Настроение сразу испортилось.
Однако телефон продолжал трезвонить. Пришлось войти в номер и снять трубку.
-Господин полковник? – голос говорившего был с хрипотцой, - меня зовут Альварес. Я привез вам привет от вашего сына из Нью-Йорка и небольшую посылку. У меня мало времени. Мы могли бы встретиться через час в отеле «Рекс», - был назван один из фешенебельных отелей Сайгона, - знаете, там, на крыше есть   площадка для отдыха с бассейном. Я подойду к вам сам, сын описал вас, и показал вашу фотографию, - не дожидаясь моего ответа, на том конце положили трубку.    
Мне показалось странным, что говоривший был уверен, что я его пойму. А ведь он говорил по-испански.
За полчаса до назначенного срока я   спустился вниз, сел в машину и выехал из ворот гостиницы. Переехав мост, отделяющий остров, на котором находилась гостиница, от остального города, я оказался на узенькой улочке, по которой сплошным потоком в двух направлениях двигались велосипеды, мотороллеры, мотоциклы, рикши и какие-то немыслимые тележки, нагруженные как приличные грузовики. Зазора между участниками движения практически не было, но вся эта нескончаемая масса все-таки двигалась, и среди нее медленно плыл мой автомобиль.
Ближе к центру улицы стали пошире и, наконец, миновав генеральное консульство Франции, я повернул налево возле самого крупного в Сайгоне католического костела, перед которым возвышалась огромная скульптура божьей матери, и выехал на тенистую улицу, ведущую на набережную реки Сайгон. Возле китайского ресторана, оставив слева отель «Каравелла», повернул на светофоре направо и выехал на    Ле Лой. Еще раз, повернув направо возле представительства «Аэрофлота», я выехал на площадь, посреди которой был разбит огромный цветник и возвышалась какая-то скульптурная композиция. Обогнув цветник, я остановился около центрального входа в отель «Рекс». Ко мне уже бежал босоногий вьетнамец неопределенного возраста, размахивая на бегу растопыренной пятерней. Это означало, что он возьмет с меня пять тысяч донгов, если я найму    его охранять мой автомобиль на время моего отсутствия.
Пять тысяч донгов составляли всего пол доллара, а такой вид воровства, как «раздевание» машин, карманные кражи и кражи из дамских сумочек были широко распространены в центре Сайгона и выполнялись виртуозно.
Согласно кивнув сторожу, я вошел в хорошо кондиционированный холл отеля. Тот час передо мной возник служащий в форме, напоминающей форму генералов некоторых островных государств теплых морей. Он проводил меня до лифта, непрерывно улыбаясь, как будто возможность видеть меня доставляла ему истинное наслаждение.
Поднявшись наверх, я очутился на крыше отеля, которая представляла собою сад с расположенном в нем рестораном, баром, саунами и небольшим бассейном. Это было уютное местечко для отдыха. Экзотические птицы, сидевшие в клетках, оглашали сад своим многоголосием
Тут и там в шезлонгах и плетеных креслах сидели, вернее, полулежали в купальных костюмах, которые в основном представляли собой две узенькие полоски материи на груди и ниже, в большинстве             женщины. Несколько мужчин в плавках расположились на высоких скамьях у стойки бара.
Я недолго колебался, что заказать у подошедшего ко мне официанта из бара. Пиво было почти единственным напитком, который я предпочитал всем остальным. Поскольку случай был особый, я позволил себе дорогой «Тайгер».
Усевшись за столик рядом с каким-то зверем, искусно выполненным из подстриженного куста с мелкими густыми листьями, я стал ждать, изредка поглядывая по сторонам. Сидевшая напротив меня полноватая дама европейской наружности бросила в мою сторону несколько заинтересованных взглядов, но, убедившись в отсутствии ответной реакции, разочарованно отвернулась.
Как и следовало ожидать, ни в назначенное время, ни      пятнадцатью минутами    позже, в течение которых я решил подождать незнакомца, никто ко мне не подошел. Еще выезжая из гостиницы, я чувствовал, что встреча не состоится.
Спустившись вниз, я спросил у портье, в каком номере остановился сеньор Альварес из США. В ответе я почти не сомневался - сеньор Альварес в отеле не проживает.
Итак, кто-то, по-видимому, проверил и убедился, что я нахожусь в Сайгоне, проживаю в отеле «Тхань Да», номер 319 и что я это я. На крыше отеля «Рекс» многие были с фотоаппаратами и видеокамерами. Так что запечатлеть меня на пленку незаметно не составляло никакого труда.
Машина моя за это время успела нагреться до температуры утюга, позволяющего гладить чистый хлопок. Наступило самое жаркое время дня. Расплатившись со сторожем, я нырнул в салон раскаленного авто. Хотелось побыстрее в мой кондиционированный номер, а бутылка холодного, запотевшего пива «Сайгон» просто стояла перед глазами, мешая управлять автомобилем. Все это не позволяло мне сосредоточиться и проанализировать, что же произошло.
Вернувшись, домой, я решил подождать, не последует ли новый звонок. Но телефон молчал. Досада от несостоявшейся встречи и недоумение по поводу отдельных деталей всей этой истории постепенно улеглись.       


          2

Подача была прицельной и очень сильной, однако каким-то чудом я сумел дотянуться  до стремительно отскочившего мяча и в свою очередь нанести резкий подрезанный удар. Мяч приземлился в такое место корта, где взять его было невозможно. Это  была победа, которую принес мой последний удар, и  это доставляло мне огромную радость.
Едва мы закончили играть, как раздались первые раскаты грома, а  через мгновение хлынул ливень. Удивляться было нечему, стоял сезон дождей.
Когда мы добежали до припаркованной  чуть в стороне  от корта моей машины, то были мокрыми до нитки.
Миновав пруд с цветущим лотосом, я медленно выехал из парка, где находились корты,  и также медленно поехал  по дороге, ведущей к гостинице. Дворники практически не справлялись  с потоками воды, обрушивсимися на лобовое стекло машины.
Однако  когда я въехал  в ворота гостицы, ливень также внезапно, как и начался, прекратился. А еще через мгновение выглянуло солнце, которое начало выпаривать только что лившуюся с небес воду. Тут же влажность воздуха поднялась. Стало душно.
Тем не менее, впереди предстояло два выходных дня, которые должны были начаться  по заведенному ритуалу: контрастный душ, много пива, музыка и ленивый отдых. На этот раз  я собрался слушать  Михаила Шуфутинского.
Однако и на  сей раз ритуал был нарушен самым неожиданным образом. Становилось уже традицией  нарушать мой покой дурацкими звонками. На этот раз говорили на арабском языке, я это слышал, как и слышал  говорящего со мной переводчика
-Мы хотим передать вам привет от полковника Абу Хана. Полковник   желает знать, все ли благополучно в вашем семействе, все ли здоровы, не нуждается ли в  чем-нибудь достопочтенный друг его, - переводчик говорил на очень хорошем русском языке
Я молчал, ожидая продолжение разговора. Мы бы очень хотели, чтобы, - тут последовало обращение на арабском, означающее высшую степень почтения, - не покидал в ближайшее время место своего пребывания, ибо аллаху угодно, чтобы полковник Абу Хан встретился с вами и лично выразил свое вам почтение, - последовали короткие гудки, разговор был окончен. Похоже было на приказ.
Я действительно знал полковника Абу Хана. Несколько лет назад я официально представлял в одной из жарких стран солидную фирму, которая строила там несколько очень серьезных объектов. Все, что было связано с созданием этих объектов, носило сугубо конфиденциальный характер.
Одним из моих визави был полковник Абу Хан. Я очень часто встречался с ним в его офисе. Мы вели переговоры, подписывали двухсторонние документы.
Каждый раз, когда я приезжал в офис Абу Хана, я видел перед собой совершенно разного человека. Если Абу Хана не беспокоил его недуг, навстречу мне поднимался радужный, гостеприимный хозяин. Усадив меня за стол, он тут же предлагал сигареты и отдавал распоряжение принести крепчайший кофе, превосходно приготовленный каким-то секретным способом. Абу Хан улыбался, шутил, легко подписывал принесенные мною документы, а когда мы заканчивали переговоры, провожал меня до двери, поддерживая под руку.
Другое дело было, если его недуг обострялся. За столом сидел бледный, небритый человек. Он не поднимался мне навстречу. Не было ни сигарет, ни кофе. В такие дни, чувствуя ситуацию, я старался быстрее покинуть его кабинет, ссылаясь на срочные дела в нашем посольстве.
Абу Хан был очень набожным человеком. Помню, как однажды мы поехали с ним инспектировать ход строительства объекта, расположенного далеко в пустыне. Дорога была длинной и утомительной. Солнце палило невыносимо. Однако когда наступало время молитвы, Абу Хан просил остановиться, доставал молитвенный коврик и, став на колени, совершал молитву. Я терпеливо ждал, поражаясь силе фанатизма. До сих пор у меня перед глазами стоит склоненная фигура, изможденного болезнью человека в военной форме, на фоне бесконечной, раскаленной пустыни. Я завидовал полковнику – у меня такой веры не было ни во что.
То, что Абу Хан хочет лично приветствовать меня в Сайгоне, было, конечно, блефом. Просто кому-то было надо, чтобы я какое-то время находился в Сайгоне.

3

В гостинице “Тхаъ Да” проживала вся наша группа, состоявшая из ученых и технических работников, командированных в Сайгон для работы в совместном с вьетнамцами научо-исследовательском тропическом центре. Когда-то многочисленная, она теперь была настолько мала, что без труда умещалась в одном микроавтобусе РАФ, в котором по выходным дням  мы обычно ездили к морю отдохнуть.
Ближайшей точкой от Сайгона, находящейся на берегу моря, был небольшой, но очень уютный городок Вунг Тау. На его юго-восточной окраине находились великолепные естественные пляжи. Надо было только успеть приехать до наступления отлива, когда море удалялось от берега метров на сто, оголяя дно, которое еще час назад было покрыто толстым слоем воды.
Да и загорать после десяти утра было не только бессмысленно, но и небезопасно – ультрафиолет начинал действовать во вред организму. Поэтому отъезд от гостиницы назначался на шесть утра.
Кто-то из наших когда-то выбрал один из таких диких пляжей, мы застолбили местечко и приезжали сюда как к себе домой. На утесе, возвышавшемся над пляжем метров на сто, располагалась огромная белая фигура с раскинутыми в сторону руками, так что издалека ее можно было принять за крест. Поначалу я думал, что это фигура Христа, но мне объяснили, что это святой Джон – покровитель моряков.
Добраться до Вунг Тау  можно было часа за два сначала по дороге  номер один, которая шла строго на север и пересекала всю страну. Параллельно ей, то, удаляясь, то, приближаясь, шла узкоколейная железнодорожная ветка, доставшаяся стране еще от французов. Дорога действовала до настоящего времени. Не очень часто, но можно было видеть едущий по ней игрушечный паровозик, за которым тянулись пять-шесть вагонов с невероятным количеством людей, висящих на подножках, окнах и еще держащихся бог весть за что.
Проехав километров  10-15  по дороге номер один, надо сворачивать направо на дорогу, которая  и ведет непосредственно в Вунг Тау. Первое впечатление у вас будет такое, что вы едете по сплошной деревне: только что вы проехали последнюю хижину, как уже видите первую, но это уже другая деревня. Хижины едва проглядывают из зарослей бамбука и высокой травы. Огромные, развесистые деревья создают плотную тень.
Ехать приятно, но не гоните, если вы не хотите въехать в толпу велосипедистов или, на худой случай, передавить кур или собак.
Утолить по дороге голод и жажду не составляет никаких проблем. Я вам рекомендую один ресторанчик, который вы без труда узнаете по большому навесу из пальмовых листьев. Здесь прекрасно готовят суп “Фо” и жареное мясо. Запить все это можно пивом “Сайгон” или  777 –другого не берите.
Обычно  я не принимал участия в поездках на пляж. Мне хватало и служебных поездок в Вунг Тау среди недели. Здесь находилась главная контора нефтяной компании “Вьетсовпетро”, с которой мы усиленно пытались вступить в деловые отношения. Так что я бывал здесь очень часто, иногда пару раз в неделю.
Но на этот раз пришлось поехать: из Ханоя прибыл ревизор. Несмотря на то, что это был мой приятель, по старой совковской привычке я старался окружить его вниманием, следуя старой заповеди: чем больше ревизор будет занят развлечениями, тем меньше у него останется времени на ревизию.
После пляжа мы с ним отделились от остальной группы и зашли в невесть как оказавшийся в этих краях чешский ресторанчик с холодным пльзеньским пивом, которое после поджарки на солнце воспринималось как божья благодать.
За столиками сидели вьетнамцы, но были и лица европейской наружности, вернее кавказской национальности. Дело в том, что большинство нефтяников, работавших во “Вьетсовпетро”, были бакинцами.
Поэтому я не очень удивился, когда при очередной отлучке в туалет ко мне подошел высокий мужчина с черной копной волос и узенькими усиками. Не глядя мне в лицо, он вдруг заговорил по-испански:
-Вам звонил сеньор Альварес. К сожалению, он не смог с вами встретиться, примите извинения. В ближайшее время произойдут события, которые могут показаться вам странными. Но вы ничему не удивляйтесь.Те, кому положено, контролируют ситуацию.
Он исчез также стремительно, как и появился.Сколько я потом ни вглядывался в лица сидящих в ресторане людей, я так и не обнаружил моего нового знакомого.
Всю обратную дорогу я молчал, пытаясь смоделировать ситуацию, которая могла бы быть причиной столь пристального внимания к моей скромной персоне сразу с нескольких сторон
Ничего путного в голову не пришло.

4

Приморское отделение  тропического центра располагалось в небольшом городке Нячанг, уютно раскинувшимся на живописном берегу Южно-Китайского моря. От  Сайгона его отделяло  около пятисот километров по довольно скверной, но живописной дороге. Можно было добраться сюда и поездом, который с черепашьей скоростью двигался по узкоколейке, построенной еще французами. Самым же быстрым и удобным  был, конечно, самолет, летавший из Сайгона ежедневно.
Город располагался на берегу залива, в акватории которого было множество маленьких островов, покрытых лесом и торчащих из воды эдакими горбами. Сразу же за городом тянулась невысокая горная гряда, покрытая лесом. Ровная и практически постоянная температура в течение всего года делало это место уникальным для отдыха. Вдоль бухты тянулся широченный песчаный пляж, за которым следовала полоса пальмовой рощи и уютная набережная.
Если не было сезона дождей и море не штормило, то его ровная поверхность  так и манила окунуться в его прозрачные, теплые воды. Иногда мы приходили купаться в море даже ночью. В какое-то время года, точно не помню, за плывущим в ночном море пловцом возникало фосфорическое свечение – это светились какие-то микроорганизмы.
На душе было удивительно легко. Проблем не было  или они были очень далеко.
Никогда и нигде потом я не испытывал такого удивительного чувства невесомости. Казалось, стоит только разбежаться по пляжу, и ты взлетишь и будешь парить, глядя сверху на необъятные просторы океана.
Здесь на набережной находился военный санаторий, на территории которого нам было выделено  несколько вилл для проживания  наших сотрудников. Забор, окружающий эти виллы, создавал замкнутое пространство, а единственные ворота, к тому же охранявшиеся бдительным и злющим Пиратом, и вовсе создавали впечатление полной обособленности.
Я часто бывал здесь и, не скрою,  мне нравилось это место, где можно было  ощутить себя полностью отрешенным от остального мира.
Время здесь текло спокойно и размеренно. Некоторые проблемы не могли коренным образом повлиять на общее течение жизни, они лишь придавали ей пикантную  остроту, как приправа к блюдам, подававшимся в популярном ресторанчике, который мы непременно посещали, как только приезжали в Нячанг. Ресторанчик был знаменит своим меню из продуктов моря. Здесь можно было отведать совершенно немыслимые блюда из крабов, креветок, осьминога, каракатицы, трепангов и, конечно, из рыбы.
Так продолжалось до тех пор, пока он не появился в Нячанге.
К тому времени мы уже успели  из-за финансовых трудностей потерять несколько вилл, которые тут же были заняты представительствами различных фирм.
Очень быстро освобожденные нами помещения превратились в современные, прекрасно обставленные офисы, над входами, в которые появились    ярко горящие по вечерам вывески.
Одна из них гласила, что здесь находится   представительство тайваньской фирмы, занимающейся рыбопромыслом.
Вскоре на сцене появился и глава представительства некто Дик. Он оказался очень обаятельным китайцем тайваньского происхождения, в очках, с приятным лицом, на котором постоянно играла улыбка. По его словами его мать, проживающая в     Америке, была очень богатой женщиной, однако после того, как Дик крупно проиграл в рулетку в     Монте Карло, она практически прекратила с ним связь, предварительно выплатив его очень крупный долг. С тех пор он жил собственным трудом.
Очень скоро  между ним и директором южного отделения Сусевым установились самые дружеские отношения, которые постепенно переросли в ежевечерние его визиты, на которые он являлся   непременно с бутылкой дорогого виски  и какими-нибудь лакомствами.
Вечера, как правило, проводили за игрой в какой-то очень сложный  морской вариант домино. После случая  в Монте Карло Дик никогда не играл на деньги, поэтому игра получалась веселой и раскованной, да и виски способствовали этому.
В очередной свой приезд в Нячанг нас представили друг    другу, и я  тоже включился в игру. Было весело, а тому, что Дик иногда внимательно смотрел на меня, я в начале не придал значения – ну, изучает нового для себя человека. Однако вскоре стало ясно,  что Дик интересуется мною неспроста.
Я ждал  дальнейшего разворота событий, как вдруг произошла эта ужасная катастрофа.
Рейсовый самолет, следовавший из Сайгона в Нячанг, на борту которого находился Дик, вместо того, чтобы зайти на посадку со стороны моря, стал совершать ее со стороны гор, хотя низкая облачность и плохая видимость из-за дождя должны были подсказать командиру корабля наиболее безопасный вариант посадки.
Самолет упал в горах, но пилотам каким-то чудом удалось избежать страшного удара о землю, и самолет после падения остался практически не разрушенным. Почти все пассажиры остались живы, хотя многие из них получили тяжелые травмы. Были  организованы поиски самолета, однако вертолет, посланный в район катастрофы, разбился в горах с более тяжким исходом -  весь экипаж погиб. Экипаж второго вертолета отказался лететь, ссылаясь на погоду. По-видимому, в таких условиях поиски действительно не могли привести к успеху, а только увеличивали бы число жертв.
А тем временем некоторые пассажиры упавшего самолета сумели выбраться из него и попытались идти по направлению к побережью. Те, кто не мог двигаться из-за серьезных травм, оставались в самолете.
Прошло несколько суток, погода не улучшалась, и стало ясно, что помощь не придет.
Потом будет выяснено, что погибнут все от холода, голода и ран, в том числе и те, которые пытались идти сами. Останется в живых одна голландка, которая несколько суток  просидела в кресле с переломанными ногами рядом с давно умершим женихом, с которым она совершала свадебное путешествие.
Все вьетнамские газеты опубликуют имена погибших, среди которых будет и Дик.
Это была ужасная трагедия, но что же хотел Дик от меня.
Надвигались какие-то события, на душе становилось все тревожнее, и я решил переговорить с Хао.

5

В пивную к Хао я приехал перед самым ланчем, когда пивная наполняется до отказа, и персонал и сам хозяин начинают метаться между низкими плетеными столиками, разнося пиво и закуски.
Меня встретила Чи, симпатичная жена Хао с редкой для вьетнамки точеной фигуркой, и проводила к свободному столику.
Хао содержал пивную среднего класса, но она позволяла ему безбедно существовать. Поговаривали, что Хао был связан со спецслужбами, чем я и хотел воспользоваться. Надо было поговорить.
Мальчики Хао мгновенно поставили на стол двухлитровый , запотевший жбан пива, непременные орешки и быстро удалились.
-Будешь что-нибудь есть?- Хао разлил пиво по высоким стаканам.
-Пожалуй, печенку. Нигде в Сайгоне  не готовят ее так вкусно, - надо было подготовить хозяина к основному вопросу, создав ему хорошее настроение.
Когда был выпит второй жбан пива, и мы оба разомлели, наступил момент, упускать который было нельзя – через несколько минут в пивной начнется пик.
-Хао, - я чуть помедлил , прикуривая от протянутой зажигалки. – Кто-то интересуется мною. Звонят, назначают свидание, но не являются. В Нячанге пытались вступить со мною в контакт, да вот трагедия помешала. Ты там знаешь, с кем поговорить.
Он очень внимательно посмотрел на меня, и лицо его вдруг перестало быть той постоянной маской улыбчивой любезности, с которой здесь все как будто родились.
-Хорошо, я попробую, - он неожиданно резко встал и протянул мне руку. На том и расстались.
Садясь в машину, я ощущал почти физически его взгляд, направленный мне в спину.
Через несколько дней Хао позвонил мне в гостиницу и пригласил посетить его новое заведение. Срок аренды помещений на старом месте кончился, пивная перебазировалась на новое место рядом с самым большим костелом.
Пиво, как всегда, было отменным. Мы обсуждали достоинства нового места, а я с нетерпением ждал, что же мне скажет хитрый Хао.
Наконец, он внимательно посмотрел мне в глаза, медленно закурил и сказал:
; Они не знают общего замысла.  Знают только, что людям, пытающимся вступить с тобою в контакт, приказано идентифицировать тебя, - Хао употребил именно это слово, приведя меня в изумление, - но нити ведут в штаты. Вторые – это твои бывшие друзья по делам /он назвал страну/. Вот их и опасайся. – Он весело рассмеялся, глядя на мою погасшую физиономию.
Первый раз я уходил из пивной, бросив недопитым почти половину жбана пива.

         


         6

Теперь уже трудно вспомнить, кто предложил эту прогулку по ночному Сайгону. Скорее всего, это был я сам, уж больно хотелось что-то изменить в нашей монотонной жизни. Дело происходило вечером. Мы, как всегда, сидели перед телевизором, но не обращали ни малейшего внимания на то, что там мелькало на экране. Вьетнамское телевидение в ту пору было чрезвычайно неинтересным. Мы лишь перебрасывались словами, впрочем, в смысл сказанного тоже никто не вникал. Все уже было выпито, клонило ко сну. Как вдруг я сказал ту самую фразу, которая стала в последствии крылатой: «Не испить ли нам пивка, охлажденного слегка».
Генеральный открыл один глаз, его черные, свисающие усы шевельнулись. Он молча встал и пошел к выходу.
Мы все поняли это как сигнал к выступлению. В последствии он скажет, что направлялся на балкон проветриться, да кто теперь это установит.
 Молча мы спустились вниз, подчиняясь не принятому решению, а скорее чему-то подсознательному. Я сел за руль, остальные разместились в салоне. Все места оказались заняты, значит, нас было пятеро. Генеральный сидел рядом, выпятив нижнюю губу. Огонек его сигареты терялся где-то в усах.
-Куда, шеф? – спросил я, в общем-то ни к кому не обращаясь.
-К бабам, - хихикнул кто-то, остальные промолчали.
-Прогулка по ночному Сайгону, - объявил я и нажал на педаль газа.
Непрекращающийся поток велосипедистов, рикш, мопедов, сквозь который  казалось, невозможно проехать, уже немного спал. Город ложился рано и также рано вставал. Однако, еще работали многочисленные кафе, лавки. Прямо на улицах стояли столики, за которыми сидели поздние посетители. Сверкали витрины дорогих магазинов, почти отовсюду лилась музыка.
Сайгон непохож на другие, виденные мною города. Сайгон есть Сайгон. Иногда мне кажется, что я где-то уже видел это здание или эту площадь. Наверное потому, что здесь господствовало смешение стилей и эпох. Рядом с современным зданием мог оказаться старинный особняк времен французской колонизации. Долго я не мог привыкнуть к многочисленным костелам, так прочно сидело в моем сознании, что восток это буддизм, ну, может быть, ислам, а тут классические или сверхсовременные костелы, каких не встретишь и в Польше.

7

Когда я очнулся и попытался открыть глаза, то ничего не увидел. По-видимому, была глубокая ночь, и находился я в каком-то помещении без окон. Чувствовалось, что вокруг меня есть что-то живое и огромное. Потом я понял, что это были спящие люди. Это их сонные вздохи и всхлипывания поначалу я принял за дыхание большого животного.
Нас слегка качало, значит, я был в каком-то плавучем сарае, скорее всего в трюме огромной баржи, так как работы двигателя не было слышно, а между тем едва заметное поступательное движение ощущалось.
В трюме стояла невероятная духота и отвратительный запах. Я лежал на голых досках, но под головой оказался какой-то сверток – это была моя одежда, собранная в узел, а сам я лежал совершенно голый.
Я попытался вспомнить, что со мной произошло, но это оказалось свыше моих сил. Голова трещала, невыносимо хотелось пить, но особенно хотелось очутиться мгновенно в подмосковном зимнем лесу и нырнуть в пушистый, белый снег.
Я протянул руку, чтобы хоть наощуп определить, кто меня окружает. Рука ощутила тепло чужого тела и вдруг я одернул ее: сомнений не было – рядом со мной лежала голая женщина. По другую сторону лежала еще одна. Судя по упругим грудям, на которые я натыкался, это были молодые женщины. Черт возьми, куда же я попал?
Попытка вспомнить вновь не дала никаких результатов. Лишь отрывочные картинки мелькали перед глазами, но соединить их в одну большую никак не удавалось. Тогда я попытался смоделировать события. Вот, что у меня получилось.
По-видимому, мы попали в какое-то заведение, где было много женщин. Что-то пили, гремела музыка, сверкали какие-то огни, все вертелось и плыло вокруг. Потом был яркий свет, какие-то вооруженные люди, потасовка, даже пару раз грохнул выстрел.
Но при чем здесь какая-то баржа? Где мои друзья? Куда мы плывем? Эти вопросы не имели ответов, сколько я ни старался их придумать. В голову лезла какая-то чепуха.
Между тем мало-помалу начало сереть. По-видимому, наступал рассвет, и в щели откуда-то сверху стали пробиваться полоски света.
Через некоторое время наверху загрохотало, открылся люк, и в него была сброшена веревочная лестница, по которой вниз начал спускаться толстый, голый по пояс человек. В руке он держал фонарь, которым поводил из стороны в сторону. Проследив за лучом фонаря, я пришел в легкое замешательство – вокруг меня лежали одни женщины, их было человек пятьдесят. Достигнув пола, мужчина что-то резко крикнул по-вьетнамски. Женщины зашевелились, некоторые сели, остальные продолжали лежать.
-Эй, - крикнул я этому человеку, чтобы привлечь его внимание.
Толстяк повернулся на звук моего голоса. По-видимому, нахождение здесь мужчины не было для него полной неожиданностью.

8

Помещение, куда меня ввели, скорее всего, была каюта капитана и представляла из себя квадратную комнату. Нельзя сказать, что оно было убогим, но и роскошью не блистало.
Половину комнаты занимал потрепанный диван грязно-синего цвета, засаленный и потертый на боковинах. Два кресла с диваном составляли комплект мягкой мебели, однако, они никак не гармонировали друг с другом, так как кресла были совсем другого цвета и стиля, да и к тому же они были разными. Между кресел стоял низенький столик, на котором к своему удивлению я обнаружил самовар, который без сомнения был российским. Там же стоял термос и портативная пишущая машинка, из которой торчал лист бумаги.
Правее находился книжный шкаф, сквозь стеклянные створки которого виднелось десятка два деловых папок. В углу стоял небольшой холодильник, на верхней крышке которого размещался телевизор размером четырнадцать дюймов. И, наконец, в противоположном углу стоял письменный стол. Стол был завален какими-то фотографиями, альбомами и свернутыми в рулон плакатами или, скорее, афишами.
Вся эта обстановка почему-то четко запечатлелась в моем  воспаленном мозгу.
За столом восседал маленький человечек, национальность которого определить было довольно трудно, так как он имел черты почти всех народов юго-восточной Азии – так круто он был замешан.
Не поднимая на вошедших глаза, он продолжал листать какую-то папку, задерживая внимание на отдельных, вшитых в нее документах.
-А мы вас искали совсем в другом месте, полковник, - неожиданно на хорошем русском языке проговорил он довольно глубоким голосом для такого малыша. – Присаживайтесь. Что будете пить? Правда, выбор у меня небольшой. Принесите полковнику что-нибудь поесть и пива, - но это он уже сказал по-английски.
Сопровождавший меня толстяк тотчас исчез, и мы остались вдвоем. Впрочем, легкое движение портьеры могло означать, что там кто-то находится, готовый броситься на помощь хозяину, если я вздумаю вдруг проявить агрессивные намерения.
Но для этого у меня не было сил. Я уселся в кресло, все еще плохо соображая, и принялся ждать продолжения событий.
Малыш, по-видимому, остался недоволен тем, что я никак не отреагировал на его фразу, которая по его задумке должна была меня ошеломить. Он молча рассматривал меня, а затем, видимо, решив увеличить дозу убийственной для меня информации, сказал:
-В вашем досье, - он постучал ногтем по пластиковой обложке папки, которую продолжал держать в руках, - есть некоторые неточности, но это не суть важно. И он довольно подробно стал рассказывать о моей работе в одной из стран, где несколько лет назад с помощью тогда еще СССР создавался довольно мощный промышленный комплекс оборонного характера. Некоторые детали в его рассказе поразили меня своей достоверностью.
Я продолжал молчать.
Через некоторое время он вывел меня на палубу. Баржа стояла в открытом море, со всех сторон нас окружала вода, берегов видно не было.

9

Вдруг ровная поверхность моря невдалеке от нас сначала покрылась рябью, а затем как будто закипела из глубины. Прошло несколько минут, прежде чем я понял, что это всплывает большая подводная лодка.
Когда потоки воды стекли с ее рубки, в верхней ее части открылся люк,  и на крошечный мостик выбрался человек, одетый в кожаную куртку. На голове его была надета лихо сдвинутая набок темная пилотка.
Человек огляделся вокруг и, заметив нашу посудину, направил в ее сторону бинокль. Слегка наклонившись вниз, он что-то сказал в проем люка.
-Это за вами, - сказал малыш. – Моя миссия окончена. Прощайте.
Спустившись вниз по узкому трапу вслед за человеком в пилотке, я очутился в довольно просторном коридоре, по обе стороны которого располагались двери с навешанными табличками на английском языке. Толкнув одну из них, сопровождавший меня что-то четко сказал и пропустил меня вперед.
Навстречу мне поднялся подтянутый, слегка тронутый сединой, типичный военный американец. Во всяком случае, он был похож на тех военных, которых показывают в американских фильмах.
На лице его не появилось даже подобие улыбки, но непременная вежливость, воспитанная еще в военно-морском колледже, давала себя знать в позе, в жесте, которым он пригласил меня сесть
Тот час появился стюард-негр с двумя чашечками дымящегося кофе на подносе. Пока еще не было произнесено ни одного слова. Также молча мы выпили кофе.
Наконец, командир подводной лодки, а это, несомненно, был он, подошел к стене и раздвинул шторки, за которыми оказалась карта. Он взял в руки телескопическую указку, раздвинул ее и стал что-то говорить, водя указкой по карте. На лодке, по-видимому, не было переводчика, или командир полагал, что я владею английским. Впрочем, и так все было ясно: мне пытались объяснить, где мы находимся и куда следуем. Одного взгляда на карту было достаточно, чтобы понять, что конечным пунктом нашего путешествия будет военно-морская база американцев на Филиппинах  Субик-Бей.
Командир базы оказался более раскованным человеком, чем командир лодки, который даже не вышел из каюты, чтобы попрощаться со мной, когда мы покидали лодку. Нашелся на базе и переводчик. К моему удивлению им оказался вьетнамец.
-Поверьте, полковник, я понятия не имею, зачем вы так срочно потребовались Пентагону. Как будет выпутываться из этой истории ЦРУ, вовсе выше моих понятий. Я служака, и если вами интересуется Вашингтон, то вы для меня важная шишка. Моя задача переправить вас в штаты, не более того, - командир базы, судя по знакам отличия, генерал, излучал дружелюбие и удивление. По-видимому, я был первым и единственным русским, нога которого ступила на базу Субик-Бей.
Он отхлебнул из высокого стакана, который держал в руке, и продолжал:
-Мой друг, советую отнестись к происходящему как к легкому приключению, которое в любом случае закончится для вас благополучно, если, конечно, у этих пинкертонов мозги не высохли окончательно, -- генерал даже поперхнулся, прикладываясь в очередной раз к стакану,- у вас в номере есть все необходимое, однако по вашему желанию принесут и то, чего нет. Об этом я позабочусь, не скучайте, - генерал встал и протянул мне мощную волосатую руку, - самолет будет готов через час.
Сразу же за его спиной возник негр атлетического сложения, которому он коротко бросил что-то по-английски, и тот пошел впереди меня, жестом пригласив идти следом.

10

Ровно через час огромный военно-транспортный самолет с опознавательными знаками ВМС США, коротко пробежал по полосе, на удивление легко оторвался от земли и стал круто набирать высоту.
Минут через пятнадцать из пилотской кабины вышел улыбающийся негр в военной форме, помахал руками, изображая летящую птичку, и сказал с невероятным произношением только одно слово. Заметив мое недоумение, он произнес более внятно: «Нью- Йорк».
 Итак, мы летели в Нью- Йорк, где уже долгое время жил мой сын. Удастся ли повидаться?
Несколько часов полета прошли в моих раздумьях. Страха не было.
Американцев могли интересовать две проблемы, с которыми я был связан в разное время. Первое. Одна из лабораторий тропцентра изучала отдаленные последствия химической войны американцев во Вьетнаме. Разумеется, их должны были интересовать выводы, к которым пришли наши ученые. Докажи они, что «оранжевый порошок», которым американцы посыпали леса южного Вьетнама, чтобы выкурить оттуда вьетконговцев, до сих пор продолжает оказывать пагубное влияние на здоровье людей, так как привел к образованию в почвах тех краев опаснейшего диоксина, и вьетнамцы смогли бы через международные организации потребовать от штатов возмещение ущерба в огромном размере.
Но я, как администратор, знал эту проблему только в общих чертах. Для квалифицированной беседы на эту тему им нужно было вывозить не меня.
Второе. Несколько лет назад я официально представлял в одной из африканских стран фирму, которая строила там объект оборонного характера. Объект, несомненно, представлял интерес для американцев. Но я никак не представлял, что он их заинтересует с такой неожиданной стороны.
Перед посадкой мой знакомый негр опустил жалюзи  иллюминаторов. Когда я попытался поднять ближайший  ко мне, меня вежливо попросили не делать этого. Так, что Нью-Йорк с высоты птичьего полета я не видел. Не видел я и аэропорта, потому что сразу после приземления был посажен в машину со шторками на окнах, а заднее сиденье было отгорожено от водителя сплошной перегородкой.
Севший рядом со мной постоянно улыбающийся капитан в форме американских ВВС сказал почти без акцента, так присущего американцам:
-Безопасность.
-Что же я так и не увижу город? – спросил я.
-Немножко будете видеть, - капитан вновь заулыбался, показывая ослепительно белые и удивительно ровные зубы, и чуть-чуть отодвинул мою и свою шторки.
Машина неслась по широкому шоссе. Движение было интенсивным, но на дороге царило спокойствие и даже солидность. Я невольно вспомнил ситуацию на наших дорогах.
По-видимому, мы были еще за городом, так как с моей стороны тянулась какая-то водная гладь, а с противоположной стороны к шоссе подступали заросли высоких кустов.
Дорога петляла, и вдруг вдали я увидел арку огромного моста и громаду домов, которые как бы плыли в воздухе, так как нижняя часть их была закрыта дымкой.
-Манхеттен, - сказал капитан, указывая пальцем туда, куда я уже смотрел.
Однако долго мне не пришлось любоваться необычной картиной: машина резко ушла на боковой съезд с шоссе, а затем покатилась по уютной улице, по обеим сторонам которой располагались одно- двухэтажные коттеджи с непременными ухоженными газонами перед ними. Совершенно не ощущалось, что находишься в громадном городе.
-Бруклин, - сказал капитан, - скоро будем приехать, - он все-таки не очень владел русским.
Тем временем машина сделала очередной поворот и остановилась напротив большого дом из красного кирпича, над входом в который висел американский флаг. Полукруглая площадка перед входом уютно окаймлялась маленькими елочками. «Портленд» – прочел я надпись над входной дверью.
-В этом доме живет ваш сын. Обычно в это время он идет в гараж, который находится за углом, и едет на работу. Вы успеете его хорошо рассмотреть,  но пообщаться не разрешено. Сожалею, но у меня приказ, - на этот раз капитан говорил без улыбки.
Я стал смотреть на парадный вход, из которого выходили люди. Обычные люди, обычный дом, обычная улица, однако, это была Америка, Нью- Йорк, Бруклин.
Сын появился внезапно и быстро пошел к углу дома, еще немного и он завернет на другую улицу. Он возмужал, даже потолстел, но выглядел хорошо. По-видимому, жизнь здесь пришлась ему по вкусу.
Только я хотел сказать капитану, чтобы машина последовала за сыном, как она резко тронулась с места, но поехала в противоположную сторону. Свидание было окончено, и длилось оно несколько секунд. Я вопросительно посмотрел на капитана, но он сделал вид, что не замечает моего взгляда. Ну что же, спасибо и за это, я не видел сына пять лет.
Капитан молча протянул мне плоскую бутылочку виски. Теперь мне было уже неинтересно смотреть на город и, отхлебнув из бутылочки, я погрузился в невеселые мысли, которые вдруг накатились на меня. Страха по-прежнему не было, но были вопросы. Что будет со мной? Как закончится вся эта история?
А история продолжала раскручиваться, все больше засасывая меня в свою воронку.
Это был, конечно, психологический прием: прежде, чем начать работать со мной, мне пытались внушить мысль, что Америка не может быть для меня чужой страной, она ведь приютила моего сына. Вон, какой цветущий!

11

Тем временем машина въехала в подземный гараж. Мы молча вошли в лифт, который довольно долго двигался вверх.
Выйдя из лифта, мы оказались в просторном зале, где уже сидели несколько человек в основном в военной форме. Никакой аппаратуры я не заметил.
Тотчас в типично деловом американском стиле (а, может, мне просто не давали возможности придти в нормальное психологическое состояние) начал говорить один из присутствующих. По мере того, как он говорил, внутри у меня что-то закипало. Это был хороший признак – в таком состоянии я думал и реагировал мгновенно.
Но я решил сначала все терпеливо выслушать.
- Нам удалось установить несколько любопытных фактов, связанных с вашей работой в (была названа страна). Сопоставьте их и вы поймете, что наш интерес неслучаен. Факт первый, - говоривший взял со стола несколько листков бумаги и заглянул в них. – В Рос-Гарибе (он назвал маленький городок на юго-востоке страны, в районе которого с нашей помощью строился несколько лет назад оборонный объект чрезвычайной важности) было обнаружено тщательно охраняемое трехэтажное здание. Утром к зданию подъезжали автобусы, из которых выходили люди, в основном мужчины, а вечером они покидали здание, и автобусы увозили их в не менее тщательно охраняемый жилой городок. 
В основном это были арабы, однако, было замечено несколько европейцев и индусов.
Окна здания были завешаны плотными шторами, да и стекла были не простые, а матовые. Вечером, когда в здании зажигали свет, можно было видеть смутные силуэты людей, передвигающихся внутри.
С большим трудом нашему человеку удалось, в конце концов, проникнуть внутрь здания. Каково же было его удивление, когда он обнаружил, что здание пусто, людей в нем нет. А то, что воспринималось снаружи как силуэты людей, оказалось манекенами, которые ездили, стоя на маленьких площадках, каким-то образом приводимых в движение.
Люди только входили и выходили из здания, а работали они совсем в другом месте. Где?
-Факт второй, - последовал новый взгляд на листки. – Удалось сфотографировать и идентифицировать личность одного из европейцев. Он оказался шведом и имел профессию физика-атомщика.
-И, наконец, факт третий, - говорящий улыбнулся, - еще в вашу бытность в тех краях нам удалось с вашей помощью, - раздался смех присутствующих, - измерить уровень радиации в районе объекта. Он оказался гораздо выше естественного фона. 
Один из сидевших за столом подал знак рукой говорившему, и тот замолчал.
Военные о чем-то тихо посовещались.
-Мы решили дать вам возможность отдохнуть и вникнуть в то, что вы уже услышали. Продолжим завтра.
 Весь вечер я провел около телевизора, потягивая виски с содовой. Хозяева проявили щедрость: холодильник в моем жилище был полон еды и напитков.
Как я ни старался, мне никак не удавалось осознать всю серьезность ситуации. Все казалось каким-то нереальным.
Рано утром на следующий день меня посадили в микроавтобус и куда-то повезли. Сначала мы проехали по огромному мосту и оказались в тихом, уютном местечке. Зачем-то менялась дислокация. Уже на обратном пути, когда мы вновь мчались по мосту, капитан объяснил мне, что это знаменитый мост Верразано, названный в честь итальянского мореплавателя Джованни Верразано, первым  из европейцев открывшим нью-йоркскую гавань.
А там, в тихом местечке разговор продолжался, как будто он и не прерывался:
-Итак, мы вышли на версию, что под землей, вернее, под заводом существует другой завод или крупная лаборатория, которая занимается проблемами разработки ядерного оружия.   
Согласитесь, неплохая идея прикрыть секретным объектом еще более секретный.
По нашей версии люди из здания в Рос-Гарибе попадают туда по подземному туннелю. Расстояние немалое, но сооружение такого туннеля с технической точки зрения вполне реально.
Если наша версия окажется верной, то существует реальная угроза, что весьма скоро в руках очередного маньяка окажется ядерная бомба, которую он сможет доставить почти в любую точку земного шара. Кстати, с помощью средств, которыми его снабдила в свое время ваша бывшая держава.
Готовится доклад для принятия очень серьезного решения. Настало время, полковник, послужить миру, а не агрессору.
-Вспомните, - вступил в разговор сидевший в дальнем углу человек в очках, - не били ли сооружены при строительстве объекта какие-либо помещения, не предусмотренные проектом, особенно подземные. Вообще, были ли какие-нибудь на ваш взгляд странности при строительстве. Одним словом, допускаете ли вы, что под основным объектом может существовать подземный, не связанный с основным производством, объект.
Я немного подумал, прежде чем ответить. Кажется, я начал осознавать, в какую опасную игру меня втягивают. Внутри у меня все дрожало, однако, глубоко вздохнув, я постарался придать своему голосу необходимую твердость:
-Прежде всего, я хотел бы, чтобы мне объяснили, на каком основании я был похищен и насильственным путем привезен в страну, к которой я не имею никакого отношения. Это первое. Второе. Почему я должен отвечать на вопросы, которые делают нашу встречу похожей на допрос, и, наконец, третье. Каковы гарантии того, что мое имя не попадет на страницы ваших досужих газет и телевидения? Кто защитит меня от моих бывших друзей? Кто, наконец, даст объяснение правительству моей страны?
Наступила короткая тишина.
Затем поднялся и стал прохаживаться до этого молчавший человек в гражданском костюме. Поскольку все внимательно следили за ним, поворачивая головы вслед за его перемещениями, стало ясно, что это некто с «верху». Так оно и оказалось.
-Я сенатор Гувер, -  проговорил человек довольно густым басом, - и заявляю вам следующее. Во-первых,  с момента, как вы выразились, вашего похищения и до возврата в Сайгон вы находитесь под защитой правительства США. Во-вторых, я уполномочен принести вам официальные извинения за причиненное беспокойство. Однако, обстоятельства таковы, что у нас не было другого пути, как тот, который мы избрали. Что касается ваших бывших друзей, то опасность для вас невелика. Никаких письменных заявлений мы у вас не просим, никаких записей не делается. Мы просим считать нашу встречу беседой, дружеской беседой.
Тут же встал тот в очках и, не давая мне опомниться, сказал:
-Итак, полковник, ситуация более чем ясная. Промедление может привести к трагическим последствиям во всем мире. От вас требуется только назвать те факты, которые могут подтвердить или опровергнуть версию подземного производства.
Что делать? Молчать или говорить? Да и что я мог сказать? Никаких конкретных фактов у меня не было. Хотя отдельные странности, которые были при строительстве объекта,  всплыли в памяти, и я решил рассказать о них американцам. А   выводы пусть делают сами.

12

Уже показалась желтая береговая полоса, и самолет стал медленно разворачиваться, наклонившись на правое крыло. Внизу  поплыли четко прочерченные  улицы, обрамленные низкими строениями с плоскими крышами, среди которых свечками возвышались минареты мечетей.
Наконец, самолет коснулся колесами бетонной полосы, плавно убрал скорость и стал медленно  подруливать к зданию аэропорта, построенному в типичном для арабского  мира стилю.
Мне предстояло ближайшие несколько лет жить и работать в этой стране. Я знал, что работа будет сложной и небезопасной. На душе было неспокойно, как это всегда бывает перед неизвестностью.
Все, чем мне предстояло заниматься, было  окружено завесой строгой секретности, не исключались провокации, попытки соответствующих спецслужб проникнуть за эту завесу. Тем более  что страна, на землю которой мы только что ступили, не пользовалась уважением западного мира, а некоторые страны были настроены к ней просто враждебно.
Для меня с женой уже была готова квартира в небольшом трехэтажном доме рядом с посольством Чехословакии. По другую сторону  дома прямо перед моими окнами располагалась маленькая мечеть без минарета, но на крыше ее был укреплен огромный динамик-колокол, который с раннего утра призывал правоверных к молитве. От мощного звука у нас дребезжали стекла, но постепенно мы к этому привыкли, а через некоторое время мне даже стало нравиться, как искусно  мулла поет свой призыв на молитву.
Я люблю арабский мир, в нем есть какая-то тайна. Арабский язык полон учтивости и располагает к неторопливой беседе.
Эти ощущения пришли ко мне потом, а пока надо было начинать работать, устанавливать связи, налаживать контакты с множеством людей, в том числе и в нашем посольстве.
Наша фирма строила в стране много объектов, но один из них занимал особое положение. Он получался просто красивым и очень скоро стал моим любимым. Я часто приезжал на стройку, вникал во все детали и, как мне казалось, знал обстановку детально.
Некоторые странности в создании объекта, конечно, были.
Само начало строительства объекта уже было странным. По требованию заказчика проект объекта был выполнен  для условно ровной местности. В этом случае проведение инженерных изысканий предполагается после выбора площадки строительства. Однако, на этот раз все было не так.
Сразу после защиты проекта нам было заявлено, что площадка уже выбрана, геологические изыскания на ней уже проведены заказчиком самостоятельно.
Но самое интересное заключалось в том, что на площадке было строго определено и отмечено вбитыми в грунт кольями место строительства подземного тира. Посадка остальных частей объекта на местность не лимитировалась, но о переносе тира не могла идти речь ни на один сантиметр.
Кроме того, нам было объявлено, что выемку грунта на месте строительства тира заказчик произведет сам. Это объяснялось тем, что согласно древним манускриптам здесь могла находиться одна из первых мечетей, существование которой могло внести существенные изменения в историю возникновения и распространения ислама в этом регионе. Выемка грунта должна была сочетаться с раскопками с привлечением археологов и исламистов.
И, действительно, вскоре это место было обнесено высоким забором, выставлены часовые, которые никого не подпускали к забору, и работы начались.
Мы не очень интересовались тем, что происходит за забором, так как тир должен был строиться в последнюю очередь, а пока нам хватало забот на остальной территории объекта. Да и вообще с заказчиком надо было считаться: он был капризен, но богат. А контракт, по которому строился объект, сулил большие выгоды для нашей фирмы. В таких условиях не следовало спорить, где должен находиться тир. Тир следовало строить, даже если бы заказчик пожелал расположить его продольную ось вертикально.
Об этом мы весело болтали, сидя вечером за дружеским столом в командирском домике.
Неказистый с виду внутри он был весьма комфортабельным. Обставленный финской мебелью из светлого дерева, с ковром на полу, домик имел два мощных кондиционера, душ с горячей водой и хорошо оборудованную кухню. В любую жару внутри было прохладно и уютно. Кроме того, в нашем распоряжении был видеомагнитофон с множеством западных фильмов, что по тем временам было большой редкостью. Но особый уют создавал огромный обеденный стол, который к вечеру уже бывал накрыт.
  Генеральный директор объекта сумел договориться со своим руководством в Союзе, чтобы нам вместо технического спирта, необходимого для проведения пуско-наладочных работ, был поставлен чистый медицинский. В стране был строжайший сухой закон, но нас это не волновало: на складе стояло пять бочек этого добра.
Было весело, за столом царила дружеская обстановка.

13

Между тем, объект строился довольно быстро. Вскоре из земли стали появляться элементы, которым положено быть выше нулевой отметки.
Думаю, что с самого начала строительства он попал в поле зрения американских разведывательных спутниковых систем. Условия для этого были идеальными: объект строился в пустыне, над которой практически круглый год простиралось безоблачное небо. Конечно, характер объекта определить с помощью только спутниковых систем было трудно, но по косвенным признакам несложно было вычислить, что создается объект особого назначения.
Располагался он в пустыне недалеко от небольшого городка  Рас-Гариб, от которого строго на юг вела великолепная автострада, недавно построенная какой-то испанской фирмой.
В тот период страна переживала строительный бум. За щедрые нефтедоллары строили все, кому достались контракты, и строили хорошо.
Страна торопилась. Надвигался мировой энергетический кризис, цены на нефть падали, и надо было успеть разумно истратить тот щедрый поток денег, который пока еще продолжал литься в государственную казну.
В нескольких километрах от Рас-Гариба слева и справа от автострады можно было видеть, как быстро растут постройки современного характера. Опытный глаз без труда отличил бы, что слева от дороги располагались жилые домики, а вот справа росли корпуса явно промышленного характера.
Стройка шла споро и ладно: строительная фирма третьей страны дело свое знала.
И вскоре наступило время монтажа технологического оборудования. Эти работы пришлось делать самим: свидетели нам были не нужны.
Несколько раз монтажники сталкивались с «лишними» элементами: то вдруг в стене неизвестно зачем было сделано отверстие, то обнаруживались крепежные элементы, на которых ничего не было.
Да и строительство тира нам разрешили начать при весьма странных обстоятельствах. Когда был демонтирован забор, нашему взору открылся огромный котлован, дно которого уже было залито бетоном.
Тогда обращать внимание на такие мелочи было некогда: приближалось время сдачи объекта в гарантийную эксплуатацию.

14

Прекрасная дорога, построенная германской фирмой «Сименс», доставляла истинное удовольствие тем, кто решил проехать по ней на автомобиле. Идеально ровная на прямых участках на виражах она заставляла автомобиль наклоняться на необходимый угол, чтобы можно было плавно войти и выйти из поворота, не сбавляя скорости. Если добавить сюда звук тихо, но мощно урчащего двигателя «Мерседеса», прохладу кондиционированного салона и музыку, льющуюся со всех сторон, то можно легко себе представить прелесть такого путешествия, даже если оно длиться около двух часов. Я любил эти поездки.
Но на этот раз путешествие не сулило мне никаких удовольствий. Получив извещение, что объект собирается посетить Главком вооруженных сил страны бригадный генерал Дауд, я бросился к «Мерседесу», на ходу бросив своему ближайшему помощнику: «Ты со мной!»
Дальше началась гонка: мы должны были преодолеть 240 километров за полтора часа. Дело осложнялось тем,  что примерно через тридцать минут после нашего отъезда на перегретую от знойного полуденного солнца  землю должна была сразу, без всяких переходов, упасть темнота. Так наступает ночь в тропиках.
Несущиеся  навстречу огромные грузовики и не помышляли переключаться на ближний свет. Они тоже торопились. Торопились побыстрее закончить свой путь, чтобы можно было, наконец-то, поесть и выкурить сигарету. От восхода солнца и до заката правоверные водители не могли этого сделать – стоял один из главных мусульманских праздников рамадан, когда в светлое время суток можно только молиться.
Как мы ни гнали, к прибытию на объект высокого начальства не успели.
Когда мы вышли из машины, у главных ворот объекта нас встретил растерянный генеральный директор. Он сказал, что Дауд вместе со своей свитой уже осматривают объект. С нашими представителями встретиться он не пожелал. Это меня тоже огорчило, так как в его свите навряд ли можно было найти человека, который был способен дать толковые пояснения о состоянии дел на объекте, а это означало, что у Главкома может сложиться неблагоприятное мнение, которое он непременно доложит на самый верх.
В дурном расположении духа мы подошли к входу в тир.
Генерал Дауд и его свита появились в глубине тира и стали приближаться к основному выходу, который был совмещен с амбразурами для пристрелки оружия и был, как я полагал, единственным. Тогда обстоятельства не позволили мне сосредоточиться на вопросе, каким образом генерал оказался в тире, если у основного входа в течение всего вечера находилась большая группа наших сотрудников и, таким образом, проникнуть в тир незамеченной не могла даже мышь.
Дауд был в хорошем расположении духа, улыбался, однако прошел мимо нашей группы молча, как бы не заметив ее. Впрочем, это был обычный стиль поведения многих руководителей в стране на всех уровнях.
Так и не удостоив нас своим вниманием, высокое руководство глубокой ночью покинуло объект.
-Чтоб ты …. – сплюнул на землю генеральный. Полностью его высказывание я не привожу, не всякий поймет его.
На этот раз за столом в командирском домике не было обычного оживления. Может быть, поэтому была выпита двойная доза.
Рано утром по холодку я уехал в столицу.



15

Ливень небывалой интенсивности продолжался около трех часов. Потом будет установлено, что такого здесь никогда не бывало с момента времени метеонаблюдений, а за последние несколько лет дождей не выпадало вовсе.
Ясно, что ливневая канализация, спроектированная и построенная по представленным заказчиком метеоданным, со своей задачей не справилась.
 С пригорка, возвышавшегося с западной стороны объекта, сметя на своем пути ограду, на территорию хлынули потоки мутной воды. Буквально в считанные минуты вся территория объекта была покрыта слоем воды. Вода стала проникать в производственные корпуса.
 В очередной раз пришлось, очертя голову, мчаться в Рас-Гариб, чувствуя как набухает от пота рубашка на спине.
Когда мы, предварительно разувшись, вошли в огромный цех, сплошь уставленный технологическим оборудованием, перед нашими глазами открылась водная гладь озера, из которой островками выступали окрашенные в светло-зеленый цвет станки. Сопровождавший меня генеральный директор мрачно сказал, что сделать ничего нельзя, надо ждать, когда вода уйдет сама.
Однако, наш заказчик так не думал. Во двор одна за другой стали въезжать пожарные машины, какая-то другая техника, которая вскоре была задействована на откачке воды. В первую очередь воду стали откачивать из помещения тира, что нас с генеральным крайне удивило: в тире не было ничего ценного.
 Создалось впечатление, что хозяева бояться, что вода просочиться вниз. Ну и что? Уйдет в песок.
И вдруг в голове вновь возникла картина, когда из глубины тира показался генерал Дауд в сопровождении большой группы офицеров. Так как же они все-таки попали в тир? Я решил дождаться вечера и поговорить с генеральным.

16

Теннисный турнир удался на славу. Он даже получился международным: участвовали финны, немцы, англичане, поляки и мы, русские. Каким-то образом организаторы турнира – наш строительный подрядчик финская фирма «Перусюхтюмя» собрали в Рас-Гарибе этот интернациональный состав. Англичане, работавшие на местной ковровой фабрике, выткали небольшой коврик в форме вымпела, на зеленом поле которого черными буквами было начертано: «Международный теннисный турнир, Рас-Гариб, 19..  год». Это был главный приз турнира.
Перед началом турнира я зашел к ребятам из посольства, которые ведали спецвопросами, посоветоваться, как быть. Последовал принятый у них для таких ситуаций ответ: принять участие, послушать, что будут говорить и в случае чего сообщить. Особенно, если кто-то будет интересоваться объектом.
Турнир состоялся на кортах, которые находились в жилом городке строительной фирмы, в трехстах метрах от северной части ограды объекта, но это была высоченная бетонная стена, полностью скрывавшая все, что находилось за ней.
 Погода стояла великолепная. Царила оживленная атмосфера, настроение было какое-то приподнятое.
 Когда турнир уже подходил к концу, ко мне подошел менеджер строительной фирмы Лаунен и, хитро улыбаясь, сказал:
-Мы хотели бы всех участников турнира пригласить в сауну. Прохладительные напитки и закуска наши, а вот…,- Лаунен знал или догадывался, что у нас есть спирт. Пришлось войти в долю.
Сауна у финнов была великолепной. Огромный предбанник, обшитый светлым деревом, свободно вместил всех гостей, которые были рассажены на длинных скамьях за таким же длинным столом. На правах хозяина Лаунен предложил тост за дружбу. Затем по очереди стали бегать в парилку, но процесс «принятия» не прерывался.
Очень скоро развязались языки, а еще через некоторое время началось разноязыкое пение и дружеские объятия представителей тогда еще не очень дружеских стран. Впервые я видел такую раскованность на международном уровне.
Однако, никто не проявлял никакого интереса к нашему объекту, и я решил, что не придется докладывать ребятам из посольства.
Впрочем, был один момент.… Зачем-то я вышел из сауны во двор и сразу же чуть не столкнулся с кем-то из гостей. Мне показалось, что это был поляк, который поспешно захлопнул крышку какого-то небольшого ящика, но я успел заметить белую шкалу прибора. Тогда я не придал этому значения: уже много было выпито убийственной смеси спирта с водой. Мы немного поболтали и вместе вернулись в шумную компанию.
Уже потом, когда начали разворачиваться описываемые события, вспомнив этот эпизод, я вдруг понял, что поляк что-то мерил своим прибором. Но что?
Никаких электромагнитных колебаний объект излучать не мог, так как это было чисто механическое производство. Значит, мерить можно было только одно – радиацию. Но откуда радиация на нашем объекте? Никаких изотопов на производстве не применялось. Странно.
Наверное, следовало об этом эпизоде доложить ребятам из посольства, но это означало вложить прямо в руки помощнику посла по безопасности некоему Максимову огромную дубину, которой он постарается разнести мне башку. Ведь очень скоро, исследуя этот факт, будет установлено, что в сауне была самая настоящая пьянка с представителями иностранных государств.  А в стране сухой закон, а в Союзе идет борьба с пьянством и алкоголизмом, а откуда алкоголь. И пошло, и поехало.
 Максимов выжал бы из ситуации все: мы с ним не ладили. Просто так достать меня ему было непросто: формально я был первым секретарем посольства, а тут такой случай. И я промолчал.

17

В летнем клубе советского посольства шел прием по случаю очередной годовщины октябрьской революции.
Посол был одет в парадную форму и встречал гостей, стоя у входа в летний кинозал, который был превращен в зал приемов. Гостей было довольно много, но, в основном, это были демократы, друзья по бывшему тогда социалистическому содружеству.
Наконец, поток гостей иссяк, и посол переместился в центр зала. Он нервничал: местные гости, они же хозяева страны, не прибыли. Серьезных выводов из этого делать не следовало – это была обычная манера поведения.
И действительно,  когда прием уже был в разгаре, наконец, прибыла группа человек пять-шесть, в основном состоящая из военных. Военные были у власти, и можно было бы считать, что нам оказано достаточно внимания, если бы не низкий уровень прибывших, хотя некоторые из них имели родственные или племенные связи с самим лидером. Приходилось мириться и с этим.
Разумеется, почти всех я знал, с некоторыми встречался чуть ли не каждый день. Пришлось подойти поздороваться, изобразив радость, дружески похлопывая по плечам.
Среди прибывших оказался лейтенант Мустафа из управления оборонной промышленности. Мне показалось, что он слишком возбужден, а после принятия двух-трех порций виски и вовсе расслабился. Подошел к послу, пытаясь заплетающимся языком говорить с ним по-английски. Но посол тут же перешел на арабский – он в совершенстве владел этим нелегким языком. Однако, и в общении на родном языке Мустафа явно испытывал трудности. Надо было выручать посла, и я подошел к ним. Увидев меня, Мустафа тотчас переключился на русский и стал что-то говорить мне. Посол тем временем отошел от нас, я посчитал свою задачу выполненной и не очень внимательно слушал продолжающего болтать лейтенанта.
Однако, вскоре я насторожился: лейтенант говорил о нашем объекте.
В тот период строительство его было завершено, заканчивалась наладка оборудования, и уже была создана двухсторонняя комиссия по сдаче объекта в гарантийную эксплуатацию. Мустафа был членом этой комиссии, надо было его послушать. Тем временем Мустафа продолжал говорить:
-Все очень хорошо, полковник, - он огляделся по сторонам, - высшее руководство, понимаешь? Очень довольно. Скоро мы там…. Мы им покажем. Там будет такое сделано!
Резкий окрик на гортанном арабском оборвал его на полуслове: перед нами стоял полковник Саид, командующий ПВО страны. Он довольно грубо повел Мстафу к группе стоящих офицеров.
И этому разговору я тогда не придал значения: мало ли о чем можно болтать на подпитии.




18

Последний день уходящего года после длительного ненастья со штормом на море и хлестким дождем неожиданно выдался ярким и солнечным. Уже с утра светило солнце, море успокоилось, к обеду должно было потеплеть градусов до двадцати.
День был выходной, предновогодний, веселый.
Посольство договорилось с какой-то местной организацией о проведении дружеской встречи с теннисным турниром. Я играл в паре с военно-воздушным атташе нашего посольства. Мы составляли довольно сильную пару и надеялись на победу. А вечером мы с женой были приглашены к моему партнеру по корту, что сулило нам хороший стол и теплую, уютную обстановку.
Все это создавало прекрасное настроение. Я, как мне казалось, легко двигался по корту, брал трудные мячи, как вдруг все резко изменилось.
Когда турнир уже подходил к концу, на кортах внезапно появился дежурный аппарата советника по экономическим вопросам. Он подошел к советнику, который играл на соседнем корте, и протянул ему какой-то листок. Тот просмотрел его и принялся выискивать кого-то, вращая головой. Когда его взгляд уперся в меня, он помахал рукой, призывая подойти.
Когда я подошел, советник молча протянул мне бумажку, которая оказалась телексом. Текст предписывал мне немедленно, ближайшим рейсом вылететь в Москву.
Чуть позже я связался с руководством нашей фирмы и попросил отложить вылет на несколько дней, ссылаясь на Новый год, однако мне было отказано в категорической форме. Похоже было на то, что меня отзывают из страны.
Рейсовый самолет «Аэрофлота» , следующий в Москву из Найроби, прибыл в Эль Харра за несколько часов до наступления нового 19…  года. Желающих лететь в новогоднюю ночь было мало, и, когда я поднялся на борт, оказалось, что самолет почти пуст, а в первом классе, где мне полагалось лететь по положению первого секретаря посольства, вообще никого кроме меня не было.
Мои надежды как-то скрасить путешествие рюмкой коньяку не оправдались, так как стандартно симпатичная стюардесса, выждав пока я расположусь, объявила, что это последний рейс в году, все лимиты уже исчерпаны, на борту нет ни капли спиртного.
Поплотнее усевшись в кресло, я стал вновь и вновь  прокручивать в голове события последних дней. Сколько я ни думал, ворочаясь в кресле, какого-то объяснения срочному вызову так и не нашел.
И все-таки сон сморил меня.
Проснулся я оттого, что стюардесса объявляла по радио: наш самолет через двадцать минут прибывает в аэропорт Шереметьево-2, температура в Москве минус восемь градусов.
В аэропорту было на удивление пустынно и тихо. Заспанная таможня особо не придиралась, и уже через полчаса я очутился на улице.
Так для меня начался новый год, который оказался началом целой цепи событий невероятных

19

Когда я вошел в громадный кабинет главы нашей фирмы генерала Алексеева, он стоял у огромного окна, выходящего на Гоголевский бульвар, и смотрел на тихо падающие снежинки.
 Увидев меня, он пошел мне навстречу с протянутой рукой, стараясь выразить радушие.
Мы давно знали друг друга, и мне казалось, что он мне полностью доверяет.
Генерал имел обыкновение вести разговор в шутливом, как ему казалось, остроумном тоне. Не изменил себе он и на этот раз, остроумно поинтересовавшись, зачем это я приперся в Москву в новогоднюю ночь. Встретив в ответ мое молчание, он раскрыл лежащую перед ним кожаную папку и протянул мне лист бумаги. Это был перевод с арабского.
Управление военной промышленности просило руководство нашей фирмы немедленно отозвать из страны меня, как уполномоченного представителя фирмы. В качестве причины указывался мой повышенный интерес к внутренним проблемам страны, не относящимся к моей компетенции. Намек был на шпионаж, а это было серьезно. Хотя с другой стороны мои друзья поступили деликатно, не дав ходу по линии посольства, то есть, не объявив меня персоной нон грата.
 Все это было притянуто за уши, но ведь что-то за этим стояло?
С подписавшим письмо полковником Халилем у меня сложились не только добрые отношения, мы просто обязаны были друг другу. Однажды полковник спас меня от больших неприятностей. Я всегда вспоминаю эту историю с тяжелым осадком на душе.
Кратко суть истории состояла в следующем.
На строящейся по нашему контракту в пустыне военно-воздушной базе Эль-Джауф время близилось к обеду. На специальной площадке уже сосредоточились автобусы, которые должны были везти рабочих в жилую зону на обед.
Водители, тоже наши специалисты, стояли группами, курили. Слышались шутки, смех.
Как вдруг появился еще один автобус. Лихо развернувшись, он стал задним ходом пристраиваться к стоящей колонне. Как потом объяснит водитель, он хотел в шутку припугнуть одну из стоящих поблизости групп, резко газанув задним ходом. Шутка закончилась тем, что один из стоящих был буквально раздавлен, оказавшись между бортами стоящего и паркующегося автобусов.
Пришлось докладывать местным властям, которые тут же арестовали водителя и начали следствие. В то время между нашими странами не существовало специального консульского соглашения, определяющего порядок действия сторон в подобных случаях. Водитель обвинялся в совершении непреднамеренного убийства и по местным законам в лучшем случае был обречен на длительный срок тюремного   заключения. А что такое местная тюрьма, мы уже знали. Попасть в нее не пожелаешь и своему врагу.
Шофера удалось вызволить до суда под мою ответственность, а я тут же был приглашен в наше посольство к «ребятам».
Там мне была прочитана лекция о том, что мы не можем допустить, чтобы советский человек попал в местную тюрьму. Надо принять все меры, чтобы отправить его на родину, где он будет осужден родным судом.
А так как в стране существовал строгий визовой режим для выезжающих из страны иностранцев, консульский отдел посольства не смог бы получить визу для человека, находящегося под судом.
Нужны были специальные каналы, и такие каналы были у меня. Суть плана, разработанного ребятами, заключалась в том, что я должен был провести этого водителя не через то управление, которое курировало Эль-Джауф, и где бы его не пропустили, а через другое, не имеющее никакого отношения к этому объекту, то есть через управление Халиля.
 Мне трудно было противостоять этим идеям, тем более что они исходили от всемогущих в те поры представителей КГБ, которые составляли значительную часть посольства.
Полковник Халиль, внимательно выслушав мой бред относительно больной матери и необходимости срочного вылета, тотчас отдал распоряжение вошедшему офицеру. Тот в свою очередь взял у меня паспорт злополучного водителя и сказал, что завтра к обеду можно забрать его, виза обязательно будет. Поблагодарив Халиля, я, чувствуя себя как нашкодивший школьник, покинул управление.
Светило яркое солнце, дорога шла вдоль лазурного моря, однако, настроение у меня было скверное. Я чувствовал, что эта история на этом не закончится.
Так оно и произошло на самом деле.
Через несколько дней после отлета водителя я обнаружил в своей почте маленький листок, заполненный на арабском. Это оказалась повестка к районному прокурору. Это был симпатичный молодой человек, который объявил, что несколько дней назад при моем содействии незаконным путем из страны был вывезен преступник, отпущенный под мою ответственность.
-Мне известно, - прокурор говорил совершенно спокойно, - что вы дипломат, поэтому мы готовим представление в ваше посольство с объявлением вас персоной нон грата. Такие люди не могут находиться у нас в стране, чем бы они не занимались.
Я тотчас же помчался в посольство. Главный «в кепке», как всегда любезно выслушал меня, развел руками и сказал, что ничего не может сделать. Его ведомство не хотело пачкаться из-за человека, не принадлежащего к их кругу.
Ситуация складывалась безвыходной, а для меня она означала полный крах. И тогда я решился на крайний шаг: я попросился на прием к полковнику Халилю. Теперь я не нес ахинею, а говорил правду. Халиль выслушал меня внимательно, улыбнулся и сказал:
-Работай спокойно, хабиби.
Переводчик слышал, как он тут же отдал приказ Мустафе, чтобы тот позвонил прокурору и велел прекратить дело.
Больше меня не тревожили
Полковник Халиль был, несомненно, самой выдающейся личностью среди тех, с кем мне пришлось работать в стране. Небольшого роста с простым, круглым улыбчивым лицом, он мало походил на окружавших его чванливых и надменных подчиненных, слонявшихся без дела по коридорам офиса с неизменным стеком подмышкой.
Внешность его была обманчива. За ней скрывался умный, образованный человек, владеющий четырьмя языками. С Халилем было легко: он мог вникать в проблему, а, значит, и решать ее.
Думаю, что такой человек не мог полностью поддерживать существующий в стране режим. Но о какой-то оппозиции в то время не могло быть и речи.
Правда, однажды в столице началась какая-то смута. По ночам трещали автоматные очереди, днем улицы были перекрыты многочисленными патрулями, кое-где появились танки. Что-то происходило, но ни пресса, ни телевидение не обмолвились ни словом.
Неожиданно Халиль обратился ко мне с просьбой, не смог бы я на короткое время укрыть его племянника. Риск был огромный, но отказать этому человеку я не мог.
Так почему он подписал письмо о моем отзыве? Догадаться было нетрудно. Очевидно, я перешел где-то черту. Халиль понял или ему подсказали спецслужбы, что я начал о чем-то догадываться, что я вольно или невольно могу проникнуть в тайну объекта в Рас-Гарибе.
В страну я больше не вернулся, а вскоре и вообще ушел из фирмы.
Жалко было бросать любимое дело, которому были отданы лучшие годы, но все когда-то кончается.

20

Американцы внимательно выслушали мой рассказ, но больше вопросов задавать не стали.
Мой капитан объявил, что через два часа мы должны быть в аэропорту, а пока он хотел бы показать мне Нью-Йорк.
-Весь Нью-Йорк, мы, конечно, увидеть не сможем. Посмотрим Манхеттен – это лицо и сердце Нью-Йорка. Если позволит время, заберемся на смотровую площадку небоскреба Эмпайр-Стейт-билдинг.
Оказалось, что Манхеттен не сплошь застроен небоскребами, так что ощущения, что находишься в каменных джунглях у меня не было.
Капитан давал короткие пояснения:
-Пятая авеню… Сорок вторая стрит…Бродвей…Парк-авеню… Гринвич Вилледж. Кстати, вы знаете историю острова? Нет? О, она очень любопытна. Много лет назад один голландец приобрел у местных индейцев остров Манхеттен за безделушки, стоимость которых составляла 60 гульденов. Сейчас это приблизительно 24 доллара.
На смотровую площадку небоскреба мы не попали: поджимало время.
В аэропорту капитан крепко пожал мне руку и сказал:
-Вот и закончилось ваше пребывание в штатах. Надеюсь, что вы покидаете Америку с хорошими чувствами, - капитан протянул мне конверт. – Это вам на дорогу. Да, если у вас возникнут трудности в Сайгоне, обратитесь к консулу Франции, он будет о вас информирован. Прощайте.
В конверте оказалось пять сто долларовых купюр, что резко повысило мои симпатии к капитану и к Америке в целом.
Возвращение мое во Вьетнам произошло тихо и мирно. Уже на следующий день я был в Париже, а еще через день огромный «Боинг-747» компании «Эр Франс» приземлился в международном аэропорту Сайгона.
Аэропорт был построен на месте самой крупной в Южном Вьетнаме военно-воздушной базы США. Еще сохранились арочные укрытия для боевых самолетов, а на противоположном конце летного поля, где уже начинался город, так и остался обезглавленным какой-то храм. Это лихие американские летчики снесли его верхнюю часть, когда сажали свой огромный В-52
Прямо напротив этого храма было построено современное здание со всеми необходимыми службами, и получился первоклассный аэропорт, способный принимать любые самолеты.
Среди пассажиров, прибывших из Парижа, находился мсье Лаваль, Мишель Лаваль, коммерсант, 45 лет, холост. Багажа у него не было, он быстро прошел таможню и вышел на площадь перед аэропортом.
Постоянное сайгонское лето дохнуло влажным жаром.
Как всегда, в день прибытия не частых международных рейсов, в аэропорту и на площади было полно народу. Протиснувшись сквозь галдящую толпу, Лаваль уверенно направился к припаркованному на стоянке автомобилю марки «Рено». Судя по номерам, автомобиль принадлежал Генеральному консульству Франции в Хошимине. Впрочем, французы сказали бы в Сайгоне.
Водитель вежливо приоткрыл дверцу, подождал пока пассажир усядется и тронулся в город. Однако, маршрут его движения не привел бы к Генеральному консульству.
Поплутав по городу, машина переехала мост, соединяющий город с островом, расположенным посреди реки Сайгон и отводного канала, прорытого когда-то американцами. За всю дорогу не было произнесено ни единого слова.
Проехав немного по дороге, ведущей вглубь острова, машина остановилась. Вскоре из нее вышел мсье Лаваль и медленно пошел в сторону гостиницы «Тхань Да». Если бы кто-нибудь смог заглянуть в машину до того, как ее покинул мсье Лаваль, то увидел бы, что тот перед выходом молча передал свой французский паспорт водителю.
Таким образом, по улице уже шел не мсье Лаваль, а я, вновь ставший тем, кем мне и положено было быть по моему российскому паспорту.
Мое отсутствие длилось всего пять дней, а, казалось прошла целая вечность: столько было событий и впечатлений. Легенда, разработанная американцами о моем отсутствии, не потребовалась. Все руководство находилось в Ханое на срочном совещании. Не успев как следует развернуться, тропцентр сворачивал свою работу: наступили новые времена, наука оказалась никому не нужна.
Надо было срочно отправлять людей домой на родину. Генеральный, уезжая в Ханой, передал через сотрудников, чтобы я немедленно занялся этим, как только появлюсь. Пришлось сразу включаться в эту суету, и пошло, поехало, замелькало.
А через некоторое время пришел и мой черед отправляться домой. Уже упакованы вещи, получены паспорта и билеты.
Я стою на балконе и смотрю на реку. Как много воды здесь утекло!
Я полюбил этот край, людей, природу. Но всему приходит конец…
И вот день отлета. В аэропорту, как всегда в этот день, полно народу. С трудом пробиваемся к стойке «Аэрофлота», сдаем багаж, и, наконец, мы в самолете.
Прощай, Вьетнам! Мы оставляем здесь частицу своего сердца.

21

Уже зажглось табло, призывающее пассажиров пристегнуть привязные ремни – самолет пошел на посадку – и в этот момент я увидел его. Сомнений быть не могло – это был один из офицеров службы безопасности на том самом объекте. Он торопливо шел по проходу и, поравнявшись с моим креслом, уронил мне на колени сложенный листок бумаги. Быстро же они меня достали!
Я глянул на соседку: она сидела с закрытыми глазами – то ли дремала, то ли решала свои проблемы.
Осторожно развернув листок, я вложил его в книгу и сделал вид, что читаю ее.
Корявым почерком на листке было нацарапано: «В Дубаи в туалете справой стороны есть дверка. Войдешь туда, там тебя будут ждать. Если не сделаешь, то сразу после взлета самолет будет взорван». Подписи, конечно, не было. Но это, несомненно, были мои старые друзья. То, что они могут взорвать самолет, тоже не вызывало сомнений – на их счету уже было несколько таких случаев.
Они все-таки добрались до меня. Что делать? Я еще раз глянул на соседку, глаза ее по-прежнему были закрыты. До посадки оставалось минут пятнадцать, и  за это время я должен был принять решение. Мысли роились у меня в голове как потревоженные осы.
   Самолет тряхнуло – это были выпущены шасси, и в этот момент я понял, что выхода у меня нет.
…В туалете аэропорта было удивительно чисто, пахло приятным деадорантом. Пристроившись к крайнему писсуару, я стал внимательно осматривать помещение. В конце туалета –действительно имелась дверка, но ней висел замок. У меня немного отлегло от сердца.
Однако, когда, я, дождавшись ухода последнего посетителя, подошел к дверке и осторожно потянул ее на себя, она неожиданно легко поддалась – замок оказался камуфляжным.

22

Промчавшись по летному полю, машина остановилась около самолета, двигатели которого уже работали.
Поднявшись по крутому трапу, я обнаружил, что в самолете кроме меня и четырех офицеров безопасности, которые сопровождали меня в машине, никого не было. Как только дверь за нами закрылась, самолет пошел на взлет и вскоре оторвался от земли. Под нами поплыла желтая пустыня.
Самолет оказался знакомым. Много раз мы с полковником Абу-Ханом летали на нем. Это был военно-транспортный самолет канадской постройки, внутри которого находился комфортабельный пассажирский салон. Низкое шасси создавало впечатление, что самолет того и гляди чиркнет брюхом по бетону.
По моим расчетам лететь нам предстояло часа три-четыре. Надо было обдумать ситуацию. Сидевшие впереди меня офицеры безопасности о чем-то громко разговаривали, не обращая на меня никакого внимания, и я погрузился в размышления.
Первое и самое главное – куда мы летим. Если в столицу, то были призрачные надежды, что каким-то чудом мне удастся выйти на наше посольство или другие российские представительства. Если же мы сядем на военно-воздушной базе Эль Джауф, то дело труба – вокруг на многие сотни километров простиралась пустыня. Ждать осталось недолго: при заходе на посадку по аэродромным постройкам я без труда определю, куда мы прибыли.
Через некоторое время я облегченно вздохнул: мы садились на бывшую американскую военно-воздушную базу Уилус-Филд, расположенную на северо-восточной окраине столицы.
…. Машина резко свернула направо и почти уперлась бампером в закрытые ворота. Справа и слева от ворот тянулась высоченная глинобитная стена, увенчанная колючей проволокой. Вся эта картина напоминала тюрьму, но когда ворота распахнулись, и мы въехали внутрь двора, я сразу же узнал эти современные строения, одно из которых представляло фешенебельную гостиницу с рестораном.
Несколько лет назад именно здесь была поселена многочисленная наша делегация, прибывшая на очередное заседание комиссии по военно-техническому сотрудничеству между нашими странами. В состав делегации входил и я. Тогда мы жили в хороших номерах, питание в ресторане было отменным.
Но мое чувство облегчения быстро улетучилось. Миновав главный вход в гостиницу, мы обогнули ее и оказались перед металлической дверью, выходящей на глухую заднюю стену здания.
Один из офицеров нажал на кнопку справа от двери, она открылась, и мы вошли внутрь. Почти сразу же за дверью начиналась лестница, ведущая вниз, по которой мы и начали спускаться.
Внизу находился длинный коридор, по обеим сторонам которого располагались двери, и когда одна из них была открыта, за ней обнаружился не  фешенебельный номер, а обыкновенная камера, хотя и с элементами некоторого удобства.
Когда дверь за мной захлопнулась, я смог оглядеться. Камера оказалась довольно просторной. Кроме солдатской кровати, стоящей вдоль правой стены, были еще небольшой стол и два стула. На стене висел молитвенный коврик.
Я сел на кровать. Пора было обдумать свое положение и приготовиться к очень трудному для меня разговору, который, несомненно, должен состояться в ближайшее время. А иначе, зачем меня сюда привезли?
Уже было ясно, что мои бывшие друзья знали о моем вынужденном визите в штаты. Знали, кто его организовал. Оставалось выяснить вопросы, которые мне там задавали и мои ответы. С вопросами было более или менее ясно, а вот мои ответы….
Содержание ответов могло круто изменить мою жизнь или прервать ее на некоторое время, пока душа моя не вселиться в другого человека. На это, как утверждалось в некоторых книгах, могут потребоваться столетия. Многовато.
Значит, ответы надо построить так, чтобы они не звучали однозначно, и в случае опасности можно было бы сказать, что меня не так поняли, я, мол, имел ввиду другое.
Напрашивался первый вывод: желательно, чтобы переводил плохой переводчик, которого можно запутать многосложными оборотами и на ошибки которого можно потом сослаться.
Второе. Ни одна душа не знает, где я нахожусь. Значит, надо как-то засветиться перед нашим посольством.
Поразмыслив, я пришел к третьему выводу: ни первое, ни второе не осуществимо. Оставалось надеяться только на чудо.
Грохот открываемой двери прервал мои грустные размышления.
В комнате, куда меня ввели, уже находилось несколько военных, но на мое появление они никак не среагировали. Было накурено. Через некоторое время дверь отворилась, и вошли еще несколько человек. Сердце мое дрогнуло: среди вошедших был полковник Халиль. Он почти не изменился с тех пор, как мы расстались.
Я усиленно искал его взгляда, надеясь прочесть в его глазах свою судьбу, но он не смотрел в мою сторону.
Все уселись за длинный стол, по торцам которого были посажены я и молодой лейтенант с пышными, черными усами, по-видимому, переводчик. Почти все разом закурили, положив на стол одинаковые пачки сигарет: офицеры по-прежнему курили только «Ротманс».
В установившейся тишине  хрипло зазвучал голос полковника, сидевшего посреди стола. Он говорил долго, не оставляя пауз для перевода. Очевидно, эта часть его речи для меня не предназначалась.  Я украдкой наблюдал за Халилем, но он сидел с каменным лицом и ни разу не глянул в мою сторону.
Наконец, полковник закончил говорить. В последней его фразе явственно прозвучало слово «маут». Я знал это слово, оно означало смерть.
Был понедельник, десять часов утра, начиналась неделя, которая могла оказаться последней в моей жизни. Невольно вспомнился тот еврей, которого в понедельник повели на расстрел и его слова: «Ничего себе неделька начинается».
Но было не до шуток. Я весь напрягся, понимая, что сейчас начнутся вопросы. Первым заговорил полковник с болезненным выражением лица. Он тоже говорил долго, но переводчик сказал только одну фразу:
--Назовите себя.
У меня немного отлегло от сердца: даже такую короткую фразу он еле выговорил.
Я полностью назвал себя. Здесь что-либо скрывать было бесполезно. Наверняка в архивах спецслужб страны на меня были самые полные данные.
На второй вопрос – чем я занимался после отъезда из страны и по настоящее время – я также ответил правдиво и полно. Пока это было возможно, надо было отвечать как можно полнее, приберегая односложные ответы на наиболее трудные вопросы. Классическая форма допросов / а это, несомненно, был допрос/ заключается в том, что вам несколько раз задают одни и те же вопросы, а затем выискивают несоответствия в ответах.
Наконец, пошли вопросы, заставившие меня собраться, как перед боем.
-Нам известно, что в течение нескольких дней вы находились в Америке, -заговорил еще один полковник со знаками отличия службы безопасности. – С какой целью?
-Если вам известно это, то должно быть известно и то, что я был увезен туда насильно, - я постарался в голосе обозначить обиду.
-Как это произошло? Кто участвовал в этом? Назовите даты, имена, - теперь вопросы задавал только полковник службы безопасности. Остальные молча курили.
Я рассказал без утайки весь процесс моего похищения, описал лиц, с которыми сталкивался.
-Назвать имена не могу, мне никто не представлялся. Правда, потом в Америке несколько человек называли себя, но думаю, что это вымышленные имена.
Переводчик переводил медленно, у меня было время подумать.
-Расскажите подробно, день за днем, о вашем пребывании в Америке. Важны детали, - полковник неожиданно заговорил по-русски. Это был хороший русский, теперь времени на раздумье у меня не оставалось.
После моего ответа он сделал какие-то пометки в лежащем перед ним блокноте. Все напряженно молчали.
-Теперь перейдем к более конкретным вопросам, - полковник продолжал говорить по-русски. –Интересовались ли американцы какими-либо определенными секретными объектами, которые строились во время вашего пребывания в нашей стране?
Я ответил, что да, интересовались заводом в Рас-Гарибе. Полковник напрягся. Достал пачку сигарет и медленно закурил.
-Чем именно они интересовались? – полковник пристально посмотрел мне в глаза.
Я ответил, что это были обычные вопросы о характере продукции, мощности производства, численности работающих, наличие на заводе иностранцев и т. д.
-Полагая, что эти данные о заводе им давно известны, - добавил я, - я назвал им приблизительные данные, ссылаясь на то, что точных не помню.
Мне показалось, что резкие морщины на лице полковника немного разгладились. Значит, я правильно выбрал тактику ответов. Она была проста: взяв на себя вину по более мелкому эпизоду, скрыть главный эпизод, то есть все разговоры, связанные с подземной лабораторией. Признать, что меня о ней спрашивали, а я отвечал, означало подписать себе смертный приговор.
Я стал усиленно каяться, что зря, наверное, отвечал на вопросы американцев, но мне казалось, что секретность завода давно раскрыта, таким образом, я не нанес вреда народу вашей страны и, тем не менее, я искренне раскаиваюсь в том, что произошло, я боялся за сына, я …
--Хватит, - резко оборвал меня полковник. Чувствовалось, что это его не интересовало.
Он встал и молча направился к выходу, остальные потянулись за ним. Халиль по-прежнему не смотрел в мою сторону.


23

Была глубокая ночь, когда я внезапно проснулся от ощущения того, что в камере кто-то есть. Слабый свет от уличного фонаря, пробивающийся через узкое окошко под потолком, создавал причудливые тени, каждую из которых можно было принять за очертания человеческой фигуры.
Когда глаза мои немного привыкли к темноте, я все-таки различил в углу напротив моей кровати фигуру стоящего человека. Очертания фигуры были нечетки, очевидно, на человеке был надет балахон из верблюжьей шерсти, который здесь носят в холодное время года. Человек не двигался и не произносил ни звука.
Сердце мое бешено колотилось, может, это пришел мой убийца. И когда я уже готов был закричать от страха, я услышал тихое: «Не бойтесь, мы хотим вам помочь».
Сказав это, человек бесшумно открыл дверь и исчез за нею.
Я лежал весь покрытый холодным потом. Что это было? Сон или явь? Наконец, я забылся тревожным сном.
   В течение длительного времени меня не тревожили. Ежедневно в определенное время входил молчаливый араб в длинной белой одежде, ставил поднос с едой, ждал, когда я закончу трапезу, и также молча удалялся.
Дни были настолько похожи друг на друга, что вскоре я потерял им счет. Снаружи в камеру не проникало ни звука, не было ни газет, ни радио. Не полагались мне и прогулки. Навалилась безысходная тоска. Целыми днями я лежал на койке, бессмысленно уставившись в потолок. Существовал ли мир за пределами моей камеры, мне это уже представить было трудно.
В один из таких дней в камеру вошел офицер безопасности, лицо которого мне было незнакомо. Подождав пока за ним закроют дверь, он взял стул, сел около моей койки, на которой я продолжал лежать, и очень тихо начал говорить:
-Мы хотим помочь вам. Те, кто привез вас в страну, требуют вашей смерти, считая, что вы предали наш народ, выдав американцам наши важные секреты. Вам не верят.
Вопрос рассматривался на самом верху. Хвала аллаху, лидер не санкционировал вашу казнь, но приказал вывести вас в отдаленный район пустыни, где вы будете узником, пока не умрете. Но раньше вы сойдете с ума.
Вас должны перевезти через несколько дней. Сейчас мы принимаем меры, чтобы перевозку осуществляли наши люди, - он глянул на дверь и продолжал, - если это нам удастся, то считайте, что аллах услышал ваши молитвы. Ждите.
Он поднялся и быстро вышел из камеры. Мой ответ ему не требовался.
Я продолжал лежать, все также уставившись в потолок. Думаю, что сказанное в тот момент не вполне дошло до моего сознания.
Опять потянулись монотонные дни. Мое больное сознание отказывалось верить, что кто-то хочет мне помочь. Я уже ни на что не надеялся.
Однако, через несколько дней загремел засов и в камеру вошли сразу несколько офицеров. Один из них приказал мне следовать за ними. От длительного лежания ноги не слушались меня, и тогда офицеры подхватили меня под руки. Пока мы шли по коридору, я лихорадочно старался понять, кто это – друзья или враги.
Была глубокая ночь. Во дворе стоял микроавтобус с работающим двигателем. Когда все уселись, автобус выехал за ворота. Улицы были ярко освещены, но совершенно пустынны. В отличие от других столиц, здесь ночной жизни не было.
Сколько я ни всматривался в окошко автомобиля, определить, куда мы едем, не смог. Все молчали.
Минут через тридцать автобус остановился в каком-то переулке и тот, приказавший мне следовать за ними, сказал:
-За углом направо задняя стена вашего посольства, она невысокая. Вам нужно добежать до стены и перелезть через нее. Мы будем стрелять в воздух, - он высунулся из автобуса, осмотрелся и скомандовал: - Вперед!
Раздумывать было некогда, и я побежал, ожидая выстрелов в спину. Пусть лучше смерть, чем пустыня.
Однако, автоматные очереди затрещали, когда я уже завернул за угол.
Падая со стены в рыхлую землю, я заметил, что ко мне уже бежали два человека, очевидно, из охраны посольства.
Помощник посла по безопасности заставил меня повторить несколько раз мою историю, прежде чем он откинулся на спинку кресла и изрек:
-Невероятно! Будем проверять.
Меня поселили в какую-то комнатку на территории посольства и приказали даже не высовываться из нее.
Лишь через неделю за мной пришли. Мы пересекли небольшой внутренний дворик посольства и вошли в главный служебный корпус. Как все было здесь знакомо!



24

Кабинет, куда мы вошли вместе с сопровождавшими меня тремя молчаливыми парнями, несомненно, принадлежал резиденту.
В кресле справа от двери за столом сидел, вальяжно развалившись, человек очень импозантной наружности. Холеное лицо обрамляла густая шевелюра, уже тронутая сединой. В левой руке, лежащей на столе, была дымящаяся трубка. В кабинете плавал густой запах дорогого табака. Прямо над его головой висела застекленная полка, на которой располагалась коллекция из двадцати-тридцати курительных трубок различной конфигурации.
Во всем чувствовалась весомость и солидность, которые подчеркивались подобострастностью вошедших со мною людей.
Человек, сидящий за столом, не встал, не протянул мне руку, он вообще не произнес ни слова, а молча указал мне на лежащий на столе чистый лист бумаги.
-Распишитесь, - наконец, рот его раскрылся, и оказалось, что у него довольно плохие зубы.
Так как стоя это  сделать было затруднительно, я сел и вопросительно посмотрел на хозяина кабинета:
-В любом месте?
-Да.
Я расписался. Он тотчас же передал лист одному из присутствующих, перед которым на столе лежала толстая папка с вшитыми в нее документами. Он открыл ее, пользуясь закладкой, и стал внимательно вглядываться, переводя взгляд с листа на то, что было в папке. Наконец, он поднял голову и молча кивнул смотрящему на него резиденту. Кивок, очевидно, означал «Да».
-Ну, что ж, - резидент поднялся и стал прохаживаться по кабинету. Подойдя к окну, он зачем-то опустил штору и включил стоящий на тумбочке приемник. – Подведем, как говориться, итоги.
В речи его едва улавливался легкий акцент человека, давно не говорившего на русском языке.
-Мы, естественно, проверили вашу личность, - его акцент все-таки не был похож ни на один, на котором говорят наши «националы». – Проверили тщательно, и могу вас обрадовать: мы убедились, что вы тот, за кого себя выдаете.
-Не сомневаюсь, - пробурчал я, однако, главный не обратил на это никакого внимания.
Он продолжал:
-Даже ваша подпись совпадает с той, которая имеется в делах, хранящихся в референтуре посольства. А раз так, надо думать, как вас выручать.
Напряженность, царившая в кабинете, стала спадать, тем более, что «шеф» снял трубку и заказал по телефону кофе и сигареты.
-Сережа, - в свойственной для ценящих себя людей манере он обратился к одному из сидящих за столом, - изложи-ка нам свои соображения.
Тот, кого назвали Сергеем, встал и хотел было говорить, но резидент прервал его на полуслове:
-Ты сиди, сиди, Сережа, и изложи нам все варианты, чтобы можно было еще раз подумать и выбрать наиболее оптимальный и безопасный. Речь идет о вашем вывозе из страны, - это он уже говорил для меня, впервые взглянув мне прямо в глаза.
Судя по тому, что доложил Сережа, существовало четыре варианта.
Вариант №1 предусматривал вывоз меня в Тунис на машине с дипломатическими номерами и затем отправку в Москву самолетом. Вариант был реальный, так как граница с Тунисом для дипломатов была открытой. Но те, кто меня ищет, смогут организовать по дороге автокатастрофу, которая не приведет к человеческим жертвам, но позволит раскрыть тех, кто находится в машине.
Вариант №2 являлся развитием первого варианта и предусматривал поездку в Тунис не на одной машине, а на трех. В этом случае спецслужбам трудно было бы определить, в какой из машин нахожусь я, да и трудно организовать ДТП, в которое попали бы сразу три машины. Однако, вариант был прозрачен для спецслужб, и они могли предпринять какие-нибудь контрмеры.
Вариант №3 предусматривал вывоз меня тривиальным путем, т.е. с оформлением паспорта на чужое имя, оформлением выездной визы, прохождением таможенного и пограничного контроля, ну и так далее. Для этого надо было бы изменить внешность, например, отрастить бороду и побрить голову. Но такие штучки хорошо известны спецслужбам, а потому вариант был признан наиболее опасным.
Остановились на четвертом варианте. При этом «шеф» уточнил, участвовал ли я в период работы в стране в отправке дипломатической почты и помню ли я порядок отправки.
Выслушав меня, резидент набил трубку, раскурил ее и сказал:
-Очень хорошо, что вы все помните. Порядок отправки диппочты с тех пор не изменился. А поскольку вы участвовали в этом деле, вы легко поймете наш замысел. Он заключается в следующем.
В ближайший плановый день отправки диппочты вы вместе с одним из наших сотрудников возьмете подготовленные вализы \специальные мешки для отправки почты\, загрузите в машину и поедете в аэропорт.
Самолет с дипкурьерами прибывает из Найроби поздно ночью. В это время в аэропорту бывает пусто, и служба безопасности не так бдительна. За вами последует еще одна наша машина для подстраховки. Кроме того, в аэропорту будут находиться наши люди, задача которых организовать среди садящихся на этот рейс пассажиров в строго определенное время некоторые беспорядки, которые по нашему замыслу должны привлечь внимание спецслужб аэропорта.
 В это время, которое будет знать ваш напарник, вы погрузите вализы на транспортные тележки и повезете их к самолету через служебный вход.
Офицер, контролирующий этот вход, обычно сидит в своей каморке и кроме специального безымянного пропуска предъявление других документов не требует. Он должен быть один, так как его напарник в это время будет на разборе скандала среди пассажиров.
«Шеф» помолчал немного, раскуривая  новую трубку, отхлебнул кофе и продолжил:
-Пропуск будет на два лица без указания фамилий. Кроме того, мы по своим каналам в осторожной форме информировали полковника Халиля о дате этой операции. Нам известно, что информация до него дошла. Надеюсь, что он предпримет свои меры, облегчающие ваш проход. Иначе, то, что он уже сделал для вас, не имеет смысла.
Далее вы, не спеша, выедете на летное поле и повезете тележку к самолету, который будет стоять справа от основного здания аэропорта. Ни в коем случае не торопиться, не нервничать, не суетиться.
 В самолете сдадите почту дипкурьерам, после чего ваш напарник покинет самолет. Вместе с ним вместо вас выйдет наш сотрудник, который прилетит из Найроби. Вы займете его место в салоне первого класса. Кроме дипкурьеров других пассажиров там не будет.
Ни с кем из пассажиров в контакт не вступать. Сидите себе мирно, спите, читайте. В Будапеште, где будет очередная посадка, из самолета не выходить, ну а в Москве вас встретят прямо у борта.
-Ну вот, кажется, все, - впервые он улыбнулся. – Я изложил план подробно, чтобы не оставалось неясных мест.
«Шеф» снова отхлебнул кофе, попыхтел трубкой, посмотрел на меня, второй раз улыбнулся и завершил:
-Как действовать в случае осложнения ситуации? – задал он вопрос и сам же на него ответил. – Как обычно, то есть не оказывать никакого сопротивления, не отвечать ни на какие вопросы и требовать немедленного вызова нашего консула. Да поможет нам кому бог, а кому аллах.

25

Бог и аллах все-таки существуют и, наверное, дружат, может, даже они братья.
Все прошло без осложнений. Полусонный офицер, едва взглянув на наш пропуск, вяло махнул рукой, разрешая нам пройти. Сдача почты и замена меня на прилетевшего из Найроби сотрудника тоже прошли благополучно.
Стюардесса по моей просьбе доложила командиру, и он разрешил мне войти в пилотскую кабину. Весь экипаж был уже на месте, правый пилот вел переговоры по радио.
Командир протянул мне руку и сказал:
-Я в курсе. Все будет нормально. Вас обслужат по первому классу. Желаю удачи.
Выйдя из пилотской кабины, я направился к своему креслу, как вдруг шторка, отделяющая салон первого класса, резко раздвинулась и в проеме появился офицер-араб в камуфляжной форме. На голове его был красный берет – служба безопасности!
Внутри у меня все похолодело, а ноги стали ватными. Офицер поманил меня жестом в следующий салон. Здесь было еще пусто, но гораздо светлее, чем в первом классе. И тут я узнал его. Это был тот самый офицер, который уронил мне на колени записку перед посадкой в Дубаи. Я был на грани обморока. Бог и аллах, где же вы?
-Не надо так волноваться, - он прилично говорил по-русски. – Мы только хотели убедиться, что с вами все в порядке.
Офицер похлопал меня по плечу и быстро пошел к выходу из самолета. А я продолжал стоять, тупо уставившись в пространство, пока не услышал доносившийся, как через слой ваты, тревожный голос:
-Что с вами? Вам плохо? Пойдемте, я провожу вас на ваше место. – Это была стюардесса. Она взяла меня под локоть и проводила до кресла.
-Я ваша стюардесса, меня зовут Лена. Может быть, вам нужны какие-нибудь лекарства?


Я с трудом выдавил из себя улыбку и постарался придать голосу эдакую беспечность:
-Леночка, сейчас для меня самым лучшим лекарством был бы фужер коньяка.
Она улыбнулась, и уже через минуту я дрожащими руками поднес ко рту доверху наполненный фужер и влил его в себя единым махом. Блаженное тепло начало разливаться по всему телу. Боже мой, до чего же красивых девушек умеет подбирать наш «Аэрофлот»!


                *  *  *

Когда я был уже в Москве, газеты и телевидение сообщили, что американцы нанесли бобовый удар по столице, из которой я так успешно бежал. Основной целью была резиденция лидера. Были жертвы, но сам лидер не пострадал.
 До сих пор для меня остается загадкой, почему же они не бомбили тот самый объект, расположенный в пустыне недалеко от маленького городка Рас-Гариб.


; Сайгон-Нью-Йорк-Москва  1994-1999





;
















 


























             Памяти Михаила Ногтева


;             РОК
   
;                Рассказ


Самолет Ан-12, принадлежащий нашему главному военному советнику во Вьетнаме, должен был вылететь с военного аэродрома, находящегося на северной окраине Ханоя, по маршруту Ханой – Хошимин – Камрань. Вылет задерживался по метеоусловиям на маршруте.
Однако, часам к десяти погода несколько улучшилась и, наконец, вылет был разрешен. Измученные долгим ожиданием те, кто попал в полетный лист, поспешили к самолету. Здесь были вьетнамские и наши военные, рабочие-строители с Камрани, были женщины и дети. В основном пассажиры летели до Камрани – кто возвращался из отпуска, кто впервые летел на объект с таким незнакомым названием.
Пробежав по полосе и подняв тучу брызг, самолет тяжело оторвался от земли и стал медленно набирать высоту.
Это была довольно странная машина. С одной стороны это был транспортный самолет, однако, между грузовым отсеком и пилотской кабиной располагался небольшой пассажирский салон, в котором находилось несколько кресел и даже стоял диван.
Обычно здесь летало руководство, пассажиры попроще располагались в грузовом отсеке, кое-как примостившись среди ящиков, бочек и прочего имущества.
Многие стремились попасть на этот рейс, который назывался «бортом», так как можно было быстро и главное бесплатно пересечь практически весь Вьетнам с севера на юг. Попасть на «борт» было трудно, особенно на этот рейс, так как самолет был переполнен.
На  маршруте погода была сносная, полет проходил нормально, однако на подходе к Хошимину разразился ливень с грозой. Ливень бушевал и в зоне аэропорта. Очень быстро часть посадочной полосы, особенно в ее начале, оказалась под слоем воды, так что с воздуха уже трудно было определить ее боковые кромки, а, значит, и трудно было посадить машину по осевой линии.
Несмотря на это самолету разрешили посадку, так как держать его в воздухе было еще опаснее. Стоял сезон дождей, погода резко и часто менялась. Только что светило солнце, как вдруг небо заволакивало тучами, и начинался страшный ливень, сопровождаемый такими раскатами грома, что, казалось, не выдержат и лопнут перепонки. Видимость сразу резко падала практически до нуля. Попасть в такую грозу в воздухе не предвещало ничего хорошего.
Командир корабля молодой капитан Иваницкий, несмотря на то, что самолет болтало из стороны в сторону, сумел посадить машину. Она побежала по полосе и,казалось, страшное уже позади, как вдруг он почувствовал, что правые колеса основного шасси сходят с тверди. Резко повернув самолет влево, командир дал полный газ и пошел на взлет. Натужно ревя всеми четырьмя двигателями, самолет сумел взлететь. Ни командир, ни кто-либо из членов экипажа не почувствовали в горячке, как переломилась, отлетела в сторону, кувыркаясь в воде, и, наконец, замерла на земле правая стойка шасси, колеса которой продолжали бессмысленно вращаться.
Диспетчеры аэропорта видели с высоты своей кабины, расположенной в башне, возвышавшейся над зданием аэропорта, что самолет остался без правой стойки. Тот час последовала команда командиру корабля: вторая посадка не разрешается, следуйте в Камрань. Вьетнамцы, понимая ситуацию, не хотели происшествия в международном аэропорту. Командиру ничего не оставалось, как подчиниться. Когда он уже лег на курс Камрани, ему сообщили, что у него нет правой стойки и пожелали благополучной посадки. До Камрани было примерно час с небольшим лету, горючего хватало. Сохраняя видимость спокойствия, Иваницкий бодро сказал второму пилоту:
-Ничего, сядем, я не я.
Однако, он нервничал. Набрав высоту, он почему-то приказал всем пассажирам сосредоточиться в пассажирском салоне. Когда за последним человеком захлопнулась дверь, соединяющая пассажирский салон с грузовым отсеком, оказалось, что салон забит по заглушку. Сидели только несколько человек, остальные стояли, тесно прижавшись друг к другу. Сразу стало душно, нечем было дышать. А лететь оставалось еще сорок минут.
Началась мучительная часть полета. Измученные вконец люди, мечтали только о том, чтобы скорее все это кончилось, но никто из них не мог предполагать, что самое страшное мучение еще впереди.
Тем временем самолет вошел в зону устойчивой радиосвязи с Камранью, и командир доложил на землю обстановку. Выслушав его, видавший виды руководитель полетов полковник Сычев только свистнул. Затем он нажал тангенту микрофона и как можно спокойнее сказал:
-Держись, сынок, будем думать, чем тебе помочь. Жди указаний.
Обстановка тотчас была доложена в Москву на ЦКП ВВС. Наступили тягостные минуты ожидания – все думали, какой вариант посадки избрать, чтобы избежать жертв.
А самолет неотвратимо приближался к аэродрому. Здесь уже были рассредоточены пожарные и санитарные машины. Все замерло в тревожном ожидании.
Наконец, когда самолет уже стал виден невооруженным глазом, в динамике на КП послышался далекий голос:
-Принято решение сажать самолет следующим образом. Пусть командир пройдет один раз над полосой таким образом, чтобы правая стойка была за ее кромкой. Прицелится. Садиться будет таким же образом. Мы рассчитываем, если все пройдет благополучно, что, когда самолет потеряет скорость, он накренится вправо, чиркнет крылом по земле, развернется вправо и,скатившись с полосы, остановится. Но нужна ювелирная работа. Как там пилот? Погода?
-Ну, как…После того, что уже случилось, настроение у него должно быть неважное. А тут еще садиться в таких условиях, а у него народу на борту полно, есть дети…Погода нормальная, солнце.
-Ну, бог поможет, больше некому. Как только он сядет, немедленно доложите. Да, и срочно полный список людей находящихся на борту. Как поняли?
-Понял.
Закончив разговор, руководитель полетов тяжело вздохнул и взялся за микрофон:
-Сынок, - нарушая правила радиообмена, полковник продолжил, - надо садиться. Постарайся …, - он подробно со своими комментариями изложил пилоту идею посадки. Он понимал, что такая посадка по плечу лишь асу, да и то с огромной долей везения. А тут за штурвалом был почти мальчишка. Сумеет ли?
Сумел…Но над самолетом и людьми, по-видимому, уже витал рок неотвратимой беды.
Все произошло именно так, как и рассчитывали. Но никто не мог предположить, что самолет, сойдя с полосы, пойдет по той кривой, на которой метрах в двадцати от полосы в одном единственном месте на всем огромном летном поле, возвышались остатки какого-то бетонного сооружения, оставшегося еще от американцев.
Раздался треск – сломалась передняя стойка шасси. Оставшись практически без опор, самолет рухнул брюхом на бетонную глыбу и замер. Когда осела поднятая пыль, взору собравшихся на аэродроме людей предстал неподвижно лежащий самолет без видимых повреждений.
Стало тихо, светило солнце,
 откуда-то доносился птичий гомон. Люди, бросившиеся к самолету, ожидали, что вот сейчас откроется аппарель, и из самолета начнут выходить, выползать перепуганные, раненые, но живые люди.
Однако, аппарель не открывалась, а тем временем из щелей начали ползти струйки желтого дыма – в самолете начинался пожар. Пожарные принялись поливать самолет из брандспойтов, а остальные, используя топоры и ломы, стали рубить обшивку грузового отсека, пытаясь сделать проходы.
Время шло, дым из самолета стал интенсивнее, глухо доносились крики находящихся внутри людей. Наконец, было прорублено отверстие, позволившее проникнуть в грузовой отсек. Но людей здесь не оказалось!
С трудом пробившись через загромоздивший проходы груз, спасатели поняли, что дверь в пассажирский салон заклинило и ее придется взламывать. На это ушло еще несколько драгоценных минут. Ядовитый желтый дым заполнил отсек, работали в противогазах, почти вслепую.
Наконец, дверь была взломана, дым немного рассеялся, и взору спасателей предстала страшная картина: перед ними лежала плотная груда тел с черными лицами, на которых застыло выражение ужаса. Ни одного живого человека обнаружено не было.
Пожар в самолете так и не начался в полную силу, однако, в герметичной кабине люди задохнулись от ядовитого дыма. Удара самолета о бетонное сооружение они уже не почувствовали.
На летном поле было уложено двадцать семь безжизненных тел.
Капитан Иваницкий чудом остался жив. Его тут же увезла медицинская машина, но глядя на него было ясно, что он никогда не оправится от этой страшной трагедии. Был ли он виноват в случившемся или все произошло по воле злого рока? Что перед смертью виделось людям, погибшим в страшных мучениях?
Теперь об этом уже не узнает никто.
               

Сайгон-Москва, 1995 г.
    




              ОГЛАВЛЕНИЕ



1. ПРОГУЛКА ПО НОЧНОМУ  САЙГОНУ - 3          
2. РОК - 111