Глава 3. Мама и папа.
Помню, как я делала уроки. У меня был свой секретер с выдвижным столом. В нём были полки для книг, тетрадок. Там стояла всякая всячина и краски и пластилин, цветная бумага и канцелярский клей с засохшей кисточкой. Секретер стоял в комнате родителей в углу, напротив их тахты. Первое домашнее задание по рисованию было нарисовать тарелку. Дотянув до вечера, я вспомнила про это домашнее задание. Мама пожалела меня, потому что я уже устала и сильно расстроилась. Она успокоила меня и сказала, что поможет мне. Утром мама показала мне в альбоме для рисования нарисованную круглую красивую тарелку. Это был безукоризненный круг, какой-ребёнок в семь лет сделать никогда бы не смог, разрисованный цветным карандашами: по ободку тарелки были нарисованы рыбки. Конечно, учительница сказала мне потом, что это не моя работа, а мамина. Милая моя мамочка, она так старалась для меня. Потом надо было сделать мягкую игрушку. Мамочка сшила ёжика с острой мордочкой, вместо глаз прикрепила две блестящие чёрные пуговки и на носик пришила маленький шарик. А сверху пришила пушок из натурального меха. Получилась очень красивая игрушка, я помню, как я бережно несла её по школе на урок.
Мама делала со мной уроки. Мама проверяла мои задания, потому что я была не особо дисциплинирована с уроками. Позже, когда стали задавать задачи, начались решения этих задач мамой и папой. Помню, они спорили над решениями и иногда сами не могли решить эти задачи. В математике я всегда не успевала. Как-то я нахватала двоек по математике. У меня было плохое настроение. Мне сказали, что я должна сделать работу над ошибками и исправить оценки. В тот момент от родителей я узнала, что мы пойдём в цирк. Я так обрадовалась, что подпрыгивала от радости, когда бежала из школы, и не могла дождаться того дня! Это было такое радостное событие для меня, что переполняло всю меня радостным ожиданием. Конечно, просто так совпало - билеты были куплены, не сдавать же их обратно. Меня никогда не наказывали за тройки и двойки. Вспоминаю, как мы с мамой учили басни Крылова.
Как-то произошёл со мной такой случай в классе продлённого дня, куда я ходила с первого класса. Преподавательницу «продлёнки» звали Евгения Никифоровна. Она была крашеная брюнетка с накрашенными губами, лет пятидесяти, в красном свитере в чёрную полоску. Она увидела у моей подружки Люды Комаровой деньги в спичечном коробке и отняла их у неё. Естественно, Евгения Никифоровна спросила: откуда у неё эти деньги, на что та призналась, что дала ей их я - в обмен на медальку. Медальку мне пришлось отдать, а вот деньги остались у Евгении Никифоровны. Когда правда всплыла, я очень испугалась. А дело было так. Нас водили на прогулку в Тургеневский садик. Когда нас построили парами на прогулку, я увидела у Люды «серебряную» медальку. Мне так захотелось её заиметь, что я стала просить Люду подарить мне её. Но Люда сказала, что согласится, если поменяется со мной на что-нибудь. У меня ничего не было, кроме спичечного коробка с деньгами, которые мама дала мне оплатить талоны на обеды и на завтраки на всю неделю. Но я решила не обедать и не завтракать. Это была приличная сумма для ребёнка, около двух рублей. В тот день кто-то из взрослых сказал, что меня ждёт около школы мама с коляской. Поэтому Евгения Никифоровна ничего не сказала маме, отпустив меня с продлёнки. Это была пятница- последний день недели. Я была в очень плохом настроении из-за этого случая. Мама ничего не знала, а мне становилось всё хуже. Я ожидала приговора, что Евгения Никифоровна всё ещё расскажет маме. В выходные мы поехали к бабушке. Моя совесть мучила меня. Наконец мама заметила и спросила, что со мной происходит. Я заплакала и всё рассказала маме. Она не стала меня ругать, но просила обязательно завтракать и обедать, что попросит учительницу проследить за мной. Я обещала маме. И мне стало так легко на душе!
Поначалу я возвращалась со школы одна. Почему-то в школе ещё не было продлёнки. Перед самым домом мне попался маньяк. Он стал загораживать мне дорогу средь бела дня, растопырив полы плаща. Я испугалась и отвернулась, вокруг никого не было. Каким-то чудом я вывернулась и побежала вперёд. Тогда для меня это было шоком. Придя домой, оказалось, что мамы с сестрёнкой не было. Комната была закрыта. У меня сильно болела голова. В коридоре перед нашей дверью стояла вешалка с одеждой, а за ней санки. Я легла в тёмном коридоре на эти санки и ждала маму. Вскоре она пришла с маленькой Оленькой, и очень удивилась, что я так рано пришла.
Напротив нашего дома из окна была видна недействующая тогда церковь белого цвета, с заколоченными окнами. Это была церковь святого Исидора Юрьевского при православном эстонском братстве. Её открыли намного позже, в 1994 году. Я любила рисовать эту белую церковь, глядя из окна, положив лист бумаги на широкий подоконник. Свято – Исидорская церковь стояла на другой стороне канала Грибоедова и была видна как на ладони. Я часто подолгу смотрела на неё. Действующая же была Никольская церковь, недалеко от нас.
Параллельно каналу Грибоедова шла улица Римского-Корсакова. Там в 5 минутах от нас жила дедушкина сестра - Нина Мироновна. Она имела комнату в коммунальной квартире. Помню, как мама говорила, что Нина Мироновна часто болеет, по-моему, она страдала повышенным давлением. Редко мама оставляла меня у неё. У Нины Мироновны в комнате стоял старинный тёмный высокий буфет с ключиками в ящиках и со стёклами в витринах.Там стояли банки с вареньем , закрытые бумажками и перевязанные нитками. Она сажала меня за круглый стол и угощала меня яблочным вареньем из разетки и горячим чаем. Нина Мироновна наливала горячий чай из чашки в блюдце. Показывала мне щипцы для колки кусков сахара и рассказывала, что так пили чай. Нина Мироновна кормила меня "монастырской лапшой", она сама делала лапшу из теста, тонко нарезала её и опускала в куриный бульон. Подавала суп с мелко покрошенным яйцом. Она была весёлая и немного смешная. Нина Мироновна умерла в 1986 году, последние годы, живя в нашей семье в Пушкине. Похоронили её на Кузьминском кладбище города Пушкина в 1986
Году.
Мама устроилась в Филармонию уборщицей. Конечно из-за нас с сестрёнкой. Вечерами, взяв меня с собой, она убирала классы. Я бегала по классам и огромным коридорам. В классах стояли огромные конрбассы, стояли подставки для нот, лежали трубы разной величины и конфигурации, и разные другие инструменты, стояли рояли и пианино. Я дотрагивалась до клавиш пианино, но играть не умела. Мама очень уставала от той работы.
Дома у нас было коричневое пианино, привезённое из Германии, когда отец служил там. Пианино было очень красивое, с четырьмя золотыми медалями, матовое, сделанное под орех, с инкрустациями и резными отделками. Сверху открывалась крышка, снизу тоже можно было снять панель. Внутри было обтянуто всё зелёным сукном и струны разной толщины были видны как на ладон. Внизу были две педали. Пианино покупали для меня. Немец проверял у меня слух и сказал, что я могу играть на скрипке. Но ни на скрипке, ни на пианино играть меня не научили. Поэтому пианино стояло для нашего с сестрёнкой « трыньканья». Мы дубасили по клавишам, и «сочиняли» музыку. Единственную мелодию « цыганочку» меня научила играть мамина приятельница. Позже это пианино настроили для Оли. К ней приходила сестра Бориса Штоколова обучать игре по нотам. Но Оля очень не любила заниматься музыкой и даже забиралась под кровать, когда приходила преподавательница. Так что, с музыкой в нашей семье не получилось.
Позже она работала няней в детском саду, куда стала ходить Оленька. Когда мы немного подросли, мама устроилась работать по специальности инженером-экономистом в институт «Ленжилпроект». Сначала они находились на Набережной реки Фонтанки, затем переехали на бульвар Профсоюзов, а потом на улицу Белинского. Я иногда приходила к маме на работу. Сотрудницы мамы сидели за столами и что-то писали, считали, составляли сметы. На столах у каждой было много папок с бумагами. Запомнила, как на бульваре Профсоюзов, мы пришли пообедать в столовую в мамин рабочий обед. Я села за стол, а мама взяла поднос и пошла выбрать что-нибудь из еды. На ней был одет рыжий, вязаный свитер с горлышком, тёмно-синие брюки в « клёш от бедра» и белые тупоносые туфли на платформе, широком каблуке и с ремешком. На голове у мамы была высокая причёска с начёсом.
После первого класса мы ездили с мамой и отцом в Тамбов к его отцу. Мой дедушка Илья Никитович был косоглазый со взъерошенными волосами. Он жил со своей женой и детьми, не родными моему отцу. Я видела дедушку по папе один раз в ту поездку. Дедушка сказал папе про маму: « Хорошая у тебя баба». А ещё он просил маму : « Наведи -ка мне чаю». Все сидели за столом, фотографировались. До сих пор есть эти фотографии. После Тамбова мы поехали в Тульскую область в деревню Прокино к сыну сестры папиной мамы. Папина мама умерла, когда ему было всего пять месяцев. Отец хотел найти её могилку. Мы ходили искать дом, в котором родился мой папа и где он жил с бабушкой Катей и дедушкой Никитой, которые воспитывали трёх сирот после смерти их матери. Мы гостили у Дудиновых : дяди Коли и тёти Насти с их двумя дочерьми Зиной и Валей почти месяц. Эту поездку я хорошо запомнила. В день приезда мне дали ведро с похлёбкой для телёнка Мишки. Телёнок был привязан к колышку за верёвку. Я понесла телёнку еду. Но он на радостях рванулся ко мне и сбил ведро, потому что я не рассчитала и поставила ведро очень близко, а надо было на уровне верёвки. Места в деревне Прокино были очень красивые. Мы с мамой и Валей ходили на колхозные поля за земляникой. Набирали много ягоды и потом ели с молоком. Рядом был небольшой пруд. Мы ходили купаться. Там один раз я чуть не захлебнулась, потому что только училсь плавать по « собачьи».
Вспоминается случай, когда мы с Валей вечером пошли гулять и пришли к кампании девушек и молодых людей, так как Валя была уже взрослая. В тот момент проехала грузовая машина и задела дерево. Дерево треснуло и рассыпалось мелкими щепками-гнилушками. Они светились фосфором. Все кинулись собирать гнилушки. Я собрала несколько штук и принесла домой. Поначалу они светились в темноте. А потом перестали.
Мы с Валей ходили по деревне. Однажды увидели перед каким-то домом толпу людей. Все скопились и глазели, как девочка сильно кричала за забором. Оказалось, она натёрла лицо горьким перцем, и лицо жгло так сильно, что она плакала навзрыд. Другой раз мы видели, что в каком-то доме собралось много народу. Калитка была открыта и туда все шли. Мы тоже юркнули в калитку и вошли в дом. Посередине комнаты стоял гроб. В гробу лежала девушка в белом платье и фате. Кто-то сильно плакал.
Иногда мы ходили на поля. Там было очень красиво. Колосья развевались на ветру. Валя как-то нарядила меня в цыганку. Одела мне длинное платье, бусы, повязала косынку и накрасила мне глаза и губы. Мы пошли с ней по деревне и мне кричали : « Погадай, цыганочка!»
Оленька ловила во дворе цыплят, она уже хорошо бегала. Тётя Настя как-то отругала нас всех, что мы плохо смотрим за ребёнком, потому что Оленька, поймав цыплёнка, кидала его в таз с водой, который стоял там же во дворе. Она хотела, чтобы они плавали как утята. Но, к сожалению, несколько цыплят утонули в тазу. Делала она это настолько быстро, что за ней нужен был глаз да глаз
Один раз мы ходили к ангару, где перерабатывали зерно. С машины по конвейеру зерно собиралось из огромной кучи, куда его ссыпали специальными лопастями. Помню, как я прыгала по этой куче с зерном. Хлеб привозили в определённые дни в специальное место на повозке, запряжённой лошадью. Хлеб тёплый и ароматный везли из пекарни в деревянных лотках, сложенный кирпичиками. Нас с Валей отправляли покупать хлеб.
Первую половину пребывания в деревне с нами был отец. Но отпуск у него закончился. На смену ему приехал дедушка Николай Миронович, чтобы помочь маме с нами. Дедушка любил рыбачить. В деревне Прокино протекала маленькая шумная и быстрая речушка. Дно её было в мелких и крупных камушках. Там дедушка давал мне удочку и учил наблюдать за поплавком. Он учил нанизывать червячка на крючок.
Как-то мы с ним нашли птенцов, выпавших из гнезда. Они громко пищали и широко открывали жёлтые клювики. Мы с дедушкой сделали им тёплое гнёздышко и решили положить их в сарае повыше. Птенцы были ещё голенькие и широко открывали клювы, когда я их кормила булкой, смоченной в молоке. Но пробыли птенцы в сарае недолго, так как их утащила кошка. Придя в сарай, я увидела их место пустым….Дедушка сказал, что кошка их съела.
В Прокино было много брошенных садов . В некоторых домах никто не жил. Мы собирали вишню с заброшенных вишнёвых деревьев. Потом на крылечке мы вытаскивали косточки и варили варенье. Соседская девочка научила меня делать « лимонад». В стеклянную бутылку из-под лимонада набивалась вишня без косточек и наливалась вода, добавлялось немного сахарного песку, и лимонад был готов. С этой девочкой мы подружились и играли в пупсиков. Она подарила зелёную кофточку с чёрной пуговкой для моего пупсика, и для меня это было большим богатством - у пупсика была одёжка. Возвращались из деревни мы на поезде. На вокзале я очень захотела спать, и меня положили в Оленькину коляску, взяв её на руки. Я поместилась, но ноги остались свешенными наружу. В поезде меня переложили на полку, и я уснула. Помню, как утром я достала своего пупсика и зелёную кофточку для него и радовалась этой одёжке и мечтала, что мама сошьёт ему ещё много тёплых вещей. Домой мы приехали с вёдрами вишнёвого и крыжовничного варенья, обвязанными марлей.
После этой поездки, через год , пришла телеграмма. Умер папин отец, наш дедушка Илья Никитович. Я смотрела на папу и боялась, что увижу, как он заплачет. Папа не плакал, но был очень и очень расстроен.