Она всегда боялась электричек. Вернее, не самих электричек, а той минуты, когда откроются двери - и под ногами разверзнется брешь между порогом и краем платформы. Заранее мысленно готовилась, замирала, вцепившись в бабушкину руку. Та понимала, что происходит, крепко сжимала в руке маленькую детскую ладошку и говорила - " На счёт три!"
И даже потом, когда прыжок был уже позади, долго мерзко дрожали ноги и подкатывала к горлу тошнота.
В детской голове вертится много страхов, а этот был особенный - он возникал когда приятный женский голос произносил -"Станция Луговая". Платформа была старенькая, низкая - и прыжок приходилось совершать сразу и вперёд - и вниз... Шаг в пропасть. Сколько сотен раз ей потом приходилась делать такие шаги...
Старая, тысячу раз хоженая дорога мало изменилась за полвека.Только заборы из лёгкого штакетника сменились на кирпичные глухие стены. Но это только до поворота на Парковую. Вся улица из десятка домов осталась почти прежней - с гигантскими старыми елями -истеричными собаками - и открывающимся старым парком в её конце. Собственно, это уже и не был парк - маленькая поляна с прудиком. Берега у прудика были высокие- насыпные.Его вырыли когда она ещё не ходила в школу - и запустили туда всевозможных мальков и тритонов. Но выжили только пучеглазые ротаны - и рыбу на берегу давно никто не ловил. Какое - то время рядом с прудом стоял ржавый железный фургон - в нём иногда показывали кино по выходным. Потом кино кончилось - в Институтском посёлке построили кинотеатр, и фургон медленно доживал свою жизнь, покрываясь всевозможными надписями и потёками ржавчины. Несколько раз его поджигали - а потом он просто исчез - растворился в густой крапиве - и ушёл в землю.
Она шла по знакомой дороге, с удивлением и даже каким-то любопытством рассматривая пухлощёкую девочку - там, в прошлом веке, несущуюся бегом по дорожке к колодцу, со щеками, вымазанными клубникой. Как далеко они теперь были друг от друга...Единственное, что осталось неизменным и связывающим их через года- это бесконечная любовь к лесу и вечное ожидание чуда.
Она вообще жила с головой, вывернутой назад - рассматривая и пересматривая прожитые жизни - не одну, не две. а целое море разных жизней, прожитых полно и подошедших к концу.И в каждой из них - себя - как незнакомое, постороннее существо, не отождествляемое с нею, нынешней.
Калитка перекосилась и вросла в лёд. Мать вынесла ей кусок ржавой трубы, заменяющей лом, топор и лопату. Лёд под трубой не кололся- а скрипел и покрывался маленькими круглыми дырками. Топором рубить было удобнее. Нарубив целую кучу осколков, смешавшихся с ледяной кашей, она открыла калитку, собрала лопатой снег, и пошла к дому.
Это дом она всегда воспринимала как живое существо. Сейчас было явно видно - он умирает... косое крыльцо - провалившиеся пол и потолок в комнате - печка, которую перекладывали много раз - до тех пор, пока она не перестала греть... Пол около печки был засыпан углем и золой. Она присела на кровать - на ту самую кровать, на которой в детстве рассматривала пятна на обоях, наделяя их лицами и характерами) и устало вытянула ноги. Закурила. Из носа текло, болела спина. И очень грустно было сознавать всю мизерность своей помощи, и бесполезность реанимации прошлого.
Ей вспомнилось, как любовно и бережно отмывала бабушка каждую дубовую паркетину из тех, что догнивали теперь под слоем золы и грязи. Какой белоснежной скатертью был накрыт стол, заваленный теперь пустыми пластиковыми бутылками, банками и другим непонятным хламом.Окно было заложено старыми подушками и затянуто плёнкой. Мать открыла шкаф - и оттуда из залежей каких - то серых тряпок пахнуло смертью и разрухой."Кладбище," - подумала она."" Кладбище разбитых надежд и иллюзий".
Солнце за окном побагровело от мороза. Она поднялась,выложила из рюкзака консервы и сигареты. Мать что - то торопливо пихала ей в руки, деньги, пакет кофе, тёплые носки. Она почти не слушая, шла к калитке, заранее представляя себе , как сейчас потащится к станции, как ледяной ветер будет выдувать последние крохи тепла из под старой куртки, как заболят окоченевшие руки и ноги.Ей хотелось уйти поскорее, освободиться, забыть, скинуть с себя неподъёмный груз прошлого.
Мать долго была удивительно красивой женщиной - зеленоглазой, русоволосой, с классической женской фигурой. Мужчины на улице застывали и выворачивали головы ей вслед. Единственное, чего в ней не было никогда - это спокойной женской ласковости - природного материнского инстинкта. И забота о ребёнке всегда была у неё с каким-то надрывом- непосильная и безрадостная. Рядом с матерью она всегда чувствовала себя гадким утёнком - приземистой, коротконогой и длинноносой чернявой кувалдой. Именно от осознания своей неуклюжести и непривлекательности она без конца билась об углы лбом, роняла чашки и проливала на себя чай. Она знала, что вслед за очередным конфузом тут же услышит отповедь о своём внешнем и внутреннем уродстве, о том, как противно видеть рядом такого монстра, и о том, что именно поэтому от них ушёл отец. Наверное она действительно была безобразна тогда, старясь сжаться, спрятаться, а ещё лучше - исчезнуть. Стать невидимкой.Добрая тётка только подливала масла в огонь, говоря в утешение, что не всем же быть красивыми - и что она даже может стать актрисой- но играть всегда будет служанок, которые умнее и добрее госпожи.
И осознавая свою судьбу, как судьбу гадкого утёнка, она построила для себя закрытый сказочный мир, мир, в который вход был закрыт всем, кроме бабушки. Как-то по собачьи она чувствовала, что бабушка любит её такой, какая она есть Просто любит - ни за что.
В этом мире, наполненном чудесной музыкой и картинами, ветром в горах и подводной прибрежной живностью, она просуществовала до грани расцвета. То есть, она и не подозревала , что это расцвет, только стала ещё более нескладной, прятала стесняясь грудь, и с ужасом наблюдала, как растут волосы на лобке и под мышками.Первые месячные вызвали дикую боль и ужас - она решила, что умирает. Никто из родных не потрудился объяснить ей неизбежность происходящих перемен, а рассказывать об это она стеснялась. Интерес мальчишек не воспринимала вообще, или воспринимала как издёвку, ждала когда оскорбят или ударят. Такое часто бывало в детстве - это было привычным и понятным. Если уж собственная мать считает тебя уродом, неудивительно, что тебя обижают чужие.
Поэтому и первый сексуальный опыт не напугал а поразил её. При полной невинности и незнании различия в устройстве мужского и женского тел, она не почувствовала ни боли ни страха- только любопытство - и нежданное удовольствие.
Мальчик, который рискнул сделать её женщиной был на 3 года старше, довольно опытен - и сам так поразился произведённому впечатлению, что прикипел к ней всей душой.
Но и тогда у неё и мысли не было что она может быть интересна и хороша.Просто вдруг появился человек, ближе бабушки, которому можно было доверить свои секреты - и детские, и уже не очень. Он проверял её уроки, готовил к экзаменам в 8 класс, учил жарить картошку и играть в карты. Все сексуальные эксперименты она принимала с любопытством только народившегося щенка и играла в эту игру с наслаждением, ничего общего не имеющим с искушённостью и осмысленностью.
Просто позволяла себе радоваться происходящему в её теле.
Кончилось всё это обычно - мальчик ушёл в армию - а её ждал аборт. Мать даже не орала - она просто была поражена что её гадкий утёнок умудрился от кого - то забеременеть.
Кто - то из друзей помог сделать всё тихо - и наблюдая из окон Грауэрмана за прохожими , она с ужасом вспоминала всё, что делали с её телом и говорили врачи. Но даже и тогда она не повзрослела ни на грамм, не сумев связать дикую боль и стыд с радостью, которая этому предшествовала.
Заснеженная дорога кончилась - она поднялась на платформу, закурила сигарету и приготовилась ждать. Электрички здесь останавливались нечасто.За платформой качались метёлки огромных сухих борщевиков, вдалеке виднелось институтское поле.
Ей вспомнилось, как в жаркий летний день, возвращаясь из магазина с бидоном молока, они с бабушкой нарвали овса - и как вкусно было вылущивать из него ещё недоспевшие молочные зёрнышки.
Народу на платформе было мало - ветер стих - только чуть потрескивали от мороза окна пристанционных двухэтажных бараков, казавшиеся ей в детстве огромными и красивыми.
После аборта её на всякий случай перевели в другую школу - и там она влюбилась - уже всерьёз. Одноклассник, ещё более забитый и робкий чем она, но крупный и сильный притягивал её как магнит - и в одну из послешкольных пьяных встреч она лишила его девственности. И тут в ней проснулась страсть. Она хотела его всегда и везде - а он не особо возражал.
О встречах знали его родители - уезжая на дачу оставляли им ключи и еды на пару дней - и то были самые счастливые дни в той её жизни. А дальше- всё как всегда - беременность - скандал у неё дома - и запрет встречаться с ней - у него.В этот раз она уже хотела ребёнка- хотела всем существом - чтобы сохранить хоть частичку любимого человека.
Ни угрозы матери, ни уговоры не помогали. И тогда её просто обманули - врач сказал - "Я только посмотрю" - а очнулась она уже в палате - с ощущением невосполнимой потери. Там, на кресле, под наркозом, она понимал что они делают, видела откуда-то сверху, издалека - но не могла крикнуть, чтоб остановить их. Какая-то неведомая сила подхватила, унесла её наверх - к звёздам - там покрутила - взвесила- потом категорично сказала - "Не готова" - и она полетела вниз.
Возврат в тело был ужасен - тесно, больно, тяжело и противно.
С этого дня она возненавидела мать. Та пришла её забирать на следующий день - и первый раз в жизни у неё был виноватый вид. В больницу она пришла с ребёнком - а забирала взрослую женщину с недобрым взглядом.
Обида так и не прошла- и через год она вышла за веснушчатого лопоухого мальчишку, которого знала с 14 лет. Он никогда ей не нравился, но был влюблён в неё до безумия - и видимо не понимал, что делает. А она, уже умудрённая горьким женским опытом, вертела им как ей было удобно, очень хорошо понимая, где у него кнопка - и забеременев в третий раз, быстро отправилась с ним в ЗАГС.
Слово "любовь" она надолго - на 20 лет вычеркнула из своей жизни. Именно любовь к мужчине - двух дочек, родившихся с разницей в 2 года она любила всей душой - и только это скрепляло её абсурдный брак, поскольку муж ей был не близок и не интересен.
Дальше время побежало быстро - учёба - работа - детский сад, школа... Кадры как в ускоренной съёмке накладывались друг на друга.Дочери взрослели - взрослели и родители. Видимо муж с годами начал понимать, что он не любим и не нужен. Начались скандалы- сцены ревности - слёзы - ссоры - примирения...На какое-то время их смягчил родившийся сын - но через 5 лет и это не помогло - игра была доиграна - и она подала на развод. Уже взрослая - уже знающая, что она красива и желанна - но так и не забывшая детских обид и унижений.
С грохотом подъехала электричка, вырвав её из плена воспоминаний. Она зашла в вагон, с удовольствием села на тёплое сиденье, подышала на замёрзшее окно и стала глядеть на пробегающие мимо знакомые очертания. Вот болото за станцией - вот Депо - вот новые дома, которых тут раньше не было. Потом включила музыку, отгородилась от внешнего мира наушниками и вернулась мыслями в прошлое.
Она как-то плохо помнила эти 20 лет - как будто плёнка местами стёрлась. Отдельные эпизоды -смешные и грустные, остальное - только про детей. Все их болячки- и первые любови - и страх потерять - и усталость и обида...
На сиденье напротив водрузилась огромная тётка с кучей пакетов.Сначала долго обустраивалась, потом громко начала говорить по телефону. Ей вместо зернодробилки привезли овощерезку - и она приказывала своему работнику не отдавать деньги. В перипитиях этой истории вынужден был участвовать весь вагон поскольку её голос, звучный как иерихонская труба, исключал возможность отстраниться. Наконец вопрос с зернодробилкой был решён, тётка звучно зачавкала хурмой, вынутой из сумки, а она вернулась в свои воспоминания...
После развода, ошалевшая от долгожданной и незнакомой ей свободы она летела куда-то, не оглядываясь.. Могла напиться с встречными бомжами, могла просто прошляться всю ночь по городу...Потом у неё завязался роман с мягким добрым пьющим дядькой. Именно отсутствие в нём ярко выраженных мужских черт совершенно её покорило.Ей позволялось решать - как и когда они будут общаться, куда пойдут, что будут есть, и как- заниматься любовью.Больше всего ей нравилось заставлять его нарушать приличия и правила. Он, как человек консервативный, страдал, но на неё смотрел с ужасом и восхищением.Всякие штучки, вроде секса на детской площадке или в парке под кустом жасмина - или бег босиком и почти нагишом по городским лужам возвращали ей уверенность в себе - то, чего ей так не хватало в детстве. И когда он первый раз посмел не согласиться с выбранной программой - это был удар.Вдруг оказалось, что у этого мужчины есть характер...
Потом он заболел. Надолго и всерьёз.
Нет, она не кинула его тогда, терпеливо моталась в больницу с пакетом еды, потом долго ещё оставалась рядом, уже не понимая зачем. Этот измученный, уставший от жизни человек был уже совершенно не похож на весёлого разгильдяя, готового на безумства ради любви.
И она ушла. Надо было выбирать - скучная серая жизнь - или неизведанная, полная приключений дорога. Долго маялась, отрываясь, крутила бесконечные романы,доращивала сына, которым уже не могла управлять.
С родителями она почти не общалась - да и с детьми ей стало сложно. Вроде бы всегда готовая помочь, она не понимала их ревности, обид, претензий...Их как будто ранило и обижало, что она живёт какой-то своей , отдельной жизнью, насыщенной и бурной. А самое обидное, что дом, построенный ею с такой любовью, рушился на глазах. Отваливались дверные ручки и обои - ломалась мебель, немытые окна нагоняли тоску. Но когда она пыталась реанимировать былой уют, дети вставали на дыбы. Им казалось, что этим она ущемляет их права.
И она плюнула. Забила. На дом, на детей, на все 4 или 5 прожитых жизней. Решила что пора уходить - в эту новую - шестую - опять неизвестную, в которой она будет одна и сама по себе.
"Станция Лианозово" - раздался голос в вагоне. Она вскочила, выбежала в тамбур, и полная надежд, вдруг утратившая детский страх одиночества, неожиданно для себя совершенно спокойно шагнула в раскрывшийся проём дверей,забыв даже глянуть - большой ли промежуток между выходом и платформой...