. Из воспоминаний
Автор - публикатор
09.07.2012 г.
«Илия Чавчавадзе цнобили картвели мцерали ати цлис ико……..» - так начинался текст биографии великого грузинского поэта Ильи Чавчавадзе в учебнике третьего класса русской школы. Я не стану приводить его содержание до конца, но поверьте на слово, я его помню спустя 60 лет.
Маленькая, толстенькая, моложавая училка, пыхтела у доски, записывая отдельные слова из текста. Она, изредка сдувая с розовой щеки падающую черную прядь волос, с нажимом выводила грузинские буквы на коричневом линолеуме, рассыпая крошащийся мел на пол и на длинную черную юбку, из – под которой выглядывали две коротенькие, толстенькие ножки, похожие на ножки рояля и делающие ее карликовую фигурку несуразной. Наверное, в детстве ее сверстники не раз награждали ласковыми эпитетами и потому сейчас, когда она обладала хотя бы какой-то маленькой властью, а ее обидчики остались в прошлом, она с удовлетворением вымещала накопившуюся за прошлые годы злость на беззащитных маленьких детях. Она не любила нас, а мы ее. Шел урок грузинского языка
. Я учился в 25 мужской средней школе. Четырехэтажное здание с широкими окнами, занавешенными еще со времен войны черными шторами, стояло почти впритык к похожему, но пятиэтажному зданию женской гимназии № 39. В ней учились мои старшие сестры. И хотя школы наши находились рядом, я никогда не ходил к первому уроку с ними вместе. По дороге, проходя мимо дома своего товарища, я стучал в окно первого этажа и выуживал оттуда заспанное симпатичное личико незабвенного друга Гоги Чигогидзе, который сначала выбрасывал на тротуар ранец, а затем, наспех засовывая за щеку кусок булки, посыпанной сахарной пудрой, вылезал ко мне прямо через окно. Вслед за ним высовывалась простоволосая, седая голова бабушки Пепо. С шумной бранью: «Ах, шени мамадзагли, и когда этот шайтан будет различать, где окно, а где двери?»- она провожала своего ненаглядного внука в школу. Мы весело бежали по дороге, размахивая руками, и улюлюкали ей в ответ. Но сегодня в окно никто не высунулся, и я сидел за партой один.
Еще перед началом первого урока Вовка Арутюнов спросил меня: А где твой дружок?
Я только развел руками и ничего не ответил.
--Он не любит грузинский -- вот и не пришел,- ответил за меня Гришка Лозовой.
--Он не любит Нателлу,- прошептал Джемалка, увидев, как она в это время входила в класс
--Кто прочтет отрывок, который вы видите на доске?- спрашивала калбатоно Нателла, закончив писать и повернувшись к классу. Ее маленькие черные глаза с ехидным любопытством, вглядывались в испуганные мордашки третьеклашек, выискивая смельчака, который бы взялся прочитать ее каракули. Писала она очень неразборчиво, тем более, что некоторые буквы грузинского алфавита даже в книжке различить не совсем просто. Класс молчал, а она ходила взад и вперед, гордо задрав, свою непропорциональную с ее невысокой фигурой большую голову, нагнетая тишину. Мы осторожно переглядывались друг с другом, ожидая выходку какого-нибудь смельчака. Мы знали, что если добровольца не сыщится, то под ее экзекуцию может попасть любой. Она будет не только ругать несмышленыша разными словами, но перед тем, как поставить двойку, схватит за ухо и, будет, выворачивая его наизнанку, кричать, что это язык вождя и каждый невежда должен учить и знать его. Смельчака так и не нашлось, и она, вытянув вперед коротенькую уродливую руку, с длинной лакированной указкой, направилась к моей парте. Я онемел от испуга, ведь у нас и так с ней были непростые отношения, т.к. я был один из тех немногих в классе, кто не знал грузинского.
– Адеки, бичо,- обратилась она ко мне,- чкара чкара, - торопила она, заметив мое замешательство… Но в это время тяжелая классная дверь отворилась и все, как по команде сначала повернули головы направо, а потом встали. Нателла с удивлением повернулась тоже и вдруг, расплывшись в притворной улыбке, совсем изменившимся, дрожащим голосом запричитала: Мимбрдзандид, батоно Отари, мимбрдзандит.
–Да не суетитесь, Нателла, - ответил он по-русски,- присядьте. А вы, дорогие ребята,- сказал он подчеркнуто вежливо, пойдете сейчас на экскурсию.
-Ура! --вскинув руки вверх, заорали дети. Мы кричали не от того, что очень хотели на экскурсию , а от того, что хотя бы сегодня будем избавлны от этой училки. Директор лично начал выстраивать нас по парам, поправлять на нас одежду и осматривать внешний вид. Помню, нам тогда в школе выдавали однообразно серую форму и требовали аккуратного к ней отношения. Нам редко приходилось видеть директора, а тут он сам пожаловал в класс. Вместе с ним в класс вошла наша классная руководительница, высокая грузная дама. Мы, третьеклашки смотрелись с ней, как только что вылупившиеся цыплята, с курицей наседкой. Она и на самом деле была доброй, ласковой женщиной, любившей свою работу и нас, глупых несмышленышей. Мария Михайловна приняла эстафету от директора и повела нас по длинному коридору к выходу. У парадных дверей мы остановились, и директор некоторое время о чем-то разговаривал с нашей классной. Длинный школьный двор, утопающий в осеннем листопаде уже чуть пожелтевших кленов, шуршал под ногами маленьких пацанов – третьеклассников. Было тихо и уютно. Солнце пока не вышло, сквозь крону было видно, как по небу плыли светло-серые облака, не предвещавшие ни солнца, ни дождя. Самый маленький в классе я шел всегда в последней паре вместе с Гоги, но сегодня…, задрав к небу голову, я наблюдал за этим таинственным небом, пытаясь увидеть там что-то необыкновенное и сказочное. У выхода со двора Мария Михайловна, увидев, что я отстал, остановила строй и дала мне возможность присоединиться к классу.
- Ребята, сегодня «авлабарской» подпольной типографии, в которую мы идем, исполняется 50 лет. И мы должны в этот день побывать там.
-Мария Михайловна,- обратился кто-то из ребят, - а почему мы туда идем, есть же много других классов?
-А потому, что, наверное, мы самые лучшие и у нас в классе нет двоек.
- А тетя Нателла говорит, что мы самые настоящие ослы,- показав пальцами длинные уши, сказал рыжий Сережка.
- Ну а директор о нас совсем другого мнения, ребята, поэтому он нам и сделал такой подарок.
- Ха, конечно подарок,- засмеялся Арутюн, - избавил нас от этой училки-мучилки.
-Нельзя так говорить, Вова,- поправила его классная.
-Я больше не буду,- вытянув губы дудочкой, сгримасничал он.
- Всё, ребятки, шутки в сторону, сейчас мы перейдем дорогу, а там и недалеко типография.
По длинной крутой лестнице мы спускались осторожно. Мария Михайловна шла впереди, готовая поймать любого из нас, кто вдруг захочет скатиться с винтообразной лестницы. Она была очень надежным и ответственным человеком, способным предвидеть, возможные события.
Яркий свет подвальной комнаты, с которой начиналась типография, освещал несколько допотопных печатных станков и стеллаж, с набором шрифтов разного размера, это был метропанжный цех, и хотя там уже много лет никто не перебирал и не складывал матрицы, в нем пахло краской и еще какими-то маслами. Древний, седой дедок возился под станиной давно не работающего станка, смазывая вал приводного ремня.
В третьем классе мы еще не учили историю, но про революцию, про Ленина и про Сталина нам рассказывала Мария Михайловна. Мы знали, что все коммунисты и большевики хотят на земле мира и спокойной жизни, что наша Красная Армия победила фашистов; и что всеми военными и не военными делами руководил Иосиф Сталин и что настоящая его фамилия Джугашвили, и что он выходец из народа, и его отец был обыкновенный сапожник. И что он любит нас и живет для нас. Поэтому мы нисколько не удивились, когда женщина экскурсовод, рассказывая нам историю деятельности «авлабарской» подпольной типографии, часто употребляла имя Сталина. От нее мы узнали, что газета «Искра», которую издавал сам Ленин, привозилась из Петербурга или из-за границы, печаталась здесь и распространялась по всему Закавказью. А одним из активных агентов, отвечающим за печать и распространение этой газеты, был Сталин, поэтому недавно решением тбилисских коммунистов эта типография была переименована в «Сталинскую».
Экскурсовод еще долго о чем-то говорила, а я обособленно ходил по комнатам, только что выбеленным известью и с любопытством рассматривал образцы старых газет и журналов, которым было уже много, много лет и которые хранили в себе тайны большевистского подполья. Экскурсия закончилась так же неожиданно, как и началась. По поведению сотрудников музея было видно, что они кого-то ждали: нервничали и беспричинно оглядывались по сторонам, но, скорее всего тот, кого они ждали, так и не приехал. Мария Михайловна вежливо поблагодарила сотрудников музея и повела нас наверх. Выбираться по крутой винтовой лестнице было не менее сложно, чем спускаться, но мы должны были это сделать и потому, немного попыхтев, оказались наверху. Последней, еле переводя дыхание, выползала Мария Михайловна, а Вовка Арутюнов сочувственно вытягивал ее за руку.
Но, когда наше внимание, обращенное к злополучной лестнице, переключилось на улицу: все, вдруг, были непонятно удивлены и даже встревожены тем, что совсем рядом, в пяти- шести метрах стояла небольшая группа военных, видимо, только что вышедшая из двух черных «зимов» и внимательно следившая за тем, как из передней машины медленно, с трудом, с заднего сидения поднимался человек, тоже, как будто, военный.
Один из тех, кто, очевидно, открыл дверцу черной лакированной машины, попытался подать ему руку, чтобы помочь выйти, но последний, как-то избежал его прикосновения и самостоятельно выбрался из машины.
Улица казалась совсем безлюдной, так как был разгар рабочего дня, поэтому мало кто мог обратить внимание на это событие. Но, когда этот человек повернулся к нам, меня будто ударило током. – Неужели это он, тот, о котором мы только сейчас говорили, тот, о котором каждый день говорит вся страна, тот, который улыбается нам с огромных портретов? -- --Сталин!- мелькнуло у меня в голове, и какая-то пелена счастья и ликования затуманила мне глаза. Я видел, как он, оправив шинель, оглядел немногочисленную публику и, увидев детей, ласково улыбнулся сквозь усы, что-то сказал рядом стоящему генералу, чуть поднял для приветствия руку и подошел к перилам типографской лестницы, медленно посмотрел вниз и, опять улыбнувшись, но теперь уже другой улыбкой, улыбкой сожаления, сожаления того, что теперь не в силах спуститься туда вниз, чтобы, вероятно, вспомнить свое прошлое, не спеша пошел к машине, по пути ласково потрепав по голове, ближнего к нему мальчишку. И только тогда, когда захлопнулась последняя дверца лимузиноа, оцепенение спало.
В растерянности, а скорее даже в полуобморочном состоянии, как мне показалось, находилась и наша классная. Она, на некоторое время потерявшая нить управления, связывающую ее с нами, странно смотрела вслед удаляющимся машинам. Может быть, она чувствовала себя в чем-то виноватой, то ли перед ним, то ли перед нами. Все произошло так стремительно и непредсказуемо, что ни она, ни мы не могли вовремя осознать, что произошло.
-Дети,- вдруг очнувшись, воскликнула она,- это был Сталин!
Михаил Азариянц,
писатель