Улица моя Троицкая

               
 Улица моя Троицкая!                Кто теперь знает, где ты находишься?                В лучшем случае отправят тебя куда-нибудь на Троицкое поле. И это будет очень далеко и совсем не там.                Эта улица, – моя самая малая родина, на которой ухитрился родиться. Правда, это не совсем точно, так как родился я в Кузнечном переулке.                Да нет, не на рынке, а напротив него.                Когда-то там, в двухэтажном доме, напротив рынка, размещался родильный дом. А на Троицкую привезли уже после, как я с мамой отбыл, положенные, по тем временам, дни в роддоме. Да и улица называлась уже не Троицкая, а так как и теперь.                Странно, что мой брат двоюродный, а точнее дядя мой Димка, приехав в Ленинград, после перевода его отца- генерала в Ленинград, называл эту улицу именно Троицкая. Тут надо пояснить, кем же он мне приходился братом или дядей. По возрасту, он младше на три года, по родственным связям племянник моей бабушки, так как генерал был её родным братом Иваном Ивановичем Судаковым. Вот и получается, что Димка мой дядя. Для упрощения понимания я называл его братом двоюродным – он не возражал.                Так почему же мой дядя называл эту улицу по- старому.                Дело тут, видимо, в том, что так улицу называла его мама. Мама училась в своё время, как и все пять сестёр в институте Благородных девиц и, кажется, успела закончить его при старом названии. Возможно, точно теперь и не вспомнишь, она заканчивала, когда его назвали Бесстужевскими курсами. Мама Димки – Анна Павловна, конечно, знала эту улицу, как Троицкую. Хотя в то время её родня на ней ещё не жила.                Улица находится в центре города и протянулась от  Пяти углов до Невского проспекта. В Невский и упирается, не пересекая его.                Итак, почему же Троицкая?                Дело в том, что на заднем дворе дома три, куда я попал сразу после Кузнечного переулка, размещалось Троицкое подворье.                Стоял там и храм, и высокая колокольня. В моё детство мы, с останков её, зимой съезжали на пятых точках. Во время войны попал в колокольню крупнокалиберный снаряд и разрушил её, выбив все стёкла и в моём доме. Бабушке, жившей в нём всю блокаду, пришлось вставлять в окна фанеру, чтобы как-то утеплиться.                Правда в эти годы и подворье, разумеется, не существовало. А снаряды летели и не в колокольню, а в райком партии, который разместился, конечно, во дворце Белосельских-Белозерских. Где же ещё могли размещаться райкомы единственной и непогрешимой?
  Заглянем же в историю. Посмотрим, что же располагалось вблизи этой, моей улицы, чтобы быстрее догадаться, как же она называется теперь.       
 На левом берегу Фонтанки почти никто и не жил, практически до Екатерининских времён. Троицкое же подворье построено ещё при Петре Первом, архитектором
А.М. Горностаевым, скорее всего он перестраивал позже подворье. Там служил  духовник Петра – Варлаам, который  крестил и его дочерей, Анну – старшую и Елизавету – младшую дочь. За подворьем шло большое, одно из первых кладбищ города. Оно занимало большое пространство до нынешних Пяти углов, Загородного и Владимирского проспектов.  Места здесь были глухие. Из описания тех мест можно увидеть, что и волки здесь шастали в большом количестве. В холодные и голодные зимы не брезговали даже кого-то, и откопать, покоившегося на Троицком погосте. Сказать, что это единственное строение, тех времён, на левом берегу Фонтанки, не скажешь. После победы при Гангуте, Пётр воздвиг, выше по течению Пантелеймоновскую церковь, так как победа была одержана в день этого святого. Невская першпектива уже тогда существовала. Собственно это первый проспект Северной столицы. На проспект это ещё не походило, а так… лесная дорога. Построил Пётр, и первый дворец на левом берегу, близ мостика через Фонтанную реку для своей старшей дочери – Анны. Дворец построил архитектор Джекомо Кваренги. Правда, пожить ей не пришлось в этом несколько громоздком сооружении. Выдал Пётр дочь замуж, для укрепления дружбы и братства, за герцога Гольштейн-Готторпского – Карла Фридриха, сына Карла Двенадцатого. Кстати у них-то и появился, на свою беду, будущий Пётр Третий – внук Петра и Карла.  Да, так бывало в те времена. Теперь подобное родство даже представить трудно.                Далее, ближе к Неве, при Петре появилось ещё несколько строений на берегах Фонтанки.                На месте нынешнего Художественного училища Штиглица, с выходом на Фонтанку, воздвигли Партикулярную верфь, где строились шлюпки и баркасы для петровской знати. Там же эти плавсредства и хранились. Рядом с верфью  появилась Хамовая улица, где жили хамовщики, которые расчёсывали конопляные стебли и затем изготовляли пеньковые канаты, а позже, изготавливали ткань для парусов. Не ищите эту Хамовую улицу, она сейчас, и давно уже, называется Моховой. Далее за Партикулярной верфью, возвели и теперь стоящий там длинный двухэтажный дом – Дворцовую прачечную. И при впадении Фонтанки в Неву поставил дом генерал Баур – пыточных дел мастера. Кстати, именно в подвалах этого дома допрашивали и царского сыночка Алексея.  Петербургские легенды донесли до наших дней, что по ночам в этом районе можно встретить дух замученных людей. Лично мне встретить их не пришлось, хотя в молодости и приходилось по ночам там прогуливаться.                Дом Баура стоял, да и сейчас стоит, напротив Летнего дворца Петра, что в Летнем саду.                Что-то далековато от Троицкой я забрёл. Вернёмся потихоньку к ней, к родной улице моей.                Расцвет левого берега Фонтанки приходится на Екатерининский период правления. Царица щедро одаривала своих приближённых, воздвигших немку на русский престол. На Фонтанке стали появляться дворцы, особняки набережная стала преображаться. Старый мост через Фонтанку, заменили на новый, который построил военный инженер строитель, полковник Аничков. Мост и приобрёл его имя. Позже на нём появились и Клодтовские кони. Да что там мост, и дворец построенный при Елизавете Петровны, для своего возлюбленного певца дворцового хора – Разума, позже ставшего графом Разумовским, тоже стал назваться Аничковым.
   На углу Невского проспекта и набережной появился прекрасный дворец  князей Белосельских-Белозерских, архитектора Штакеншнейдера. Напротив него, на другой стороне Невского – дворец Шаховских. Он был поскромнее и позже перестроен. В XX столетии там размещался Исполком Куйбышевского района. По другую сторону от Троицкого подворья, возвела особняк графиня Карлова, сейчас там иностранный отдел Городской библиотеки имени Маяковского. После графини особняк не раз менял своих хозяев. Последние годы до переворота там размещалось Купеческое собрание. Чуть дальше появился особняк графа Головина, а по другую сторону Графского переулка, на углу, поставил свой особняк граф Ротори. Особняк не сохранился. Теперь на этом месте большой пятиэтажный дом. Кстати, в этом доме в двадцатые годы, двадцатого столетия размещался Союз писателей. Именно здесь происходило прощание с Сергеем Есениным, затем его проводили до Московского вокзала и увезли в Москву, где на Ваганьковском кладбище и похоронили.                Вверх по течению, за дворцом Анны, ставшим позже Екатерининским институтом благородных девиц, во время войны госпиталем, и ныне одним из зданий Государственной национальной библиотеки, появился прекрасный дворец с шикарной оградой – Шереметьевский, построенный архитектором Чевакинским. В этом дворце Шереметьевы почти и не жили. Во дворце был создан хоровой ансамбль, который там же и выступал. А ещё там размещался необычный оркестр. Каждый участник имел дудочку только с одной нотой. Управлял оркестром дирижёр, указывая кому производить звук. Получалось, что-то вроде фортепьяно или органа. Можно сказать, что играл сам дирижёр быстро указывая, какую ноту необходимо произвести.                Далее по Фонтанке на углу набережной и улицы Семионовской, названной в честь церкви Святой Анны пророчицы и Семиона Богоприимца, появился доходный дом графини Игнатьевой, матери царского генерал-майора и советского генерал-лейтенанта. Граф Алексей Алексеевич Игнатьев, будучи в 1917 году Военным атташе во Франции спас для страны золотой запас, находящийся в Париже и позже служил новой власти, заработав очередное звание – генерал-лейтенанта. Граф дожил до нашей победы над фашистами, ушедший из жизни в 1952 году. (фот: Граф генерал-лейтенант А.А. Игнатьев)
  И всё-таки вернёмся обратно, поближе к Троицкой улице. Наверное, читатель стал догадываться, что это за улица? Улица была весьма аристократична, жили здесь не бедные люди. Квартира, где жил автор, когда-то принадлежала баронессе, правда, уже являла собой огромную коммуналку, но коммуналку в лучшем понимании.  Жили все, как родные.                Второй раз на этой улице появился автор в сознательном состоянии, уже после войны. Помнится как машина, маленький грузовичок, сделанный, видимо, из легковой машины «Эмки», въехал в каменное ущелье у Пяти углов и запрыгал по булыжной мостовой. Почему-то именно такое впечатление произвела улица на человека, привыкшего во время эвакуации видеть большие просторы в небольших городишках.                В первый же день бабушка вывела на прогулку. Дом три – второй от Невского проспекта. Выйдя на Невский  и увидев атлантов на дворце Белосельских-Белозерских, а чуть дальше коней на мосту, внук пришёл в восторг и понял, в какой дивный город он вернулся. Некоторые дома стояли ещё в лесах, отстраивались после жестоких артеллирийских обстрелов города в годы войны. На каждом доме по чётной стороне Невского виднелись надписи, что эта сторона наиболее опасна при обстрелах. На многих окнах ещё красовались бумажные перекрестия. Делалось это на случай попадания снаряда вблизи, для уменьшения количества осколков от стекла. На многих домах висели застеклённые коробочки красного цвета и рядом деревянный молоточек. Это была пожарная сигнализация. При пожаре в доме или поблизости, первый обнаруживший, должен разбить стекло молоточком и нажать красную кнопку. По этому сигналу немедленно выезжала пожарная команда.  И никто не пытался «шалить», разбивать для забавы  стекло и нажимать на кнопку. Дисциплина была строгая и сознание повышенное.                На улице, рядом с Невским по обеим сторонам, на проезжей части у тротуара стояло по ларьку. Слева «Союзпечать», где к вечеру выстраивалась очередь, чтобы купить газету «Вечерний Ленинград». Почему-то именно она привлекала внимание жителей. По правой стороне стоял большой деревянный ларёк, где продавали и пиво, и водку в разлив, и закуску в виде бутербродов. Бутерброды чаще всего были с красной икрой, которая мало кому нравилась. Народ подходил к ларьку, а «свято место» никогда не пустовало, покупал кружечку пива и грамм сто водочки. Иногда водка запивалась пивом, а иногда делался ёрш. Отпивалось  пиво, и в кружку вливалась водка. Как правило, пальцем в урну скидывалась с бутерброда икра, а лежавший кусочек масла, в виде цветочка тем же пальцем размазывалось по хлебу. Этим уже можно было и закусить. Любопытно было смотреть на этих мужичков и хотелось побыстрее вырасти, чтобы тоже попробовать это «лакомство». Кстати когда автор подрос, в новом аккуратном ларьке, продавалось только пиво. И таких ларьков в городе было много, почти на каждом углу. И вовсе они не портили вид города. Да, теперь представить такое странно и, наверное, лучше, что от них избавились. Появилось много баров. А в те годы даже слова такого не произносили, потому, как буржуазное оно. Позже появились пивные и назывались они, как-то казённо – «Пивной зал».                Позже рядом с пивным ларьком, который вскоре исчез совсем, стала останавливаться цветная кибитка, с впряжённым в неё осликом. В этой кибитке продавались билеты в цирк. И цены на билетики вполне позволяли сводить детей на каждое представление.                Большой достопримечательностью улицы являлись: на левом с Невским углу Кафе «Автомат», на правом – «Рыбный гастроном № 1».                Название кафе носило не по оружию, а по автоматам в нём находившемся. Завезли автоматы из Англии до войны и к 1945 году многие вышли из строя. Автоматы поражали воображение. В кассе покупался жетон на бутерброд, например. Этот жетон опускался в прорезь у автомата, и бутерброд опускался на этаж ниже, где было окошко. Автоматы эти занимали всё воображение. Как это так можно? Бабушка несколько раз порадовала внука и покупала бутерброды, хотя цены в кафе не были дешёвыми. Таким же образом можно было купить и налить в стаканчик глинтвейн, что внук ещё застал, когда подрос. Коронным блюдом в кафе «Автомате» была квашеная, тушёная капуста с сосисками. Этой капустой всегда за версту пахло и привлекало внимание. Так хотелось подрасти и взять это «лакомство». И подрос внук, и приходилось забегать в кафе и есть это «чудо». В те – детские годы, это было не по карману. Не по карману была и ещё одна мечта. В кафе иногда брали с полстакана сметаны  ели её ложкой с хлебом или без него. Вот это было совсем не понятно. Это же, что-то вроде приправы к щам или борщу. Но, чтобы так ложкой поглощать её – это уже перебор. Однако во взрослом состоянии и эта мечта сбылась. Надо же было попробовать…       Всё детство об этом мечталось.                Здесь же, вблизи кафе и кинотеатра «Титан», продавали  мороженное. Стояли тёти с ящиками на ремнях, висевших на них, и продавали эскимо на палочке. По цене оно было наиболее доступным. Летом ставили перевозные на колёсиках ящики для продажи газированной воды. В ящиках размещались и краники и трубы, соединяющиеся с водопроводом, рядом с ящиком стоял баллон с газом, которым газировали воду при её наливании в стакан. Над ящиками возвышались стеклянные цилиндры с сиропами разных цветов и вкуса. Из этих цилиндров в стакан наливался сироп, строго дозировано, так как на цилиндрах были деления. Можно было заказать послаще, с двойным сиропом. После сиропа в стакан наливалась газированная вода. Удовольствие такой напиток в жаркое лето доставлял огромное. Позже появились автоматы газированной воды, и они уже никого не удивляли. В нише шкафов- автоматов, похожих на большие холодильники, стояли стаканы, где их ополаскивали и потом наливали воду, бросив в прорезь соответствующую монетку: 3 копейки с сиропом и 1 копейка без сиропа. Количество стаканов периодически убывало, но вскоре они снова появлялись. Это желающие распить бутылочку в ближайшем дворе или подъезде, на троих, забирали их, а отметив, какой-то свой праздник ставили стаканы на место. Всё по честному.
  На другом углу от кафе размещался, упомянутый уже,  рыбный гастроном, где продавалась в те годы только рыба и рыбные консервы. Это позже, когда рыбы поубавилось стали появляться там и гастрономические отделы. А в те годы на подоконниках больших витрин стояли огромные стеклянные ёмкости, что-то вроде аквариумов и в них плавало большое количество крупной рыбы. Покупающий мог выбрать, что он хочет и ему вынимали его заказ большим сачком. Со стороны Невского проспекта, в витрине долгое время красовалась панорама. По льдам Арктики шёл ледокол, на него смотрели белые медведи. Всё сделано из сахара и шоколада. И мы, мальчишки гордились нашими достижениями – Во! Знай наших!                И даже откусить от панорамы кусочек желания не появлялось.                Со стороны улицы прижатый к стене гастронома стоял небольшой ларёк, величиной чуть больше шкафа. Этот шкаф, раскрывался, на табуретку усаживался дядька и предлагал почистить обувь, продать шнурки или гуталин. Долго там сидел дядька- чистильщик. Каково же было удивление, когда узнали, что это ассириец. Тот самый ассириец, о которых рассказывали на уроках истории. И страны-то такой давно уже нет, а ассирийцы, да ещё и в Ленинграде жили. Оказалось, что, практически все чистильщики обуви, а их в городе жило много, были ассирийцами.
  За рыбным гастрономом долго размещалось Шляпное ателье. Каких  шляп только не шили там. Все новинки были выставлены в витрине. Отбоя от модниц там не было.
  По другую сторону улицы находился наш любимый проходной двор, который выводил на Владимирский проспект. Обходить вокруг казалось слишком далеко и долго. То ли дело –  шмыг в проходной и ты уже на Владимирском, а тут и Брод рядом, только Невский перейти. Напомню, что в каждом уважающем себя городе были Броды. Это сокращённое от Бродвея. Там и гуляли появившиеся стиляги. Видимо, с той самой оттепели и началось разложение советских людей и началось движение великого государства к своему концу. Такой «демократичный» генсек кукурузный царствовал в те времена.                Надо сказать, что на Бродвей мы выходили, да только, как говорится «рожей не вышли». Мы были ещё школьники и достать тряпьё заграничное не представлялось возможным, да и средств таких не водилось. Это только братья Давлатовы, с которыми «посчастливилось» учиться в одной школе, могли себе позволить. В доме у них был достаток, и они знали все фарцовочные точки. Вот и выряжались модненько и на всех посматривали свысока.                Мы, конечно, пытались, что-то изобразить из себя: брюки заузить, много денег не надо. На ботинки наклеить, толстые подмётки, стоило дороговато, но тоже доступно. А вот, где галстук с обезьянами, пальмами или попугаями достать – проблема. Вот мы и создали свой малый Бродвей, по Троицкой улице, от Невского до Щербакова переулка. И так же, как на том настоящем, фланировали, в умных философских беседах, с друзьями. Ходили от одного конца до другого, в надежде встретить какую-то парочку девочек, одна из которых тебе приглянулась. Подойти и познакомиться, как-то стеснялись, так как не знали, а что дальше-то делать. Вот так и гуляли, проходя, обмениваясь взглядами. Да… далеко нам было до сегодняшних мальчиков и девочек.  Надо сказать, на одну девочку удалось произвести впечатление. Такое, что она перевелась из другой школы в нашу, что в Пролетарском переулке, у Фонтанки, и поныне стоит, только под другим номером. Перевелась девочка, да ещё на второй год ухитрилась остаться, чтобы в одном классе оказаться. Да тут промашка вышла. Определили её в параллельный класс, да и мне к этому времени другая, отличница нравилась.                Так, что там о проходном дворе-то?                В проходной двор был выход из кинотеатра «Титан». Наш «придворный» кинотеатр. Теперь там процветает ресторан «Палкин».                Кому теперь нужен кинотеатр, главное развлечение в те годы.                Иногда нам удавалось просочиться, навстречу выходящей толпы, и затеряться, где-то за шторами кинотеатра. И частенько удавалось дождаться начала нового сеанса, а там уже труда и опасности не представляло выползти из укрытия и занять пустующее местечко.                В проходном дворе в подвальных помещениях частенько продавали дефицит в виде муки или сахарного песка. И тогда выстраивалась очередь, которая выходила на Троицкую улицу и тянулась либо от Невского, либо от переулка Пролетарского.                Какой-то дефицит «выбрасывали» и в рыбном гастрономе. Тогда очередь тянулась от Невского и до дома пять или дальше.                Стоящие в очереди бабушки частенько подряжали бегающих мальчишек, чтобы, за эскимо, тот постоял рядом, и можно было бы взять дефицита (сахара или муки) на двоих.
   Ну а далее….                В доме пять жил артист Музыкальной комедии – Евгений Михайлов.
(Фото: Евгений Михайлов)
Наверное, в то время он был звездой, правда, такого термина не применяли тогда. Частенько он шёл домой в сопровождении шлейфа девиц, которые ловили всё, что могло упасть с артиста. Как, правило, это мог быть окурок. Однажды летом он шёл мимо дома три, где дворник поливал из шланга тротуар. Артист подскочил к дворнику и направил струю поперёк тротуара, попросив так подержать пока он не скроется в подъезде дома. В пятом доме жил и мой друг школьный, ставший заслуженным артистом Кукольного театра, что находится на улице Некрасова – Володя Корзаков.                В этом же доме на первом этаже располагался овощной магазин, позже Булочная. Овощной особо запомнился. В нём принимали стеклянные банки и бутылки. Однажды, перед летними каникулами удалось насобирать и сдать стеклотары на 28 рублей. Это как раз та сумма, которая позволила купить волейбольный мяч. Мяч не чета сегодняшним. Он имел шнуровку, о ниппельных мечах тогда и не слышал никто, и сделан был из кирзы. Очень больно шлёпал он по рукам, особенно шнуровкой. Но это был первый и мой мяч.                Далее в доме семь, во время блокады жила Ольга Бергольц. Но об этом стало известно позже, когда на дом водрузили мемориальную доску. А в те наши школьные годы там жил певец-бас Заслуженный артист РСФСР Ефрем Борисович  Флакс. За ним тоже толпы девиц обычно тянулись.
(Фото: Ефрем Флакс)
 Дом отличался от всех других. Не был он красив собой, построенный в стиле конструктивизма, строился в советское время и предназначался он для нового быта. В квартирах отсутствовали кухни. Многие квартиры имели два этажа. На первом этаже дома располагалась столовая, где и должны питаться все жители. Таким образом, всех освобождали от быта, чтобы больше времени оставалось для строительства светлого будущего. На крыше дома находился солярий, для отдыха жителей.   Надо сказать ничего не получилось из затеи и в доме вынуждены были встраивать кухни и превращать квартиры, как правило, в коммуналки. А на первом этаже, там, где столовая предполагалась, разместили  Детский сад со светлым игровым залом.                Жил здесь и мой друг Юрка Знаменский, большой фантаст и изобретатель, так и не реализовавший свой талант. Кстати, там жила и та девочка, что на второй год из- за меня осталась.                Далее переулок Пролетарский, в мои школьные годы, к столетию вождя всего пролетариата мира – Ленина, как подарок ему, переименованный в Марию Ульянову. Ныне он нашёл потерянное имя – и стал вновь Графским. В переулке стоит моя любимая 219-я школа, сейчас она имеет другой номер. На углу с улицей Троицкой в доме 9 жил ещё один мой друг, наш отличник – Володя Петров.                По левую сторону находился кинотеатр. Запамятовал его название. Туда почему-то ходили реже, чаще посещали Титан. Сейчас там размещается прекрасный театр – Театр Европы, которым руководит талантливый руководитель Лев Додин.
  По правой стороне улицы тоже размещался театр, но совсем невидный и редкопосещаемый. Назывался он – театр Народного творчества. Сейчас там тоже театр, что-то с роком связанный, что-то вроде Рок-клуба или центра. Граничил этот театр, казалось, что и вход один был, со школой для слаборазвитых детей. Была такая полоса в нашем образовании, когда предоставлялась возможность избавляться от неугодного ученика, спихивая их в такую школу.
  Далее шёл прекрасный, Лидвалем построенный, доходный дом Толстого, какого-то родственника писателя. Это был шикарный с прекрасными дворами и квартирами, но коммуналками – клоповник. По рассказам, клопов там было видимо невидимо. Во дворах дома можно было играть во все игры и особенно в прятки. Много дворов с проходами и выходами, да и все подъезды открыты, не то, что сейчас. По дворам можно было выйти на набережную Фонтанки.                Продвигаясь дальше по Троицкой к Пяти углам, улицу пересекает Щербаков переулок. Все школьные годы думал, что это в честь партийного деятеля, в честь которого и город Рыбинск был назван однажды. Позже прояснилось, что это толи промышленник, толи купец был, которому и принадлежали все дома в переулке. А главное на Щербаках находилась баня.  Каждую пятницу и субботу выстраивался люд немытый и выстаивал очередь с первого этажа на второй или на третий. Цены копеечные за 15 копеек класс, за 18 копеек.  Надо сказать, классы незначительно отличались друг от друга. За 15 копеек железные шкафчики, закрывающиеся на ключ. Ключ с номером шкафчика, чтобы не мешался, привязывался к руке, чаще к ноге, или к ручке тазика, которые назывались шайками. Простояв с полчаса в лучшем случае, проходили в сам зал-раздевалку по звонку. Количество звонков соответствовало количеству приглашаемых. Баня предназначалась только для помывки, не как сейчас  ставшая клубом по интересам.                Однажды Щербаки пошли на капитальный ремонт. Про ремонт почему-то подзабыли, да и в квартирах появилась горячая вода, и стали появились души и ванны. В баню стали проникать всякие пьяницы, бездомные. Абривиатуры БОМЖ тогда ещё не было. Баня стала понемногу разрушаться. Кого-то там изнасиловали однажды и власти приняли волевое решение – снести весь дом. Ломать – не строить. Быстро разнесли баньку по кирпичику. Долго дыра зияла на этом месте. Теперь там красуется немалых размеров жилой дом. А на углу переулка и Фонтанки стояла и стоит школа № 206, бывшая купеческая гимназия. В этой школе учились Соловьёв Седой, артист Ефремов, поэт Тихонов, артист Райкин и мой отец. Учился в ней и я, но почему-то не понравился учителям и меня от туда попросили. Школа прекрасная – учителя неважнецкие были.                А далее, продвигаясь по Троицкой ещё один доходный дом. В нём жили два брата – алкоголика, с которыми я и учился в 219 школе. Правда, в школьные годы они ещё не пили и один из них ещё ничего не писал, а так… мелко хулиганили. По фамилии братцы были Давлатовы. Да, да те самые один из которых стал «великим» писателем, помершим от алкоголизма на задворках Америки. Другой ничем не отличился, разве что, перед выпуском из школы, на спор, описал директора, с окна второго этажа, когда тот шёл к дверям. Заносчивые были братцы, и на всех смотрели свысока и не только из за высокого роста. Одеты были во всё модное, фарцованное.                Все остальные были для них голь перекатная.                Теперь Сергею при входе в их дом поставили памятник во весь рост – заслужил, видимо. Вот я и думаю: мой-то дом три, с двором колодцем, где мне-то памятник ставить? Я тоже что-то пишу.                Правда, какие-то борзописцы Сергея назвали классиком современности. Здрасте, приехали!                Меня ещё нет. Обидно.                Далее к Пяти углам почти на углу с улицей Ломоносова – магазин продуктовый.              А в мои школьные годы там размещалось ателье, где мне перешивали китель морской, шили пальтецо какое-то. Да, можно подумать, что жили шикарно, в ателье обшивались. Совсем не так. Просто в ателье тогда можно было недорого что-то из чего-то перешить или перелицевать, внутреннюю сторону пальто сделать наружной. И обходилось это дешевле, тем более в магазине купить необходимое было весьма проблематично. Да и побегать надо было долгонько и по Гостиному двору и по ДЛТ – был такой магазин на Большой Конюшенной улице, расшифровывался, как Дом Ленинградской торговли. Сейчас этот магазин перестроили и он напоминает аквариум, где плавают красивые рыбки девушки, продавцы, покупателей почти не видно. Цены там заоблачные, да и торгуют в основной драгоценностями да парфюмом.                Недалеко от Пяти углов на доме по нечётной стороне висит мемориальная доска, говорящая, что в этом доме жил композитор Антон Рубинштейн.                Вот и "приехали"!                Теперь-то все поняли, что это и есть улица Рубинштейна, и мы её прошли всю, в ностальгических воспоминаниях, от Невского проспекта до Пяти углов, где встречаются улицы: Разъезжая, Ломоносова и Загородный проспект с моей родной улицей Рубинштейна.