Мальчишка лет девяти с болезненным видом, который постоянно мёрз. Я бы мог запомнить его таким, если бы его история не развередила мою детскую душу. Помимо его хрупкого больного тела, в нём присутствовали противоположные вещи: озорство и убедительность. Почему противоположные? Ну видите вы смешного парнишку, пусть худого и больного, но смешного. Он долгое время занимается клоунадой, а потом выдаёт серьёзные вещи. Вы поверите ему? Вряд ли. Вот поэтому в детстве я разделял людей на серьёзных, смешных, хулиганов и на, прямо скажем, дурачков. Да, довольно узкие категории, но я был ребёнком. Мальчик тот, Петька, будто взял пару черт с каждой категории, смешал их в себе и взболтал. И моё неокрепшее мировоззрение он так же взболтал! Всё то, что я разбирал по полочкам десять лет, стало развалинами. Я так злился и был так рад этому чудаковатому парню! Когда я вспоминаю его, то чувствую время очень остро, словно это было недавно. Но слово «недавно» не подходит к событиям, случившимся восемнадцать лет назад.
Мы познакомились в больнице. Я жутко не любил лежать один, а мама не могла лечь со мной, потому что у неё была тяжёлая работа. А иногда мне казалось, что она пуще моего ненавидела все больницы, оттого и не хотела в них лежать. Возможно, это и было отчасти правдой. Подрастая, от родителей я стал узнавать грустные факты.
В молодости мама много часов и дней проводила в больницах. Дедушка часто болел, а мама с бабушкой часами сидели в его палате и в коридоре среди бледно-зелёных стен, от которых смердело медикаментами за версту. Дедушка отцвёл за два года до того, как появился я. Именно отцвёл. Мама говорила о нём такими красивыми словами, что порой мне думалось, что она говорит про цветок. После этого бабушка впала в глубочайшую депрессию, а примерно через полтора года она пыталась покончить с собой. Но мама вовремя её спасла. И опять были тусклые стены, пропитанные болью. Мама часто заходила к бабушке. Вернее, мы часто заходили к ней в больницу. Ведь тогда я уже приобретал человеческие формы в утробе своей матери. Может ли быть, что я не люблю больницы из-за того, что еще, будучи плодом, я часто находился там? Больница. Больные. Везде корень «боль».
Я в детстве часто болел. Но в тот раз я лёг в больницу по своей детской несмышлености. Я любил сладкое. Да что греха таить: я был безграничным сладкоежкой! Когда сладкого не было, я ни у кого не канючил конфеты. Но когда они появлялись. Да в большом количестве… Ой! Я был падким на вкусности и искренне верил в то, что это мне ни в коем разе не навредит. Пусть иногда брюхо раздувало. Пусть пару раз становилось плохо. Но в больницу я из-за этого точно не думал попадать! Случилось подозрение на аппендицит. А Петька мучился с желудком. Но больше казалось, что у него постоянный озноб. Поэтому я не запомнил конкретную причину, по которой он попал в больницу.
Меня привели в бледную палату. Честно говоря, я был так же бледен, как та палата. И состояние моё идеально вписывалось в ту унылую атмосферу. Пока врач говорил, что мне нельзя ни пить, ни есть как минимум до завтра, я краем глаза посмотрел в крохотное зеркало над умывальником. «Ни есть, ни пить. Встану возле стены и сольюсь с ней. Всё равно такой же белый! Не хочу тут быть» - пронеслось в моей голове.
-Всё понял? – Спросил доктор, заметив мою отвлечённость.
-Понял. –Угрюмо ответил я.
-Не грусти, малец. Если подозрение не подтвердится, то ты совсем скоро выйдешь отсюда. А пока познакомься с остальными.
Объясняя, что мне можно и нельзя, доктор говорил безэмоционально и торопливо, как студент рассказывает заученный билет. Однако в конце он обратился ко мне с теплом и пониманием. Мне стало немного легче.
Врач ушёл, и я робко стоял на своём месте, не решаясь ни с кем заговорить. Я быстро окинул взглядом своих однопалатников. Девочка с хвостиками лет шести, которая рисовала и не обращала на меня внимания, и лохматый мальчишка, завёрнутый в толстый персиковый плед. Там была ещё одна занятая раскладушка, но на ней никого не оказалось. Только вещи.
-Добрый дядька, но постоянно нас морозит. Даже сейчас не до конца дверь закрыл. Будь добр, закрой эту скрипучую старушку. – Произнёс мальчик, сильнее закутавшись в свой мягкий плед. Дверь была слегка открыта. Я быстро это исправил. –Спасибо. –Поблагодарил он. –Я Пётр. Но все меня зовут Петька. Видимо, до Петра ещё не дорос.
-Тебе, правда, холодно? – Забыв все рамки приличия, спросил я. В комнате было довольно душно, девочка сидела в лёгком платьице, а он буквально трясся.
-У меня фамилия Морозов. –Он поднял брови и выпучил свои огромные карие глаза. Его вид говорил: мне это предначертано. Сейчас бы я понял, что пацанёнок просто подшучивал надо мной, но тогда я был очень наивным.
-Потому что мёрзнешь?
-Ну почти. Хорошо, что меня не Павликом зовут, иначе – хана.
Про Павлика Морозова я узнал от отца. Иногда мама что-то глумливо спрашивала о папе, а я отвечал всерьёз. Обычно это и было при папе. После таких инцидентов, он подходил ко мне, смешливо нахмурив брови, и говорил: сдал меня. Ух! Павлик Морозов!, и щекотал меня. Но я не знал, кто такой Павлик Морозов. Однажды папа рассказал мне. Я не посчитал Павлика предателем. Папа тоже относился к нему по-доброму, хотя считал, что родителей нужно любить любыми. А я считал, что детей нельзя убивать ни в коем случае. Их тоже нужно любить любыми. Он просто был правдивым. Может, слишком… Ещё я знал, что в реальной жизни его все звали Пашкой, а Павликом его прозвали журналисты. На этот раз я оценил шутку своего оппонента и слегка хмыкнул от смеха.
-Ну, наконец-то. А то такой серьёзный и напуганный. Садись рядом. Кстати, это хвостатое чудо зовут Настя. Иногда она слишком долго поёт и прыгает, и поэтому я занимаю её рисованием. Когда она чем-то увлечена, я слышу, как сквозь нашу старую дверь просачивается воздух – так тихо! Правда, тут ещё женщина с маленьким ребёнком живут, они скоро придут. В общем то, что сейчас творится в палате, – настоящее волшебство. А мы маги. Давай волшебничать? Что ты хочешь?
-Есть хочу. –Жалостливо ответил я.
-Эх ты, у нас столько возможностей, а ты есть… Погоди.
Он встал, обул тёплые тапочки и, крадучись, вышел из палаты. И даже за пределами палаты он не снял своего пледа! Вот чудак - подумал я.
Через десять минут он вернулся с шоколадным батончиком, которого я в жизни не видел!
-Держи. –Он вручил мне этот навес золота.
-Так мне же нельзя! –Слезливо проговорил я.
-Да тьфу ты! Что попросту болтаешь тогда! Зря у Дубины(Дубиной звали мальчика Данила с фамилией Дубинин) в карты выигрывал. А если бы нас застукали… Эх! Нельзя же тут ничего. – Он махнул на меня рукой.
Он подошёл к девочке:
-Настя, будешь шоколадку? Настя-я! – Ему пришлось дотронуться до девочки, чтобы она его заметила.
-Шоколадка! –На её лице было столько радости!
-Значит, не зря играл. Но спокойствию конец.
Под конец дня я адаптировался, познакомился с женщиной, лежавшей с нами в палате, с её крохотным ребёнком и с некоторыми медсёстрами. Женщину звали Светлана. Отчества не знаю, она не любила, когда к ней обращались по отчеству и когда «тётькали». Мы обращались к ней по имени, но всегда на «Вы». Ей было не больше двадцати пяти лет. Можно сказать, совсем юная, но в свои годы она отличалась назидательностью и справедливостью. Я лежал в больнице десять дней, и за это время она лишь один раз позволила себе закричать. Я отчётливо помню этот момент. Самое странное, что в этой ситуации я открыл с новой стороны не Светлану, а Петьку.
За пять дней мы с Петей сблизились. Я укоренился в том, что он чудак и сорванец, но как мне это было по душе! Он не расставался с пледом, как Обломов со своим халатом. Я уже привык, что ему постоянно холодно, хотя в палате у нас было душно. Медсёстры смотрели на него косо, даже пробовали убирать плед, греть его другими способами, но всё оказалось тщетно. К слову, в коридоре было и вправду холодновато, но в палате – духота. Однажды я краем уха услышал, что ему холодно из-за отца. Я услышал только эту часть фразы и, конечно, тогда я посчитал это нелепицей. В свою очередь Петя очень часто говорил о своём папе, и только хорошее. Иногда он говорил, как мудрый старец. Возможно, он говорил словами своего отца. Тогда я тоже по большей части ничего не понимал, но слушал изумлённо.
Ванюша, сын Светланы, был совсем крохотным, он только учился ходить своими пухлыми ножками. Поэтому он не мог лежать один в больнице. Один раз Светлане пришлось отлучиться из-за серьёзной проблемы, которая возникла из-за невнимательности врача. Я не вникал в эти подробности. Что может понять десятилетний ребёнок в таких нюансах? Ей пришлось идти за справками. Ребёнка поручили безалаберной медсестре. Мне она никогда не нравилась! На всех лаяла и никогда не говорила причину своего недовольства. Просто смотрела и обвиняла тебя во всех грехах, просто потому что ты ребёнок, который не может защититься. Хотя Петя пару раз ей сказал таких отборных словечек… В общем, уши у него тогда были красные точно не от холода.
Когда мы уходили с Петькой слоняться по другим палатам, медсестра со смоляными бровями сидела с Ваней на раскладушке возле окна. Она спросила густым недовольным голос о том, куда мы собрались. Я сказал, что нам стало душно, и мы хотим погулять по коридору (медсёстрам не нравилось, когда мы ходили по чужим палатам). Сейчас я понимаю, что я сморозил глупость. С Петькой! Душно! Но чернобровая не обратила на это внимание. Лишь посмотрела на свои жёлтые ногти и искривлёнными губами дала нам понять, что можно идти.
Петька опять играл в карты. Выиграл батончики и ленту жвачки. Ленту! К батончикам я уже привык, но жвачка меня поразила. Мальчишки уже боялись играть с этим шустрым пареньком. «У-у-у! Голова!» - говорили они. В той палате лежал тихий мальчонка, который никогда не играл, но всегда очень внимательно смотрел за игроками. Если у него кто-то спрашивал о том, кто, по его мнению, выиграет, он отвечал верно. Когда с Петей все устали играть, вскользь выяснилось, что тихоня тот, Марк, умеет играть в шахматы. Петя очень захотел с ним сыграть, и Марк даже согласился, но шахмат-то не было! Были только карты. Но Петька-Голова не сдался. Они сыграли в шахматы. Мы все дружно нарисовали им доску. Меня обуял интерес, а другие мальчишки хотели проверить, сможет ли кто-нибудь победить Петю. Самым сложным и смешным было обозначение фигур.
В палате нас было шестеро мальчишек и одна девочка. Каждый был определёнными фигурами. Те, кто совсем ничего не понимал, были пешками. Один был пешками Пети, другой – Марка. Уже минус шестнадцать фигур. Всего в шахматах тридцать две фигуры. Петькиными ладьёй, конём и слоном был я, а оставшийся парень был этими же фигурами Марка. Своими ферзями и королями были игроки. А девочка записывала ходы. Таким образом, картинку игроки держали в голове, но каждая фигура знала свой путь. Например, Петька говорил: «ладья» - и я отзывался, он говорил, куда ходить, и я запоминал ход, а девочка заносила все данные. Сейчас я понимаю, как им было тяжело играть! Теперь я умею играть в шахматы. Но так я бы никогда не смог сыграть. Петя тогда проиграл. Жутко расстроился. Парень он был неплохой, но проигрыши переносил плохо.
Мы вышли с палаты. И обнаружили неподалёку Ваню в одних трусиках! В холодном коридоре! Мы с Петей быстро его подняли с пола. Посадили на кожаную скамейку. Но и она была холодной! Ваня плакал. Петя снял с себя плед и закутал Ванюшу с ног до головы. Сразу после того, как Петя снял с себя плед, он стал жутко трястись, и он не играл. Я и раньше видел подобное: как только он лишался пледа, он начинал дрожать.
-Мертвецкий холод! Как Ваня сюда попал? –Дрожа, сказал Петя.
-Не знаю. Он мог убежать? –Обескуражено ответил я.
-Ползком? –Он недоумённо посмотрел на меня.
-Ах да.
-Его нужно отнести в нашу палату. Но пока подожди секунду.
Петя вернулся в ту палату, из которой три минуты назад он вышел проигравшим. Через минуту он вышел с одеялом. Я тогда подумал, что он взял его для себя. Но каково было моё изумление, когда он укутал вторым слоем Ваню!
-Тебе же тоже холодно. Ты думаешь, что он настолько замёрз? –С удивлением спросил я.
-Я переживу, а это ребёнок! И если я могу его согреть, то я согрею его любыми способами. Ты знаешь, как грелись в войну? Мне рассказывал папа.
-Не знаю. Расскажи.
-Хорошо, но сначала дойдём до палаты.
Петя взял Ваню, который был похож на большую мягкую игрушку, а я взял выигранные Петей вещи.
Мы пришли в нашу палату, в которой никого не было. Даже Насти. Накануне родители её забрали на два дня. Медсестру мы и не думали искать. Нам уж наверняка было известно, что о Ване мы позаботимся лучше, чем она.
Петя полностью сконцентрировался на Ване и на время забыл о своей патологической мерзливости. Малютка заснул на худеньких руках Пети. Петя со всей аккуратностью положил Ваню на кровать, накрыл одеялами и поцеловал в макушку. Откуда в девятилетнем мальчике была такая отцовская любовь? Только после того, как он убедился, что малыш уснул, он сел к себе на кушетку и укутался в одеяло.
-Теперь расскажешь? –Спросил я.
-О чём?
-Как люди грелись на войне.
-А, точно, забыл.
-Мой папа был военным. Самым лучшим! У него много орденов и наград. Он часто перекладывает их с места на место. Не знаю зачем, но он это делает очень бережно и аккуратно. Только в глазах читается грусть. Замечал, что взрослые о прошлом грустят? Даже по самому трудному.
-Даже по глупостям всяким скучают. –Добавил я.
-Всё бывает… Но ты просил рассказать о холоде. Истории про лютый мороз в военное время мне рассказывал папа, когда занимался своими наградами. В это время он мне многое говорил. Сначала он мне рассказал, как грелась его семья. То есть не военные. Как они называются? Мирные? Я, к сожалению, с ними не знаком. Кто-то остался на войне, кто-то умер после неё. Они жили в деревне, вели хозяйство. Папа перечислял всех животных, что у них были. Ой… я устал столько слушать. Самым ценным животным оказалась корова Майя, которую назвали так из-за того, что она родилась в мае.
-Прям как у индийцев.
-Майя?
-Корова – самое нужное животное.
-Не слышал такового. Ну так вот. Отгадай, какого числа она родилась?
-Ну, 13. –Лениво произнёс я.
-Да почему?! –С досадой спросил Петя.
-Ну я не могу знать!
-Ай! 9 мая, эх ты. Ну в 42-ом году это ничего не значило. Думаю, после 9 мая 45-го года ей бы дали имя Победа. Но она не дожила до этого…А это была великая корова. Она спасла семью моего отца. Мою семью.
-От голода?
-От холода, дурень. –Он подошёл и потрепал меня по голове. –От жуткого холода. Отопления не было, стоял беспощадный мороз, а у них все вещи были потрёпанные да разорванные. Ночами было совсем невыносимо. Папин племянник замёрз в таких условиях. Насмерть. Голод тоже был тому виной. Он пошёл за куском хлеба, но до желанного кусочка так и не дошёл… -Взгляд Пети резко потускнел. –Они жгли всё, что могли жечь, надевали на себя всё, что могли надеть. Хозяйство их совсем распалось. Животных почти не осталось. Но с коровой они не хотели прощаться. Кормили, чем могли. Чуть ли не одну и ту же ели еду с ней. В какой-то из вечеров бабушка папы пошла кормить Майю. И уставшая уснула прямо в сарае. Наутро все испугались, потому что нигде не могли её найти. Думали, что она повторила судьбу папиного племянника. Бабушка проснулась в сарае, и на удивление ей было тепло, потому что она спала рядом с Маей! –Его глаза загорелись. -После этого они каждую ночь грелись теплом коровы Майи, и поэтому не замёрзли насмерть.
-Большая и тёплая корова! Никогда не задумывался о том, что коровами можно греться! –Мои глаза округлились.
-Да, а вот на фронте было сложнее. Военные спали на улице, в лютую зиму! Мой папа спал на улице… -Петя дёрнулся. –Бр-р-р! Опять холодно в комнате. Надо проверить, не холодно ли Ване.
-Да он спит. Нормально всё. Продолжай. –Сказал я, охваченный любопытством.
-У них была своя система согревания! Сначала они срывали ветки деревьев, клали их на землю и ложились на них сверху. Посередине ложились солдаты в лёгкой одежде вплотную к друг другу, по бокам лежали военные в шинели, а сверху опять же лежали ветки, как покрывало. И, знаешь, что самое удивительное? Замерзали в первую очередь те, кто были по бокам. В шинели! Их сменяли несколько раз за ночь. А тем, которые были в середине, порой даже жарко было! Тело – лучший источник тепла! Папа бывал и сбоку, и в середине, поэтому знает это наверняка!
-Чудеса-а! –Я удлинил звук, потому что прибывал в глубокой задумчивости.
После рассказа Пети в палате стояла тишина. Я думал о корове, о тепле, о войне, о Пете, о его папе. В один момент я остановился на размышлении об отце Пети. «Война, которую он пережил, уже давно закончилась. Я видел ветеранов, их лица все в трещинках. Им много лет. Когда я их вижу, то мне становится грустно за них. Не знаю отчего, они ведь живы. Мой дедушка погиб на войне. Я его совсем не знаю. А у Пети папа был на войне! Хотя Петя младше меня. А его папе, должно быть, как минимум 60 лет. Моим родителям намного меньше! И родители моих друзей молодые. Как странно. Я запутался» - пронеслось у меня в голове, и я не смог не задать вопрос.
-А сколько тогда ему было лет?
-33 года.
Я снова замолчал, но я понял, что ему даже больше семидесяти лет. Ведь был 1983 год. Меня это несколько ошеломило. Но я ничего не понял и не стал в этом разбираться.
Мысленно я вернулся к обычным вещам. В этот момент зашла Светлана. Она прошлась взглядом по нам троим и доброжелательно спросила:
-Медсестра положила Ваню и ненадолго отлучилась? Вы смотрите за ним, ребята? – Она мягко улыбнулась.
Петя не желал молчать и поэтому рассказал ей всё. Правда, свои заслуги он почему-то утаивал. Постоянно говорил «мы». «Мы его подняли», «Мы его завернули в одеяло и уложили спать». По большей части он ведь сам всё это делал! Светлана забеспокоилась и разозлилась одновременно, подошла к нам, поцеловала нас в макушки и поблагодарила. Затем она хотела подойти к Ванюше, и в эту секунду влетела потрёпанная и запыхавшаяся медсестра. Первое, что она пронесла было: «Фух, он тут!». И именно в этот момент я в первый и в последний раз услышал крик Светланы.
Выяснилось, что медсестра уложила Ваню и пошла по своим делам, через час она вернулась, но ребёнка уже не было на месте. Мы в то время обнаружили его на полу возле другой палаты. Палата была далеко. Он столько прополз! Мы разминулись с медсестрой, и поэтому она ещё полчаса слонялась по всей больнице в поисках Вани. Вина медсестры была в любом случае, ведь она изначально обязалась сидеть с ребёнком до конца, не оставляя его.
С того момента я пролежал в больнице ещё пять дней. Подозрение на аппендицит не подтвердилось, но за моим питанием стали строго наблюдать. Кормили правильно, но такой скверной едой… Но Петька знал, где добыть вкусности. Петя ещё не раз меня удивлял. Мы с ним и с больницы убегали, и над детьми подшучивали, и ту медсестру проучили. Хулиганили, в общем. Но если дело доходило до справедливости – Петя был твёрд и серьёзен. Я никогда не видел, чтобы в ребёнке было настолько развито чувство справедливости. Эдакий справедливый хулиган, завёрнутый в плед. А ещё он мне рассказывал так много всего, что иногда мне казалось, что я чувствую, как мой мозг набухает!
За эти десять дней меня навестили множество родственников и друзей, а Петю никто не навещал. Даже папа, о котором он говорил бесконечно много. Мне было грустно от этого, но я ничего у него не спрашивал. Я боялся, что ему тоже станет грустно. Когда он был в компании меня или других мальчишек, он был весел и активен, а когда сидел один, был в глубокой задумчивости. Порой в таком состоянии Пете становилось нестерпимо холодно. Он начинал кричать, медсёстры успокаивали его и давали лекарства. Меня это жутко пугало. Иногда мне казалось, что в Пети живут два противоположных человека.
Я очень привык к этому непостижимому мальчику. Я не хотел с ним прощаться, ведь за каких-то десять дней мы сблизились так, как я ни с кем не сближался ранее. Наверно, и он дорожил мной, поскольку при прощании он снял плед и обнял меня, как давнишнего друга. Это было очень ценным моментом.
Я вернулся домой, и мир в моих глазах сразу растерял все яркие краски. Всё было как раньше. Кроме одного разговора, который перевернул всё моё представление о мире, о Пете.
К маме пришла знакомая, которая была врачом в той больницы, что мы лежали с Петей. Сначала они говорили о неинтересных мне вещах: быт, семья, покупки, знакомые. Сначала я сидел с ними, поскольку во второй комнате работал папа, но разговорами я быстро пресытился и пошёл на кухню. Но и там я слышал всё! Стены были жутко тонкие. Я просто перестал вслушиваться в разговор, но в один момент я услышал имя Петя и стал прислушиваться.
-Ах да, мне он часто рассказывал про этого мальчика. –Сказала мама.
-Да, они были очень дружны. Как их не увижу, так они вместе. Но очень грустная у мальчика судьбы. Жалко мне его. –Мамина знакомая продолжила разговор, к которому я стал особенно прислушиваться.
-Почему? Я наслышана о его отце. Кстати, о маме даже не спрашивала. Какое упущение. А папа Пети, как мне известно, был на войне. Сколько ему лет?
-То ли 73, то ли 74. И не отцом он приходится Пете, а дедушкой.
-Как?! –Произнесла удивлённым голосом мама.
-Очень тяжёлая судьба у мальчика… Я говорю. Можно сказать, он сирота. Уже год он находится в детском доме. А родился в хорошей семье, жил в достатке. Но пять лет назад его родители погибли в автокатастрофе. Когда произошло это жуткое событие, Петя и его дедушка ехали на дачу. Деду сообщили жуткую новость, и он молниеносно отправился на место аварии. На то злосчастное место он приехал с Петей. Он наказал Пете сидеть в машине, но это же ребёнок! Конечно, он чувствовал что-то неладное и вышел. Когда он вышел, то увидел машину своих родителей и много крови, затем подбежал к ней. А рядом с машиной лежал труп его отца весь в снегу. Поэтому Пете теперь постоянно холодно, он психологически перенёс весь холод на себя. Само столкновение было настолько сильное, что мужчина просто вылетел с машины. Его мама погибла в машине, и мальчик не увидел её. Увиденное нанесло огромный урон его психологическому здоровью. Его мозг сначала отвергал то, что случилось, потом наступила амнезия. Он забыл смерть своих родителей. Но этим всё не ограничилось. Его память вовсе стёрла родителей. Поэтому роль отца досталась дедушке. Он хорошо заботился о мальчике, но год назад у него случился инсульт. Он выжил, но теперь он не в состоянии заботиться даже о себе, не то что о Пете. Так Петя попал в детдом. Но он до сих пор думает, что дедушка, которого он считает отцом, его заберёт. И душевно мальчик, конечно же, неспокоен.
Они говорили ещё многие вещи касаемо судьбы Пети, но я был настолько потрясён услышанным, что больше не мог это слушать. Я навзрыд заплакал. Мне стали понятны те детали, которые раньше я не понимал. Горчайшее осознание!
Сегодня морозный день. Не от того ли я вспомнил о Пете? Хотя я часто о нём вспоминаю несмотря на годы. Знать бы, как сложилась его судьба спустя восемнадцать лет. Кем он стал? Не потерял ли свою неподдельную справедливость? Так же он смышлён и проворен? Сколько раз я задавал себе эти вопросы? Я сегодня упал в те десять дней. Почувствовал себя десятилетним мальчишкой. Даже пишу так. Состояние такое.
01:26.
12.07.06.