Начальство надо знать в лицо
Весной 1970 года молодых работников вызвали в партком и, после недолгого собеседования, меня и Виктора Матковского включили в состав участковой избирательной комиссии по выборам депутатов в Верховный Совет СССР. Виктору доверили это ответственейшее дело как потомственному угольщику, а мне как владельцу мотоцикла, имеющему возможность навещать избирателей по отдаленным адресам.
Уточнением списков избирателей мы в основном и занимались. При этом в поселке «Восточном» обходили многоэтажки из подъезда в подъезд и из квартиры в квартиру. Меня это тяготило, но наличие мотоцикла от этой нудной работы на первых порах избавило. Я ездил в села Черново, Сивяково и Еремино, входившие в наш избирательный округ.
Надо отметить, что начальство себя инструктажами по ведению агитационной работы не обременяло. Основной задачей было набрать состав комиссий и нам внушали, что это исключительно почетная миссия, которую не каждому доверяют. Для осознания собственной важности мне только этого утверждения и не хватало. До этого опыт работы с людьми у меня был исключительно армейский, к тому же в качестве старшины, обогащенный соответствующими методами. Что тут неясного, дело государственной важности, выполнить нужно любой ценой, невзирая ни на что. С такой для себя установкой я и включился в эту работу. Никто мне не растолковал, что общественная работа и армейская муштра вещи разные. Прежний опыт мой говорил, что любому начальству следует подчиняться беспрекословно, иначе тебя принудят всеми доступными средствами. Мне и в голову не приходило, что люди могут иметь свое мнение. К тому же парторг переборщил с возвеличиванием нашей миссии, и я всерьез возомнил себя начальником и проводником единственно верной истины. Соответственно себя и вел. Приезжал в село, нагло вваливался в сельсовет или совхозную контору и требовал собрать мне все совершеннолетнее население. Если по каким-то причинам не получалось, назначал ответственного, вручал списки и требовал к такому-то дню их уточнить и сделать необходимые пометки. Потом приезжал, устраивал разнос нерадивым исполнителям и чесал по селу с демонстрацией действенных приемов. Вид при этом у меня был для селян загадочным, молодой краснорожий в черной кожаной куртке, крагах и черном же шлеме с уверенными ухватками и командными нотками в голосе. Они и усомниться не успевали в правомочности моих требований. Швондер отдыхал. Витька над моими рассказами потешался, результаты работы восхищали руководителей, которые о методах не догадывались. Они видели, что во мне не ошиблись. Их одобрение меня вдохновляло и придавало уверенности. Быстро разобравшись с сельскими списками, я подключился к участку товарища. Основная работа была сделана. Оставались «неуловимые». Те, кого не застали дома в первый раз. Работать приходилось вечерами. Стремление добросовестно выполнять любую работу и повышенное чувство ответственности не позволяло считаться с интересами людей, которые забывали о том, что главное их назначение сейчас «избиратели». Приходилось напоминать. Политесами не увлекались. Если на звонок не отвечали, в ход шли каблуки. Двери в то время особой прочностью не отличались, поэтому реакция ускорялась. Мандат, сунутый в лицо, отметал любые возражения. После выхода из квартиры Витька, не успевающий сказать и слова, веселился. Он из армии демобилизовался рядовым. К середине избирательной кампании я набрался опыта принуждения избирателей к волеизъявлению и вошел в доверие к начальству, которое решило, что мой калибр можно применять на всех направлениях. Черновую работу мы сделали, им бы успокоиться и дать нам передышку, не привлекая к выполнению несвойственных нашим крутым характерам обязанностей.
В общем, мне на выходной было поручено дежурство на избирательном участке. Располагался он в фойе кинотеатра «Мир» на втором этаже, плохо отапливаемом и неуютном.
На стенах наглядная агитация, схемы участков, списки кандидатов с их биографиями, различные лозунги и воззвания. Решили, что уже все опытные и не проинструктировали. Я же любое дежурство воспринимал как функцию охранную. Часа два просидел, читая какие-то брошюры в одиночестве. Никто за это время на наши плакаты и прочее пестрое имущество не покушался. И вдруг вошли два с виду совсем неказистых субъекта. Старые, лет по сорок, потертые и в очечках. Не обращая на меня внимания, стали ходить и разглядывать стены, стенды, да как-то с пристрастием, местами критикуя. Странные люди, что музей им тут? Вроде взрослые, нашли, где развлекаться. Больше всего мне не понравилось, что на меня смотрели как на пустое место, не проявляя никаких признаков почитания. Выждав для приличия минут пять, встал из-за стола, всем своим видом понуждая посетителей обратить на себя внимание. Вид постарался принять внушительный. В помещении прохладно, поэтому из всей мотоциклетной амуниции на мне не было только шлема. Зато в кожаной куртке с плечами по моде вдвое шире себя, этим шлемом я выразительно постукивал по столу:
- Кто такие?
Голос мой не предвещал ничего хорошего.
Гости обернулись и подошли ко мне, протягивая руки для пожатия:
- Я Некрасов.
- Я Тургенев.
Ага, грамотные! Вы что думаете перед вами ичиги? Я, проигнорировав протянутые руки, подошел к окну, открыл его настежь, впустив в фойе свежий прохладный воздух и, с угрозой в голосе, возвестил:
- А я вот сейчас из вас Пушкиных сделаю, посмотрю, как вы со второго этажа вылетать будете!
Посетители исчезли мгновенно. Я посмотрелся в большое зеркало, висевшее на стене, впечатлился отражением и подумал: «Хорошо, что на меня нарвались. А если бы здесь женщина дежурила?». Потом сделал запись в журнале дежурств об отражении атаки на избирательный участок неустановленными лицами.
Минут через двадцать прозвучал первый с начала дежурства звонок. Мужской голос, скороговоркой представился дежурным из райисполкома и осведомился:
- Кто на дежурстве?
- Такой-то. Что нужно?
- Что вы себе позволяете, кто вас инструктировал перед несением дежурства?
- Кому положено, тот и инструктировал. Вы у себя дежурите, я у себя. Не надо нас учить!
Не хватало еще здесь каких-то начальников. От скуки развлекаются. А тут, можно сказать, приходится чуть не силой имущество участка отстаивать от налетчиков.
Еще через десять минут на участок прибыл председатель нашей участковой комиссии, он же директор нашего предприятия Иванов с половиной ее состава, разгневанный и не выбирающий выражений. До этого я с ним встречался нечасто и не догадывался о богатстве его лексикона. Он запретил назначать на дежурство неопытных членов комиссии и распорядился немедленно подменить меня. Затем удалился, предоставив своему заместителю провести со мной разъяснительную работу.
Из последовавших пояснений под хихиканье присутствующих, я понял, что пал жертвой собственной эрудиции и незнания обстановки в районе.
Откуда я мог знать, что в одно и то же время в Черновском районе первым секретарем райкома КПСС был Некрасов, а председателем райисполкома Тургенев?
С этими и другими известными людьми в нашей общественной работе еще не один раз случались курьезы. Так мой друг пострадал, как лесковский Иван Флягин из «Очарованного странника» за букву. Только тому досталась последняя буква, а Виктору первая. Он отвечал за списки избирателей на букву «А». В день голосования, когда при открытии участка чуть ли не первым в шесть утра пришел себя волеизъявлять кандидат в депутаты Верховного Совета СССР Герой Социалистического Труда, Почетный шахтер, бригадир проходческой бригады коммунистического труда, Ардин Владимир Иванович, его не оказалось в списках. Переполох был поднят ужасный. Спасибо Ардину, он был совсем незабуревшим обычным работягой и безропотно проголосовал по дополнительному списку.