Алексей мучился неизвестностью наособицу. Два его знакомца, как ему почудилось, уже отмаялись. Они вошли в двухэтажный особняк и не вернулись. Тяжелые мысли с парами похмельного перегара плыли в сторону центральной площади города, где вешали полицаев и гитлеровских пособников. Прошедшей осенью, и в эту зиму, еще вчера хотелось жить неимоверно, несмотря ни на что. Сейчас понял, что жизнь закончилась, и равнодушие парализовало волю. От немцев смог уйти, от особистов бежать было некуда.
Командование решило перерезать шоссе Харьков – Белгород крупными силами. Но до села добралась с большим опозданием всего лишь одна рота автоматчиков. Наших бойцов, шедших по заснеженному полю, немцы заметили и заняли позицию в кювете. Суетились минометчики. Внезапного удара не получилось – необстрелянные молодые солдаты открыли стрельбу, когда наши бойцы были еще далеко, и они немедленно залегли.
Кровавое событие происходило прямо на глазах Алексея, тестя и его сына Ивана. Из окон хорошо просматривалось шоссе и поле.
– Чую, побьют ребятушек, – проскрипел тесть.
Он спустился в подпол, вылез с винтовками и с чашкой патронов. Лишь только заняли позицию у чердачного окна, грянули выстрелы от соседних домов. Иван прохрипел:
– Пали по офицерам!
Немецкие офицеры залегли как раз напротив дома, шагах в пятидесяти. Били их в упор. Огонь с чердаков нарастал. От крайнего слева дома ударил пулемет по минометчикам. Расстреляв их, умелый вояка принялся косить пехотинцев безостановочной горячей струей.
Встрепенулись наши автоматчики. Поливая свинцом спины немцев, убегавших по тракту в сторону города, выбрались на дорогу. И в это время солнце зашло за горизонт.
На перекрестке весело балагурили бойцы, вместе с которыми недавно Алексей дрался с немецким батальоном, и еще вчера пил с ними самогон во славу города Харькова и за здоровье товарища Сталина. Вчера он был освободителем, а сегодня под конвоем добирался до города для выяснения личности в особом отделе армии.
– Не дрейфь! – старший лейтенант с новенькими погонами на плечах оторвал Алексея от тяжелых дум. – Все будет хорошо.
Молодца представили к званию Героя, и сегодня лицо его излучало любовь ко всему миру. В этот миг дверь открылась, вышел на крыльцо энкаведэшник, в листочек глянул.
– Проскуряков Алексей Яковлевич! Есть такой?
Алексей растоптал окурок и шагнул к крыльцу незнакомого двухэтажного особняка. Город он знал хорошо, но по этому переулку никогда не ходил.
Кабинет находился на втором этаже. За ближним столом сидел особист лет тридцати, у окна стоял офицер возрастом и званием старше. Он жестом указал на стул и Алексей с удовольствием опустился на жесткое сиденье. Лейтенант обмакнул перо в чернильницу, и допрос начался с привычных вопросов: когда родился, где крестился?
– Итак, действительную срочную службу ты проходил в Харькове, – записал ответ лейтенант. – При кухне обретался?
– В пулеметном взводе командовал отделением.
– Так и запишем. А что делал на гражданке?
– Остался на сверхсрочную, служил старшиной в том же полку. Женился, вышел на гражданку, работал на заводе имени Малышева.
– На местной женился?
– Да.
– Почему с заводом не эвакуировались?
– Эвакуировались. Заехали к моим родителям и опоздали на сутки. Броня пропала.
– Понятно, мобилизовали. Непонятно другое. Каким образом ты опять очутился в Харькове?
– Попал в плен, пригнали сюда, в концлагерь. Две недели тому назад бежал.
– Теперь очень подробно и не спеша расскажи об этих замечательных событиях, – добродушное лицо лейтенанта превратилось в злобное. – Почему ты сдался врагу?
– Патроны кончились, а жить хотелось. Спрятались в силосной яме. До ночи хотели пересидеть. Верст двадцать до Нальчика оставалось. Там нас немцы и взяли.
– Получается, что Вы, Алексей Яковлевич, с боями отходили, – вмешался старший лейтенант. – А кто может сей факт подтвердить?
Алексей монотонно называл имена и фамилии бойцов, с которыми бежал из-под Харькова на Кавказ после разгрома фронта. Лейтенант исправно записывал показания. Хотелось плюнуть ему в рожу – из-за таких подонков он и попал в плен. Нет, те были моложе и оказались более наглыми.
Алексей покинул место дислокации дивизии последним. Не хотел оставлять немцам склад, забитый продуктами. Он выслал водителя на дорогу, и вскоре у склада появились вояки. Они бежали с позиций не потому что враг расколошматил в дребезги их части, а потому, что у страха глаза велики. Паника – вот главная причина разгрома.
Алексей выдавал бегунам пайки на десять суток, забирал расписки.
– Больше никого не будет, – доложил Куценко, вернувшись к складу с двумя бойцами. – Немцы уже рядом.
Нагрузили машину продовольствием. Составили акт об уничтожении того и сего, подожгли склад, и помчались лесной дорогой на юго-восток. Спустя час нагнали десяток солдат. Посадили в кузов. Потом еще несколько бойцов умолили не оставлять их. Куценко ворчал, дескать, кузов не резиновый, а трусы должны пешедралом бежать.
Вскоре они заблудились и зря жгли бензин, плутая по лесным и полевым дорогам, забирая все больше к югу. Сливали бензин из разбитых автомобилей и ехали ночами,
– Не уйдем, – заявил Куценко, когда машина заглохла в центре безлюдного хуторка. – Бензин кончился.
Нашелся хромой казачок средних лет, почесав в затылке, вспомнил о бочке с горючим, забытой колхозным начальством.
– Бензол! – радостно взревел водитель, открутив пробку с бочки. – Теперь точно уйдем.
Выкинув коробки с папиросами и мешки с сахаром, на их место закатили бочку.
– Пей чай с сахарком, казак, и не поминай нас лихом!
Лихо объявилось на следующий день. В то жаркое утро Куценко заглушил машину на окраине маленького хутора, и всей толпой усталые бойцы ввалились в хату. Они бежали всю ночь, держась за борта полуторки, перегруженной людьми, продуктами и оружием. Как только радиатор закипал, падали в траву. Те, что были в кузове, отдохнув, занимали их место.
Только вошли в хату, только договорились с пожилой хозяйкой о постое, вошло лихо в виде парочки молодых особистов.
– Где шофер? – рявкнул один из них и поднес дуло пистолета к носу Алексея.
– Я здесь, – поднялся с лавки Куценко.
– Ключи от машины! – подскочил к нему второй юнец, – живо!
Оба лейтенанта находились в истеричном состоянии. Алексей, чтобы избежать беды, кивнул водителю и тот протянул ключи. Машина, взмывая клубы пыли, рванула со двора в поля. Перепуганный часовой у крыльца переминался с ноги на ногу.
Уехали винтовки, патроны, продукты, шинели, гимнастерки. Умчались сапоги и портянки. Остались винтовка и десять патронов. Бедолаги двигались к горам, отпугивая немецких мотоциклистов одиночными выстрелами. Если осталось хотя бы оружие…
О подлости особистов Алексей умолчал.
– Машина сломалась. Отбивались от мотопехоты, пока боеприпасы не кончились.
– Значит, дрались до последнего патрона? – Старший лейтенант улыбнулся и предложил папиросу, усевшись напротив и раскрыв тонкую картонную папку. – Что получается у нас? Позавчера Вы лихо били фрицев. Проявили себя. Что еще знаем? А вот что: настоящий Проскуряков Алексей Яковлевич умер в лагере в сентябре прошлого года. Глядите, вот акт о смерти вышеназванного пленника. Весь архив немцы не успели вывезти, часть досталась нам. Кто же Вы? Курите, курите.
– Возможно, что акт был составлен, когда я валялся в мертвецкой, – задумчиво разминая папиросу, отозвался Алексей. – Бежал со станции во время работ, и нарвался на эсэсманов. Собак они выгуливали. Снять гимнастерку?
– Не надо. На руках и лице вижу отметки. Кожа белая, молодая. Хорошо, оставим этот разговор, поговорим о другом. Нас интересуют сведения о лагерном начальстве, в первую очередь об изменниках, служивших врагу. Что можете сказать об обер-капо Куценко?
– Хороший человек. Дважды спас меня от смерти. И не только меня одного.
– Каким образом происходило спасение?
– Из мертвецкой он вытащил. И после первого неудачного побега устроил дело так, что офицер не смог опознать меня. Бежал с напарником. Его застрелили, меня вернули в колонну. Куценко забрал мою гимнастерку, в свою шоферскую тужурку переодел. Догадался, что добром побеги не кончаются. Вечером неудачников расстреляли.
Офицер подвинул пачку папирос к Алексею, ехидно вопросил:
– Догадываюсь, что Куценко был вашим водителем. Кого он спас еще? Кто же был удачником? Курите и не спешите с ответом.
Алексей назвал полтора десятка фамилий с упоминанием армейских и довоенных должностей, тем самым заставив офицеров задуматься. Наконец, лейтенант изрек:
– Не понимаю. Кадровые офицеры пошли в распыл, а врачей, учителей и инженеров он сберег. Не вижу логики.
– Все очень просто, – Алексей выудил папиросу из пачки. – Командиры должны командовать личным составом, а не бегать от врага. Без них наша армия стала сильнее. Врачи и инженеры пригодятся стране после войны.
– Довольно спорное утверждение, – не желая полностью соглашаться с очевидным фактом, протянул старший лейтенант. – Это Вы так думаете или это философия Куценки?
– Его слова.
Особист, удовлетворенный таким ответом, уселся к телефону, приказав напарнику выписывать направление и справку, связался с отделом кадров дивизии. Разговор шел на птичьем языке и ничего из него Алексей не понял. Лейтенант передал документы начальнику и тот, поднявшись, протянул руку для пожатия.
– Алексей Яковлевич! Вы назначены командиром пулеметного взвода. Кадровики сидят в белом особняке. Вон в том. – Он подошел к окну и указал здание в соседнем квартале. – Удачи тебе, старшина!
Алексей, огорошенный неожиданной развязкой, автоматически пожал руки особистам, забрал документы и вышел из кабинета. Спустился на первый этаж. С крыльца не увидел бойцов в маскхалатах и их молоденького командира. Улицу оцепили парни в белых полушубках и без погон. Назойливая смутная мысль не давала сосредоточиться. Сошел с крыльца и вспомнил: когда глядел на особняк, краем глаза ухватил крытую машину у черного хода и при ней двух автоматчиков. Озноб пробежал по хребту...
Записан рассказ в ноябре 1974. Переработан с сокращениями в ноябре 2015