ГЛАВА 7
Отаки засчитывает "ку" на вражеском воине и спасает наш табун.
Подхватившись на ноги и расхватав оружие, мы первым делом вспомнили о лошадях. На то время, пока мы жарили мясо и пировали, мы и лошадей освободили от всех пут и верёвок, чтобы они тоже могли свободно пастись, подкрепляя свои силы. И за время нашего пира, оставленный без присмотра табун разбрёлся по всей долине, а некоторые кони вообще уже скрылись из вида. Теперь нам не стало видно и Отаки, которая в это время спускалась с холма по его восточному склону и пропала из нашего поля зрения; мы тоже побежали вдоль подножия холма на его восточную сторону. Громогласные крики бегущего впереди всех Видит Чёрное: «Бегите! Бегите же быстрее!» — Подгоняли нас, как удары плетью. И мы бежали так быстро, как только могли. По сути, Видящему Чёрное не было нужды призывать нас ещё и ещё ускорять бег, каждый из нас и без команды вождя выкладывался, как только мог. Хотя нам было нелегко, мы старались не отстать от нашего предводителя, который был самым быстрым бегуном в нашем племени и, не смотря на это можно сказать, что мы почти наступали ему на пятки.
Однако то, что предстало перед нашими глазами, когда мы обогнули холм, заставило нас бежать ещё быстрее, если только это вообще было возможно.
Сначала, далеко впереди мы увидели лошадей нашего табуна, к которым с северной стороны быстро приближались два всадника. А за тем, мы увидели Отаки, которая бежала наперерез приближающимся вражеским всадникам. Она стремилась стать между табуном и скачущим к нему неизвестным воинам, которые скорее всего были разведчиками вороньего племени, которым всё-таки удалось обнаружить наши следы. Мы видели, как они нахлёстывали ремёнными плетьми своих уставших и сбивавшихся с шага коней. Но всё же, эти всадники были уже опасно близки к табуну и могли, достигнув его, сменить своих загнанных коней на свежих и угнать всех остальных коней, прежде чем мы смогли бы оказаться на расстоянии ружейного выстрела от них! А хуже всего было то, что Отаки оставалась одна против двух вражеских воинов, а мы не успевали добежать вовремя, чтобы спасти её!
Сбиваясь с дыхания на бегу, я кричал так громко, как только мог: «Отаки! Вернись! Беги к нам, беги назад!» — Конечно, она не могла меня услышать и я знал, что она наверняка не послушалась бы, но я продолжал кричать, срывая голос. — Отаки! Возвращайся! Беги к нам, Отаки!!!
Отаки смогла опередить скакавших верхом врагов, она первой добежала до табуна и ухватилась за конец верёвки, свисавшей с шеи одной из лошадей. В это же время, вражеские всадники были уже совсем рядом, а нам оставалось только смотреть, как они на наших глазах будут убивать Отаки, или, что было бы ещё хуже, захватят её в плен и угонят весь табун назад, в свой лагерь! Однако увидев, что Отаки поймала лошадь, мы думали, что теперь она поскачет к нам или постарается, развернув табун, погнать его в нашу сторону, но этого не случилось! Отаки дважды обернула конец аркана вокруг своей левой руки и, сжимая в правой руке ружьё, опустилась на одно колено. Затем, она подняла ружьё к плечу и направила его на приближающихся вражеских всадников, которые были вооружены: один ружьём, которое он так же направил на Отаки, а в руках у второго был готовый к выстрелу лук с наложенной на тетиву стрелой. Мне даже казалось, что я видел глумливые усмешки на лицах врагов. Они наверняка думали, что им опасаться нечего, ведь что могла сделать двум воинам девушка, пусть даже с ружьём в руках? Приблизившись, они разделились и стали обходить Отаки с двух сторон, чтобы оказаться между нами и табуном и на наших глазах угнать его к своим палаткам. Воин, вооружённый ружьём и скакавший справа, был ближе к Отаки, чем его товарищ, вооружённый луком и стрелами и уже прицелился в неё, когда Отаки, в свою очередь, навела на него ствол своего ружья, быстро прицелилась и выстелила. И мы увидели, как вражеский воин вкинул руки, а затем, выронив ружьё попытался, ухватившись за шею своего коня, удержаться в седле, но вскоре соскользнул головой вперёд и упал на землю, прямо перед ногами своего скакуна. Несколько мгновений спустя он встал на ноги, но сделав всего лишь шаг, снова упал в траву, а мы, дружно испустив победный вопль, ещё быстрее побежали вперёд.
Второй кроу на скаку выпустил в Отаки стрелу, которая пролетела мимо, чиркнув по гриве коня, которого она держала на аркане, прикрываясь им, как щитом. Не стреляя больше, вражеский всадник направил своего коня в обход, стараясь оказаться с другой стороны табуна. Возможно, он посчитал, что угнать лошадей важнее и почётнее, чем сражаться с девушкой, а возможно просто испугался, что может разделить участь своего соплеменника. Отаки же в это время, не выпуская из рук ружья и веревки, на которой удерживала коня, подбежала к поверженному противнику и подобрала с земли его оружие. Затем она взнуздала всё той же верёвкой своего коня и, вскочив на него верхом, стала из стороны в сторону скакать перед табуном, крича и размахивая своей накидкой, стараясь направить его навстречу нашему отряду. А вражеский воин, заехав с другой стороны, с не меньшим упорством делал тоже самое, пытаясь направить лошадей в противоположную сторону.
Да, это было странное, неожиданное и в то же время замечательное зрелище! И все, кто это видел, никогда не смогут этого забыть! Девушка! Обычная девушка, убив одного врага и захватив его оружие, совершает ещё один подвиг, она в одиночку противостоит другому вражескому воину, и не даёт ему угнать наш табун!
Наконец-то и мы приблизились к ним на расстояние ружейного выстрела и те, у кого были ружья, остановились и выстрелили во вражеского всадника. Но, запыхавшиеся во время бега стрелки не могли хорошо прицелиться, и выпущенные ими пули пролетели мимо, однако можно сказать, что цели своей эти выстрелы всё же достигли – они спугнули врага. Оглянувшись на звуки выстрелов он увидел, что наш отряд уже близко и, прекратив попытки угнать лошадей, он, чтобы не терять времени на объезд вокруг, направил своего коня сквозь табун прямо на Отаки. Она же, придержав своего коня, прицелилась в скачущего на неё врага и выстрелила, но из чужого и непривычного ей оружия, Отаки промахнулась и, ударив стволом ружья по крупу своего коня, она дерзко и смело направила его навстречу врагу. Воин кроу ещё дважды на скаку выстрелил в Отаки из лука, но она ловко уклонилась от обеих летевших в неё стрел, низко пригнувшись к конской шее и держась за конскую гриву, при этом соскальзывая то на один, то на другой бок своего коня. Более того, когда кроу совсем рядом проскакал мимо Отаки и замахнувшись, хотел ударить её своим луком, она, изловчившись, уклонилась от его удара и сама огрела его стволом ружья по спине! Тем самым, Отаки посчитала "ку" на живом противнике! А получивший от девушки опозоривший его удар вражеский воин, яростно хлеща своего коня плетью, помчался на север туда, откуда он и прибыл со своим, теперь уже мёртвым соплеменником.
Отаки же вернулась назад и вновь стала сгонять разбежавшихся в разные стороны лошадей в единый табун. Когда мы наконец-то добрались до лошадей, Видит Чёрное закричал: «По коням! Разбирайте лошадей! И кто- нибудь, отправляйтесь в погоню за этим сбежавшим от нашей девочки кроу!»
Трое наших воинов быстро поймали себе лошадей, у которых, как и у того коня, что поймала для себя Отаки, на шеях были верёвки и поскакали вдогонку за уже скрывшимся за холмами врагом. Остальные же были рады остаться на месте и отдышаться после этого безумного бега. В это время, раздвигая своим конём табун, к нам подъехала Отаки. На её посеревшем лице не было ни кровинки, на этот раз она не улыбалась.
— О, Отаки! Ты спасла наш табун! — С восторгом сказал я ей.
— Девушка Вождь! — Выкрикнул Видит Чёрное.
— Чудесная – наделённая магической силой девушка! — Ты сильная! — Ты храбрая девушка! — кричали, приветствуя Отаки, воины нашего отряда.
Кто-то запел песню победы и воины её подхватили, пели все кроме Отаки. Она так и оставалась тихой, задумчивой, на её бледном лице не было улыбки, к которой мы все так привыкли в этом походе, а когда я попытался заглянуть ей в глаза, то мне показалось, что она была в это время не с нами, а где-то далеко-далеко.
Песня закончилась и Видит Чёрное сказал: «Девушка Вождь! А теперь пойдём все вместе и посмотрим, кого ты там свалила с коня на землю. Теперь ты должна снять с него скальп.
Отаки пожала плечами и повернулась ко мне: «Ап-Ах, ты пойди вместо меня. А меня оставьте на некоторое время в покое. Что-то, я себя очень странно чувствую» — сказала она тихо.
Оставив Отаки по её просьбе «в покое», мы все отправились посмотреть на убитого вражеского воина. Как мы и предполагали, это был кроу, что подтверждали узоры, вышитые на его мокасинах и то, как были заплетены и украшены его волосы. В качестве скальпа я отрезал одну из его тяжёлых кос, обёрнутая в шкуру выдры она была длинной и толстой, почти, как моя рука. Затем я поймал коня поверженного противника; животное, на котором он прискакал в эту долину прямо под пулю из ружья Отаки, теперь по праву принадлежало ей. Так же по пути назад я поднял с земли ружьё Отаки, которое она обронила во время схватки с врагами.
— Вот твой конь и ружьё это тоже твоё, а ещё я хочу сказать тебе, моя почти сестра, что ты сегодня совершила великие подвиги! Ты спасла нашу добычу – наш табун, убила вражеского воина, пытавшегося угнать наших лошадей и завладела его конём и оружием и ещё, успела посчитать ку на втором враге, ударив его стволом ружья, его же убитого сотоварища! Совершить такие подвиги в одной схватке с врагами не каждому мужчине под силу! — С восторгом сказал я Отаки.
— Но какая же это страшная вещь – убить человека! — Прошептала она скорее самой себе, чем мне.
— Тише! Не говори так больше! Нельзя, чтобы другие слышали, что ты говоришь такое, — воскликнул я. — Не важно, что ты об этом думаешь, но все должны видеть, что у тебя храброе сердце и ты радуешься своей победе, вот что ты должна чувствовать. И, ты только подумай. Возможно что кроу, лежащий там, в траве, как раз тот воин вороньего племени, который убил твоего отца!
— Ай! Правда! Ты прав, Ап-Ах! Я больше не буду плохо себя чувствовать из-за этого. Я буду гордиться тем, что сделала и буду радоваться своей победе! — С облегчением воскликнула она. — Вороны убивают наших людей и воровски охотятся на нашу дичь, на наших же землях! Я сделала только то, что они постоянно делают против нас! Да, я буду радоваться и гордиться тем, что я сделала сегодня! — Сказав это, Отаки взяла у меня из рук повод коня убитого кроу и стала осматривать искусно сделанное седло, с высокими луками из рогов оленя вапити. Ремни, на которых крепились стремена, были длинны для Отаки и она стала подтягивать их.
В это время, к нам подошли остальные члены нашего отряда. Видит Чёрное послал одного воина на вершину холма следить за тем, что происходит вокруг и в случае появления нового вражеского отряда, вовремя подать нам знак. Как только дозорный поднялся на вершину, он всего через несколько мгновений привлек наше внимание, взмахнув одеялом, а затем просигналил: «Погоня закончена. Они убили бежавшего кроу!»
— Хорошо! Хорошо!» — Просигналил в ответ Видит Чёрное. — Оставайся на вершине и продолжай наблюдать за округой!
А затем, наш вождь обратился к нам: «Теперь мы, наконец, сможем закончить нашу трапезу. Собирайте лошадей и снова гоните их к ручью».
Так мы и сделали; пригнав табун к ручью, мы связали коням ноги путами и оставили их пастись в кустарнике, рядом с нами. Оставленный без присмотра и почти погасший костёр, был снова разожжён и некоторые из наших воинов снова стали жарить мясо и есть. Отаки и я улеглись спать и уже не слышали, когда вернулись трое наших воинов, которые преследовали и убили бежавшего кроу, когда и как менялись наблюдатели на холме. Наши старшие товарищи были добры к нам и, дав как следует выспаться, разбудили нас только перед ужином. Мы быстро поднялись и умывшись в ручье, спешно поджарили мясо для нашего вождя и для себя. Вдоволь наевшись и напившись, мы почувствовали себя набравшимися сил и готовыми к ночному конному переходу. В сумерках с холма спустился наблюдатель и сказал, что в округе всё тихо. Мы решили, что преследовавший нас отряд кроу, от которого мы оторвались, переправившись через реку, так и не нашёл наших следов, не понимая куда мы делись, вместе с угнанными из их селения лошадьми.
Больше мы их не видели. А те двое кроу, которые на свою беду наткнулись на наш отряд в этой долине, скорее всего, случайно оказались здесь. Возможно, они просто охотились в этих местах и, услышав далёкий отзвук выстрела, когда наши охотники подстрелили бизона, они решили проверить, кто тут охотится, но в результате, нашли здесь свою смерть.
Наступившей ночью, отдохнувшие, наевшиеся и вдоволь напившиеся кони не доставили нам хлопот, они дружно бежали туда, куда мы их направляли и ни одна из лошадей не пыталась отбиться от табуна. Вскоре после рассвета, мы поднялись уже довольно далеко вверх по течению Медвежьей реки и, найдя наконец брод, перешли на её другой берег. А затем, весь день оставались в прибрежных зарослях и отдыхали в тени развесистых ив. Мы имели много хорошего мяса, добыть которое довелось мне, когда я убил одной стрелой крупного самца антилопы, который вышел из кустов прямо на нас с Отаки, во время нашей вахты, когда мы стояли в дневном карауле. Мы с ней настояли на том, что в этот день была наша очередь стоять на посту и охранять сон остальных членов отряда. В полдень, один из воинов сменил нас и мы, взяв мясо, отнесли его в лагерь, а потом легли спать, до самого вечера.
От того места, где мы остановились для отдыха, до нашего лагеря была неполная ночь пути и мы конечно не хотели входить в свой лагерь ночью. Военные отряды, возвращающиеся из похода с победой, так не поступали. Поэтому мы не снимались с места и после заката и я, чтобы скоротать время, занялся тем, что согнул из срезанной ивовой ветви обруч и растянул на нём скальп убитого Отаки воина кроу. И тот воин из нашего отряда, который догнал и убил второго кроу, поступил с добытым им вражеским скальпом так же.
Уже рассвело, когда мы поднялись на вершину хребта и перед нами открылся вид на расположенный в долине большой лагерь нашего племени. Осадив коней, мы спешились и все воины стали вынимать из сумок свои военные одежды и боевые головные уборы. Как же они были красивы и грозны в своём боевом облачении и как мне хотелось иметь такой же головной убор. Однако, даже если бы он у меня был, я не мог бы его носить, потому, что в этом походе я исполнял всего лишь роль военной прислуги и ещё не считался полноценным воином. Всё, что могли сделать Отаки и я, так это ещё раз тщательно расчесать свои волосы и аккуратно заплести их в косы, а так же раскрасить наши лица священной красной краской.
Некоторые из воинов, украсили даже добытых ими лошадей, вплетая орлиные перья в конские гривы и хвосты и ставя красной краской отпечатки своих ладоней на лошадиные крупы. Поставили свои отпечатки на добытых нами лошадей и мы с Отаки.
К тому времени, когда мы были готовы победно вступить в лагерь, дым от разожжённых костров поднимался уже над всеми оокова – палатками нашего селения и жители лагеря суетились между ними, занимаясь своими утренними делами. Я вручил Отаки её трофей – скальп, натянутый на ивовый обруч, который мы привязали к другому добытому ей трофею – ружью его предыдущего владельца. И вот, все сели верхом на своих лошадей и мы, гоня по пологому склону горы захваченных у врагов животных, начали спускаться в долину.
— Вождь, а Отаки может петь вместе с нами победные песни? — Спросил я у Видит Чёрное.
— Конечно! Не просто может, она должна! Никто в нашем отряде не имеет большего права петь песню победы, чем она! — А потом он повернулся к Отаки и крикнул ей: «Айи! Отаки, пой с нами! Пой громко! Радуйся и гордись! Гордись в этот день перед народом, гордись свершённым тобой, ибо ты совершила великие дела не только для всех нас, но и для себя!
И так во второй раз в своей жизни Отаки пела песню победы, мужскую песню, которую она, будучи женщиной, петь не имела права. Мы запели победную песню, когда уже прошли часть пути по склону горы и пели всё громче и громче; табун который мы гнали пред собой, всё быстрее бежал в направлении нашего лагеря. Увидев и услышав нас, все жители лагеря бросились нам навстречу, никто не остался в своих палатках. Встречающие выстроились в две длинные колоны, по широкому проходу между которыми мы проехали, гоня перед собой табун захваченных в лагере ворон лошадей. Наши соплеменники, столпившись вокруг нас, выкрикивали наши имена и плача от радости, благодарили богов за наше счастливое и безопасное возвращение, а так же, восхваляли нас за нашу победу над врагом. Но, среди всех этих возгласов не было слышно имени Отаки и я стал громко, как только мог кричать: «Отаки! Восхваляйте Отаки! Она больше всех в этом походе заслужила славы и похвалы! Она совершила великие подвиги!» — Я почти сорвал голос, но в толпе возбуждённо кричащих соплеменников никто меня не расслышал. Наконец, среди толпы я разглядел моих отца и мать, а рядом с ними братьев и сестёр Отаки и с ними - Суйяки, хранительницу её палатки; они радостно махали нам руками, но нам понадобилось приложить усилия и потратить некоторое время, прежде чем мы смогли протиснуться к нашим близким сквозь ликующую толпу соплеменников. Но когда мы оказались возле них, тоже услышали лишь слова похвалы, обращённые ко мне и другим воинам из нашего отряда и ни слова об Отаки. И теперь, когда я мог наконец-то быть услышан, я стал кричать им: «Хвалите и прославляйте Отаки, а не меня! Она посчитала ку на воине кроу! А второго воина вороньего племени она убила и захватила его лошадь, скальп и ружьё!»
Услышав такую весть, братья и сёстры Отаки пустились в дикую пляску, они скакали и выкрикивали: «Отаки, ха! Отаки, хо! Отаки, девушка - вождь, она убила врага!» — И это был первый случай в истории нашего племени, когда девушку или женщину прославляли, как воина. Посреди радостного шума и гвалта вызванного счастливым возвращением нашего отряда, не многие смогли расслышать мои крики, а если и слышали, то не обращали на них внимания, считая, что это просто глупая выдумка. Поддержали меня и братьев и сестёр Отаки, только мои отец и мать, но и то скорее из родственных чувств, чем от того, что они действительно мне поверили. Я был ужасно разочарован, мне хотелось, чтобы моя почти – сестра получила сполна все заслуженные ей почести и похвалу.
Когда приветственные крики через какое-то время стали постепенно стихать, мы начали, с помощью добровольных помощников и принесённых ими лассо, выискивать и выводить своих лошадей из окружённого любопытными соплеменниками табуна. В это время я услышал слова, относящиеся к Отаки; кто-то в толпе воскликнул удивлённо и даже с возмущением: «Почему она берёт из табуна лошадей?» — И вслед за этим в толпе все стали повторять этот вопрос. Задали этот вопрос и мне. Я ответил: «Отаки забирает из табуна лошадей, которых она добыла сама, уведя их из вражеского лагеря! Кроме того, она спасла для нас весь наш табун, когда его хотели угнать враги и убила при этом вражеского воина, а под конец схватки, она ещё и посчитала ку на живом воине кроу, ударив его стволом ружья, которое она захватила у другого убитого ею воина кроу!»
От одного к другому, как круги по воде от брошенного камня, побежали по толпе мои слова и удивлённый ропот, а все встречающие нас удивлённо уставились на Отаки. А я в это время помог ей собрать её лошадей; Отаки повела их к своей палатке и привязала рядом с остальными, принадлежавшими её семье. Кто-то из наших соплеменников, услышав мои слова поверил им, но были и такие, кто не поверил, или сомневался: «Ха! Этот молодой воин думает, что мы поверим в его безумные сказки!» — Говорили некоторые, а мать Волчьих Глаз, как мне говорили потом, ходила в толпе кругами и останавливалась то тут, то там говорила: «Не верьте тому, что вы слышали об этой безумной девчонке Отаки. Никогда она не ходила в лагерь кроу и не выводила оттуда лошадей, которых она теперь привязала у своей палатки! И вражеского воина она не убивала! Она только шла следом за отрядом и уж не знаю, как выпрашивала у воинов добытых ими лошадей! Девушка без стыда!»
Видите, как она до сих пор ненавидела нас и всё из-за того, что я когда-то в детстве задал её сыну хорошую трёпку за то, что он пытался отобрать у Отаки её лук и стрелы! Она ничего дурного не могла сказать обо мне, но как только появлялся шанс, эта злобная женщина всегда говорила гадости о моей почти- сестре. Мы никогда не разговаривали с Волчьими Глазами, когда встречались с ним, да собственно, и встречи эти были очень редки, поскольку он держался подальше от нас, насколько только мог и никогда не приближался к палаткам нашего клана.
Поскольку мы совсем недавно стали владельцами лошадей, угнанных у племени кроу, мы отвели их в наши табуны, чтобы они привыкли к новому месту и сдружившись с лошадьми нашего табуна, почувствовали себя дома и не пытались убежать к старым хозяевам. Когда кони были наконец пристроены, Отаки со своими сёстрами, а я с другими участниками нашего отряда, отправились к небольшому ручью, чтобы смыть раскраску и помыться после долгого похода. А покончив с этим, все мы поспешили в свои родные палатки, чтобы переодеться, привести в порядок наши волосы и наконец-то, спокойно поесть и отдохнуть. Удобно расположившись на покрытом мягкой бизоньей шкурой ложе и откинувшись на сплетённую из ивовых прутьев наклонную подставку для спины я, после нашего долгого и опасного путешествия, чувствовал себя хорошо, как никогда раньше.
Пока я ел приготовленную мамой еду, она засыпала меня вопросами о нашем походе и я с воодушевлением рассказал ей и отцу обо всех приключениях и опасностях, пережитых мной во время нашего рейда, в земли племени кроу. Глаза моих родителей восхищённо сверкали и они в восторге хлопали в ладоши, но ещё больше их поразил мой подробный рассказ о поведении Отаки в походе и о совершённых ею подвигах. Я уже почти закончил свой рассказ, когда раздался голос племенного глашатая, возвещавший о том, что моего отца приглашают на совет, в палатку нашего верховного вождя Одинокого Ходока.
Через какое-то время отец вернулся, он улыбался и казался счастливым, а затем он сказал мне, чтобы я пошёл в палатку Отаки и попросил у неё на время скальп воина кроу. Я хотел узнать, зачем ему нужен этот скальп, но отец сказал мне только: «Просто пойди и сделай то, что я тебе сказал, а когда наступит время, ты узнаешь, зачем это нужно».
Я сходил в палатку Отаки и, взяв у неё скальп кроу, вернулся к отцу и отдал ему этот кровавый трофей. Взяв его, отец снова ушёл, а я лёг на своё ложе и сразу заснул; так же, в своей оокова, легла отдохнуть и уснула утомлённая походом Отаки. И моя мама, и Суйяки - хранительница палатки Отаки - строго следили, чтобы никто не пришёл и не помешал нашему отдыху.
Было уже далеко за полдень, когда моя мать разбудила меня и сказала, чтобы я быстро приводил себя в порядок, надевал свою лучшую праздничную одежду и снова заплетал волосы в косы, а лицо раскрасил священной красной краской. Она хотела, чтобы я выглядел настолько хорошо, насколько только было возможно.
— Почему? — Спросил я.
— Потому, что так надо! — Ответила мама, и это было всё, что я мог добиться от неё. Я сделал всё, что она мне сказала и когда я закончил, мать послала меня в палатку Отаки.
Когда я вошёл в оокова Отаки, она только что закончила одеваться. На ней было праздничное платье, сшитое из выбеленной оленьей кожи, расшитое лосиными зубами и украшенное широкими полосами вышивки из раскрашенных игл дикобраза на груди и на спине, со спускающейся из под них длинной бахромой. На её ногах были леггины из такой же белой замши, с вышивкой и бахромой по швам и так же, на ней были красиво расшитые мокасины. Две тяжёлые блестящие косы спускались почти до колен; без сомнения Отаки была самой красивой девушкой из всех трёх племён нашего народа!
Отаки обернулась, услышав как я вошёл и, увидев, что я так же празднично одет, она захлопала в ладоши и радостно воскликнула: «И ты тоже оделся, как на великий праздник! Что должно произойти? — Воскликнула она.
Я уже открыл было рот, чтобы ответить ей, что сам ничего не знаю, когда снаружи до нас донеслись глухие звуки ударов в барабан, а затем и медленное, торжественно стенающее пение, сопровождающее танец скальпов. Отаки и я удивлённо уставились друг на друга, а затем мы одновременно повернулись к моей матери, вошедшей вслед за мной в палатку Отаки.
— Это же не для меня? — Спросила Отаки. — О нет. Это конечно не для меня?!
— Да, это для тебя Отаки! — Сказала ей моя мать. — Это решение было принято на совете сегодня утром. Вожди, по предложению Видящего Чёрное, решили оказать тебе эту честь и провести пляску скальпа, впервые за всё время существования наших племён, в честь девушки или женщины. Потому, что ты заслужила это своей храбростью, проявленной в военном походе!
— О! О! О! — Прокричала Отаки. — Она была настолько удивлена, что не могла больше произнести и слова, а моя мать поторопила нас, буквально выталкивая из палатки. Оказавшись снаружи, мы увидели стоящую полукругом перед входом в оокова Отаки, группу стариков и старух. Их лица и руки были окрашены в чёрный цвет, расплетённые волосы падали на их плечи спутанными прядями, а одеты они были в потёртые, бедные одеяния. Два старика, стоявшие в центре, держали на длинных ивовых ветвях обручи с растянутыми на них скальпами воинов кроу, которые мы принесли из похода.
Все участники этой группы потеряли в своё время брата или сына, или какого- нибудь другого родственника или близкого человека, убитого руками воинов кроу. И это была церемония благодарности за то, что за смерть их близких отомстили и - прославление того, кто эту месть осуществил. По справедливости, они должны были сначала танцевать перед палаткой Видит Чёрное, как вождя нашего отряда, но по решению совета вождей, все почести, или большая их часть, были возданы Отаки. Как же я был доволен, рад и горд за свою почти -сестру!
Большая толпа наших соплеменников тихо, с торжественными лицами обступила танцоров. Пение прекратилось, когда мы вышли из палатки, два старика державшие вражеский скальп, вышли немного вперёд и один из них, обращаясь к Отаки, сказал: «Девочка, ты тоже скорбишь вместе с нами. Твоего отца тоже убил воин кроу! Но ты сама отомстила врагам за его смерть и принесла облегчение нашим скорбящим сердцам! Поэтому мы сегодня поём и танцуем перед твоей оокова и прославляем твою храбрость! Давайте же утрём на время наши слёзы и возрадуемся тому, что ещё двое наших врагов пали убитыми!»
Отаки ничего не ответила на слова старика, да собственно никакого ответа от неё и не ждали. Она молчала и только слёзы текли из её глаз, да и мой взгляд туманили набежавшие без спроса слёзы. В это время старики вновь запели свою торжественную песню пляски скальпов и, приседая и выпрямляясь в ритме своего пения, начали пританцовывать под звуки бьющего барабана. На этот раз старики продолжали пение и танец довольно долго, но, устав наконец, они перешли к тихой молитве, вознося хвалу богам за то, что число врагов уменьшилось ещё на двоих павших воинов. Четыре раза, поскольку это число священно, они повторили свою песню и танец перед палаткой Отаки, а потом отправились совершать свой обряд перед палаткой Видящего Чёрное. А потом танец скальпа по очереди повторили сначала перед палаткой того воина, что убил второго кроу, а затем перед оокова всех участников нашего отряда. Но поскольку я был рядом с Отаки, когда они прославляли её, перед палаткой моего отца старики уже не танцевали.
Принесённое нами известие о том, что кроу вторглись в наши охотничьи угодья и убивают нашу дичь, послужило тому, что наши вожди послали срочное послание на север нашим братьям сиксика и кайна. Наши вожди призывали братские племена черноногих присоединиться к нам в нашем походе на кроу и нанести им такой удар, чтобы понесённые ими потери на всегда отбили у вороньего племени желание охотиться на нашей стороне Лосиной реки. Наши посланцы вернулись с вестью о том, что и сиксики и кайна могут послать в поход где-то по триста воинов. Наше же племя выставило со своей стороны почти вдвое превосходящее это число количество воинов и они, соединившись с отрядами северных черноногих и кайна, отправились в поход на юг. Я хотел пойти с ними, но поскольку мой отец тоже собирался отправиться в этот поход, он уговорил меня на этот раз остаться дома, чтобы я и Отаки следили за нашими палатками и лошадьми.
После всех волнений, испытанных нами в военном походе, для нас настали спокойные дни. Мы охотились для того, чтобы в наших палатках было вдосталь мяса, а я ещё ставил капканы на бобров, чтобы в обмен на их шкурки купить себе ружьё. Отаки же, всё свободное время посвящала тому, что вышивала раскрашенными иглами дикобраза две длинные и широкие полосы оленьей кожи. Узоры на этих кожаных лентах были очень яркими и красивыми и я в глубине души надеялся, что они украсят леггины моего военного одеяния, о котором я давно мечтал. Однако, никаких наводящих вопросов Отаки я не задавал.
Как-то вдруг, после славного возвращения из военного похода, оокова Отаки стала местом посещения для многих девушек, молодых замужних женщин и даже нескольких пожилых женщин и старушек. В первую очередь, все они хотели услышать из собственных уст Отаки рассказ о её участии и приключениях во время похода против вороньего племени. Но, даже неоднократно выслушав её рассказ, женщины продолжали приходить в палатку Отаки. Они поняли, что она очень сильно отличается от того образа, который в течение многих зим рисовала своими сплетнями об Отаки мать Волчьих Глаз. Теперь все узнали, что Отаки была скромной девушкой с хорошим характером и что, несмотря на подвиги, которые она совершила в военном походе, совсем не возгордилась и оставалась скромной и не по годам мудрой и многие женщины приходили к ней, чтобы обсудить свои жизненные проблемы и неприятности.
Большой военный отряд нашего племени вернулся из похода всего через несколько дней, не принеся собой ни одного вражеского скальпа. Они сообщили, что вороны заранее обнаружили приближение наших воинов и в спешке сбежали через Лосиную реку на юг. Они так торопились сбежать, что бросили, даже не свернув, много своих палаток и множество наполовину обработанных бизоньих шкур и парфлешей, наполненных готовым пеммиканом и сушёным мясом, а так же множество своего имущества, которое наши воины, сложив в большие кучи, сожгли.
Наконец, после всех военных походов и волнений, настала пора заняться торговлей. Некоторые из наших вождей хотели отправиться к торговому посту Красных Курток, другие же вожди, наоборот, желали отправиться торговать в форт Длинных Ножей, стоявший на Лосиной реке. На большом совете вождей всех трёх племён союза Черноногих – северных черноногих – сиксика, кайна или кровь, нашего племени пикуни, и союзного нам племени гровантров или, как мы называли их, Больших Животов, вожди всех четырёх племён решили, что нам всем следует отправиться торговать с Длинными Ножами на Лосиной реке. В результате получилось так, что мы сделали большой круг, отправившись сначала на север и отлавливая бобров на всех реках и ручьях вплоть до горных потоков Каутбэнк Ривер и оттуда, с нагруженными бобровыми шкурками волокушами, мы отправились к торговому посту Длинных Ножей. Как ожидалось, у форта уже стояли два лагеря ассинибойнов и янктонаев, но в этот раз мы не желали иметь с ними ничего общего, мы отказывались от их предложений раскурить трубку и от приглашений на пиры в их палатках, в свою очередь предупреждая их, чтобы они держались подальше от нашего лагеря. Но мы не могли не сталкиваться с ними, когда мы приходили в форт торговать, там они имели такие же права, как и мы. В один из дней, когда Отаки, хранительница её палатки Суйяки и я, находились в торговой зале форта, принеся туда наши меха и шкуры и желая обменять их на нужные нам товары, я заметил, что вождь янктонаев по имени Дымный Орёл внимательно и очень заинтересованно рассматривал Отаки. Я как раз покупал для себя за тридцать бобровых шкурок ружьё и какое-то количество пороха и свинцовых пуль к нему, когда этот янктонай поманил меня в сторону и на языке жестов спросил: «Эта девушка - твоя сестра?»
Я не хотел с ним разговаривать, но всё же ответил: «Да».
— Она очень красива, и я вижу, что у неё хорошее и доброе сердце. Я богат. У меня больше ста лошадей. Я хочу жениться на ней!» — Всё так же на языке жестов сказал он мне.
Я ему ничего не ответил и отвернулся, но он коснулся моего плеча и когда я оглянулся, он снова сказал мне жестами: «Я должен жениться на ней!»
Это так разозлило меня, что я не мог положиться на своё благоразумие в моём ответе этому вождю янктонаев и чтобы не наговорить лишнего, я вновь повернулся к стоявшему за торговой конторкой белому торговцу, с намерением продолжить торговаться за своё ружьё и в этот миг я увидел, что Отаки смотрит на меня. Затем она подошла ко мне и сказала: « Я видела, что он говорил тебе руками. Держи себя в руках и не создавай проблем здесь. Не думай о том, что сказал этот враг!» — Затем она и Суйяки закончили свои покупки и мы все отправились домой. А вождь янктонаев следовал за нами от форта и почти до самого нашего лагеря.
Когда на следующее утро, проснувшись, Отаки вышла из своей оокова, она обнаружила перед входом в палатку два новых белых одеяла с цветными полосами по краю, отрез красной ткани на платье, красивое ожерелье из разноцветных стеклянных бус, а так же несколько пакетиков с красками разных цветов, а сверху всего этого лежал кусок белой замши из оленьей кожи на котором был нарисован костёр и поднимающийся от него чёрный дым, а над дымом был изображён летящий орёл. Когда Отаки увидела всё это, она пришла в замешательство и послала одну из своих младших сестёр, чтобы она попросила мою мать прийти к ней. Когда моя мама пришла к ней, Отаки возбуждённо воскликнула: «Посмотри! Ночью к моей оокова пришёл мужчина из вражеского племени! Вот, перед входом лежат подарки, которые он оставил! Это подарки от Дымного Орла, вождя янктонаев!»
— Что же, вреда или какого- либо оскорбления в этом нет. Это просто способ янктоная сообщить девушке, что он хочет на ней жениться. Нужно отправить подарки назад и таким образом, это дело будет закончено, — сказала моя мама Отаки.
— Да, конечно я верну всё это, сей час же! — Воскликнула Отаки и сказала одному из своих братьев, чтобы он отнёс все эти вещи в торговый пост белых людей и оставил их там для Дымного Орла.
— Но я боюсь, что это ещё не конец, — продолжала она. — И я, которая до сего дня никого не боялась, как же я боюсь этого человека! Я до сих пор чувствую его взгляд, как он смотрел на меня вчера, пока мы были в форте Длинных Ножей! От его взгляда, по моей коже как будто ползали какие-то насекомые! Он заставил меня дрожать! Я и сейчас вся дрожу!
Подарки были отправлены на торговый пост, а оттуда перешли в палатку Дымного Орла и казалось, что на этом дело и закончилось, поскольку мы в те несколько дней, что оставались у форта, больше ни разу не видели вождя янктонаев. Закончив торговлю, мы двинулись на запад. Все наши четыре племени снялись с места и так же вместе, двинулись по равнине. Тысячи всадников, вьючных лошадей и лошадей, тянувших гружёные скарбом травуа, а ещё и табуны, свободные от всадников и груза! Длинной – предлинной колоне, которая словно гигантская змея чуть извиваясь, двигалась по коричневой равнине, казалось, не будет конца! Хай-и! Хай-и! В те дни мы были многочисленным и влиятельным народом!
Мы разбили лагерь в первую ночь на берегу небольшого потока, несущего свои воды в Большую реку. Ранним утром следующего дня, мы были разбужены громким испуганным криком; Отаки прибежала к нам крича, что подарки Дымного Орла снова были сложены у входа в её палатку! Мы спросонья едва могли поверить в это, но выйдя наружу и подойдя к оокова Отаки, мы убедились, что так оно и было. Да, так оно и было, те же самые вещи, которые мы уже возвращали их хозяину Дымному Орлу, вновь лежали перед входом в палатку Отаки и даже кусок белой замши с рисунком костра и орла летящего сквозь его дым, как подпись его хозяина, лежал сверху! А ведь в эту ночь, из-за близости янктонаев и ассинибойнов, наш лагерь и наши табуны охранялись несколькими сотнями наших молодых воинов, но всё же, Дымный Орёл пробрался в самый центр нашего лагеря и оставил свои подарки и своё послание Отаки!