Вокзальные огни медленно растаяли за горизонтом, вагон мерно покачивало на стыках, настраивая на уютный вечер.
Постепенно утихли разговоры, рассосались очереди в туалет, растаяли запахи поглощённой снеди, смешавшись с привычным запахом поезда дальнего следования. Что в этой смеси? Чуть-чуть креазота, добрая порция бурого угля, которым растапливают титан с водой, с десяток-другой колец сигаретного дыма, вытянутых из тамбура сквозняком, щепоть пыли из недобросовестно вытряхнутых ковровых дорожек и маленькая капля истинной, ничем не вытравливаемой романтики путешествий.
Я возвращалась из командировки домой. Устала, измоталась. Хотелось выпить горячего чая, рухнуть в постель и не просыпаться до самого утра. На удивление, в купе больше никого не было, и подаренное случаем временное одиночество в вагоне совсем не тяготило меня, наоборот, было даже кстати.Я сходила в купе проводницы, попросила стакан чёрного чая и вернулась к себе.
По привычке разгладила края накрахмаленной салфетки, покрывавшей столик, положила у окошка свой видавший виды ноутбук и протянула руку к светильнику. Когда щёлкнул выключатель, я увидела, что под салфеткой что-то лежит. Оказалось, это были несколько листков бумаги, исписанные неровным мелким почерком. Не знаю, есть ли на земле человек, сумевший бы на моём месте сдержаться и не прочитать эти строки. Вот они:
«Здравствуй, мама.
Не знаю, с чего вдруг захотелось написать тебе письмо, ведь знаю, что ты его никогда не получишь. Прошло много лет с той поры, как мы не виделись. Многое стёрлось из памяти, но хорошо помню тот день, когда ты приготовила для меня одежду в школу и потом исчезла. Папка потом сказал, что ты заболела и уехала лечиться за границу. Шли годы, я ужасно скучала по тебе, по твоим тёплым рукам, вкусным блинчикам с малиновым вареньем. Когда было совсем тоскливо, доставала из шкафа твоё пёстрое платье из креп-жоржета, подносила к лицу и зарывалась в него, как будто тебя обнимала.
Хоть злые языки разносили по посёлку всякие сплетни, я верила в историю с лечением, не хотела смотреть правде в лицо. А потом меня вдруг переклинило. Вернулась как-то от подружки поздно, смотрю – свет на кухне горит, на столе лежит альбом, раскрытый в том месте, где свадебная фотокарточка. Отец посмотрел на меня, a глаза полные слёз, и такое в них горе, что его, как море, не вычерпать. Вот тогда я тебя возненавидела. За предательство, за боль, которую ты причинила самым близким людям. Стала называть тебя «кукушкой» и никогда иначе.
Как стала взрослая, задумалась о том, зачем ты так поступила, пыталась понять. Папка-то у нас и красавец, и мастерущий, и в бутылку редко заглядывает. Чего тебе ещё было надо? А потом поняла, что натура у тебя такая, не умеешь ты ни любить, ни заботиться, и ответственности в тебе ноль с палочкой. Спрашивается, зачем тогда рожала, на папку с бабушкой надеялась? Эх, ты, мама, мамочка, мамаша.
А самое обидное, что ты разу не объявилась, не справилась о том, как нам живётся. Папка так и не женился, наверное, всё тебя ждал, да вот не дождался, ушёл на тот свет молодым после сердечного приступа.
Как жилось мне на этом свете сиротой, один Бог знает. Не было плеча, на которое можно голову положить и выплакаться, не было тёплых рук, чтоб по спине погладили да успокоили, внимательных глаз, примечающих каждую хмуринку на лице дочки своей единственной – тоже не было. Но как-то я выжила, не скурвилась, не ссучилась, на мир не озлобилась. Просто изо всех сил старалась быть не такой, как ты, делать людям добро и жить по совести.
Скоро мой день рождения, как раз в канун Нового года мне исполнится тридцать пять лет. В Деда Мороза я перестала верить давно, с тех пор, когда он не исполнил моё единственное желание, которое я много лет подряд загадывала - чтобы мама вернулась домой. Со временем я поняла, что чудеса совершаются не по взмаху волшебной палочки и не от удара посохом о землю. Нет, чудо сотворить может лишь человек.
Завтра я еду в детский дом усыновлять одного славного мальчугана. Ему уже семь, прямо как мне, когда тебя не стало в моей жизни. Вот только у него всё будет с точностью до наоборот – у него, наконец, появится мама. У Пашки не хватает нескольких пальцев на одной руке, он заикается, но это не беда, зато у него доброе сердце и он настоящий боец, в этом мы с ним очень похожи. Выживем в любых условиях!
Пусть ты не прочтёшь это письмо, пусть оно затеряется в мусорном отсеке вагона дальнего следования, но я сняла тяжесть, что носила на сердце долгие годы, и мне стало легче.
Я начинаю новую жизнь».
Принесённый проводницей чай в серебряном подстаканнике давно остыл. Машинально отхлебнув, я открыла крышку ноутбука, выбрала программу «ворд» и стала набирать текст письма, пока не вполне понимая, зачем это делаю.