Мысли Сергея Евгеньевича перенеслись на внешнюю политику. К ней у него было особое отношение. Экс-премьер считал внешнюю политику по сравнению с внутренней чрезвычайно легко решаемой. Он был уверен, что правитель с самым посредственным разумом может остановить внешнюю войну во всякое время.
Петраркадьев представил себе Россию в виде маленькой девочки, которой пошили платье, как для взрослой дородной женщины. Такова была наша страна с её необъятными ещё не освоенными северо-восточными территориями. Считал, что было ошибкой ввязываться в войну с Японией, не обеспечив пути снабжения наших войск на Дальнем Востоке. И будь его воля, он бы не допустил войны.
Ну а коль она уже началась по воле японской стороны, то следовало уже воевать до победного конца. В конечном итоге всё равно победа бы осталась за Россией, пусть бы война и затянулась бы ещё на год и потребовала 200 тыс. человеческих потерь в Русской армии. Япония рассчитывала на блицкриг и затяжную войну никак не могла вести. К тому же японской стороне жутко повезло в первый период русско-японской войны. А военная фортуна переменчива.
Останавливаться на пол пути до победы никак нельзя было, так как это подрывало престиж самодержавия и Российской империи в мире. Провоцировало либерал-революционеров на разжигание бунтов в стране. Победа пусть была бы не лёгкой, но она бы укрепила власть и стабилизировала ситуацию в стране, чего так не желали те, кто добивался великих потрясений основ царизма и ненавистников России как таковой.
Немцы с австрийцами в 1908 году, используя временную слабость России, потребовали от России фактически отречься от всей славяно-балканской политики. Российское общество и Дума негодовали. Но, хорошо зная состояние нашей армии, Столыпин был убеждён: воевать нам пока нельзя. Временный ущерб самолюбия был ничто перед громадностью внутренней построительной программы. Панславянской миссией Столыпин не горел никогда.
Он разубедил уже решившегося на мобилизацию против Австрии Государя: это потянет и войну с Германией. Большая война могла начаться на 4 года раньше своего срока. Тогда премьер как ангел Хранитель России сказал близким: «Сегодня я спас Россию!» В октябре 1910 в Потсдаме на встрече с Вильгельмом Столыпин и царь обязались не участвовать ни в каких английских интригах против Германии, за что и Германия обязывалась не поддерживать австро-венгерской агрессии на Балканах.
Для Столыпина Государь Император Александр III Миротворец, самый русский по духу царь, гордившийся наличием в своей крови каплей русской крови, был авторитетом во внешней политике России. А доктрина отца-императора была проста: не ввязываться ни в какие европейские союзы, коалиции и военные авантюры. На западе для России нет территориальных интересов, а играть на руку англосаксам будет себе дороже.
Уже тогда у Столыпина выработалась своя военная доктрина. Он считал, что Франция и Англия – плохие союзники, они отвернутся от России, если её постигнет несчастье. При назначении после Извольского министром иностранных дел Сазонова Столыпин просил его: избегать международных осложнений – вот и вся политика. России нужно 10-20 лет внешнего и внутреннего покоя, а после реформ – страны будет не узнать, и никакие внешние враги уже не будут нам страшны.
Оглядываясь назад, экс-премьер не мог не видеть, как за несколько последних лет страна преобразилась. Революция ушла в прошлое, многие отошли от революционной деятельности или выехали за границу. Правительство проводило русский курс, оставаясь вне партий. Сам Столыпин был горячим приверженцем православия, но не слепым почитателем существующего духовенства. «Я глубоко чувствую синодальную и церковную нашу разруху», – говорил он царю – и старался подобрать обер-прокурора сильного духа и воли...
Крестьянская столыпинская реформа шла хорошо. Уже два миллиона сельских хозяев подали заявление о выходе на хутора. Предвидя зерновое изобилие, Столыпин создавал по всей России широкую сеть элеваторов и развернул широкие меры по поддержке переселения крестьян за Урал – в Сибирь и Семиречье. Россия с этим делом сильно задержалась из-за корыстолюбия помещиков, не желавших лишаться дешёвых рабочих рук в своих имениях.
А европейская часть России уже была перенаселена крестьянством. Население Российской империи быстро росло. Из Европейской России, где приходился 31 житель на квадратную версту, в Сибирь, где жило менее одного человека на версте, не пускали крестьян до самого голода 1891, затем власть спохватилась и даже начала строить сибирскую железную дорогу, но поздно, всё ж дождались революционного накала 1905.
Переселенческая политика премьера была его фишкой. Переселенцы получали широчайшие льготы: казённую отвозку для ознакомления, предварительное устроение участков, кредиты, помощь на переезд семьями, с домашним скарбом и живой скотиной в особые вагонах. Под переселение были отданы и кабинетские (собственные царские) земли Алтая, в пять раз превышающие территорию Бельгии. Уже в 1906 переселилось 130 тысяч человек, а затем в год по полмиллиона и больше. По расчёту уже к 1914 году переселенцев будет уже 4 миллиона.
Оправдывалось предсказание Михаила Ломоносова: "Богатство России будет Сибирью прирастать". Но для этого нужны люди. Землю переселенцы получали даром – и в собственность, а не в пользование, по 50 десятин на семью, и с каждой снимали по 60 пудов. Орошали Голодную Степь, рыли общественные каналы. В августе и сентябре 1910 Столыпин и его ближайший помощник по крестьянским делам министр Кривошеин объезжали Сибирь и дивились успехам, которые были достигнуты здесь всего за три-четыре года. Если за 4 начальных года уже подняли годовой сбор хлеба по России до 4 миллиардов пудов, что ж будет за 20 лет?
России нужен мир и только мир для её неуклонного экономического роста и развития. Столыпин был, а ныне Петраркадьев является хранителем мирной жизни России. Запад с завистью и опаской смотрит на бурное развитие Российской империи.
(Продолжение следует)