Повесть Антипушка

   Светлана Леонтьева






          АНТИПУШКА

               

















2015 год



               


















Ещё одна мистификация, сладкая, конфетная, бутафорная фантазия, в целлофановой обёртке, надкусанный пряничек в мягкой бледно-розовой глазури. Всё и ничего. Весь мир и морская песчинка. Необыкновенная история атомного поколения. Сочащаяся рана, надрез с капельками крови. Но такая простая, такая щемящая жуть, впаянная в космос и мы – летящие в тартарары…















     Вступление

Розовый рассвет - жидкий, напрасный, беспричинный - струился так беспомощно, так зряшно, словно заболел кто-то! Словно занедужилось, занеможилось, а нет такой пилюлечки, такой микстурочки – полынной, медуничной, дабы унять болезнь-то. Эх, приходите, спомогните нам! Заварите корешков лекарственных, трав росных, цветиков пыльцовых, мохнатеньких! Ой, ой!
А сначала за водой сходите. У нас один родничок, и тот – внизу, под горой, пока идёшь всё о чём-то думаешь, размышляешь, а сердце так щемит, так щемит – смертно! Въедливо! Мухоморно! Словно внутри осы, под рёбрами, под аортой гнездо мастерят. И такое прихотливое, узорчатое, с выемками, тайными ходами, шлагбаумами и воротами дубовыми. И так жалят они, падлы! Попробуй, тронь!
Но всё-таки и от них польза! Значит, живое сердце, если так густо и кровянисто сжимается! Значит, не всё ещё потеряно. Спасти можно. Вот водицы принесу, травок заварю, три дня настою, а на четвёртый по три чайных ложечки в день пейте! Оно и утихнет. Уйдёт. Затянется. Заволокнется.
Всем помогало. И вам не повредит!

1. Пепелище
Кто такой Антипушка? Блудный сын, юродивый? Либо некий знак, предупреждающий об опасности? Отчего он маленького роста, отчего с крашенными, коротко стриженными  волосами? Не на нём ли сейчас держится Атлантида? Хотя Атланты были высокорослыми и кудри – до плеч! Но сколько бы я не глядела на Антипушку, сколько бы не шарила глазами по его тщедушной фигурке, немыслимая нежность всякий раз заполняла моё сердце! Такая слезливая, старушечья, огородная, сорняковая, липкая тоска! Как чемодан без ручки – бросить жалко, тащить неудобно, да ещё в гору, по узкой тропе, где пасутся грязные, нахальные козочки. Да и не гора это, так взгорьице – блёклое, размазанное по простору, не пейзажное, даже на простую акварельную бессюжетную мазюку никого вдохновить не сможет! Но всё равно тяжело, словно объелась. Не надо было компот пить напоследок! Да и поминаньице было так себе, щи постные, картоха не прожаренная, без маслица, пирожок переслащенный. Но для старушек – какое, никакое развлечение. «Какой у Марьи-Кнопки гроб? Не поскупились ли родственнички на ленточки? Бархатиста ли ткань? И платочек с оборочками ли?»
Нет, не поскупились! Ни на рюшечки, ни на тапочки из вельвета. Ни на кружавчики шелковистого, серебристого покрывалишка. Им, наследничкам, домик достался! В самом центре деревушки, возле сельмага, в котором селёдки – малосольной, русалистой – хоть отбавляй! И хлебушек беленький есть. И морожено-о!
А на вывеске – ковбой. И не по-нашему написано, мол, бой-френд. Старушки похихикивали – бой-хренд! Иш, как штаны задрал и плёточкой подхлестнул!
- Эй, Антипушка! Тебе бы такую обувку, мериканску! И шаровары, как Тарас Бульбы! Убил бы ты сына своего? За измену полякам? А?
- Нет! – Антипушка повёл сизыми, зелёно-голубыми глазами, аки очами! – Я бы не стал! Не царское это дело!
- Тю! Перепил что ли самогонушки на поминках Марьи-Кнопки? Причём тут царь?
- А так я ж царёва семя! – Антипушка присел на лавочку.
- Чаво? – в разговор вступила высокая, жилистая старушка по фамилии Милованова. А по имени Галя.
- Не скажу!
- Начал, договаривай, – Милованова толкнула в бок свою подругу Люсю Томилову.
- В другой раз! – Антипушка надул губы.

- Ага! – хихикнула Томилова. – Может, ты себя не только прошлым царём, а и нонешним министром-капиталистом возомнишь?
- А можа, он Велес? Али Гермес?
- Амур недоделанный!
Старушки подались к взгорью, тяжело наклоняя свои тучныи-и упрямые спинки. Тоже зря компот пили. Тяжело, когда объешься!

А что делаю здесь я?
Отхожу. Нет, не умираю. Я пытаюсь унять свою разбережённую любовью душу. Я – не родственница Марьи-Кнопки. Но, как ни странно, – её единственная наследница. И это  мне – Васильевой Голубе достался крошечный домик Кнопки.
Но скажу по порядку:
Начну со своего старославянского имени – Голуба. В школе меня звали просто Любой,  на работе Любовью Ивановной. А вот он…
Ой, мамочки, сейчас расплачусь! Прямо-таки взвою! Волосы на себе рвать буду. Так хочется вырвать изнутри тоску-печаль! Но, нет, лучше карты разложу. Хотя, конечно, смешно в двадцать первом веке гадать, но, когда невмоготу, то можно. Король виней – это он, мой любимый, мой несравненный, мой последний, вечный, амуро-огненный – Гордей Буров.
Возле окошка послышались голоса – бабушка Люся Милованова и бабушка Галя Томилова шли, обсуждая Антипушку:
- Гля, царских кровей он, прокажённый!
- Трёхнутый!
- А вдруг и вправду, вдруг не врёт? – Бабушка Люся опёрлась на батожок, приостанавливаясь, чтобы передохнуть от ходьбы.
- Ты чё? Откуда в наших урочищах такое могло быть?
- Да… а вдруг чё и было? Цари, они ведь какие! Хотят  девку обрюхатят, хотят царицу. Им же всё можно!
- А причём тут Антипушка? Метр с кепкой в прыжке? – Хохотнула бабушка Галя.
- Что ростом мал, то верно. Но глаза!
- А чё с зенками-то? Подслеповатые, по весне гнойные. А вот листочки поприкладывает да колодезной водой умоется, так ни чё!
- Что-то есть в них такое… такое…
- Дурь! Вот чё! Немощь! Желание выпить! Да закусить нахаляву.
- А вдруг царь бывал в наших местах? Согрешил с бабушкой Антипа да и уехал в леса?
- Тю, Люська, ты выдумщица!
- А ведь красавица была Антипушкина бабка-то! Самая что ни на есть лебедушка. Румяная, белокожая…

Мне выпала семёрка виней и туз трефей. Лучше бы не раскладывала карты вовсе! Дура! Я начал произносить имена, как заклятия – Никандр, Рогнеда, Куприян. Меланья… Мне хотелось стереть из памяти его имя - Гордея Бурова! И кто он такой? Врач. Тема его диссертации «Печень бурундука». А его маму Марью все студенты, смеясь, звали Кнопкой из-за маленького роста и властного, въедливого характера. Гордей - сын Кнопки! Я люблю тебя. Больной, дикой, не нормальной любовью. Я не могу без тебя жить. Прости меня. Ну, прости, хочешь, на колени встану, чтобы вымолить прощение? Хочешь, с горы прыгну? Туда, в речку? И поплыву вдоль илистого, жидкогрязного бережка? Вода у нас в Ржавке коричневого цвета, мутная, как печень бурундука, но мягкая, глинистая, как его хвостик …

В детстве у меня был бурундук. Он был вместо собаки. Или кошки. А, может, вместо попугая? Бурундука поймал отец в лесу. Он был ещё детёнышем, худенький, крохотный, но вёрткий. Папа поместил его в корзину, мама накрыла платком, чтобы не сбежал. Зачем родители это сделали, не знаю. Я стояла рядом, радуясь тому, что мама крепко обвязала цветастым платком корзину. Что же я не закричала, мол, отпустите бедняжку! У него здесь, в этом осиннике братья и сёстры! Он  - из другого мира, он не домашнее животное! Отчего-то мне, неразумной, понравилась идея – взять чужое, пушистое, испуганное дитя!
А родители? Разве не они первые мне – Голубе Васильевой должны были объяснить, что чужое брать нельзя! Или  в отце просто пробудился охотничий инстинкт? И он поймал дитёныша, не научившегося не доверять людям - из семейства грызунов, и его бедные родичи после долго горевали от разлуки  с сыном! Они плакали во всю вселенную! Они рыдали, глядя на сердоликую луну! И зверьи глухие сердца трепетали – нежно-бренно-соловьино-взыскующе-горько!
Зачем он мне был нужен этот горемыка-бурундучок, которого я назвала Буркой? Это чудо расчудесное, этот дар леса?
По утрам Бурка, понимая, что находится в западне, садился мне на подушку и глядел, как я сплю, по-кошачьи прижимая хвостик к тельцу.
Он смешно щёлкал кедровые орешки, которые папа купил на базаре. Бурка ел ягоды из компота, который варила на обед мама. Он, кажется, полюбил меня, и мы провели лето в беззаботной нежности. Но осенью мы решили отпустить нашего питомца – подросшего, окрепшего – в лес.
Затем Бурка несколько раз прибегал к нашему дому. Обычно он несколько минут сидел на тропочке, затем нырял в кусты. Где он провёл зиму, я не знаю. Но через год несколько таких же лохматых, пушистых комочков я наблюдала возле нашего дома. Я часто оставляла горсть орешков, ягод, хлебных сухариков возле крыльца. Мне так хотелось, чтобы Бурка жил, чтобы он помнил наше лето.
Тогда я впервые влюбилась в мальчика. Затем вышла замуж и через три месяца развелась. Я своего новоявленного мужа отпустила, как Бурку, в сухую, безоблачную осень, туда, откуда пришёл…
Но этот год для меня особенный! После огромного – в двадцать лет перерыва, я встретила сразу двух мужчин. Гордея Бурова и Поспелова. Причём оба появились одновременно, как двое из ларца…

Земля тоже имеет гормональные всплески! Она тоже безумная! Иногда у неё срывает крышу, то есть звезду, и она грузно дыша океанами, прижимая к груди кипарисы, жмётся сиротливо к Марсу или Юпитеру, а то, бывало, на ходу какое-нибудь хищное созвездьице прихватывает заметсо ожерелья. И любуется им! Поспелов, как мне кажется, понимал меня. Он словно всегда-всегда был в отдалении, словно в охотничьей позе, как милый, но хищный зверь. А вот Гордей - прямолинеен, он не хитрил, не сворачивался в клубочек, выпуская когти, не менял окраску…
Наверно, я иногда была красивой! Если у меня ладилось на работе, если появлялись деньги, я прямо-таки расцветала. Как в математической формуле, количество бумажек в моём кошельке – прямо пропорционально цвету моей кожи! Ой, как румянились мои щёчки, когда я совершала променад по магазинам! Как разгорались мои глаза при виде нарядов! А эта блузка из китайского щёлка,  а эти брючки, облегающие мои стройные бёдра, и платье, скрывающее недостатки моей фигуры, и жакет, подчёркивающий мою невозможно пышную, упругую  грудь! Ух, ты! И чтобы огонь слизал слёзы со щёк! И чтобы снежные травы обволокли всё мироздание, оплели его – духмяно, цветолико…
И чтобы все звери – белки, зайцы, лисы почуяли – конца света не будет. Плодиться надо! Спариваться! Замирать в радостном соитии. Давно, ещё в библейские времена Господь шёл по водам и тянул руки к нам! И слёзы текли по его щекам, так он любил всё живое! Так трепетало его нутро, так щемило душу. Ибо не было огня уничтожающего, а был огонь сердечный, кровяной, там под ключицей горячей лавой наваливался. О, топь моя! О, берег мечты моей! Лазурный! Цареглавный! Под ноги пасть ему и целовать жемчужины огня, обжигаясь и не чуять ожога. Каясь, ползая на коленях, молить о прощении! «Царь, заступник! Пощади недостойного! Пожалей греховодника! Нутро его пепельное, душу выжженную…»
Ты уже, любимый, три дня молчишь…всё-таки обиделся на мою правду! Но я такая – денежки тратить не люблю… Я хочу, чтобы мужчины на меня тратили свои зарплаты, чтобы они мне дарили не один цветочек, собираясь на свидание, как ты, а букеты! Чтобы они падали к моим ногам, шепча слова – такие невозможные, такие бесстыжие… Ты же знаешь, Гордей, какой я бываю – раскованной, дерзкой, какой обнажено-безымянно-сладко открытой!  Уж тебе-то, одному, доподлинно известно – какая я - настоящая! И вдруг ты словно всё забыл! Все наши договорённости, клятвы! Все наши долгие беседы под лунным светом. Когда мы – обнажённые, словно светящиеся под луной белыми, упругими телами, доверяли друг другу самое сокровенное. Ты мне рассказывал об опытах над бурундуками. Я – о маме и папе, безвременно умерших из-за этой, подлой автокатастрофы, когда их тела, словно тряпичные, лежали на шоссе, а мимо проезжали автомобили, проползая маленькими бурундуками по-беличьи поджав хвосты…
И про Марью Кнопкину ты, Гордей, тоже мне рассказывал, про её скандальный, тяжёлый, паранойидальный характер.  Я – тоже немного Марья, я тоже тебя боготворю… дурачок мой! Зачем мы поссорились во второй раз, в третий?
А ведь я возомнила тебя своим мужем. Потому что ты меня любил такой, какая я есть. С моим вспыльчивым характером. Со всеми моими шутками, розыгрышами! А уж похохотать-то я люблю! До колик! До спазм! До боли в животе и в печени! И так раскованно по-деревенски! Может, оттого мои отношения с мужчинами не складывались, что они не понимали мой нрав? Мою прижимистость? Я ни за что не выкину лишней копейки на ветер, я могу торговаться на базаре до умопомрачения. Да тебе и не жалко было на меня денег… всё равно у тебя кроме Марьи Кнопкиной и меня никого не было! Половину маме, всё остальное мне! Гуляй, Голуба Васильева, наслаждайся!
Вчера мне снился какой-то странный сон, словно я где-то в лесу, а под ногами туман. Я иду, ноги не слушаются, путаются, вязнут, как в простокваше в этом тумане таком густом, словно съедобном. То ветки ёлок, которые можно было грызть как леденцы, то ягоды размером с яблоки и такие сладкие, а семечки у них, словно лопались на языке…
Бурундучьё моё! Ё-ё!
Я загадала, если колпачок тюбика с кремом не выскользнет из рук, послушно поддастся нажатию, то день пройдёт на ура. Именно сегодня мне хотелось чего-то воздушного, лёгкого, безоблачного. Я старалась не думать о том, что было вчера. Не потому что вчерашний день был каким-то плохим, а оттого что лёгкий дымок разочарования вполз сереньким тельцем прямо в самое сердце.
Словно исчезла некая равномерность бытия. После смерти родителей было похожее чувство, но тогда гирька на весах была значительно тяжелее. В коридоре скулил щенок по кличке Пёсик. Я протянула руку, чтобы погладить бедолагу, но Пёсик оскалился и внезапно впился острыми щенячьими зубками мне в палец.
- Тьфу ты! – Воскликнула я. – Глупый! Я же тебя пожалеть хотела…
Капля крови набухла, затем соскользнула с пальца, за ней другая, третья…Пёсик слизнул с пола красные кляксы крови. Я, злясь, метнулась в комнату. Там я обработала ранку йодом, и забинтовал палец. Но шрам, возле фаланга, всё равно остался – такой белый, словно червячок, хотя ранка быстро затянулась.. .Фотографий Марьи сохранилось мало, кроме снимка на паспорт и чёрно-белой фотокарточки, где Кнопка сидела, держа на руках белый свёрток с новорождённым дитём. Это был он - Гордей! Белый червячок шрама – белый свёрток с младенцем, вот что осталось от нас.
И ничего, кроме белого, снежного, незамутнённого кокона с младенцем. О, если бы понимать язык новорожденных. Если бы знать, о чём попискивает спеленатый малыш, что он хочет объяснить! Сказать всему сущему, всей галактике с её млечными недосягаемыми потоками! Что за фразы он посвящает вон той глупой, амёбной звезде, разверзшей холодную пенную пасть! О, да она – сумасшедшая, эта прелестная звёздочка!
Как ни странно, я снова отказала Гордею. Динамо-Спартак -  два ноль! Голуба Васильева – динамит!
- Я – копилка твоих отказов, – как-то пошутил Буров.
Колючки дождя по-цыплячьи царапнули мне тогда лицо. И упали на белый кокон земли, утопая в её младенческом всхлипывании, в белоствольных берёзовых утренних туманах. Файл словно бы свернулся в кокон, обмяк в жирных пухлых складочках, подоткнул одеяльце – пуховое, перинное, матушкино.
Любили ли нас наши матери? Наши тётушки? Бабушки? Что они хотели сказать такое пронзительно-перепелиное, мол, иди, делай уроки! Что запечатано в этих уроках-уроках? Какая, такая закладочка между страниц проложена? Что было такого в этом: «Если не станешь слушаться, ремнём отлуплю!»
А ремень-то пахнет отцовым приказом, жидким утиным кряканьем, невыносимо болящим семейным житьём-бытьём.
Били, бьём и будем бить! Их! Детей наших! Потому что нам делали больно, и мы станем приносить страдания другим! Нас лупили, и мы будем! По голой спинке, по розовому пупку, по сиреневому мясцу!
Сами раскормили-разнежили, сами убаюкали-укачали. Сами и разбудим! Так-то!
 - Хочу показать тебе редкие вещи. – Гордей волновался. Его щёки, как мне казалось, слегка порозовели. – В сейфе я храню портреты моих родственников. Восемнадцатый век. Раритет! Слагаемое и вычитаемое нашей эпохи.
- А ещё умножение и деление. Второй класс средней школы. – Парировала я. – Гордей, я, конечно, очень благодарна тебе за внимание. Но…
- Что но? – Гордею хотелось подольше поговорить по телефону со мной. Потянуть разговор, как сладкую конфету, разгрызая фразы. Хотя он не любил долгие разговоры. Не до них!
- Дела у меня… Работа. Да ещё бы квартирку сдать. Деньги нужны! –  Ответила я, но как-то вяленько, неубедительно.
- Это не причина отказа. – Гордей вздохнул. Он вожделел меня. Именно меня. Нет, у Гордея не было дефицита в женском внимании. Сотни любовниц были познаны им. И оставлены им же. Сотни женских тел – худеньких и пухленьких, с большими и с маленькими грудёшками, с выпирающими позвонками, животиками, с бледно-розоватыми родинками, молочными впадинками, дерзкими складочками, с нежными затылочками. Обычно женщины Гордею отдавались охотно. Не ломаясь и не стесняясь. Буров мог купить любую, какую хотел. Мужчина он – видный: гладкая кожа, мягкие складки губ, большие карие глаза. Лишь упрямый, округлый подбородок выдавал суровую, волевую бойцовскую силу характера.
- Тогда завтра? Голуба, вы не пожалеете. Исполню любой каприз. Любое желание. Весь мир брошу к ногам, дорогая моя!
- Так уж и весь? – съязвила я.
Я хотела притормозить у обочины. Разговаривать за рулём было не очень удобно. Хотя дорога до моей дачи была безлюдной.
Мне не хотелось вторично обижать Гордея отказом. Но идти в гости, чтобы увидеть пожелтевшие портреты каких-то незнакомых мне предков Бурова, тоже не было пределом моих мечтаний. Как говорят в народе, не зацепило. А вот сейчас… просто привязало канатом.
Вот если бы тогда меня  позвал в гости Поспелов – другое дело! Не задумываясь, побежала бы. Хоть днём, хоть ночью, хоть босиком, хоть по льду, хоть по битому стеклу…
Поспелов в моей жизни появился внезапно. Он словно возник из снов, из каких-то особых замыслов, как сладкая песня во время путешествия, отвлекающая  Одиссея.
- Завтра выборы в нашем ТСЖ «БИНАС»- е. Поддержи меня, Голуба Васильева. – Произнёс Поспелов, встретив меня во дворе дома. – Это надо.
Я знала, что Поспелов женат. Что у него три дочери. Одна краше другой. Но – Поспелов «бесполезняк», как выражается Нелли, с точки зрения замужества, создания семьи и рождения детей. Что связь незамужней дамы с женатым мужчиной – порочна. Но нежный червячок соблазна уже закрался в нетронутую тленом мою душу. Тот самый белый шрамик от укуса на пальце, от острых щенячьих зубов Пёсика.
- Хорошо. – Кивнула тогда я. И пошла на собрание жильцов вслед за соседками, не смотря на то, что у меня было приглашение от Гордея.
Буров прождал тогда меня весь вечер в своём флигеле. Он, думаю я,  прогуливался по мощёным дорожкам, слушая всхлипы речной птицы. Он вдыхал пряный воздух одиночества. Он тосковал… как сейчас тоскую я!
Голоса на собрании распределились до смешного по-американски. Поспелов опережал своего соперника по фамилии Карпов всего на один голос. Я сидела тихо, мне было всё равно, кого выберут. Голосовать за самого себя было  нельзя. Но я видела, что вопреки правилам, Поспелов поднял руку, отдавая голос за себя, но промолчала. Я чувствовала тепло ладони Поспелова, ерзала на сидении, понимая, как бьётся пульс на запястье, тысячи радужных искорок летали в воздухе…
Я тоже подняла руку, голосуя за Поспелова. Жильцы недовольно переругивались, некоторые не выдерживая, выскакивали на середину зала. Поспелов нравился не всем! Но были такие, кто, наоборот, сдерживали противников. Я встала со своего места и решительно подошла к трибуне.
- Родненькие! Что же вы шумите-то как! Всё верно, Поспелов победил! – мои щёки залил румянец – ярко-розовый, почти детский.
- Правильно, доча! – Поддержал меня сосед. – Неча Карпову лезть сюда. Он уже был в управе. Начальником сидел - такой важный. Не подступиться. Поспелов и точка!
- Как хотите! Пусть будет по-вашему. – Согласился председательствующий. – Поспелов! Вот тебе ключ, вот устав ТСЖ! Руководи!
Я победно взглянула на нового председателя. В ответ Поспелов наклонился к моему лицу, приблизился, я увидела близко его глаза:
- Давай встретимся! – шепнул он. И лукаво подмигнул мне.
- Ой, вот ты где! – В это время к Поспелову подбежала жена. – Как прошло собрание?
- Видишь, живой! – Новый председатель улыбнулся в ответ жене. Я в растерянности отпрянула, но Поспелов схватил мою ладошку прямо на глазах своей Поспелихи!
- Всё прекрасно, девочки! – Поспелов не выпускал мою ладонь, продолжая разговаривать с женой. Он слегка погладил мои длинные, дрожащие пальцы. Это было головокружительно! Я чуть не задыхалась от растерянности! Поспелов невозмутимо продолжал флиртовать с будущей любовницей прямо на глазах жены.
Мгновение длилось невероятно короткое время, но было таким мучительно сладким, до жути пьянящим.
Вот оно - случилось. Настало. Пришло. Спутало все планы. Ворвалось. Обволокло. И противиться этому у меня не было сил.
- Я пойду! – Мягко ответила я, смущённо вынимая ладошку из ладони Поспелова. Я тогда сжала пальцы, пытаясь сохранить тепло очарования сладким, обжигающим мгновением. Ты прекрасно, мгновение, ты жутко соблазнительно!

                ИЗ ГОРОСКОПА НА ПРОШЕДШИЙ ГОД

Нелли!
Мы встретились. У меня дома. Но я не знала, что всё будет так…
Нет. Не то, чтобы плохо. А как-то быстро, поспешно, не эмоционально, а мне хотелось тягучей, медленной, блаженной сладости. И я, глупая, думала: цветы, шампанское, конфеты.
А Поспелов:
- Ну, иди ко мне. Иди! –
И лёг на кровать, где спала обычно я.
Смотрю, а у него белые трусы. Белые носки. Поспелов аккуратно снял их, положил так же бережно на тумбочку. Словно у него вещи – хрустальные!
Мне осталось лишь расстегнуть халатик. На мне было бельё то, что мы выбирали с тобой.
Нелли, мы намного дольше искали, чтобы было в тон. Я дольше примеряла. Дольше подбирала, чтобы подошло по размеру. Мы дольше трогали бретельки и резиночки. И дольше разглядывали узор на лифчике…
Поспелов украл у меня вечность. А я ему вернула свою минутку.
- Быстренько-быстренько. Скоренько-скоренько… –  прошептал Поспелов мне на ушко.
- Мы что торопимся на поезд? – Воскликнула я. – На самолёт. У нас пожар? Цунами? Вулкан Вулканыч? Мы умираем, не успев родится, став любовниками?
Нелли, он опоганил мою мечту о сиреневом бюстгальтере! О вишнёвом его оттенке! О неимоверной цене радости!
У меня больше не будет счастья! Того самого – глупого, преглупого! Тягучего! Грызущего орешки! Вытягивающего хвостик!

Нелли мне позвонила сразу, как получила письмо:
- Тебе не понравилось?
- Нет. Не в этом дело. Мне хотелось каких-то тихих, приятных слов, ласковых фраз. – Ответила я.
- Женатые мужчины всегда торопятся к своим жёнам! – Нравоучительно пояснила Нелли. – Я тебя предупреждала…
- Но меня так мучительно влекло к Поспелову. Так тянуло. Это было наваждение…
- Было? – Переспросила Нелли. – Вспыхнуло и погасло?
- Ага. Вроде того…

Так гасятся пожары. Так затихают огненные вьюги, чтобы возгореть в другом месте. На другом континенте.
И этот континент был близко. Возле берега. А я отчего-то проскочила мимо. Протопала не той тропой. Не той соблазнилась поляной, полной спелой пригретой солнцем, медуницей - земляникой. Значит, так судьбой было велено…
Но я не знала, что Марья Кнопкина на меня тоже взирала тогда из окна своего домика, когда я приезжала в Берозвонь по делу. Она, словно пират, глядела из-за штор, принюхивалась, прислушивалась к моим приглушённым разговорам с Томиловой и Миловановой. Уж она-то знала, что я люблю её сына. Эх ты, свекровушка моя! Све-кровь, своя кровь, свой кров …
Видимо, я действительно, скуповата! Ибо не могу упустить то, что мне попало в руки! Приплыло само! Хотя я не сидела в ожидании на берегу с удочкой! Не копала червей в жирном, пахнущем овсом навозе. Нет! Моя удача меня нашла сама! А я так долго ждала этого мига! И рекламу давала на разных сайтах. И много раз ездила туда, где мне ничего не светило! И вдруг на тебе – наследство! Но, как в сказке, направо пойдёшь, коня потеряешь, налево – жизнь! Я пошла прямо и потеряла Гордея! Но обрела домик его мамаши! Такой хиленький, с протекающей крышей, с оседающим крыльцом, осыпающейся штукатуркой! И калитка болтается на одном гвозде!
- Антипушка, где же ты? Неужели не починишь? Али не царское это дело за молоток браться?
- Так некогда мне, Голубушка! В гости надоть идти!
- Так спеши, если надо! Я никого не держу!
- Так разве нас удержишь?
Нас – рвущихся из своего времени. Нас – не понятых своими собратьями. Нас – отвергнутых своими любимыми! Нас – так больно кинутых в небытие – сиреневое, колеблющееся, колыхающееся, переливчато-гусельное! Кисельное, болотное, цвета беж! Наше СЕРЕБРЯНО вековое, наше многозвончатое, Бояново, Берегинево!
И никто нас не позовёт обратно! Вверх, вдоль берега, с полными ведрами речной, зелёноватой, томной, прохладной, пахнущей лягушками - рыбной водицей! Видимо, забыли про нас! А мы-то помним! Мы жить без вашего зова не можем! И поэтому каждое утро плывёт Берозвонь утицей по бережку, отражается своими крышами, своими неизбежно, безмерно счастливыми облаками. Зови - не зови, а высоко мы, почти оторваны, отрезаны, отъяты! И лишь ей одной – Берозвони нашей – известно, когда плыть, причаливать, приземляться, возвращаться положено! То-то же!


2. ЯБЛОНЯ-БЕГЛЯНКА

Антипушка отворил калитку дома, где проживал Гордей. Петли легко скрипнули, пропев свою пернатую мелодию, и смолкли.
 - Друг! – воскликнул Антипушка радостно, завидев Гордея в саду.
- Ты? – Гордей повернул голову, обрадовано похлопав старика по плечу. – Как дела?
- Да, никак... Да и ты, я вижу, сидишь один. Возлюбленная тебя бросила, али ты её?
- О нет, бросить человека нельзя. Всё равно остаются связи, такие незримые нити, что крепче каната держат нас друг возле друга.
- Значит, поссорились?
- Это пустое. Ссора, наоборот, соединяет людей, заставляет думать о самом объекте ссоры. Когда люди в мире и согласии они намного меньше уделяют внимания друг другу. Ссора и разлука намертво вяжет человека по рукам и ногам! – Гордей пошёл по дорожке, Антипушка поспешил за ним.
Со стороны они выглядели очень забавно: высокий, статный мужчина сорока девяти лет и сутулый, юркий как юноша, старик, заглядывающий в глаза, ловящий каждое слово своего собеседника.
- Пойдём в дом. Поможешь мне, – Гордей отворил дверь.

- Ой, – испуганно воскликнул Антипушка ещё в прихожей, завидев страшный беспорядок: вешалка была разбита, зеркало опущено на пол, кругом разбросанные вещи, –  тебя обокрали?
- Нет, что ты! Просто приезжали люди, они потребовали денег, я продал дом и откупился. – Пояснил Гордей.
- Что значит, продал? Что значит, откупился? Отчего? – Антипушка неуверенно шагнул внутрь.
- Как бы тебе это объяснить…– Гордей явно колебался, – например, я согрешил, когда-то давно. И мне надо было отпустить грехи. Я отдал своим прошлым знакомым деньги, и они меня простили. То есть отпустили грехи мои. Теперь понятно?
-  Вроде бы да! – Антипушка печально вздохнул.
- Прекрасно. – Гордей одобряюще взглянул на старика. – И ещё  я переезжаю. Надеюсь, ты мне поможешь перенести вещи.
- Да! – кивнул Гордей. – Но где ты теперь будешь жить?
-  Во флигеле. Получилось так, что при межевании моего огромного участка, три сотки оказались за пределом его, я думал, что найму сторожа, построил летний домик. –  Пояснил Гордей. – Этот несчастный флигель не нужен был моим грехоотпущенникам. А вот документы на него остались на моё имя…
- А ты, привыкший к роскоши, сможешь жить там?
- Роскошь – дело наживное. Бери вот эти вещи. – Сказал Гордей. –
Пошли, а то скоро стемнеет.
- Нет, я не верю, – снова воскликнул старик, осторожно приподнимая клетчатую сумку,  – у тебя отняли всё, а ты спокоен, как монах на вечерней молитве.
- Разве у человека можно что-то отнять? Вот смотри – закат, который я каждый вечер созерцал из окна своего дома, разве у меня его отобрали? Или едва видимая, пыльная тропинка к реке? Она по-прежнему моя! – Гордей взвалил другую, более тяжёлую сумку на плечи и пошёл по направлению к флигелю, который он мысленно окрестил «времянка».
- А твоя кровать с набалдашниками из слоновой кости, а стол красного дерева? – Не унимался Антипушка, послушно шагая за Гордеем.
- Кому нужно моё спальное место? Или место, за которым я частенько ужинал? Никому! Это старьё я перенёс во флигель ещё вчера.
- А твой сад? Пруд? – Антипушка осторожно перешагнул порог нового жилища Гордея.
- Ха! Я в пруду вообще не купался, лишь кормил глупых рыбок.  А за лето я съедал не более двух десятков яблок. Часто плоды сами опадали, укатываясь за забор прямо к двери флигеля. Значит, на следующий год яблоки будут сами прикатываться ко мне, те же самые два десятка, не меньше! Входи! – Скомандовал Гордей, распахивая дверь своей новой резиденции. – Вот оно – пристанище дорогое!
- Ну и ну, – покачал головой Антипушка, – обалдеть!
- Нравится? – усмехнулся Гордей.
Кровать стояла возле узкого, словно горлышко фазана, окна. Стол - напротив дверей. Изнутри флигель казался намного большего размера, просторная, но очень милая комната, стены которой были обиты досками светлого цвета.
- Это осина! – Пояснил Гордей. – Дерево Иуды. Но, как материал, она прекрасна  -  нежная, долговечная.
-  Да и повесится на ней невозможно! – Хохотнул Антипушка, поставив сумку на пол.
- Деревья растут не за тем, чтобы на них вешаться. Они для обогащения кислородом нужны. – Гордей сурово взглянул на старика. Он скинул поклажу и сел возле камина. – Садись и ты! Ужин готов.
- Что значит, для обогащения? – Антипушка с жадностью посмотрел на яства, украшающие стол – копчёная корейка, свежие томаты, жареная ножка барана в сметане…
- Моя философия отличается от мыслей твоих односельчан, они направляли твою душу, я направляю плоть! Всё в мире роскошь! Всё, до мелочи. Всё служит преумножению, увеличению, оплодотворению. Значит, роскоши! – Пояснил Гордей.
- Война – тоже роскошь? – Антипушка с жадностью потянулся за ложкой.
- Отчего ж нет? Огромное количество убитых, море крови, вывернутых человеческих костей, размазанных по жирной земле мозгов! Разве не избыток? Не пресыщение?
- Так случилось в Ираке? – Антипушка поморщился, хотя аппетит у него не уменьшился.
-  Так было во время всех битв и сражений. Людям кажется, что они голодны, что мало зрелищ, ведь известно, что не хлебом единым жив человек! Вспомни спартанцев, вспомни бои гладиаторов, сражения средневековых рыцарей. Весь двадцатый век – сплошное кровопролитие, до одури, до перенасыщения, разве это не роскошь страдания, смерти, бедствий? – Гордей положил себе на тарелку кусок мяса.
- Никто не говорил мне таких вещей…
- Антип! Твои односельчане берегут себя, они рассказывают о Завете Духа, я тебе о Завете Плоти.
-  Разве есть такой Завет, друг?
- Например, – кивнул в ответ Гордей,  –  предательство относится к духовному качеству или телесному?
- Конечно же, к внутреннему, как кривое зеркало, что у Гали Миловановой в кухне! – ответил Антипушка, облизывая пальцы, по которым стекал янтарный тёплый жир от копчёного лосося.
- А вот и нет! К телесному! – Усмехнулся Гордей. – Предатель – человек голодный, малоденежный, обделённый любовью и талантами! Ибо сытый, богатый и статный человек не станет предавать. Когда человек – мужчина или женщина, неважно кто, выглядит элегантно, ухоженно, у него или у неё красивая модная одежда, гламурная обувь, мысли такого или такой красавицы направлены на позитив. Она мечтает влюбиться и отдаётся мужчине, она трепещет от прикосновения его рук. Утром она просыпается, идёт завтракать, насыщаясь, она звонит подруге и делится секретами. Предатель – наверняка толст, неизящен, завидущ… Причём, предательство ради корысти и ради идеи разные вещи.
Но любое предательство – это отсутствие роскоши, бедность и маленький доход…
Хотя не все некрасивые и нищие люди – предатели. Потому что не бывает некрасивых и обездоленных в чистом виде.
- Ты с ума сошёл! Тронулся от того, что тебя раскулачили! – Возмутился Антипушка. – Трёхнулся…
- Роскошь – она в душе человека, украсть душу невозможно! – Гордей вытер подбородок салфеткой.
Обед был закончен.

Гордей подошёл к окну. Он любил вечерние краски заката, эту теплую любовь мира. И вдруг засмеялся.
- Чего опять? – Буркнул Антип. Он ещё не отошёл от странного диалога за обедом. Пища легко переваривалась в желудке, а мысли в старческой голове усваивались  с трудом. То ли дело – Заветы Духа, такие лёгкие, одурманивающие, тягучие…а Заветы Плоти – тяжелые, наливные, с хрустящей корочкой!
- Видишь ли, друг мой! – Воскликнул Гордей. – Когда на мою территорию ворвались люди  в масках, чтобы попугать меня и попытаться снова заставить работать на своих хозяев, они сломали часть забора.
- Вижу! – кивнул Зосим, тоже подходя к окну.
- А рабочие, которых я вызвал, чтобы поправить сломанные звенья забора, нечаянно передвинули границу участка. И одна из яблонь оказалась на моей новой территории. Та самая, плодоносящая золотыми, ясно-росными, сладко-сочными яблоками!
- Золотыми ясноросными сладкосочными, – повторил Антипушка.
- Выходит – яблоня сбежала ко мне!
- Яблоня-беглянка, – подхватил старик.
- Это случилось из-за роскоши! Глаза рабочих так насытились красотами моей земли, гладкой, вышколенной, ухоженной, жирнотравной, набухшей розовыми цветами, что бедные рабочие не могли понять, где моё, где чужое!
- Давай, крикнем им, чтобы переделали! Вернём яблоню! – предложил Антипушка.
- Давай! – согласился Гордей. – Иди, скажи, а то рабочие уйдут!
Старик быстренько выскочил из флигеля, стремительно побежал по тропе, ведущей к дому.
- Эй, вы! – закричал Антипушка на ходу. – Перенесите забор на место, где он был раньше.
Один из рабочих, вбивая последний гвоздь  в сухую доску, повернул голову, заслышав тонкий голос странного коротышки!
- Чего ему надо? – спросил второй рабочий, складывая инструменты в ящик.
- Да, оборванец какой-то… Он тут возле магазина крутился, а теперь бывшему хозяину помогает – Гордею Бурову. Говорят, что старец того… не в себе. Да и глухой.
- Быть того не может! – первый рабочий погладил доску. – Аккуратно получилось. Лучше прежнего. – Затем снял куртку и надел другу – чистую. – Глухой, а орёт, лучше слышащего!
- Ты чего вопишь? – спросил второй рабочий.
Антипушка неожиданно смолк. У него словно пропала речь.
- Ну, сказывай! – оба рабочие уставились на старика.
Но тот ответил молчанием.
- Немтырь! – С обидой произнёс первый рабочий.
- Нам некогда! – Вторил ему второй.
Мужчины отвернулись и стали спускаться вниз к реке. Они спешили на последний автобус.

Яблоня осталась у Гордея. Она вернулась к хозяину. Навсегда.

Прошёл месяц, как мы расстались с  Поспеловым - так легко и не навязчиво. Я просто перестала ему звонить. Но мне стало скучно, и я позвонила Бурову:
- Гордей. Это я. Прости, что не пришла на свидание…
- Хорошо. Прощаю. – Гордей был рад тому, что я позвонила первая. Ему не хотелось навязываться. Хотя он мучился от того, что не может слышать мой голос.
- Как раз в тот вечер было собрание ТСЖ. Я не могла не пойти на него. Ты же знаешь всю историю, все интриги. – Мой голос звучал нежно. Казалось вот-вот и он сам впорхнёт в объятья звуков Гордея, упадёт к его ногам…
Прости…прости…моя мечта…
- Я буду ждать тебя (прости, что говорю с тобой на ты!) всегда. В любое время дня. Словно жалкий мим, подаяния. Я готов стать тем самым мимом и сидеть возле твоего дома, выпрашивая жёлтую монетку твоего внимания. – Гордей произносил слова медленно, напевно. Он словно завораживал меня, моля о малой толике нежности. Хоть бы кусочек ласки, хоть бы мармеладинку любви!
- Я не могу… пока не могу тебе рассказать всего. Есть такие вещи, которые тебе лучше не знать. Или пока не знать. Я… не свободна. Точнее, я не пылаю желанием. Словом, я ничего не хочу. – О, как я облегчённо вздохнула! Наконец-то мне удалось сказать то, что хотелось. – И хорошо, что ты перешёл на ты! – Добавила я.
Прости…прости…моя мечта…
- Я рад, что ты… ты тоже на ты! – Гордей, словно не слышал слов отказа. – Мне лучше, когда так. Когда простая мелодия из двух звуков «т» и «ы», ласкает мой слух! Вообще звук «ы» самый древний! А другие звуки намного новее этого волшебного «Ы». Когда ты произносишь его, он обретает особую конфигурацию. Становится крупнее, объёмнее, нежнее. Скажи ещё раз!
- Ы-ы-ы! – Послушно повторила Я.
- Ещё! Ещё! О, как мне хорошо, Голуба! Как мне сладко! Я благодарен тебе за звонок. За твои слова. Даже за твоё бесцветное - нет!
- Ну, Гордей, если будет продолжаться опять в таком же тоне, я перейду на «вы»! Предупреждаю! – Я капризно поджала губы.
- Хорошо, Голубушка! Как поживает Антипушка? Что-то он давно не появляется у меня!
- Как живут старики в наше время? От пенсии к пенсии. Крохи экономят. Да и прихворал он…
- Это пройдёт. Право! Ему лишь надо беречь себя. Не нервничать. – Гордей лукаво вздохнул. – А придите ко мне вместе!
-  Зачем Антипу сопровождающий? Он же не лежачий больной, простая хворь. – Мне не хотелось ехать к Гордею во флигель. Боже, как я была глупа тогда. Вот если бы сейчас Гордей позвал меня. Я бы тут же прикатила!
-  Да и со временем у меня не ахти! – Попыталась оправдаться я. – Вот сейчас, например, учусь на права по вождению авто. Через пару дней экзамены.
- Голуба, слушай! Нельзя, чтобы старик загибался. Это первое. Лучше, если ты его привезёшь. Ты - ответственный человек. И Антипушка к тебе тянется. А второе, у меня своя иномарка в гараже простаивает. Можешь гонять на ней по просёлочной дороге, сколько хочешь! Перед экзаменами это необходимо!
- Заманчиво… у меня как раз с парковкой не очень…– Я колебалась. Конечно, было неплохо потренироваться!
– А вдруг да не справлюсь с управлением?
Я снова задумалась.
- Справишься! – уверенно подхватил Гордей. – Я могу сесть на пассажирское сидение. И сопровождать тебя.
- Получается, что я сопровождаю Антипа. Ты сопровождаешь меня! – усмехнулась я в ответ.
- Ага! Жду вас в выходной. Хорошо?

Из письма по электронной почте


Чем мы теперь оправдаемся? Может, войной
                или дружбою?
Горло сжимает туго мне весь 
                православный мир!
Может, найдутся такие, даже целая дюжина,
что на любви помешаны, сделают сувенир...
Тельце мёртвого бурундука лежало возле крыльца. Я его сначала не заметила – в рыжей траве такой же рыжий стебелёк. Затем я долго искала тряпицу, металась из комнаты в комнату по дому, не голыми же руками брать мёртвенького! Когда нашла кусок старой салфетки, то подивилась, какой лёгкий – этот бурундучок! Я обмотала салфеткой его за хвостик, затем легко перебросила закостенелое тельце – такое жалкое, пушистое – через забор. Мёртвенький упал беззвучно, салфетка немного покружилась и нырнула в осеннюю траву. Солнце отчего-то скрылось само собой за какую-то незначительную, глупенькую, совсем-совсем неразумную тучку. Вроде бы ничего не случилось, но на самом деле, что-то кончилось, оборвалось…
Я не знала, что  у меня на даче жил бурундук! Честное слово! Я думала, что по ночам на чердаке скребётся мышь! И так дружелюбно, по-детски отдирает сухие соломинки. И когда меня целовал любимый, то бурундук ненадолго замирал, а затем снова начинал громко разгрызать свою мышачью еду.
- Не оставляй меня, Гордей! Я же - маленькая горошина! Меня бросает из стороны в сторону, меня швыряет ледовитый океан вечности от берега к берегу. Мне будет невозможно без тебя обогнуть сухой глыбастый айсберг, чтобы оказаться в другой широте и долготе.
- Поспи, Голуба…
- И всё-таки не бросай меня…
- Ой, да у тебя температура. Ты бредишь?
- Нет. Я, как никогда, вижу мир!

Гордей метнулся на кухню за аспирином. Мне показалось, что вокруг гул, хаос, метущиеся тени. Купол Вавилонской башни качнулся, мелкие камушки, искрясь, взметая тучки коричневой пыли, посыпались, но отчего не вниз, а вверх, в беззвёздное тусклое воздушное пространство. «Братья и сёстры, - затянул рыжебородый певчий, - услышьте себя и увидьте друг друга-а-а»
Захотелось покаяться, захотелось заплакать, захотелось любить…
Гордей! Гордей!

- Голуба! Как же так? Я думал, мы вздремнём немного, часок-другой. Затем поедем в город! Мне завтра на работу… а ты… с высокой температурой…как же ты сядешь за руль?
- Не волнуйся, любимый, это небольшая простуда. Малюсенькая! Выпью пару таблеток, чуть отдохну, и всё будет прекрасно!
- Ты вся горячая.
- Нет не вся! Кое-где у меня – прохладно.
Я взяла руку Гордея и положила её себе на живот.
Глаза у Бурова удивительные! Карие с мелкими крапинками, я их называю полосочками, как на спинке у бурундука… у бурундука, которого я отравила…
Я намеренно клала яд в разные уголки комнат, один кусочек яда я оставила на кухне. Мне хотелось избавиться от непрошенного гостя. На столе, на полу вечно валялись его продолговатые чёрные кусочки помёта. Фу, какой неаккуратный! Где ест, там и гадит!
Особенно много помёта была на посуде. Гордей морщился, отказывался пить чай.
- Голуба, возьми лекарство! Чтобы через час была на ногах!
- Буду-у… - я проглотила таблетку.
И поняла, что я умираю снова, в который раз…

Они двигались вместе под бой барабанов:
Идущие на смерть приветствуют тебя! Они любят тебя одним, огромным сердцем! Одним разбитым сердцем! Разбитым на мелкие рыжие пушистые осколки.

Самый крупный бурундук шёл первым.
Влюбиться в Бурова оказалось очень просто.  Точнее я тут же потеряла голову после первой ночи с ним. Но как быть с Поспеловым? Думаю, что в его планы не входило расставанье со мной. Да и я не мыслила о том, чтобы уйти от Поспелова. Иногда наши встречи были очень пылкими. Но последнее свидание прошло снова быстро, стремительно. Поспелов словно не слышал меня, не внимал моим телефонным сообщениям, где я его сравнивала со спешащим в свою норку бурундуком. Мелькание лапок, выгибание дугой хвостиков,  мышиное попискивание, постанывание… и всё. Прощай, Поспелов! Я нашла другого. Точнее меня он настиг в момент глубокого разочарования в моих бережных, но никому не нужных нежно-беличьих чувствах.
Наш роман с Поспеловым длился с 28 сентября по 22 ноября.
Я пометила красным карандашом эти дни.
Календарь висел в узкой прихожей на даче. Там и так повернуться было негде, поэтому одно неловкое движение и пёстрый рулончик бумаги катился на пол. Охранник Федот часто говорил мне, мол, давай на кнопки прикрепим!  Но я всегда, помня о том, что календарь держится на одном честном слове, проходила на кухню боком. Я слышала, как лишь слегка шуршали листочки, обозначающие дни и месяцы, от легкого движения воздуха
- Всё! Я больше не могу!
Я сорвала календарь и бросила его на пол. Затем подняла его, разгладила мятые края. Помотала головой. Ну, уж дудки! Переживать? Это не для меня. Я нашла в чулане молоток и решительно стукнула по шляпке гвоздя. Самое смешное было в том, что металлический стержень не погнулся, как это показывают в фильмах. Гвоздь вошёл ровно, словно с ним поработал профессионал.
Затем я снова повесила календарь на место. Потрогала страницы. Больше не надо было протискиваться боком на кухню, боясь, что календарь свалится на пол в который раз!
А мечта, всё-таки, прости! Прости всех, кого ты обманула. Прости…прости…моя мечта…
Э-ге-гей, леса мои, поля мои, грибочки-ягодки…
И море вижу – волны туда-сюда прыгают, золотистые, голубовато-медленные. И мне туда хочется – поплавать, а я вроде бы ненужная.
Так вот, что я решила, сделаю рисунки этих рыб, орхидеистые, коралловые, жирные крабы поверх словно гуляют, а вместо рамочек камушки на клей посажу.

…Тридцать первого января мы с Буровым поссорились. Глупо, по-дурацки поругались. В этот день, наверняка, все бурундуки в своих зимних норках перевернулись, вздыхая…
Ссора – она, как вата, белая, вязкая, глухая. Буров Гордей! Я же так тебя люблю! Мне до сих пор чуть ли не физически больно, когда вспоминаю о нашей размолвке. Я была за рулём. По дороге мы порядком промёрзли, мороз около тридцати градусов – и такой хрустящий, такой радостный, крепкий, как дубок! Буров решил выпить сто грамм «для сугрева». Где сто, там и двести. Я к тому времени возомнила, что возлюбленный мой никуда не денется, что он мой и только мой! То ли мороз повлиял, то ли ветер, но я ляпнула:
- Тебе, дорогой, уже сорок девять лет, а кроме больницы и твоих больных, у тебя нет ничего.
- Ты забыла? Ещё есть ты, Голуба!
- Гордей, я – просто очередная баба. И всё. Сколько у тебя таких было до меня?
- Таких? – переспросил меня мой любимый.
- Ага! – Кивнула я. – Ты же известный сластолюбец.
- Голуба, милая, не надо меня сравнивать ни с кем другим! Не надо меня втягивать в рамочки, применять ко мне лекало, шаблон, стандарт, гост. Я занимаюсь своим делом… у меня – Гордей рассердился не на шутку, – есть имя, известное во всём мире!
- Ну-ну, расскажи ещё о том, кто - ты!
Я хотела, но никак не могла закончить наш спор. Лёгкий холодок морозил мне спину, пробираясь куда-то выше по позвоночнику, до шеи…
- Голуба, – Гордей взял меня за руку…
Но я не могла остановиться, полчища бурундуков, которые прыгая на спинки друг другу, вытесняли из меня слова. Те фразы, сочетания звуков, которых я всегда боялась…
Буров  мне всегда говорил, что оставляет женщин первый. Я - не та! Я другая! Не он меня бросит, а  я - его.
Далее мы ехали молча.
Гордей вышел из машины, когда я притормозила возле его флигеля.
- Я больше не буду с тобой! – сказала я на прощание.
Буров просто поцеловал мою вялую бледную ладошку и вышел из машины.
Что творилось со мной – я помню плохо. Я не могла спать. Не могла улыбаться… бурундуки, идущие на смерть, приветствовали не только короля, а всех, кого ни попадя…
Я не только не спала всю ночь… Я, кажется, перестала воспринимать реальность такой, какая она есть…
И вся моя жизнь, чужая жизнь, жизнь моей подруги Нелли, Антипушки, Поспелова, его жены Кати Поспеловой или Поспелихи, как мы её называли в нашем ТСЖ, – событие за событием сами собой выстроились в один, бесконечный беспорядочный поток, хаотично расползающийся по частям…
А ещё меня словно выворачивало от горя. Хотелось выйти в поле и повыть на луну... Я ругала себя за то, что рассорилась с Гордеем. Я не хотела этого. Это словно была не я…
Мелкие зубки бурундучков впивались мне в сердце.
Просто физическая боль… невыносимая…

  3.     БИНАС

 «Всё-таки кое-что можно сохранить! Сберечь! Склеить и заново заставить работать. Говорят, что шов остаётся. И что? У меня на пальце - вон какой шрам. Ничего! Словно метка белого цвета. А если приглядеться получше, то словно рисунок какого-то цветочка. Говорят, что подобного типа клише указывает на графское происхождение, на принадлежность к иной лиге…» – думала я, заезжая во двор на своём Рено белого цвета.
- Ах, вот и ты! – Воскликнул Поспелов. – Давай скорее. Сегодня правление.
Воротник куртки председателя ТСЖ «БИНАС» был наглухо застёгнут. Поспелов достал носовой платок, чтобы вытереть прищуренные глазки. Я щёлкнула брелком и направилась к дверям, ведущим в полуподвал, где находилась крохотная комнатушка, в ней-то и собиралось правление один раз в месяц. Если честно, из Поспелова председатель был никакой. Прямо никакущий!
- Тут ведь как! Крутиться надо! – Говаривал Антипушка, устроившийся на пару месяцев дворником в наше ТСЖ.
- С долгами, которые достались нам от прежнего начальства, это делать бесполезно! – Обычно возражал Антипушке Коржиков, прорвавшийся в замы к Поспелову.
- Да вы оба крендели засохшие! – Антипушка ворчливо отходил в сторону. Принимался за уборку.
- А ты что булочка что ли? Лишу премии, будешь знать! – Коржиков грозил Антипушке пальцем и торопливо забегал в комнатку ТСЖ.
- Тьфу ты. Лентяи, лодыри! Дырошлёпы!

Я шла впереди по коридорчику, а Поспелов вслед за мной. Он глазами шарил по моей стройной, чуть полноватой фигуре. Иногда его прорывало, и Поспелов скользил взглядом по моей спине, по круглым коленям.
- Хороша! Прямо-таки топ модель, Васильева! И чего тебе не фортило со мной? А? – Поспелов причмокнул губами. – Или более выгодную партию ищешь? Замуж пойти хочешь?
-  Я? А кто не хочет семьи?
-  Есть такие! – Хмыкнул Поспелов. – Вот вечно ты, Голуба, на вопрос ответить не хочешь. Увиливаешь. Хихикаешь…
- Отчего же?  Хочу. Но у  меня не получается. – Я сняла в прихожей свою рыжую шубку. Провела рукой по волосам, поправляя выбившуюся прядь русых волос. «Песчаная буря» - так называл мою  причёску Буров. Боже, Боже, как плохо без него!
Собрание началось во время. Коржиков шмыгал носом, поправляя рубашку, которая была много раз стирана, что трудно было угадать её первоначальный цвет.
- Что вы всё нам бумажки тыкаете под нос. Да про Карпова баете? Что он такой-сякой? – Возмутилась одна из членов «БИНАСА». – Взялись работать, так налаживайте! Не сетуйте.
- А кто долги платить станет? – Вступился за председателя Антипушка. – Карпов Василий Потапович наворовал. А Поспелову отдавать? Так не пойдет!
- Идите в прокуратуру. А мы-то причём? – Пожала плечами одна из членов «БИНАС»-а
В это время дверь распахнулась, и вошла жена Поспелова - Катя.
- Хватит, ругать председателя! – Поспелиха, не раздеваясь, прошла к столу, где восседал Поспелов с Коржиковым. – Вы ничего не знаете! Недавно сделан был ремонт у нас в офисе, отремонтирована электропроводка! И ландшафт обогатился! Я вам покажу прокуратуру!
Поспелиха почти перешла на крик. Её обвислая грудь вздымалась, волосы растрепались. Она была похожа на разгневанного бурундучка, готового укусить палец.
- Успокойся! – Коржиков подскочил к разгневанной женщине и тронул её за руку.
- Эх ты, шестёрка моего мужа, убери свою грязную потную ладошку! – Катя Поспелова возмущённо дернулась и отвернулась. – Неча тут. У!
- Тише! – Мне хотелось успокоить разгневанную женщины. Я испуганно взглянула на лицо её мужа. И в этот миг мне  стало жаль его. Этот человек так рвался к власти, так хотел руководить. Но оказался совсем негодным председателем. А я его когда-то обожала! Наш мимолётный роман оказался таким не продолжительным…
А вообще-то я не любила одноразовые связи. Но чувство к Поспелову так стремительно погасло, что я не успела даже понять – в чём его изюминка, в чём сладость? Где была его виноградная мякоть, вишнёвый сок?
А вот Гордей – другое дело! Он ждал. И не один день. И дождался. И воспылала моя душа. И высеклась искра, и тронулся неприступный антарктидовый лёд!
«Буров!» – Вздохнула я мысленно … мне было так одиноко сейчас. Я не знала, чем занять себя. Куда девать эти пресноводные змеящиеся минуты?
- А вот и не буду молчать! – Поспелиха гневно сжала кулаки. – Всё скажу. Ничего у вас не выйдет! И у моего мужа тоже! Лодыри царя небесного! И мышление такое же бедняцкое! Думаете, кто-то сможет ТСЖ вывести на финишную прямую? Да мой муж дома даже гвоздя не вбил! Хозяин хренов!
- Катя! – Я покачал головой. – Зачем вы так?
- А ты молчи! Мартышка! Заступница-распутница! Б…дь! – Не унималась Поспелиха.
- Как ты можешь так! Да про мужа принародно? Что ты за жена после этого?– Кто-то осудительно возразил женщине.
- Эка куда хватила, – Антипушка возмущённо взял в руки лопату, – иди, давай. А-то по башке двину! Голуба-то чем виновата? И мужа опакостила…
- Неча тут…
Но Поспелиха не успела договорить. Антипушка поднял вверх тяжёлый черенок и рубанул им по стоящей в стороне мебели. Раздался грохот, деревянные ножки стула разлетелись. Люди закричали, малыш заплакал. Одна из соседок взвизгнула, горланя: «Ой, убивают!»
Коржиков подскочил к Кате Поспеловой и вытолкнул её на улицу. Поспелов ринулся вслед за женой, пытаясь её успокоить. Мол, иди, дорогая, домой, там поговорим.
- Всё! – Коржиков встал со своего места. – Хватит криков. Перейдём к следующему вопросу.
Я закрыла лицо руками: «Ой, как стыдно… зачем Катя так сделала?» И тут же сама себе ответила: «Это ревность! Бедная женщина устала от неверности мужа…»

Притча. За разлукой будет встреча.

 …Как-то захотелось поговорить о ней – страстной и огненной встрече, свиданьице в разгар раздора, войны, ссоры и обиды. Это ж надо так противоречить самой себе! И наслаждаться этим! И корни пускать, словно яблоневое деревце, вгрызаясь в землю – натруженную, тяжело дышащую, кишащую ядами! А противоядья-то нет. Не изобрели ещё! Буров, давай, милок, шевели мозгами-то, формулу ищи, ту самую заветную. Тебе всё равно  сейчас делать нечего: бизнес твой тю-тю, канул в лету. Так что самое время за науку браться, братец ты мой малиновый, земляничный! Дружок ты мой постельный! Наслажденьице моё!
……….
Ссора тоже похожа на блудницу. Она приходит и развращает. Она отдаётся всем подряд. Она похотлива, она рукоблудна и гневлива! Её слёзы настолько солоны, что Каспий по вкусу слаще ягоды, а горький перец – медовый отвар! А как бы прощеньице попросить? Как бы его вымолить, сдоньжить, выцаганить?
Я понимала, что зашла слишком далеко в своих сообщениях по телефону Гордею. Разве я виновата, что Кнопкина Марья мне наследство отписала, а не ему – единственному сыну? Соседи сказывают, что профессорша часто грозила Гордею, что не отпишет ему «небесный подарочек», что лучше в приют гробовые денежки передаст, в фонд обездоленных. Марья была вообще дамой странною, слыла тем, что была строга к сыну до неприличия. Бывало выпьет Гордей лишнюю рюмку, всё, наследства лишу, кричала. Ей казалось, что она всё, что могла, отдала сыну, всю себя ему посвятила, в карьере помогла. А Гордей такой неблагодарный, такой отстранённый, что при разводе с мужем – отцом Бурова, Кнопка ему оставила старую фамилию, а свою сменила на привычную, на девичью… Ах, если бы сын слушал её, если бы подчинялся… Так нет, Буров бизнесом занялся, а карьеру забросил. Но жизнь поставила всё на свои места, бизнес провалился в тартарары, варвары даже домик у Гордея отсудили… Вот и пришлось Бурову во флигерёчке обитать. Так мамаша ещё и на последнее отважилась: домик на случайного человека переписала. То есть на меня!
О своём невиданном наследстве я узнала в день смерти Кнопочки. Соседки – Томилова и Милованова отыскали завещаньице на полочке и тут же его огласили в присутствии всего местного населения. Антипушка всё время восклицал:
- То-то же, как мать не слушаться!
Бедный, бедный, юродивый Антипушка! Предателишка мой! Сколько буду жить,  а всё время слёзно тебя вспоминать стану! Рыбонька мой! Не ты ли у моего Гордея денежки взял, сказав, что мемуары издавать станешь? А? Пятихатку помнишь, красенькую? То-то. Где твои мемуары? Ку-ку! Нетути! И денежки истратил ты! Тогда зачем мне по сотовому телефону позвонил и сказал, что Гордей на меня обиделся? Что бросил меня Гордей! Твоё ли это дело в любовных делах разбираться? Ну, сказал бы, что не станешь передавать мне, что не будешь ничего говорить! Так нет же сказал, падлишка моё любознательный! Анипушка, анти-пушка, пулемёт ржавенький…
И Гордей тоже хорош! Говорил, что любит…
Любит…Любит?
Конечно, любит! И как меня не любить? Ноги от ушей, грудь седьмого размера. Мы все – Васильевы титястые! Мамонька, тётушка, бабуся, троюродная сестрица, пятиюродная свояченица. Все, до одной! Хоть тресни! У других – орешки грецкие под кофточкой, а у нас – груди! Белые, пышные, роскошные, замянящие! Это нам природа подарила такую красоту. И Поспелов на меня внимание обратил из-за моей ядрёной, бабьей притягательности. У его Поспелихи – шиш да маленько, а у меня – магниты! С двух сторон. Я знала, что обладаю таким богатством, поэтому носила платье с глубоким декольте, чтобы ямочку было видно. И нарочито выставляла напоказ высокоприподнятую, затянутую бюстгальтером, наполовину приоткрытую, точнее открытую - грудь. Это было моим главным орудием. Гранатомётом. Если бы меня продали в рабство, как в античные времена – голодную и злую, то непременно бы на невольничьем рынке меня бы купил богач. И влюбился бы! И мне одной можно было бы заходить по вечерам в его спальню, подавать волшебные напитки из вишнёвого сока…
А впрочем, я заболталась. Гордей, ты не представляешь, как мне сейчас больно! Хочешь, я тебе обратно отдам домик Кнопки? Бери! Но не сейчас. Оттого что по закону шесть месяцев должно пройти.
У меня, дорогой, есть, где жить! Я - дама с приданным! У меня своё ЧП. А уж про дома, квартиры, земельные участки я знаю не понаслышке. Работаю я риелтором. Хотя, конечно, призвание у меня другое… Но кто в наше время по призванию живёт? Все работают, чтобы деньги были. Эти сиреневые хрустящие бумажки. Жёлтые монетки. Гривенки, как говорили в старину, от слова загривок, то есть украшенье. И теперь – эти лунные, блестящие круглые медяки встали между нами, Гордей! Мы поссорились из-за денег!
Нет, ты не жадный. Я умилялась, когда ты доставал коричневый кожаный бумажничек, расплачиваясь за наш ужин в кафе. У тебя карие глаза и ровный розовый лоб. И такие мягкие волосы на ощупь…
Но почему, почему ты такой обидчивый? Или, почему, почему я не нашла других слов, чтобы объяснить тебе суть проблемы? А если ещё точнее - то жуть проблемы, её нутрь…блин, что я несу? Если ли она вообще проблема? Нет! Просто нет возможности договориться! Глухая стена непонимания. Китайские иероглифы на воротах. Велесовы очёсы. Туманы Индии. Розы Арктики. То, чего нет в природе, а мне надо понять его биологическую природу, вычислить массу, найти противоядие неизвестному веществу. Постучать в калитку, которой нет, расшифровать герб на флаге не существующей республики.
Словом, Гордей перестал отвечать на мои телефонные звонки, на мои отчаянные сообщения, а я умоляла его отозваться, ответить, чтобы просто услышать его голос. Особенно тяжело мне стало на пятый день после похорон Кнопки. Лучше бы она жила! И вообще бы не писала никаких завещаний! Нужен мне этот ветхий домишко с облупленными окнами. От стен пахло сыростью, углы прогрызены мышами, зеркало обсижено мухами, комары зудят, как ненормальные…
От Гордея тоже часто попахивало похожей смесью. Видимо, когда он оставался ночевать у мамы в деревне, запах проникал в складки одежды, в кругляшки пуговиц, в медь запонок, и никакой парфюм не мог справиться со стойким, въедливым воздухом старины. Ах, ты милый мой! И твоё предложение:
- Приходи, Голуба, изучать раритеты, портреты моих предков!
Так бы и сказал:
- Приходи, чтобы любовью заняться!
А я тогда в Поспелова была влюблена. Ну, прямо по-девичьи как-то, нежно, яблонево, чисто, ягодно-туманно меня влекло к этому женатому, седовласому, гордому человеку. Может быть, с Поспеловым у нас что-нибудь вышло бы путное, если бы я была не просто влюблена, а по-настоящему втюрилась бы. Он - не плохой человек.
А вот с Гордеем я совсем не стеснялась, он мне сразу стал свой, прямо-таки в доску свой! Ручки, ножки, ушки – всё родное. И беседы у нас были душевные! А, может, Марья Кнопкина не хотела, чтобы мы поженились, поэтому рассорила нас своим завещанием? Или я сама неправильно среагировала? Всё-таки домик в деревне мне был нужен! Квартиру можно было сдавать в аренду, а в доме жить. Мои профессиональные интересы взяли верх, я Гордею сказала:
- Отчего я должна идти против воли твоей матери? Её никто не принуждал, она добровольно пошла на этот шаг! И, вообще, любимый, если тебе нужно жильё, сними квартиру для нас! Мы уже два года встречаемся, где придётся. В основном об этом забочусь я. За тобой надо заехать в больницу, где ты вкалываешь сутками, затем через весь город ехать ко мне. Я в такси не работаю. И бензин у меня не казённый!
Последнюю фразу я добавила так, от нечего делать. Мне не жалко было денег на бензин. Но Нелли меня за это осуждала, мол, все мужики своим бабам бабло дают. А ты на свои кровные разъезжаешь. И машина у тебя в кредит взята! Отчего бы Гордею не раскошелиться и не помочь тебе материально?
- Ты о чём, Голубушка? – Гордей прямо-таки опешил от моих слов.
- А ты не задумывался, что мне приходится самой оплачивать расходы? Двадцать пять километров туда и столько же обратно? Это - не меньше тысячи рублей. Умножь на десять раз в месяц, получиться кругленькая сумма, да ещё не забывай, что мы встречаемся два года, поэтому увеличь ещё на двадцать четыре! И квартира у меня холодная, ты требуешь, чтобы я включала дополнительно обогреватель. Сколько киловатт в час он употребляет?
По своей природе я не была жадной женщиной. Но с Гордеем мне хотелось поговорить начистоту.
- Много…– Гордей помотал своей красивой головой, разжимая объятья.
- Если мы были бы женаты, другое дело, совместный бюджет и прочее. Но мы просто любовники! И у меня нет никаких перспектив стать твоей женой. – Я сжала губы. Я понимала, что разговор не к месту. Что у Гордея только вчера умерла мать. И что лишь сегодня он узнал о содержании её завещания. – Поэтому дом - мой! – Добавила я. – Или пока мой… не знаю, что будет дальше. Но после девяти дней я начну делать ремонт, приглашу рабочих.
И, заметь, тоже на свои деньги!
- Мне это обязательно замечать? – Гордей встал с кресла. – Сколько стоит возможность сидеть здесь? Лежать на твоей кровати?
- Дорого! – Буркнула я в ответ. – Пожалуй, тебе не по карману! Хотя ты неплохо зарабатываешь!
- Тебя совершенно испортила твоя работа. Ты только и думаешь о цене за квадратный метр! У тебя нет сердца! – Гордей направился к выходу. Его лицо было бледным. Но таким родным…
У меня нет сердца? Но отчего оно так болит, если его нет?
Дверь захлопнулась. Я видела, как Гордей дошёл до угла дома. Как закурил сигарету. Как ветер раздувал полы его плаща. Как погасла звезда.
Что же ты такая беспомощная – синяя, плакучая, гордая – звёздочка? Ты светила столь долгое время, все восхищались твоими медными, розового цвета лучами, и вдруг, именно в тревожную для меня минуту, ты взяла и исчезла? Именно в эту ночь разлуки?

- Правильно сделала! – Ответила мне Нелли, которой я позвонила сразу, как только тень Гордея растворилась во мраке. – Жениться не собирается. При его-то зарплате мог бы оплачивать все твои расходы. А ещё врач! Это не гуманно – упрекать тебя в том, что Кнопка отписала не ему её хибару! Тоже мне – хижина дяди Тома! Развалюха!
- Не в этом дело! – Возразила я. – Надо было подождать немного. Он ещё мать не схоронил, а я уже права качаю… ему трудно. Он заехал всего на часок, он искал сочувствия. А я…
- Не переживай. Помиритесь! – Голос Нелли звучал уверенно. – Он же любит тебя.
- Да, любит. – Согласилась я. – Нелли, я проявила бестактность. Надо было сказать Гордею, что я не готова к серьёзному разговору в данный момент. И, моя дорогая, с чего ты взяла, что Гордей не хочет жениться на мне?
- А оттого, что не слышала слов о предложении тебе выйти замуж! – Язвительно заметила Нелли.
- Он мне говорил об этом, но другими словами.
- То есть?
- Например, месяц тому назад, я сама подошла к Гордею, погладила его по голове и сказала, что у нас могла получиться хорошая семья!
- А он?
- Заулыбался.
- И это ты называешь желанием жениться?
- Да…
- А если бы он расхохотался, то ты бы тут же ринулась в загс? – Нелли ехидничала ещё больше.
- Понимаешь, у него был такой огонёк в глазах, такой тёплый, ласковый, что я поняла, вот оно – близко!
- У них у всех близко, а не достать!
- А сейчас я… я его оттолкнула. Я всегда считала себя мудрой женщиной.  И вдруг такое… – Мои глаза наполнились слезами.
Я услышала, что Нелли тоже всхлипнула, сочувствуя мне…
- Во всех книгах по психологии написано, что так делать нельзя. Ни в коем случае! – Я вытерла навернувшиеся слёзы носовым платочком.
- Ну, извинись перед ним. Скажи, что переборщила. – Посоветовала Нелли.
- Нет. Это не поможет…
- Придумаешь что-нибудь.
- Что?
- Все мужики помешаны на эротике! – Нелли загадочно хмыкнула.
- Мне ему своё фото выслать в неглиже?
- Почему бы нет? Сфоткайся во всех ракурсах. Напиши что-нибудь интимное. Клубничку всякую. Чушь любовную. Авось, клюнет!
- Ладно. Завтра похороны. Затем девять дней. Может быть, наладится… –
согласилась я.

3. АВОСЬ И МОЖЕТ БЫТЬ

Но ничего не налаживалось. Ни мои фотки в стиле ню, отосланные ночью, ни мои сообщения по телефону о моей горячей любви. Гордей стойко молчал. Да ещё Антипушка подлил масло в огонь.
- Слышь, Голуба, Гордей просил передать, что у него нонче другая есть баба! – Заявил мне старик, постучавшись утром, после того как минуло две недели. Целых четырнадцать дней!
- Что значит, просил передать? – Я в растерянности вскочила с диванчика, на котором уютно лежала, свернувшись в калачик под тёплым пледом, который мне  достался в наследство вместе  с имуществом покойной Марьи Кнопкиной. – Он сам не может мне сказать об этом?
- Может… –   Гордей топтался у порога. – Но не желает!
- Тогда я не желаю слушать то, что он мне просил передать! – Я гневно топнула ногой. – Тоже мне передатчика нашёл!
Я чуть не выругалась, эх ты передатель сраный! От вершка два шажка, волосы крашеные! Антипушка, тебе уже скоро шестьдесят лет, а всё под молодого косишь! Но я вовремя осеклась. Антип не виноват! Да и не принято в деревне соседа клясть!
- Сама виновата. – Скороговоркой вылетело у Антипушки. – У мужика горе. А ты меркантильная оказалась!
- Ага! – Кивнула я, иронизируя. – Одинокие бабы все такие. Лишь бы в выгоде побыть. Надоело мужикам потакать! Ловеласы да Альфонсы кругом.
- А ещё женатики,  – подхватил Антипушка. – Чё с Поспеловым-то дело не пошло? Слыхал, что ты не против была?
- Ах, Антипушка! – Я жестом пригласила старика в комнату. – Сядь, чаю попей. С малинкой!
- Ага! Давай! Я вижу, ты разговор в другое русло переводишь? – Антипушка скинул в прихожей обувку и сел за стол.
- Тяжко мне! – Призналась я. – Хоть и не охота рассказывать, ты по деревне разнесёшь, а расскажу.
- Я по деревне? – Антипушка округлил глаза - этакие синенькие озёрца! Ну, смешной он этот старикан! Прямо как с телеэкрана типаж! Ручки махонькие, пальцы мозолистые. Сам нескладный, нелепенький. Но чудо, какой прелестный! Рыбонька!
- Не выдашь меня? – Мне захотелось пооткровенничать. Когда ещё с кем-то удастся поговорить по душам?
- Ты же сама сказала, что выдам… это Кнопкины вещи? – Антипушка отхлебнул чаю из бокала, который мне тоже достался по наследству.
- Её…
- То-то же. Не справедливо это. При живом-то сыне.
- Ты прав. – Я тоже налила себе чаю.
- И как ты могла так в душу Кнопки запасть, что она тебе всё подарила? А сыну ничего? Колдовство не иначе!
- Ну, ты шутник?
- Может, чары у тебя особенные? Кнопка вообще слыла женщиной властной. Сына держала в кулаке. И карьеру ему помогала сделать. Говаривают, что даже за него статьи сочиняла и в журналы продвигала! Она ж Гордея любила пуще света белого! Сынок всё-таки!
- А, может, она хотела, чтобы Гордей жил со мной? – Прищурив глаза, спросила я. – Вот здесь, в этом доме? Сам знаешь, мужчину женить после сорока лет сложно!
- Головоломка… – Антипушка почесал затылок. – Надо было судьбе следовать. А не хитрости творить!
- А мне что теперь делать? Я же не нарочно! Да и ты ещё мне вести плохие принёс. Не верю я, что Гордей разлюбил меня!
- Так кто говорит, что любовь прошла? – Антипушка поморщился. – Просто другая у него, богатая дамочка, его пациентка. С квартирой!
- Не то ли что я? Так? – Чтобы не разрыдаться я подошла к окну. Комок в горле не давал дышать. «Что за невезение! Откуда вдруг взялась другая? И так быстро? С луны упала?» - мои мысли, как мыльные пузыри, лопались одна за другой…
- Ты хорошая. Ты красотка. – Антипушка шмыгнул носом.
- Тогда в чём дело? Неужели Гордею меня так трудно было понять? Отчего он не встал на мою сторону? – Я не выдержала и разрыдалась…
- Вот оно чё… любовь-морковь окаянная! Голуба, Голуба… – Антипушка подвинул вазочку с вареньем. Он долил себе чаю. И опорожнил пару кружек. – Смирись, дочка. Не вернётся Гордей!
- Посмотрим! – Я вытерла слёзы. Уже вторично мне пришлось рыдать. Да что такое! Я последний раз плакала в детском саду. А тут ни дня без слёз!
- И смотреть неча! Гордей так и сказал, мол, всё кончено у нас Голубой. Насовсем!
- А подарок отнесёшь ему?
- Что за подарок?
- Вещица одна. Очень интересная есть у меня. Давно хотела моему любимому подарить… – схитрила я. На самом деле ничего подобного я делать не собиралась. И вещицы у меня не было. И дарить я ничего не хотела. Даже не думала.
- А отчего ж не подарила, когда не в ссоре были? – Антипушка допил чай и отодвинул чашку.
- Как-то не довелось, – я села снова к столу. – Ты зайди завтра. Я тебе передам.
- Чё ж не сёдня?
- Надо  в город ехать. Там, в квартире у меня подарок. – Соврала я.
- Ладно! – Антипушка попрощался со мной. – Завтра, так завтра…
- Ближе к вечеру приходи.
- А что за вещица-то? – Старичок приостановился перед калиткой. – Секрет что ли?
Вместо ответа я потушила свет. Я сама не знала, какую такую вещь мне необходимо передать Гордею. Но я цеплялась за любую возможность пообщаться с любимым.
Я не спала до утра, придумывая, что купить Бурову. Ворочалась с боку на бок. Потом кое-как уснула…
… Мы шли, взявшись за руку по парку Кулибина. Гордей пораньше закончил лекцию в медицинском институте, где он преподавал студентам. Мы были счастливы. Я дотронулась до ладошки Гордея, она была тёплая, мягкая. Любимый сжал мои пальцы, я почувствовала пульсацию. Такое нежное покалывание хромосом, тайну кода, брожение с аквалангом  по острым скалам. «Неожиданное ощущение!» - улыбнулся в ответ Гордей. Мы проходили сквозь потоки воздуха, сквозь толпу людей, рассекая их горячие тела, мы были прозрачными, как аквариумные рыбки. Наши позвоночники срослись, мы обвились руками и ногами, нас невозможно было расщепить на атомы.
«Бедный, бедный Антипушка, лягушонок из болотца, проросшего тиной, жирной грязью и жёлто-лунными купавами! Зачем ты мне принёс плохую весть? Отчего не ослеп, не оглох, не онемел? Отчего не забыл четыре ненужных слова? Эти валуны, эти замшевые окаменелые комья, эти пресные тугие омертвевшие сути?»
Наверно, я сама вот-вот окаменею! Ну, не умирать же? От моей глупой, пресноводной, лягушачьей любви! От моей пупырчатой, перепончатой тоски! Я вынуждена катать эти валуны, переваливая их с боку на бок за синий край горы, лоснящийся на солнце, масляный, словно политый жёлтой, луково-помидорной смесью для жарки.
Сколько мне бы ни было отмеряно жить, я всё равно буду обожать тебя, Антипушка, за твою смертную правду, за твои горе-валуны, за твою невозможно, до боли в горле, безумную правду, что сопричастна подлой лжи! Самой гадкой из всех новостей, самой змеиной, чёрной, расстрельной подлости. И зачем ты сказал мне, что Гордей теперь с другой бабой? Для чего тебе это понадобилось? Я ж тебе ничего дурного не желала. Не мыслила даже. Наоборот, всегда жалела тебя и молилась о твоём здравии! Сокровище моё, алмазик! Деревенщина моя неотесанная! А ещё мнишь, что царских кровей! Лягушачьих, рыбных, червячных ты жил и поджилок, травных, полынных подсуставчиков, медвежьих, звериных сухожилий!
Но отчего я тебя, подленького так жалею? Прямо до восторженной нежности, до ощущения невесомости! Словно я в каком-то внутреннем космосе витаю, а возле меня – светила небесные, аленькие звёздочки да распушившие хвосты свои петушиные – кометы…

Проснулась я в хорошем настроении. Лишь сегодня утром я поняла, что примирение с Гордеем возможно. Что его измена не настоящая, понарошнешная. Так, для красного словца. Чтобы дать понять, какой он ценный да хорошенький. А я и без этого знаю…
Хотя мои сообщения по телефону, которые я отсылала Гордею все эти дни гласят об обратном. Я, то извинялась перед Буровым, то ругала его, то чуть ли не падала в ноги, то язвила, прямо-таки брызгала ядом, аки змея подколодная! Поганка сушёная, мухомор краснощёкий!
«Поспелов не требовал от меня ничего, - писала я, - подарки он делал маленькие, но каждый день. И цветочек аленький подарил!»
И ещё: «Ты думаешь, Буров, что я не смогу привлечь к себе другого мужчину? Желающих – море! Директор рынка Хоттабыч, охранник Федот, банкир, судоремонтник и даже дворник Вася: вот небольшой список – атлетически скроенных, играющих мышцами, манящих лестыми словами, желающих переспать со мной!  И отчего ты сам не сказал мне в глаза, что нашёл другую? Зачем послал юродивого Антипушку? Пока я не услышу, что ты меня бросил, из твоих уст, я вынуждена оставаться твоей женщиной!»
Фразу: «Вынуждена оставаться твоей!» - я написала нарочно крупным шрифтом, а слово «вынуждена» жирными буквами, чтобы мой любимый понял - не по своей воле я волочу тяжёлую ношу принадлежности ему! Скорее всего, мне, конечно бы, хотелось встретиться. И я всякими путями объясняла Гордею, чтобы тот вышел на контакт, а не просил бедного Антипушку быть посредником в нашей любовной ссоре!
С некоторых сообщениях я называла Гордея бездушным фаллоимитатором, в некоторых рассыпалась  в комплиментах. Язвительный тон перемежался со слезливой бабьей россыпью жалоб на судьбу. Попыткой вернуть утраченное. Но все мои ухищрения были тщетны!
И вот последнее – подарить якобы давно задуманную вещицу! Но что такое и где это взять я не знала! Хотя с утра я тщательно накрасила ресницы и густо обвела карандашом губы. Пусть вся деревня думает (а то, что Антипушка уже растрезвонил соседкам про мою поездку в город за подарком Бурову, было ясно как Божий день!), что у меня дома действительно припасено нечто такое важное, являющееся предметом первой необходимости!
Первой, кого я встретила на пути, была тётя Галя. Она сидела на лавочке. В такую-то рань! Вот что значит любопытство! Хотя дел в эту пору было невпроворот! Апрель всё-таки! И трава зазеленела-замуровела, и мусора разного во дворе пруд пруди, и петли на калитке скрипят. Нечшто смазала бы, а, тётка Галя Милованова!
- Далече ли ты, красавица? – спросила старушка, вскакивая живо на ноги, словно ревматизм излечился сам собой в мгновение ока!
- Нет. – Коротко воскликнула я.
- В город что ли? – Не унималась соседка.
- Как вы угадали? – Усмехнулась я.
- На машине поедешь, али автобуса дождёшься?
Свой Рено я парковала возле дома Антипушки, чтобы не тащится по размытой весенними водами колее до калитки Кнопки.
- Вам что-нибудь купить? – Стараясь обойти назойливые вопросы, улыбнулась я.
- Так нет… зачем же. В сельмаге всё есть! – тётка Галя раскраснелась.
- Тогда я поеду?
- Езжай!
Я махнула на прощание рукой и заспешила дальше. Но тут, как в сказке, повторилось тоже действие: возле соседнего дома я заметила фигурку соседки-бабушки Люси Томиловой. И поняла, что меня провожают тщательно, словно я уезжаю по очень важному вопросу, касающемуся чуть ли не правительственных тем, глобальных проблем, космически, бездонно архижизненнных! Вот бы так решить проблему бедности нашего населения! Урожайности огородов! Избавления от колорадских жуков раз и навсегда!
- Дочка! Ты чё в таку-то рань? Случилось что ли? – старушка нежно покашляла, завидев  меня.
- Нет, всё нормально. – Также коротко ответила я ей, как и тётке Гале.
- А-а-а.
Я запахнула плащ. Поправила шляпку.
- Видная ты невеста! Всё у тебя есть, - заметила бабушка Люся, - и квартира в городе, и домик в деревне. И машина! Тока жених куды-то девался…думашь вернётся, али как?
- Я пока об этом не думаю! У меня других забот море! – скривилась я в улыбке.
- Ясно дело! – Не найдя, что ответить кивнула бабушка Люся. – А чё такая бледная?
- Не выспалась, - неохотно махнула я рукой.
- А ты слоников считай. Или предстать, что по реке плывёшь. Сон нагрянет, не промедлит.
- По какой речке? По нашей – грязной, захламлённой – плыть что ли? Того и гляди муть засосёт, не выплывешь! Лучше книгу читать! – Я сделала несколько шагов в сторону дома Антипушки.
- Ишь, больно грамотные все! – Старушке, словно не хотелось меня отпускать. Я представила, как буду возвращаться обратно. Всем селом выйдут! Флаги развесят. Дорогу цветами устелят. Лишь бы узнать, что я хочу подарить Гордею. А ещё пуще, хотят выведать, насовсем меня Буров бросил али так понарошку, для острастки, разобидевшись на мою алчбу!
- Пойду я! Вам, может, что-нибудь купить в городе? А-то Гале Миловановой ничего не надо! – спросила я напоследок.
- Ей не надо. И мне тоже! – отрезала старушка.
- Счастливо!
Я заспешила дальше. В голове был такой кавардак, словно апрельский ветерок разнёс последние скудные мои мысли в разные стороны, как сухие прелые листики берёзы!
Антипушка меня встретил молча. И я была благодарна ему за это. Ещё один допрос я вряд ли бы вынесла. Вот чем он мне всегда нравился – пониманием! Наверно, ему я бы раскрыла свою душу. Я бы не стала увиливать от прямых старческих вопросов. Но Антипушка равнодушно кивнул мне на прощание, сделав вид, что ещё хочет вздремнуть. Он зевал и почёсывал щёки. Крашеные в непонятный цвет волосья развевались на ветру. Всем своим видом Антипушка показывал, что ему по фиг! Может быть, он предвкушал грядущее удовольствие, как передаст Гордею мой подарочек, как тот развернёт розовый пакетик, как покажет Антипушке его содержимое! Поэтому, какой смысл задавать вопросы сейчас, когда наивысшее блаженство раскрытия тайны впереди!

Я полдня пробродила по торговому центру. Но безрезультатно. Купить одеколон? Смешно. Гордей сразу поймёт, что такая безделица всего-навсего попытка сблизиться! Купить галстук? Ещё смешнее! Буров  - не дурак, догадается, что я хитрю!
Я присела на лавочку, думая, куда бы податься, чтобы такое приобрести, чтобы было похоже на правду, мол, вещица куплена давно, и что действительно я просто забыла её отдать моему любимому во времена наших встреч!
Я решила позвонить Нелли, посоветоваться с ней. Может, у подруги фантазия лучше моей?
- Купи рубашку. Попроси продавца, чтобы чек выписали задним числом! Буров точно не догадается! – выслушав меня, ответила Нелли.
- Ага, ещё и цена чтобы указана была! – съязвила я. – Тогда Буров подумает, что я  точно - скупердяйка! Что он меня не зря бросил!
- Он любит ножи, футляры. Всё старинное. Ты же сама говорила, что он увлекается позапрошлым веком, его влекут гладиаторские бои! – Нелли пыталась подыграть мне. Её голос по телефону мне казался таким встревоженным. Искренним. Ласковым!
- Дарить холодное оружие – плохая примета. К войне. А я мира хочу!
- Купи какую-нибудь книгу…
- У него библиотека такая богатая, что я сама к нему ходила за материалом…
- Вот-вот! Скажи, что именно этого томика у него нет! Придумай, что-нибудь! Ты же такая сообразительная!
- Наряжусь клоуном. Приклею нос. Обмочу его бутафорскими слезами. И спляшу! – Иронично процедила я сквозь зубы.
- А это ещё зачем?
- Потому что наша разлука – клоунада! Цирковое представление! С канатоходцами, скачками, летанием под куполом. Словно мы друг друга дёргаем за ниточки, как кукловоды.
Нелли сочувственно промолчала. Затем вздохнула и попрощалась со мной:
- Заезжай вечером. У меня вино хорошее есть. Испанское…
- Пока!
Я решила сходить ещё в пару магазинчиков на углу. Но безрезультатно! Мраморные пепельницы, сувенирные мельницы Дон-Кихотов, деревянные ослики и пошлые гравюры не привлекали моё внимание. Отчего я никогда Бурову ничего не дарила, кроме пары футболок? Отчего не закидала моего любимого сувенирами, безделушками и прочей не нужной ему утварью? Я даже не знаю, какие цвета он любит, какой тон галстуков предпочитает. Я забыла, как пахнет у него рубашка, какие него пупырышки на спине и где расположены родинки…
Вдруг на лавочку в парке, где я присела отдохнуть, плюхнулся какой-то беспризорник. Я автоматически отодвинулась на край.
- Тётя, - произнёс мальчик, - купите у меня вот это!
Беспризорник протянул мне зеленоватого цвета куб.
- Это гранит. – Пояснил он.
- А яшмой не торгуете? – Съязвила я. – Или может у вас гранат есть? Алмазы?
- Есть ещё хризолитовый перстень… – мальчик полез в карман грязных джинсов.
Я взяла в руки куб и повертела его. Гладкие грани, тяжело отсвечивали. Ничего интересного. Видимо, ребёнок взял эти вещи из детдома, где он пребывает, из кабинета географии или химии и пытается подзаработать. Но вдруг моё внимание привлекли цифры, неясно, но упорно прочитываемые на гладких гранях Зелёного Куба. Например, двадцать седьмое мая двух тысяча двенадцатого года. В этот день я продинамила моего Бурова, не пришла к нему на свидание, не видела портреты его графинь, не познала его королевских корней, элитного происхождения… Другая грань отчётливо отливала тридцать первым января двух тысяча тринадцатого года, в этот день мы сильно поругались. Я приревновала Бурова к его пациентке. Следующая грань мерцала числом девять и десять, то есть октябрь, далее третье мая – момент нашей неистовой страсти, и второе октября, когда Буров впервые мне признался в любви. Меня, словно током пронзило, это был магический Зелёный Куб!
Беспризорник заёрзал на лавочке, понимая, что меня заинтересовало его предложение:
- Будете покупать?
- Сколько бы вы хотели денег? – Видимо выражение моего лица выдавало неописуемое волнение, поэтому мальчик зазвал баснословную цену.
- У меня нет такой суммы! – Я отрицательно покачала головой не в силах оторвать взгляда от Зелёного Куба. Магия да и только! Но почему, откуда, кто начертал числа, не чудятся ли мне эти знаки?
- А сколько у вас денег? – Беспризорник протянул руку к зелёному чуду.
- Нет! Не отдам! Я не могу! – Мне пришлось крепко прижать Куб к груди.
- Тогда заплатите половину. – Ребёнок алчно взглянул на меня.  – Если вы не жадная!
Я охнула. Второй раз меня обвинили в скупости! Сначала сам Буров, а теперь при покупке подарка ему!
- Сказала, что нет! – Я упрямо качнула головой. – У меня при себе немного денег. – Но я так горячо держала Зелёный Куб  в руках, что беспризорник, попытавшийся выхватить его, не сумел этого сделать.
- Ишь, какая цепкая!
- Пошли к моей машине!
Я встала и направилась к стоянке.
- Тётя, ну я же сирота…у меня мама болеет… у меня брат умер! – Канючил мальчик, следуя за мной.
- А что за перстень у тебя? – Не оборачиваясь, спросила я. – Покажи!
- Вы и его за бесценок купить собираетесь?
- А не сдать ли мне тебя в полицию? – Пригрозила я. – Показывай!
- Нате! – Беспризорник огорчённо протянул мне безделицу.
- О, нет, ничего в нём драгоценного нет! – Я мельком взглянула на перстень. – Обычная подделка! Да и куб твой тоже ничего общего с гранитом не имеет. Просто в нём есть то, что мне надо!
- Тётя…дайте, сколько можете за всё оптом! – мальчик шмыгнул носом. – Хотя бы пять тысяч за куб и две за перстень!
- Вот это другое дело! – Радостно кивнула я. – А то загнул мне цену! Торгаш несчастный!
- И перстень возьмёте?
- Куда ж я денусь?
Мы подошли к стоянке. Я села в свой Рено. Достала кошёлёк и отсчитала деньги.
- Никогда, слышишь, не смей меня называть скупой. Я просто расчётливая и экономная барышня. Понял?
- А то что? – Мальчик свернул купюры и положил их в карманчик своих замызганных джинсов. – За уши надерёте?
- Как зовут тебя? – махнула я рукой, мол, твои уши мне нужны. – И где ты обитаешь?
- Так тут и живу! А имя моё Ветр!
- Что не туч? Не бурь? Не облак? – Снова съязвила я. Уж такая уродилась ядовитая! Мне бы только подколоть кого-нибудь!
- А вас как зовут? – Беспризорник боялся стоять близко. Было такое впечатление, что ему не терпится сорваться с места и помчаться, как «ветр»! Или улететь, как «птиц»!
- Любовь Ивановна Васильева! – Я переложила магический Зелёный Куб в кармашек сумочки. Перстень бросила в бардачок, мне он не был нужен. Пусть лежит там, как дополнение к комплекту, как бюстгальтер к трусикам!
- А вы зря так с перстнем поступаете! – Мальчик сжал кулачки. – Он тоже не простой. Там тоже цифры есть, если они вам нужны!
- Надеюсь не шестёрки? – Отшутилась я, вставляя ключ в замок зажигания.
- Нет! – Беспризорник покачал головой. – Это ключ к отгадке добра.
- Разве ему нужна отгадка? – Я пожала плечами.
Машина тронулась с места. В зеркало заднего вида я заметила, что беспризорник подбежал к какому-то небрежно одетому старцу и отдал ему деньги. Белая борода оборванца развевалась на ветру. Или на «ветре»? «Ну, мошенники! - Я тяжело вздохнула. – Алкаш заставляет мальца торговать, чем попало! Видно за выпивку зарабатывает! А тот мне заливал про маму и брата, когда в наличии – Старик Хоттабыч, которому надо на опохмелку! А, может, это Тибетский монах, сбившийся с курса?»
Мне стало смешно. Во-первых, я приобрела то, что хотела, сама не зная, что найду товар первой необходимости. А во-вторых, бродяги наверняка сегодня оторвутся по полной! Ветр и Циклон! Облак и Косм! Меридиан и Параллель!
Я решила сегодня переночевать у себя на квартире. Ехать в деревню, в эту дремучую Берозвонь не хотелось… Я представила, что мне предстоит пройти сквозь строй моих соседей, поджидающих меня возле своих домишек, мимо козочек, кошек! По грязной, непросохшей дороге. Ну, их!
Ночь я провела спокойно. Проспала чуть ли не до полудня. Меня разбудил звонок по сотовому телефону.
- Добрый день! Квартиру сдаёте?
- Да! – Я протёрла глаза. Солнце светило в окно, как оглашенное. Сумасшедшее, бархатное светило моё, привет!
«Надо же, - подумала я, - реклама сработала! А ведь я её полмесяца тому назад в интернете разместила. Не было ни одного звонка.  И вдруг – здасте! Приехали!»
- По чём?
Я назвала цену.
- Хорошо. Мы - молодожёны. – Мужской голос был мягким, речь плавная. Тон - подчёркнуто вежливый. – Я буду жить с беременной женой.
Я объяснила молодожёнам, как добраться до моей двушки, расположенной на первом этаже кирпичного дома.
- Это почти центр! – добавила я.
Молодожёны заплатили мне сразу на год вперёд. Это было большой удачей, потому что я нуждалась в деньгах. Да и домик Кнопки надо было отремонтировать. Крыша текла в  двух местах, рамы скрипели, обои отсырели…
Поэтому я обрадовано припрятала денежки в карман сумочки, застегнула его на молнию. Рядом внутри, бугром, выпячивался Зелёный Куб.
До Берозвони я добралась за каких-то полчаса. В это время в городе почти нет пробок. Соседи меня встретили равнодушно. Даже не поинтересовались, где я пропадала двое суток! Наверно, решили – загуляла баба! Дело-то молодое, да и мужик меня – ягодку в соку! - бросил в такие-то молодые годы!
Поэтому мне не составило труда к вечеру нанять кровельщика и заказать нужные материалы: доски, бруски, шифер, гвозди…
Антипушка, посетивший меня утром, обнаружил, что на крыше у меня работает кровельщик по имени Матвей Модестович. И что теперь вместо старого рубероида у меня будет новый, бордовенький ондулин! И мне можно будет любоваться им в предзакатном сиянии! А если захочу, то заведу кота, который станет прогуливаться по крыше, мяукая от восхищения …
Старушки только ахнули! Вот те на! Разбогатела наша Голуба, Любушка-раскрасавица! И наличники у неё теперя крашеные, и ворота отремонтированные… Где ж такое сокровище нашла? Ась?
Антипушка вертелся возле моего дома часа три, всё глядел не криво ли Модестович кладёт скрипучий, липкий, но такой хорошенький ондулин. И старушки тоже, не отводя глаз, следили, как бы гвоздя кровельщик не скрал!
Я тем временем упаковала Зелёный Куб в коробку из-под новых туфель, купленных мной по дороге в ближайшем обувном магазине. На крышечку я привязала бант, а саму коробку обмотала скотчем, чтобы старик не дай бог не выронил моё сокровище. Алмазище! Магический инкубатор счастливых чисел! Вех моей прошлой, бездумно, катастрофически солнечноликой жизни!
- Отнеси Гордею, как обещал! – Сказала я Антипушке, протягивая коробку.
- Что там внутри? – Ахнули старушки, разглядывая бант.
- Зелёный Куб! – призналась я. – Он волшебный.
- Из золота? – Хмыкнул Антипушка.
- Похлеще! – с гордостью ответила я.
- Не ври! – В один голос воскликнули старушки. – Лучше золота ни чё нет.
- Для кого как!  Вы только о богатстве и думаете. Про деньги, и как их скопить! Как из нищей пенсии отложить пару сотен, под подушку спрятать! – Строго ответила я. – Есть ещё другое, такое, что душу греет…
- Пухова шаль?
- Ватна кофта?
- Шерстяной платок?
- Дуры! – Вскрикнул вдруг Антипушка. – Ни чё вы не понимаете!
В это время неожиданно раздался треск. С крыши, прямо в крапиву скатился Модестович, отчаянно охая.
- Ой, убился.
- Ой, умирает!
- Замолчите!
Антипушка пригрозил нам пальцем.
Крапива была молодой, но жгучей, и её было так отчаянно много, оттого что я, замкнувшись на своих проблемах, не полола сорняки во дворе. Модестович лежал неподвижно! Что за странное место – эта Берозвонь! Уважаемый человек, прекрасный кровельщик по имени Матвей, вдруг превратился в простого деревенского Модестовича, да ещё оказался в жгучих зарослях крапивы, соскользнув с трёх-четырёх метровой высоты!
- Он не шевелится! – воскликнула одна из бабушек.
- Надо Скорую вызвать! – Предложила я, вынимая из кармана сотовой телефон.
- Зачем? – Антипушка снова приказал нам. – Отнесём в лес! А-то подумают, что мы его грохнули!
- Нет, это несчастный случай! – Возразила я.
- Ага! Поди докажи. Нам не поверят!
Антипушка поманил пальцем старух:
- Айда за мной! Томилова, бери покойника за ноги. А ты, Милованова, помоги ей!
- То есть мы скажем, что Модестович упал с дерева? – Усмехнулась я.
- А как же! – Кивнул Антипушка, подтаскивая Модестовича к крыльцу.
- Тогда что он на этом дереве делал?
- Ну, весна же! – добавила бабушка Галя. – Захотел полюбоваться пейзажем.
- О-го-го! – Съязвила я. – Простор залюбуешься. Жидкие берёзки, ржавая жижа болота и просека, безобразно вырубленная для нефтепровода. Чудо!
- И руки у него в ондулине вымазаны! – Тоже засомневалась бабушка Люся.
- А мы их отмоем в колодезной водице! – Догадалась бабушка Галя.
Я не знала, что сказать, как бороться с деревенской наглостью:
- Несите в дом! Он же человек!
Антипушка почесал затылок:
- И то верно, ночью утащим. А то разговоров не оберёшься…
- Томилова, держи его за ноги! Поворачивай в дом! – Согласилась Томилова.
- А ты, Голуба, за голову придерживай! – Приказал Антипушка, настойчиво оттаскивая Модестовича ближе к двери.
Мы медленно втащили бедного Модестовича на крыльцо. Но тут случилось страшное: гнилые доски треснули, и мы все четверо рухнули вниз.
- Суки! – Услышали мы голос покойника. – Вы чего?
- А чё? – Не растерялся Антипушка. – Нечего падать среди бела дня во дворе чужого дома! Падай у себя. У нас нельзя!
Со стороны картина была смехотворной! Бабушки сидели сверху на животе Модестовича. Антипушка тянул покойника, теперь уже бывшего, за спущенные штаны. Я находилась сверху, прильнув грудью к лицу кровельщика. Кофточка моя расстегнулась, пышная грудь, покачиваясь, касалась щёк Модестовича. Щёки мои пылали, я так запыхалась, что постанывала.
Кровельщик с трудом выполз из-под груды тел.
- Ты нам ещё и крыльцо поломал! – Невозмутимо вскрикнул Антипушка. – Придётся ремонтировать!
- Ох, он такой неустойчивый! Придётся опять в лес тащить! – Сказала Томилова.
- В лес? Зачем? Да вы маньяки! – Модестович испуганно отполз на четвереньках к забору.
- Ага! – Расхохоталась я. – А ещё мы людоеды и извращенцы!
- И секса у нас, почитай, как сто лет не было! – Добавила, хихикая, Томилова.
- Ты у меня вообще первым мужчиной станешь! – Рассмеялась Милованова. – Я ж целка!
Мы так развеселились, что бедные сороки соскочили с берёзы и ринулись в панике в лес.
«Буров, это было первое веселье после нашей разлуки. Я снова начала улыбаться. Зелёный Куб лежал в коробочке на столике возле забора. Скоро, скоро ты получишь его! И магические знаки будут змеиться в своих ладонях. Радостно! Огненнонежно! Читай! Вникай! Углубляйся в мои мысли! Входи в мои измерения. Становись их частью! Маленькой жаркой змейкой в скорпионьем ядовитом позвоночнике чисел! И таинств судьбы!»

Как-то ночью я не выдержала и написала ему: «Конечно, ты - мужчина, тебе и решать! Но отчего бы не увидеться и не сказать всё, что ты думаешь обо мне с глазу на глаз? Я же не изнасилую тебя!»
Затем я добавила: «Мы просто пожужжим, как пчёлки! Мы спрячем наши ядовитые хоботки. Мы будем собирать нектар с цветков, перебирая лапками пушистые розовые, сливовые сердцевинки луговых цветков. Мой добрый пчёл!
Мне стало жаль себя, захотелось оправдаться: «Я не могу идти против воли покойной Кнопки! Раньше я думала, что твоя мама сделала это, чтобы поженить нас. А сейчас мне кажется, чтобы разлучить! Оказывается, Гордей, ты – жуткий собственник! Материальное богатство тебе дороже духовной жизни! А всего пару месяцев тому назад клялся в любви. Дарил кольцо!»

Колечко было симпатичное. Но носить я его в данный момент не могла. Слишком глубока рана. Поэтому подарок лежал в шкатулке. На даче.
Я решила съездить туда. Просто так.
Хотя, конечно, я лгала себе. Мне хотелось снова окунуться в атмосферу счастья…
Прошлой, безоблачной жизни.
Мне хотелось надеть кольцо. Мне хотелось вспомнить запах тела Гордея, нежное тепло подмышек. Поэтому я оставила Модестовича отлёживаться на моей кровати в сенях до лучших времён и отправилась в садовое товарищество «Лемур», что находилось на окраине города. Да и землю на даче уже пора было обрабатывать, грядки вскапывать. Там, наверно, крапивы столько же, сколько на участке моего нового домика в Берозвони. И она такая же жгучая, ярко-зелёная, с нежными шипучими стеблями.
Я надела старые джинсы, застиранную футболку. Но туфли напялила новые, купленные вчера оттого, что погода была ясная, а у меня кроме резиновых сапог ничего другого на полке для обуви не нашлось.
 Полдня я прокопалась в дачном домике, наводя там порядок, затем вышла на участок, решив, что до темна успею вскопать пару грядок. Но только вонзила черенок лопаты в жирную, влажную землю, как зазвонил сотовый телефон:
- Люба, собирайся, сегодня в «БИНАС»-е концерт…
- Нелли, ты с ума сошла, я - на даче! У меня дел - невпроворот! Надо кусты малины подвязать, клубнику прополоть.
- Приезжай, не пожалеешь…
- Странно, я никогда не увлекалась художественной самодеятельностью. Или на сцене будет выступать звезда эстрады? Заграничный ансамбль? Или сам Баско-о-ов? – пошутила я.
- Лучше! – Воскликнула Нелли. – Буров Гордей Ильич будет исполнять песни собственного сочинения. Вход бесплатный.
- Ой… но у меня нет с собой приличной одежды. Я - в старых джинсах…
- Езжай в магазин, что за углом, купи что-нибудь недорогое. Через час начало. – Голос Нелли был бодрым. Она знала, что «я хочу видеть – этого человека», этого Бурова! Хотя бы одним глазком! И что я буду счастлива просто пожать ему руку в случае успешного окончания концерта!
Я не замедлила со сборами: не стала выдёргивать лопату, плотно вдавленную в землю, заперла дверь дачи на ключ и села за руль. Действительно в магазине на окраине города продавалась одежда, правда не то, что мне надо. Но подобрать новую кофточку и юбочку мне удалось. Кроме этого, моё внимание привлекла куртка, она была рыжеватого цвета, какого-то немыслимо ковбойского покроя. Там же висела шляпка, правда с короткими полями, но тоже рыже-коричневого оттенка. Я всё это надела на себя, расплатилась за покупку и отправилась в БИНАС.
Гордей явно не ожидал, что я припрусь на его концерт!


              4. НУ, ПРИКОСНИСЬ К РУКЕ МОЕЙ, НУ ПРИКОСНИЗЬ ЕЩЁ!

Он увидел меня, когда выходил из импровизированной гримёрки. В его взгляде сквозила нежность. Но выглядел он напряженно. Я поздоровалась, точнее, старалась как можно веселее поприветствовать Гордея! Хотя голос мой дрожал. «Ну, что за мексиканские страсти! – Подумала я. – Что за бульварщина! Голуба, ты не какая-нибудь дама, не уважающая себя. Ты – гордая, весёлая, ироничная особа! И ты знаешь себе цену! А ковбойский костюмчик на тебе, как влитой, подчёркивает твою пышную грудь! И шляпка тебе очень в лицу, ты  в ней – милашка!»
Нелли подошла ко мне сзади. «Хороша! - Восхитилась она. – А говорила потёртые джинсы. Лопата, грабли! Даже губы успела покрасить!» 
Звезда местного разлива – Буров Гордей прошёл на сцену. На столике лежал его берет, в углу браво сверкал меч. Действо обещало быть интересным. «В зале», то есть в комнатушке БИНАСа, находилось немного народа. В основном женщины бальзаковского возраста. Нелли села рядом со мной.
- Гля, Голуба, сколь баб! – Охнула она. – Интересно, кто та самая, новая пассия Бурова?
- Вон та, молоденькая, с тремя малолетними детьми, - сказал я, обводя взглядом присутствующих.
- Скорее вон та блондинка с вялой, спущенной, как майские шарики, грудью…
- Какие эти барышни все депрессивные! – Прошептала я на ухо Нелли. – Словно после наркодиспансера.
Мы могли долго злословить на эту тему. Но на сцену, к стулу и мечу выскочил Буров. Я смотрела на него, как заворожённая. Он, право, был хорош. Новая белая рубашка, словно парус «в море одинокий», была свежепостирана, модные лёгкие туфли…
В одном из своих сообщениях я разглагольствовала, желая насолить Бурову о его не умении одеваться. Я писала, что у него старомодная одежда. И вот на тебе, Голуба  – щёголь первой категории пред вами! И зачем я только так злилась, зачем была столь иронична, отчего не пожалела, хотя бы саму себя!
- А вот и начальство! – Прошептала Нелли, завидев, что в комнату вошёл Поспелов.
- В ложу садятся! – Усмехнулась я.
- Привет! – поздоровался Поспелов, устраиваясь возле меня на стуле. – Как дела?
Я кивнула. Бывший любовник до сих пор таил надежду, что я к нему вернусь, хотя прошло уже более двух лет. Но я ему всё равно нравилась. Поспелов не из тех, кто запросто отдаёт то, что когда-то принадлежало ему.
- Как ты красива, Голуба! – произнёс он вполголоса, но Гордей услышал эту фразу, раскраснелся.
Я поняла, Буров ревнует меня! Значит, жива любовь! Значит, есть ещё она – заноза в сердце! Целый шип от розана – острый, царапающий в кровь…
И я успокоилась…
Надежда согрела моё ретивое…
Я внимательно стала вслушиваться в слова Бурова, в мелодию его голоса. Мне нравилось всё! Безоговорочно. Как Буров театрально прохаживается по сцене. Как он размахивает кинжалом, показывая мускулы. Как он, то громче, то тише произносит слова. Я утопала в интонациях, звуках, в музыке, в ритме, в солнечных сплетениях подмостков… в пылинки на подоконнике, в лучики на лицах зрителей.
- Антракт! – Объявил Поспелов и схватил меня за руку. – Пошли, чаю попьём!
- Я с вами! – Понимая, что мне не очень бы хотелось уединяться с Поспеловым, произнесла Нелли.
- Идёмте! – согласился председатель БИНАС -а. – У меня конфеты есть.
- С орешками? – усмехнулась я.
- А как же, - схватив меня за локоть, - ответил Поспелов, - и с ромом!
- Ах, ах, - Нелли шла за нами, не отставая, - какой вы романтик! Давно мечтала о таком приёме…
- В честь чего концерт? – Спросила я, усаживаясь на кожаный диван в кабинете Поспелова. – Праздник, что ли какой? Или так?
- В целях повышения морального уровня жителей нашего ТСЖ! Буров давно хотел побывать у нас…ознакомиться, так сказать, с обстановкой.
Щёки председателя порозовели. Поспелов на первый взгляд мужчина красивый, лёгкая походка, певучий голос, бархатные ручки. Но что прошло, то прошло…Словно небывалый сбор яблок. Был урожай, нет урожая. Я помнила только погружение внутрь, какой-то лёгкий ветерок…Поспелов мне был дорог, но чисто по-братски. Я могла бы с ним дружить – крепко, неистово, отдавая последнюю рубашку. Точнее ковбойскую куртку, да и шляпку тоже.
- Раздевайсь! – Скомандовал председатель. Я подчинилась, скинула Поспелову в руки свой рыже коричневый наряд. Точнее верхнюю одежду.
- И кофтёнку успела прикупить! – Ахнула Нелли, разглядывая кружева на блузке.
- Эх, хороша Маша да не наша, – улыбнулся Поспелов, разливая чай.
- Ей не до этого сейчас. Она наследство получила. – Констатировала Нелли.
- Слышал, слышал, о вашем неожиданном счастье, Голубушка! Ну и как, довольны?
Я в ответ лишь пожала плечами. Домик в Берозвони послужил камнем преткновения в отношениях с моим Буровым. С этим выдающимся артистом, дающим концерт на подмостках доморощенного театра.
- Если не очень нравится, то продать можно! – Подхватила разговор Нелли.
- Да, у Голубы ещё дачка есть. Не так ли, дорогая? – Кивнул Поспелов.
- Богатая невеста! – дожёвывая печенье, ответила я.
- Домик Кнопки продать можно! – Кивнул председатель.
- Или в аренду сдать. – Добавила Нелли.
- Или самой жить! – Тон моего голоса был таким, что Нелли и Поспелов примолкли. – Там такие соседи! Как я их брошу? Старушки, козы, кошки. Юродивый Антипушка. А на другой улице и того лучше – Каренина, Матрёна, Лёва… А какие там дожди! Пахучие, грибные! Закаты розово печальные, молчаливые, задумчивые. Солнце степенное, оранжево-мелодичное. Нет. Дом мой. Я уже ремонт затеяла. Крышу мне Матвей Модестович переделывает, наличники покрасит. Будет не дом, а загляденье! А квартиру я свою сдала в аренду. Чего добру пропадать?
В этот момент в кабинет Поспелова вошёл Буров.
- Я попрощаться! – строго сказал он, стараясь не глядеть в мою сторону.
- Так идите уже! – Зло сверкнула глазами Нелли.
- Ну, нет, отчего же, почаёвничайте  с нами, Гордей Ильич! – Предложила я Бурову, вскакивая опрометью со своего места. – А мы порадуемся за ваш успех. Спасибочки! Угодили!
- Вам понравилось? – Гордей подошёл к Поспелову, пожал ему руку.
- Да! – Я схватила ладошку Бурова и сжала её тоже, стараясь как можно дольше удержать его руку в своей. Мне показалось, что Гордею также не хочется, чтобы его ладонь выскользнула рыбкой из моей – такой тёплой, ласковой. Или мне это только показалось?
- Правда?
- Ага!
Буров немного помялся.
- Наливать чай? – Поспелов словно спугнул прекрасную нежную бабочку, редкую. Мы разжали руки.
- Гордей, тебе Антипушка передал то, что просила?  – решила спросить я моего любимого про подарок.
- Да! Сегодня утром приходил. Важный такой! – усмехнулся Буров. Милые розовые губы! Возбуждающий тугой рот! У меня запорхали птички в животе. Розовые, синенькие. Загалдели! Попугайчики базарные, сиреневенькие…
Я хотела Бурова ужасно!
Я пропала навсегда. Я умерла. Я не могу воскреснуть, как мне было предназначено…
Буров приобнял по-дружески Поспелова. Они были давнишними приятелями…

Всю дорогу обратно я молчала. Нелли тоже не задавала никаких вопросов. Она мне предложила заночевать у неё, чтобы не тащится в Берозвонь, на ночь глядя. За Модестовичем присмотрят старушки, если надо, ужином накормят. Травки заварят, отпоят, бедненького! А у меня – стресс! Любимый любит, но не желает возвращаться ко мне.
Я боялась лишь одного: вдруг заболею, меня отвезут в больницу, а я буду на кровати лежать без косметики, с блёклым лицом. И мой Гордей, войдя в палату, чтобы сделать обход больных пациентов, увидит меня такой – беспомощной, болезной, всю в слезах. Я хочу умереть красивой! Чтобы мои косы лежали на груди – величаво, русоволосо. Чтобы было всем жаль такой неземной, галактической, коленопреклоненной Голубушки! Плачь, плачь, Буров, рыдай – песенно, стихотворно, по-человечьи глубоко и горько! Научись этому небесно солнечному слогу, язычески идоло-поклонному, так умеют изъяснятся юродивые, так умеют звенеть токманцом, охраняя владения Берозвони, этого утопического острова, о котором мечтали герои Уэллса. А в предзакатную голубиную пору наша Берозвонь поднимается на несколько сантиметров над землёй и парит облачком возле туманов. А после также плавно опускается на грешную землю, находящуюся в ожидании апокалипсиса. А пока - а пока апокалипсиса! Но можно так прождать века, но не дождаться!

Мы с Нелли долго болтали, сон никак не шёл.
- А этот Поспелов -  не плохой мужчина!
- Плохих мужчин на белом свете не бывает, – выдохнула я, ворочаясь  на мягкой  постели, которую мне постелила Нелли, под плотным ватным одеялом, – бывают любимые и не любимые!
- Чем всё-таки тебе не угодил Поспелов? Тем, что женат?
- Не в этом дело, Нелли! Я когда с  ним ложилась в кровать, знала, что он не свободен! Ну, как-то не заладилось, пазлы не сложились. Не та мозаика. Не тот цвет, вкус, запах. Понимаешь, мужчина должен подойти на все сто. Да и угрюмоватый он. Выспренный. Хотя, не скрою, было несколько моментов, когда мне казалось, что любовь рядом…
- Вы с ним сколько встречались, месяц?
- Два.
- А потом?
- Я ушла к Бурову.
- Отчего ты не сошлась с ним сразу. А побежала сначала к Поспелову?
- Нелли, я себя чувствую, как на допросе. Если бы да кабы, выросли бы в Берозвони зимой грибы!
- Но всё-таки, Голуба! – Не унималась Нелли, позёвывая на кровати.
- Чтоб узнать, что Гордей лучше. Так сказать, сравнить! – отшутилась я.
- Но Буров внешне выглядит хуже Поспелова, низкоросл, пухловат. Опять-таки песни, романтика, в нашем веке это не модно! А Поспелов более прагматичен, рассудителен. И, я думаю, что он готов уйти от своей Поспелихи. Его дети выросли, разъехались в разные города и страны.
- Ты думаешь, моя задача, во что бы то не стало, выскочить замуж? А бы за кого, лишь бы в загс сходить? – Я чувствовала, как сон обволакивает меня. – Сама-то что в разведёнках ходишь?
- Ой, Голуба, сравнила!  Во-первых, я не такая стройная, как ты, я - толстая, а во-вторых, я уже наелась этого замужества до отвала! Еле-еле избавилась. И снова в тюрьму? Снова на каторгу? К плите и холодильнику? Хватит! Б-р-р…
- Значит, ты не хочешь терять свою свободу, а я должна непременно надеть кандалы? – Отшутилась я.
- Ладно, как знаешь. Дело хозяйское…
- Но тогда отчего ты почти полгода отказывала Гордею?
- Опять двадцать пять! Я Поспелова хотела. Как чумная!
- Значит, Гордей – это пир во время чумы?
- Пир после чумы! Спи, Нелли!
- Спи сама!
Нелли тяжело перевернулась на другой бок. Эх, подружка! Как ты любопытна!
Вот Антипушка не такой. Он сам загадками говорит и мои тайны уважает. Не лезет туда, где у меня болит, то есть вглубь моей омутной, звёздной души!
И подарочек отнёс, как я велела. И обратно вернулся – гордый такой, как партизан, выполнивший задание командира.
   
Зелёный Куб - это просто песня! Гордей разглядывал сувенир долго, он повертел его, но никаких знаков и судьбоносных чисел не увидел. Поэтому решил: Голуба ищет уловки, чтоб снова сблизиться. Но ведь он ясно дал понять – к старому «возврата больше нет». Пути-дороги запорошило, завьюжило.
Прощай, моя любовь!
И да здравствует тягучая, калмыцкая песня про разлуку! Про маленькие пушистые хвостики бурундуков, заметающие следы! Про воздушные сиреневые следы на снегу…Утром я получила от Бурова сообщение: «Я твои письма переписываю в тетрадь! Набралось уже четыре страницы!» «Хочешь заполнить пятую?» - спросила я и начала тут же написывать о том, что я люблю его и скучаю… Слова были такими роскошно тягучими, томно раскрепощенными… Мне хотелось снова поймать Гордея в сети, мне хотелось, чтобы бурундучки грызли орешки из моих рук, мне нужны были те, наши незабываемые дни!
Я понимала, что Гордей думает обо мне, иначе зачем переписывать мои телефонные сообщения в тетрадь? И самое главное, что он мне начал отвечать на мои эсэмски! Это было маленькой, но победой. Значит, встреча в БИНАС-е не прошла даром. Ледяная глыба молчания Гордея начала медленно подтаивать. А там, глядишь, совсем исчезнет, утечёт, впадая в другие ручейки и речушки. И наполнятся мои дни словами…
А, может, и ещё чем-нибудь таким приятным-приятным…
Ощущение беды стало исчезать.  Видимо, Зелёный Куб как-то действовал. Ибо ничего мне не помогало ранее. Ни заверения о том, что я не меркантильна, что я готова отдать свою жизнь Гордею. Ни клятвы о вечной верности и преданности. Ни мольба сжалиться, оттаять, перестать игнорировать мои звонки. Ни детская печаль, ни объяснение в любви…
И вдруг первая ласточка: «… твои письма…Голуба…»
А, может, завтра позвонит? А вдруг?
С утра, приехав в Берозвонь, я тут же отправила Бурову несколько сообщений, умоляя его о встрече. Я ему писала, что, мол, давай увидимся просто так, без обязательств, всего один раз, всего на минуточку…
Модестович, оправившись, мелодично стучал молотком по крыше. Видимо, воздух Берозвони  имел какое-то лечебное свойство, если мужчина поднялся на ноги, так быстро вылечился и полез снова на скользкую после дождя крышу моего дома. Старушки принесли Модестовичу парного козьего молочка. Антипушка дал мазь для натирания, приготовленную из каких-то травок и корешков, настоянную на медвяном клевере и медунице.
Что не папоротниковую накипь? Что не багульниковую росу?
Странный, добрый, милый Антипушка, окунёк пучеглазый, плавничёк крашеный!
Но все мои сообщения остались без ответа. Неужели Гордей и впрямь с новой барышней? Ой, лихо мне, лихо…
Но вечером четвёртого мая вдруг раздался звонок. Я заметалась по дому, хотя телефон лежал рядом на облупленной от старости тумбочке.
- Алло! – выдохнула я, стараясь, чтобы мой голос звучал не так взволнованно, но маняще и эротично.
- Привет, Голуба! Ты не занята? – Гордей говорил обычным, чуть деловым тоном.
- Нет. Нет. Что ты! – Я приглушила звук телевизора, нажав на кнопку пульта.
- Ты пишешь, чтобы встретиться в среду.
- Да, да! Я хотела тебя поздравить с Днём рождения… – я цеплялась как за соломинку, я хотела выплыть из водоворонки, засасывающей меня вглубь глупой реки по имени Разлука.
- В среду десятого я занят. Меня будут чествовать коллеги по работе.
- Понимаешь, я уезжаю! – Неожиданно заявила я, хотя никуда не собиралась отлучаться. – Далеко и надолго… Давай попрощаемся по-человечески…
- Хорошо. Ты когда уезжаешь?
- Двенадцатого …– Соврала я.
- Значит, вечером перед твоим отъездом сходим в кафе. – Гордей произносил слова чётко, словно диктовал лекцию о вреде антибиотиков своим студентам или говорил с подчинёнными. – Но только для того, чтобы поговорить. И всё.
- Ладно. – Я тоже могла включать металлические кнопки…
И могу быть такой, какой тебе, Гордеюшка, надо! Любимый! Единственный!
Я до сих пор храню в телефоне надпись о входящем звонке. Всего-то одна минута и двадцать семь секунд продолжительность нашего разговора. И время - четвёртое мая, в двадцать один час и восемь минут. У меня не хватает духу стереть из памяти телефона эту запись…
Но куда же мне ехать? Спасать людей в Ираке? Помогать беженцам? Устроиться волонтёром в зоопарк, чтобы кормить новорождённых обезьянок на Кубе?
А не лучше ли признаться любимому, что не могу без него жить?
Я тут же позвонила Нелли, чтобы сообщить новость!
- Не ври! – Выпалила подруга. – Вечно ты сочиняешь, Голуба. Быть того не может, чтобы Гордей тебе позвонил. У него другая есть любовница! Он же сам тебе это сказал через Антипа.
- Тебе что доказательства предъявить? – Усмехнулась я. Меня обидел жёсткий тон Нелли.
- А у тебя они будут?
- Может фото привезти с нашей встречи? Может, все позы показать? – Я разозлилась не на шутку. Тоже мне « ты, Голуба, часть меня…», «если надо, помогу…»  А ещё подруга!
- Даже секс будет?
- Мне главное помириться! – Твёрдо заявила я. –  Всё остальное не главное. Я могу с ним просто дружить. Мне он нужен в любых ипостасях.
- Ах, ах, какие жертвы! Дружба навеки! – Нелли немого смягчилась. Может, она вправду не верила в наше примирение с Буровым? Я знала, что Нелли упряма.
-  Разве я плохая подруга? Со мной надо обязательно спать? – Я отчего-то в этот миг жалела Нелли.
- Хорошо. Рада за тебя.
- У меня в телефоне осталась запись о звонке Бурова. Я её нарочно стирать не буду. – Заверила я подругу. Мне расхотелось откровенничать о том, каким путём я склонила Бурова к встрече. Этого разобиженного, гордого, но такого родного человечка!

Антипушка тоже не поверил, когда я ему рассказала, что Буров сам позвонил. Что мы увидимся с ним на следующей неделе!
- Неужто наладилось? Зачем же тогда меня вовлекли в свой скандал. Душу мою чистую в грех ввели? Ах вы, злодеи! – старичок нервно прошёл по моему двору. – А  ещё гоняли два раза туда, сюда. Скажи то, скажи другое! Отдай третье. Отнеси четвёртое! Я что ль голубь почтовый?
- Не злись, не червивь душу сам! – Я расхохоталась. – Видимо, всем вам нравилось, что мы с Гордеем в ссоре? Вы питались этими эмоциями, раздором. Вам нравилась война! Какие вы кровожадные! Я месяц хожу сама не своя. А вы кайфуете, поганцы!
- Ладно, Голуба, чего ты! – Антипушка прищурился. – Гля погода наладилась…
- Ты мне зубы-то не заговаривай! Погода… солнце… Сама вижу, что не снег! – Я примирительно села на лавочку возле дома. – Уезжаю я…
- То есть? – Антипушка сел рядом. – Куды ть ты?
- Не скажу.
- А на свиданку пойдёшь?
- Нет.
- Он позвал, а ты не хошь? Разлюбила?
- Хочу. И люблю его по-прежнему. – Я потёрла лоб от волнения.
- Так чего же. Что за спешка?
- Дела у меня. Срочные. – Снова соврала я.
- Тю-ю…
- Вы тут за домом приглядите. И чтоб Модестович больше не падал…
- Лады…
- Пойду я. Вещи соберу.
Я кивнула Антипушке и отправилась в дом.

4. ПОЕЗДКА

Честно говоря, водила машину я так себе. И права у меня купленные, я два раза проваливала экзамены в ГИБДД. Но за три года я более-менее научилась управлять своим Рено.
Я тщательно попрощалась с соседями. Бабушки напекли мне в дорогу пирожков с капустой, как я люблю. Антипушка не отходил ни на шаг от моего дома, приглядывая, как работает Модестович. Старик был так бдителен, что работник нервно поёживался, вколачивая очередной кровельный гвоздь. 
- Да что ты так твою разэтак, – ругался Антипушка, – правее бери, сказано. А-то платит не станем! –
- Так и не надо! – обижался Модестович. – Мне Голуба заплатит! Она не как вы, умная!
- А мы что дураки?
- Не то ли что глупые. А какие-то не такие! – Отвечал Модестович, грозно хмурясь. – Лучше подсоби, старый, подай-ка вон тот лист, что с краю. Да аккуратно, сам не свались!
Я с горьким сердцем покидала Берозвонь. И, по правде, ехать мне было не куда. И водитель я ни ахти какой…
«Ладно, махну в Москву! – Подумала я. – А там видно будет, чем заняться…»
Скорость была не большой, ближе к вечеру я добралась до Вязников. Решила заехать в город – раскидистый, разметавший свои улицы хаотично.
Свечерело. Солнце быстро скатилось за горизонт. Я выехала из города. Нажала на педаль газа. Вдруг на дорогу выбежал ёжик. Он явно торопился, если пересекал трассу прямо чуть ли у меня под колёсами. Я нажала на тормоз.
«Стоп, Голуба! Съездить ты съездила. Ёжика не задавила, а наоборот, спасла ему жизнь, резко затормозив. Поворачивай обратно! Тем более ты никому не обещала, что уедешь далеко!»
Я снова выбралась на трассу и помчалась в противоположном от Москвы направлении. Неожиданно налетела гроза, этакая строгая, кричащая не своим голосом дама, плаксивая, огнеподобная! Лей, лей, дорогая, так мне и надо, упрямой, глупой дуре! Зазвонил телефон. Это была Нелли. Я не ответила. Аппарат затренькал во второй раз. Антипушка. Ну, нет, дудки! Я от бабушки ушёл и от дедушки ушёл. Вот от себя бы ещё уйти! Чтоб не думать ежеминутно о Гордее! Не может быть, что у него есть другая барышня! Его возлюбленная - я! Я одна - навеки! И пусть гроза поспорит со мной. Пусть она катит свои дождевые волны на меня. Пусть плещет в лобовое стекло жёлтыми, лунными разрядами, пусть грохочет раскатами космических стрел! Я еду домой! Еду и всё тут!
Глубоко за полночь я тормознула возле ворот «Лемура». Ну, не в Берозвонь же ехать! Пусть думают, что я уже далеко… Пусть решат, что родственников задумала навестить! Кстати, где-то в Сибири у меня есть двоюродные братья! Есть ещё тётушка в Питере…
Ворота мне открыл охранник по имени Федот. Он позёвывал. Я его наверняка разбудила. Оторвала от тёплого, пружинистого дивана, где он нежился под пёстрым пледом.
- Простите! – Нежно произнесла я.
- Ой, Голуба! – Ответил Федот. – Что это вас приспичило? В такую непогодь? Муж выгнал?
- Я не замужем. Причём глубоко и надолго! – Парировала я, въезжая за ворота «Лемура».
- Ой, не зарекайтесь. С вашей-то красотой! – Федот служил в товариществе «тыщу лет». Он был из породы мужчин, чей возраст всегда не больше сорока, хотя ему наверняка было уже около шестидесяти.
- Даже в темноте видно мои неземные черты лица? – Отшутилась я, благодаря Федота за его заботу.
- Так я же мартовский кот! Точнее майско-октябрьский, пока сезон дачный не закроется! Всё вижу! – В тон мне ответил охранник. – Езжайте, Голуба. Сегодня свет дали. А-то вчерась не было! Чайку попьёте! Могу заварки дать. У меня с мятой!
- Не надо! – Я ловко вырулила в глухой переулок.
Дождь лил как из ведра.
Лопата, которую я воткнула намедни со всей силой в жирную грядку, белела издалека.
«Вот съездила! – усмехнулась я про себя. – Путешественница! Сильны ли впечатления? Хороши ли фотки? Шумит ли море-океан?»
Я вошла в домик. Включила свет. Лампочка тускло мигнула. А прямо с неё соскочил мотылёк и ринулся в испуге на меня. Он попал мне в лоб и свалился куда-то под ноги от страха. «Убил! – Поморщилась я. – Так мне и надо!»
Странно, но именно сейчас мне стало легче. Как-то упрямее что ли. В холодильнике я нашла остатки вафельного торта. В буфете, в банке из-под кофе - чай. Только мы, русские, можем хранить в жестянке с заграничным названием coffee тусклые бумажные пакеты совсем другого напитка. Ой, как хорошо мне звезданул в лоб этот мотылёчек! И ведь знал куда. Снайпер!
Давно бы так, чтоб не мучилась от этой звездной, туманной, андромедовой любви. О, травы, травы, которые накрыли бы меня сверху. О реки, реки, что потекли бы сквозь моё тело. О, нежные, плакучие ковыли, туманы, родины моей…
Я проснулась чуть ли в полдень. Меня разбудил телефонный звонок.
«Я в другой стране! Отвечать не стану!!! Уезжать, так уезжать! В роуминге моя душа…» – Я отключила телефон. Повалялась ещё немного под тёплым, пахнущим прелыми листьями одеялом.
И вообще отключить надо этот аппарат. Занята я… дела у меня… я буду купаться в ручейке под горой. Ходить за водой на колодец. Отовариваться в местном магазине чёрствым хлебом и килькой в томате. Романтика!
- Голуба, - услышала я стук в дверь, - ты жива?
Это был Федот.

- Более чем! – Я накинула халатик и босиком выскочила на крыльцо.
- Ты чего разутая? – Федот укоризненно покачал головой.
- А вы чего вдруг? Что-то случилось? – Мне было радостно. Я потянулась и зевнула.
- Так я звонил вам по телефону. Вы сбросили. Дай, думаю, узнаю, что да как! – Охранник мялся возле порога дачи.
- А что могло со мной статься? Копыта отрасти? Шерсть вылезти?
- Вечно у вас шуточки. Вот вы всю жизнь такая – хи-хи, ха-ха. А мужики любят сурьёзных барышень, поэтому и не замужняя вы! – Констатировал Федот.
- А, может, рога у меня? Крышу проломили? А? – Не унималась я.
- Ну, ну. Теперь ясно. Вам любимый изменил! Поэтому вы и приехали сюда: в тьму, в грозу. Сбежали от него. Поэтому и телефон вырубили, думали, что это он вас разыскивает…
- Не на ночь глядя. А под утро я сюда заявилась! Федот, простите, что вас побеспокоила! Вы, наверно, решили отомстить и разбудить меня тоже!  Счёт один- один. Ничья! Ура!
- Я вам продуктов принёс. – Охранник обиженно поджал губы. – Ну и язва вы – Голуба!
Мне стало жаль Федота. Человек старался. А я такая неблагодарная…
- Ладно. Буду толстеть! Сейчас деньги отдам! Сколько с меня? – я достала кошелёк из сумочки и протянула охраннику несколько купюр.
Федот взял пару сотенных бумажек. Положил пакет на крыльцо и, молча, удалился.
- Спасибище! – Крикнула я охраннику в след. Ну вот, ещё один обиженный. Количество их растёт, как грибы после дождя под листьями в лесу, плодятся. Но настроение у меня не ухудшилось. Наоборот, мне было по-прежнему легко. Федот подуется и отойдёт. Забудет обиду. Я этого человека знаю давно. И соседи тоже рассказывают, что, бывало, рассердится Федот, а  через пару дней снова улыбается, стоя у ворот, как ни в чём не бывало. Отходчивый… Вот бы Буров тоже забыл свою обиду…
Я взяла пакет и внесла его в домик. Ой, чего там только не было. Ветчина, сыр, консервы, конфеты…
После завтрака я взялась за сорняки.
День прошёл незаметно. Меня всегда успокаивала такая работа – лопата, грабли, чёрная жирная землица.
Следующий день был похож на предыдущий…
Двенадцатого мая я всё-таки не выдержала и включила сотовый телефон. Двадцать четыре не отвеченных вызова. И ни одного от Бурова. Сегодня мы должны были бы встретиться в кафе. Но я – в отъезде! Я в морях-океанах! За Полярным кругом! В такой точке земного шара, какой ещё нет на карте. Ищите меня!
Пусть поволнуется! Пусть подумает обо мне! Как я думаю о нём! Я знала, что Гордей пунктуален, как все врачи. Если назначено на двенадцатое на шесть вечера, значит, непременно это должно быть. А вот фиг тебе!
Хватит мне вообще унижаться, вымаливать прощение! Выпрашивать, как подаяние, мол, сжалься, снизойди до меня, грешной! Уехала я! Как и обещала, исчезла! Нетути! Нетутюшечки! И рога мне не нужны! Я их с  корнем вырвала! С мозгами! Со всеми моими мыслями! Фантазиями! Боже, как я рисовала нашу встречу в своём воображении! Я чувствовала даже его поцелуй на своей щеке, затем на ладошке. И ниже, ниже…
Я чуть ли не через каждый час доставала сотовый телефон, проверяла, нет ли сообщений от Гордея. Неужто запамятовал? Или ждёт, что я позвоню первой? Или Антипушка разболтал, что я в отъезде.
Ох, уж этот крашеный клоун! Вечно он путается под ногами! Мог бы помолчать, пусть бы Гордей помучался чуток в ожидании вестей от меня! Так нет же, сбегал к Бурову во флигель и растрезвонил о моём отсутствии. Но… Гордей всё равно мог бы позвонить, хотя бы для того, чтобы осведомиться – где я!
Ощущение брошенности, ненужности отчаянно овладело мной вновь. Отчего я не знаю нашего с Гордеем будущего? Почему Зелёный Куб работает в одностороннем порядке – рассказывает лишь о прошлом, которое мне и так известно? А не съездить ли снова к торговому центру, чтобы встретиться с беспризорником и Хоттабычем? Авось, что-нибудь разузнаю!
Я оглядела свой ухоженный сад: вовсю цвели тюльпаны и чадили хищным ароматом нарциссы. Редиска уже проклюнула свои первые звёздочки, лук жадно зеленел. Сколько можно вкалывать? Пора, Голуба, жми на педали!
Но сколько я не прогуливалась по торговому центру, сколько не сидела на скамейке, ко мне никто не подошёл. «Видимо шайка аферистов во главе с Хоттабычем переехали в незнакомое мне место. Кому-то другому дурманят мозги!» –  Решила я и отправилась на рыночную площадь. И вдруг, о, удача! Я увидела старика и мальчика, которые степенно прохаживались вдоль рыночных рядов. «Сладкая парочка», как окрестила их я, на сей раз выглядела презентабельно! Ветр был в чистом костюмчике, старик во фраке.
- Привет! – Окликнула я «Сладкую парочку». – Мне надо непременно знать, что меня ждёт! – Я вцепилась в рукав Хоттабычу.
- Вы ошиблись, гражданочка. – Старик холодно взглянул на меня. Затем он схватил мальчика за руку и добавил:
- Эта тётя ненормальная! Идём скорее!
- Нет. Я вас узнала! Вы мне всучили, пару недель тому назад, Зелёный Куб… Мальчика зовут Ветр!– Напомнила я Хоттабычу.
- Я вас впервые вижу. Идём, Петя!
«Сладкая парочка» стремительно ринулась к выходу. Причём старик так быстро передвигался, словно ему было не больше восемнадцати лет! Я застыла в недоумении: как мне быть? Догнать этих аферистов или не надо?
Вдруг Ветр оглянулся, проходя мимо прилавка, где торговали фруктами, и крикнул:
-  Персики. Перст. Перс!
- Перстень! – Догадалась я. Беспризорник намекает на то, чтобы я внимательнее взглянула на сувенир, приобретённый мною у него вместе с Зелёным Кубом! Как же я могла забыть про перстень, который я положила в бардачок? Отчего не придала значения безделушке из пластмассы…
Я ринулась на стоянку, где оставила Рено. Открыла дверцу. Дрожащими пальцами нащупала перстень. Достала его. И лишь тогда облегчённо вздохнула.
Я села на переднее сиденье. Сердце бешено колотилось. Затем я нажала на кнопку закрывания дверей на пульте и лишь тогда принялась разглядывать пластмассовую поверхность перстня. Ничего, ни каких цифр, гладкая ровная округлость… дешёвка! Обман! Опять обман! Меня все бросили, все предали! Антипушка, который принёс недобрую весть. Нелли, которая мне клялась в верной дружбе. Марья-Кнопка, которая нарочно подсунула мне своё наследство. Коза, которая плохо доилась, и бабушка Галя по утрам ругала её на чём свет стоит: «Несчастное ты животное! Рогатая, убогая-я-я!»
А я - тоже рогатая, я - тоже коза Манька!
Меня предал Модестович, обещавший починить крышу за неделю. А  сам уже три недели ковыряется. Да ещё свалился, ушибся! Отлёживался, словно у меня лазарет! Иди в больницу к Гордею Ильичу, пусть тот лечит тебя. Он знает, из чего состоит печень бурундука! Он видел её жёлтовато-звёздную ткань! Он трогал маслянистые волокна мёртвого сердца. Видел мутные мглистые томно приоткрытые мёртвые глаза.
И у меня глаза, когда я находилась в любовной истоме, лунные, марсианские, я знала вкус инопланетных наливных, розоватых, круглых плодов. Я мучительно и сладко-долго вкушала их. Я не могу отказаться от марсианских розочек, от коричневых, кратерных виноградин! Мне нужны они! Я, как наркоман, находящийся в поиске дозы, мои вены жаждут солнечных вливаний!
Я долго вертела в руках перстень. Вдруг в лучах солнца округлая поверхность засияла, и я чётко увидела цифру тринадцать. Я не могла ошибиться…моя рука, в которой я держала перстень, дрогнула, пальцы затрепетали…Надпись исчезла! Сначала пропала цифра один, затем тройка свернулась в клубочек. И снова моему взору предстала круглая, гладкая поверхность. Пластмассовая безделица снова обезличилась.
Я выдохнула воздух, распиравший мою грудь. Да что такое, в самом деле! Может, я впрямь не нормальная, как сказал Ветру Хоттабыч! Чокнутая!
Никаких знаков нет! Зелёный Куб – химера! Перстень - просто дешёвка! Карты врут! Кругом обман! Лишь мои рога, вытянутые до невероятных размеров правдивы, как никогда. Я сняла с пальца кольцо, которое подарил мне Гордей. Затем нажала кнопку открывания дверей и швырнула подарок Гордея в кусты.
Затем я завела машину, но не тронулась с места. Надо было успокоиться…Наверно, это была просто истерика. Сдали нервы. У кого не бывает? Я перегрелась на солнышке, работая на дачном участке. Я наврала Гордею, что уезжаю. Я ответила обманом на обман. Всё, мы квиты!
- Девушка, – вдруг услышала я незнакомый женский голос, – девушка, вы выронили кольцо!
- С чего вы взяли? – Спросила  я, открывая окно машины. – Отойдите, мне надо ехать, а то задавлю! – Мой взор в сторону незнакомки был колючим.
- Я видела, как оно выкатилось… кроме вас, тут больше никого нет! Да и кольцо женское! Тоненькие грани, алмазная крошка. Цветочек. Или цифра тринадцать! Наверно, какая-то дата, лишь знакомая вам! – Пояснила девушка. – Кольцо точно - ваше!
- Да, моё! – Кивнула я. Отпираться не было смысла. – Спасибо!
- Я в ювелирном отделе работаю. – Улыбнулась незнакомка. – Сразу вижу, чья вещь! Золото вам очень подходит! Вы такая! Такая восхитительная!
- Вы тоже…– Я приоткрыл окно побольше, принимая кольцо. – А с чего вы взяли, что там цифра тринадцать?
- Нам в точности такие в отдел завозили. Вот смотрите, – девушка тонким пальчиком указала на веточку, – это число один. А рядом завитушка – три. И вот тут пониже ещё розочка…
- А что означает то, что пониже? – Заинтересовалась я. Мне даже в голову не приходило, что моё кольцо тоже имеет символы, которые я так тщательно разыскиваю.
- Забыла, – щёки незнакомки запунцовели, – надо посмотреть в интернете. Понимаете, я недавно продавцом работаю. Всего полгода…
- Но, тем не менее, – продолжая ёрзать на переднем сидении, настаивала я, – вы же догадались, что кольцо женское, что его обронила я. И цифру правильно угадали. Отчего же не можете прочесть следующий символ?
- Ой, если честно, я видела, что вы выбросили это колечко, видела, как оно укатилось в кусты, – незнакомка сделала шаг назад. – И спешу я, обед заканчивается!
- А как мне отблагодарить вас? – Крикнула я ей вслед.
- Приходите к нам в ювелирный отдел. Купите что-нибудь!
Девушка стремительно скрылась за поворотом.
Я повернула ключ в замке зажигания. Рено послушно завёлся. Перед тем, как тронуться с места, я надела кольцо на палец. Вот и всё, разгадка рядом. Скоро, скоро я узнаю, что мне грядёт! «Поеду в Берозвонь. Там у меня ноутбук. Можно поглядеть в интернете, что означает третий символ!» – решила я. Да и хватит мне скрываться от людей. Хватит находиться в эпицентре обмана. Берозвонь – единственная, не предавшая меня, не обманувшая. Ибо она и есть то главное лукавство, которое есть на земле! А, может, не изменил мне Гордей? Может, просто глубокая обида заставила его сказать мне эту горькую ложь? А?

5. ТРИНАДЦАТОЕ. АВГУСТ. ТОЧНО, АВГУСТ!

Двенадцатое июня закончилось быстро. Хотя я его ждала целую вечность. Розочка означает август. Оттого что в нашей полосе именно в середине этого месяца принято срезать жирные, напичканные шипами, кусты роз. В сентябре розы укрывают лапником, боясь заморозков.
Тринадцать – номер флигеля, где проживает Гордей. Тринадцатого августа  мы должны помириться! Всенепременно! Мы просто обязаны сплести наши змеиные тела! Мы должны найти противоядие, очистить землю! Я как-то нечаянно нажала на пластмассовый  корпус перстня и он, хрустнув, проломился. Изнутри выскочила жемчужинка, покатилась по полу. Но мне уже было не интересно копаться в символах. Я – реалист! Укатилась, так укатилась. Что упало, то пропало. Сама не удержала. Точнее сама оттолкнула. Любовь одинокого мужчины хрупка и ненадёжна. Хотя я думала, что Гордей полностью мой, что он почти ручной, как бурундучок, что его печень – тягуче лунного цвета, а сердце скользко волокнистое, и что оно - у меня в руках!
Я стремительно вскочила на ноги. Мои движения были резки. Я так наработалась за это лето, что медлить было просто нельзя. Иначе остановится поток, рвущийся наружу. Иначе не станет нас с Гордеем. Хватит! Мне предстояло совершить долгое путешествие внутрь самой себя. Перелопатить всю свою жизнь. Взрастить непознанное, высадить ненужное. Мне суждено было отгадать лунные пересечения параллелей, которые никогда не пересекаются по законам геометрии. Мне пришлось отгадать значение света погасшей звезды. Увидеть, как преломляются лучи в околоплодных водах. Я словно вынянчила и вырастила двух детей, которых не родила, но полюбила, как своих. Я спасла ёжика в тумане. Я влюбилась в яблочно-грушевую заводь. И поняла, что обильное плодоношение к войне. А жиденький куцый урожай к миру. Уже близко-близко то, чего я жду. Если очень чего-то хотеть, то оно приближается. Оно само втекает, без усилий, так срастаются живые ткани – сиреневые, мягкие, гиблые…
Это тоже – Берозвонь! Самый её край. Ибо парит она себе и парит над землёй. И так идут столетия за столетием. И ничего не меняется. Оттого что лишь постоянство правдиво. А Берозвонь лживая, тягучая, медленная. Она пропадущая и никчёмная, на неё уходят все средства, вся жиденькая пенсия старух. Тощая коза пасётся, привязанная на коричневом кривом колышке. И не доится она почти, а на мясо пустить её жалко.
А ещё, если честно, снова у нас завелись бурундуки. Ушки у них круглые, спинки полосатые, а брюшко рыжее. Если долго сидеть в доме, не двигаясь, почти не дыша, сложив руки в кулачки, то можно услышать их слабое пошаркивание.
Антипушка! Лишь о тебе печаль моя! Более ни о ком и ни о чём! Лишь о тебе так болит-недюжит и волнуется сердце моё! Кофейный мой! Сервизный! Чаепитный! Раритетный! Один ты такой на белом, плакучем, ивняковом свете! Родненький! Царский! А как иначе?
Ибо был, точно доказано, столетье, а то и два, тому назад со всей своей свитой, с пушками и колоколами, с ружьями и кольями молодой, жаждущий бабьего пышного тела царевич в нашей Берозвони. Ох, и покуражились они тута! Ох, и погуляли! Легенда-притча гласит о количестве вин и яств, выпитых-съеденных за огромным, с полверсты, столом. Вот с этих пор у нас празднично! Угомониться не можем! И не станем! Песни сочиняем, сказы. А того хуже – стихи! Потешные! Смехотворные! О-го-го какие! Надрываемся от смеха. А сочиняем. И снова надрываемся. Вы не верьте нам! Ибо мы так обманны и так ловко это скрываем, что сами верим во всё происходящее. Глубоко, до сердечных ран, до лунно-жёлтых печёнок, до суставчиков и подсуставчиков. Ибо мы уже давно легли в основу основ. В крепь и мощь самой матушки земли. Мы все рядом, по соседству. Я обнимаю Гордея. А он меня. Мы не можем расстаться. Мы втянуты, как  в водоворонку  друг в друга. Оттого что на дне этого омута, если нырнуть, неизвестная планета – сиреневая по краям, красная внутри и сливово синяя снаружи.
Гляди! Рви душу глядючи! Ибо в этом, бьющем в глаза, свете наша жизнь!

Я долго размышляла о том, что мои друзья могли бы как-то помочь соединиться нам с Гордеем. Это же так просто! Например, Антипушка, мог бы позвать меня во флигель к Бурову. Так, не зачем, под любым предлогом! Чаю попить! Я же люблю, когда маленькие дольки сушёных райских плодов плавают в чашке! Это же так легко постучаться в дверь, которая давно открыта!
Или, например, Поспелов. Ему же не трудно позвонить Гордею и пригласить его в «БИНАС» на заседание правления. И меня тоже позвать, словно невзначай! Он же звал меня, когда сам хотел! И чтобы время было одно и тоже. И число совпадало! И день недели! И год! И столетие! И чаю бы тоже налил и яблок сушёных предложил бы…
А Нелли! Ей ещё проще! Она могла вызвать Гордея, пожаловаться на болезнь. И я бы тут приехала. Мол, дайте чаю отпить, сто лет не пивала!
И ещё проще Буров бы сам мог приехать в именьице покойной матушки, узнать, не засиделась ли я  в девках, не пора ли мне под венец?
О, как прекрасен, как сладостен поцелуй после разлуки! Как нектарно прощение! Как дрожат пальцы, когда распахиваешь кофточку. Как вдыхаешь воздух: «Ох!» и выдыхаешь: «Любимый!» А в горле клёкот птичий, воробьиное чириканье, синичье пенье. Ибо лишь с тобой, родненький мой, я могу быть певчей! Иначе – замолчу. Заглохну, высохну, как ручеёк лесной. Да и место у нас – одни пеньки, опятами мёрзлыми, кожуристыми обсаженные. На жарёху едва хватит, а  уж на похлёбку - едва ли! И тропинки такие мухоморные, жухлыми листьями осыпанные, не видно есть ли под ними земля? Может, Берозвонь уже давно улетела и сама по себе шляется в небесных просторах. Она же у нас такая – хитрющая! Ловка на выдумку, сноровиста на былину или побасенку!
Антипушка! Но эхо возвращает мне лишь: «Типушку! Ушку! Ку! У!» Видно, кукушки на юг собираются. Скоро середина августа. Тринадцатое.
И дождь зарядил. Что надеть? Наверно сарафан цветастый в горошек, с глубоким вырезом, с кружавчиками, а на руках браслеты застегну - звенящие, тугие, чулочки напялю шёлковые с резиночками и бантиками на ляжках. Держись, Буров! За все дни нашей разлуки налюблюсь! До тутовой сладости! Ивняковой нежности! Бездонной омутной неги!
Ох!
И вдаль, косяком по синему, щемящему бескрайнему небу в путь соберутся птицы мои! И Антипушка с ними. Ему тоже пора. Он такой нежный, болезный, чахленький! Что подарить тебе, дружище, на прощанье? Хочешь перстень чудодейственный? Хочешь баночку вареньица яблочного, сладенького? Хочешь крынку молока - коза наконец-то раздоилась к концу летичка! А-то кисет вышью, табачок будешь класть! Оно тебе всё пригодится. В дальних, тягучих, иноземных мирах нет такого, как у нас! Обманного, бирюзово хитрого, лимонно лживого и такого яблочного, что зубы ломит! И сердце так заходится, так в рёбра колотит, словно оно рвётся  в разлучные бежевые миры.
Ох!
И никто, слышишь, никто не простит тебя так, как я! Хоть и виновен ты, Антипушка, страшно! Но как царского отпрыска не простить, не пожалеть! Сомик ты наш, устрица! И любишь всех одинаково! Не напрасно ты говаривал, что если Буров – пчёл, то Поспелов – ос! И я так смеялась. Мне бы только хи-хи да ха-ха! А жемчужинку я нашла. Хрясть её каблуком-то и смяла. А оттуда – дымок! Малестюнный! Розовый! Зефирный! Размером с хворостинку, которой бабушка Галя козу лупцевала. Это и есть – противоядие всем ядам, что насытили планету нашу.
 Ох!
Вернись, Берозвонь! Хватит уже витать в мирах юпитеровых. Вот у нас-то лучше! Зачем тебе пылюшка звёздная, капелька лунная? У нас - дождевая и то крупнее, ядрёнее, жирнее, маслянистее! У нас Антипушка есть, ты уже давай не медли, приземляйся. Там лужи тёплые, что можно, как в детстве босиком бегать. Там можно землянику последнюю, лесную есть! И яблочки собирать! Спас скоро!
Тот самый яблочный!
Разговеньице! Ой, ой, матушки, али я виновна, что так вышло-о! И на кладбище к Марье сходить надо, веночки поправить, траву подёргать, цветочки посбирать.
- Антипушка, ты с нами?
- А как же!
- Выздоровел что ли? Я ж глаз не смыкала, как переживала! Еду как-то на машине, и вдруг как взреву! Тушь по щекам течёт, веки щиплет. Так вот и остановилась на обочине, аварийку включила и в голос ору:
«Живи ужо, Антипушка! Роза сахарная, соловейчик румяненький, песенный, дружище амфибиево!»
И стало так! И случилось. Ибо мысль материальна. Она воплощается, она и есть Берозвонь! Античная, Софоклова, Египетская, Пирамидная! Солнце моё берёзовое!
Всевечная! Всеохватная! Обволакивающая! Одеяльце моё пуховое! Периночка! Рубашечка крестильная! Руками бы обнять и качать, качать как дитятко!
Волчок ты мой страшненький! Притченька! Родильная! Крестильная!
Ох!

Притча. 
Бурундуки, идущие на смерть
приветствуют своего короля…

Отчего я такая нынче румяная да нарядная? Прямо наяда! Платьице на мне шёлковое, с поясочком, бретелечки розовые, кулончик изумрудный. А колечко - всё то же, Гордеем дарёное, красуется на пальчике правой руки.
Как я вам всем благодарна – продавщице из ювелирного отдела за то, что вернула мне мою потерю,  Федоту - за безотказность его, бабушкам за простодушие, Нелли за суровость её, Хоттабычу и Ветру за предсказание, такое обманное, такое увёртливое, что не понять, верить ли, не верить? Антипушке тоже за всё спасибо! Особливо - за предательство!
За добро благодарить - выгоды нет, а вот за боль, за горечь, за страдание самый, что ни на есть, высший пилотаж. Словно паришь, как Берозвонь поутру, над миром всем, словно воздухом разреженным дышишь, плоды райские собираешь, надкусываешь самое сочное, жёлто-розовое, сливовое, прохладное от первой росы яблочко и вдыхаешь полной грудью отравную, плакучую обиду свою.
А внизу, в малом свете - в переливчатом таком, в радужном, словно подкидыши – разбегаются в разные стороны бурундуки. Это не просто земные твари, это экспериментальные существа. Они нужны нам. Для опытов. Для сохранности знаний и преумножения их.
В лапках бурундуков барабанные палочки, на шее галстучки…
Идут они стройным шагом вдоль Берозвони, вдоль её ивняков, плакучих медуниц, белых куполов, кремлёвых заборчиков. Они направляются в дом, где жила Марья Кнопкина. Туда, туда, куда зовёт их бренная, тусклая мелодия, ибо родились они для того, чтобы исчезнуть и возродиться  вновь. И нет такого существа, чтобы благостно погибнуть в честь него, кроме одного – Гордея Ильича!
- Горько! – слышу я крики за свадебным столом.
Второй поцелуй уже более осмыслен, но также сладостен, как и первый. Розанчик мой! Грибочек малосольненький! Огурчик лаковый! Люблю тебя так, что почти не слышу, как удаляется в вечность барабанная дробь! Как исчезают звуки волшебные, флейтовые! Как их становится всё меньше, меньше.
- Горько! – Это кричит Поспелов. И его жена хлопает в ладоши. Я раньше не замечала того, какая она хорошенькая. Мы могли бы стать подругами, если бы она не так чопорно ответила мне на мой вопрос:
«Катенька, а вы где работаете?», ведь мы до этого так мило болтали, обсуждая новости. Да и ростом мы одинаковые и комплекцией. Только волосы у меня длинные, а у Катеньки Поспеловой стрижка.
- Как ты думаешь, Катенька, любил ли меня твой муж, когда я хотела его? Страстно, не стесняясь, отдавалась ему! Я даже Гордея игнорировала тогда, на свидание не ходила. А он – ждал! Он всех бурундуков выманил из своих убежищ и отправил в мир иной под звук барабанной дроби.
- Голуба, не сходи с ума! Мой муж любит одного человека - себя! – Катенька мило улыбнулась. И я увидела, что у неё мелкие бурундуковые зубки.
«Неужели она тоже – часть эксперимента Бурова?» - мелькнуло у меня в голове.
А когда я повернулась к зеркалу, то обнаружила, что манто у меня сшито из шкурок бурундуков. Коричневые меховые завязочки на шее, три полоски на спине – красиво!
- Горько! –  не унимались соседка Галя и соседка Люся. Они с утра напились браги, которую долго и упорно настаивали всё лето, и теперь изюмная жидкость ударила им в голову. Коза Манька вылизала выброшенные ими в кусты смородиновые ягоды и тоже была во хмелю.
- Эх, славно-то как, Гордеюшка!
- Где ты была, почивала, жена моя, Голуба? Куда ездила. Чего видела? Много ли товару привезла? Шубку соболью, рукавички ондатровые?
- Что ты, голубчик!
Я не успела договорить, дробь барабанная настигла меня в самый апогей моих оправданий, мол, никуда не ездила, в саду, на даче отсиживалась, отлёживалась…
- Горько. Горько! – Пританцовывая, выкрикнул Антипушка.
Уж тебе-то куда? Тебя и так еле откачали после болезни! И не о себе я так плакала, как о тебе! Перестань красить волосы, как девка продажная! У тебя же седые, бурундуковые локоны, серенькие височки, а макушка цвета беж! Экзотика. Модернизм. Антипушка, ты вообще панк! Тебя на баррикады надо отправлять, чтобы люди хохотать начали, а не воевать. Ишь, надумали друг в друга стрелять! Не по-царски это!
Сядь-ка на трон! Примерь корону. Не тебя ли так приветствует бурундуковое царство. Ах, что это я, написала с маленькой буквы. Правильно – Бурундуковое! Берозвонное, гиблое, но такое родное царство наше! И это тебя, предатель хренов, Антипушка, чествует войско твоё.
- Сколько можно, – вдруг отвечает мне Антипушка, – целуй скорее возлюбленного твоего! Хватит ужо речи сказывать! Подставь губы алые, земляничные, да наслаждайся, плыви по течению.
- Позвонить что ли Гордею? – Усмехнулась я, шутя. – Да согласиться на всё, что он просит!
- Да! – Выдохнули пьяные старушки. – Дай ему! Дай! Чтоб забеременеть!
И такой хохот начался вокруг. Такое веселье. Вся Берозвонь каблуками изрыта, распахана. Только в одном месте заровняешь,  в другом сразу же овраги прорываются.


6. ВМЕСТО ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНОГО СЛОВА

Маленький, лет восьми-девяти мальчик сидел на корточках на берегу моря. Камушки были разноцветными, влажными от волн, песок ярко жёлтый, чистота и бескрайность завораживали мальчика.
- Эй ты, беспризорник! – услышал он привычное обращение. – Как тебя зовут?
- Ветр! – Ответил мальчик.
- Подь сюда. Дело есть! – Мужчина, улыбаясь, поманил беспризорника. –
Денег дам, заплачу!
- Сколько? – Беспризорник поднялся во весь рост. В его взгляде всё ещё царило восхищение. Так можно было погружаться лишь в запахи еды. Так ласкаться лишь у колен матери.
- Не боись, не обижу! – Карие глаза незнакомца искрились как-то особенно.
- Что надо-то? – Ветр словно вернулся к действительности.
- Отнести письмо на почту. Вернуться обратно.
- Это всё?
- Ага! – Незнакомец протянул конверт и деньги за отправку почты.
- Хорошо! – Беспризорник послушно, почти равнодушно взял в руки письмо и мелочь. – Я быстро!
Незнакомец кивнул и снова прилёг загорать. Недалеко от него расположилась девушка – та самая, продавщица из ювелирного магазина.
Герои повести, словно сами по себе вышагнули из моего повествования и поехали на море, отдыхать.
И всё мироздание само собой погрузилось в сюжет, в его сиреневую мякоть, в его невозможно, до боли щемящую благость лета. Ибо целое нельзя разъять на куски, на до и после, на то и другое, на наше и ваше.
Поспелов тоже выехал вместе со своей Катей, и вот-вот они окажутся здесь, на берегу, возле перламутровых волн, под его ногами будут скрипеть песчаные, коричневые, золотистые ракушки.
Нелли давно собрала вещи, она лишь ждала, когда сменщица выйдет из отпуска. Поэтому моя подружка так торопливо отвечала на мои звонки, словно отмахиваясь. Нелли предвкушала инопланетную, юпитерную, морскую гладь. Сонные морские русалочные хвостики то и дело появлялись на горизонте. Вот-вот и Берозвонь причалит сюда.
Болезный мой Антипушка, друже, и ты сюда? И козочки тоже? И бабули? Что же вы делаете со мной? Что же вы сердце так рвёте на кусочки, на бусинки, на алые капельки! На брызги морские, пенные, афродитовые. На античные Геракловые подвиги, на зовы Сирен, на песни моих собратьев? Неужели ткань моего повествования такая неплотная, что в неё может просочится каждый, кому заблагорассудится? Кому не лень? Что ж вам не лежится, не спится? Всю ночь ворочались! Спать не давали и мне, хохотушке?
А вот и Ветр вернулся. Письмо отправил. Наверно, мне! Поздравленьице! Со свадебкой! С первой брачной ночкой! Ой, ой, хорошо! На пиру гулять, на миру танцевать, на самой что на есть середине мира, в эпицентре событий! Кому ещё так посчастливилось бы, как ни мне?
Ой, пожелайте нам всем, люди добрые, чего мы сами хотим! Толику малую, кусочек сладенький!
А желаем мы, чтобы Берозвонь летать по ночам перестала. Оно ведь, как тока уснём, тока сомкнем очи, веки тяжёлые мглистые, так и начинается! Сначала корешки подгибаются, из земли-матушки сами собой выползают, затем в трубе как взвоет, как взматерится и пошло- поехало! На юг! Словно птица какая-то зимовье себе ищет! Ближе к теплу. К виноградникам – млеющим в жидких, сиреневых рассветах. К верблюдицам. К поискам истины. Разве есть она эта главная, многострадальная, безмерная правда-матка? Должна быть! Всенепременно! Дюже уж охота найтить её.
Тут уж Антипушка нужен! Он – кровей не наших, экзотических, царских. Не напрасно же такой – свойский, хрупкий, как фарфоровое блюдце, как стаканчик гранённый, просвечивающий на ветру. Или Ветре?
Дитятко моё! Несравненное! Колыбельное! В рубашечку тебя облачу, вышитую золотыми нитками, выбеленную семь раз, вымоченную в молоке, выстоянную на семи бурях, выдержанную в ларце, что с бархатными пуговицами, лаковыми застёжечками.
А тут как раз распогодилось. Вот и взлетела в алое небо Берозвонь наша, сначала круг малый сделала, затем побольше, крылом задела ставень, дверьми хлопнула, берёзку сломала, лягушку растоптала.
- Антипушка, царёв наместничек, куда ты глядишь? Держи её, шалаву! Да покрепче! Да не щади, узел вяжи на шее-то!
- А кудыть её привязать-то?
- Куда коз вяжут, туда и её, что ли?
- К Башне! К куполу! Да канат-то затяни! Не пужайся! Али не царский ты, не крендельковый?
- Фу! Тяжело как! Руки болят, спину ломит. Ноженьки дрожат!
Но всё равно – по нашему стало! Хужей, стрёмней, мрачней! Но как надо, как положено, на роду написано, наузорено!
Мы же – хозяева. Мы – коренные, мы под ноги, в чернозём вместе с мечтою, со светлым будущим, с огоньками, с потешками!
И вина у нас светлые, крепкие, кряхтишь, но пьёшь! За неё, за Берозвонь!
Чтобы колышек не вырвала, верёвку не разгрызла, канатик не выкрутила да не сбежала бы! И сердце на замок! Неча тут рыданья устраивать. Все гуляют, веселятся, хохочут, концерт глядят, песни гусельные, перегудочные, баяновы слушают, свадьба же!
Всегда теперь свадьба.

Милая, бесконечно родная, куценькая землица моя! Ты одна мне даёшь столько вдохновения, столько яблоневой, сочной, заревой радости, сколько мне не может дать ни одно погожее, ухоженное место на целом шаре. Ты одна колотишься в сердце сиреневыми, воздушными, детскими шариками, Ты одна питаешь меня и успокаиваешь! Тебя целую я! Тебя пестую! О тебе молюсь денно и нощно! Ни у кого нет такого чахлого болотца, дубовой рощицы, словно вещей, гамаюнной, безутешной тоски!
Сладко мне, как от поцелуев любимого, коль вижу я тебя! О, птица моя! О, бурундучок мой раненый! О Антипушка, о соседки-бабушки, о Федоты, о Коржиковы, о  Неллечки- подруженьки земли моей! О, сочные ветви в сердце моём! Плоды наливные! Сады разливанные!
Гуляем! Гуляли! И будем гулять!
На то и свадьба!