До выпуска из школы осталось две недели. Городок Майнинген в Тюрингии, где расположена клиника, и где мне предстояло пробыть не менее двух лет, был небольшим. Только что развалили стену, произошло объединение двух немецких государств. Переходное время, люди привыкали к новому. Из ГДР хлынули потоки на запад, все искали работу. Запад передвигал свои производства на Восток. Все делилось на "Осис" и "Весис". Восточные - Осисы оставались бедными, их продолжали использовать, зарабатывали они гораздо меньше, чем Весисы. Народ роптал, были слышны призывы построить новую стену... Обстановка была сложной, отношения только завязывались, порой нетерпение обеих сторон перехлестывало, напряжение отмечалось во всем.
Человек, который занимался нашими бытовыми проблемами в общежитии, был с "востока". Звали ее госпожа Кнорр. Часто, вечерами, собирались в холле и говорили об отношениях людей, которых волна объединения столкнула в социальных, идеологических, мировоззренческих конфликтах. Фрау Кнорр горячо спорила, отстаивала позиции социализма. Она столкнулась, как она считала, с несправедливостью капитализма. Было сложно понять, почему она так страстно отстаивала то, что другие ненавидели. Были и такие... На своем «ломанном» языке пытался сказать, что было много сломано копей... Почему все произошло именно так, как произошло? Почему деньги решают все? Только частные интересы одних, тех, кто богат, решают судьбы остальных. Другое - не в счет. Все, что происходит на нашей грешной земле, происходит всегда только из-за выгоды одних, как правило, меньшинства и потерь для других. Наши споры продолжались допоздна. Госпожа Кнорр всегда заключала их одним и тем же, что всем движут деньги. Я был согласен с ней. Мне всегда хотелось поговорить с ней с глазу на глаз. Теперь, когда у меня были заверения доктора из клиники, что меня возьмут гостем - врачом, задумывался, а где же мне жить. Стечение обстоятельств, повторяюсь, может быть звезд, но фрау Кнорр была из городка Майнинген! Что оставалось мне? Я спросил ее однажды, не могла бы она помочь мне с поиском жилья в городе? Объяснил ситуацию. Она была удивлена, я видел искреннюю улыбку и готовность мне помочь! Только потом, позднее, я понял, что такая готовность была обоснованной. Она помогала мне и не только, помогала еще и тем, к кому я буду пристроен на проживание. Дело все в том, что я беспроигрышный вариант. За меня платит социальная служба, деньги получит хозяин за постояльца в любом случае. Это был дополнительный заработок в это сложное, переходное время. Через неделю, в выходные дни еду смотреть мое будущее жилье.
Городок раскинул свои извилистые улочки на холмах, в долине - центр города. Отмечаю, что идет активное строительство дорог, обновляются фасады домов. Автомобиль госпожи Кнорр, старенький форд, медленно ползет в гору. На окраине города, у самой кромки леса, расположилась Вальдштрассе. У дома номер четыре тормозим, остаюсь сидеть в салоне. Фрау Кнорр звонит в дверь, выходит мужчина, широко улыбается, обнимает даму, целует в обе щеки. Короткий их разговор понять не могу, но и так ясно, что она привезла постояльца. Выхожу из машины, они идут мне навстречу. Знакомимся. Карл - Хайнц, хозяин дома, приглашает нас войти. Дом в три этажа стоит на склоне, первый этаж, он же и подвальный с другой стороны, обустроен под отдельную квартиру. Комната, просторная кухня, туалет, ванная, подсобное помещение составляли не менее тридцати квадратных метров. Все обустроено: мебель, холодильник, посуда, заправленная постель. Отдельный выход. Все это выглядело для меня, как сон. Все казалось просто и само собой разумеющимся, казалось так, что я просто присутствую и дело совсем не во мне, все это для кого-то другого. Но это был не сон, это было начало очередного этапа моей предстоящей жизни на пути к конечной цели. Гордость вдруг охватила меня, понимал, что не напрасно я рву жопу, как выражался мой старший. Я на пути достижения. Подмывало быстрее сообщить все, происходящее в последнее время, моим домочадцам.
Вернулись в общежитие поздно. Румын спит, крадусь мышкой, но он проснулся. Спросил, как мои дела, удалась ли поездка? Ответил только одно слово - да. Он долго ворочался, мы оба не могли уснуть. Он спросил, доволен ли я жильем, я снова ответил односложно - да.
Звонил домой. Спешил рассказать о моей радости. Галина была рада, но в голосе слышал тревогу. Понимал, что моя радость, наша радость, является одновременно и тяжелым камнем. Мы оба понимали, что предстоит будущая разлука, связанная с отсутствием отца и мужа. Это был срок, длиной в два года... Было ясно и то, что дети наши, их воспитание, обучение ложатся только на одну сторону. Я говорил в телефонную трубку, с другой стороны слушали меня... В душе происходило смешение чувств, это было похоже на слияние и закручивание, водоворот двух сред. Теперь светлое и темное, как бы уравновешивались, уходило ощущения радости, выползала будущая реальность. Мы оба молчали. Обещал приехать в следующие выходные.
День прошел с чувством безразличия ко всему. Все, что окружало, раздражало. В голове назойливо шумели, роились мысли о предстоящем периоде отбывания моего срока в Майнингене. Чувство безвыходности, вины разъедали мой мозг. Понимал, что нет другого пути, старался себя оправдать. Хотелось кричать, что я не виноват! Только мой крик тонул во мне, он не мог вырваться наружу и поэтому бессилие освободиться, отделаться от этих мыслей продолжало угнетать.
Заканчивалась неделя. Перрон, вагон, четыре пересадки, меня встречает Галина и младший. Володя бежит ко мне, замечаю, что он подрос. Подходит Галина, в глазах слезы. Вечером все за столом. Кости нет. Ловлю взгляд жены, понимаем друг друга без слов. Старший язвит в адрес Константина... Заканчивается ужин. Вернулся средний. Замечаем, что он необычно возбужден, отказывается сесть за стол. Все расходятся по своим комнатам. Галина с дрожанием в голосе сообщает, что исчезла наша видеокамера. Выяснения ни к чему не привели, подозрения пали на Константина.
Долго не могли уснуть.
Делаю первую запись через две недели. Закончился курс обучения. Вчера был выпускной вечер. Прощался с теми, с которыми сжился за эти девять месяцев, они стали братьями и сестрами. Наступило время расставания, желали друг другу успеха в поиске заветной цели. Мы понимали, что наступает этап серьезных испытаний. Нашли место дальнейшего обучения немногие. Страх читался в глазах, понимали все, что не многие пройдут этот путь... С болью смотрел на собратьев, которые не могли веселиться на нашем выпускном, а те смотрели на нас "счастливчиков" с завистью и грустью. Расходились тихо.
Поездом еду в Майнинген, чемодан и сумка вместила мой скарб. С замиранием сердца подхожу к дому, где мне будет суждено провести два года. Звоню, открывает дверь Карл-Хайнц, улыбается, приглашает войти. Проходим в мои апартаменты, осматриваюсь. Хозяин оставляет меня одного. Располагаюсь, слышу шаги на лестнице, стук в дверь. Хозяйка, женщина лет шестидесяти, приглашает меня на обед знакомства. Несколько смущен, принимаю приглашение, иду за Виолой, так зовут хозяйку.
Прекрасно сервированный стол несколько пугает, так как моя спартанская жизнь в последнее время притупила мои мироощущения, я забыл, что есть другой мир, мир размеренной, спокойной жизни. Заставил себя успокоиться, домашняя обстановка располагала, было так трогательно и мило это приглашение к столу. Карл разлил по бокалам вино, пристально посмотрел мне в глаза, выдержал паузу и сказал... Первые слова вернули меня на землю, я впервые остро почувствовал, как я далек от этого мне мира, как много я должен сделать, чтобы чувствовать себя не гостем на этом празднике жизни, а полноправным участником. Слова Карла-Хайнца звучали, как будто издалека. Я прислушивался к смыслу, с трудом понимая речь, потому, что эти слова звучали из будущего, которое было призрачным и казалось недосягаемым. Мой ответ был подтверждением этого, моя речь казалась мне чудовищной. Заметил легкую улыбку на лицах моих новых друзей. Можно ли это передать написанными словами? Во мне, как в костре переживаний, горели сомнения, тревога, злость. Все краски менялись на моем лице, пот катил ручьями, сердце прыгало. Виола первая заметила мое волнение. Женщина встала, подошла ко мне и спокойно, вполне серьёзно сказала, что она понимает мое положение. Ее слова звучали несколько властно, суть сводилась к тому, что я обязан многое сделать, чтобы достичь цели. Стоило ли ей мне это говорить, но в данный момент я понял, что это был приказ. Стало холодно, наступило состояние, когда во мне что-то взбесилось, проснулась злость. Я не мог понять, было ли это нормой или бестактностью со стороны хозяйки. В этот момент произошло столкновение ментальностей. Практицизм немцев наехал на сентиментальность русского. Что казалось мне грубым, то для них было вежливой формой доброго совета. Разговор за обедом походил на маленький допрос. Я больше отвечал, хотя, что мне кривить душой... Мог ли я позволить себе задавать вопросы, да еще моим корявым немецким языком. Я понимал, что так должно быть, понимал, что хозяева явно желали мне добра. Мои комплексы, незнания другого мира, делали меня подозрительным, мнительным и даже смешным.
Закончился обед - знакомства. Меня проводили до двери, спустился по лестнице в мою келью, так я назвал свое новое жилище. Лежу на кровати, осмысливаю прошедшее мероприятие. Усталость от напряжения во время обеда и сытный стол сморили.
Уснул, снился сон. Я был на парусном корабле. Сон странный... Проснулся, усмехнулся: «Пусть ветер будет попутным».
Первый день в клинике. Отделение хирургии. Все заняты своими делами. Заведующий отделением, коротко, на ходу, бросает мне, чтобы я был на общем обходе. Не знаю, что я должен делать до обхода. Я гость в отделении и не знаю, чем занять себя. Всем нет никакого дела до меня. Все снуют, спешат выполнить свою работу. Осматриваюсь по сторонам. Если я гость здесь, то должен спрашивать, что могу, что нет. Иду осматривать отделение, что где расположено. Проходит час. Замечаю, что врачи ассистенты и сестры собираются у палаты под номером один. Присоединяюсь к собравшимся. Ощущения ужасные, все смотрят на меня, косятся, продолжают о чем-то говорить. Понять разговоры мне сложно, только обрывки фраз... Подходит шеф, смотрит на меня, представляет очень быстро остальным. Кто-то улыбается, кому-то совсем безразлично, продолжают читать, листать истории болезни, кто-то протягивает руку, называют имена. Стараюсь улыбаться, что-то отвечаю. Проходим в палату, доктор докладывает о больном. Смотрим рентгеновские снимки. Вдруг шеф обращается ко мне, спрашивает мнение. Это было совсем неожиданно, я мог предполагать, что меня спросят, но так неожиданно... Все ждут моего "выхода". Понимаю, что первое впечатление скажется на моем будущем. Ранее, я думал об этом, понимал, как важно показать себя с первых минут. Пауза, обдумываю свои мысли, стараюсь коротко объяснить, как я представляю положение дел у данного пациента. Все молчат, смотрят на шефа. Доктор Горр с любопытством смотрит на меня, обводит взглядом присутствующих, указывает пальцем в мою сторону. Следующее его слово было произнесено с улыбкой на устах. Все улыбались, я горел, очередная стрессовая ситуация подгоняет меня к инфаркту. Моя мнительность и неуверенность продолжают сжимать меня, стараюсь понять двоякий смысл сказанного доктором Горр: « Соображает!» Продолжается обход, еще несколько вопросов ко мне со стороны шефа. Комментарии краткие. Понимаю, что пока все впопад. Обсуждения в ординаторской, все идет размеренно, говорят тихо, спокойно, кратко. Слежу за лицами врачей. Отмечаю, что все слегка скованы, прослеживается накопившаяся усталость и не только у двух дежурных хирургов, но и у тех, кто заступил на смену. Доктор Горр вновь поднимает меня, просит коротко рассказать мою врачебную биографию. Как могу, пересказываю. Для меня это просто, так как ранее уже не один раз приходилось рассказывать о себе. Вижу удивление и недоверие на некоторых лицах, когда я говорил, что работал двадцать лет детским хирургом. Шеф указывает на пожилого врача, объясняет нам, что он будет моим наставником. Наставник, явно не ожидал от шефа такого назначения, крутит головой, то в сторону меня, то в сторону шефа, молчит. Все расходятся. Я подхожу к наставнику, знакомимся. Иду за ним. Смотрю все то, что он делает. Доктор Штефан Рознер, так зовут наставника, из бывших "гедеэровцев", не особенно разговорчив. Понимаю его с полуслова. Идут перевязки, стараюсь запомнить нюансы, что-то отличается от моего прежнего опыта. Записная книжка всегда со мной, стараюсь записывать. За обедом короткие, отрывочные фразы. Понимаю, что он осторожно зондирует, присматривается ко мне. Закончился первый день, еду в автобусе домой. Билет стоит не так дорого, но умножаю на дни, в которые мне придется ездить в клинику - сумма значительная. Мои социальные деньги, не позволяют многое. Рядом с автобусной остановкой магазин, покупаю продукты на ужин и завтрак. Благо, что обед идет со значительной скидкой, получил талоны у секретаря.
Подходя к дому, подумал, как хорошо, что у меня отдельный вход. Почему-то не хотелось встретиться с хозяевами, я был сильно уставшим. Сижу в кресле у стола, передо мной книга, общая хирургия на немецком языке. Книгу взял с полки в ординаторской. Легкое чувство подташнивания, понимаю, что уже больше я не в силах ничего воспринять. Весь день - сплошной стресс! Выхожу на улицу. Иду к лесу, он рядом. Пешеходные дорожки с указателями ведут вглубь старого букового леса. Останавливаюсь у одного могучего дерева, прижимаюсь спиной к стволу. Чувствую движения исполина, легкий ветер качает ветви, они передают легкую дрожь стволу. Эти вибрации воспринимаю, как целительный массаж, чувствую, что моя усталость, напряжение дня уходят. Медленно возвращаюсь домой, смеркается. Ужин отложил, не хочется есть. Принимаю душ, ложусь в постель. Возвращаются мысли о пережитом дне. Забыл завести будильник, вставать не хочется, заставляю себя и ловлю на мысли, что вот этот будильник, как назло, в череде моих сегодняшних испытаний, стоит в стороне, а мне необходимо делать усилия и дальше бороться с трудностями дня. Встаю, завожу будильник на шесть утра.
Долго не мог уснуть.
Утро, злобно звенит звонок будильника. Начало рабочего дня с половины восьмого. Умываюсь, легкий завтрак. Спешу на остановку, меня обгоняет шкода, останавливается. Из открытого окна машет рукой шеф, доктор Горр, предлагает подвезти меня до клиники. Это было очень неожиданно, что шеф узнал меня, не проехал мимо. С волнением сажусь рядом. Шеф хлопает меня по плечу, подмигивает. Мне кажется, что это совсем другой человек, не тот в халате, со строгим, уставшим взглядом. Его речь сейчас кажется мне родной и близкой, такой простой и по-человечески понятной. Он спрашивает меня, как я устроился на новом месте, кто хозяева, есть ли у меня какие вопросы. Дорога пролетела быстро. Я шел рядом с шефом от машины с парковки до входа в клинику, он продолжал расспрашивать меня, только это были совсем другие вопросы, не те, которые касались меня, как врача. Мне было приятно от того, что я шел рядом с самим шефом, так как потоком шли люди на работу и с любопытством рассматривали нас. День начинался удачно. Штефан был сегодня в хорошем настроении, много показывал, рассказывал и наставлял. В одиннадцать меня вызвал шеф к себе... Он был в операционной. Мне было предложено "помыться" и встать к столу, в качестве ассистента. Мои руки тряслись, пот заливал глаза, кружилась голова, чувствовал себя настолько неуверенно, боялся рухнуть на пол. Все было в первый раз! Я стал уже забывать то, чему меня учили ранее, перерыв в практике три года, для хирурга, очень много! Потом было второе, третье, пятое ассистирование в этот день... Обед я пропустил. Вышел из операционной в шестом часу. Менялись хирурги, другие ассистенты, а мне приходилось оставаться и далее стоять у стола. Это было трудно понять, но моим учителям казалось, что так будет полезно мне. Между операциями "размывался", бежал в туалет, затем все продолжалось вновь. Когда вышел из операционной, все уже давно разошлись по домам. Рабочий день заканчивался в пять часов. Только оперирующий хирург сидел усталый за столом и описывал, печатал на компьютере, ход операции. Я хотел было попросить прочитать то, что он написал, но встретил его взгляд, который ярко выражал, что ему этого не хочется. Я отступился от своей затеи, сопя стал искать другие истории болезней, в которых оставили свои записи хирурги, которым я ассистировал. Нашел, прочитал две. Закончился мой второй рабочий день. Это был урок номер два. Вернулся домой. Ужин. Иду в лес, нахожу то же самое дерево, отдаю ему мою усталость. Возвращаюсь в келью, заставляю себя читать хирургию, получается, что больше смотрю иллюстрации. Усталость клонит ко сну. Завожу будильник. Иду в постель, но заснуть сразу не удается.
Долго не писал свой дневник. Дни летели так быстро и однообразно, походили один на другой, как братья близнецы. Будильник, подъем, путь до клиники, разбор ночного дежурства, обход, перевязки, операционная, ужин, лес, завод будильника, спать... Заканчивались три месяца моего обучения, что было предписано от школы. Хирургическое отделение походило на большой цирк. Дело все в том, что чувствовал я себя там в качестве дрессируемого, хотя, иногда я выступал и в качестве дрессировщика. Горько, когда ты стоишь сутками с завязанным ртом в операционной, когда очень мало разговорной речи, только жесты, взгляды, логические, порой интуитивные, действия, ну чем это не цирк? Меня дрессировали. Что касается меня, как дрессировщика, то здесь все еще проще. Я как-то влиял на окружающих меня людей, они, я это чувствовал, подстраивались под меня. Старались мне помочь, иногда угадывали мои желания. Становилось легче, мне был более понятен их менталитет, а им мой. Мы сближались, каждый день я открывал для себя новые качества в каждом из них. Оказывалось, что тот, уставший и сердитый, может улыбаться, давать дельные советы. Другой, который с недоверием смотрел на тебя, предложит что-то полезное прочитать. Мое дело входило в привычный ритм, накатывалась колея. Но уходили дни третьего месяца, а что дальше...
Сегодня четверг, иду к шефу. Встречает приветливая секретарь. Рассказываю вкратце мою проблему. Мне предписано получить практику в трех отделениях клиники за восемнадцать месяцев. Кристина смотрит на меня, молчит, улыбается, барабанит пальцами о край стола. Понимаю, что она обдумывает, как доложить шефу обо мне, как донести мою проблему. Предлагает мне сесть и подождать, сама скрывается за дверью. Проходят пять минут, меня приглашают войти. Шеф, солнышко, просит меня присесть, опускаюсь на край кресла. Секретарь закрывает за собой дверь. Шеф смотрит на меня, молча набирает номер телефона. Понимаю, что он говорит с главным, слышу неплохие отзывы, которые касаются меня. Он медленно кладет трубку, акцентируя последний момент, как-то озорно отдергивает руку, которая потом зависает в воздухе.
-Ну, вот, все твои проблемы решены. Ты остаешься далее у нас на твои восемнадцать месяцев.
У меня, что-то ёкает под ложечкой и растекается жаром по всему телу. Я встаю, иду к шефу, протягиваю руку и благодарю его за все, что он сделал для меня.
-ОК!- отвечает он. - Не стоит благодарностей. Начинает рыться в столе, достает две шоколадные конфеты, одну протягивает мне. Это был жест, который я не смогу забыть никогда! В нем была сама простота, я был уверен, что он хорошо понимал мои переживания, мое состояние. Это был психологический ход, который помог мне вернуться в более ровное состояние, так как я мог получить инфаркт или инсульт. Выскочив из кабинета, мне хотелось сказать слова благодарности секретарше, но она была занята очередным посетителем. Я остолбенел! Я слушал разговор просителя, он спрашивал, не может ли он пройти практику... Я медленно вышел из приемной, дождался того, кто просил. Это был такой же, как я, который искал, слепо тыкался во все двери. Мы разговорились. Я посоветовал ему обратиться в начале в школу, из которой я только что выпорхнул. Он слушал и смотрел на меня большими, удавленными глазами, он повторял мой путь. Я понимал его состояние, он нащупал ниточку своего продвижения, а я чувствовал себя небольшим повелителем, указал ему дорогу. Я уходил в операционную, а он в неизвестность. Этот день был просто счастливым. Меня отпустили из операционной, так как я должен выполнить кое-какие формальности по устройству меня для дальнейшего прохождения практики.
Вернувшись в келью, быстро закончил с ужином и чуть ли не вприпрыжку поскакал в лес. Я гулял среди могучих деревьев, редкие прохожие приветствовали меня, мне хотелось им рассказать, как мне сегодня повезло. Я приветствовал их легким поклоном, желал доброго вечера. Я вновь стоял, прислонившись спиной к моему, уже, как к старому знакомому, дереву. Я рассказывал ему о моей победе, чувствовал, что это был экстаз, разгул моих чувств, я дал свободу эмоциям, на глазах были слезы.
Продолжение следует.