Россия 2016 год примерно.
Дурацкий двадцать первый век – неудачное время. Мой редактор, он же хозяин газеты, моложе всех своих журналистов. А туда же – всеми командует…
-Чертовщина какая! – громко, вдохновенно ругался прохожий, покрутив головой и снова не найдя, за что зацепиться взглядом.
Негодующему путешественнику было уже лет сорок. Шаг его не был ни легким, ни стремительным. Он переставлял ноги с видимой неохотой, то и дело загребал дорожную пыль. Высокий и худой горожанин был одет не по-походному: в светло-голубые, почти белые джинсы, ярко ядовито-синие кроссовки, жёлтую футболку с неуместным требованием «Kiss me» и стильные тёмные очки, типа Джеймс Бонд. На груди у него болтался тяжеленный большой профессиональный фотоаппарат, а плечо оттягивала кожаная сумка со старомодным диктофоном и всякой всячиной.
Медленно продвигавшийся вперед остановился, поднял руку козырьком, прищурился, всмотрелся в даль и плюнул в сердцах.
-Поля… поля…. На кой мне эти поля?!
А вокруг без конца и края расстилались поля золотой ржи. Кое-где живописно мелькали голубые глазки васильков. Роскошное летнее небо разлеглось над нивами. Стрекотали сверчки, звенели голоса каких-то птичек, белые крылышки бабочек разнообразили солнечную прозрачность. Хорошо, безмятежно. Но прохожий был недоволен.
-Люди где?! – скрипел он, – почему нет никого?!
Не отвечала ему летняя краса. Лучше ей было без вездесущего человечества. Путник и сам догадался, что так вот без людей только лучше, и все же нашел новый повод для жалоб:
-До чего жарко! – бурчал он, – нигде нет тенёчка. Жарко, как в пустыне!
Он остановился, вытер пот со лба, снова принялся всматриваться в стелившуюся под ноги дорогу. В памяти всплыли многочисленные картины настоящего пустынного зноя, когда все вокруг течет и расплывается. На мгновение показалось, что и окрестные поля пошли смутными волнами. Путник даже протер глаза. Летняя картинка сразу обрела четкость. Просто пыльная дорога с разбегу забиралась на пологий холмик.
-Вот и отлично! – отметил горожанин, – поднимусь хоть сориентируюсь, куда меня угораздило попасть. Нет, ну надо же, – рассердился вдруг он, – именно сегодня забыть сотовый дома. Сейчас бы забот не знал. Так нет же, оставил на подзарядке. Так и лежит теперь возле кресла заряженный и никому не нужный.
Ему нестерпимо захотелось швырнуть что-нибудь подальше от себя, но бросить было нечего. Абсолютно. Даже камешков в дорожной пыли не валялось. … просто махнул рукой, прибавил шагу, почти бегом преодолел подъем. Он остановился на возвышенности, принялся крутить головой.
Поля, поля… ни деревеньки, ни черной полосы автострады с разноцветными автомобильчиками. Просторы проклятые.
Виктор был в бешенстве, но заметил слабое утешение. Вдалеке навстречу ему браво шагал седой, очень седой дядька. Голова и окладистая борода у него были белые, и даже одет он был во все светлое. Виктор обрадовался, ускорил шаг.
Он замахал рукой, привлекая к себе внимание и заговорил, ещё не подойдя близко.
-Эй! Эй, ты местный? Ты кто?
Седой смерил его оценивающим взглядом, сощурился и отвернулся, не ответив. Молодой и самоуверенный подошел вплотную, потянул неразговорчивого дедка за рукав рубахи.
-Стой! Чего не отвечаешь? – заносчиво спросил Виктор.
-А мы разве родня? – насупил седые брови дед, – что-то я тебя не припомню.
-Нет, не родня, – растерялся горожанин.
-Так чего ж тыкаешь незнакомым людям? – строго отчитал седовласый, – я-то местный, – добавил он, – а ты что здесь делаешь?
Неожиданно для самого себя Виктор принялся объяснять, словно оправдываться:
-Да я корреспондент из городской газеты. Послал меня редактор, мать его, искать тут у вас дядьку одного. Он про того дядьку в Парижской прессе вычитал. Очень понравились пресыщенным парижанам его глиняные свистульки, петухи да козлы. Езжай говорит, не знаю куда, найди невесть кого! Мол, в селе Олово живет Валентин Шухевич. Сфотай да напиши. Другим сюжеты нормальные, а мне козлы эти… – сокрушался, махнул рукой журналист. - Вот и отправился я на поиски. На электричке ехал, ехал, потом на автобусе, оказался черти-где! Поверил тетке с пирожками, решил свернуть, путь сократить, поперся, куда она указала, -
горожанин кипел и булькал, как включенный чайник, – где вообще искать село это Оловянное?!
Старик ответил не торопясь, основательно произнося слова:
-Знаю, знаю, я здешнее сельцо Олово. Только оловянные ложки тут не причем. Скорее всего раньше село неблагозвучно звалось Колово, за высокие плетни да грубая буква отвалилась. Катается теперь круглой горошиной на языке.
-Олово, Колово… – сердился горожанин, – долго туда еще топать?
-Да ты уж почти пришел, – улыбнулся бородатый, – только что ж ты такой недовольный?
-Депрессия, – привычно буркнул горожанин, – кризис среднего возраста.
-Это у тебя-то возраст? – доброжелательно рассмеялся седовласый, – мне уж семьдесят, а я не унываю. А тебе вообще грешно жаловаться.
Слова эти журналиста не утешили. Его дурное настроение никуда не делось, хотелось жаловаться на несправедливость и брюзжать. Горожанин не видел причин себя сдерживать.
-Черти что! – возмущался он, – я нашу газетёнку поднимал, сделал ее современной, динамичной, а мне дают вдруг задание, как пацану неопытному. Да с ним любой дурак справится.
-Но ты же не дурак, – усмехнулся седовласый.
Но Виктор не заметил его иронии, продолжал бурчать:
-Турнули к черту на рога, про козлов писать...
-Где ж еще писать про рогатых козлов, как ни у черта на рогах, – усмехнулся дед.
-Я больше всех работаю. Я пашу, пашу…
-Так ты пахарь. А здесь все поля уже вспаханы.
Горожанин наконец заметил, что над ним потешаются, взял себя в руки спросил деловито:
-Далеко ещё до Олово?
-Близенько. Километра два всего осталось.
-Иду-то я правильно?
-Туда, туда, – кивнул бородатый, – правильно идешь.
-Значит, мне топать по этой самой дороге вперед и вперед?
-Ну да. Только там дальше свороток будет направо. Так тебе туда не надо.
-Ок, мне налево?
-Не-е, – снова хитро сощурился дед, – налево там дороги нет. Тебе нужно идти прямо.
-И я приду в село Олово? – уточнил журналист.
Седоголовый согласно кивнул.
-Ну, тогда я пошел.
Невежливый горожанин не поблагодарив и не простившись торопливо продолжил свой путь. Старик посмотрел ему вслед, вздохнул и снисходительно махнул рукой.
Виктор решительно топал вперед, поднимал мелкую пыль, не переставал бурчать:
-Смешно старому видите ли, а попробовал бы он как я вкалывать, можешь не можешь, хочешь не хочешь, вынь статью откуда хошь. Да быстрей, быстрей… Больше статей, больше… Света белого не вижу. Гадство! Гадство! – бушевал он, – а тут ещё жара, солнце это дурацкое!
Природа обиделась на такие слова. Летевший навстречу грозно гудевший майский жук не свернул, долбанулся прямо в лоб возмущавшемуся, и ровно загудел дальше. Горожанин испугался, шарахнулся от него, схватился за лоб.
-Я и не знал, что у нас в средней полосе такие бывают, – буркнул он, – страшно представить, чего еще я не знаю. Может, здесь и крокодилы летают.
-Надо было все-таки бейсболку надеть. Печет башку, – бурчал корреспондент, проведя рукой по коротким чёрным волосам.
С независимым, но хмурым видом он продолжил свой путь.
Дорога бежала под гору и шагалось легко. Виктор даже ускорился, торопливо перебирал кроссовками, как спортсмен. Погода располагала к беззаботной прогулке, солнечный денек, птички, бабочки, ласковый ветерок, запахи трав и цветов. Виктор шел, глазел на облака. Такие белые сладко-заманчивые, словно сахарная вата в центральном парке в детстве. Но путь ему неожиданным образом преградили. Сам не заметил, как городской бравый корреспондент, оказался в самой гуще коровьего стада. Конечно, он обращал внимание на пестрых буренок неторопливо, флегматично бредших к дороге, но мрачный горожанин не увидел вторую часть этого стада, шедшую с другой стороны. Соединившись, оно запрудило проход. Виктора мощно пихнули в бок. Над остро пахнувшими навозом животными жужжали десятки мух. Сразу двое пастушков, одинаково курносых и веснушчатых, дружно размахивали то хворостинами, то хлыстами, но одинаково безрезультатно. Коровы двигались в своем, веками заведенном ритме, туда куда они сами наметили. Воздух наполняло мычание, жужжание, крики, щелчки и удары. На новенькие кроссовки из раздутого вымени брызнуло молоко, совсем рядом плюхнулась горячая вонючая лепешка. Брезгливый горожанин был в ужасе.
Так он и продвигался медленно, маленькими шажками, толкаясь среди слепней, хвостов и рогов, разглядывал белые, рыжие, чёрные, пятнистые коровьи спины. Скотина двигалась неспешно, торжественно и суетливый газетчик начал скучать, позевывать, нетерпеливо поглядывать вперед. К восторгу корреспондента совсем рядом показалось сельцо – старые темно-коричневые приземистые деревянные домишки, сараи, баньки.
-Боже мой! – ахал избалованный горожанин, – как здесь живут люди? Круглый год живут. Даже зимой…
Коровы шли домой и стали разбредаться к родным калиткам, возле которых их уже ожидали пузатые хозяйки в разноцветных передниках.
-Прошлый век, – прокомментировал Виктор, – нет, позапрошлый.
Его услышал один из пастушков, тот что был постарше, круглолицый и розовощёкий ответил приезжему:
-Вы не думайте, у нас и современный огромный молочный комплекс есть. Там все по науке, все автоматизировано. Круто, как в космосе. А это просто эксперимент. Многие до сих пор верят, что на традиционном выпасе молоко вкуснее, вот доказывают.
Корреспондент привычно понимающе кивнул, как всегда скрывая, что ему абсолютно безразлично. Горожанин хотел только сесть, отдохнуть, вытянуть ноги. Давненько автомобилисту не приходилось столько ходить. Всё эта модная диета виновата. Избавился от пивного животика и шеф сразу решил, что Виктор любит спорт, а у него голова от голода кружилась и захотелось укусить молодого, но уже располневшего шефа. Особенно за то, что послал его сюда.
Получив наконец счастливую возможность двигаться свободно, Виктор сразу деловито уточнил:
-Где тот дом мастера, что свистульки лепит? Как там его, Валентин Иванович что ли…
Оба пастушка почему-то расхохотались, услышав его вопрос и дружно указали на один, ничем не приметный дом. Корреспондент отправился туда. Его хозяйка не стояла возле калитки, корову свою не поджидала и гостю пришлось самому входить. Горожанин подметил, что забор, как водится, кренился, не мог стоять ровно.
-Что ж это такое?! – бурчал горожанин, - не хотят в российских деревнях заборы стоять. Нигде у нас не видел, чтобы они держались ровно, как солдаты. Разве что очень пьяные солдаты… – усмехнулся знаток заборов.
Калитка держалась петлями за свой столбик из последних сил.
-Разруха! – морщился приезжий, – чем петухов лепить, лучше бы забор починил.
Еще незнакомый Валентин уже ему не нравился. Открыв незапертую калитку, бесстрашный журналист шарахнулся назад от басовитого лая.
-И правда запираться не к чему, – тихонько бурчал Виктор, – эта зверюга лучше любого замка.
Он подождал и повторил попытку войти. Опасливо выглянув из-за калитки, храбрый портняжка убедился, что толстенная, но короткая цепь не пустит громадного черного пса грызть и жрать гостя. Виктор с наглым видом прошествовал мимо рычащего, рвущегося с привязи чудовища, и поднялся на давно не крашенное крыльцо. Корреспондент был очень доволен собой. Он преодолел столько препятствий, но добрался, достиг своей цели.
Сумрачные полутемные сени горожанин миновал не глядя, решительно открыл дверь в залитое солнцем помещение. Его голодный взгляд сразу упал на горку румяных пирожков. Нос потянул роскошный мясной запах… гордый корреспондент хлопнулся в обморок…
Вокруг потемнело. Виктор разлепил глаза, понял, что шмякнулся на какую-то мокрую грязную мостовую, протянул длинные ноги вдоль узкой улочки. Средневековые темно-серые каменные дома этажа два-три, почти смыкались над головой красными черепичными крышами. Узкие опасливые оконца были плотно закрыты деревянными ставнями. С тусклого унылого низкого неба сеял мерзкий промозглый дождик. В нос бил удушающе противный запах нечистот.
-Париж… – презрительно пролетело в голове, – ох, уж этот Париж.
Упавший вскочил на ноги, принялся отряхивать свои бархатные штаны, бархатную куртку и широкий плащ. Удивленно ощущал под пальцами ворсистую мягкую ткань, нахлобучил поглубже на уши широкополую шляпу, наклонился, поправил высокие ботфорты из тонкой мягкой кожи, выпростал из рукавов, расправил кружева.
-Дурацкий наряд, – отметил внутренний голос из страшно далекого двадцать первого века и растаял.
Виктор поежился, запахнулся плотнее в плащ. Шляпа плохо защищала от мокрых холодных дождевых капель.
-Вечно здесь мерзкая слякоть, – поморщился знаток французской столицы, – нафига здесь жить?!
Он притопнул, обогнул очередную лужу, справа и слева от мостовой по выгребным канавкам вдоль домов текла всякая гадость.
-Не понимаю, как люди могут жить в городах. Это противоестественно, – твердил внутренний голос и он же как завопит, – очнись! Вставай немедленно!
… Корреспондент разодрал глаза, поморщился, пошевелился. Над ним низко навис потолок из темно-коричневых старых досок.
-Сейчас это модно, – успел подумать современный горожанин, – такое старье торжественно именуют амбарной доской.
Совсем не как водится в романтических фильмах гость лежал не в постели на белоснежных простынях, а на старом грязно-зелёном, очень твердом диване. Он резко сел, огляделся. Картинка немного поплыла, голова заболела. Обычная затрапезная комната: два небольших окна, штора с жирафами, горшки с цветами на подоконниках, старомодные кресла шкафы, шкафы. В одном из них, за прозрачными стеклянными дверцами полочки уставленные глиняными фигурками – свистульками, расписанными яркими красками петушки, павлины, уточки, кони и козлы… обеденный стол под светлой скатёркой… Виктор наткнулся взглядом на пышущую аппетитным паром блюдо с пирожками. Не мог оторвать от него взгляд, сглотнул жадную слюну. Смотрел, смотрел...
Откуда-то из клубов пара раздался мелодичный женский голос:
-Проголодался?
-Угу, – снова сглотнул корреспондент.
-Ты небось, на диете сидишь?
-На апельсиновой, - сознался Виктор.
-Вижу, вижу… – рассмеялась хозяйка, - есть хочешь?
-Угу.
-Ешь пирожки с мясом.
Корреспондент протянул руки к вожделенной пище и больше ничего не видел. Он ел. Торопливо засовывал в рот пирожок за пирожком. Глотал, не жуя. Пихал, пихал…
Только теперь он смог увидеть ту, что угощала его чудными пирожками. Светловолосая женщина была ровесницей Виктора – полная, улыбчивая, с крупными чертами лица. Белая маечка с котятами, красные холщевые шорты – вид очень современный и летний. Незнакомка подала корреспонденту большую кружку с горячим чаем.
-Пить, – улыбнулась, пояснила она.
Виктор двумя руками схватил душистый напиток, шумно отхлебнул, наслаждался приятным вкусом.
Вечно спешивший журналист был убежден, что горячее мясо и кипяток в жаркий солнечный денек не уместны, но он съел, выпил и был просто счастлив. В такое благостное настроение позволило ему вспомнить работе...
Корреспондент полез в свою бездонную сумку, извлек оттуда диктофон, торжественно положил на стол и осведомился деловито:
-Где же хозяин Валентин Иванович?
-Кто-кто? – переспросила блондинка и расхохоталась, рассыпала горсти колокольчиков.
-Мастер – керамит Валентин Иванович Шушкевич, - начал раздражаться горожанин, – о нем еще во французском журнале писали.
-Все ваши французы перепутали, – пуще прежнего смеялась селянка, – никакой ни Валентин Иванович, а Валентина Ивановна Шалевич. Это я собственной персоной.
-Вы делаете свистульки? – на всякий случай переспросил дотошный журналист.
-И леплю, и обжигаю, и раскрашиваю все сама, – улыбнулась Валентина.
Виктор совсем растерялся, принялся нервно вертеть диктофон. Заготовленное интервью расползалось по швам. Лихорадочно стараясь вспомнить хоть что-нибудь, он уцепился за первый всплывший в памяти вопрос:
-Какая свистулька для вас самая любимая? Может быть она звучит как-нибудь необыкновенно?
-Вот! Она волшебная.
Женщина достала из шкафа маленькую невзрачную бледно-желтенькую фигурку. То ли собачка с большими остренькими ушками, то ли худой шакал, то ли какое-то сказочное существо.
-Сперва он мне не понравился, - рассказала она, - Я решила, что этот пес мне не удался, собиралась смять, слепить что-нибудь другое, но сразу поленилась, отложила на потом, а стала готовить обжиг в печи, осталось чуть-чуть свободного места. Для нормальной фигурки слишком мало, я стараюсь при обжиге изделия расставлять свободно, что б воздух был. Слишком тесно, энергия экономится, а глина часто трескается. Вот и поставила на оставшийся пяточек этого нескладеху. Как назло из всей партии обжиг хорошо пережила только одна эта свистулька. Остальные будто кто сглазил: полопались, загнулись, как уродцы. Попробовала посвистеть. Звуки один противней другого, только пес отозвался мелодично. Волшебный получился неудачник. Так мне его песенка понравилась, сама стала насвистывать. Показала уродца своему приятелю, а он сразу заявил, что получился у меня бог древнеегипетский Анубис. Мол, насылал тот бог морок и бред.
-Бог смерти, – завороженно выдохнул журналист, - Он самый знаменитый египетский бог, – рассуждал горожанин, – он и в мультиках даже есть.
-Может и в мультиках, – беззаботно согласилась селянка и поднесла глиняную фигурку к губам, дунула. Полились нежные звуки…
Корреспонденту показалось, что он несется куда-то в сверхзвуковом самолете. Взлет, уши заложило то ли от звука, то ли от перегрузок…
Песок был горячим, как раскалённый. Высоко-высоко над головой выгнулось голубое безоблачное небо в золотых солнечных лучах. Удивительная свистулька умчала его в Африку, в древний Египет на берег могучего Нила.
-Стоп! А где же Нил?
Шум воды слышался сзади. Виктор резко обернулся. Река. Река – широкая, глубокая, мощная, незнакомая, несла мимо свои мутные валы.
-Нил! – восхитился газетчик, – легендарный Нил. В наше время он стал так жалок, даже не верится, что его тучные берега кормили половину известного тогда давным-давно мира, – бубнил себе под нос журналист, словно уже сочиняя новую статью.
Он вертел головой, разглядывал окрестности. -Красиво, - шептал он, – какие пирамиды огромные и сфинкс. Сфинкс даром что громадина, лежит точно как кот. Того и гляди прыгнет.
Между каменными гигантами бродили люди. Крохотные полуголые загорелые в черных париках, словно в шапках, чтобы голову не напекло.
-Словно игрушечные фигурки, – хихикнул крутой горожанин.
И тут только понял, что сам выглядит точно так же.
-Вот почему мне не жарко, – порадовался журналист.
Все постройки на берегу были однотонно-желто-песчаного цвета, пирамиды, сфинкс и какие-то приземистые сооружения. Даже смотреть было скучно. Виктор отвернулся от желтизны к величественным речным водам от которых веяло сыростью и прохладой. На другом берегу широкого в этом месте Нила, колыхались зеленые поля, поля.
-Где-то я читал, что у древних египтян был берег живых и берег мертвых. Кладбище по нашему. Меня судя по всему угораздило попасть к мертвым, – раздражался корреспондент.
Он с удовольствием перевел взгляд на реченные просторы. Выше по течению показался египетский кораблик. Ладья с высоким резным носом и светлым четырехугольным парусом.
-Какая интересная конструкция, – отметил журналист.
Он подошел к воде, зачерпнул полные ладони, плеснул на лицо.
-Эх. Хорошо…
Он открыл глаза и в ужасе отшатнулся. Наклонившись, Виктор едва не угодил в разинутую крокодилью пасть. Чудовищные /челюсти были утыканы жуткими острыми страшно-острыми зубами. Толстый язык показался Виктору чудовищем в чудовище. Корреспондент шарахнулся от воды, но вспомнил кошмар, что крокодилы не рыбы, могут и по берегу двигаться и побежал, помчался прочь. Он заставил себя остановиться и взглянуть назад только преодолев добрый десяток метров. Зверюга рванусь за ним. Громадное темно-зеленое чудовище заняло метров шесть, а толстенный хвост его все еще скрывала река. Крокодил лениво замер с открытым чудовищным ртом. Зверюга утробно рычала, погрелась и стала медленно пятится обратно в мутную нильскую глубь.
Виктор смог перевести дух, только когда над поверхностью воды остались как два смутных бугорка - глаза. Вскоре и их не стало видно, среди прибрежных зарослей папируса. Корреспондент осмелел, бросил презрительно:
-Какая куча кошельков пропадает.
Нет, не было в нем этого героического азарта, не чувствовал Виктор его пережив жуткую опасность. После благополучно миновавшей жути, ноги ослабли, подкашивались, очень хотелось опустится, сесть на горячий песок, сжать голову руками, а еще лучше оказаться бы дома, в двадцать первом веке. Бросить бы всех этих сфинксов и крокодилов.
Журналист внимательно оглядел мутные речные просторы. Крокодилов нигде не было видно, хотя… Ближе к середине в воде точно кто-то был, да не один.
-Бегемотики! – обрадовался горожанин, – видел я вас на цирковой арене. Валялись такие три сосиски-шпикачки. Толстые, смешные.
Река кипела и фыркала, вдруг из беззаботных брызг вынырнула и распахнулась огромная голова. Ее челюсти были похожи на громадный ковш экскаватора.
-Мощная шпикачка, – вырвалось у Виктора, – такая крокодила легко пополам перекусит.
Зубов острых, как у хищника видно не было, но горожанину сразу припомнилось, что он где-то слышал, будто в Африке от нападений бегемотов гибнет больше всего людей.
-Вот тебе и сосисочки, - подумал Виктор и произнёс в слух. - Как только здесь эти чудовищ живут?!
Бегемот захлопнул свою огромную пасть, журналист смотрел, смотрел на него, и сам не заметил, как снова оказался в двадцать первом веке. Он сидел на жестком диване в прозаичном деревенском домике.
-Я на долго вырубался? – первым делом спросил беспокойный корреспондент.
-А ты вырубался? – удивилась Валентина.
-Было не заметно? – уточнил горожанин.
-Абсолютно, а что?
-Бегемоты, – загадочно ответил гость.
Женщина пожала плечами, занялась уборкой, унесла со стола опустевшее блюдо из-под пирожков, взялась за чайные чашки. В это время в дверь постучали, она подняла голову:
-Войдите.
В комнату вошел уже встречавшийся Виктору седовласый дядька. Он вежливо поздоровался с хозяйкой и доброжелательно усмехнулся, увидев корреспондента:
-О! И ты здесь, грубиян.
-Я вам еще не грубил, – насупился горожанин.
-Еще… – хохотнул седовласый.
-Да,- буркнул гость, – могу и начать.
-Кошмар, – лукаво сощурился дед.
Женщина поспешила вмешаться и погасить назревавшую ссору.
-Вот, Федор Егорыч, – красиво повела рукой она, – из города специально ко мне приехал корреспондент, расспрашивать про мои свистульки. Представляешь, прошлый раз-то журналист все перепутал, написал, что я Валентин Иваныч
-Ехал к Валентину, а попал к Валентине, – посочувствовал седовласый.
Горожанин криво усмехнулся.
-Я чего пришел-то, – посерьезнел Егорыч, – горшочек для тушения разбил, а теперь мне без него просто так готовить мне уже не нравится, – сокрушался седовласый.
-И горшки можешь? - влез в разговор невежливый журналист.
-Не встревай, – властно потребовал Егорыч.
Горожанин почувствовал себя как-то не в своей тарелке. Он, конечно, гость и чужой, но все равно он так уже привык абсолютно везде вести себя свободно, по-свойски. Конечно, бородатый был гораздо старше и авторитетней, но упрямцу отчаянно хотелось влезть в посторонний разговор. Он не привык сдерживать свои желания.
Хозяйка мирно негромко объясняла что-то седовласому своему гостю. Тот кивал, соглашался. Виктор не знал, за что зацепиться помялся, помялся и выдал:
-А где тут у вас, как вы это именуете деревянный домик?
Селяне повернулись к нему.
-За углом? Далеко? – уточнил брезгливо сморщившись горожанин, – я там в яму не провалюсь?
-Никто еще не проваливался, – откликнулась удивленная хозяйка.
-Есть шанс быть первым, – зло пошутил Егорыч.
-Нормальные удобства сделать не думаете? – снисходительно осведомился горожанин.
-Да мы как-то обычно вообще думаем про туалет меньше всего, других тем много, – насмешливо сощурился Егорыч.
Собиравшийся пристыдить дремучих деревенщин сам оказался пристыженным. Он понятия не имел, что еще добавить, пришлось
молча тащиться в деревянный домик.
-Хорошо ещё, что сейчас не зима, – бурчал себе под нос журналист, – а то эти чудики бегают на улицу и в мороз, и в метель, и днем, и ночью.
Горожанин передернул плечами.
-Бр… Лучше умереть, чем жить в деревне, – решительно изрек ярый сторонник прогресса.
Настроение у него было дрянь, хотелось только ворчать и жаловаться.
-Все мерзость! Все гадость, - бурчал себе под нос горожанин, – деревня эта проклятая. Приперся невесть куда. Здесь вообще черт знает, что происходит. Я тут с ума схожу, то в обморок грохнулся, то из-за этой свистульки дурацкой вообще черти-где оказался. То Париж, то Египет. Что-то здесь не так. Никогда со мной ничего подобного не было. Странное здесь местечко.
Журналист вышагивал важный, нос задрал, под ноги не смотрел, морщился брезгливо.
-Шуточки у этих деревенских дурацкие, – бранился он, - сами живут как в каменном веке, еще надо мной подтрунивают. Дикари! И туалеты у них …
Горожанин не успел договорить, ступил чуть в сторону от тропинки и полетел, рухнул в темноту.
-Ну, что ещё?! – капризно возопил журналист.
Глаза чуть приноровились к темноте. Виктор поморгал беспомощно, различил прямо перед носом стену из грубо-обтёсанных камней.
-Опять! – вырвался у него отчаянный крик.
Камни отозвались глухим неприятным эхом.
Корреспондент отшатнулся от сены, сразу натолкнулся спиной на другую стену. Покрутил головой. Всюду камни, камни.
-Помогите! - вырвалось у Виктора.
Он не узнал свой голос, какой-то хриплый, сорванный. Виктор испуганно опустил глаза, глянул на себя. Грязная драная длинная холщевая рубаха, босые грязные ноги.
-Ужас! – подытожил осмотр журналист, -замуровали! – прохрипел он безо всякой надежды, оглядывая место, куда он провалился.
Шаг вправо – каменная стена, влево – стена, сзади – стена, впереди – стена, под ногами камни, свет только где-то высоко над головой.
-Каменный мешок, – понял дитя двадцать первого века, – я читал про такой.
Неожиданно высоко наверху открылось оконце в неверном желтом свете свечи показалась беззубая противная рожа и вся всклокоченная голова.
-Эй! Ты там жив ещё?! – гнусаво спросила голова.
-Жив, – отозвался пленник.
-А я тебе пожрать принес, – сказала голова, просовывая в оконце корзинку, – сегодня воды кувшин побольше, но ты все не пей сразу. Я завтра не приду. Старый султан помер. Я пойду на похороны, а потом на праздник в честь нового султана молодого.
-Султан умер? – почему-то очень взволнованно переспросил Виктор.
-Помер, – криворожий стал медленно на веревке спускать в каменный мешок старенькую корзинку и рассуждал, – знаю, знаю, ты старого султана разозлил. Он тебя и приказал сюда посадить. Теперь новый султан может тебя и выпустит, только ты сильно не радуйся, он может про тебя и забыть.
-Не забудет, у меня родни много, напомнят.
-Ну жди, может повезет.
-Я вообще везучий.
-Да-а, – согласился охранник, – тебе повезло, а вот другой узник в своей камере по колено в воде стоит, а здесь сухо и тепло.
-Повезло, – горько усмехнулся узник.
Он следил, следил за движением корзинки и каменные стены стали расплываться, тьма расступилась, посветлело…
Корреспондент вновь ощутил себя самим собой, осознал, что просто провалился в огороде в глубоченную яму, но от его привычной манеры видеть во всем только плохое не осталось и следа. Журналист не ожидавший от себя ничего подобного был счастлив. Он буквально ликовал, понимая, что страшный каменный мешок был просто видением и растаял. Виктор непривычно начал размышления с восторгов.
-Здесь лето, тепло, почти хорошо. Яма небольшая квадратная – приготовлена для нового туалета, – догадался горожанин, – но снова нашел чему порадоваться, – слава богу, что я в старую не угодил. Там, не посидишь, утонул бы в дерьме. Ничего себе достойная смерть и ведь найдутся те, кто скажет, как жил так и помер. Я жив, уже здорово! – радовался журналист.
Он приноровился, подпрыгнул но до верхнего края ямы, не дотянулся.
-Глубокая – самому не выбраться, – признал горожанин, – придется звать на помощь.
-Помогите!
Люди из домика не услышали, только бестолковая собака залаяла. Виктор прислушался, никто на крыльцо не вышел.
-Придется подождать, – подумал корреспондент, без своей привычной тоски присел на корточки, задрал голову к голубому небу.
-Красота, лето, беленькие облачка, птички поют. Здесь хорошо, от земли прохладно, солнце не печет, но и дождя нет, не то что в Париже.. – припомнил он. – С другой стороны ведь и жары адской нет, как в Египте. И крокодилов у нас нет. В хорошем местечке мы живем, – подумал, вспомнил где он сидит и рассмеялся. - Нашел место про удачное местечко рассуждать. Вот зимой так не порадуешься.
Из ямы он не увидел, только услышал, уловил, что селяне вышли на крылечко, прощаются:
-Пойду я, – повторил в бороду седовласый, – дома уже дел накопилось…
-Люди! – донеслось жалобно откуда-то со стороны огорода, – помогите!
Дед сразу пошел на голос, Валентина отправилась за ним.
-Помогите! – скулил журналист.
Вскоре над краем ямы показалась светлая голова Егорыча. Он только различил, кто зовет на помощь, разулыбался:
-Попался горожанин! – весело осведомился он.
-Мне бы выбраться отсюда, – просительно улыбался Виктор.
-Как же тебе выбраться?! Трудная задачка, – почесал нос седобородый. Погоди, что-нибудь придумаем. Может, – оживился он, – бросить тебе туда мышь?
-Зачем? - не понял горожанин.
-Ты испугаешься, завизжишь и сиганешь метра на два оттуда, как моя внучка.
-Не сработает. Он же не девчонка, – поддержала шутку Валентина, – твоя внучка жутко мышей боится, на стол тот раз запрыгнула, а здесь намного выше.
-Я не боюсь мышей вообще, – вмешался в разговор корреспондент.
-Тогда, - не унывал седовласый, – пойду схожу принесу удочку.
-Зачем?
-Вылавливать тебя будем, как рыбу.
-Леска не выдержит, – уморительно серьезно заметила женщина.
-Да-да, - активно закивал журналист, – я тяжелый.
Он уже давно понял, что селяне шутят и сам готов был смеяться над глупостью своего положения.
-Что ж ты не брюзжишь, как обычно? – удивился дед
-Не хочется.
-Выходит, – усмехнулся седовласый, - ты в этой деревенской яме свой оптимизм нашел?!
-Ага, – радостно согласился корреспондент.
-Тогда вылазь скорее, – скомандовал дед и спустил в яму длинную удобную лестницу оказывается все это время валявшуюся совсем рядом.
Виктор забирался на нее, и готов был громко запеть что-нибудь веселое, так он рад был лестнице, людям, чудному родному двадцать первому веку…