Поди туда – не знаю куда, найди то, что надобно
Сказочка
Жили-были где-то в Самой Прекрасной стране, может быть, даже в вашем городе – и, может быть, даже с вами по соседству – мужик да баба. Мужик тот был бабиным мужем, а баба та была мужиковой женою. И вот они, значит, жили себе, поживали, да только добра, увы, совсем никакого не наживали. И вообще, если говорить откровенно, не особенно хорошо они жили. Скверно даже. Чтобы не сказать – отвратительно. Кушали редко, невкусно и нездорово, и очень маленькими порциями. Спали мало и на старенькой скрипучей кровати, пружины из которой впивались им по ночам в различные части тела, отчего и мужик, и баба никогда толком не высыпались и ничем по ночам, собственно говоря, хорошим на этой кровати не занимались, разве что спали, – так ведь спали-то они плохо.
А днями, и утрами, и вечерами тоже мужик с бабой работали на своих работах. Мужик на заводе гайки крутил, баба в поликлинике иглы во всяческие чужие, извините, попы втыкала, иначе говоря – инъекции делала, а попутно мыла, протирала, зашивала, бинтовала, клизмы ставила, желудки промывала и занималась многими другими, столь же увлекательными делами. Ни мужик, ни баба, если правду говорить, – а говорить мы будем, кстати, исключительно правду, правду и ничего, кроме правды, – рабочими местами своими совсем не дорожили. Не потому, что не любили свою работу – нет, работу свою они как раз таки очень любили и видели в ней поначалу даже свое призвание. Вот только мужику за гайки и бабе его – за дырочки в чужих попах – копеечек работодатели давали совсем немного, а рубликов и того меньше. И как, скажите, при таком-то раскладе было им дорожить своими рабочими местами? Конечно, оба они давно бы уж ушли на какие-нибудь другие рабочие места, вот только никаких других рабочих мест для них нигде не находилось. И год за годом продолжали они жить, как и раньше жили – нехорошо то есть, скверно даже, чтобы не сказать отвратительно, – а жить таким-то вот образом нравилось им всё меньше и меньше, потом совсем разонравилось, а под конец так уж тошно стало, что ни в сказке не сказать, ни пером не описать.
И сказала баба однажды мужику своему:
– Надоело мне, – говорит, – такое-то житье-бытье наше – моченьки нету! Молодость моя проходит, скоро старость придёт, а хорошей жизни я как не видала никогда, так и теперь не вижу. А посмотреть-то, милый мой, хочется – ой, как хочется! А стало быть, ступай-ка ты, родной, любимый, дорогой, единственный и прочая, – ступай-ка ты туда, не знаю куда, да найди-ка там то, не знаю что конкретно, но чтобы это была, во-первых, обязательно работа, а во-вторых, работа с такой зарплатой, на которую и выжить можно, и пожить неплохо. Как найдёшь, – говорит, – возвращайся. Приму, – говорит, – в жаркие свои объятия. А коли не найдёшь нигде, – говорит, – так лучше и не возвращайся, жарких объятий всё равно не сыщешь, разве что, – говорит, – на шприц мой табельный ненароком наткнёшься местом неудобным, к шприцу не привычным.
Пригорюнился мужик, речь такую услышав, а делать-то нечего – пришлось собираться в путь-дороженьку. И отправился он однажды утром раненько туда, неизвестно пока куда, искать там то, что жена найти ему велела. Ушел мужик – и словно бы в воду канул. Год проходит, другой, третий – нет мужика. Сгинул.
А баба его, муженька дожидаясь, погоревала, погоревала, да и выскочила, не дождавшись, замуж за другого мужика. Этот мужик и собою был виднее, и рубликов приносил чуть больше. Но больше-то – больше, а всё равно мало. Только и хватило, что на кровать новую, да и то после такой покупки чуть не месяц одним Святым Духом питались. И вот, потерпев чуток, понадеявшись, что жизнь со временем наладится, но очень скоро смекнув, что никогда она таким образом не наладится, обратилась баба в конце концов к новому своему мужику с такою речью:
– Всё, – говорит, – не могу я так больше жить – моченьки моей нету! Старость уж совсем не за горами, а жизни я как не видала никогда, так и до сих пор не вижу. А посмотреть по-прежнему хочется. А стало быть, – говорит, – ступай-ка ты, милый мой, родной, любимый, дорогой, единственный и прочая, – ступай-ка ты туда, не знаю куда, да найди-ка там то, не знаю что конкретно, но чтобы это была обязательно новая работа. И обязательно хорошо (очень хорошо!) оплачиваемая! Как найдёшь, – говорит, – возвращайся. А не найдёшь, – говорит, – всё равно возвращайся: другого-то мужика мне, наверное, судьба уж не подарит.
И ушел мужик – работу такую искать, какую жена посоветовала. И нашел её. И денег много-много заработал. Да только к жене своей вернуться не успел: подстрелили его коллеги по новой работе. Впрочем, оно и хорошо, что подстрелили: не подстрелили б, так мужик за новую его, хорошо оплачиваемую работу в тюрьму бы на много лет угодил, мучился б долго. А так – в могилку лёг и успокоился сразу.
Он-то успокоился. А жена ждёт его, ждёт, волнуется – в зеркало глядя, молодость провожая. Пождала годик-другой, да не дождалась и выскочила в третий раз замуж, благо что мужик неплохой подвернулся. Этот и не пил, и не курил, и руки имел золотые. Одно плохо: очень уж честный был, благородный, а потому и зарабатывал мало. Кто ж ему, честному и благородному, много заработать позволит-то? Но баба, поумнев за долгие годы жизни своей одинокой да опыту понабравшись, не стала никуда посылать нового своего мужика. Велела дома сидеть. А в путь-дороженьку сама собираться стала. Решила на этот раз свои собственные силы попробовать, счастья поискать – работы хорошей, денежной. Собралась на скорую руку – и ушла.
Отыскала ли она то, что искала, нет ли – не скажу, потому как знать о том ничего не знаю, а врать не желаю. Знаю только, что мужик её до сих пор дома один сидит, вечерами с тоски горькую попивает, ночами не спит, слёзы проливает, а дни напролёт работает, и притом хорошо работает, да только денег по-прежнему зарабатывает мало, потому как глупым он, бедняга, на свет уродился, иначе говоря – честным и благородным. А кто ж у нас честному да благородному за хорошую его работу денег много заплатит? Кто-то, может, и заплатит, да только, наверное, не у нас. А если у нас, то наверняка – НЕ много, потому как у нас всякий знает: честный и благородный – он и за немного хорошо свою работу сделает. А коли сделает и за немного, так зачем же много давать? Есть ли в этом смысл? Может быть, и есть, да только, увы... тут, на этом самом месте, сказка моя заканчивается. Как говорится, конец ей настал. А кто её слушал, тот только зря время своё терял. Чем сказки грустные слушать, лучше бы пошел туда, не знаю куда, да нашел бы себе то, не знаю что конкретно, но обязательно что-нибудь такое, отчего жить на свете стало бы вдруг хорошо и радостно.