Оля иногда звонила ему. Похоже, что ей просто хотелось лишний раз услышать, как он назовет ее милой. У самого Владимира Ивановича поводов звонить ей не было, а о том, чтобы позвонить ей просто так, без повода, он как-то не думал.
Повод появился, когда в мае они собрались, наконец, заказать памятник. Они созванивались, обсуждая, как памятник должен выглядеть и какая должна быть на нем надпись.
Наконец, встретились снова на кладбище и долго выбирали подходящую плиту, договаривались с мастером. Потом купили розы и пошли к Наташе. Положив цветы, посидели на скамейке у соседней могилы.
– Пап, а мы скамеечку сделаем?
– Конечно, милая. Вот памятник поставим, все приведем в порядок, цветы посадим и скамейку сделаем.
Владимир Иванович почувствовал, как Оля прислонилась к его плечу, но не подал виду, что заметил. Похоже, что Оля сама сначала этого не заметила, а когда заметила – осторожно отодвинулась. «Одиноко ей, – подумал он. – Надо бы почаще ей звонить. Что-то я раньше не сообразил. Наташа просила не терять ее из виду, а я…».
Он хотел позвонить Оле в тот же вечер, но подумал, что это будет как-то нарочито.
Позвонил на следующий день.
– Да, пап!
– Добрый вечер, милая! Ты можешь сейчас разговаривать? Ты – где?
– Дома. Могу.
– От чего-нибудь тебя оторвал?
– Да нет, пап. Телевизор смотрю.
– От этого не грех и оторвать.
– А что ты хотел?
– Да, собственно, ничего… просто поговорить.
– Ой, как хорошо!
Владимир Иванович почувствовал, что Оля искренне обрадовалась. «Похоже, что она вообще не умеет притворяться».
– А могу я тебя дочкой называть, раз уж ты меня зовешь папой?
– Ой, конечно! Я хотела… я не решалась только…
Владимир Иванович засмеялся:
– Что ж ты, доченька, такая робкая?
– Да я – не робкая. Я просто все время боюсь что-нибудь испортить. Я же всегда что-нибудь не то ляпну.
– Не робкая, но боюсь… Со мной уж, пожалуйста, не бойся. Мне нравится, что ты всегда говоришь искренне. Как там у Пушкина: «Мне ваша искренность мила…». Правда, дальше мы с Онегиным расходимся. Он хвалить не хочет, а я как раз хочу.
– А ты «Онегина» наизусть помнишь?
– Нет, конечно. Правда, первую главу когда-то знал наизусть.
– А можешь сейчас прочитать?
– Наизусть?
– Сколько сможешь.
– Ты, правда, хочешь?
– Правда, хочу, пап. Я очень ее люблю.
– Ну, начало-то я, конечно, помню, а вот где-нибудь в середине – не уверен.
– Ну, пап, пожалуйста!
– Попробую.
Владимир Иванович читал и радовался: стихи сами возникали из памяти. Стоило ему слегка запнуться, как Оля тут же подхватывала. Какие-то строфы они так вместе и читали. Вместе заканчивали и последнюю строфу.
– Уф! Вот уж не думал, что вспомню.
– Здорово! Папка, я тебя люблю!
– Я тебя, доченька, тоже люблю. Вот уж спасибо Пушкину!
– А у меня чуть телефон не разрядился. Я догадалась зарядник воткнуть.
– Да уж, поговорили. Время-то – первый час. Мне тоже надо будет сейчас телефон заряжать.
– Не хочется кончать. Пап, а ты завтра мне позвонишь?
– Позвоню, милая. Да ты и сама мне звони почаще. Я буду рад. А ты что ли все вечера так дома и сидишь?
– Нет. У нас в библиотеке бывают интересные вечера и даже концерты.
– А с друзьями куда-нибудь пойти?
– Иногда с девчонками из колледжа встречаюсь.
– Понятно… Ну. милая, спокойной ночи!
– Спокойной ночи, па!
С тех пор они разговаривали каждый вечер, хотя бы просто желали друг другу спокойной ночи.
День взятия Бастилии
Встретились они через месяц снова на кладбище – смотрели, как устанавливали памятник. Всё было сделано быстро и аккуратно. Владимир Иванович подошел к старшему из рабочих:
– Спасибо! – он протянул деньги.
Пожилой рабочий молча взял деньги, аккуратно сложил их и убрал в карман ковбойки.
– У меня – просьба. Можете поставить здесь вот такую же скамеечку? Могу заплатить вперед.
Рабочий осмотрел скамейку у соседней могилы.
– Вперед не надо. Поставим – заплатите. К следующим выходным сделаем. Телефончик мой запишите.
Когда рабочие ушли, Оля взялась навести порядок вокруг могилы, а Владимир Иванович пошел за цветами. Когда он вернулся с целым ящиком веселых разноцветных маргариток, Оля уже протерла памятник, подмела вокруг него и разрыхлила землю в цветнике. Цветы она сажала сама. Получился красивый цветочный коврик.
– Хорошо это у тебя выходит.
– Да? А крокусы мы когда посадим?
– Их осенью сажают. Тогда они весной зацветают. Обязательно посадим.
Оля, наконец, выпрямилась и посмотрела на свои испачканные в земле руки.
– Сейчас я тебе полью.
Владимир Иванович достал из сумки бутылку воды.
Оля вымыла руки и вытерла их чистой тряпкой, которых у нее оказался целый ворох.
– Я думала – много грязи будет. А они вон как всё аккуратно сделали.
Собрав свои сумки, они присели на скамейку.
– Как быстро время летит! Уже второй раз день рождения будет без мамы, – Оля вздохнула.
– Четырнадцатого июля?
– Да, в день взятия Бастилии. А ты, пап, никогда не был у нас в этот день.
– Я считал, что вряд ли мой приход тебя обрадует.
– Да, я была довольна, что в этот день мама только со мной.
Они помолчали, а потом Оля обернулась к нему:
– А в этом году приходи. Ладно?
– Стоит ли? У тебя подруги будут, какие-нибудь знакомые…
– Никого не будет! Не хочу… А с тобой… как будто с мамой…
– Спасибо, милая!
– А у тебя когда день рождения? Я ведь даже не знаю.
– У меня уже прошел… 26 апреля.
– А сколько тебе исполнилось?
– Угадай.
– Ну… около пятидесяти... Маме было бы пятьдесят два.
– Пятьдесят пять.
– Ой, юбилей был? А я не знала. Поздравляю!
Оля поцеловала его в щеку.
– Спасибо!
– А как ты отмечал?
– На работе отметили, посидели.
– А дома?
– Нет. Я дома отмечал, только когда еще родители были живы.
– А… с мамой?
– Мама никогда не была у меня дома. Не хотела.
– Из-за меня, наверное?
– Может быть… Мы с ней обычно в этот день ходили в ресторан.
– Ой! А можно мы в мой день рождения сходим в ресторан?
– Конечно, милая!
– Ура!
– А на какой день это у нас приходится?
– На субботу. Я уже смотрела.
Черная пятница
Владимир Иванович проснулся от какого-то неудобства в спине. Он хотел повернуться на бок и вскрикнул от боли в пояснице.
– Этого только не хватало.
Он стал медленно поворачиваться. Казалось, что поясница чем-то стиснута.
Кое-как спустил ноги с дивана, сунул их в шлепанцы, и замер, наклонившись вперед и опираясь руками о край дивана.
– Как же встать-то?
Попробовал, не меняя положения спины, дотянуться рукой до стула, на котором висела одежда, стоял будильник и лежал мобильный телефон. Удалось. Потихоньку стал подтягивать стул к себе. При каждом неудачном движении поясница заставляла его вскрикивать. Наконец, подтянул. Два раза вскрикнув, все-таки надел рубашку и сунул в карман телефон. Не успевший еще зазвонить будильник он отключил. От попытки надеть брюки пришлось отказаться.
Осторожно стал поворачивать стул. Когда спинка стула оказалась перед ним, Владимир Иванович взялся за ее верхний край обеими руками и стал медленно распрямлять ноги, стараясь не менять положение спины. От напряжения на лбу выступила испарина. Наконец, он встал и, навалившись на спинку стула, долго отдыхал, боясь изменить положение. Было время подумать.
«Это вчера на работе… Душно… Устроили сквозняк… Кстати, а сколько сейчас? Восемь…»
Такое с ним бывало, но давно уже, да, пожалуй, и не так сильно.
Ну, ладно… Встал. Главное – не делать резких движений и постепенно разогреть мышцы. Перцовый пластырь вроде бы должен быть.
Опираясь о стул, он постепенно распрямился, временами закусывая губу, чтобы не вскрикнуть. С застывшей вертикально спиной стал медленно передвигать ноги, перемещаясь по комнате и стараясь, чтобы все время что-то было под руками, на что можно было опереться.
Добрался до письменного стола. Слева, в верхнем ящике, лежала его импровизированная аптечка – прозрачная сумочка из-под парфюмерии, которую когда-то подарили ему на работе.
Сумочка была удобная, на молнии. Сквозь прозрачную стенку видна была упаковка перцового пластыря, но тут же он увидел и то, что срок годности пластыря уже давно истек. Придется использовать грелку до тех пор, пока сможет добраться до аптеки.
Он уже приспособился и двигался немного смелее, временами только вздрагивая от уколов поясницы. Даже добрался до туалета.
Наконец, залив в ванной в грелку горячей воды, вернулся в комнату и осторожно сел на стул, откинувшись на спинку, подложив грелку под поясницу и притянув ее полотенцем, концы которого связал на животе.
Оказывается, на все это у него ушло почти два часа.
Позвонил завлабу, сказал, что сегодня не будет.
– Но к понедельнику обещаю быть в порядке. Про техническое задание помню. Сделаю.
– Ну, смотри. Главное – поправляйся!
Так…
Сегодня – тринадцатое. Завтра собирались с Олей в ресторан. Но до завтра он точно еще не оклемается. Вот уж действительно – черная пятница.
Владимир Иванович сидел, прикрыв глаза, боясь пошевелиться и ощущая, как начала прогреваться поясница. Время тянулось медленно.
Несколько раз он совершал осторожные путешествия в ванную, чтобы сменить в грелке воду, и снова устраивался на стуле.
Двенадцать.
Владимир Иванович набрал Олин телефон.
– Да, пап, – удивленно и даже обрадованно откликнулась она. До этого он никогда не звонил ей на работу.
– Здравствуй, милая. Должен огорчить тебя.
– Что такое? – голос ее стал тревожным.
– Не сможем мы завтра пойти в ресторан. Вернее – я не смогу. Может, ты еще кого-то пригласишь?
– Да что такое? – уже по-настоящему встревожилась она.
– Ничего страшного, Оленька. Просто поясница меня прихватила, и я сейчас – не ходок. Думаю, что завтра – тоже.
– А ты врача вызвал?
– Да врач тут ни к чему. Просто нужно ее как следует прогреть, чем я уже и занимаюсь.
– И чем ты ее греешь?
– Грелкой.
– А какие-нибудь компрессы?
– Да нет. Я обычно перцовым пластырем обходился.
– А сейчас?
– Да он оказался просроченным. Давно ничего такого не было.
– Так. А еще что-нибудь нужно? Какие-нибудь таблетки болеутоляющие?
– Да нет, нет. Ничего не нужно. И таблетки у меня есть, и грелкой я вполне обойдусь.
– А еда у тебя есть?
– Оленька, да ничего не нужно. И еды у меня полный холодильник.
– У меня сейчас будет обеденный перерыв. Я к тебе подъеду. – В её голосе зазвучали решительные Наташины ноты. – Только я твой адрес не знаю.
Оля появилась через сорок минут.
Владимир Иванович за это время героически, стиснув зубы и вскрикивая, натянул тренировочные брюки (не в трусах же ее встречать!), кое-как поправил постель на диване и заранее отпер дверь. Проделав все это и вновь наполнив грелку, он с облегчением опустился на стул.
Оля заметила, что дверь приоткрыта, и, войдя, громко сказала:
– Это я.
– Прости Оленька, что не встречаю.
Она вошла в комнату.
– Ну как ты?
– Да почти нормально. Зря ты беспокоишься.
Оля огляделась, подошла к письменному столу, на мгновение замерла, увидев мамину фотографию, потом выложила из сумочки упаковку пластыря и какие-то таблетки.
– Давай, наклею пластырь.
– Да я сам наклею.
– Сам ты как следует не наклеишь. Встать можешь?
Владимир Иванович пытался показать, что он может встать вполне свободно, но вскрикнул и ухватился за спинку стула.
– Пап, да не строй ты из себя героя. Держись за стул и стой.
Она отвязала полотенце и убрала грелку. Завернула наверх рубашку.
– Можешь подержать рубашку одной рукой? Вот так.
Распаковала пластырь, аккуратно прилепила его верхний край и, оттянув брюки и трусы, расправила пластырь вниз. Все это она проделала умело и решительно.
– Опусти пока рубашку. Шерстяной шарф у тебя есть и английские булавки?
– Шарф – в шкафу, наверху, где шапки, а булавки – в левом ящике письменного стола, там – иголки и булавки.
– Хозяйственный! – засмеялась Оля.
Она примотала пластырь шарфом и закрепила шарф булавками.
– Будешь сидеть или ляжешь?
– Лучше сидеть.
С Олиной помощью Владимир Иванович опять устроился на стуле, ощущая, как пластырь начинает согревать кожу.
– Ты что-нибудь ел?
– Пока нет, да и не хочется.
Оля прошла на кухню. Он слышал, как она открыла холодильник.
– И это ты называешь полным холодильником? Обманывать нехорошо.
Она чем-то погремела и включила плиту. «Наверное, нашла остатки супа».
Вернувшись в комнату, Оля снова огляделась, увидела журнальный столик, заваленный книгами, сложила аккуратно книги на пол и перенесла столик к Владимиру Ивановичу.
– У тебя, наверное, и салфетки или скатерть есть?
– В левом отделении шкафа.
– Действительно, хозяйственный.
Она застелила столик, на кухне нашла посуду и хлеб, включила чайник.
– Ешь суп. Там у тебя сыр есть – к чаю сделаю бутерброды, а как следует поешь вечером. Я приду, приготовлю.
Принесла тарелку с супом, хлеб и пошла за чаем.
– Оленька, да не беспокойся ты. Вечером я сам что-нибудь сделаю, а завтра, может быть, и до магазина доковыляю.
Вернулась с чаем и бутербродами.
– Значит так. Никаких «сам», никаких «доковыляю». У тебя второй ключ от квартиры есть?
– Оленька, да не надо…
– Всё! На эту тему – всё. Где ключ?
– Там же, в столе, где булавки.
Оля достала ключ и положила в сумочку.
– Посуду оставь на столике, никуда не носи. Я побежала. Если что, звони.
– Оленька!
– Что?
– Ты – вылитая мама.
– Спасибо! – она поцеловала его в щеку и ушла.
Владимир Иванович услышал, как она запирала дверь.
Где-то около восьми вечера он услышал, что замок отпирается. Он сидел за тем же столиком и просматривал материалы к техническому заданию. Он успел все-таки отнести посуду на кухню и даже вымыл её. Пластырь делал свое дело. Острые прострелы в пояснице прекратились, хотя всякое недостаточно плавное движение заставляло стискивать зубы.
– Пап, ну ты как ребенок. – Оля увидела пустой столик и покачала головой. – Я купила полуфабрикаты. Сейчас быстро разогрею и будем ужинать.
Владимир Иванович сидел, прикрыв глаза, и слушал, как она хозяйничала на кухне. Это было непривычно, но, пожалуй, приятно.
Ужинали на кухне. Несмотря на протесты Оли, Владимир Иванович сказал, что незачем им тесниться на журнальном столике, и перешел в кухню, стараясь не показывать, что это все-таки дается ему не просто.
– Ну, как ты завтра? Прости, что нарушил планы.
– Приеду к тебе.
– Зачем?! Едой ты меня уже завалила. Пригласи подруг. Надо же день рождения отметить.
– Вот для этого я и приеду. Не возражай. Как именинница имею я право выбрать, как мне этот день отметить? Нет, нет… Ты отвечай: имею я право?
– Имеешь. Только мне это напомнило старый анекдот.
– Какой?
– Приходит человек к чиновнику и спрашивает: «Могу я…». – «Нет, не можете». – «Но Вы даже не дослушали, о чем я спрашиваю. Могу я…». – «Нет, не можете». – «Простите, но я имею право…» – «Имеете». Так что право ты имеешь.
Оля рассмеялась.
– Нет уж! Я и право имею, и могу. Ключ у меня есть, так что не запрешься.
Оля убрала со стола и вымыла посуду. Владимир Иванович смотрел на ее движения – до чего же похожа!
Она прошла в комнату.
– Ты спишь на диване? Удобно?
– Вполне. В принципе, он даже раскладывается.
– Разложить?
– Нет, нет… Сейчас так даже удобнее. Можно привалиться спиной к спинке дивана. Пояснице будет теплее.
Оля ловко перестелила постель, взбила подушку.
– Как я понимаю, у тебя стул служит ночным столиком.
Она придвинула стул к дивану.
– Нет, подожди. А как же ты будешь свет выключать? Потом будешь в темноте идти. Наверняка, обо что-нибудь споткнешься. Это с твоей-то поясницей!
Она отодвинула стул, придвинула журнальный столик и переставила на него настольную лампу с письменного стола.
Владимир Николаевич с улыбкой наблюдал за ее хозяйничанием.
– Смотри только – не зацепись за шнур.
– Постараюсь.
– Ладно. Поеду. Если что, звони в любое время.
– Спасибо, милая! Приедешь домой – сразу позвони, а то уже поздно.
– Хорошо.
Оля поцеловала его в щеку. Потом вдруг поцеловала еще раз.
– Это отдельно – за «милую». Спасибо тебе!... Не провожай. Сама запру.
Минут через сорок она позвонила.
– Всё в порядке, па! Меня никто не съел.
– Спокойной ночи, милая!
– Спокойной ночи!
Прежде, чем лечь, Владимир Иванович включил компьютер, мельком глянул новости в интернете и набрал запрос: «купить цветы». Предложений оказалось много. Заказы на следующий день принимали в большинстве магазинов, но работали они только до восьми вечера. А сейчас было уже почти одиннадцать. Нашел несколько интернет-магазинов, работавших круглосуточно. Позвонил в первый из них. Женский голос откликнулся сразу же:
– Магазин «Флора» рад Вашему звонку.
– Это приятно. Но я, надеюсь, буду разговаривать не с магазином, а с Вами. Как Вас зовут?
– Евгения.
– Скажите, Женечка! Могу ли я сейчас заказать букет, чтобы завтра в одиннадцать утра он был бы уже у меня?
– Можете.
– Отлично! Я видел у вас на сайте замечательные букеты. Но мне нужен простой букет. Мне нужны розы нежно-розового оттенка, естественно, с длинными стеблями и крупные. Но они бывают разные. Могу ли я просить лично Вас выбрать розы, которые пахнут малиной. Вы знаете – бывают такие розы.
– Да, конечно.
– Женечка, я привык всегда выбирать розы сам, но, к сожалению, сейчас привязан к дому. Я полностью полагаюсь на Вас. В букете должно быть двадцать семь роз. Если окажется, что есть варианты по оттенку, по запаху, то пришлите мне три разных букета, которые Вам самой больше понравятся, а я выберу из них один, но заплачу за все три.
– Хорошо. Завтра к одиннадцати часам утра – букет из двадцати семи роз. Скажите, пожалуйста, Ваш адрес и номер телефона.
Заказав цветы, Владимир Иванович стал укладываться. Со спиной явно стало лучше, но стоило в это слишком поверить, как она давала о себе знать.
По-домашнему
Будильник он завел на девять, чтобы не проспать и к одиннадцати уже успеть привести себя в порядок. Но будильник не понадобился. Несколько раз за ночь его будила поясница. Владимир Иванович осторожно ворочался, находя положение, при котором она успокаивалась, и снова засыпал. В очередной раз, проснувшись в половине восьмого, он решил, что пора вставать.
Яркое солнце освещало комнату. Окно выходило на восток.
Штору Владимир Иванович обычно не задергивал, и утреннее солнце часто будило его. С солнцем легко было вставать, делать зарядку.
Кухонное окно смотрело на запад. С двенадцатого этажа по вечерам открывалось замечательное закатное небо.
Он любил свою квартиру.
С родителями он жил в старом доме, в двух больших комнатах коммунальной квартиры. Когда родители один за другим умерли – сначала отец, а через два года мать, – Владимир Иванович обменял эти комнаты на небольшую, но зато отдельную, однокомнатную квартиру. Ему тогда было сорок.
Личная жизнь у него как-то не складывалась. Сначала он был увлечен работой (как, впрочем, и сейчас), потом несколько лет всё его свободное время было посвящено родителям, которые стали болеть и которых он любил. Он был их единственным поздним ребенком. Они в нем души не чаяли, и он отвечал им взаимностью. Когда их не стало, он вообще с головой ушел в работу, и его новая квартира стала просто его кабинетом: большой письменный стол, стеллажи с книгами, шкаф для одежды и диван, на котором он спал. Нерабочая часть его жизни проходила на небольшой кухне, где он сначала поставил и телевизор, но потом, чтобы иметь возможность посмотреть новости, не отрываясь от письменного стола, он купил тумбу на колесиках и удлинил шнур антенны, так что можно было перемещать телевизор по всей квартире.
Через год после вселения в эту квартиру случилась та самая встреча с Наташей. Он долго не верил, что эта красивая умная женщина приняла его всерьез. Он уже знал, что у нее есть дочь, и тем более был почти потрясен, когда однажды Наташа пригласила его к себе и он остался у нее на ночь. Это получилось как-то просто и в то же время необыкновенно. Они втроем, вместе с Олей, пили чай и о чем-то разговаривали. Потом Оля отправилась спать. Наташа уложила ее (она всегда ее укладывала, и Оля это любила) и, убедившись, что та заснула, вернулась на кухню, где Владимир Иванович сидел в тревожном ожидании. Наташа потянула его за руки, он встал. Она обняла его за шею, и он с колотящимся сердцем почувствовал ее губы на своих губах. Наташа была первой его женщиной. Она, кажется, это поняла по его поведению и была очень нежна и терпелива. В эту ночь они впервые сказали друг другу "ты" и "люблю". Под утро он ушел, когда Оля еще спала. Ушел он переполненный счастьем и благодарностью за Наташину деликатность. Когда позже он однажды сказал ей об этом, она улыбнулась: "А мне так хотелось тебя сразу! Но нельзя же было тебя пугать", и засмеялась: "но ты быстро освоился..."
С тех пор, всё чаще, он приходил к ним в гости и оставался на ночь. Конечно, при Оле они с Наташей не позволяли себе ничего, что могло бы как-то намекнуть на их отношения, и называли друг друга по имени и отчеству, но всё-таки уже на «ты», и однажды Наташа сказала, что Оля, кажется, догадывается. Правда, пока Оля училась в школе, она ни разу не застала Владимира Ивановича у них утром. Чтобы Наташа поехала к Владимиру Ивановичу и, тем более, осталась на ночь, это было вообще исключено.
Когда Оля поступила в колледж, Наташа решила, что глупо скрывать их отношения от взрослой дочери. Однажды утром она объяснилась с ней, сказав, что Владимир Иванович очень ей дорог и она не хочет этого скрывать, но пообещав, что отчима у Оли никогда не будет. Они сидели на Олиной кровати, и Оля расплакалась, уткнувшись в Наташино плечо. Наташа гладила ее по волосам и тихо говорила: «Всё будет так же хорошо, как и было». Успокоившись, Оля сказала: «Я всё понимаю, мам».
Перебирая всё это в памяти, Владимир Иванович скатал постель и остановился в раздумье. Обычно он убирал ее в диван, но сейчас, естественно, не мог поднять сиденье дивана. Открыл гардероб, и отнес по частям постель туда, сложив внизу, под костюмами. Прошел в ванную, побрился. Потом, морщась и стискивая зубы, извлек из гардероба и надел брюки и светлую рубашку.
Ровно в одиннадцать раздался звонок в дверь. «Пунктуально!» – отметил про себя Владимир Иванович. В ожидании этого звонка он уже заранее вышел в прихожую, чтобы не заставлять ждать. Открыл дверь. Пожилая женщина держала большую охапку роз.
– Проходите, пожалуйста! И простите, что не могу освободить Вас от груза, – поясница болит.
Они прошли в комнату. Женщина аккуратно положила на письменный стол три букета. По комнате поплыл запах малины. Владимир Иванович осмотрел букеты и решительно взял один из них.
– Вот этот! Спасибо огромное! Сколько с меня за все три?
– Не надо за три. Два других я ещё продам.
– Нет, нет. Как я обещал, так и будет.
Расплатившись, он спросил:
– А кто подбирал цветы?
– Я.
– Простите, это я с Вами вчера разговаривал?
– Со мной, – женщина улыбнулась.
– Ради бога, простите мою фамильярность, но у Вас такой молодой голос.
– Ничего. Мне это только приятно… Если честно, то я нарочно сама сегодня поехала – посмотреть, кто так заказывает цветы. И если честно, я тоже ожидала, что Вы моложе.
– Уж какой есть. А ко мне дочка должна приехать. У нее – день рождения. Я обещал ей пойти в ресторан, и вот из-за проклятой поясницы сижу дома, и она сама ко мне приедет.
– Надо же! Хороший отец и хорошая дочь. А матери, как я понимаю, уже нет.
– Да.
– Простите! Желаю, чтобы и у дочери, и у Вас всё было хорошо.
– Спасибо! Евгения, простите, отчества так и не знаю…
– Зовите Женей – мне только приятно.
– Женя, возьмите эти два букета себе… Или нет. В двух будет четное количество цветков. Возьмите один себе, а второй подарите еще какому-нибудь хорошему человеку.
– У меня шофер – девушка.
– Вот ей и подарите!
Владимир Иванович перенес настольную лампу с журнального столика обратно на письменный стол. Достал свою единственную вазу, в которой когда-то ему на пятидесятилетие подарили цветы. Подвинул журнальный столик на середину комнаты и поставил вазу на него. В несколько приемов принес ковшиком и налил в вазу воды. Освободил букет от декоративной бумажной обертки (он не любил этих оберток) и поставил цветы в вазу. Обертку смял и бросил в корзину для бумаг, стоявшую под письменным столом. Ну, что же, кажется он готов к приему.
Владимир Иванович сел на диван, привалившись к спинке, и сидел, закрыв глаза. Все-таки он устал, и поясница опять заныла.
Кажется, он задремал.
Разбудил его звук отпираемого замка.
– Пап, ты жив? – раздался весёлый голос, и Оля появилась на пороге комнаты в легком нарядном платье. Волосы были уложены в изящную прическу. В руках – две большие сумки.
– Жив, жив, красавица ты моя!
Оля глядела на букет удивленными и восхищенными глазами.
– Ты что, выходил?! – грозно спросила она.
– Сумки-то поставь! Не выходил я. Для этого есть интернет и телефон.
– Папка-а-а!
Она бросила сумки и кинулась к нему. Не давая ему встать, она прижала его к спинке дивана и целовала то в одну, то в другую щеку, а потом неожиданно заплакала.
– Ну, что ты, Олюшка!
Владимир Иванович погладил ее по мокрой щеке.
Оля шумно вздохнула и подошла к букету, уткнувшись в него лицом.
– Я понимаю, почему мама так тобой дорожила. Мне так тяжело было в первый год без неё, а теперь… Какое счастье, что ты есть, папка! Господи, какое счастье!
Владимир Иванович невольно вздрогнул.
Потом Оля шумно распаковывала сумки, что-то укладывала в холодильник. Застелила кухонный стол принесенной скатертью.
Она уже ориентировалась в хозяйстве Владимира Ивановича и, похоже, чувствовала себя, как дома.
Он тоже перебрался на кухню и, сидя за столом, с улыбкой наблюдал за нею.
Вдруг Оля остановилась и смущенно спросила:
– Ничего, что я так хозяйничаю?
– Милая, ты не представляешь себе, как мне это приятно.
Всё расставив и разложив на столе, Оля перенесла на него и букет и, наконец, села напротив Владимира Ивановича.
Он встал.
– Да сиди ты, сиди, пожалуйста.
– Ну, уж нет!
Опираясь одной рукой о стол, он поднял в другой руке рюмку.
– Оленька, ты – умная, красивая… вообще – замечательная. Пусть же придет к тебе счастье! У тебя ещё вся жизнь – впереди, и пусть она будет счастливой!
Потом они долго сидели за столом. Оля, на удивление, была оживленной и разговорчивой. Рассказывала смешные истории из библиотечной жизни. Владимир Иванович тоже вспоминал какие-то казусы из своей работы. Они смеялись. Было легко и празднично.
Разговоры продолжались и пока Оля убирала со стола. Владимир Иванович всё порывался тоже что-нибудь сделать, но Оля ему не позволяла. Наконец, он ее убедил, что вполне может, сидя, вытирать посуду, которую она мыла.
Из кухни они перешли в комнату. Оля снова перенесла букет, и он стоял посреди комнаты.
Они сели на диван и какое-то время молчали, глядя на букет.
– Ну, не знаю, чем тебя развлечь. Танцор из меня и так-то плохой, а сегодня – тем более.
– А можно просто какую-нибудь музыку поставить?
– Конечно, можно. А хочешь – какой-нибудь фильм можем посмотреть. Правда, у меня современных фильмов нет. Всё, так сказать, ретро. И даже очень ретро!
– А какие?
– Вон там, на стеллаже, – стопка дисков. Можешь посмотреть.
Оля прошла к стеллажу и стала перебирать диски.
– А что такое – «Весна»?
– Ты не видела «Весну»?
– Нет. Во всяком случае, не помню.
– С Орловой, Раневской?
– Нет. Я с ними только отрывки каких-то фильмов по телевизору видела.
– Тогда давай, посмотрим. Надеюсь, не пожалеешь. Подкати тумбу с телевизором. В нем плеер есть.
Оля отодвинула столик с букетом, но так, чтобы он все-таки оставался на виду. Подкатила телевизор, повернув его к дивану.
– Вставь диск и давай сюда пульт. Остальное – пультом. Садись.
Оля снова села рядом с Владимиром Ивановичем.
– Это – любимый фильм моих родителей. Когда я рос, его уже редко показывали, но они очень хотели, чтобы я его посмотрел. Помню, был какой-то фестиваль кинокомедий, и они меня повели смотреть «Весну». Когда отец умер, мама жила воспоминаниями о нем. Они очень любили друг друга, и она тогда многое мне рассказывала. И как-то рассказала, что этот фильм собственно и соединил их. Он тогда только вышел. А фильмов выходило мало, и все, конечно, ходили на все фильмы. Они с отцом только недавно тогда познакомились, и он предложил ей сходить в кино. Она вспоминала, как смеялся весь зал и они смеялись. И было как-то легко, и она не удивилась, когда отец вдруг взял ее за руку, и они смеялись, держась за руки. И после весь вечер так и ходили, держась за руки и вспоминая смешные места из фильма. Правда, они еще несколько недель встречались, прежде чем отец сделал ей предложение. А уже потом, когда они были женаты, они как-то вспоминали этот фильм, и оказалось, что именно в тот вечер каждый из них понял, что хочет быть с тем, кого держал за руку.
– Здо'рово!
– Ну, давай смотреть.
Оля подвинулась к Владимиру Ивановичу и прислонилась к его плечу.
– Тебе так поясница ничего?
– Нет, нет, что ты!
Владимир Иванович знал этот фильм почти наизусть и смотрел не столько на экран, сколько на лицо Оли, заливавшейся детским смехом, когда на экране возникали сцены с Раневской и Пляттом, и становившейся задумчиво-радостной во время лирических объяснений героев.
Когда фильм закончился, Оля обернулась к Владимиру Ивановичу, обняла его за шею и прижалась щекой к его щеке.
– Спасибо! Это – еще один подарок!
Потом резко встала.
– Ну, пора мне собираться.
– Да, наверное… Надо же, как день пролетел.
Оля откатила тумбу с телевизором, протянула руки Владимиру Ивановичу и помогла ему подняться.
– А где твоя постель?
– В шкаф убрал. Обычно – в диван, но сегодня не решился его поднимать.
– Хорошо – хоть это сообразил, – засмеялась она.
Застелив постель и, как и вчера, пододвинув журнальный столик к дивану, Оля взяла букет и задумалась.
– Давай мы его разделим – половину я возьму с собой, а половину оставим у тебя, чтобы завтра он был со мной и там, и тут.
– А ты что, завтра опять приедешь?
– А ты что, не хочешь?
– Что же ты все выходные будешь мотаться? Наверняка, тебе и дома что-то сделать надо. А я уже вполне могу и сам обойтись.
– Вижу, как ты можешь… Кстати, давай пластырь заменим. Уже больше суток прошло.
– Ну, Оленька, ну, я сам…
Усмехнулась.
– Что же ты такой строптивый?!
Оля поставила букет на письменный стол. Принесенные ею пластыри еще лежали там же. Она сходила на кухню, взяла миску, налила теплой воды и поставила рядом на стол. Сходила в ванную, принесла губку и полотенце.
Владимир Иванович всё это время стоял, держась за спинку стула и наблюдая за ее действиями. Он понимал, что сопротивляться бесполезно. Наташин характер.
– Держись как следует.
Оля решительно расстегнула ремень брюк, размотала шарф, вытащила и задрала рубашку.
– Придержи рубашку.
Аккуратно отлепила пластырь. Кожу пощипывало.
– Нет, сейчас клеить не будем. У тебя есть какой-нибудь крем? Слишком раздражено. Надо смазать, а завтра наклеим новый.
– В ванной – крем после бритья.
– А что-нибудь еще?
– Между прочим, очень хороший крем, с витамином «эф». Я его использую как раз для смазывания раздраженной кожи. Его даже врачи рекомендуют.
– Надо же! Никогда не слыхала.
Она отправилась в ванную, а Владимир Иванович опасливо следил, как бы брюки не свалились с него совсем.
Оля принесла крем, потом смочила губку и аккуратно протерла покрасневшую кожу, осторожно промакивая воду полотенцем. В какой-то момент она нажала на губку сильнее, и вниз побежала струйка воды, которую она не успела поймать полотенцем.
– Ой, прости!
– Ничего, только щекотно.
Уверенными, но ласковыми движениями Оля смазала раздраженное место кремом, снова замотала шарф и позволила ему опустить рубашку и застегнуть ремень.
Отнесла всё обратно в ванную и на кухню.
Взяла букет и стала его осторожно делить.
– А сколько в нем цветков? Ты не считал?
– Не считал. Просто знаю – двадцать семь.
– Папка…, – сказала она и ничего не добавила. Потом спросила:
– А как же делить? Ведь в одном букете останется четное число роз.
– Есть предложение.
– Какое?
– Сходи-ка на кухню, милая. Там в буфете ты, наверняка, видела, – есть высокая мензурка. Принеси ее.
Оля послушно принесла мензурку.
– Отлей в нее воды… Так. Выбери красивую розу.
– Да они все красивые.
– Ну, какая тебе больше приглянется.
Оля вынула одну розу и поставила ее в мензурку. Получилось очень изящно.
Владимир Иванович, держась одной рукой за край стола, наклонился, дотянулся до Наташиной фотографии и поставил ее перед мензуркой.
– Папка, какой ты молодец!
Разделив оставшийся букет, Оля стала складывать в сумку свои вещи.
– Скатерть пусть останется у тебя, и тапки мои пусть тут поживут. У меня дома еще есть.
– Пусть поживут. Не возражаю.
Несмотря на Олины протесты, Владимир Иванович проводил ее до двери.
Она обняла его.
– Спасибо тебе за этот день! Хорошо, что мы не пошли в ресторан.
– Пожалуй, да.
Из дома она позвонила.
– Всё в порядке, па. До завтра!
– До завтра, милая!
Жизнь налаживается
В эту ночь поясница почти его не беспокоила: проснулся, кажется, только один раз. Но, когда он встал, она снова дала о себе знать, хотя и не так сильно.
Убрав постель, умывшись и выпив чаю с оставшимся со вчерашнего дня пирогом, Владимир Иванович уселся за письменный стол. Букет он опять переставил на журнальный столик и слегка отодвинул розу в мензурке и Наташину фотографию, освобождая место для работы.
Голова была, на удивление, свежая, и он без раскачки, сразу же, погрузился в работу.
Около двенадцати услышал, как отпирается замок.
– Привет! – послышалось из прихожей.
– Привет, милая!
Он попытался встать с кресла, но быстро это не получилось. Оля опередила его.
– Сиди, сиди! Не вставай!
Она подошла к нему и поцеловала в щеку.
– Как приятно от тебя пахнет!
– Надо же, заметил… А вчера не заметил.
– Правда? Прости!
– Ну, ладно, работай и не обращай на меня внимания. Я пока кое-что поделаю.
Он опять повернулся к столу и только слышал легкие Олины шаги, позвякивание посуды, шум воды. Потом он отключился и от этих звуков. Не заметил, как пролетел час. Вдруг почувствовал у себя на плечах Олины руки.
– Давай пообедаем, потом продолжишь.
– Спасибо, милая. Сейчас. Так сказать, поставлю какую-нибудь логическую точку.
Через пять минут он оторвался от клавиатуры и повернулся на кресле.
Оля вышла из кухни, и он с удивлением увидел, что она была не в платье, а в халатике, туго перетянутом в талии пояском.
Увидев его удивление, Оля смущенно засмеялась.
– Ничего, что я так? Так удобнее.
– Да, ради бога, Оленька!
– Па, я молочную вермишель сварила, чтобы быстрее. Из дома кастрюлю с супом тащить неохота было.
– Отлично! Я вообще молочное люблю.
За обедом они вспоминали вчерашний день. Оля сказала, что обязательно хочет посмотреть «Весну» еще раз.
После обеда они осуществили уже знакомую процедуру наклеивания пластыря, и Владимир Иванович вернулся за письменный стол, а Оля занялась посудой.
Через какое-то время она подошла к нему:
– Па, можно я включу стиральную машину?
– Нельзя!
– Почему? – удивилась она.
– А потому что хватит на сегодня возиться с хозяйством. Посиди, отдохни, можешь что-нибудь почитать или посмотреть. У меня там, – он показал в сторону стеллажей, – не только техническая литература. А я через полчаса, наконец, закончу, и можем посмотреть ту же «Весну» или что-нибудь еще.
Через полчаса они, как и вчера, сидели на диване. Оля уютно устроилась, подобрав под себя ноги и крепко прижавшись к плечу Владимира Ивановича. И так же, как и вчера, Владимир Иванович с улыбкой смотрел на ее лицо, на котором живо отражалось всё происходившее на экране.
В какой-то момент она заметила его взгляд:
– А что ты на меня смотришь?
– Да фильм-то я наизусть знаю, а дочку свою я не так часто вижу.
Оля счастливо улыбнулась и крепче прижалась к его плечу.
Когда фильм кончился, она вдруг спросила:
– А как ты думаешь – они поженятся?
– По сюжету вроде бы должны, но вряд ли это будет счастливый брак.
– Почему? – удивилась Оля.
– Ну, ты представь, он с головой – в своей режиссуре, она – в своей науке. Им и поговорить-то некогда будет.
– А ночью?
– Ну, если только ночью… – улыбнулся Владимир Иванович.
– Нет, я не в том смысле, что… в постели… Ну вот, я, как всегда, опять не туда!.. Я имела в виду, что хотя бы за ужином они же могут поговорить.
– Ладно, будем надеяться, что всё у них было хорошо. Ведь это давно уже было.
– Правда. А так хочется иногда, когда фильм кончается, узнать, что будет дальше.
– Согласен.
Оля стала собираться.
Прошла в ванную, снова переоделась в платье и сменила тапки на туфли.
– Красивая ты, доченька! Нужно тебе мужа хорошего найти.
– Пап, не надо об этом.
– Прости, но жизнь так быстро летит.
– А можно я и халат тоже оставлю у тебя, чтобы не возить с собой?
– Оставь, конечно! Чтобы тапкам не так одиноко было.
Они рассмеялись.
Владимир Иванович проводил ее в прихожую.
Как всегда, приехав домой, она позвонила.
С тех пор стало обычным, что раза два в неделю, вечером, после работы, Оля заезжала к Владимиру Ивановичу и хозяйничала. Иногда он, как и раньше, задерживался в лаборатории, и, когда приезжал домой, его уже ждал горячий ужин.
На кладбище они теперь тоже всегда бывали вместе.
Владимир Иванович с радостью видел, что Оля ожила. На лице ее то и дело появлялась улыбка. От прежней скованности не осталось и следа. И он время от времени, действительно, задумывался о том, как же найти ей мужа. Она по-прежнему, кроме библиотеки, практически нигде не бывала. Хождения по магазинам были, конечно, не в счет. Даже с бывшими подругами по колледжу она встречалась редко.
Так прошел остаток лета, вся осень и начало зимы.
В ноябре отметили Наташин день рождения: были на кладбище, а потом поехали к Оле и провели весь этот день вдвоем за разговорами, конечно, о Наташе.
За неделю до Нового года, в один из дней, когда Оля собиралась быть вечером у него, она позвонила ему в конце рабочего дня.
– Па, я сегодня к тебе не приеду. Ладно?
– Милая, как тебе удобно. У тебя всё в порядке?
– Да, пап. Просто у меня, – она на мгновенье запнулась, – назначена встреча.
– Хорошо. Только все-таки вечером позвони мне, чтобы я не волновался.
– Обязательно, па!
«Наконец, – подумал Владимир Иванович. – Дай-то бог».
Вечером, вернувшись домой, он вдруг поймал себя на том, что ему не хватает присутствия Оли. Правда, и так она бывала у него далеко не каждый день, но это чувство возникло впервые.
Он сидел за компьютером, занимался, но то и дело поглядывал на часы.
Наконец, она позвонила.
– Привет, па! Я уже дома.
– Привет, милая! Всё в порядке?
– Да.
– Не замерзла? Сегодня морозно.
– Мы в кино были.
– Что-нибудь интересное?
– Очередной детектив. Смотреть можно.
Владимир Иванович хотел спросить о её завтрашних планах, но не стал. Возникла пауза.
– Па, можно я завтра тоже не приеду?
– Оленька, ну зачем ты спрашиваешь?
– А ты не обидишься?
– Милая, оставь это. Только звони мне, чтобы я не волновался.
– Спасибо, папка! Я тебя очень люблю.
– Я тебя тоже, потому и прошу звонить.
– Я обязательно позвоню.
– Вот и хорошо. Спокойной ночи, милая!
– Спокойной ночи, па!
Владимир Иванович посидел, бездумно глядя на экран монитора. Почему-то было грустно. Он взглянул на Наташину фотографию и сказал:
– Вот так, Наташенька.
Заставил себя перечитать последние набранные фразы и решительно застучал по клавиатуре.
Постепенно грусть отошла.
Работа всегда помогала ему обрести спокойствие и уверенность.
2014 - 2020 гг.
Всю повесть - см.:
http://www.proza.ru/2016/03/26/1854