Александр Сергеевич Суворов («Александр Суворый»)
Книга-фотохроника: «Легендарный БПК «Свирепый» ДКБФ 1971-1974».
Глава 396. ВМБ Балтийск. БПК «Свирепый». Будь готов – Всегда готов! 03.04.1974.
Фотоиллюстрация из открытой сети Интернет: Астраханская вобла для ВМФ СССР и России. 1974. Вяленая вобла производится в жестяных банках по специальной технологии (ГОСТу). Моряки любят воблу, особенно при качке. При морской болезни она уменьшает неблагоприятное самочувствие. Вобла для ВМФ специально отбирается с икрой, закатывается в металлические банки, где вобла сохраняет свой неповторимый качественный запах, вкус и питательную силу длительное время.
В предыдущем:
Что-то я начал уставать и немного раздражаться от напряжения моей работы комсоргом корабля, я всё сильнее и сильнее стал желать себе смены…
В Среду 3 апреля 1974 года я получил письмо от Аннушки (знакомой девушки-соседки в городе Суворове). Подчёркнуто небрежное, нарочито дружеское, обидчивое, но естественное и закономерное, так как жизнь молодой девушки, только что закончившей учёбу, требует свободы, воли, удовлетворения естественных желаний и хотений. Удачи ей и счастья в полёте…
Вдруг на БПК «Свирепый» с полными полномочиями и соответствующим удостоверением явился… Сашка Якимушкин, друг и товарищ, соратник по всем моим комсомольским и КВНэновским делам! Вот это сюрприз!
Солидный, чуть-чуть небритый, улыбчивый, взрослый, в хорошем костюме, в белой рубашке с накрахмаленным воротником и в галстуке таком, что вахтенные на трапе, дежурный по низам и дежурный по кораблю вытянулись перед бывшим матросом навытяжку, а он, добродушный, как медвежонок, - благосклонно принял их вид и приём и просто потребовал сопроводить его к командиру корабля, к старпому, или к замполиту.
Когда Сашка Якимушкин предъявил свои документы, то замполит, старший лейтенант А.В. Мерзляков, принял Сашку с почётом и уважением, потому что Сашка был уже секретарём горкома партии города Балтийска…
Они немного пообщались, а потом Сашка пришёл ко мне и Александр Васильевич с изумлением смотрел как мы с ним «братались», обнимались и хлопали друг друга по спинам.
В тот момент, когда Александр Викторович Якимушкин скромно «ввалился» в «ленкаюту», у меня был настоящий «бой» (спор) с двумя «студентами» (курсантами высшего военно-морского училища).
Сашка,как всегда, сначала не ввязывался в спор, а стал молча прислушиваться, Мерзляков стал меня «осаживать», «стыдить» и делать знаки, чтобы я особо «не разорялся», а мы со «студентами» яростно продолжили спор о характере современной военно-морской службы.
Они заученно говорили словами лекций и учебников, быстро цитировали тексты постановлений, решений, программ, а я, стараясь не ухмыляться, отвечал им примерами из истории нашей подготовки корабля к несению боевой службы и самой БС (боевой службы) в Северной Атлантике, когда содержание нашей службы были наполнены настоящим или истинным смыслом – боевой работой.
Всё, что говорили и утверждали «студенты-курсанты» - это было только отражение доминирующей государственной идеологии и политики, верной и правильной, но больше всего похожей на запрограммированную строевую службу-жизнь: работа, учёба, изучением материалов пленумов, соревнование, собрания, отчёты, программа телепередач, осуждение внешнего Запада и внутренних диссидентов, «вечерняя поверка» под программу «Время», сон и снова утром на работу-службу…
Студенты-курсанты опять говорили и утверждали, что «выходцы из народа, став партийными и советскими руководителями, должны вести остальной народ за собой, как лидеры», что «служба без лидеров-командиров превратится в хаос, в «матросскую вольницу», на что я им с возмущением говорил-доказывал, что «это выражение недоверия матросам-морякам, которые по вашей теории превращаются в стадо «механических болванчиков» в корабельном механизме-системе».
- Так боевой корабль, - кричали они почти хором, - это и есть боевой механизм, «коробка» насыщенная вооружением, боеприпасами, машинами и механизмами!
- Ерунда! – кричал я им в ответ. – Боевой корабль – это живой организм со своим характером, мозгом, нервной и пищеварительной системой, это плоть от плоти экипажа корабля, который с кораблём составляет одно целое!
- С офицерами – да, - кричали «студенты-курсанты», - а с матросами – нет! Матросы пришли на три года и ушли, мичмана пришли на сезон по контракту и ушли, только офицеры-лидеры-командиры могут по нескольку лет служить на одном корабле и вникнуть в него, как ты говоришь, как в организм.
- Да хоть на три года, хоть на год, хоть на полгода! – заорал я в отчаянии. – Как вы не понимаете! Если матрос не проникнется кораблём, не врастёт в корабль, как в самого себя, не станет родным и близким своим братьям-матросам, всему экипажу корабля, то он будет просто служить, выполнять только свои служебные обязанности «от сих, до сих», но не жить вместе с кораблём и его экипажем, не совершать подвиги, не жертвовать своим здоровьем, временем, судьбой ради боевого корабля, а значит, ради Родины.
- Да ладно вам! – перешли вдруг на «вы» эти студенты-курсанты. – Знаем мы как матросы относятся к службе: «Моряк спит, а служба идёт», годки «годкуют», а «салаги» пашут на годков, вместо годков, за годков. Сами «срочную» служили, плавали, знаем…
- Да ни хрена вы ещё не знаете, - сказал я вдруг совершено спокойно и негромко. – А с таким отношением к военно-морской службе вас надо гнать со флота «в три шеи».
- Это ещё почему?! – обозлились трое «студентов-курсантов» и заместитель командира корабля по политической части, старший лейтенант А.В. Мерзляков, который всё это время безуспешно пытался вмешаться в разговор и успокоить нас, встал между мной и этими «студентами»…
- Потому что вы служите себе, - сказал я печально, - а мы, Родине.
- Потому что вас держит на службе карьера, материальное довольствие, благополучие, семьи, паёк, продвижение по службе, выслуга лет, валюта на заходах в иностранные порты, может быть какой-то интерес попутешествовать и повоевать.
- А нас, матросов, ничего не держит на службе, кроме одного – честно исполнить за наши три года данную нами военную присягу так, чтобы не было стыдно, горько и обидно за бесцельную скучную службу на флоте.
- Потому что для вас военно-морская служба как работа, а для нас - как подвиг, которым мы будем гордиться всю свою оставшуюся жизнь, и будем помнить военно-морскую службу и наш боевой корабль с любовью, как бы нам трудно ни было.
Мы все замолчали. Курсанты стояли в напряжении и со злостью смотрели на меня. Мерзляков тревожно оглядывался на Сашку Якимушкина, всё слабо пихал меня в грудь – гнал меня в отсек библиотеки, за прилавок, а я гибко, но твёрдо принимал его пинки, а сам был готов встретить этих «студентов» кулаками, который уже крепко сжал в своих необъятных карманах штанов матросской робы.
- Знаете, - подал свой голос Сашка Якимушкин, - однажды один человек попал на каторгу, где заключённые добывали камень для строительства.
- Что ты делаешь? – спросил этот человек у одного «зека».
- Ты что, не видишь? – зло ответил «зек». – Мучаюсь на каторге!
- А ты что делаешь? – спросил человек у другого «зека».
- Отбываю свой срок и таскаю камни, - с отчаянием ответил второй «зек» и свалил в кучу свои камни.
- Ну, а вы что делаете, - спросил человек у «зека», который терпеливо обивал острые углы каменного блока.
- Строю храм, - ответил «зек» и залюбовался своей работой.
- Это вы к чему, Александр Викторович? – спросил один из курсантов и все, в том числе замполит, старший лейтенант А.В. Мерзляков с недоумением воззрились на Сашку Якимушкина.
- Это я вам потом объясню, - сказал им с добродушной улыбкой Якимушкин. – Идите вместе с замполитом к нему, я вас догоню.
Оказалось, Сашка Якимушкин прислал к нам на корабль этих курсантов, как своих студентов, потому что Сашка, кроме своих обязанностей партийного руководителя, был преподавателем в высшем военно-морском училище и хотел, чтобы они прошли практику на БПК «Свирепый».
- Ты извини меня, - сказал Александр. – Я надеялся, что они сами сумеют наладить с тобой контакт и взаимопонимание. Они ещё лучшие из моей группы, остальные…
Сашка махнул рукой, и мы немного посидели молча. Потом Александр тихо-тихо рассказал мне последние новости по стране, Калининграду и городу Балтийску, посоветовал мне особо откровенно не говорить и не делиться своими мыслями и суждениями, попросил меня беречься и дослужить без «грехов» до конца службы.
- Зреет что-то нехорошее, - сказал Сашка Якимушкин. – Куда-то мы идём не туда. Очень трудно работать. Всё как будто «стеклянное», хрупкое и в то же время «непрошибаемое». «Живого слова» нет, одни только «формулировки» и «лозунги»…
- КВН, Саша, «закроют», так что делай выводы... Будь готов…
- Всегда готов! – бодро ответил я другу, но у меня сразу же «засосало под ложечкой», как во время сильной морской качки.
Мы с Сашкой Якимушкиным выпили «по крышечке» из моей заветной «гостевой фляжки», занюхали и заели вяленой воблой, и я подарил Сашке целую жестяную трёхлитровую банку астраханской воблы из моих «зашхерных» запасов.
Потом мы с ним попрощались так, как будто навсегда…