Ночью в полусне Татьяна приходила и бесшумно садилась на кровать, задумчиво и нежно улыбалась, а Виктор спрашивал:
- Почему же ты не пригласила меня на Старый новый год?
- Перестань. Ты все прекрасно понимаешь. Ты знал всегда, что там в ущелье не моя мольба тебя спасла. Сергей ведь сразу понял и сказал тебе об этом перед взлетом. А я? Я знала, что ты есть, что встречу тебя именно седьмого, но какой ты - до последнего не представляла...
А хочешь, я угадаю, как выглядит твоя самарская «единственная и незабвенная Катерина Матвеевна», а? – она смеялась и делала вид, что ревновала, хмуря брови. – Эдакая «студентка из пединститута», похожая на нашу Маргаритку, что неправда?
- Да, но у нее же твои волосы!
- Я так и знала! – она сжимала губы, сдерживая смех, ставя ревниво руку в бок.
- У нее твоя улыбка!
- Не смей! – она сердилась. - Ты мне достался дорогой ценой, – потом вздыхала, - у нее не может быть моей улыбки – она слишком молода. Не переживай – будет, конечно будет! Будет позже, и все же – не такая, как моя, - и она грустила.
- Как ты узнала про пединститут?! Даже Абрамову я не говорил.
- У таких, как ты, на лбу написано: «Женюсь только на учительнице», - насмехалась и снова нежно улыбалась.
Совершенно изумленный, – как она все понимает?! – Авдеев засыпал.
Час расставания настал в одиннадцать, шестнадцатого января. Светило солнце, горлопанили диковинные птицы.
Авдеев ждал Сан Саныча, батальонного фельдшера верхом на грациозном БТРе. Лавочка в беседке перед модулем мед роты была местом культовых обрядов. Там фотографировались на память все.
Пришли Наташа, Маргаритка, ребята из палаты. Было здорово – все шутили. Юрка - этот Ален Делон с усами, как всегда, клеился к Рите - пытался поднести сигарету к ее губам и научить курить.
"Кажется, начинает оживать", - думал и радовался за нее Виктор: "Не сдавайся! Надо дальше жить".
- Прекрати немедленно! Испортишь мне ребенка! - строго потребовала и выбила сигарету из рук хулигана пышечка Наташа в красивых очках с роговой оправой.
Все дружно засмеялись.
Наташу уважали и любили. Она в мед роте прослужила больше года, и это был огромный срок. Уколы со шлепками по одному месту от ее руки, были самыми легкими, даже приятными, и все воспринимали медсестру как заботливую маму, а она была моложе всех.
С открытыми сердечными людьми нас в миг соединяют нити
- Тончайшие нефритовые бусы.
В них маленькие тайны: взгляды, звуки, вкусы, фразы, воспоминанья …
Веселыми и грустными лучами,
На паутинках в капельках росы на солнце
Они сияют - отношения двоих венчая.
И, если Он, или Она Вас все-таки не замечают, их простите.
С каждым человеком мы выстраиваем свою нить отношений, часто узелки на ней понятны лишь двоим.
У Виктора с Наташей этими бусинками были ее детское имя Гульжанар и пятилетняя афганка Фируза, которую накануне старого нового года спасли врачи мед роты, а Авдеев переводил во время операции.
Гульжанар. Кто она? Соединённая в цветке персидская душа с казахским блеском солнца? Скальная роза? Cтепной подсолнух, солнцецвет – сразу весь букет? – Сестра!
Виктор не пытался разгадать происхождение языковых корней, он улыбался и для каждой находил место в своем сердце.
Маргарита - школьная подруга. Пусть он был с ней за партой только пять минут, когда она брала анализ крови, и тот короткий путь до стационара, но понимал и чувствовал ее, как будто они учились вместе весь десятый класс, доверяя свои тайны и давая друг другу ценные советы. И это была память о Красильникове.
Абрамов рассказал на дневке, как третья рота вытаскивала ребят из Кулалы, что не было ничьей вины в мед роте, когда их тезка в конце марта, вопреки всем просьбам и запретам, дотянулся и открыл «Боржоми». Наркосодержащие медикаменты притупляли боль в простреленной поджелудочной железе, желудке, но не могли утолить последней жажды. Красильников пил до дна, впервые за три дня. В ту минуту боли отступили, он улыбался, был счастлив.
Дальше - только чистый свет…
Что на это скажешь Маргарите?
Авдеев ее обнял, как и Наташу.
Но оставалась еще Татьяна. Ее статус не был до конца определен, будущее не представлялось ясным. Виктор решил непременно её найти.
Он направился вдоль деревянного модуля мед роты по солнечной дорожке, утопавшей в пышной зелени января, будто в июне. Виктор шел с трепетом в душе и, кажется, мог опять шутить.
Впереди открылся тот же женский модуль. Ничто не напоминало в нем ночной отель с ревущей музыкой и бьющим светом из окон. Теперь это был усталый, спрятавшийся в субтропических зарослях тихий уютный домик.
Он узнал её издалека. Она была такой впервые: стояла у входа в обычной серой юбке (миди), в светлой блузке, в простых танкетках на ногах, - ждала кого-то. Одежда красоты её не затмевала.
Кочевница – моя Кучи! – вдруг понял Виктор, и ему стало легко. Она даже не подозревала, что только что в его душе пересекла пустыню (про детей – не будем).
Увидев Виктора, Татьяна исполнила две пантомимы: одну - «не может быть!», всплеснув руками, и сразу же вторую – «ну что, нравлюсь?» чуть лукавым взглядом с поволокой, с левой ручкой на боку.
Думаю, девушкам долго разъяснять не надо – все мастерицы! Большинству парней копаться в памяти полдня и морщить лоб тоже не придется.
- Привет! А знаешь, столько раз я видел в мыслях эту нашу встречу? – начал Авдеев, улыбаясь. – А все слова забыл!
- Здравствуй! А я рада. Наверно, было б здорово посмотреть со стороны: «У крыльца она прощается со своим первым пациентом. Он красиво говорит, пожимает руку, обещает не забыть», – оба улыбались, Татьяна продолжала, – она напутствует: «В мед роту не спеши, но заезжай…» Забыла, как там дальше, - и они рассмеялись.
- Обязательно заеду. За мной бакшиш: платок или косметика, на большее фантазии пока не хватает.
- Прекрати!
- Без разговоров! Может, на восьмое марта? Отличный повод, чтобы «там» никто не ревновал. Восьмое уже не за горами. Хотелось бы, конечно, раньше!
- Слушай! – Татьяна встрепенулась. - Нам замполит сказал, что в конце января будет большой выезд в город. Сначала экскурсия в зимнюю резиденцию Захир-шаха. Там в оранжереях даже в январе цветут удивительные розы. Потом дуканы. Шестьдесят шестая на целый день выставит оцепление. Много народа поедет с наших двух бригад.
- Чему еще учил вас замполит? – с сарказмом спросил Авдеев.
- А еще он диктовал под запись, чтобы мы держались от раненых, как можно дальше, потому что вы, как дети, в каждой из нас узнаете своих девушек и жен! – добавила Татьяна с веселым укором.
- Сам-то замполит женатый? Ты что – не поняла? Да он же конкурентов сбрасывал с хвоста - просто тебя клеил!
- Точно! Хорошо, что ты мне сейчас глаза раскрыл, сама бы я не догадалась.
- А впрочем, выезд – отличная идея! Мы ведь тоже давно ждем.
У Авдеева затеплилось в груди: прогулка в садах Захир-шаха?! И пусть она будет со своим избранником. Потом на центральной улице Джелалабада он и при нем договорится для Татьяны с любым дуканщиком, тот скажет, что платок, или косметика – "бакшиш от магазина", чтобы они в следующий раз пришли только к нему. Интересно, кого же она себе выбрала.
- Что-то мне не нравится ваш замполит. Уж не он ли?
- Не он, не он. Наши девочки давно просились в город. Мы заслужили, мы поедем точно. Было бы здорово вместе прогуляться по дуканам. Ты там, наверное, все знаешь?
- И в качестве кого же буду я ходить? – Авдеев изобразил тоном, что без него уже никак не обойтись. - В качестве друга семьи, что ли?
- Не переживай! – легко парировала Таня, - мы тебя усыновим. - И рассмеялась.
- Согласен. Как, хоть, зовут приемного папашу?
- Да, пожалуйста: я зову Любимчик Пашка…
- Я буду звать – Пал Никонорыч! Если ты не возражаешь.
- Хочешь, возьму вместо него Наташу, или тебе ближе Маргаритка?
- Бери обеих! Вчетвером мы скупим все дуканы за треть цены!
- Что так дорого? – она смеялась…
- Вороненок! Вот ты где! – появился Сан Саныч на тропинке, как крепкий колобок с усами. - Я тут с ног сбился, уже всю бригаду обшарил в поисках! Имей совесть!
- Эх! Сан Саныч! – с деланной обидой в голосе бросил ему Авдеев. - Я уже за газовую керосинку почти договорился, а ты меня так перед девушкой позоришь.
- Та-ня! Пошли уже! Ты скоро? – нараспев, из глубин модуля позвал томный женский голос.
- Бегу-бегу! – задорно, весело крикнула она в ответ, - Надолго не прощаюсь! – тихо, радостно сказала она Виктору, и легкой бедуинкой исчезла в темноте пещеры (коридора), в глазах парней оставив белый шелк.
- Чувиха – герл! Пошли, Ромео, - скептически, но с ноткой зависти сказал тридцати трехлетний фельдшер. И к БТРу "вороненка поволок".
Увы, на прощание они так и не обнялись.
Продолжение: http://www.proza.ru/2016/12/26/1001